- Ну и как же их лечить, эти страхи? - спросила Вобла.
      - При спокойной жизни само пройдет, - сказал доктор, - но я вас спрошу: где ее взять теперь, эту спокойную жизнь?
      Когда Никита совсем поправился, Вобла несколько раз беседовала с ним про его прежнее житье, про бездомные скитания. Она была дельная тетка, не зануда, только никогда не улыбалась, наверное, у нее тоже кто-то умер. Лишь один раз совсем недавно Никита увидел ее улыбку.
      Она вошла в столовую, где полсотни стриженных под машинку мальчишек деловито расправлялись с ужином из чая и хлеба с селедкой, разыскала Никитину темную макушку, подошла и шепнула, наклонившись к самому его уху:
      - Слушай, Никита, а мы ведь разыскали твоего отца. Он живет в Архангельске и ждет тебя. Давай собирайся!
      И тут она улыбнулась, положив ему на плечо тонкую руку.
      * * *
      Сегодня Никите опять приснился сон. Один из тех трех, которые снились ему постоянно. Они снились неодинаково. Детали и подробности были разные, но суть всегда оставалась одна. Всегда страшная.
      Будто Никита едет в товарной теплушке по летней цветущей земле. Солнце светит, птички поют, деревья качаются под теплым ветром. В соседней теплушке кто-то негромко играет на гармони.
      Начинается пологий подъем. Черный жук-паровоз, натужно пыхтя, медленно вертит колесами. И вдруг становится тихо. В этой звенящей тишине из близкого подлеска вылетают конники в лохматых шапках. Рассыпавшись лавой, они скачут наперерез поезду, заворачивая фланги в широкое кольцо. Их много. В поднятых руках посверкивают сабли. Что-то беззвучно кричат бородатые рты.
      И вроде бы дверь теплушки закрыта, вроде бы Никита лежит на дощатом полу, закрыв голову руками, в то же время все видит, что делается снаружи.
      Вот один за другим падают красноармейцы с открытых товарных площадок, роняя винтовки, и скатываются по насыпи в траву. Вот уже первые кони поравнялись с паровозом. Вот уже несется вдоль вагонов гривастая тройка, с тачанки дергается и беззвучно строчит пулемет, водя по вагонам тупорылым носом. Никита лежит, прижавшись щекой к грязному затоптанному полу, зажмурив глаза, и одновременно видит, как через тонкие дощатые стены вагона прощелкивают пули, оставляя маленькие круглые дырки, в которые мгновенно косо бьет тонкий пыльный луч солнца. Эти лучи падают на пол все ближе и ближе к его голове.
      Никита все ждет, что одна такая тонкая игла вот-вот воткнется в его затылок и тогда случится что-то непоправимое!
      Тут ему сделалось страшно до невозможности... и он проснулся. Горела желтоватым светом электрическая лампочка над столом, отец сидел на кровати и держал его за плечи. Лицо у него было испуганное и растерянное. Он увидел, что Никита открыл глаза, и сказал:
      - Ты что кричал? Что-нибудь приснилось?
      - Стреляли, - сказал Никита. - Махновцы. Думал, убьют.
      Отец поднял руку и, задержавшись на секунду в нерешительности, погладил его по голове.
      - Спи, брат! Теперь уже не убьют. Спи спокойно. Спи и ни о чем не думай.
      Никита неплотно прикрыл глаза. Сквозь радужные лучи от лампочки он видел темное лицо отца и его широкие плечи. Отец все сидел на Никитиной кровати и смотрел куда-то в угол. Тяжелая рука его лежала на голове Никиты.
      Никита скоро заснул и так и не увидел, когда лег отец. Больше в эту ночь ему ничего не снилось.
      * * *
      Никите уже надоело рассматривать Ломоносова, а пацанов все не было. Он собрался уходить, повернулся на одной ноге и увидел бойскаута. Это была девчонка. Из-под широких прямых полей ковбойской шляпы на него смотрели чуть прищуренные нахальные глаза. На девчонке была зеленого цвета рубашка с узкими погончиками и синяя юбка, такая короткая, что торчали коленки. На шее платок, стянутый у воротничка костяным колечком. На левом кармане гимнастерки блестел непонятный трехлепестковый значок.
