Один в толпе

– Гитара – это единственное, что у меня есть, – сказал он, смущенно улыбнувшись. – А дом мой там, где мой пикап.

Ну умница! Стояла в полушаге от двери, нет, надо было рот открывать. Неужели она никогда не научится сдерживаться? Она внимательно на него посмотрела. Вид у него – с забинтованной головой и в халате размера на три больше – был не самый привлекательный, но в лице было что-то неуловимо знакомое. Что-то такое располагающее, роднившее его с ее друзьями, соседями, приятелями, которых она знала всю жизнь.

Все равно она сдастся и позовет его к себе. Это так же неизбежно, как то, что персик, который она выбирает, обязательно оказывается червивым.

– У меня есть комнатка над гаражом. Если хотите, можете там некоторое время пожить. Предупреждаю, на особый комфорт не рассчитывайте, но все равно ночевать там удобнее, чем в пикапе.

– Почему вы мне это предлагаете?

– – Возможно, потому, что господь не наградил меня чувством осторожности. Иначе я просто передала бы вам очки через дежурную медсестру и спокойно поехала бы дальше по своим делам. Нет, мне обязательно надо было подняться сюда, проверить, как вы. Вот ведь дура!

Решила, что вы здесь маетесь одиночеством и будете рады компании.

– Простите меня. Просто я привык к тому, что люди, которые мне что-то предлагают, обязательно хотят чего-то взамен.

Если он надеялся, что кто-то будет тешить его самолюбие, то он крупно просчитался. Холли решила раз и навсегда поставить все точки над «и».

– Знаете, никак не могу себе представить, чего бы мне захотелось получить от вас.

– Хотите сказать, что не находите во мне ничего привлекательного?

– Мне не хотелось бы оскорблять ваши чувства.

– Ничего страшного. Можете особо не деликатничать. Я и сам представляю, какой у меня сейчас видок. Впрочем, похоже, вы любительница резать правду-матку.

Ишь какой выискался. Ну она не будет его жалеть!

– Полагаю, если вы примете мое предложение, нам сразу же надо будет обговорить кое-какие условия. Начнем с того, что я вам даю неделю на поправку. Если вы решите остаться дольше, вам придется платить за проживание.

– И сколько же?

– Двести пятьдесят долларов в месяц за комнату и стол. – Эта цифра возникла сама собой. – Или же на ту же сумму услуги по ремонту и починке. – Она с удивлением поняла, что относится к этой идее с неожиданным энтузиазмом. Лучше бы он согласился платить. Деньги ей будут очень нужны. Но неплохо к январю и дом в порядок привести. – Час вашей работы оценим в пять долларов.

– Это ваш дом?

– Можно сказать, моего деда.

– А дедушка возражать не будет?

– Какое ему дело?

– Вы же сказали, что это его дом.

– В каком-то смысле. Во всяком случае, это был его дом до тех пор, пока он не отправился в Аризону. Решил найти богатую вдову и научиться играть в гольф.

Коул улыбнулся:

– Зов свыше?

– Да нет, просто проснулся как-то утром и понял, что это последний шанс.

– А что, если я буду работать больше пятидесяти часов в месяц? Вы будете мне доплачивать?

– Я не могу. Мне необходим каждый цент. У Арнольда в мотеле всегда есть какие-то неполадки, так что вы и у него сможете подзаработать. Пожалуй, на бензин, чтобы снова отправиться в путь, вам хватит, а больше, как я поняла, вам и не надо.

– Пожалуй.

Это был не совсем тот ответ, на который она рассчитывала. С Нилом Чэпменом явно что-то творилось. Что именно, она знать не желала. У нее своих проблем по горло, а времени на их решение в обрез. Чтобы удостовериться, что он понял ее правильно, она повторила:

– Мы с вами обсуждаем чисто деловое соглашение. Мне нужен помощник по дому, больше ничего.

– Мне ничего другого и в голову не приходило. Честно говоря, Холли, вы не в моем вкусе.

