– Я не нашла никого, кто бы подменил меня сегодня вечером в галерее, поэтому забросила детей к Хелен. – Она открыла багажник и протянула Бадди пакет. – Ведь ты, наверное, захочешь взять с собой Коула.

Он наклонился и поцеловал ее.

– Ты у меня лучше всех. – Он протянул руку за следующим пакетом. – Но, знаешь, тебе надо постараться быть менее злопамятной.

Она не смогла сдержать улыбку.

– Отстань.

– Подай-ка еще вот это. Не ты ли говорила, что никогда не простишь Коулу Вебстеру того, что он меня отбросил, как пару вонючих носков?

– Если хочешь меня цитировать, то, пожалуйста, без искажений. Я говорила, что он с тобой обошелся как с грязным бельем.

– Мне больше нравится моя версия.

Она вытащила последний пакет и пошла к дому.

– Кстати, а где сам Коул?

– У него нога разболелась, и он пошел прогуляться.

– Ты хоть с ним поговорил? Он действительно так плох?

– Да не то чтобы хорош, – признался Бадди. – Да одного взгляда на Коула достаточно, чтобы это понять. – Она открыла дверь и посторонилась, чтобы пропустить Бадди. – Он так переменился. Как ты его узнал?

Бадди представить себе не мог, что должно было случиться с Коулом, чтобы он его не узнал.

– Как узнал бы наших Коула с Дарлой.

– Ты слишком молод, чтобы приходиться Коулу Вебстеру папашей, – поддела она его.

– Иногда отцовство – это состояние души, Сьюзи.

Коул вернулся с прогулки и вошел в дом через черный ход.

– Теперь я понял, почему вы обосновались здесь, – сообщил он. – Здесь смыкаются два мира – цивилизованный у парадного входа и дикий за задним двором.

– Я влюбилась в это место, как только его увидела, – сказала Сьюзи.

Бадди поставил в холодильник пакет молока.

– Да-да, она говорила, что это напоминает ей дом ее бабушки.

– Только холмы и деревья вокруг. Дом был совсем другой, – уточнила Сьюзи. – Бабушка жила в хижине из шпал. Водопровод у нее появился, когда я школу заканчивала.

Коул стоял, опершись о косяк. После прогулки затекшие мышцы расслабились, но боль в ноге осталась.

– Я помню, как однажды летом мы играли в одном клубе в Гатлинбурге. Мне тогда было лет десять-одиинадцать, и я впервые увидел Смоки-Маунтинз. – Много лет Коул не вспоминал те времена. А теперь – как плотину прорвало.

– Мы с Рэнди каждое утро уходили в горы, а возвращались только перед концертом. – Он улыбнулся. – Я был Дэниелем Буном, а он или Дейвом Крокеттом, или индейским вождем Там-тукетом. – Он рассмеялся вслух. – Как-то раз мы вышли раньше обычного. Собирались обследовать заброшенную хижину, обнаруженную за день до этого. Рэнди заметил медведя и стал тайком кидать на дорожку куски хлеба и сыра, которые мы взяли с кухни.

– Помню этот случай, – сказал Бадди. – Вы с Рэнди просидели в хижине двое суток, ждали, когда медведь уйдет. Вас искали всем городом.

– Контракт с нами разорвали, и мы почти два месяца были без работы. По-моему, ни до, ни после я не видел Фрэнка таким взбешенным.

– Да, Фрэнку пришлось туго. Одному растить двух пацанов – шутка ли? – вставила Сыози.

Бадди рассмеялся.

– Особенно таких, как Коул с Рэнди. То, до чего не додумывался один, изобретал второй.

– Ты ездишь домой? – спросил Коул. Бадди, ставивший банки с консервами в буфет, обернулся и уточнил:

– В Теннесси?

Коул имел в виду просто Юг. Когда путешествуешь столько, сколько они с Рэнди, границы стираются. Но он не стал пускаться в объяснения, а просто кивнул:

– Да.

– Каждую весну, – ответила Сыози. Бадди наконец выложил все покупки из одного пакета, сложил его и убрал в ящик.

– Она вбила себе в голову, что, раз мы не можем там жить круглый год, надо отвозить туда детей в самое лучшее время.

– Всего-то две недели в год. Я хочу, чтобы они полюбили эти места так же сильно, как люблю их я.

Бадди шутливо потрепал ее по спине.