      Пока Никита ее разглядывал, девчонка прищелкнула шляпной резинкой под круглым подбородком, подняла вровень с плечом руку с тремя вытянутыми пальцами и вежливо сказала:
      - Здравствуй, мальчик.
      Никита переступил с ноги на ногу, подождал, что она еще скажет.
      - Я про тебя кое-что знаю. Хочешь, скажу? - выпалила девчонка.
      "Шиш ты про меня знаешь", - подумал Никита, но снова промолчал.
      - Ты в нашем городе недавно и пришел сейчас со стороны Поморской улицы. Правда?
      - Подумаешь, гадалка. Видела, как я оттуда шел, вот и все.
      - И не потому вовсе. На углу Поморской забор красят зеленым, а у тебя ноги зеленые. Ты памятник рассматривал, а здешние мальчишки его рассматривать не станут.
      Она еще раз внимательно оглядела Никиту.
      - Скажи, как тебя зовут, и, может быть, я скажу, как зовут твоего отца.
      - Никитой меня зовут, - сказал он, с интересом ожидая ответа.
      Девчонка закусила шляпную резинку, улыбнулась.
      - Так я и думала. Твоего отца зовут Николай.
      - Это ты тоже по ногам узнала?
      - Нет, не по ногам. Это результат логического раздумья.
      Тут было что-то непонятно, девчонка, похоже, темнила.
      - Это вас в бойскаутах на сыщиков учат? - спросил Никита и подумал: "Да что они, сдурели здесь все на этих сыщиках!"
      - Бойскаут - мальчик-разведчик. Гёрлскаут - девочка-разведчик, а вовсе не сыщик. Разведчик должен быть наблюдательным, все замечать и делать выводы. У нас сегодня патрульные занятия. Если хочешь, пойдем, увидишь, чем мы занимаемся.
      В это время кусты, что густо росли вокруг памятника, в одном месте раздвинулись, в просвете между веток выглянула Ленькина голова в серой кепке и тут же исчезла. Кусты зашевелились, и за спиной Никиты прошелестел тихий шепот:
      - Верность!
      Никита отвернулся от девчонки и шепнул в ответ:
      - Честь!
      Ленька, который до этого сидел в кустах согнувшись, выпрямился, голова его оказалась высоко над зарослями.
      - Мы вместе с Ленькой, - сказал Никита.
      Девчонка приветствовала Леньку, подняв к плечу сложенные пальцы.
      - Здравствуй, Леня, меня зовут Эрна. Пойдем, если хочешь.
      Ленька вылез из кустов, вразвалку подошел к ним. Он дотронулся до козырька кепки двумя пальцами, покосился на голые Эрнины коленки, потом, многозначительно взглянув на Никиту, кашлянул для важности и, подумав, молвил:
      - Пошли. Посмотрим.
      Пока переходили мощенный булыжником проспект, Ленька успел шепнуть Никите, что Карпа не придет, провожает мать в деревню Борок-городок.
      Глава 4
      ТОТЕМ "ЧЕРНОГО БОБРА"
      Эрна указала на двухэтажный деревянный дом на противоположной стороне проспекта:
      - Здесь штаб нашей дружины, но летом мы занимаемся во дворе.
      Между высоких берез в глубине большого двора толпились бойскауты в шляпах и с палками, одинаковые, как оловянные солдатики. К Эрне подбежал маленький бойскаутенок с платком на шее, но без шляпы. Он с любопытством уставился на ребят, открыв рот. Спохватившись, мальчишка прищелкнул начищенными желтыми ботинками и, пронзительно завизжав, галопом понесся по утоптанному двору. Сзади у наго мотался, как хвост, свернутый колбасой жгут веревки.
      - Вы и таких сопляков принимаете? - спросил Ленька.
      - Маленькие - это "волчата". Когда подрастут, их принимают в бойскауты, - объяснила Эрна.
      - Почему "волчата"? - спросил Никита. - Этот больше на поросенка смахивает.
      Эрна нахмурила брови.
      - Конечно, они дети людей, но должны быть такими, как Маугли, которого воспитали волки. Читал? - спросила она.
