Пусть сердце скажет

Розанна БИТНЕР

ПУСТЬ СЕРДЦЕ СКАЖЕТ

Светит во мраке любовь

Прокладывая путь на земле.

Тепло от ее огня

Греет в стужу меня.

Сердцу прикажет любить

И любовью придет к тебе.

Герберт Хорн

Глава 1

Апрель 1889 года

Итан Темпл прищурился, пытаясь лучше рассмотреть происходящее. Пронизывающий ветер бил в лицо. Внизу по тропе двигалась небольшая группа: мужчина, лошадь, а за ними следом — несколько индейцев, связанных веревкой, словно цепью. Далеко впереди шестеро белых всадников гнали несколько коров, быков и индейских пони.

Итан снял с правой руки перчатку и вытянул из чехла винтовку, на случай, если вдруг придется стрелять. Замерзшие пальцы словно приклеились к ее стальному стволу. С тех пор, как белые ступили на территорию индейцев, разумеется, с разрешения федерального правительства, немало стычек возникло именно здесь, на тропе Большого Ручья и на спуске Чероки. Разве хватит земли для всех племен, которых согнали на эту территорию?! А каждое новое подписанное соглашение.., оттесняет индейцев все дальше и дальше.

Итан надвинул шляпу на лоб так, чтобы ее поля защищали глаза от ветра, и взял коня подузцы; начинался спуск. “Спокойнее, Черноногий”, — подбодрил он животное. Это был гладкий, холеный жеребец с темными гривой и хвостом, на стройных ногах.

Темпл сочувствовал индейцам, разделял их возмущение тем, что белые вторгаются на территорию, по праву принадлежащую им, индейцам, может быть, потому, что сам был наполовину индеец: покойная мать была из племени чейенов, а отец — белый. Детские годы его прошли здесь, а юность он провел с отцом среди белых. Наверное, это и предопределило его выбор: военного разведчика. В его обязанности входило примирять белых скотоводов и индейцев, пресекать столкновения между ними. Работа была непростая, особенно летом, когда скотоводы из Техаса перегоняли свой скот на север в Канзас через земли индейцев. Вот тогда-то все и начиналось: скот бродил по землям индейцев, гуртовщики сбивались с пути, не зная, по каким тропам можно идти, а по каким нет…

Наконец группа вышла на поляну. Итан пустил коня рысью. Теперь он ясно видел, что индейцы, как рабы, были стянуты веревкой: веревки на шеях, веревки на заведенных за спину руках. Чтобы остановить группу, он выстрелил в воздух. Испуганные звуком выстрела животные понеслись вперед, три всадника бросились догонять их, а оставшиеся — их тоже было трое — решили выяснить, что произошло, кто стрелял. Итан заметил, что один из них навел ружье и выстрелил, пуля чуть не задела его. Он остановил своего скакуна, прицелился и выстрелил в ответ. Пуля сбила шляпу у стрелявшего. Итак узнал его: Касс Андрич, человек Джима Салли, местного фермера. Андрич был отчаянный смутьян и всеми фибрами души ненавидел индейцев. — Стоять! Всем оставаться на месте! — крикнул Итан. — Бросить оружие! Не то следующая пуля пробьет твою голову, Андрич!

Никакого ответа. Казалось, им не хватает решительности. Итан выстрелил еще раз, сбив шляпу с головы второго мужчины.

— Ах ты, сукин сын! — воскликнул тот, но вынул свой пистолет и швырнул на землю. Остальные последовали его примеру.

— Винтовки и ружья туда же! — приказал Итан.

Он отпустил поводья, чтобы удобнее было держать винтовку, целиком полагаясь на своего умного вышколенного друга, беспрекословно выполняющего любое приказание хозяина. Итан подъехал ближе.

— Немедленно освободите индейцев от веревок.

— Итан!

Он посмотрел на индейца, окликнувшего его. Это был его двоюродный брат, Красный Ястреб. Он жил в соседней южной резервации чейенов.

— Это люди Джима Салли. Они говорят, что мы украли скот. Но это не так. Животные паслись на нашей земле, в резервации. Мы хотели отвести их… — начал объяснять Красный Ястреб.