– Я все время повторяю: Теннесси – это не просто штат, а земля, которая спасет тебя. Чтобы понять это, надо там жить.

В Коуле что-то дрогнуло.

– Однажды я кому-то пытался объяснить, что это за чувство. Кажется, у меня ничего не вышло.

– Если вы двое не уберетесь отсюда и не дадите мне спокойно накрыть на стол, шоу начнется без вас.

– Какое шоу? – спросил Коул.

Сьюзи посмотрела на Коула, а потом на Бадди:

– Ты что, ему не сказал? Бадди скорчил гримасу:

– Я как раз собирался.

– Ну так скажи, – отозвался Коул.

– У нас есть группа, мы раз в две недели играем в школьном кафетерии. Деньги, которые мы зарабатываем, идут в департамент культуры.

Сыози пристально посмотрела на Бадди:

– Не удивляйся, если он попросит тебя к ним присоединиться.

Коулу стало не по себе при мысли о выступлении, пусть и случайном.

– Я не взял с собой гитару.

– Можешь одолжить мою, – предложила Сьюзи. – С нее надо только пыль стряхнуть.

– Я столько месяцев не играл, – пробормотал Коул.

– Можешь потренироваться по дороге, – ободрил его Бадди.

– Не думаю, что это хорошая идея. Сьюзи уперлась руками в бока и пронзила его взглядом.

– А мне кажется, идея потрясающая! – заявила она. – Может, тебе как раз и надо вечерок поиграть с начинающими. – Она повернулась к Бадди: – Присутствующие из числа начинающих, естественно, исключены.

– Они не так плохи, как она пытается это представить, – возразил Бадди.

Коул видел, что спорить бесполезно. Сьюзи была убеждена в том, что у каждой проблемы имеется простое решение. Его надо только отыскать, а для этого – действовать энергично. Ее ни в коей мере не останавливало то, что она представления не имела о проблемах Коула.

– Я поеду, – сдался он. – Но не знаю, буду ли играть.

Сьюзи повернулась к Бадди:

– Спорю на десятку, что он выскочит на сцену обязательно.

Коулу хотелось заключить пари, но он решил не ввязываться. Пусть Сьюзи тешит себя иллюзиями. В мире так мало оптимистов, во всяком случае, в его мире.

Когда они приехали в школу, Бадди пошел к эстраде, а Коул уселся в дальнем углу кафетерия. Увидев, сколько людей собирается в среду вечером послушать любительскую группу, он искренне удивился. Они играли неплохо, но было очевидно, что времени для настоящих репетиций им не хватает.

Однако энтузиазма и у музыкантов, и у публики было хоть отбавляй. Они пришли приятно провести время, и фальшивая нота или пропущенный аккорд не были этому помехой.

Когда Коул шел сюда, он был уверен – он здесь только для того, чтобы доставить удовольствие Бадди. Теперь он неожиданно поймал себя на том, что ему здесь нравится. Он отбивал ногой такт, подпевал себе под нос, в уме исправляя все ошибки, и непрерывно улыбался.

Бадди объявил, что оркестр сыграет перед перерывом еще одну песню, и спросил, есть ли пожелания. Коул попросил «Дядюшку Пенна», первое, чему научил его когда-то Бадди.

Несколько человек обернулись. Коул низко опустил голову и уставился в пол, но потом, подняв глаза, понял, что смотрели на него из чистого любопытства. Ему было легче оттого, что его никто не узнавал, но он успел отвыкнуть от такой свободы. Мало того, внутренний голос говорил ему, что это продлится недолго, что вольные денечки сочтены.

Зал разразился в конце песни аплодисментами, музыканты положили свои инструменты и пошли отдохнуть. Бадди с чашкой кофе и тарелкой печенья направился к Коулу.

– Ну, что скажешь?

– Так и надо играть. На моих концертах публика такого удовольствия не получает. – Коул выбрал печенье, похожее на овсяное с изюмом.

Бадди полыценно улыбнулся:

– Ты, конечно, врешь, но слушать приятно.

Коул, давая понять, что теперь он будет говорить совершенно серьезно, заглянул Бадди в глаза.

– Не понимаю, с чего ты взял, что ты играешь хуже, чем мои музыканты. Ты так же хорош, как Марк Стюарт. Стыдно признаться, но я, оказывается, успел забыть, какой ты талантливый.

