Флаг на грот-мачте

      - Штаны долой!
      Андрей первым выпрыгнул за борт.
      - Живей, живей! - торопил он остальных.
      Никита выпрыгнул за Андреем, вода оказалась ему по пояс.
      - Мама родная! - завопил Карпа, вываливаясь за борт. - Ой! Ой! Сейчас кондрашка хватит!
      Ленька стал на дно, потом окунулся по шею.
      - Чтобы не так холодно казалось, - пояснил он.
      - Раз, два, взяли! - командовал Андрей.
      Дружный толчок стронул нос катера с мели. Забирались в него на ходу. Тодик все еще возился со шнурками ботинок.
      - Теперь понятно, что значит идти галсами против ветра, - сказал Карпа, одной рукой удерживая шкот, а другой стараясь натянуть штаны.
      - И моряцкое пожелание "шесть футов под килем" тоже, - сказал Ленька.
      Катер с парусами, переброшенными на левый борт, снова бесшумно заскользил под острым углом к ветру.
      Глава 9
      ЗЕЛЕНАЯ КОШКА
      - Разобрать весла!
      Тяжелые весла послушно легли в окованные медью вырезы бортов. Двенадцать пар мальчишеских рук застыли на рукоятках, отполированных матросскими ладонями.
      - Весла на воду!
      Дружный взмах шести пар длинных весел - и катер медленно отвалил от пристани. Дружина отправилась в поход.
      "Бобры" и "ласточки" разместились между банками на свернутых палатках, среди них Павлик. Глеб Степанович за рулем. "Чайки" на веслах. Головы гребцов, по-пиратски повязанные косынками, алеют среди коричневых ковбойских шляп.
      Патруль Андрея стал постоянной командой катера. Трое друзей почти совсем забыли, для чего они пошли к бойскаутам, и целыми днями занимались морским делом. Они уже освоили настоящую морскую греблю: широкий занос лопастей вперед, сильный гребок с рывком на конце, выворачивание лопастей параллельно воде и снова занос и рывок. Со стороны смотреть - красота! Недаром пассажиры речного пароходика - "макарки", бегущего вниз по реке, сгрудились на один борт и, рискуя перевернуть маленькое суденышко, глядят на белоснежный катер, пересекающий реку.
      Никита всерьез увлекся катером и патрульными делами. Прошлая жизнь вспоминалась ему все реже и реже. Только иногда мелькали в памяти знакомые лица Сеньки Шпрота, Лехи Рваного, маленькой Соньки. Иногда он пытался представить их здесь, среди ребят, сидящих на палатках, но не получалось. А из Лехи Рваного лихой бы матрос вышел.
      - Почему решили на Зеленую Кошку идти, а не куда-нибудь поинтересней? - спросил Ленька у Андрея, сидящего загребным на кормовой банке.
      - Павлик приказал, - занося весло, ответил патрульный. - Хорошо, что близко. Ветра нет, а на веслах наломаешься.
      Кошка оказалась необитаемым островом, поросшим густым ивняком. К берегу подойти не смогли. Кошку окружали песчаные отмели, и катер застрял метрах в ста от берега.
      - Выгружайся вброд! - приказал штурман.
      Ребята привыкли, что в походах командует Глеб Степанович, а не начальник дружины - Павлик.
      - Павлик - идейный руководитель и вдохновитель, - сказал как-то Ленька, - а штурман - практик.
      Бойскауты снимали ботинки и прыгали в воду. Гёрлушки повизгивали, но безропотно лезли за борт, где вода была ниже колен. Только у "чаек" произошла заминка. Долговязый Тодик, сокрушенно вздыхая, сообщил Андрею, что ботинки снять не может. У него насморк, и он дал слово маме, что босиком ходить не будет. Иначе его не отпускали в поход.
      - Дал слово - нужно держать, - сказал Глеб Степанович. - Доставьте его на руках.
      - Он же длинный, - сказал Андрей.
      Штурман пожал плечами:
      - Вы изучали способы переноски больных и раненых, вот и практикуйтесь.
      - Помоги, Костя, - позвал Андрей.
      Они выпрыгнули за борт и взялись кистями рук крест-накрест.