Все те же извечные проблемы.

— Но вы-то знаете, что проклятая скотина вашего хозяина всегда бродит, где ей заблагорассудится! — обратился Итан к людям Салли. — И кому это в голову пришло так связывать индейцев?! — возмущенно крикнул он. — Не слишком ли много вы себе позволяете?!

Это дело армии!

— Да ни черта здесь армия не сделает! — проворчал Андрич. — Проклятые индейцы могут беззаконно убивать!

— Причем тут убийство? Речь идет о нескольких заблудившихся животных.

— Брось! Мы не досчитались многих голов скота, а когда принялись искать их, увидели, что их сгоняют эти краснокожие, — ответил Андрич.

— Но, черт побери, уж ты-то прекрасно знаешь, что они гуртовали скот, — чтобы увезти его с территории резервации. Не забывай, индейцам тоже нужна земля, чтобы пасти свой скот. Что вы собираетесь сделать с ними? Повесить на ферме у Салли?

— Ничего другого они и не заслуживают, — презрительно усмехнулся Андрич. — Мы поймали их на месте преступления… Плевать я хотел, что они говорят.

А ты, хоть и военный разведчик, но не представитель закона.., и не судья!

— Сейчас, здесь, я для вас и закон и судья! И я приказываю вам освободить индейцев! Разрежьте веревки! Забирайте свой скот и гоните его на ферму Салли! И если у вас хватит ума воевать из-за нескольких мясных туш.., что ж.., но ты умрешь первым, Андрич! Я тебе это обещаю. Я еду с чейенами, а уж я знаю, где вас найти. Ну, а теперь развяжите их!

Андрич с ненавистью посмотрел на Итана и приказал одному из своих подручных освободить индейцев. Между тем к ним приближались всадники, которые гуртовали разбежавшийся скот.

— Вели им остановиться. И пусть не дотрагиваются до оружия, — приказал Итан Андричу, — не то и тебе не поздоровится!

— Поганый метис! — пробормотал Андрич. Он повернулся и помахал рукой приближающимся всадникам. — Не дотрагивайтесь до ружей! Не стрелять! — крикнул он. — Погоди, Темпл, — продолжал он с усмешкой, — и на моей улице будет праздник! Терпеть не могу, когда мне приказывают такие ничтожества, как ты, Темпл, несчастный полукровка!

Слишком часто за свою жизнь Итан слышал такие оскорбления, чтобы обращать на это внимание. Не мог же он постоянно бить всех своих обидчиков. Как ни странно, многие белые считают, что быть метисом хуже и позорнее, чем просто индейцем. Что ж, ничего не поделаешь! Они вольны думать так.

— Либо ты выполнишь то, что я тебе велю, либо.., отправишься со мной в форт, где тебе будут предъявлены обвинения, — ответил он.

— Обвинения?! Какие еще обвинения?

— В нарушении границы земельных владений индейцев. Здесь это считается преступлением. И неважно, что вы искали там свой заблудившийся скот…

Спутник Андрича разрезал веревку и освободил индейцев. Те встали рядом с Итаном.

— Иди, вынь патроны из их ружей, — сказал Итан Красному Ястребу.

Тот с радостью бросился выполнять поручение. С видом победителя он принялся выбивать патроны из ружей и винтовок. Когда все было закончено, Итан приказал людям Салли взять оружие и убираться отсюда вместе со скотом.

— Да, и оставь-ка пони индейцам! Может быть, мне следует проучить вас всех и обвинить в краже лошадей у них?! — добавил он. — А за конокрадство могут послать и на виселицу, даже если лошади принадлежат индейцам. Джим Салли — честный и законопослушный гражданин. И он не одобрит ваши проделки. Вы прекрасно знаете, как важно не портить отношения с индейцами, особенно здесь, на тропе Большого Ручья. По этой тропе скотоводы из Техаса перегоняют свой скот в Канзас. И чтобы беспрепятственно добраться до места, необходима помощь индейцев. Тебя надо пристрелить, Андрич, и я поговорю с Салли об этом, — заключил Итан.