Она чуть было не рассмеялась, услышав в его голосе защитные нотки. Она-то хотела убедиться, что ничего в нем ее не привлекает, а вместо этого нарвалась чуть ли не на оскорбление. Оказывается, отвергать – это одно, а быть отвергнутой – совсем другое.

– Ну, значит, мы отлично поладим.

– Может, вы подождете? Мне надо несколько минут, чтобы переодеться.

То есть как? Может, она не так его поняла? Куда это он намылился?

– Зачем? Если я не ослышалась...

– Не ослышались. Я собираюсь отсюда выбраться.

– Нельзя! – Она испугалась при мысли о том, что этот сумасшедший на ее руках потеряет сознание или, хуже того, впадет в кому. – Медсестра сказала мне мнение врача. Он считает, что вам надо пробыть в больнице еще не менее суток.

– Я всего-навсего ушиб голову, – сказал Коул и, подойдя к шкафу, достал оттуда пластиковый пакет со своими вещами. – Со мной и не такое случалось.

– Стойте! – решила остановить его она. – Вы не можете это надеть, у вас вся одежда в крови. Я возьму ее домой, постираю, а завтра привезу чистое.

Он открыл пакет, заглянул внутрь, нехотя снова его закрыл и спросил:

– А вы не привезли вещи из мотеля? Там у меня в чемодане есть смена.

– Я их оставила в конторе.

– А вы не могли бы...

– Сегодня вечером я приехать не смогу. Я и так на работу опаздываю. – Вспомнив, что ему ничего не известно о ее жизни, она пояснила: – По вечерам я работаю официанткой.

Он на минуту задумался.

– Хорошо, я сам туда доберусь. Если вы дадите адрес, я на такси доберусь до мотеля, пересяду в свой пикап и буду ждать вас у вас дома.

– На такси?

– Ах, да. Мне придется одолжить у вас пару долларов.

– Я же сказала вам...

– Холли! – прервал он ее. – Обещаю, я вам эти деньги верну, если хотите – вдвойне. Могу дать расписку. Пожалуйста, не будем об этом спорить.

Так вот как все разворачивается. Одно только «пожалуйста», и от ее решительности и следа не осталось. Она стянула с плеча сумочку, нашла кошелек, вытащила несколько купюр, протянула ему и шагнула к двери.

– А адрес? – напомнил он ей.

Ах да, на чем бы ему написать? Нил уже протягивал ей листок.

– Попросите Арнольда, чтобы он объяснил, как туда добраться, – сказала Холли, написав название улицы и номер дома. Она перекинула сумку через плечо. – Если вспомню что-нибудь важное, оставлю вам на кухонном столе записку.

– Ладно. Но как я попаду внутрь?

– Задняя дверь не запирается. Кстати, она как раз нуждается в ремонте.

– Прежде чем вы уйдете...

– Что еще? – спросила она нетерпеливо.

– Я просто хотел сказать «спасибо».

Она вовсе не собиралась улыбаться; она чувствовала, что снова сделала все для того, чтобы ее использовали, она опаздывала из-за него на работу, она взвалила на себя ненужную ношу, она... Но он сказал это простое слово так искренне, так мило, что улыбка на ее губах появилась сама собой.

– Добро пожаловать! – неожиданно для себя ответила Холли и вышла.

Нет, все-таки она редкостная дура! Уникальный экземпляр!

Выехав из мотеля по направлению к Мэривиллу, Коул не сводил глаз с дороги. Его озадачило то, как дежурная медсестра, прекрасно знавшая, что он сейчас не может заплатить даже за то время, которое провел в больнице, уговаривала его остаться. Она сказала ему, что никогда не слышала про то, чтобы человек выписывался вопреки рекомендациям врача, и вела себя так, словно воспринимала его поступок как личное оскорбление.