      - Иди, дитя, садись! - крикнул Андрей Тодику.
      Тодик уселся на сплетенные руки, обхватил патрульных за шеи и высоко задрал ноги в начищенных ботинках.
      - Люди Флинта доставили бледнолицего друга на таинственный остров! крикнул им вслед Карпа.
      Поросенок - Леська Бакин - засмеялся, глядя на задранные выше головы Тодькины ноги, и выпустил из рук круглый солдатский котелок. Котелок медленно поплыл по течению. Валька Бакин успел одной рукой перехватить котелок, а другой дать Леське подзатыльник.
      Штурман распорядился произвести приборку и отвести судно подальше от берега, поставить на якорь, чтобы не обсохло во время отлива.
      Андрей оставил на катере Никиту, Карпу и Леньку.
      - Через два часа сменю, - сказал он, собираясь выпрыгнуть за борт. Потом вспомнил о чем-то. Достал из-под кормовой палубы ящик с тряпками и тертым кирпичом.
      - Это чтобы не скучно было. Надраить до солнечного блеска, по две пары на брата, - он показал на медные уключины в бортах.
      - Закончите, можете окунуться. Двое дежурят, один купается.
      Андрей, перевалившись за борт, чуть задержался, нащупывая ногами дно.
      - Тряпки прополощите и высушите.
      Драить медяшку не очень веселое занятие, но хитрый Карпа разделил работу поровну и крикнул:
      - Кто первый закончит, тому в воду.
      Друзья заработали наперегонки и так занялись своим делом, что перестали поглядывать на берег, откуда доносились крики и плеск воды. На катере крепко пахло смолеными снастями. Солнце припекало, поджаривая плечи и спины. Вода слепила глаза.
      Вдруг на берегу кто-то закричал:
      - А-а-а, Леська тонет!
      Никита вздрогнул и поднял голову. У самого берега ботинками в воде стоял длинный Тодик и показывал вниз по течению. Метрах в двухстах за кормой катера, где спокойная гладь реки превращалась в стремнину с крутящимися мелкими воронками, то показывались, то исчезали две чьих-то головы.
      Никита сильно оттолкнулся ногами от горячих досок палубы и шлепнулся в воду. Он плыл широкими саженками, выбрасывая вперед то одну, то другую руку.
      Вот он уже и у цели, но перед ним только одна голова. Он узнал старшего Бакина. Где же Поросенок? Никита приготовился нырнуть, но в этот момент у самого его лица всплыл маленький Леська. Это Валька вытолкнул его на поверхность, сам при этом уйдя под воду.
      Холодные руки обхватили Никитину шею, и бескровные посиневшие губы невнятно пробормотали:
      - Спа... спасите, пожалуйста...
      Загребая руками и стараясь не смотреть в остекленевшие Леськины глаза, Никита поплыл к берегу.
      Плыть становилось трудно. Леськины холодные руки кольцом давили горло. Дышать было нечем. Руки немели, и ноги сводило от напряжения. Никита попытался нащупать дно. Но под ногами была только вода.
      Сбоку над самым ухом раздался невнятный голос Карпы: "Дай, дай... - а дальше, сквозь воду, заливающую уши, - бу-бу-бу..."
      От знакомого голоса стало легче.
      С берега по мелководью, разбрызгивая воду, бежали бойскауты. И в тот момент, когда Никита ногами почувствовал твердое речное дно, его подхватили под руки и вместе с безжизненно повисшим на нем Леськой выволокли на сухой песок.
      Какое счастье чувствовать под собой твердую, прогретую солнцем землю и, раскинув руки, дышать полной грудью. Никита дышал и никак не мог надышаться.
      А Леська, которого с трудом оторвали от Никиты, не дышал. Никита видел между голых ног и спин его маленькое скрюченное тело. Андрей подхватил это тело поперек живота, приподнял и встряхнул. У Леськи изо рта потекла вода. Патрульный умело и энергично делал искусственное дыхание. Леська шевельнул головой. Все обрадовались, загалдели. Валька Бакин, который приплыл вслед за Никитой, опустился на песок и заревел в голос.
