Флаг на грот-мачте

      - От ведь! - сказал Карпа. - Когда-нибудь обязательно зацепится за этого утопленника.
      - Не зацепится, - сказал Никита. - На Двине капитаны опытные...
      - Ребята, вы вчера не заметили, - продолжал Карпа, - а на этом "Святителе" вот в это же время свет горел. Вас еще не было. Я первый пришел и видел. Маленький такой огонек. Мигнет, и нет его.
      - То потухнет, то погаснет, - сказал Никита.
      - Ладно, не ври, - сказал Ленька.
      - А чего мне врать-то, - сказал Карпа. - Сам увидишь. Смотри давай в обе гляделки! Может, он сегодня тоже мигнет.
      Все трое уставились в темноту. Тишина была такой, что слышно стало неторопливое журчание воды вдоль борта затонувшего судна. Прошло несколько минут.
      - Тьфу ты! - сказал наконец Ленька. - Всегда ты, Карпа, выдумываешь чего-нибудь! Нет там никакого огня. И не было вовсе.
      - Был, был! Говорю вам, вчера был, - зашептал Карпа. - Это они нас заметили, потому и не пришли. Боятся, жулики!
      - Да кто боится-то? Ты про кого мелешь? - заволновался Ленька.
      - Кладоискатели, вот кто! - сказал Карпа. - Они на этом утопленнике золото ищут. Ночью приплывают с фонарем и шуруют там по пустым каютам.
      - Да ну тебя! - разозлился Ленька. - Я думал, ты всерьез!
      - А я и есть всерьез, - не унимался Карпа. - Надо нам осторожненько понаблюдать. Тут мы их и застукаем. Все клады полагается отдавать государству. Нам валюта во как нужна!
      - Тоже мне, Пинкертон, - безнадежно махнул рукой Ленька.
      - А может, братцы, это привидения? Души утонувших матросов там бродят? - страшным шепотом процедил Карпа.
      - Тьфу! Пионер называется, - разозлился Ленька.
      - Но-но! Нельзя ли полегче! Шуток не понимаешь, - обиделся Карпа.
      - Да ладно вам, - сказал Никита. - Пора по палаткам.
      Словно в ответ, со стороны лагеря Петькин горн пропел отбой. Друзья поднялись, последний раз бросили взгляд на темную пучину, где все еще угадывалась черная тень корпуса, и заспешили в лагерь. Когда они подошли к палаткам, вокруг уже было пусто. Только одинокий часовой медленно вышагивал у флагштока взад-вперед, положив на плечо посох. Из палатки девочек слышалась возня и приглушенное хихиканье.
      Еще один лагерный день кончился.
      * * *
      Утром Никита проснулся рано, задолго до подъема - пришла очередь дежурить "чайкам". На траве лежала седая роса. Стенки палаток от нее казались серебряными.
      Быстро развели огонь под кухонными котлами, сушняк был заготовлен накануне дежурными. Девочки из звена имени Розы Люксембург ловко варили кашу, расставляли миски и кружки вдоль длинного стола. Так было заведено, что вместе с дежурным звеном дежурили по четыре девочки. С "чайками" всегда дежурила Маша Уткина. С ней было легко. В ее руках все кипело.
      Когда в одном из котлов вкусно забулькала и запахла пшенная каша, а в другом чай, Володя позвал звеньевых в штабную палатку.
      - Вот что, орлы, - сказал он, - мне в город нужно мотнуться. Кое-какие дела накопились. Вы уж тут похозяйничайте как следует. Вместо себя оставляю Леню. Вернусь вечером или завтра утром.
      Весь день крутился Никита, выполняя многочисленные обязанности дежурного. Только вечером Карпа разыскал его на речке, где "чайки" последний раз домывали посуду после ужина.
      - Кончай быстрее, - сказал Карпа. - Опаздываем!
      - Куда это? - удивился Никита.
      - Как куда? - закричал Карпа. - Вчера же договорились. Кладоискатели! Ты что, забыл?
      - Да брось ты, - сказал Никита. - Ерунда все это.
      Карпа совсем расстроился.
      - Ладно, - сказал Никита, ему стало жалко друга. - Пойдем, чего там. Я сейчас заканчиваю.