Идя вызывать такси, он увидел свое отражение в стеклянной двери. Видок был не из лучших. Он целый час доказывал свое право уйти и выглядел устало, под глазами красовались огромные круги. Одежда в пятнах крови, забинтованная голова и всклокоченные волосы дополняли картину. Но, пожалуй, если бы он выглядел лучше, водитель «Скорой», которого он остановил в коридоре, чтобы узнать, как можно вызвать такси, не сжалился бы над ним и не предложил подвезти до мотеля. Стало быть, нет худа без добра. Ему удалось даже сохранить деньги Холли.

Дорога была извилистой. Слева он увидел несколько строгих кирпичных зданий и догадался, что это Мэривиллский колледж. Арнольд говорил, что это одно из лучших частных учебных заведений на Юге. Он искренне удивился, узнав, что Коул о нем никогда не слышал, и собрался было перечислить всех его знаменитых выпускников, но Коул перевел разговор на Холли.

На вопрос о том, как давно Холли работает здесь, старик коротко ответил:

– Два месяца.

Коул выдержал паузу, но обычно разговорчивый собеседник в подробности не пускался. Коул предпринял еще одну попытку, на сей раз поинтересовавшись, как получилось, что Холли пришла работать в мотель. Арнольд сказал, что не помнит, как они познакомились.

Арнольд явно не желал говорить о Холли. Какие у него были для этого основания, Коул понять не мог. Возможно, старик просто защищал Холли от назойливых молодых людей. Так или иначе, но Арнольд дал Коулу понять, что, если тот будет вести себя недостойно, ему придется за это ответить.

Коул доехал до улочки у подножия холма, где надо было повернуть налево. Он оказался в коттеджном квартале, засаженном старыми развесистыми деревьями. Дети катались на велосипедах, не обращая внимания на машины, по тротуарам рука об руку прогуливались парочки. Почти у каждого крыльца сидела собака, с восторгом облаивавшая всех прохожих. Кое-где за распахнутыми окнами горел свет.

Воздух был густой, пахло свежестью, и запах этот почему-то казался знакомым. Так пахнет только на Юге.

На Коула нахлынули смутные воспоминания, он вспомнил детство, бесконечные путешествия с отцом. Это были даже не воспоминания, скорее ощущения. Здесь он не бывал никогда, и все же ему казалось, что он знает и эти дома, и этих людей, знает, чем они живут, о чем думают, на что надеются. В таком квартале можно было годами держать открытой заднюю дверь и знать, что ничего дурного не случится. О детях здесь заботится вся улица. Разбитую коленку тебе перебинтует любая из матерей, а если ты голоден – в десятке домов тебя накормят.

У самого Коула такого детства не было. Но в сотне южных городков все происходило именно так. А если он себе это придумал, то и ладно. Ночью, когда он ляжет в кровать, будет представлять себе, как бы они с Рэнди жили этой размеренной и спокойной жизнью.

Он доехал до вершины холма. Дорога заканчивалась тупиком, здесь надо было повернуть направо. Дома стояли несколько в стороне от дороги, участки были побольше, с несколькими фруктовыми деревьями и отдельно стоявшими гаражами. Холли сказала, что ее дом по левой стороне, белый с зеленым.

Одного она не сказала: что здесь почти все дома были белыми и многие – с зеленой отделкой, от светлой до изумрудной, все в густых зарослях кустов, за которыми не было видно ни крыльца, ни номера дома.

Ко всему прочему и солнце вот-вот должно было закатиться.

Проехав пару раз взад-вперед по улице, Коул остановил свой выбор на доме, во дворе которого висело на веревке только женское белье. Он свернул на посыпанную гравием дорожку и остановил машину перед гаражом.

Прежде чем открыть заднюю дверь, он постучал. Никто не ответил. Он вошел и попал в помещение, которое раньше было, несомненно, задним крыльцом, а теперь превратилось в прачечную. Он открыл еще одну незапертую дверь и оказался в кухне. Над раковиной было большое окно. Уже стемнело, и Коул видел только очертания предметов. Пошарив по стене, он нащупал выключатель. Медная люстра с тремя лампочками осветила безукоризненно чистую кухню.