— Валяй! А уж я отыщу тебя, где угодно, Темпл!

— Ну, это совсем не трудно. Спроси меня в форте — любой скажет.

Темные глаза Андрича сузились от гнева.

— Ублюдок, — пробормотал он. — Надо загнать скот на ранчо. Поехали! — сказал он, обращаясь к своим спутникам. Смерив Итана ненавидящим взглядом, он отъехал. С гиканьем и улюлюканьем, размахивая шляпами, всадники гуртовали животных, преодолевая сильные порывы ветра.

Итан зачехлил винтовку и слез с коня.

— С тобой все в порядке? — обратился он к Красному Ястребу.

— Попадись мне только этот белый подонок — его песенка будет спета! — с ненавистью сказал он.

— Ты не можешь убить его. Красный Ястреб! Успокойся! Пусть этим займется закон.

— Закон, — Красный Ястреб пренебрежительно плюнул. — Эти законы для белых! Посмотри, оглянись вокруг! Вся эта земля принадлежит индейцам. Люди, подобные Андричу, не имеют никакого права нападать на нас, обвинять в воровстве!

— Так вы украли их скот?

Красный Ястреб насупился, всем своим видом показывая, что он обижен. Холодный ветер растрепал его длинные черные волосы.

— Все, что попадает на нашу землю и ест нашу траву, принадлежит нам, индейцам!

Итан вздохнул, тщетно пытаясь застегнуть ворот своей волчьей шубы.

— Нельзя так. Красный Ястреб. Нравится тебе это или нет, но белым разрешено заселять эти земли, да и скотоводы из Техаса проходят по этим тропам. Не стоит воевать с ними, бороться против подобной несправедливости! Они, а не ты выйдут победителями из этой войны, ведь правительство будет на стороне поселенцев. Ты что, так ничего и не понял? Жизнь ничему тебя не научила? Как ты думаешь, почему чейены и другие индейские племена оказались вдруг на этом клочке земли? Мне все это тоже не очень-то нравится. Но война закончена. Красный Ястреб.

— Тебе проще. Ты живешь с ними, да и в армии у тебя свои люди.

— Нет, Красный Ястреб, все не так просто, — Итан покачал головой. — Ведь я — полукровка, и в жилах моих течет индейская кровь. Знал бы ты, что мне приходится переживать из-за того, что я метис!

Красный Ястреб понимающе улыбнулся.

— Да, а вот здесь, — он коснулся рукой груди Итана. — ты — индеец. Почти всегда. Итан грустно улыбнулся в ответ;

— Не мы все это затеяли, а Андрич со своими дружками.

Снег хлопьями падал на их плечи, попадал на лицо.

— Я знаю, — ответил Итан. Он пожал руку Красному Ястребу. — Лучше бы тебе вернуться домой.

— Когда ты приедешь наметить нас? Ты слишком много времени проводишь в форте, брат, — он посмотрел Итану в глаза.

Итану очень хотелось вернуться к чейенам! Но с тех пор, как он потерял жену… — сердце сжалось от боли…

— Я должен делать свое дело. Именно этим я смогу помочь вам. А в резервации что?..

— Ты говоришь сейчас, как белый человек.

— Да, — согласился Итан. Красный Ястреб вздохнул.

— Ступай, Бегущий Волк! Я рад, что ты пришел нам на помощь. Может быть, ты и прав. Ты выполняешь нужную работу. Приходи к нам, когда сможешь.

— Хорошо, приду.

— У тебя не найдется для нас одеял? Андрич где-то бросил наши одеяла и теплую одежду. Придется ехать искать их.

Мысль о том, что люди Салли заставили индейцев идти в такую холодную, ветреную погоду раздетыми — на них были только рубашки из оленьей кожи, — привела Итана в ярость.

— Да, конечно, — сказал он, поспешно вынимая из сумки три одеяла. Слава Богу, что хоть зимние ботинки не забрали. — На, держи, — он протянул Красному Ястребу одеяла. — Это все, что у меня есть.

— Тебе они самому могут пригодиться. Оставь одно.

— Нет, — Итан покачал головой, — я возвращаюсь в форт. Не волнуйся! — Итан поежился — ветер насквозь продувал его шубу.

