Ничто земное уже не представляло для него ценности. Сердце такого непрестанно находилось в излиянии блаженств небесных.
 
      …Аполлон любил Гиацинта, сына спартанского царя, и другого аристократического юношу — Кипариса. Овидий в «Метаморфозах» описывает как Аполлон учил их игре на кифаре и проводил много времени в спортивных состязаниях и божественных беседах.
      Почему Аполлон оставлял олимпийских богов и приходил в Спарту к Гиацинту? Сердце этого божества света, великого ревнителя правды и суда Всевышнего, сгорало от любви. Аполлон желал смерти. Он подобно Христу жаждал более чем передать искусство муз и нимф — желал ценою жизни передать божественный свет.
      Аполлон любил смертных больше богов. Умирать из любви доставляло ему наивысшее блаженство. Могут ли это понять обычные смертные? Но таковы теотические (брачночертожные) высшие существа, именуемые помазанниками, избранниками Мессии-Христа.
 
      О священная дружба, исчезнувшая давно с лица земли!
      Отношения мужчин понимаются сегодня примитивно. Собрались двое или трое — криминал, солдаты, воры или гомо… Меркантилизм и мамона погубили человечество. У людей исчезли высокие цели. Духовность предельно пала, а с нею умерло и самое святое, что есть у человека: дружба.
      Ближний, посланный с неба как ангел. Второе «я». Душа-сестра… О радость наслаждаться пребожественным диалогом! О жемчужины, еще и еще сыплющиеся с неба! О радость непрестанного общения, неисчерпаемого в своем потенциале! Все богатства земные можно было бы отдать за одного друга, если Бог его пошлет.
      Древние знали об этом и ценили дружбу, ее неисчерпаемые кладези превыше всех земных богатств. Друг восхищал на небеса. Друг есть наивысший дар от Бога. Друг есть тот, через кого Всевышний говорит с тобой. Друг залечит все раны и травмы. Вместе с другом пройдешь ты счастливо испытания на земле. Никогда не будешь одинок, непонят, брошен, никому не нужен. Никогда не впадешь в уныние: всегда с тобой рядом рука истинного друга.
      Но сколь велик потенциал дружбы! Ее основа — девство, непорочность, Священноминэo. Не смейте даже и помышлять о дружбе между юношами или мужами, отроковицами или женами, если они не принесли вышние обеты и не посвящены всецело Богу. Их дружба будет носить характер «эгоизма вдвоем» и не принесет никаких благ в конечном счете, служа обольщением.
      Истинная дружба предполагает высокие идеалы: жертвенность, благородный нрав, готовность умереть за ближнего, разделить его крест и неотмирские юродивые ходы типа донкихотских ветряных мельниц, юродивого рыцарства в миру.
      Нет в ней ни малейшей похоти, никакой своекорысти. Ничего личного и хищного. Она невозможна в человеческих образцах и нереальна даже в божественных. Если сам бог Аполлон недоумевает, каким образом брошенный им бронзовый диск мог попасть в голову прекрасного Гиацинта — о, что можно понять в этих отношениях? Но блажен кто войдет их тайными вратами и насладится общением истинной дружбы.
      Ничего другого не нужно человеку. Но как непросто ее достичь!
      Нищета духа — первое ее условие. Нет между друзьями меркантильных отношений. Упаси Боже примешается мамона и возникнет что-то свое в ущерб ближнему. Напротив, здесь непрестанно жертвуешь собой: отдаешь последнее, снимаешь последнюю рубаху. Здесь радость испытываешь только от того что служишь.
 