      - А то! - сказал Ленька. По выражению его лица трудно было понять, читал он про Маугли или не читал.
      В это время между берез раздались три коротких свистка и команда:
      - "Бобры", ко мне!
      Это командовал высокий бойскаут. Он опирался на длинную палку, которая доставала ему до полей шляпы, сдвинутой чуть на глаза. На палке развевался треугольный флажок с нашитым силуэтом зверя. К бойскауту со всех сторон подбегали другие ребята.
      - А ты почему не идешь? - спросил Никита Эрну.
      - Это не наш тотем. У нас, гёрлскаутов, тотем "Ласточка". "Черный бобр" - это тотем Костиного патруля. Костя собирает свой патруль.
      Никита вспомнил из Буссенара, которого тоже читал с Сенькой Шпротом, что тотемом у индейцев назывался знак племени.
      Эрна тронула Никиту за рукав:
      - Павлик зовет, наш скаут-мастер.
      С крыльца им махал молодой мужчина в бойскаутской форме. На шее у него был повязан не красный, а зеленый платок.
      Удивительно, как неожиданно и о многом может мгновенно подумать человек! Пока Эрна салютовала скаут-мастеру, Никита успел подумать, что Павлик чем-то похож на Шуля, с которым Никита скитался больше года. Что у Шуля был такой же квадратный, гладко выбритый подбородок и такие же прозрачные глаза. Что Шуль хотя и гад последний, но ничего не боялся. Ведь он тогда первый выскочил из теплушки с винтовкой в руках и бросился в высокий ковыль, где разворачивались махновские тачанки и носились бородатые конники, блестя шашками. А ненавидеть Шуля он стал с самого начала, когда тот, обучая их партерной гимнастике, громко щелкал своим цирковым хлыстом, и особенно после того, как исхлестал маленькую Соньку, и она, глотая слезы, показала Никите вспухшие шрамы на своих тощих ребрах...
      Скаут-мастер слегка потрепал Никиту за жесткие черные волосы и улыбнулся.
      - Это Никита. Он недавно приехал, - сказала Эрна.
      - Вот и отлично. Я слышал в редакции "Волны", что к Николаю Демьяновичу приехал сын...
      Никита покосился на Эрну. Девчонка смотрела на него смеющимися глазами.
      Между берез послышался тройной свисток:
      - "Ласточки", ко мне!
      Эрна убежала к своему тотему. Скаут-мастер проследил взглядом, как выстраивается у голубого флажка патруль девочек, и повернулся к Леньке:
      - Ты тоже хочешь быть бойскаутом?
      Ленька кивнул:
      - Мы оба хотим.
      - Тогда идемте.
      Они поднялись на второй этаж. По углам первой комнаты были оборудованы уголки патрулей. В одном углу с надписью "Патруль "Чайка" с потолка свисало чучело чайки. Бусинками глаз птица следила за ребятами. В простенке между окон висел портрет мужчины в ковбойской шляпе.
      - Сэр Роберт Баден Пауль, основатель и вдохновитель бойскаутизма! торжественно произнес скаут-мастер, отдавая салют портрету.
      Ребята невольно подтянулись, как будто им скомандовали "смирно".
      В другой комнате между окон, в которые заглядывали зеленые верхушки берез, висело знамя. На середине полотнища был нашит трехлепестковый значок.
      - Белая лилия, - сказал скаут-мастер, - символ чистоты идей бойскаутизма. Три соединенных лепестка: ум, сила, воля, собранные вместе. Обо всем этом и о многом другом вы узнаете на патрульных занятиях, продолжал скаут-мастер. Он открыл застекленную дверцу шкафа с надписью "Музей дружины" и протянул ребятам тонкий журнал.
      - Здесь вы прочтете законы и обычаи бойскаутов. Их нужно знать и всегда выполнять.
      На обложке журнала был нарисован бойскаут с длинной палкой в руках.
      Палка эта называлась посохом, и, выйдя во двор, ребята увидели, как его применяют. С ним легко перепрыгивать через небольшие препятствия, на нем удобно носить тяжести. Из двух посохов и гимнастерок можно сделать носилки для переноски раненых. На посохах натягивают палатки. Посохом можно защищаться от собак. Никита сразу оценил это достоинство.