      "Чайки" быстро нарубили дров - заготовили на следующее утро, сложили их у плиты. И все дежурные дела были закончены.
      - Пошли, - заторопился Карпа. - К обрыву подойдем незаметно, а там ляжем в траву, чтобы нас с реки было не видать.
      Когда взобрались на косогор, начало смеркаться. Залегли возле большего камня. Отсюда хорошо просматривалась река и оба ее берега. Черный покореженный корпус "Святителя Михаила" был прямо перед ними метрах в трехстах от обрыва.
      Точно по расписанию появился "макарка". Долго причаливал к ветхой пристани, пуская из-под лопастей колес маленькие водовороты. Карпа нервничал.
      - Вот погоди, - говорил он. - Надо, чтобы "макарка" ушел. Чтобы опустело. Они только тогда появятся. И чего он там возится, "макарка" этот? Причалить не может как следует!
      На берег сошел всего один пассажир. Он закинул мешок за спину и торопливо начал взбираться по косогору.
      - Да это же Володя! - закричал Никита.
      И оба они, забыв о конспирации, вскочили и замахали руками.
      - Володя! Володя! К нам!
      Володя увидел их фигуры на крутом косогоре, помахал рукой и вскарабкался к ним по песчаному откосу.
      - Что, отдыхаем? - сказал он, присаживаясь рядом, и поставил между ног тяжелый солдатский мешок. - А я вот еще лекарства раздобыл. Конфеты-подушечки от комсомольцев чай пить. Какие новости?
      - "Красный моряк" занял первое место по разжиганию костра, похвастался Карпа. - А больше никаких.
      Посидели, помолчали. "Макарка" изо всех сил шлепал колесами, отворачивая от острого носа "Святителя Михаила".
      - Вот интересно, - сказал Карпа, - куда это шел "Святитель Михаил", когда его потопили? И что на нем везли?
      - А вы что, разве не знаете истории этого парохода? - удивился Володя. - Ее здесь все местные знают.
      - Расскажи, а, - попросил Карпа.
      - История простая, но героическая. Когда Архангельск был занят англичанами и образовалось контрреволюционное правительство, коммунисты ушли в подполье. Здесь и дальше в лесах начал действовать рабочий партизанский отряд. К нему присоединились местные крестьяне. Сильный был отряд. Трепал беляков почем зря. Тогда генерал Миллер дал команду уничтожить его во что бы то ни стало. На "Святителя Михаила" загрузили не меньше батальона карателей и юнкеров и повезли. Вот здесь, напротив Черного яра...
      Глава 25
      ЛЕГЕНДА О ЗАТОНУВШЕЙ КАНОНЕРКЕ
      Это красивое железное чудовище сделали специально, чтобы убивать.
      Оно долго рождалось в грохоте клепальных молотков и белых огнях сварки. Когда на палубе установили орудийные башни и мачты, пришел священник в блестящей ризе, окропил железную громадину святой водой и осенил крестным знамением. Потом разбили о борт бутылку шампанского, на мгновение окрасив свежую серую краску белой пеной, и хор бородатых мужиков спел "Боже, царя храни". Под это пение чудовище медленно съехало в воду.
      Потом на него посадили сорок восемь рабов, которые трудились днем и ночью, чистили палубы и трюмы, смазывали машины, кормили прожорливые пасти котлов черной каменной пищей. И если рабы плохо служили ему, их жестоко наказывали другие рабы, надсмотрщики за теми.
      В темном и смрадном его чреве было всегда жарко. Черные от угольной пыли, блестящие от пота, голые по пояс кочегары, не останавливаясь, бросали в открытые дверцы топок тяжелые лопаты каменного угля. В топках гудело синее пламя.
      Кочегары, умаявшись, смахивали марлевыми сетками с лиц грязный пот и по очереди прикладывались к носу медного чайника, что висел на веревке, пили подсоленную теплую воду. Потом снова брались за лопаты.
      Слабым желтым светом горели под потолком электрические лампы, забранные металлическими решетками. Качались, блестя смазкой, шатуны, тяжело вращали мотыли коленчатого вала, разбрызгивая горячее масло, ритмично щелкал насос.