      - Вот чудило, - нагнулся к нему Костя, - теперь не плакать, а радоваться нужно.
      Ожившего Леську унесли на одеяле в палатку, где девочки принялись отпаивать его горячим молоком. К Никите подошла Эрна. Щеки у нее были заплаканные. Она нагнулась над Никитой.
      - Ты очень, очень... - сказала она и убежала.
      Вернулись на берег Карпа и Ленька, помогавшие отнести Леську, присели на песок возле Никиты.
      Карпа неожиданно схватил Леньку и Никиту за руки.
      - Братцы! - прошептал он. - А где же Гленарван и Павлик? Куда они делись?
      Друзья уставились друг на друга.
      - Странно, - протянул Ленька, - такое событие, а их нигде не видно.
      - Это да! - удивился Никита. - Крику столько было, неужели не слыхали?!
      - Пошли! - решительно сказал Карпа и вскочил.
      - Куда? - хором спросили Никита и Ленька.
      - Я налево по берегу. Ты направо, - кивнул он Леньке, - а Никита прямо через кусты. Прочешем остров насквозь. Не такой уж он большой. И некуда им деться...
      - Андрею сказать надо, - засомневался Никита.
      - Никому говорить не будем, - возбужденно шептал Карпа. - Верность и честь, ты что, забыл? Мы их в момент застукаем. Пошли!
      Друзья двинулись к прибрежным зарослям.
      Глава 10
      СЛЕДЫ НА ПЕСКЕ
      Никита медленно продирался сквозь кусты, вглядываясь в просветы между тонкими стволами ивняка. Он мог не торопиться. Ленька и Карпа двигались по изгибам берега, а он шел по прямой.
      Кусты кончились, пошел мелкий плотный песок. По песку тянулись неровными цепочками две пары следов.
      Никита приставил ногу рядом с отпечатком ботинка. След его ноги оказался намного меньше. Никита присел и долго рассматривал песок. Он заметил, что следы неодинаковые. Одни с глубоко вдавленным каблуком, другие гладкие. С каблуком - Павлика. Скаут-мастер носит полуботинки. Гладкие - штурмана, он в мягких тапочках, сообразил Никита. Гладкие кое-где перекрывали глубокие вмятины каблуков. Видимо, штурман шел позади.
      За поляной снова потянулись кусты. Корни, ветки и опавшие листья покрывали землю. Следы затерялись.
      Раздвинув густо переплетенные ветки, Никита выглянул и замер на месте. Чуть правее впереди лежал Гленарван. Он плотно прижимался к земле и что-то высматривал впереди.
      Никита медленно отпустил ветки, присел на четвереньки и бесшумно отполз левее, потом осторожно выглянул. Блеснула поверхность воды. На берегу, вытащенная носом на песок, лежала узкая лодка. На борту сидел Павлик. Он вертел в руках шляпу и что-то говорил, поглядывая то на пустынный берег, то на человека, сидящего рядом. Никита почувствовал, как у него сильно застучало сердце при виде этого человека.
      Незнакомец сидел на борту, вытянув длинные ноги, и слегка похлопывал прутиком по рыжим голенищам сапог. Лицо его пересекала черная повязка под козырьком надвинутой на лоб зеленой кепки. Что-то очень знакомое было в его лице с косой черной повязкой.
      Когда он поднялся и, повернувшись к скаут-мастеру, перебросил прутик из правой руки в левую, Никита вздрогнул. Ему показалось, что перед ним со стеком в руках чуть презрительно кривит губы... поручик Любкин! Фон дер Любке, как когда-то называли его офицеры. Не может быть! Откуда он взялся?
      В стороне от Никиты шевельнулись кусты, и между ними промелькнула фигура Гленарвана. Не заметив Никиты, он скрылся в сторону лагеря.
      "Похоже, Павлика высматривал, - подумал Никита. - Ничего не разобрать".
      Он снова выглянул между ветвей. Бородатый стал рисовать что-то прутиком на песке и оживленно объяснять скаут-мастеру. Павлик внимательно слушал, время от времени утвердительно кивая. Спросил что-то. Бородатый ответил, провел линию и бросил прутик. Потом пожал скаут-мастеру руку.