      Патрульный "Бобра" показал и гимнастические упражнения с посохом. Упражнения были несложные, и он выполнял их очень четко и сноровисто.
      - Задается, - толкнул Никиту локтем Ленька.
      "Сопля в шляпе, - подумал Никита. - Фраер задрипанный. Дать бы ему леща по шее, небось перестал бы воображать".
      Патрульный, кажется, услышал, что сказал Ленька. Кончив упражнения, он протянул посох Леньке:
      - Попробуй!
      - Подумаешь, - сказал Ленька и, бросив кепку на траву, лихо отработал посохом. Получилось не хуже, чем у патрульного.
      - Видали мы, - сказал Никита. Он взял у Леньки посох, опустил его перед собой на вытянутых руках и несколько раз быстро перепрыгнул через него вперед и назад.
      Патрульный, пристально следивший за ним, попробовал проделать то же самое, но зацепился за посох каблуками и упал, со стуком грохнулся на землю коленками. Ему, наверное, было очень больно. Но он ни одним движением этого не выдал. Встал и, прихрамывая, сделал два шага в сторону, отряхивая брюки.
      - Не выходит, Костя, - сказал скаут-мастер. - Конечно, босиком легче, да и тренировка нужна. Это почти акробатика. А еще что ты умеешь делать? спросил он Никиту.
      Никита помедлил немного, встал на руки и прошелся с вытянутыми вверх ногами.
      Костя снял шляпу и протянул ее скаут-мастеру:
      - Подержи, Павлик.
      Он так же легко прошелся на руках. "Бобры" одобрительно загалдели:
      - Браво, Костя! Молодец, Костя! "Черные бобры" всегда побеждают!
      Патрульный, потирая ладони и кривя губы, смотрел на Никиту. Тут Никита уже по-настоящему "завелся".
      - Эй ты, свинячий хвост, стань в партер, - сказал он Поросенку, который вертелся около, поглядывая на всех круглыми от любопытства глазами.
      Поросенок посмотрел на него, потом на бойскаутов.
      - Сам ты хвост! - сказал он обиженно.
      - Становись, Леська, не бойся, - сказал Костя.
      Леська послушно опустился на колени, уперся руками в землю и зажмурился. Никита отошел назад, примерился и, разбежавшись, прыгнул, перевернувшись в воздухе над замершим Поросенком. Выложил им настоящее сальто.
      Девчонки захлопали в ладоши. "Бобры" выжидательно смотрели на патрульного. Костя взял у Павлика свою шляпу и сказал, глядя куда-то поверх Никитиной головы:
      - Это здорово у тебя получается. Если голова у тебя работает так же, как руки и ноги, то ты, наверное, сможешь со временем стать под тотем "Черного бобра"... - Он протянул Никите руку, но взгляд его не выражал дружелюбия. Зато Эрна, шептавшая что-то на ухо своей соседке, смотрела на Никиту с явной симпатией.
      Скаут-мастер поднял руку:
      - Внимание! В честь будущего бойскаута, показавшего незаурядную ловкость, предлагаю запустить нашу скаутинг-ракету. - Вращая над головой рукою, он зажужжал сначала тихо, затем громче и громче: - Дз-з-з-з! Когда звук достиг наибольшей силы, он быстро опустил руку и крикнул: Бойскауты, будьте готовы!
      - Дзин-бум, дзин-бум, дзин-бум! Всегда готовы! - дружно и звонко прокричали бойскауты.
      Ленька толкнул Никиту локтем:
      - Во дают!
      - А теперь споем новичкам нашу походную, - сказал Павлик и, широко поведя рукой, добавил: - Сядем!
      Бойскауты уселись в кружок, Никита и Ленька оказались среди них.
      - "Ласточки" запевают, раз, два! - скомандовал скаут-мастер.
      Рядом с Никитой шевельнулась Эрна. Она запела:
      Мы с песней уходим далеко
      От улиц и стен городских.
      Туда, где просторно, широко,
      Не встретишь где скопищ людских...
      Бойскауты дружно подхватили припев:
      Дальше, дальше
      Направим шаг мы бодрый и свободный,
      Ближе, ближе приникнем к лону матери-земли.