      Изредка звенел машинный телеграф, передавая команду с мостика. Механик совмещал стрелки на круглом циферблате телеграфа, посылая команду машине. При этом менялся ритм работы шатунов и коленчатого вала, то замедляя, то ускоряя их монотонное движение.
      У машинной команды всегда была одна и та же изнуряющая работа в жаркой коксовой вони, при тусклом свете ламп. Ритм не менялся от того, шел ли корабль в бой или вез его превосходительство генерал-губернатора в Мезень на освящение нового храма. Только в бою корпус сотрясали гулкие артиллерийские залпы да на лицах замирала напряженная тревога. Потому что каждый знал: если корабль начнет тонуть, машинной команде погибать первой...
      С августа тысяча девятьсот четырнадцатого, с начала мировой войны, канонерская лодка "Святитель Михаил" курсировала по Белому и Баренцеву морям, охраняла берега от немецких рейдеров, сражалась с подводными лодками. В начале восемнадцатого, когда в Архангельск пришла Советская власть, канонерка подняла красный флаг. Когда город захватила Антанта, почти всю команду арестовали и отправили на остров смерти Мудьюг. А на канонерку спешно набрали новых матросов из белогвардейцев, бежавших из красного Питера, да из местных мобилизованных поморов и моряков рыбачьих шхун. Возили снаряжение французским и английским отрядам на побережье, ходили дозором по Белому морю, а больше стояли у стенки, грозно направив на рабочие кварталы стволы корабельных орудий.
      В городе было неспокойно. По ночам стреляли. К утру в тяжелых крытых американских грузовиках увозили куда-то арестованных. До машинной команды канонерки доходили тревожные слухи, что в городе действует подпольный большевистский комитет, готовит восстание, что в лесах выше по Двине бунтуют мужики.
      Вся машинная команда подобралась местная. И даже старший механик Федоров был не из кадровых, свой архангелогородец. Его мобилизовали беляки, взяли прямо из цеха лесопильного завода бывших купцов Ремизовых, где он работал инженером.
      Василий Степанович Федоров был тихим, вежливым человеком, совсем непохожим на офицера. Он так и не научился командовать.
      - Голубчик, Ваня, пора в средней топке колосники чистить, - бывало, приказывал он двухметровому кочегару Вавуле.
      - В один момент, Степанович, не сумлевайся! - отвечал Вавула и, как игрушку, подхватывал пудовый лом "понедельник".
      Машинная команда любила своего стармеха.
      Однажды летним днем девятнадцатого года в машину по крутому трапу скатился моторист Прошка. Возбужденно блестя глазами, он закричал:
      - Ой, братцы, наверху-то что деится? По всему причалу солдаты в англицкой одеже, орудиев полевых полно. Сходни ладят широкие. К нам грузить, не иначе... Видать, пойдем куда-то. Видел, Степаныча нашего к капитану повели...
      - Куды-то, куды-то! - сказал хмуро кочегар Вавула. - Известно куды. Кровь пущать нашему брату мужику в Усть-Пинежские леса. Люди бают, там народ за Советскую власть налаживается.
      - Что же это, братцы? - сказал тихо пожилой кочегар Митрий. - У меня же в Усть-Пинеге семеро по лавкам. Батяня больной... Как же это?
      - Слышь? - сказал Прошка, поворачивая голову.
      По корпусу пошел монотонный тяжелый гул и дрожанье, словно от многих ступающих ног.
      - Видать, начали погрузку. Пойду гляну еще, - сказал Прошка и взлетел по трапу.
      В машинном отделении нависло угрюмое молчание.
      Наверху открылась узкая дверь, и на мгновение слышнее стал топот ног и металлический лязг. Медленно спустился механик Федоров. Ни ни кого не глядя, он сказал:
      - Готовь машину. Пар на марку, через полчаса отход...
      И пошел на свое место к машинному телеграфу.
      - Беда! Ой, беда, - вздохнул Митрий и встал к топкам.
      - Что же это, вашбродь, неуж своих бить пойдем? - спросил Вавула, распрямляясь во весь рост и едва не цепляя головой паропровод, идущий в машину.
      Федоров помолчал, потом сказал хмуро:
      - Приказ был: пар на марку!