— Обещай мне, Красный Ястреб, что поедешь прямо домой! И больше ни во что не ввяжешься!

Тот улыбнулся. До чего же его красила улыбка! Совсем мальчишка, а ведь ему уже двадцать четыре, он на четыре года моложе Итана.

— Обещаю! — Остальные индейцы сидели на своих разукрашенных пони, готовые отправиться в путь.

Один из них протянул Красному Ястребу поводья его коня, и он с необычайной ловкостью оседлал животное.

Как жаль, подумал Итан, что у брата, да и у всей молодежи его племени по-существу нет будущего. Куда идти, что делать, как жить в этом обществе? Как смирить свою гордыню молодым соколам и львам, чтобы не ступить на тропу войны?! Они не могут жить по-старому, но и новое не по ним.

— Я приду к вам, когда перегонят скот, — пообещал он Красному Ястребу. В глазах брата застыла печаль. Итан долго смотрел вслед удаляющимся в сторону резервации индейцам. Ему стало не по себе при мысли о том, что могло произойти, не появись он…

— Давай, малыш! — приказал он коню и поскакал по направлению к форту.

* * *

— Нам надо сбежать; сойти где-нибудь с поезда, Тоби. — Элли подняла воротник своего вылинявшего, потрепанного шерстяного пальто, пытаясь хоть немного согреться, и перешла на шепот, боясь, что кто-нибудь услышит их. — Иначе они разлучат нас, хотя мистер Бертел и уверяет, что этого Не будет, но ты же знаешь, что он лжет.

— У нас нет выбора, Элли.

— Нет есть, — убеждала его Элли. Ел голубые глаза светились решимостью и отвагой. — Мы можем сойти сейчас, пока поезд не тронулся. И пусть мы опять окажемся на улице, зато будем вместе.

Тоби нахмурился. — Генри Бартел везде имеет глаза и уши, вагон охраняется. Он должен доставить в целости и сохранности товар, живой товар, который ждут семьи на Западе. Думаю, он был бы не прочь сбыть тебя с рук. За эти четыре года ты доставила ему достаточно хлопот.

— Да, я жаловалась на него священнику, но он этого заслуживал, — согласилась Элли. — Он недобрый человек. Мне шестнадцать, а тебе — семнадцать, и он думает, что мы уже достаточно взрослые, чтобы жить в разных семьях. И как только мы доберемся до места, помяни мое слово, он нарочно разлучит нас. Чтобы избавиться от меня, определит меня в семью какого-нибудь престарелого фермера, которому нужна жена, помощница или что-нибудь в этом роде.., бррр.., страшно подумать! Имей в виду, что люди не усыновляют таких великовозрастных детей из гуманных соображений или по любви. Нас будут использовать как рабов!

В глазах Тоби застыла безысходная тоска. Сердце Элли сжалось. В детстве окружающие принимали их за близнецов. Они с Тоби шныряли по нью-йорским улицам, иногда и подворовывая, чтобы хоть как-то прокормить себя и пьяницу-отца. А когда отец умер, они так и продолжали жить попрошайничеством и воровством, пока однажды полиция не отправила их в католический приют. Шло время, и Элли постепенно превратилась из угловатого подростка в милую девушку. Она больше не могла выдавать себя за мальчишку. Ей вспомнилось, как однажды — это было вскоре после того, как они попали в приют. Генри Бартел, надзиратель у мальчиков, избил ее тростью, узнав, что она — девочка, а не мальчик. Как он только не обзывал ее, обвиняя во всех смертных грехах!.. А она? Да что она такого сделала?.. Жила в отсеке для мальчиков, только потому, что хотела быть рядом с братом! При этих воспоминаниях в душе ее закипала ярость.

А ведь ей было всего двенадцать лет, и какие у нее могли быть грехи. Ее отправили в крыло к девочкам, где она должна была вести себя, как паинька. Все эти годы ей даже не разрешали подстричь волосы. Когда монахини помогали ей расчесывать их, они всегда восхищались ими. Распускать се роскошную гриву, долго причесывать, тоже считалось греховным, и Элли закручивала их в пучок.