– Да ты всегда плохо разбирался в чужой игре. Вот, помню...

– Бадди, заткнись! Я вовсе не пытаюсь уговорить тебя бросить свою нынешнюю жизнь с Сьюзи и детьми, а просто говорю что есть.

– Ты мне не оставляешь простора для маневра! Поэтому я просто говорю «спасибо», и закончим на этом.

Одно оставалось совершенно неясным: как Бадди с его талантом может довольствоваться игрой раз в неделю с любительской группой и редкими встречами еще с одной. А ведь было время, когда он ездил на гастроли, записывался с лучшими музыкантами. У них был свой, особенный язык, который понимали только посвященные, – язык музыки.

– А Сьюзи удается когда-нибудь тебя послушать? – спросил Коул. Неужели она не видит, что Бадди зарывает в землю свой талант? Она же всегда понимала, что для него значит музыка.

– Если она освобождается в галерее пораньше, то заглядывает сюда.

– А что она думает о вашей группе? Бадди многозначительно посмотрел на Коула:

– Она говорит только, какой я замечательный. Больше ничего. Но она знает, что я занимаюсь именно тем, чем хочу.

– Все, все – отстал, – улыбнулся Коул.

– Знаю, тебе трудно понять, но я здесь на самом деле счастлив. Ты слышишь все ошибки и недочеты, а я радуюсь тому, что ребята многому научились. – Он усмехнулся. – Ты даже представить себе не можешь, как отвратительно они играли поначалу. Я понял, как это классно – быть учителем. Особенно, когда ученики так стараются.

– А учиться самому? Ты же всегда говорил мне, чтобы я искал тех, кто лучше меня.

– Ты что, запомнил все, что я тебе наболтал?

– Ты был единственным, кто говорил мне хоть что-нибудь, – честно признался Коул.

Бадди обмакнул печенье в кофе, откусил кусочек и наконец ответил:

– Я обещал себе не вмешиваться в твою жизнь, не надоедать советами, но ты разрушил все мои планы. Знаешь, есть старинная пословица насчет того, что порой надо останавливаться и нюхать розы? Вот я и решил, что настала пора замедлить бег и оглянуться. А оглядевшись, я понял, что не только отдельного цветка в такой гонке не увидишь, но и весь пейзаж изрядно смазан.

Слушать Бадди было так же приятно, как влезть в старые и любимые джинсы – мысли были просты и незамысловаты, намерения чисты.

– Ты не знаешь, что это такое – смотреть, как растут твои дети. А что творится в душе, когда они впервые тебе улыбаются! Поверь мне на слово, такого удовольствия я не получал ни на концертах, ни в студии. Я вовсе не хочу сказать, что мой рецепт подойдет любому. Некоторые люди родились для сцены. Наверное, ты из таких, и это здорово. Тебе просто надо заново отыскать свое место в жизни, Коул.

– Я не уверен, что оно есть, – сказал Коул.

– Брось. Просто многое изменилось. Может, сейчас ты его потерял, но такие вещи навсегда не исчезают.

Коулу так хотелось позаимствовать у Бадди хоть немного уверенности.

– Может, посоветуешь, где поискать?

– Само появится. Жди.

Музыканты снова стали потихоньку собираться на эстраде.

– Кажется, твой перерыв заканчивается, – сказал Коул.

– Мы еще поговорим по дороге домой, – пообещал Бадди.

Коул кивнул.

– Ты точно не хочешь с нами попеть? Коул развел руками:

– Может, в следующий раз.

– Если ты из-за десятки... Коул рассмеялся:

– Я и забыл про пари, но раз ты напомнил, наверное, я все-таки дам ей выиграть.

Бадди взял мандолину:

– Тебе надо престать делать что-то, чтобы угодить другим. Думай о себе.

– А когда я этому научусь, то что?

– Я не хочу сказать, что в этом ответ на все твои вопросы, но тогда люди вокруг тебя кое о чем задумаются.

Для начала Коул задумался сам. Когда они подъезжали к дому Чэпменов, он принял решение.

Он осмотрел кузов фургона Бадди и спросил:

– Как ты считаешь, сколько стоит твоя машина?

– Ты хочешь спросить, сколько придется заплатить, чтобы ее отвезли на свалку?

– Это что, «Шевроле» года семьдесят второго?