      Вавула со злостью откинул дверь топки так, что она гулко зазвенела, ударившись о котел, и начал с яростью метать туда уголь лопату за лопатой. Через минуту сверху ссыпался Прошка.
      - Кондухтор, жаба, прогнал, - зачастил он, не переводя дух. - Не менее батальона будет. Все юнкера. Рожи-то барские кривят... Велено быть при машине... Штабс-капитан ихний неотлучно на мостике. Часовых везде понатыкали. Слух такой, что и верно, в Усть-Пинегу идем. Орудия-то расчехлили уже... Полевые пушки на ют закатили...
      - Ой беда, братцы, - застонал кочегар Митрий. - Юнкера ведь! Не пожалеют, побьют усех. И баб, и малых детушек...
      Над колосниками уже бушевало злое пламя. Кочегары работали у открытых топок, озаряемые его неверным светом. Указатели манометров медленно сдвинулись и поползли по циферблатам.
      Зазвенел машинный телеграф. Стрелка его качнулась и встала на отметке: "Вперед. Самый малый". В раструбе переговорного устройства раздался голос капитана:
      - Вы готовы, Василий Степанович? Отходим. Вперед помалу...
      Федоров нагнулся к трубе и ответил:
      - Есть самый малый!
      Федоров повернул ручку телеграфа, включил движение. Двинулись тяжелые шатуны, медленно тронулся коленчатый вал, и пошла чавкать машина. Дрогнул тяжелый корпус. Через толстые борта слышно было, как плеснула снаружи вода.
      - Пошли! Мать честная! - выдохнул Прошка. Вавула вдруг с грохотом бросил лопату на стальной настил палубы.
      - Нет, не могу я, братцы! - закричал он. - Что хотите делайте, не могу! Ведь своим погибель несем...
      И он ничком бросился на черную кучу угля посреди кочегарки.
      - Да что же это? Господи! - запричитал Митрий. - Матерь пресвятая богородица, спаси и помилуй!
      - Прекратить! - вдруг раздался рядом твердый голос. - Сейчас же прекратите истерику! Как вам не стыдно?
      Вавула поднял голову и стал угрожающе подниматься. Рядом с ним стоял Федоров. Даже в тусклом свете электрических ламп было видно, что он неестественно бледен.
      - Встать! - крикнул Федоров. - По местам стоять! Слушать мою команду!
      Вся машинная команда стояла "во фрунт" и ела глазами своего командира. На лицах у них ясно читалась надежда.
      - Через полтора часа, когда войдем в узкость, мы должны взорвать котлы... Другого выхода нет, - сказал Федоров. - А сейчас выполнять каждую мою команду!
      И все пошло своим чередом. Лязгали, время от времени открываясь, дверцы топок, с шуршанием слетал с лопат уголь. Едва слышно булькала волна за бортами, да чуть покачивалась вода в водомерных стеклах котла.
      Через час Федоров вынул из кармана часы, щелкнул крышкой и сказал:
      - Пора! Иван, возьми разводной ключ...
      В это мгновение моторист Прошка вдруг замер, уставившись на трап, и предупреждающе прошептал:
      - Офицер!
      На нижней ступеньке трапа стоял щеголеватый лейтенант в черном кителе с золотыми пуговицами. В руке у него тускло блестела вороненая сталь револьвера.
      - Спокойно, ребята, - сказал лейтенант и угрожающе повел стволом. Делайте свое дело.
      Вавула вроде бы нехотя потянулся за ломом, Прошка не торопясь начал обходить трап, подбираясь лейтенанту за спину.
      - Отставить! - сказал лейтенант. - Стреляю без предупреждения!
      Вавула выпрямился, оставив лом лежать на угольной куче. Прошка вернулся на место. Офицер внимательно смотрел на них, молчал и не двигался. Потом он вдруг сказал:
      - Товарищи! Я здесь по заданию подпольного комитета большевиков... Нельзя мне раскрываться, но выхода нет... Отход назначили неожиданно, и я не успел никого предупредить... Вы знаете, куда и зачем мы идем. Нельзя допустить, чтобы пролилась кровь мирных людей. Нельзя, чтобы английские пушки расстреливали женщин и детей! Помогите мне, товарищи! Корабль нужно взорвать. Красная Армия близко! Вы только помогите мне. Здесь до берега рукой подать... А я сделаю что надо...