Она жалела, что не родилась мальчиком. Тогда бы и мистер Бартел не приставал бы к ней с непристойными намеками, не прижимал бы к стенке, не хватал бы за грудь. Она уже вынашивала план побега из приюта, как вдруг неожиданно им сообщили, что их повезут на поезде на Запад. Там их определят в семьи, так как приют не может их больше содержать, они уже не дети, но для самостоятельной жизни еще не доросли.

В приюте они жили в разных отсеках: она — для девочек, а он — для мальчиков. Теперь же их ожидала разлука, Тоби боялся, может быть, даже больше, чем она. Он был тихий, молчаливый юноша, учился средне, звезд с неба, не хватал, и хотя был на год старше ее, постоянно нуждался в се опеке. Элли была сильнее его, она никогда не позволяла себе распускаться и выдавать свои истинные чувства, тем более страх. Ближе и роднее Тоби у нее не было никого на белом свете!

— Элли, даже если мы и сойдем с поезда.., ты думаешь, на улице нам будет лучше? Мы не знаем, что нас ждет, — убеждал ее Тоби. — Подумай! Разве сможешь ты сейчас бегать по улицам так, как раньше? Да ты и дня на улице не выдержишь, какие-нибудь подонки поймают и изнасилуют тебя. Если тебя засекут на воровстве, то посадят в тюрьму или же пошлют на принудительные работы, где ты просто не выдержишь.

Может быть, это и хорошо, что нас куда-то определят. Будем жить на какой-нибудь отдаленной ферме с хорошими людьми. В любом случае это лучше, чем приют или нью-йоркские подворотни. Да ты и сама все это знаешь.

— Тоби, я не хочу расставаться с тобой, — Элли едва сдерживала слезы. — Мы так нужны друг другу! На всем белом свете у нас нет ни одной родной души, нам надо держаться вместе! — Она придвинулась к нему ближе, голос ее стал еще тише. — Нам надо как-нибудь выбраться из этого поезда, остальное неважно. Может быть, ты и прав, что нам будет лучше на этом далеком Западе, но мы должны попробовать сами, по-своему, вместе! — Она поцеловала его в щеку, сплошь покрытую веснушками.., совсем еще мальчишка! У нее тоже веснушки, но их было мало: только на носу. А кожа — гладкая и нежная, словно фарфоровая — так говорили монахини.

Волосы Тоби были огненно-рыжие, глаза — голубые, а у Элли — темно-синие. Чем старше становились они, тем меньше были похожи друг на друга. Тоби был высокий, угловатый, нескладный юноша, переживший этап взросления, возмужания. Элли, к собственному огорчению, так и осталась маленькой изящной девчушкой, ростом чуть более пяти футов. Ей ни за что нельзя было бы дать ее шестнадцать лет, если бы не высокая грудь. Ей скоро исполнится семнадцать, она уже достаточно взрослая, и почему она должна находиться здесь, в этом сиротском поезде — так люди называли его. Сначала ее, Тоби и остальных детей — всего двадцать четыре человека — переправили через Гудзон в Нью-Джерси, а там согнали всех в один вагон. Поезд, на котором они едут, доставит их на далекий Запад, кого куда, и никто не знает, где и с кем они будут жить там…

Элли видела, какие презрительные взгляды бросали в их сторону окружающие, когда поезд останавливался на станции. Будто они не дети, а какие-то странные, жалкие существа. Кто дал право этим взрослым смотреть на них так? Ведь не по собственной же вине они попали в этот жизненный переплет! Не прокаженные , же они в конце концов! Почему бы этим людям не взять кого-нибудь из ребятишек-, приютить, обогреть, окружить любовью и лаской, которой так недостает им с детства!

А ее Тоби больше всех нуждается в любви и защите. Он так наивен, верит всему и всем, его же растопчут! Кто защитит его, если их разлучат?! Когда-то он стал непосредственным виновником пожара, в котором погибла их мать, но это был несчастный случай! Элли никогда не упрекала брата, он и так слишком терзался и мучился от этого! А отец после трагедии стал сильно пить и частенько колотил ее и брата, всякий раз попрекая Тоби, что из-за него погибла мать.