      Павлик помог ему столкнуть в воду лодку и, надев шляпу, поднял к плечу руку с тремя сложенными пальцами. Бородатый, стоя в лодке, поднес ладонь к козырьку фуражки. Лодка медленно отплывала кормой вперед. На ее борту отчетливо выделялась белая надпись: "Эсмеральда-2". Плавное отливное течение скоро подхватило ее и повлекло вниз. Бородатый сел на весла, махнув Павлику рукой.
      Скаут-мастер проводил глазами уходящую за мыс лодку и, оглядевшись, пошел к кустам. Никита услышал шум раздвигаемых веток, и все стихло. Он подошел к берегу и долго смотрел на рисунок, начертанный бородатым. Этот человек с черной повязкой все не выходил у него из головы.
      На песке, судя по всему, был набросан план местности. Вот волнистая линия берега, не то моря, не то большой реки. Вот квадратик пристани. Какой-то непонятный треугольник на воде - то ли мель, то ли камень. От него прямая стрела к крестику на суше. Над стрелой загадочные цифры и буквы 2,5 - SS - 6 - OSt.
      - Верность! - раздался из кустов громкий шепот. Никита дернулся от неожиданности.
      - Честь! - ответил он.
      Карпа и Ленька подошли, стали рядом и тоже принялись смотреть на песок.
      - Нигде нет. Весь берег обшарили, - сказал Ленька.
      - Да здесь они были, - сказал Никита. - Вот еще след лодки остался. На ней мужик приезжал бородатый. С Павликом разговаривал, а там в кустах Гленарван лежал и их высматривал. Потом Гленарван ушел, а бородатый нарисовал на песке вот это и уплыл. Павлик ему честь по-скаутски отдал.
      Карпа и Ленька присели на корточки и принялись внимательно рассматривать неровные линии на песке.
      - Карта, - сказал Карпа. - Смотри, цифры, буквы какие-то. Что-то это, наверное, значит, а?
      - Это ты точно подметил, - сказал Ленька.
      Глаза у Карпы сделались задумчивыми. Он поднял их к белесому небу и сказал мечтательно:
      - Эх, ребята! Ну и жизнь! Корабль есть, остров есть! Карта есть. И крестик на ней тоже есть! Чем не "остров сокровищ"?
      - Ну да, - сказал Ленька. - Никита будет Билли Бонсом, а ты попугаем. Садись к нему на плечо и кричи: "Пиастры! Пиастры!"
      Ленька вынул из нагрудного кармана затрепанную записную книжку и огрызок химического карандаша и начал аккуратно перерисовывать чертеж на песке.
      - Чего же ты рисуешь? - закричал Карпа. - Сам насмехается, а сам рисует! Видал? - обратился он к Никите.
      - На всякий случай! - сказал Ленька веско.
      - Первая цифра - это скорее всего расстояние в кабельтовых, а может, в морских милях, а дальше... - стал размышлять Никита.
      - Дальше я знаю, - перебил его Карпа. - Дальше по-английски. Эх, знать бы английский!
      - Надо было на занятия патруля чаще ходить, - сказал Никита. - Дальше указано направление в румбах. Зюйд-зюйд-ост. Отклонение шесть градусов. Этой стрелкой обозначено направление по морскому компасу.
      - Ну, так все же понятно! - обрадовался Карпа.
      - Кроме одного, - сказал Ленька. - Где находится эта местность?
      Накатила волна от прошедшего мимо баркаса и смыла следы на песке.
      - Ну, что я говорил? - сказал Карпа. - Как же после этого они не шпионы? Самые шпионы и есть!
      - Что говорил? - перебил Ленька. - Ты говорил про Гленарвана, а он в кустах лежал и ни с кем не встречался!
      - Ну и что же. Это он должен был встретиться с тем человеком, а не Павлик. Павлик ему помешал, вот он и подсматривал, чем у них дело кончится.
      Ленька безнадежно махнул рукой.
      - Не выдумывай. Может, это просто случайная встреча. А в общем, обыщи меня, непонятно. Сейчас айда в лагерь, пока не хватились.