      Никите песня понравилась. С такой песней хорошо шагать по полям и дорогам навстречу веселому ветру, в дальнюю даль.
      Когда кончили эту песню, Костя затянул другую:
      Уже четыре долгих года
      Терпели, братья, мы невзгоды,
      Но верю я, что пятый год
      Дружине счастье принесет...
      Тут скаут-мастер вскочил и крикнул:
      - Отставить!
      Бросив быстрый взгляд в сторону Никиты и Леньки, он громко затянул:
      - Эн гоньяма, гоньяма, ин-бу-бу!
      - Ябо. Ябо. Ин-бу-бу... - протяжно подхватили бойскауты.
      - Это что за бу-бу-бу? - спросил Никита.
      - Это индейская песня. Вождь хвалит храброго воина, и все сидящие вокруг костра подтверждают это, - тихо ответила Эрна и спросила: - А ты какие-нибудь песни знаешь?
      - Знаю, конечно, - ляпнул Никита и испугался. Вдруг попросят спеть! А что он может спеть, кроме лихих песен, которым учил его Сенька Шпрот. Он представил, что поет, а его слушает эта чистенькая девочка с ласковыми глазами, и ему стало так жарко, что он вспотел. Он отвел глаза и увидел Костю. Патрульный смотрел на него как индюк на червяка. "Ну, ты у меня словишь, гад", - подумал Никита. В это время бойскауты кончили петь индейскую песню, и раздался голос Эрны:
      - Новичок тоже знает песню, пусть он споет!
      Девчонки захлопали в ладоши. Костя состроил кислую рожу и процедил:
      - Представляю...
      И тут Никиту осенило. Ну держись, фраер. Я тебе сейчас дам прикурить! Стараясь точно сохранить произношение, он запел на английском языке любимую песню Шуля, которую тот мурлыкал каждое утро, когда брился, приладив осколок зеркала к окну теплушки.
      Шуль однажды перевел слова. Это была песня про то, как солдат вспоминает родной дом и любимую девушку в далеком и опасном походе.
      Путь далек до Типарери,
      Нам далеко брести домой.
      Путь далек до крошки Мэри,
      До моей Мэри дорогой...
      Теперь захлопали все. Не хлопал только Костя. Лицо его вытянулось, и он ошалело смотрел на Никиту. Павлик удивленно поднял брови и, когда бойскауты утихомирились, спросил:
      - Откуда ты знаешь английский? У тебя прекрасное произношение!
      На этом триумф Никиты закончился.
      - Я знаю только эту песню. Меня один человек научил, - сказал он.
      Костя презрительно захохотал.
      Глава 5
      ЖИЗНЕННЫЕ СЛОЖНОСТИ
      - Ну, ты и даешь! - сказал Ленька, когда ребята вышли со двора бойскаутской дружины. - Буржуйские деточки только ротики разинули.
      - Почем ты знаешь, что буржуйские? - возразил Никита.
      - Спрашиваешь! Половина из них в нашей второй школе, бывшей мужской гимназии, учится. Их папаши, все эти Витты, Гувелякены, - бывшие лесоторговцы, доктора, адвокаты...
      - Доктора разве буржуи? Меня один доктор бесплатно вылечил. "Буржуи, буржуи", - передразнил Никита. - Просто гогочки, маменькины сыночки.
      - В тебе еще классовое сознание не заговорило, вот что. Но ничего, это я беру на себя, - сказал Ленька и вдруг остановился и уставился на Никиту: - Скажи-ка лучше, где ты таким штукам выучился? Какое сальто отхватил!
      - Меня один циркач научил. У него махновцы мальчишку-партнера застрелили, так он хотел меня приспособить. Он хлыстом сек. Я от него убежал. - Никита вздохнул и замолчал.
      - Жалеешь, что убежал? - спросил Ленька.
      - Соньку маленько жалко, - сказал Никита. - Он ее тоже бил.
      - Гад он, твой циркач! - решил Ленька. - Только у тебя тоже не все хорошо получается. Там какая-то Сонька, здесь Эрна оказалась. И охота тебе с девчонками связываться!
      - Ты что, всерьез? - обиделся Никита.