На сверкающем никелем столе Коул увидел записку Холли, засунутую между солонкой и перечницей.

«Нил!

У нас возникла небольшая проблема. Я вспомнила, что в комнату над гаражом надо подниматься по лестнице, и, кроме того, там нет кровати. В доме есть тахта, но она вам будет коротка. Если вы предпочтете одиночество, пренебрегая рекомендациями врача, то можете спать над гаражом, на полу (в таком случае возьмите в шкафу в холле одеяла, простыни и подушку). Или же располагайтесь в одной из спален. Вообще-то можете выбрать себе любую, кроме моей.

Дома я буду около половины первого. Меня не ждите. Спите спокойно до утра, поговорим, когда я вернусь из мотеля.

Ешьте все, что найдете, хотя, боюсь, выбор невелик. Я не успела заехать в магазин.

Холли».

Коул перечитал записку и недоверчиво покачал головой. Либо Холли существо из другой эпохи, либо она удивительно наивна. Ну какая женщина предложит мужчине, о котором она ничего не знает, расположиться в соседней спальне? А вдруг он какой-нибудь маньяк-насильник? Хорошо бы ей кто-нибудь преподал пару уроков, разъяснив наконец, как устроен этот мир.

Упоминание о еде разбудило давно дремавший голод. В больнице ему предложили поужинать, но он отказался – хотел добраться до места еще засветло. Он обвел взглядом кухню, пытаясь определить, на какой из полок стоят консервы. Решил взглянуть на полке над плитой. Потянул за ручку, и та, оторвавшись, осталась у него в кулаке. Коул положил ее на подоконник и попытался открыть дверцу пальцами. Не тут-то было.

Пришлось перейти к следующему шкафчику. Там была только одна полка, заставленная тарелками и чашками. Он заглянул внутрь и увидел, что крепления для остальных полок отсутствуют. Да, здесь и впрямь есть к чему приложить руки.

Он прошелся по кухне, открывая то одну дверцу, то другую. Везде чего-то не хватало или что-то было сломано. Коул засунул руки в карманы и огляделся. Комната была в удручающем состоянии. Краска на потолке облупилась, линолеум протерся до дыр.

Месячную плату за стол и жилье он мог заработать, не выходя из кухни.

Глава 10

До комнаты Коула донесся запах бекона, проникший ему в подсознание. Он счел это сном и решил в нем остаться, совершенно не желая просыпаться и разочаровываться. Но запах его преследовал – он витал над школьной столовой в Нью-Мексико, где играл Бадди, а потом долетел и до белого с зеленым домика.

Запах не исчезал. Коул очнулся и открыл глаза. Он зевнул, потянулся, нашарил рукой очки. Выбирая комнату, в которой будет жить у Холли, он был убежден, что впереди ужасная ночь. Старая железная кровать, лучшая из двух, предоставленных ему на выбор, была продавлена посередине, а когда он уселся на краешек, угрожающе заскрипела. Но стоило ему лечь, опустить голову на подушку, накрыться хрустящей крахмальной простыней, и ему показалось, будто он в объятиях нежной и ласковой возлюбленной. Впервые за долгое время сон был ему преданным другом, а не изощренным мучителем.

Чувствуя себя совершенно выспавшимся и отдохнувшим, Коул перевернулся на спину и тут же вспомнил, каким образом он стал гостем Холли Мердок. Он с удивлением ощупал свою голову. Потрясающе, но мигрень так и не началась. И тут новые запахи проникли в комнату – запахи свежесваренного кофе и горячих тостов.

Он слез с кровати, отдернул кружевные занавески и выглянул в окно. Солнце было уже высоко. Холли давным-давно должна была быть на работе. Он натянул рубашку, влез в джинсы и, застегивая их на ходу, направился к двери.