      О, не было на земле такой любви между мужами. Чем она разрешится?…
      Гиацинт жил одной дружбой с Аполлоном. Игра на кифаре, искусства, науки, тайны Всевышнего были только содержанием, которым наполнялась эта божественная любовь. Часто расспрашивал он о жизни богов и просил Аполлона рассказывать о его подвигах, о множестве великих судов совершенных, объяснить причины жестоких приговоров одним и несказанных милостей другим. Но Аполлон редко отвечал, а больше улыбался и молчал.
      О чем были их нескончаемые беседы? О музах — Каллиопе, Урании и Мельпомене? Или Аполлон рассказывал Гиацинту о своей схватке с Гераклом за священный трезубец, обладатель которого получал дар пророчества? Или с горечью рассказывал своему земному другу о троянском жреце Лаокооне, предупредившем жителей Трои об опасности, исходящей от деревянного коня, и удушенном морскими змеями? Или как наказал Атлант жалкого сатира Марсия, вызвавшего самого покровителя муз на соревнование в игре на кифаре?
      — О, бедный Марсий! Аполлон, расскажи о нем.
      — Марсий был злодей от начала. Богиня Афина Паллада изобрела тростниковую флейту, но игра на ней не доставила ей никакого удовольствия. Внезапно богиня увидела, что от игры лицо ее становится безобразным. «Этот инструмент не может славить Всевышнего, — сказала она о тростниковой флейте и бросила ее. — И да будет навеки проклят тот, кто поднимет эту флейту и захочет играть на ней».
      Не велено пользоваться музыкальным инструментом, не благословенным Всевышним! Не велено играть на флейте, гобое, клавесине, синтезаторе или рояле, если извлекаемые звуки обезображивают лик Всевышнего и, разумеется, самого исполнителя. Не велено. Прокляты такие.
      Марсий был из числа современных рок-певцов. Этот завистливый блудник-сатир хотел превзойти своих современников. Премудрость открыла Марсию о проклятости тростниковой флейты. Словно застывшая змея лежала она на траве. Кожура ее блестела под лучами утреннего солнца. Искусился Марсий гордостью и поплатился за нее.
      В своем сумасшествии он решил, что достиг совершенства в игре на инструментах, так что может соревноваться с олимпийскими богами, и вызвал меня на соревнование. Друг мой, я предупреждал Марсия о безумии его поступка. Но он ничего не хотел слушать: гордость сделала его безумцем. Всевышний наказал его ужасным образом. Слуги небесные заживо содрали с него кожу и повесили ее на дерево.
      — Но почему так жестоко был наказан Марсий? Почему не пощадила его Премудрость?
      — Степень его безумия была такова, что иначе невозможно. Запомни, Гиацинт: суды Божии абсолютно, в высшей степени милосердны. Они предполагают тысячи различных версий. Из них выбирается оптимальная. В глазах человеческих она кажется иногда жестокой и непонятной…
      О вдохновение Святого Духа! Гиацинт пребывал в блаженстве от нескончаемых божественных бесед. Гиацинт обоживался. Аполлон преображался в солнечных светах перед своим другом, восхищал его в небесные миры.
      Их связывали неземные отношения, от века брак двух душ. Никакие слова «любовь», «эрос», «близость», «общение», «диалог» не могут определить эти отношения, именуемые девственной влюбленностью — неописуемым влечением бессмертного божественного существа к земному смертному, и земнородного к божественному.
      Как может смертный вынести огонь такой любви? Приходя к Гиацинту, Аполлон передавал ему божественный огонь своего сердца. В пламени этого огня творили музы, хороводили нимфы, раскрывались великие тайны и блистал престол самого солнечного владыки миров видимых и невидимых — миродержца Юпитера. Аполлон щедро дарил Гиацинту частицы обожения. Входил в его сердце и желал сделать Гиацинта равным себе, богом, для чего был готов принести себя в жертву, умереть из любви.
      Божественный потенциал в человеке может раскрыться только в условиях исповедального диалога, когда две души напоены благодатью Всевышнего и живут одна в другой. Они сочетанны в одно и потому не мыслят разлуки. Они знают: ни смерть, ни ад, ни воля Вышнего не разлучит их.
      — О Гиацинт, если бы я был смертным как ты, я бы принес себя в жертву любви.
      — О Аполлон, нет для меня большей радости чем умереть из любви к тебе. Быть может, так будет искуплена хотя бы малая доля моих грехов. Я смогу достичь Олимпа, и мы будем неразлучны.
      …Но почему Аполлон, которому дано омывать скверну пролитой крови, совершать суды Божии, наказывать одних и исцелять других, — почему Аполлон не освободит Гиацинта от бремени грехов?
      Есть в этом некая сладчайшая тайна. Пусть Гиацинт через свою греховность, через некую цельность, слепленную в имени ‘Гиацинт’ со всеми его за и против, с грехами и добродетелями, сам достигнет того чего желает. Воздействие извне отдавало бы дешевым автоматизмом и не принесло бы благ его другу.
      Не было часов более блаженных, чем когда друзья проводили время друг с другом в божественных беседах. Златокудрый Аполлон оставлял свои занятия бога вышнего света. Совершенный и великий на Олимпе, спешил он к своему земному другу. Гиацинт забывал о своем предназначении стать царем Спарты, о долге перед отечеством и отцом. Нет, для него существовал только один Аполлон.
      — Умереть в твоих объятиях, о божественный, и быть восхищенным на Олимп! Быть может, так я отблагодарю Всевышнего за чудо общения с Его божественным вестником. Мы ведь навеки сочетанны, правда? Ты, блистательный Аполлон, олимпийский любимец. А я, жалкий смертный, сойду в глухой и мрачный подземный мир. Неужели нам предстоит вечная разлука? Или я когда-нибудь дождусь, что мой светлый друг Аполлон посетит своего Гиацинта в царстве теней? Нет! Нет, нет! Бог никогда нас не разлучит. Всевышний что-то сделает, чтобы мы были неразлучны! Небесная любовь неразлучна, не правда ли, Аполлон?
      Не возникло такой дружбы между Аполлоном и Дионисом, Аполлоном и Гераклом. Между богами невозможна, а между бессмертными и смертными она прекрасная царевна. На челе ее венец. Уста ее великолепны. Они вдохновение Святого Духа.
      Кто ближний? Таинственный близнец. Всевышний в нем.
      Знает атлантический мир «тайну Трех» (по Мережковскому): сочетаться с Вышним можно только через ближнего. Конечная цель истинной дружбы — прилепление и сочетание в одно с Всевышним через нескончаемое прилепление и бракосочетание друг с другом.
      Эту неизъяснимую тайну и хранят двое божественных влюбленных: Аполлон и Гиацинт.
      О сколько раз клялись друзья в готовности умереть из любви друг к другу! Но могли ли они предполагать воистину непредсказуемые ходы Премудрости?
 