      - Не туда смотришь, куда надо, вот что! Ты понял, о чем Костя, патрульный этот, пел?
      Никита пожал плечами:
      - Чего тут понимать? Про свою дружину пел: "Уже четыре долгих года терпели, братья, мы невзгоды, но верю я, что пятый год дружине счастье принесет".
      - Революция в каком году была?
      - Ну, в семнадцатом.
      - А сейчас год двадцать второй. Пятый год Советской власти! Понял теперь, что это за песня? Недаром скаут-мастер ему допеть не дал и про какого-то Ганьяму затянул. Смотреть и понимать надо!
      Тут они повернули на Соборную улицу, и Ленька схватил Никиту за рукав. Прямо на них шел Гленарван. Золотом отливали начищенные пуговицы флотского кителя, загорелое лицо обрамляли рыжеватые баки. Поравнявшись с ребятами, он окинул их внимательным взглядом и скрылся за забором. Они, не сговариваясь, повернули следом и выглянули из-за угла. Когда чуть покачивающаяся спина Гленарвана удалилась на достаточное расстояние, Ленька шепнул:
      - Пошли!
      И они пустились обратно.
      У памятника Ломоносову Гленарван свернул во двор бойскаутской дружины. Ребята приникли к щелям забора.
      На крыльце штаба дружины стоял скаут-мастер Павлик. Гленарван подошел к нему и поднял руку с тремя вытянутыми пальцами вровень с плечом. Павлик ответил ему таким же салютом и что-то сказал. Потом они скрылись в дверях штаба.
      - Смотри-ка, да они кореша, - удивился Никита.
      - Ничего не понимаю. Карпа выдумал Гленарвана. Мы за ним следили. И тут опять он.
      Ленька кивнул Никите:
      - Ну ладно, пошли к нам. У нас небось Володя с комсомольцами. "Азбуку коммунизма" изучают. У нас каждый день коммуна собирается.
      - Может, потом? Больно шамать хочется, - сказал Никита.
      - У нас и поедим. Картошкой жареной накормят.
      Никита сглотнул слюну. Картошка, да еще жареная, это да! Он знал, что у них с батей, кроме хлеба и морковного чая, ничего нет.
      - Да не, - промямлил Никита, - я лучше домой.
      - Чего там. У нас каждый вечер не один человек питается. Картошки на всех хватит. Своя. И Карпа небось уже дожидается.
      Они шли по проспекту Павлина Виноградова. Это была главная улица. Кирпичные и деревянные тротуары тянулись здесь вдоль двухэтажных каменных домов, а середина была вымощена булыжником, на котором тускло поблескивали трамвайные рельсы. Справа дома расступились, открылась просторная площадь. Золотые купола собора вонзались в белесое небо. За собором и площадью мелькнула поверхность реки.
      У магазина с вывеской "Церабкооп" стояла телега. Толстоногий битюг с медными бляхами на сбруе жевал овес из торбы, подвешенной к его морде. Грузчики в кожаных фартуках перетаскивали с телеги ящики и с грохотом бухали их в подвал.
      Никита углядел в ящиках распластанную рыбу.
      - Ты иди, - сказал Никита. - Я сейчас.
      Ленька удивленно глянул на него, но пошел. Никита повернул к телеге.
      Битюг посмотрел на него крупным, как слива, глазом, тряхнул головой и захрупал овсом. Никита быстро пробежал пальцами по доскам ящика, ища, которая послабее. Нашел, сильно дернул и потянул на себя. Доска противно скрипнула, подалась. Лошадь дернула головой и переступила ногами.
      - Тихо ты, нестепенной! - прикрикнул грузчик.
      Никита отдернул руку и присел за телегой. Грузчик поднял ящик и потащил к подвалу. Никита просунул руку между досками и нащупал шершавый от соли хвост рыбины. "Как раз к жареной картошке", - порадовался Никита.
      И тут кто-то схватил его за руку. Он присел еще ниже и оглянулся. На него глядели круглые от испуга глаза Леньки.
      - А ну брось! - прошипел Ленька и дернул за руку.
      - Уйди, не мешай!
      - Брось, говорю! - не отставал Ленька.
      Ящик над их головами сдвинулся, и вместо него показалось усатое лицо.