Вчера вечером, когда Коул приехал, он не обнаружил в доме следов присутствия кого-либо еще, кроме хозяйки. Правда, он не заглядывал ни в шкафы, ни в комоды в других спальнях.

Коул замер у двери. А что, если она привела кого-то с собой ночью? Она не в его вкусе, но это не значит, что она не имеет успеха у мужчин. Он знал множество таких, которым нравятся крепенькие спортивного вида девушки.

Ну, что делать? Можно, конечно, посидеть в комнате, пока она не уйдет на работу, а можно рискнуть и предстать перед ней и ее возможным спутником неожиданно. Пожалуй, ни то, ни другое ему не нравится.

Вечером он съел банку консервированных равиоли и выпил диетической колы. Запахи, доносившиеся из-за двери, были столь притягательными, что Коул решил преодолеть смущение. Если ей не захочется видеть его за столом, он поест у себя в комнате. Он взялся за ручку двери.

– Ой, – сказала Холли, отступая назад. – Ты меня напугал.

Коул подтянул джинсы.

– Я хотел пройти в ванную.

– Поторопись. Завтрак готов.

– А я думал, ты утром уезжаешь в мотель. Она вытерла руки о кухонное полотенце, висевшее у нее на плече.

– Я уже час как освободилась.

– А который час?

– Без четверти двенадцать.

– Шутишь?

– Я даже начала немного волноваться, – призналась она. – Ты, конечно, очень устал, но ведь и травма головы дело серьезное. Когда я вернулась с работы, то не удивилась, что ты еще спишь, но, придя из магазина, подумала: а что, если он взял и умер?

Коул рассмеялся.

– И решила, что, если меня не разбудит запах жареного бекона...

– То тебя ничто уже не разбудит, – закончила она.

– Прости, что напугал тебя. – Коул пригладил ладонью волосы. Ему нестерпимо хотелось в душ. – Сейчас быстренько приведу себя в порядок и приду.

– Даю тебе две минуты, а потом начинаю завтракать, – предупредила она. – Ненавижу остывшую яичницу.

Он ни секунды не сомневался в реальности угроз.

– Овсянку тоже сварила?

– Ты любишь овсянку?

– Ненавижу.

Наконец-то он добился от нее улыбки.

– Я бы на твоем месте не говорила об этом вслух в здешних местах. Людей выгоняли из города и за менее серьезные проступки.

Ему нравилось, как она улыбается – всем лицом, а не только губами.

– Спасибо, что предупредила. Постараюсь впредь быть осторожнее.

Она пошла в кухню.

– Имей в виду, тридцать секунд ты уже потратил.

На ходу заправляя рубашку в джинсы, Коул подошел к столу. Он не знал, уложился ли он в срок или Холли его подождала. На столе стояли мисочки и тарелки с яичницей, беконом, жареной картошкой и тостами в таких количествах, что их хватило бы на шестерых. Перед ее тарелкой стояли стакан молока и стакан сока. Перед его – то же самое и еще кружка кофе.

– Приступай, – сказала она. Повторять приглашение не требовалось. За едой они почти не разговаривали. Коул забыл, когда был так голоден и когда еда была такой вкусной. Бекон был поджарен изумительно – с корочкой, но не подгорел. Картошка – с луком и перцем, яичница – пышная, в меру прожаренная, а к тостам – свежее масло и джем, похоже – домашний.

Правда, кофе оказался отвратительным.

Холли предложила ему последний кусочек бекона.

Он замахал рукой:

– Я и так напоминаю себе того парня из «Чужих».

– Не смотрела. Терпеть не могу страшные фильмы.

– У него в животе росло...

– И слушать про это тоже не люблю. – Она встала из-за стола, собрала тарелки и понесла к раковине.

Коул стал помогать ей убирать со стола.

– Ты готовила, я вымою посуду.