      Вот как распорядилось провидение судьбою этих двух божественных влюбленных, этих совершенных мужей славы при идеальных человеческих отношениях, невозможных на небесах и на земле.
      Как-то друзья соревновались в метании диска. Первым бронзовый диск бросил могучий Аполлон. Высоко к небесам взлетел диск, точно солнечный, засверкал как звезда и полетел на землю.
      Гиацинт не может отвести от него глаз. Что это? Не превратился ли бронзовый диск в сияющее солнце? И ослепленный неистовой радостью Гиацинт бежит за диском. Вот-вот он схватит солнце на руки и будет пить от его божественных лучей!… Со страшной силой диск ударяет в голову Гиацинта. Кровь хлещет рекой. Темные кудри прекрасного, равного красотою самим богам-олимпийцам юного царя Спарты окрасились алым.
      Аполлон в божественном страстноoм. Он подбегает к другу, приподнимает его, кладет окровавленную голову к себе на колени. Помазует маслами, творит молитву, прибегает к помощи Всевышнего… Но ничего не может сделать. Он не может даже остановить льющуюся из раны кровь.
      Даже боги бессильны перед любовью. Любовь выше богов, поскольку их, бессмертных, она возводит на еще более высокую ступень.
      Где сила твоя, могущественный Аполлон, вершащий судьбы смертных вестник Всевышнего? Как велика пренебесная любовь и каким жалким, слабым она делает влюбленного! Сколь таинственен ее язык!
      Напрасны попытки Аполлона остановить кровь, хлещущую из раны, и исцелить своего друга. Поцелуями покрывает он лицо Гиацинта, но Гиацинт угасает на глазах друга. Ясные глаза его меркнут.
      Аполлон слышит из уст своего ученика блаженнейшие слова:
      — Так вот как рассудила Мать наша Премудрость! Теперь мне будут прощены грехи. О Аполлон, я благодарю тебя. Через то, что ты сделал, боги Олимпа примут меня в свое царство.
      Что это? О священнобезумие Премудрости! Разве не помазаннику положено умереть из любви к своему ученику, чтобы тот взошел на ступень помазанника? А здесь — другое. Божественный учитель Аполлон становится невольным убийцей своего ученика, и ученик блаженствует в объятиях своего друга-учителя.
      Какая успенская кончина! Лицо Гиацинта преображается. Он не испытывает никакой боли. Он отдает свою кровь до последней капли возлюбленному другу. Это вершина любви-Священноминэo: Последняя Капля.
 