      - А вы знаете, пацаны, - сказал нерешительно Никита, - я ведь этого мужика с повязкой вроде узнал.
      Карпа и Ленька уставились на Никиту.
      Глава 11
      ФОН ДЕР ЛЮБКЕ
      Они жили тогда в Солдатской слободе на тихой пыльной улице, которая отделялась от города древней крепостной стеной. Никита, мама и тетя Женька с бабушкой.
      Папа и дядя Санька были на войне, которая шла уже третий год. "И конца ей не видится", - говорила бабушка.
      Никита учился в гимназии. Мать ухитрилась достать для него мышиного цвета брюки, гимнастерку с ремнем, гимназическую фуражку, и в свой приготовительный класс Никита ходил одетый как полагается, не хуже других.
      На первом уроке поп, который во время молебна брызгался водой с кисточки, а теперь учил их закону божьему, долго рассматривал Никиту с высоты классной кафедры. Потом заглянул в журнал, подчеркнул там что-то желтым ногтем, еще раз посмотрел поверх очков и спросил густым басом:
      - Ты, Лепехин, не из выкрестов будешь?
      Никита молчал, не зная, что такое "выкрест".
      - Ты христианского ли вероисповедания?
      Это Никита знал. Об этом он не раз слышал от бабушки и ответил бойко:
      - Крещеный, батюшка!
      - Отец твой какого сословия и где служит?
      - На войне, батюшка.
      Поп, одобрительно крякнув, прогудел:
      - Сыны отечества должны по воле божией исполнять долг свой перед государем императором.
      Больше он не расспрашивал, но весь год ставил двойки.
      Неизвестно, как закончился бы учебный год для Никиты, но однажды гимназистов собрали в общем зале, и инспектор прочитал манифест. Приготовишки не знали, что такое манифест, но поняли, что царь отрекся от престола и по этому случаю уроков не будет. Старшеклассники, а за ними и все закричали "ура!".
      Уроков не было целую неделю. Потом объявили, что в следующий класс переводят без экзаменов даже и тех, у кого двойки.
      Так Никита перешел в первый класс гимназии, начав учиться при царе, а кончив при Керенском.
      Мать сказала, что скоро должен вернуться отец, потому что раз царя скинули, то и война должна окончиться. Войну ведь цари выдумали. Но война продолжалась, и на ней по-прежнему убивали людей.
      Никита раньше об этом не думал. Ему казалось, что убивают только немцев и это так и надо. Когда с войны вернулся отец, он сказал, что Дядю Саню немцы задушили газами.
      - Какой ужас! Какой ужас, - шептала мать, не вытирая слез.
      Никита испугался и тоже заплакал. Плакать было не стыдно, потому что все плакали.
      Только отец не плакал.
      - Немцев тоже немало поубивали, но дело тут совсем не в них. - Он обнял одной рукой мать, другой Никиту. - Если бы вы знали, как я по вас истосковался, родные вы мои!
      От его гимнастерки пахло табаком и кожей.
      Оказывается, он вернулся не совсем. Его полк перебросили для отдыха и пополнения в Саратов, и он приехал, чтобы взять их с собой.
      И они уехали в Саратов.
      На подножках вагонов, на буферах и на крышах сидели и висели солдаты. Отец подсадил Никиту в окно, и он очутился на верхней полке, где лежал дядька в нижней рубашке и подтяжках. Дядька затолкал его к стенке, а сам втащил в окно корзину. Как садились родители, Никита не видел.
      До Саратова они не доехали. Поезд шел медленно. Отец с матерью спрыгнули и подхватили выброшенные им вслед вещевой мешок и корзину. Никиту тоже "выбросили" на руки отцу.
      Оказалось, что так и надо, потому что полк стоял не в самом городе, а в военном городке. Вместе с ними из поезда выскочило много военных, и они пошли по дороге через невысокий лес.
      Военный городок состоял из нескольких одинаковых кирпичных домов. Между ними проглядывала голая, бурая степь. Вдалеке виднелась вышка с красным флажком, и оттуда доносилось потрескивание, как будто ломали лучину.
      - Там стрельбища, - сказал отец.