      - Мил человек! - сказал Вавула, шумно вздохнув, - а мы тут было сами наладились котлы рвать. Вон наш Степанович уже распорядился...
      И все зашевелились, задвигались, по очереди подходили к лейтенанту. Кто руку жал, кто хлопал по плечу.
      - Иван, бери ключ, лезь наверх, затягивай до упора, - сказал снова Федоров.
      Через десять минут предохранительные клапаны были поджаты. Вавула и Митрич закидывали в топки последние лопаты угля.
      - Теперь надо незаметно выбраться на палубу и прыгать в воду. Если задержат, говорите, что я послал брашпиль ремонтировать... - сказал механик.
      - А ты, Степаныч? - спросил Вавула.
      - А мы с товарищем большевиком дождемся, пока вы уйдете, перекроем стопорный клапан донки и тоже... Давай прощаться, братцы! Мало ли что. Не поминайте лихом.
      - Выбирайтесь через угольный трюм, там часовых нет, - сказал офицер.
      Все по очереди подходили к Федорову, обнимали его и молча исчезали за низкой дверью угольного трюма, кивнув лейтенанту.
      Лейтенант и механик остались одни. Лейтенант поднялся по трапу и слушал, что делается на палубе, прислонив к двери ухо. Прошло несколько томительных минут. Лейтенант спустился в машину.
      - Тихо, - сказал он. - Похоже, все благополучно.
      Федоров поколдовал с круглыми баранками вентилей.
      - Вот и все, - сказал он тихо. - Минут через десять будет взрыв. Идите и вы, лейтенант.
      - Я с вами, - сказал офицер.
      - Мне еще одно дело непременно нужно сделать, - сказал Федоров. - Я должен предупредить команду. На палубе сотни людей, многие могут погибнуть...
      И он подошел к переговорной трубке.
      - Что вы делаете? - закричал лейтенант. - Разве это люди? Это же каратели. Враги народные... Вы же все испортите! Остановитесь!
      - Для вас они враги, а для меня люди... А сорок матросов? Идите. Я должен это... - сказал Федоров. - Идите, я подожду... Торопитесь, время уходит.
      - А если они ворвутся в машину? - спросил лейтенант.
      - Не успеют, - сказал механик. - На всякий случай нужно задраить двери. Идите, я успею это сделать.
      - Эти спасенные вами юнкера вернутся в город, пересядут на другой корабль и снова отправятся убивать...
      - Я иначе не могу, - упрямо ответил механик. - Идите же!
      - А, черт с вами! - крикнул лейтенант и бросился по трапу задраивать дверь.
      Федоров на минуту исчез в грузовом трюме, повозился там с люком.
      - Готово, - сказал он, возвращаясь. Потом остановил машину. Наступила непривычная тишина. Федоров вынул свисток из переговорной трубки и сказал:
      - Виктор Аркадьевич, дайте команду всем покинуть судно. Через пять минут взорвутся котлы. Машинная команда заклепала предохранительные клапана. И не нужно рваться в машину. Мы задраили дверь. Все равно не успеть. Три минуты! Дайте команду, Виктор Аркадьевич...
      - Вы с ума сошли! - раздалось в трубке. - Что вы наделали?! Под расстрел захотели?!
      - Виктор Аркадьевич, я сам распоряжусь собой. Дайте команду, времени нет, - сказал Федоров.
      Лейтенант напряженно слушал булькающие звуки из трубки. Слышно было, как кричал кто-то рядом, как резко возражал капитан. Потом вразнобой засвистели дудки боцманов, и глухо прозвучал искаженный рупором голос капитана:
      - Внимание! Тревога! Шлюпки на воду! Всем покинуть судно! В машине авария, возможен взрыв котлов! Всем покинуть судно!
      Снаружи раздался топот множества ног, крики и плеск воды. Кто-то несколько раз дернул дверь наверху. Федоров смотрел на часы.
      - Еще минуты три у нас есть, не больше, - сказал он.