– Это «Джи-Эм-Си» семьдесят третьего.

– Ходит вроде хорошо.

Бадди искоса посмотрел на Коула:

– А что тебе до моего фургона?

– Я хотел предложить тебе обмен. Твой фургон плюс тысяча долларов на мою машину.

– Ты что, спятил? Да твоя машина стоит дороже этого дома.

– Не ты ли мне говорил, что ценность – понятие относительное?

– Да, но...

– Никаких но. Сейчас мне дороже всего именно такой фургон и немного денег на дорогу.

– И куда же ты направишься?

– Еще не знаю. Выясню в пути.

– А откуда ты знаешь, сколько тебе понадобится денег?

– Интуиция подсказывает.

– Не пори чушь!

– У меня осталось еще немного из тех, что я выручил за часы. Обойдусь. Ну как, идет?

– А что я буду делать с «Лотусом»?

– Продай. Тысячу положишь обратно в банк, купишь новый фургон, ну и откроешь счет детям. Ей-богу, очень симпатично получается.

– Так вот в чем дело! Ты думаешь, я не могу...

– Я просто решил последовать совету друга и сделать что-то для себя самого, – сказал Коул. – Я хочу кое-куда съездить, но лучше не на своей машине.

Бадди долго молчал, а потом сказал:

– Потому что она обращает на себя внимание?

– Да, люди ее запоминают.

– Ты что, боишься, что Фрэнк пошлет кого-нибудь за тобой?

– С него станется.

– Надолго ты собираешься уехать?

– Не знаю. Но когда возвращаться, я хочу решить сам.

– Я понимаю, зачем тебе фургон, но на такую сделку пойти не могу.

– Ну почему некоторым людям легче отдавать, чем брать? – спросил Коул. – Это всего лишь машина, Бадди. Я ее даже не покупал, мне ее подарила фирма грамзаписи, когда я прошлой весной подписал с ними новый контракт. На самом деле, что твой фургон, что эта игрушка – главное, чтобы ездили. Так что, на мой взгляд, сделка честная.

– Тогда почему я должен доплачивать тысячу долларов?

Коул рассмеялся:

– Потому что мне всегда удавалось тебя уболтать.

Бадди свернул с шоссе на дорогу к дому.

– Боюсь спрашивать, но ты уже решил, когда отправишься в путь?

– Думаю, времени у меня немного.

– Ты не ответил.

– Завтра, – сказал Коул.

– Сьюзи рассТройтся.

– Как только я разберусь со своей жизнью, она будет видеть меня так часто, что надоест. Устанет удивляться, как это она могла по мне скучать.

– Когда ты вернешься домой, у тебя появится столько дел, что...

– Неважно, сколько у меня будет дел. Надо только помнить, что в жизни главное.

– Это только говорится легко, Коул. Будь осторожен.

Коул откинулся на сиденье и прикрыл глаза.

– Я больше ни о чем не беспокоюсь. Слава богу, теперь мне есть куда обратиться за помощью.

Утром Коул, уже выезжая на фургоне с заправки, заметил на углу улицы музыкальный магазин. Он остановил машину. Через десять минут он вышел из магазина на четыреста долларов беднее, но с подержанной гитарой «Мартин». Инструмент, правда, нуждался в незначительном ремонте, но звук был хорошим.

Идя к фургону, он оглянулся. Вот аптека. Коул вспомнил, что ему нужна зубная паста. У прилавка он заметил стенд с открытками и маленькими разноцветными карточками, вырезанными в форме штата Нью-Мексико.

– А зачем это? – спросил он у продавщицы.

– Ну обычно наклеивают на прицепы или в салоне. Давайте я покажу вам.

Она взяла карточку и аккуратно отогнула уголок.

– Клейкая часть сзади. Приклеите, к примеру, на ветровое стекло, и все будут знать, что вы были в Нью-Мексико. Наверняка видали такое.

– Ага, – кивнул Коул, – тыщу раз. – Она была так любезна, что он купил одну из наклеек.

Дойдя до фургона, он осторожно положил гитару на заднее сиденье, а на стекле приклеил карточку Нью-Мексико. Странно, но ему понравилось. Будто отметил начало путешествия.

К вечеру он снова остановился заправиться. На станции был телефон, и Коул почувствовал острое желание позвонить Рэнди.