– Согласна. – Она собрала остатки еды и поставила в шкафчик у плиты, а потом обернулась к нему: – Понимаю, что это несправедливо, но я никак не могу отделить то, какой ты, от того, кто ты. Я пыталась, но, когда начинаю думать, что все люди разные независимо от их занятий, тут же вспоминаю всех похожих на тебя парней, относительно которых я ошибалась.

– Похожих на меня? Что ты имеешь в виду? Она хотела что-то сказать, но запнулась, помолчала несколько секунд и все-таки ответила:

– Я встречалась с парнем по имени Трой Мартин, начинающим певцом, уверенным, что перед ним большое будущее. Он ездил на гастроли и уговаривал меня ездить с ним. В каждом городке мы встречали таких же певцов, игравших ту же музыку. Все они выглядели по-разному, но по сути были одинаковыми. Каждый был убежден, что идет верной дорогой, что именно он станет новым Коулом Вебстером. Я часто слушала их разговоры. Они честно признавались, что пойдут куда угодно и на что угодно, переступят через все, лишь бы добиться своей цели. Эта страсть не просто вела их, она ими управляла.

Коул хотел сказать ей, что она ошибается. Можно было рассказать о Бадди и о многих других, кого он теперь знал и с кем не хотел терять связи. Но в том, что она сказала, было так много ею пережитого, что Коул понимал – так просто ее не переубедить, если, конечно, он не расскажет ей, кто он такой на самом деле. Он налил в раковину горячей воды, добавил жидкости для мытья посуды.

– Это занятие действительно требует жертв, – сказал он.

– Да, конечно. И это все вполне понятно, но только до тех пор, пока жертвой не оказываешься ты. Те, кто попадал в такие ситуации, рассказывали, что человек, которого привязали к каменному алтарю и приставили к горлу нож, стареет в одно мгновение.

– Откуда ты знаешь, может, твой ТроЙ – обычный подонок. Он мог быть механиком или продавцом и вел бы себя точно так же.

– Я так и думала, что ты скажешь что-нибудь в этом роде, – ответила она спокойно. – В конце концов... – Холли вдруг замолчала. Лицо ее сильно побледнело. – Черт подери, – пробормотала она, – я сейчас.

Коул продолжал себе спокойно мыть посуду, мало ли что. Вытирая со стола, он услышал доносящиеся из ванной звуки, которые его озадачили. По Холли не было заметно, что ей нехорошо, но эти звуки трудно было с чем-то перепутать. Завтрака, который она проглотила, хватило бы на небольшую сТройтельную бригаду, а сейчас она, несомненно, с ним расставалась.

Ах ты, господи! Кто бы мог подумать? Видел он это не единожды и знал, как это бывает.

Утро было такое светлое, такое радостное, но Коул понял, что расстроен. Он вернулся к раковине, сполоснул уже вымытые тарелки, поставил их на сушилку.

Холли вернулась – бледная, пахнущая зубной пастой. Не сказав ни слова, она взяла полотенце и стала вытирать стакан. Когда она потянулась, чтобы убрать его наверх, ее кофточка задралась. Коул увидел, что пуговица на джинсах расстегнута и «молния» тоже. Это подтвердило его подозрения. Он подумал и решил промолчать. В конце концов, какое ему дело до того, каким способом она следит за своим весом. Ему важно только одно – она захотела ему помочь.

– Холли, наверное, мне не следует совать свой нос... – все-таки не выдержал он.

– Обожаю такие фразы.

– Я только хотел сказать, что, по-моему, ты и в таком виде привлекательна. Не всем же быть ростом метр семьдесят пять при весе шестьдесят. Я знаю мужчин, которым искренне нравятся девушки поплотнее. Может, на твоем пути встретился другой, но мы не все такие.

Она удивленно на него посмотрела:

– О чем это ты?

– Я насчет того, что ты делала в ванной.

– Извини, я старалась потише.

Его изумило то, как она легко во всем призналась. Неужели она не понимает, как это серьезно? Здоровье разрушается незаметно.