…На кресте
сочетайся во Христе.
 
 
      Аполлон в отчаянии.
      — Нет, нет! Ты не умрешь, мой прекрасный друг, мой Гиацинт, ликом прекраснейший богов, мудростью превосходящий олимпийцев! О горе мне, горе! Я стал убийцей друга. Зачем я бросил диск? Как теперь я искуплю свою вину перед тобой? О если бы я пришел в мир смертным и мог умереть из любви к тебе! Не лучше ли мне сойти в безрадостное царство умерших, чтобы быть неразлучным с тобой? О зачем я бессмертен? Как я хотел бы оказаться на твоем месте, Гиацинт, и умереть в твоих объятиях…
      — Ты живешь во мне, божественный мой, сладчайший мой, возлюбленный мой, бог мой. Я умираю на твоих руках. Пребожественный и брачный одр — вершина Теогамии. Разве не этому учил ты меня?
      — Но только не так!!! Смерть от моей руки… О Боже, Боже вышний, почему Ты рассудил так?!
      — Смерти нет. Значит, Премудрость так решила. То, что ты сделал — самое прекрасное из твоих деяний. Теперь мы будем неразлучно вместе, правда, Аполлон? Прости и не забывай меня, мой безумно любимый. Я еще докажу тебе свою любовь. И все, что ты вложил в меня, откроется, мой неразлучный — правда? — вечный мой возлюбленный.
      С этими словами Гиацинт умирает на руках Аполлона. Благоухание разливается повсюду.
      «Я просил у Всевышнего кратчайшего пути искупления. И Он открыл его мне», — вспоминает Аполлон слова Гиацинта. И его последнее: «Мы теперь одно. Одно, одно. Я достигну Царствия».
      Аполлон подает последний поцелуй Яхвесвоему возлюбленному.
      — Память о нашей любви, божественный Гиацинт, навсегда сохранится в истории человечества.
 
      На месте успения Гиацинта расцвел прекрасный цветок. Лепестки его сияли, как роса от слез Аполлона.
      В неслыханных, неописуемых обстоятельствах Бог оказывается убийцей. Не человек безвинно убивает Бога (как в христианстве), а бог нечаянно, безвинно убивает Своего любимого ученика!
      Но… ничего нельзя понять: Гиацинт счастлив! В предсмертные минуты он постигает вершины Священноминэo. Их отношения могли бы продолжаться еще век и треть века, но не достигли бы такой таинственной близости и пребожественного брака, как за четверть часа страстноoго с излиянием последней капли.
      От нее, говорит Овидий, расцвел прекрасный цветок гиацинт, чтимый в языческих мирах в память о смерти и воскрешении природы. Но это только метаморфозы и условности. Важно другое.
      Существует иной тип отношений между людьми. Иные интересы. Иные возможности.
      Жизнь может стать прекрасной, если человек пожелает увидеть в ближнем друга, в жене друга. И вложит в священное понятие дружбы божественный смысл, какой в него вкладывали древние.
 