      Топот наверху постепенно замолк, и стало совсем тихо.
      - Пошли, - сказал механик. Они поднялись по трапу, и лейтенант отпер дверь. Осторожно выглянул, махнул рукой. Один за другим они выбрались на воздух.
      Корабль был пуст. На палубе тут и там валялись брошенные подсумки, винтовки, фуражки. Качались тали на шлюпбалках, развернутых к воде. Лейтенант с пистолетом в руке тянул механика к борту.
      - Быстрее, быстрее! Надо прыгать, - говорил он.
      - Стойте, мерзавцы! - вдруг прозвучал в тишине хриплый голос.
      Перекинув ногу через фальшборт, Федоров оглянулся. У кормового орудия стоял пехотный штабс-капитан в желто-зеленом английском френче и поднимал руку с пистолетом.
      - Прыгай! - крикнул лейтенант, падая за колесо полевой пушки, и на лету выстрелил. Почти одновременно прозвучал выстрел штабс-капитана.
      Федоров уже не слышал второго выстрела. Пуля попала ему в сердце, и он умер в тот самый момент, когда взорвались котлы и белое облако пара поднялось над тонущим судном.
      Глава 26
      НОЧНОЕ КУПАНИЕ
      - ...Вот с тех пор он тут и лежит, "Святитель Михаил", как памятник человеческому подвигу, - закончил Володя. - Ладно, я пошел. Вы тоже долго не задерживайтесь. Зайдите перед сном ко мне в штабную палатку, обсудим дела на завтра. Ленька как там?
      - Командует будь здоров! - сказал Карпа.
      Володя улыбнулся, поднялся, закинул за плечи мешок и ушел. Друзья снова улеглись на камень. Быстро темнело. Дальнего берега было уже совсем не различить. Под обрывом легла на воду глубокая тень.
      - Ну и какой же там клад? - спросил Никита насмешливо. - Если на нем солдаты были?
      Карпа на секунду задумался.
      - А зарплата? - зашептал он. - Зарплата для целого батальона, небось немало, а? Да еще юнкера. Это ж все равно что офицеры. У них зарплата большая. Небось золотом получали...
      - Тихо, - вдруг сказал Никита. - Смотри!
      Они замерли.
      Из-под темной крутизны берега сверху по течению медленно двигалось по воде что-то темное.
      - Лодка, - прошептал Карпа. - Тихо гребут...
      - По течению идут, - сказал Никита. - Им и грести не надо.
      В этот момент в просвете невидимых облаков проглянула луна, и в ее призрачном свете искрилась дорожка на воде. Лодка стала отчетливо видна. В ней даже можно было различить несколько неподвижных темных фигур. Луна через минуту скрылась. И сделалось еще темнее. Даже корпуса "Святителя Михаила" стало не видно.
      Некоторое время с реки не доносилось ни звука. Затем вдруг раздался едва слышный лязг металла о металл. И снова все стихло.
      - Пристали! - шепнул Карпа. - На борт лезут.
      Там, где едва угадывалась темная громада затонувшего судна, на мгновение мелькнул слабый огонь, отразился в воде и тут же погас. Еще раз звякнуло что-то металлическое.
      - Слушай, - зашептал возбужденно Карпа, - надо бы туда сплавать. Посмотрим, что они там ищут...
      - Да нас же Володя ждет, - сказал Никита. - Вот мы ему давай и расскажем. Он придумает, что делать.
      - Ты что? Он же не поверит. Да еще смеяться будет. Вы же не поверили вчера. Давай, знаешь что, сходим к нему, а потом возьмем Леньку и сплаваем. Тут и плыть-то всего ничего, а?
      В штабной палатке горела свеча. На розовой ее стенке просвечивали две темные огромные головы. У Володи сидел Ленька и заканчивал подробный рассказ о лагерном дне. Немножко поговорили про завтра, потом Володя поднялся, доставая головой до матерчатого потолка, потянулся и сказал:
      - Ну а теперь спать. Завтра трудный день.
      Друзья вышли в ночь.
      - Слушай, Ленька, мы их застукали, - возбужденно зашептал Карпа. Они уже на "Святителе". Надо туда сплавать, поглядеть...