– То, чем ты занимаешься, не просто глупо, это опасно. Никакой мужчина не достоин таких жертв.

Она уперлась руками в бока и взглянула на него воинственно.

– Ты что, псих? Думаешь, я делаю это для какого-то мужчины? Это было мое решение, только мое! Он даже не знает ничего, и сообщать ему я не собираюсь.

– Тогда зачем ты так стараешься?

– Ты что, считаешь, что женщина рожает ребенка только для того, чтобы заставить мужика жениться?

– Ребенка? – изумленно переспросил Коул. – Ты что, беременна? Тебя поэтому тошнит?

Она нахмурилась:

– А с чего бы мне расставаться с завтраком, который я полчаса готовила и с таким удовольствием, ела? Не говоря уж о деньгах, которые были на него потрачены?

Коул чувствовал себя полным идиотом.

– Я думал, ты так худеешь, – пробормотал он.

– Не знаю уж, как это принято у тебя на родине, Нил, но в здешних местах расплывшаяся талия и неожиданная беготня в ванную говорят только об одном.

– Так ты беременна? – Коул отступил еще на шаг назад.

– В этом нет ничего сверхъестественного.

– Может, тебе надо лежать? Она удивленно покачала головой:

– Ты какой-то странный, ей-богу.

– Я никогда не общался с беременными.

– Поразительно. Ты что, с Марса? Как так получилось, что ты никогда не общался с беременными женщинами? – И тут, найдя ответ на свой вопрос, она напряглась. Настал ее черед изумляться очевидному. – Господи, ну как же я раньше не догадалась? Все яснее ясного. Ты вышел из тюрьмы, да?

Он рассмеялся:

– Нет. Во всяком случае, если это и было тюрьмой, то совсем не той, о которой ты думаешь.

– А что, они бывают разные?

– Я имею в виду те, которые мы сами себе сТройм.

– Красивая фразочка, из нее, наверное, получится отличная песня. Но, знаешь, если хочешь здесь жить, придумай что-нибудь получше. Мне сейчас надо думать о безопасности ребенка. Ну, не сейчас, а через пять с половиной месяцев.

Рано или поздно она все равно все узнает, так, может, рассказать ей? Он открыл было рот, собираясь выложить правду, и тут понял, что не хочет этого по очень странной причине. Потому что в ту секунду, когда она поймет, кто он, их отношения неминуемо изменятся. Она будет по-другому смотреть на него, по-другому с ним разговаривать. Исчезнет простота и открытость, причем навсегда.

– Самое смешное, что я как раз думал, какая ты странная. Пустила меня к себе, толком обо мне ничего не зная.

– Ну, так расскажи.

Она не отстанет, пока он не придумает хоть что-нибудь. Можно было бы и солгать, но лжи Коулу не хотелось. Он решил пойти на компромисс.

– Я всегда был довольно одиноким человеком. В детстве я много разъезжал с отцом и братом. При таком образе жизни трудно завести близких друзей.

– А чем ты зарабатываешь на хлеб?

– Играю на гитаре. Это ты правильно угадала. Я понял, что мне нужно немного, – добавил он со смущенной улыбкой.

– И больше ты ничего не умеешь?

– Это я делаю лучше, чем все остальное. Но справлюсь и со всем прочим.

– Плотницкое дело знаешь? Красить, чинить водопровод умеешь?

– Немного. Думаю, здесь я тебе пригожусь. – Он обвел взглядом кухню.

– Ты вроде не нервничал, когда тебя расспрашивали полицейские. Значит, ты не в бегах.

Коул вернулся к недомытой посуде. Он рассказал ей правду, но не всю правду. Холли успокоилась. Все в порядке. Он не должен чувствовать себя виноватым перед ней. Он же не грехи свои скрывает.

– Я думал, беременные носят футболки со стрелочками, указывающими на их животы.

Холли взяла с сушилки следующий стакан.