Может быть, именно поэтому Тоби рос запуганным и нерешительным. Он никак не мог избавиться от этого комплекса. Может быть, их жизнь сложилась бы совсем по-другому, если бы дедушка с бабушкой простили Тоби. Но они считали его убийцей, и душа у них не болела, что внуки живут на улице.

Паровоз дал три громких протяжных гудка. Элли испуганно схватила брата за руку, В двух первых вагонах ехали пассажиры, а за ними — вагон с сиротами. Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Элли смотрела в окно, пока он двигался вдоль платформы, заполненной людьми. Те глазели на “бедных, несчастных крошек”, улыбались, хихикали, а у одной благочестивой дамы был такой осуждающий взгляд, будто в вагоне были не дети-сироты, а матерые преступники. Эллион скорчила гримасу, показала даме язык — у той глаза округлились от изумления: она остолбенела от подобной наглости. Элли стало смешно, она еще раз показала язык и гримасничала до тех пор, пока дама не скрылась из виду. Сильный удар по плечу оторвал ее от этого развлечения, она обернулась — Генри Бартел. Его ненавидящий взгляд не предвещал ничего хорошего.

— И чем же вы занимаетесь здесь, юная леди? Элли вызывающе посмотрела в его темные глаза. До чего же она ненавидела этого человека, который, пользуясь своим положением, приставал к молоденьким девушкам, запугивал их, дабы те не смели жаловаться монахиням или священнику. Элли не боялась его и не делала из этого тайны, каждый раз ей приходилось расплачиваться за свою смелость, когда она жаловалась на него.

— А.., я улыбалась милым людям, которые махали нам, — дерзко ответила она Бартслу. Голос ее был тверд, а взгляд решителен.

Бартел взял трость, которой тай часто бил ее прежде, и приставил к ее груди.

— Я видел все, что ты вытворяла, маленькая негодница! И запомни, я не желаю иметь никаких неприятностей из-за тебя!

Элли внимательно посмотрела на Бартела: удлиненное лицо, вытянутый острый нос, узкие губы… — все у него острое, длинное, неприятное.., фигура, руки, держащие трость, даже глаза-бусинки. С какими только людьми ей не приходилось сталкиваться на нью-йорских улицах! Но никто не вызывал у нее такого отвращения, как Бартел. Она содрогнулась, вспомнив, как эта костлявая рука, касалась ее груди…

— Да пошел ты к черту, Генри Бартел! — дерзко сказала она. Послышались возгласы изумления… Остальные дети буквально рты пораскрывали от неожиданности. Лицо Бартела побагровело. Элли не отрывала от него взгляда. Если бы Бартел мог, ох и задал бы он ей трепку!.. Но присутствие в вагоне двух общественников — прихожан церкви, опекающей приют, сопровождавших детей до места назначения остановило его.

— Оставьте ее в покое, мистер Бартел, — сказал Тоби, — я присмотрю за ней.

Бартел повернулся к Тоби, приставив к его щеке трость.

— Да, уж постарайся, мой мальчик. Ведь тебе известно, что если бы не твоя милая сестренка, ты и по сей день мирно бы жил в приюте и не ехал бы сейчас неизвестно куда, к дикарям. Так что скажи спасибо ей! — с этими словами Бартел отошел от них.

Поезд, пыхтя, двигался все быстрее. Элли положила голову на плечо брата.

— Нам надо сойти с поезда, сбежать от Бартела. Не нужны нам никакие опекуны! Мы вдвоем, как было всегда… У нас все получится…

— Хорошо, сестренка. Если ты так считаешь… — Тоби погладил ее по руке.

Глава 2

Итал остановил Чериоиогого в районе жилых домов форта и спешился. Конь тряхнул головой, освобождаясь от мокрого снега, сплошь облепившего его темную гриву.

— Я понимаю тебя, малыш, — пробормотал Итан, старательно сбивая налипший снег с кожаной шляпы. — И мне тоже не нравится такая погода, но скоро придет весна, а там и до тепла недалеко.