      …Аполлон в безумном страстноoм. Его ум помутнен. Он ничего не понимает. То, что со стороны казалось бы ему оправданным, невероятно. Как искупит он свою вину? Кто снимет с него скверну пролитой крови любимейшего существа? Как сможет он теперь смотреть в глаза своей сестре-богине Артемиде или Афине Палладе?
      Аполлон решает оставить солнечный Олимп. Он недостоин звания божества. Подобно Деметре, уходит он в мир. Юродствует, нищенствует. Ему доставляет радость когда ему плюют в лицо, не узнают, проклинают, бросают обглоданную кость как псу, обходятся как с последним презренным рабом. Быть может, так он сможет искупить свою вину.
      Аполлон понимает высоту логики Гиацинта, но не может перенести разлуки. Никакие доводы, никакие аргументы не могут его убедить.
      Смятение в стане богов. Земной мир приходит в хаос. Несправедливость водворяется, зло преуспевает, искусства гибнут. Распложаются бациллы, разгораются эпидемии. Множество злых духов сходит на землю.
      Человечество на грани гибели, и Всевышний взывает к совести Аполлона: «Явись на Олимп, сын мой!…» Тщетно. Аполлон молит Юпитера позволить ему сойти в Гадес — просить Аида об освобождении Гиацинта из царства мертвых.
      Юпитер позволяет. Аполлон спускается во ад.
      О как трогательно он исповедуется младшему брату Всевышнего, владыке преисподней Аиду! Ему удается растрогать сердце жены его, милосердной Прозерпины. Слаще пения Орфея слова Аполлона. Ад прислушивается к ним.
      Такой любви не существовало на земле. Нет ее даже на небесах. Что уж говорить о подземных мирах!
      — Посмотри, Прозерпина, что делает пребожественная любовь с богами, если священный Аполлон, величайший из олимпийских божеств, до такой степени обезумел! Нарушил все небесные законы и изуродовал себя!
      — Аид, Аполлон — священнобезумец любви. Это означает, что и мы можем нарушить закон, по которому никто из умерших не может вернуться в царство живых.
      — Мы даем согласие. Гиацинт свободен.
      «На любовь нет закона», — учит Павел. «Нет на нее суда», — говорит Иоанн Богослов. Любящие Христа уже этим одним не судятся. «Нет для нее времени и пространства», — сказал бы Иммануил Кант.
      Аполлон спускается в подземные миры и подает второй, воскресительный поцелуй Гиацинту. Через множество подземных сфер ведет он его в царство вышнего Владыки, на солнечный Олимп.
      Еще предстоит суд над Гиацинтом. Допустят ли его стражи Всевышнего в сообщество богов?…
      Но уже звучит песнь вечной радости в их сердцах.
 
      О неизреченное блаженство! О дружба, невозможная на земле! Боги расступаются пред нею.
      Аполлон прощен. Гиацинт оправдан. Дары Всевышнего позволяют ему посещать Олимп.
      Святая любовь вечна и не имеет пределов во времени и пространстве. Гиацинт сможет посещать Олимп и наслаждаться дальнейшим божественным общением с Аполлоном. Этого достаточно.
      Останется ли он на земле? Или как Прозерпина, часть времени будет проводить в царстве теней, среди нескончаемых стонов и безутешных воплей? Разве так существенно?
      Священноминэo, божественная любовь, продолжится. А кроме нее и выше нее нет ничего.
 
       P.S.
      Как искушал меня враг за дерзновение проникнуть в языческий мир Греции, Рима и Атлантиды! Не есть ли это последнее отступление от христианских начал?
      О, наоборот! Не постичь Христа без Атлантиды — без Орфея и Эвридики, Кастора и Полидевка, Деметры и Персефоны, без греческих богов и героев.
      Христос — их Царь. Эллины-эфесяне признали Пресвятую Деву на Соловьиной горе олимпийской Царицей, поставив Ее выше Афродиты и Дианы. Христа они провозгласили бы Сыном Всевышнего и Царем олимпийских богов, превосходящим Аполлона, Диониса, Гермеса и Геракла.
      Высоты Священноминэo, открытые цивилизациям близким к Богу, помогают понять христианство, запечатанное инквизицией — христианство неупиваемой Чаши Грааля. А Священный Грааль далеко сквозь тьму времен уходит на алтари Атлантиды, поныне живой и вступающей в апокалиптическое общение с 84-ой цивилизацией. В ее ковчег, когда придет час бедствий, будет принесена Чаша Грааля, исхищенная из Морской Державы.

Рождение Аполлона

Святилище в Дельфах. Шествие муз