      - Ты что? - возмутился Ленька. - Решение же было! Ты что, из лагеря хочешь вылететь?
      - Дак никто же не узнает, - убеждал Карпа. - Мы быстренько туда и обратно...
      - Я врать не стану! - сказал Ленька твердо.
      - Ну и ладно, - неожиданно согласился Карпа. - Нет так нет. А и верно, там никакого клада нету. Он солдат вез, нам Володя рассказывал.
      Никита облегченно вздохнул. Ему очень не хотелось участвовать в ночном приключении, а он чувствовал, что Карпа его может уговорить.
      У своих палаток они расстались, сказав друг другу:
      - До завтра!
      Никита осторожно откинул полог и ощупью нашел свою койку, первую от входа. Он разделся и блаженно вытянулся под солдатским одеялом. Не успел он закрыть глаза, как возле самого его уха за брезентом палатки раздалось:
      - Верность!
      - Честь! - отозвался Никита шепотом.
      - Выйди, дело есть, - услышал он голос Карпы.
      Никита неохотно вылез, ежась от ночной прохлады. Карпа нетерпеливо переминался у входа.
      - Ну чего тебе? - спросил Никита недовольно.
      - Пошли скорей, а то опоздаем! - зашептал Карпа.
      - А как Ленька? Я тоже не пойду, - сказал Никита. - Это нечестно.
      - Струсил, - сказал Карпа. - Так и знал, что струсишь. Эх ты! А еще клятву давал!
      - Кто, я струсил? - возмутился Никита.
      - Пошли, пошли! - обрадовался Карпа. - Как бы они не смылись. Много времени прошло.
      И Никита покорно поплелся за ним, осторожно переставляя босые ноги по невидимой тропинке.
      * * *
      Когда добрались до берега, снова выглянула луна. Черный остов был отчетливо виден на лунной дорожке.
      Несколько минут они всматривались. Наконец на "Святителе" снова мигнул огонек и тут же погас.
      - Есть! - обрадовался Карпа. - Там они, голубчики. Поплыли.
      Ребята, торопясь, съехали по песку к берегу.
      - Надо повыше зайти, - сказал Никита. - Течение сильное, сносить будет. Не выгрести.
      Они пошли вверх метров сто, увязая в песке.
      - Ну хватит уже, нетерпеливо сказал Карпа. - Давай скорее, а то уйдут.
      Он скинул трусы и повесил их на куст.
      - Чтоб видно было, - объяснил он. - Как бы без трусов нам не остаться.
      Никита повесил свои рядом. Карпа пощупал пяткой воду.
      - Ой и теплая, - сказал он. - Ровно молоко парное. Иди, не бойся.
      - Тихо теперь, - сказал Никита. - И там ни звука, смотри!
      Они осторожно вошли в воду и поплыли, стараясь не плескать.
      Вода легко подхватила их тощие тела и понесла прямо к черному остову. Корпус судна вырастал на глазах, делался все более зловещим и мрачным. Лунный свет бросал тусклый отблеск на отчетливо видные уже поручни и кран-балки. Никита подгребал руками, стараясь попасть прямо к носу, задранному высоко в небо. Карпа поспевал за ним.
      Через мгновение черный высокий нос закрыл от них луну. Никита оседлал плавный обвод, ощущая животом наросшую на него речную слизь. Свободной рукой он ухватил Карпу, которого течение чуть не пронесло мимо. Карпа ухватился ему за плечи, и оба замерли.
      - Лодка, лодка где? - шептал Карпа Никите на самое ухо.
      - Не видать, - сказал Никита. - Надо сбоку глянуть.
      - Подержи, погляжу, - шепнул Карпа.
      Никита ухватил его за скользкую лодыжку, а Карпа стал отгребаться вбок, стараясь увидеть, что делается вдоль борта.
      - Есть, - сказал Карпа, вновь ухватив его за плечо. - С той стороны стоит. Ближе к корме. Нам отсюда надо.