Он ласково потрепал коня и подозвал юного ирокезца. Тот постоянно крутился в форте, мечтая, когда вырастет, стать разведчиком.

— Подойди сюда, Джек. Присмотри за Черноногим! Ладно?

Джек поднял воротник шерстяной куртки, пытаясь защититься от пронизывающего ветра, и бросился к Итану. Его юное лицо светилось от радости. Джек был без шапки, его прямые черные волосы слиплись от мокрого снега, но казалось, ничто, тем более такая мелочь, как мерзкая погода, не могли омрачить его радостного настроения. Он готов был выполнить любое поручение Итана.

— Ты знаешь, Джек, я не спал несколько дней и чертовски устал. Будь добр, отведи Черноногого в конюшню, покорми его и почисти! У меня буквально нет сил!

— Конечно, мистер Темпл. Все сделаю. Не волнуйтесь! Ну как на этот раз, без приключений?

— Как всегда. Когда же наконец фермеры поймут, что они не должны пасти свой скот на землях индейцев? Ох, чувствую, заварят они летом кашу.

— Может быть, опять будет война индейцев?

Итан рассмеялся, погладив Черноногого.

— Не думаю, что дело дойдет до этого. — Он вытащил винчестер, снял с коня сумки и направился к форту. Вопрос Джека задел его за живое. Войны индейцев.., мучительные, тягостные воспоминания. В памяти всплыла далекая картина детства: местечко Сэнд Крик… Он, трехлетний мальчик-чейен, цепляющийся ручонками за свою мать, зверски убитую солдатами. Мальчик вырос, стал взрослым. И кто он теперь.., метис.., полукровка.., без дома, семьи — никого, кроме отца-белого, которого он не видел вот уже, несколько месяцев! У Итана защемило сердце, когда он подумал о своей покойной жене. Четыре года назад он был счастлив: любимая жена, они ждали первенца.., но Виолетта умерла, а с нею и их неродившийся ребенок.

Итан стремительно влетел в здание, являющееся своеобразным общежитием для холостых мужчин, в основном разведчиков. Он рывком открыл дверь. Пожилой ирокез, разведчик Гектор Уэллс, по прозвищу “Сильные руки” сидел на кровати, прислонившись спиной к стене, и курил трубку.

— Где тебя черти носят? — хмуро спросил Гектор. — Ты что, заблудился? Разве способны вы, чейены, найти дорогу?

Итан усмехнулся — он все еще стоял в дверях, статный, высокий, широкоплечий, загораживая проход. Пригнувшись, чтобы не задеть головой о притолоку, он вошел в комнату, закрыл дверь И прошел к пузатой печке, затем прислонил к стене винтовку и повесил на гвоздь седельные сумки.

— Только по вине правительства мы, чейены, находимся на этой индейской территории. А мы должны жить в Колорадо и Вайоминге, откуда мы родом.

— Ox… xo-xo… А мы, ирокезы, жили о Теннесси и Джорджии, — парировал Гектор, попыхивая трубкой. — Но ведь этого никогда уже не будет.

— Нет, конечно, нет, — подтвердил Итан. — Он снял шляпу и волчью шубу. На “см была отделанная бахромой рубашка из оленьей кожи и такие же штаны. Ноги были обуты в высокие меховые мокасины — зимой эта обувь гораздо удобнее кожаных башмаков. Он отстегнул кобуру с револьвером и швырнул на кровать. Еще один ремень из сыромятной кожи крепил охотничий нож. “Интересно, какая кровь сильнее, отцовская или материнская? — размышлял он, согревая руки у опт. — Наверное, все же — материнская”. Кожа у него — смуглая, чуть посветлее, чем у чейенов, и волосы не такие темные, как у его индейских родственников. Но у него никогда не возникало желания подстричь их, как это делали белые, и он стягивал их в хвост.

— Что, какие-нибудь неприятности? — спросил Гектор.

Итан пожал плечами.