– Зачем тратиться на новую одежду? Я пока что во все влезаю.

– Неужели удобно ходить в незастегнутых брюках?

Она прикрыла рукой живот.

– Это что, заметно?

– Носи рубашки подлиннее.

– Слушай, давай сменим тему.

– Хорошо. – Он выудил из раковины последнюю вилку и вытащил затычку. – А кто отец? – спросил он.

– Не твое дело.

– Будущая звезда кантри, да?

– Повторяю, не твое...

– Он хотел, чтобы ты избавилась от ребенка? – Коул сам удивлялся своей непонятной настырности. Что это с ним случилось? Это совсем не в его характере.

Она швырнула вилку в ящик и повернулась к нему.

– Повторяю, этот вопрос я с тобой обсуждать не собираюсь. Неужели не ясно?

– Но ведь иначе он бы помогал тебе хотя бы платить по счетам, разве нет?

Холли медленно разгладила полотенце, повесила его на крючок. И, не глядя на него, вышла из кухни, направляясь в свою комнату.

Коул растерянно почесал в затылке и сбил повязку. Он не стал ее прилаживать на место, а просто сорвал. Фрэнк бы просто взбесился, если бы увидел, что затылок у Коула снова выбрит. С такими темпами он не скоро вернется к своему имиджу длинноволосого паренька с гитарой. По словам многих не самых доброжелательных критиков, это и было тем единственным, что привело его к славе.

Он вышел в коридор, посмотрел на дверь в комнату Холли. То ли пойти извиниться за назойливые расспросы, то ли выждать, дать ей время успокоиться. Никогда раньше он не лез в чужую жизнь. Непонятно, что это на него нашло.

Черт возьми, пора бы хоть чему-то научиться. Опять он пытается усложнять. Его интерес к Холли объясняется очень просто – он рад, что нашел человека, жизнь которого так же запутана, как у него самого.

Холли повернулась на бок, открыла глаза и застонала. Скоро два. Полдня пролетело, а она толком ничего не сделала, даже не выстирала форму к вечеру.

Хуже всего в этом дневном сне то, что, сколько ни спи, все равно кажется мало. Она всего-навсего хотела переждать несколько минут, пока этот наглец не уберется из кухни, но в последнее время, стоило ей хоть на минуту приклонить голову, она тут же засыпала.

До нее донеслись звуки гитары, и в какое-то мгновение ей показалось, что произошло чудо и Трой ее нашел. Но тут она вспомнила, кто это играет, и надежда угасла. Она была разочарована и злилась на себя за это. Сколько можно вздрагивать при этих звуках и млеть, как шестнадцатилетняя дурочка?

Она прислушалась. Нил наигрывал разные мелодии одну за другой. Какие-то она узнавала, какие-то слышала впервые. Те, которые были для нее новыми, он, наверное, сам написал.

Никогда она не встречала певца, который не сТройл бы из себя еще и автора.

Она снова вспомнила про форму, лежавшую на стиральной машинке, и заставила себя встать. Зашла в ванную, а потом поплелась в прачечную. В кухне она услышала знакомое жужжание. Работала сушка. Холли удивленно заглянула внутрь и увидела там свою форму, к которой была прикреплена пластиковая табличка с ее именем. Она отстегнула табличку, снова запустила сушку и пошла искать Нила.

Он сидел под березой, прислонившись спиной к стволу. В руках у него была гитара. Казалось, что он настолько погружен в свою музыку, что мир будто и не существует. Понимая, что он ее не видит, Холли внимательно его разглядывала. Он был не из тех парней, встретив которых начинаешь жалеть о том, что у тебя уже есть приятель. Но, увидев его где-нибудь на танцах, она бы обязательно обратила на него внимание. Некоторые из ее подружек западают на таких вот грустных и одиноких, принимая их замкнутость за проявление чувственности и ума. Бобби Джин Эндрюз заперла бы своего кавалера в шкафу, если бы это дало ей шанс подцепить Нила.