      У крайнего дома, к которому вплотную подходили заросли, их встретил пожилой солдат.
      - Здравия желаю, гражданин прапорщик. С благополучным вас возвращеньицем.
      Он взял у отца корзинку и шинель. Они вошли через прохладные сени в набольшую комнату с окном на улицу.
      - Ну, рассказывай, Семен Васильевич, что в полку нового. Как служба солдатская? - спросил отец, отстегивая ремни и снимая гимнастерку.
      - Супруге вашей я умывальник в комнате заправил, - сказал Семен Васильевич. - А вам с сыночком в садочке мыться сподручнее.
      Пока они мылись на траве за домом, Семен Васильевич поливал из ведра и рассказывал про какой-то комитет и про офицеров. Рассказал, что в зарослях вечером солдаты напали на капитана Мочарашвилли. Отец лицо намыливал и одним глазом взглянул на Семена Васильевича.
      - Ты что-то путаешь. Мочарашвилли солдаты бить не станут. Он с ними всю войну в окопах просидел.
      - Так они перепутали в темноте. Думали, поручик Любкин с развода идет, и набросились.
      - А он что, Мочарашвилли?
      - Двух на гауптвахту привел за то, что выпивши были. Что набросились, не сказал. А так жизнь наша без перемен. Живем, мира ждем, по дому скучаем, - закончил он, развешивая мокрое полотенце на кустах.
      Отец уходил рано утром, а когда время приближалось к обеду, возвращался домой, и они шли обедать в офицерское собрание.
      Там Никита увидел Мочарашвилли, про которого рассказывал Семен Васильевич. Капитан был приземист и широк в плечах. Он поцеловал руку матери, погладил огромной ручищей Никиту по волосам и сказал отцу:
      - Эх, генацвале! Семья хорошо! Сын, ах, как хорошо! Но Грузия далеко. Горная страна Грузия... - и он печально вздохнул.
      Там Никита познакомился с другими офицерами. Они с ним охотно разговаривали. Может быть, потому, что, кроме него, в военном городке детей не было.
      Капитан Мочарашвилли был веселый, над всеми подсмеивался. Он играл с Никитой в шашки и всегда обыгрывал, запирал шашки так, что ходить было некуда.
      Только один офицер с Никитой не разговаривал. Он просто его не замечал. Поручик Любкин, с черной узкой повязкой, закрывавшей левый глаз, никогда не смеялся. Он только презрительно кривил тонкие губы, когда при нем рассказывали смешное. "Фон дер Любке" - называли его офицеры, когда он не мог их слышать. Ходил поручик обычно со стеком и, когда навстречу ему попадались солдаты, перекладывал его из правой руки в левую, освобождая правую не то для приветствия, не то для удара.
      На плацу, залитом палящим солнцем, солдат учили воевать. Они стояли в две шеренги "вольно". Перед ними висели на деревянных подставках соломенные чучела. Взводный вызывал солдат по очереди. Выходил один, брал винтовку наперевес и становился перед чучелом.
      - Вперед коли, назад прикладом бей, от кавалерии закройсь! скороговоркой командовал взводный.
      Солдат делал выпад, колол штыком, бил прикладом назад и, приседая на широко расставленных ногах, вскидывал винтовку над головой.
      Взводный искоса поглядывал на поручика, который стоял в тени трибуны со стеком в руках. Любкин взмахивал стеком, и чучела убирали. Солдаты строились в плотную колонну, запевали песню и маршировали по плацу. Взводный шагал рядом, подсчитывая шаг: "Ать, два. Ать, два!"
      Когда колонна приближалась к противоположному концу площади, взводный начинал оглядываться на Любкина, который молча следил за ней одним глазом.
      Потом поручик похлопывал себя стеком по ноге. Взводный командовал:
      - Бегом!
      Любкин заставлял солдат бегать вокруг трибуны до полного изнеможения. Спины у них чернели от пота. Пробегая мимо поручика, они зло смотрели на него.
      ...Война продолжалась и неумолимо напоминала о себе.