Он заплатил за бензин и разменял двадцатку на мелочь. Вместо Рэнди мог запросто подойти Фрэнк, но даже это не останавливало. Ему словно нужно было получить от брата благословение.

Рэнди легонько постучал в дверь Белинды. У матери она пробыла только один день, заявив, что этого предостаточно. Никто не ответил. Он постучал снова, ответа опять не было. Он спустился в гостиную и спросил у горничной:

– Вы Белинду не видели?

– Несколько минут назад она была у бассейна.

Рэнди взглянул на часы. Надо было сразу догадаться, где ее искать. В это время она всегда загорает. Он поблагодарил горничную и вышел.

Белинда сразу его заметила. Она козырьком поднесла к глазам журнал, который читала, чтобы загородиться от солнца, и спросила:

– Фрэнк тебя нашел? Он рыскал по всему дому.

– Он не сказал, что ему надо?

– Разве он мне когда-нибудь хоть что-то говорит?

Рэнди заметил, что Белинда развязала верх купальника, оставив только два треугольничка на груди. Если поднимется ветерок...

От этой мысли закружилась голова. Рэнди сразу разозлился и на нее, и на себя. Может, порой Коул и не обращал на Белинду никакого внимания, но она все равно его подружка.

– Я подумал, что тебе будет это интересно. Мне только что звонил Коул.

Она приложила руку к груди и села. Тесемки лифчика обвились вокруг запястья.

– Где он?

– В гостях у друга. – Рэнди остановился в тени дуба, в нескольких шагах от наслаждавшейся солнцем Белинды. Думая, как бы отвлечься от обуревавших его нескромных мыслей, он присел на корточки и стал водить рукой по свежескошенной траве.

Она нахмурилась:

– Он все еще здесь? В Лос-Анджелесе?

– Почему ты так решила?

Она пожала плечами, и груди ее аппетитно округлились.

– У него больше нигде нет друзей.

Рэнди перевел взгляд на долину. Ее слова уже не удивляли его, как удивили бы несколько дней назад. За короткое время, прошедшее после отъезда Коула, Рэнди многое узнал о взаимоотношениях своего брата с женщиной, с которой он был уже больше года и, по-видимому, собирался навсегда связать свою жизнь. Больше всего его поразило то, как мало Белинда знает о Коуле. Рэнди еще не понял, то ли Коул не делился с ней, то ли саму Белинду мало интересовали вещи, ее конкретно не касающиеся.

– Есть люди, которые знают Коула очень давно, – сказал Рэнди.

– Еще до того, как он стал знаменитым?

– Да он тогда был мальчишкой. – Рэнди хотел было рассказать Белинде о Бадди и Сыози, но что-то его остановило. Может быть, Коул не случайно никогда о них не упоминал.

– Полагаю, он не сказал, когда возвращается домой?

– Нет. А я не спрашивал.

– Не могу поверить, что Коул ведет себя так безответственно. Кто-то должен ему объяснить, что Фрэнк с Джэнет не будут защищать его вечно.

– Думаю, сейчас ею это мало волнует. Бслинда спустила ноги с шезлонга и села лицом к Рэнди.

– А тебе не приходило в голову, что Фрэнк может быть прав?

– То есть? – осторожно спросил Рэнди.

– Только не пойми меня превратно, но, судя по тому, как вел себя Коул после аварии, ему все-таки надо показаться психиатру. Наверное, даже давно следовало это сделать.

Рэнди вдруг с неумолимой ясностью осознал степень одиночества Коула. Не найдя, что ответить Белинде, он забормотал какие-то необязательные слова, сослался на занятость и пошел к дому. Он прошел мимо дорожки, по которой каждое утро бегал Коул. Вспомнил о том, сколько раз брат предлагал ему чем-нибудь заняться вместе, а он всегда отказывался, потому что находились дела поважнее.

Даже после аварии Рэнди не переменился. Ну почему он не настоял, чтобы Фрэнк разрешил ему приходить в больницу?

Жалко, что он в бога не верит. Иначе он попросил бы господа дать ему еще одну возможность наладить отношения с братом. Но, даже если господь и существует, он вряд ли будет внимать просьбам таких, как Рэндольф Терренс Вебстер. К этому выводу Рэнди пришел еще в детстве. Тогда он каждую ночь пытался убедить бога в том, что на небесах достаточно других мам, а маму Рэнди можно отпустить домой.