      - Держи! - зарычал грузчик.
      - Тикаем! - шепнул Никита, и они рванули за угол на площадь.
      - Сюда! - крикнул Ленька. Никита нырнул следом за ним в какую-то дыру забора.
      Мимо протопали сапоги и стихли. Ленька тяжело дышал. Он посмотрел на Никиту и сказал:
      - Ну и дурак же!
      - Сам дурак... - сказал Никита, задыхаясь. - Полез под руку... Сейчас бы наша была!
      - Я ворованное не ем! - сказал Ленька.
      - Подумаешь, цаца... - Никита усмехнулся и сплюнул. - Тоже, видать, из этих. Из маменькиных деточек?
      - Дурак ты! - сказал Ленька. - Ты у кого воровал?
      Никита не понял.
      - У кого?
      - У своих, вот у кого! Эту треску по пайкам выдавать будут. И в столовку твоему отцу. Ты же у отца воровал! Вот у кого.
      Никита оторопел.
      - Врешь! - сказал он.
      - Читать умеешь? Видел вывеска: "Церабкооп" - Центральный рабочий кооператив. Понял? У Советской власти ты воровал! Вот.
      Ленька высунул голову в дыру между досок и махнул рукой:
      - Пошли!
      - Не пойду я к вам, - сказал Никита и отвернулся.
      - Ладно, идем, - сказал Ленька.
      Никита упрямо мотнул головой. Он представил себе, что Ленька рассказывает про него ребятам, Карпе, Володе. Представил презрительный смех Карпы и внимательный взгляд Володи. Бойскауты узнают... И Эрна.
      - Нет, - сказал Никита, - не гожусь я для вас.
      - Идем! - сказал Ленька и крепко взял Никиту за локоть. - Струсил, что ли? Эх ты, акробат!
      - Очень нужно! - буркнул Никита и пошел рядом.
      Глава 6
      КОММУНА ИМЕНИ ТОВАРИЩА АВГУСТА БЕБЕЛЯ
      Ленька больше не вспоминал про рыбу. Он стал рассказывать Никите про комсомольскую коммуну, которую организовал его брат Володя.
      - Она называется комсомольская "коммуна имени товарища Августа Бебеля", - оживленно говорил он, размахивая длинными руками, которые далеко высовывались из рукавов его рубашки. - У комсомольцев коммуна это, как бы тебе сказать, это как наше общество Красных пинкертонов... Только для больших. Понял? Все общее. Все вместе! Контру бить - вместе, политграмоту изучать - тоже вместе.
      - А вы там чего? Вы ж не комсомольцы, - спросил Никита.
      - Мы с Карпой у них "детский сектор" называемся. Мы с ними политграмоту изучаем, в комсомольском клубе работаем. Карпа там самый главный артист, - объяснил Ленька.
      - А этот Бебель, он кто? - снова спросил Никита.
      - Август Бебель - знаменитый немецкий революционер, - сказал Ленька. - Про него знать надо. Он наш брат, из рабочих. Друг Вильгельма Либкнехта. Всю жизнь за социализм бился... Иногда, правда, допускал центристские перегибы, но в целом стоял на правильной политической платформе...
      - А что такое "центристские"? - спросил Никита.
      Ленька подергал свою кепку за козырек и сказал невнятно:
      - Ну... уклон такой, центристский... Ладно, пошли быстрее. Карпа небось нас заждался.
      Ленька оказался прав. Комсомольцы занимались политграмотой. Володя читал вслух, раскачиваясь на стуле, а остальные слушали, рассевшись вокруг стола, на диване и на подоконнике.
      Ленька и Никита огляделись, куда бы присесть, и под широкими листьями цветка в дальнем углу увидели стриженную ежиком голову Карпы. Карпа смотрел на них и подавал таинственные знаки. Он поднял растопыренные пальцы, шевельнул ими, потом ткнул себе указательным пальцем в ухо и страшно закатил глаза. Ленька опустился на четвереньки и осторожно пробрался к Карпе. Никита полез за ним.
      - Ты что? - шепнул Ленька, добравшись до Карпы.
      Карпа показал глазами на Володю и положил палец себе на губы.