      Однажды перед обедом Никита баловался у водоразборной колонки недалеко от площади, где учили солдат. Вода била искристым веером из зажатой трубы и прохладными струями стекала с рубашки и штанов. Мимо колонки затопали солдатские сапоги. Никита на всякий случай отпустил рычаг и отбежал в сторону, чтобы не получить подзатыльника. Но солдаты спешили мимо, не обращая на него внимания. Потные и возбужденные, в расстегнутых гимнастерках, они громко переговаривались, спорили и ругались.
      "Что-то случилось!" - подумал Никита и побежал за ними. Площадь была заполнена солдатами, за их спинами ничего не было видно. Он залез на забор и над солдатскими фуражками увидел трибуну. На ней, опираясь руками на перила, что-то говорил поручик Любкин. Солдатские фуражки качнулись к трибуне. Было видно, как открывался черный рот на красном лице поручика, но до забора долетали только отдельные слова...
      - Фронт!.. рос... вать!
      Площадь рвануло криком. Над головами взметнулись руки. Любкин схватился за голову, скатился с трибуны, и над ним замелькали кулаки. За трибуной щелкнул выстрел, и шальная пуля жалобно пискнула над забором. Никита свалился на землю и бегом бросился домой.
      Мать накинулась на него с расспросами:
      - Кто стрелял? Что случилось? Кого убили?
      - Никого не убили. Зачем волноваться, дорогой? - ответил вместо Никиты капитан, вошедший вместе с отцом.
      Мочарашвилли подошел к столу, взял в обе руки кувшин с водой и стал пить прямо через край.
      - Получили приказ об отправке на фронт, - сказал отец, вытирая платком мокрый лоб. - Солдаты не согласны. Поручик выступил, кричать начал: "Измена отечеству! Немецким шпионам продались! Шкуру свою бережете!" Солдаты его и помяли: "Не называй нас шкурами, сам шкура продажная".
      Мать вышла, капитан осторожно опустил кувшин на стол и тихо сказал:
      - Однако, генацвале, говорят, если бы не твой Семен, всадил бы господин поручик тебе пулю в спину.
      - Неизвестно, в кого он стрелял. У него Семен наган выбил, шанцевой лопатой по руке успел ударить, - сказал отец.
      Вечером, когда Никита лег спать, а отец погасил свет и собрался уйти в соседнюю комнату, за открытым окном скрипнул песок. Кто-то подошел к окну. Никита открыл глаза и увидел стену, а на ней лунный свет.
      - Николай Демьянович, - раздался тихий голос Семена Васильевича. Отец подошел к окну. Они о чем-то пошептались.
      - Пусть заходят. Только тихо. Свет не буду зажигать. А ты под окном на скамеечке посиди. Посматривай.
      Щелкнула задвижка на двери, и из окна потянуло теплым ночным воздухом. Послышались осторожные шаги. Запахло махоркой и солдатскими сапогами.
      - Садитесь, товарищи, - негромко сказал отец и добавил: - Не туда, там сынишка спит.
      Заскрипели стулья. Незнакомый голос сдержанно прогудел:
      - Мы вот товарища из совдепа привели... Насчет приказа...
      - Мандат проверили? - спросил отец.
      Чиркнула спичка, и на стене появились тени сдвинутых голов. Спичка догорела. Стало очень темно.
      - Говорите, товарищ. Здесь все свои из полкового комитета.
      Послышался невнятный голос. Начала Никита не понял. Потом стало слышнее.
      - ...фронт. Полагаю, что приказ формально надо выполнить, в вагоны грузиться. Оружия без разрешения полкового комитета никому не сдавать. Если погонят через Питер или будете следовать мимо, пошлите надежных людей в Петроградский Совет, там подскажут, что делать дальше.
      За окном кашлянул Семен Васильевич. Прошуршали чьи-то неторопливые шаги. Семен Васильевич снова кашлянул.
      - Ну что же, товарищи, так и порешим. Завтра на комитете такую линию держать будем.
      Еще сказали что-то, и снова потянуло из окна нагретым за день воздухом.
      - На митинге действовали правильно, а за поручиком посматривайте. В случае чего арестуйте - и дело с концом.
      - Ладно, - сказал отец. - Вас через заросли проводят.