— Да так… Я наткнулся на людей Джима Салли. Они пытались насильно отвести моего брата Красного Ястреба и еще трех чейенов на ферму Салли. У меня такое впечатление, что они хотели повесить их, обвинив в краже скота, принадлежащего Салли. Обычная история. Скот Салли пасется на земле индейцев, чейены гуртовали его, а белые якобы поймали их с поличным. Я все уладил, кровопролития удалось избежать, но ситуация была не из приятных.

— А может быть, они хотели украсть скот, — Гектор язвительно улыбнулся. — Вы чейены все-таки жулье.

Итан усмехнулся. Он поднялся и достал из сумки мешочек с табаком и папиросной бумагой.

Он не обратил внимания на слова Гектора: тот частенько подшучивал над ним подобным образом.

— Если бы не твой преклонный возраст, Гек, я бы показал тебе, кто сильнее — чейены или ирокезы. Гектор засмеялся.

— В былые времена, когда я был молод, никто не мог побить меня. — Он изучающе посмотрел на Итана. Ему нравился этот красивый молодой человек с открытой улыбкой — способный разведчик, сильный и ловкий. Гектор любил Итана как сына и был обязан ему жизнью.

— Этим летом жди еще больших неприятностей, — сказал Гектор Итану, сворачивающему самокрутку. — Нет, не от пастухов, которые проходят по тропе…

Итан снял мокасины и растянулся на кровати. Он закурил, глубоко затянувшись.

— Каких неприятностей?

— Поселенцы. Я слышал, наверху уже все решено. 22 апреля начнется заселение, захват индейской земли к югу от спуска Чероки. Они столкнут лбами всех: белых колонистов с племенами индейцев, страшно подумать, что может произойти. Армия, наверняка, пошлет нас в качестве наблюдателей, а то дай им волю, так они захапают себе и резервацию индейцев… Чует мое сердце, бедным индейцам ничего не останется. Раньше мы этих поселенцев выставляли как преступников… А теперь что? Встречать их с распростертыми объятиями?! Добро пожаловать! Хватайте, сколько хотите и сможете!

Итан еще раз затянулся, отвлеченно посмотрев на струйку дыма от сигареты.

— Да, если дела и дальше так пойдут, то, глядишь, через пару лет и спуск Чероки окажется у белых. Правительству надо отдать должное: оно так изощренно втягивает в конфликт все индейские племена.

— Проклятие! Для нас, индейцев, стало привычным, что нас, как ненужный хлам, перемещают с одного места на другое! Погоди, скоро все забудут, что здесь были земли индейцев. Все это станет территорией белых. И как назло уже не осталось ни одного клочка земли, на который бы нас можно было согнать! — Ну что тут скажешь… Итан кивнул:

— Белые называют это прогрессом.

— Зря твой отец бросил свое дело! Немало пользы бы он принес, если бы продолжал торговать на спуске Чероки.., особенно сейчас.

Итан сидел, скрестив ноги и упершись локтями в колени.

— Думаю, что да. Он ладил и с белыми и с индейцами. Но он скучал по родным. Он уже старый, часто болеет и считает, что перед смертью должен пожить с родственниками.

— Он должен думать и о сыне. Итан нахмурился:

— Они меня не признают. Папа рассказывал мне, что мой дядя так и не простил отцу, что он женился на чейенке. Не думаю, что они будут рады моему приезду. Но я не виню отца. Он должен пожить с родственниками, ведь он не видел брата пятнадцать лет! К тому же он пишет, что часто болеет. А там, среди родственников, он под присмотром. Мне следовало бы навестить отца. Пожалуй, я так и сделаю летом.

— Ну, и правильно. — Гектор вынул из кармана рубашки носовой платок и высморкался. — Правда, горячие денечки будут у нас весной и летом. Эти поселенцы прибавят нам хлопот. Они налетят на эти земли, как мухи на дерьмо, ты же знаешь, какие они жадные. —Вечно норовят отхватить то, что им не принадлежит, кусочек пожирнее да полакомее, хапнуть побольше. А индейцы? Разве могут они оставаться равнодушными? От всего этого озвереешь. Словом, скучать не придется.

Итан устроился поудобнее.

— И думать не хочу об этом сейчас. Мне надо выспаться, не отвлекай меня своими разговорами. — Он протянул руку и положил сигарету на столик за кроватью.