      Володя опустил газету, провел ладонью по зачесанным назад волосам и, протянув над столом руку, сжатую в кулак с вытянутым вверх большим пальцем, произнес:
      - Вопрос! - и, глядя на ребят, задал этот самый вопрос: - Что заявил нарком Чичерин на Генуэзской конференции о царских долгах? Ну-ка, детский сектор?
      Карпа высунул из-под фикуса стриженую голову:
      - Если вы нам, тогда и мы вам. Вот что сказал наркоминдел. Мы им царские вернем, если они нам долги за разруху, за интервенцию заплатят. Их-то долги побольше наших.
      Володя засмеялся.
      - Ну, раз детский сектор понял, значит, всем понятно.
      Насчет картошки Ленька тоже оказался прав. Его старшая сестра Катя выставила им огромную сковороду.
      Катя сидела напротив них, подперев голову кулаками, и смотрела, как они дружно едят, пока не очистили всю сковороду.
      - Ты что это под цветком кривлялся и пальцами изображал? - спросил Ленька Карпу, отдуваясь и отодвигаясь от стола.
      - Это я вас к себе подзывал, - спокойно ответил Карпа.
      - Как же это ты подзывал, когда пальцем в ухо пихал и глаза закатывал? Разве так подзывают!
      - Здорово непонятно было? - оживился Карпа.
      - Обыщи меня, непонятно, - подтвердил Ленька.
      - В этом вся и штука! Чем непонятнее, тем скорее хочется узнать, в чем дело. Вот вы сразу ко мне подползли.
      Катя засмеялась. Володя тоже засмеялся, а потом сказал:
      - Ну что, записались в бойскауты?
      - А там никуда не надо записываться, - сказал Ленька. - Нас с Никитой приняли в патруль "Чайка".
      - Ну и как, понравилось? - спросила Катя.
      - А ничего, интересно, - сказал Ленька. - Им Никита там показал, что значит "ум, сила, воля, собранные вместе". Ротики поразевали...
      Ленька рассказывал, а Володя и Катя слушали, рассматривая журнал, который принес Ленька.
      - Что, Володя, скажешь? - спросила Катя, когда Ленька замолчал.
      Володя отложил в сторону журнал, немного подумал.
      - Организация бойскаутов не такая уж мирная организация, как ее пытаются представить бойскаутские руководители.
      - Погончики носят! - сказал Ленька.
      - Дело не в погончиках, - продолжал Володя. - Их основатель - Баден Пауль, кстати сказать, участник позорной войны с бурами, знаете, как объясняет необходимость организации бойскаутов?
      - Как? - спросил Карпа, который слушал Володю, не спуская с него глаз и чуть приоткрыв рот.
      Володя достал из кармана потрепанную записную книжку, порылся в ней.
      - Примерно вот так. Я тут записал сокращенно из его книги, слушайте. Английские юноши, отправляющиеся служить в колонии, оказываются совершенно не подготовленными для жизни в условиях дикой природы и борьбы с враждебно настроенными туземцами. Он предлагает с детских лет готовить будущих колонизаторов. Для этого каждый мальчик или девочка должны быть сильными и ловкими. Уметь хорошо ориентироваться на местности, быстро разбивать палатку, строить переправы и вязать узлы. Знать сигнализацию и приемы первой помощи раненым. Уметь плавать и разводить костер с одной спички в любых условиях.
      - А что? - сказала Катя, когда Володя замолчал. - Это увлекает.
      - Это конечно, - сказал Володя. - Но бойскаутизм чужд и враждебен нам. В этой же книге Баден Пауль пишет, что бойскаут - верный слуга короля и верит в бога. А чтобы замаскировать империалистическую сущность бойскаутизма, выдвигает лозунг: "Бойскауты всего мира - братья".
      Володя оглядел сидящих перед ним ребят.
      - Все люди - братья, люблю с них брать я, - умильным голосом продекламировал Карпа, сложил руки на животе, елейно сощурил глаза и превратился в попа с антирелигиозного плаката, который Никита видел в горкоме. Проделал он это так мастерски, что все засмеялись.
      Никита тоже засмеялся, но, спохватившись, взглянул на Леньку: "Скажет про треску или не скажет?"