      Через два дня подали эшелон, и полк погрузился в вагоны. На прощанье отец подхватил Никиту, поднял и близко посмотрел в лицо.
      - Не пришлось мне с вами дожить до мирного времени. Береги маму.
      Мать повисла у него на шее. Быстро, быстро целовала его лицо, а когда он уже вскочил в вагон, протянула к нему руки и горько всхлипнула. Как будто знала, что видит его в последний раз.
      Никита долго смотрел, как махал рукой отец. Потом мимо проползли товарные вагоны, в дверях грудились солдаты. Промелькнул штабной вагон и в его открытом окне бледное лицо Любкина с узкой черной повязкой на глазу.
      Никите стало жалко отца и почему-то страшно. Он ухватился за теплую руку матери и прижался к ней лицом.
      Глава 12
      А ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В ЧОН!
      Никита уже совсем привык к новой жизни. Он перестал удивляться, что у него есть отец и друзья, есть кровать с одеялом и простынями. Просыпаясь, он уже не боялся, что все это окажется сном. Теперь начинало казаться сном то, что было до этого.
      Никите все больше нравились комсомольцы. Вот это настоящие люди! Особенно Володя, Ленькин братуха. Теперь Никита знал, что будет комсомольцем. Скоро будет.
      По вечерам друзья ходили в комсомольский клуб "Молодая гвардия". Никита и Ленька помогали делать костюмы для "живого кино", рисовали карикатуры для световой газеты, а Карпа был там постоянным артистом.
      Володя предложил им записаться в команду лыжных разведчиков - частей особого назначения, сокращенно ЧОН. Вот, оказывается, что означал плакат в горкоме комсомола, где красноармеец в шлеме со звездой спрашивал входящих: "А ты записался в ЧОН?"
      До зимы было еще далеко, и они посещали строевые занятия и изучали оружие.
      Друзья сидели на параллельных брусьях в спортивном зале бывшего кинотеатра. Им полагалось сидеть на спортивных матах, на полу, но комсомольцев было много, и, чтобы лучше видеть, друзья залезли на брусья. Стараясь не пропустить ни одного движения, они следили за руками инструктора, разбиравшего винтовку.
      - Русская, трехлинейная, образца 1891 года, - неторопливо и громко объяснял пожилой военный. Он называл части оружия и складывал их перед собой на промасленную тряпку, расстеленную на табуретке.
      - Вес со штыком четыре с половиной килограмма, - продолжал объяснять инструктор.
      Никита скосил глаза в сторону, где у стены стояли винтовки в пирамиде.
      Когда первый раз ребята взяли их в руки, винтовки показались совершенно одинаковыми, только по номеру можно отличить одну от другой. Но пока шли от казармы полка до спортзала, пока составляли оружие в пирамиды, Никита успел заметить, что его винтовка имеет особые приметы и он может узнать ее среди многих других.
      Легкий толчок заставил Никиту вздрогнуть. Он покосился на Леньку, сидящего рядом. Не отрывая глаз от инструктора, Ленька прошептал:
      - У моей с правой стороны приклад рябенький...
      - Разговорчики! - прикрикнул инструктор и щелкнул затвором.
      Обсуждение особых примет и достоинств винтовок продолжалось после занятий по дороге домой. Около штаба бойскаутов друзей остановила Эрна. Отсалютовав, она отозвала Никиту в сторону.
      - Проводи меня немного, я хочу тебе что-то сказать.
      - Я сейчас, ребята, - сказал Никита.
      - На репетицию не опоздай, - сделал строгое лицо Карпа.
      На репетиции Никите делать было нечего. В "живом кино" он не участвовал. Видно, Карпа намекал, чтоб не задерживался попусту.
      - Ты почему не носишь значок специальности? - спросила Эрна, когда они отошли от ребят. - Тебе же присвоили специальность пловца за спасение Леськи.
      - Вышить надо, а я не умею, - сказал Никита.
      - Возьми! - сказала Эрна. На ладони у нее лежал обшитый узким красным кантом черный суконный кружок с вышитой фигуркой пловца.
      - Ладно, - буркнул Никита, покраснев, и взял значок.