      Никита отпустил руку и, подгребаясь, начал скользить вдоль борта. Течение сильно тащило его, зацепиться не удавалось. Рука ощущала только гладкий и скользкий металл корпуса. Никита уже греб против течения изо всех сил, но корпус медленно уходил. Ржавые заклепки проплывали перед глазами. Тут Никита заметил, что высокий поначалу корпус делается все ниже и ниже - судно косо сидело на грунте, осев кормой. Скоро край борта сравнялся с уровнем воды. Два сильных гребка, и Никита ухватился за гнутые поручни. Тут же его за ногу ухватил Карпа.
      Цепляясь за поручни, они вылезли на палубу и осмотрелись. Их окружало мертвое покореженное железо. Прямо над ними косо и мрачно нависала изуродованная надстройка. Толстый обломок стальной мачты упирался в борт.
      Никита тоже дрожал и стучал зубами.
      - Никого не видно, - сказал он хриплым шепотом.
      Никита оглянулся, приложил палец к губам и махнул рукой вперед, что означало: "Молчи и следуй за мной". Он стал медленно продвигаться вдоль борта, через каждый шаг останавливаясь и прислушиваясь. Карпа шел следом, громко дыша ему в затылок.
      За надстройкой у противоположного борта громко брякнуло, и кто-то хрипло выругался. Ребята замерли. Никита чувствовал, что весь колотится то ли от холода, то ли от страха. Он отпустил поручень и, стараясь не поскользнуться мокрыми ногами, осторожно пошел к надстройке. Там Никита присел и выглянул из-за стенки. Луна ярко светила, и все было отчетливо видно. Два человека возились у открытой люковины трюма. Один толстый, одетый в длинный, до пят, плащ, что-то делал, нагнувшись над большим продолговатым ящиком. Другой, высокий и тощий, подскакивал на одной ноге и надевал брюки. Ноги его скользили, и он никак не мог попасть носком в штанину.
      - Готово, - распрямляясь, сказал тот, что возился у ящика. Никита увидел, что он обвязал его толстой веревкой. - Да скоро ты? Грузить пора.
      - Сейчас, сейчас, - торопился тощий.
      Он наконец справился со штаниной, надел рубаху. Потом сел прямо на палубу и натянул сапоги.
      - Давай подымай! Да шевелись ты, дохлик! - скомандовал толстый, натягивая веревки.
      Высокий подошел к нему, ухватился за веревки с другой стороны ящика и, крякнув, поднял свой край. Они медленно понесли ящик вдоль борта. Высокий пятился задом, осторожно щупая палубу ногой. Сапог его зацепился за острый рваный лист железа. Он покачнулся, выпустил веревку, и ящик краем грохнулся на палубу.
      - Черт! - выругался толстый. - Недотепа! Держать крепко и то не можешь!
      Они снова потащили, придерживаясь за поручни. С ящика капала вода, проблескивая в лунном свете. Ближе к носу толстый перегнулся через поручень и негромко крикнул:
      - Эй, в лодке! Принимай помалу.
      Натужно кряхтя, они подняли ящик на уровень поручней, перевалили его за борт и стали осторожно спускать, подтравливая веревки. Послышался удар.
      - Эй, вы, осторожней! - крикнули снизу. Там забрякало, видно, ворочали ящик, пристраивая поудобней.
      Тот, который в плаще, вернулся к надстройке, на секунду скрылся в узком проеме и тотчас вышел, неся под мышкой что-то неплотно завернутое в мешковину. Когда он повернулся к борту и начал передавать ему свою ношу, мешковина развернулась и в лунном свете ярко блеснул красновато-желтый металл.
      - "Золото!" - подумал Никита и почувствовал, как Карпа сильнее сжал ему плечо.
      - Все, что ли? - спросил голос снизу.
      - Слава богу. Сейчас и мы, сейчас, - заторопился толстый, перегибаясь за борт. Он первым начал карабкаться через поручни, путаясь в длинном плаще. За ним перелез высокий.
      - Ну с богом! - послышалось снизу, и плеснули весла.
      Никита обернулся. Карпа глядел на него, приоткрыв рот и дрожа синими губами.
      - Скорей! - шепнул Никита. - Скорей на берег!
      Они пробежали к тому месту, где палуба полого уходила в воду, и поплыли к черному берегу, изо всех сил работая руками. Оглядываясь назад, Никита несколько раз видел лодку. Она быстро уходила против течения. А их неудержимо несло вниз.