ТВЕРСКАЯ ВОЙНА

В 1373 году резко обострились отношения рязанского князя с Мамаем: «Пришли татары ратью из Орды от Мамая на Рязань, на великого князя Олега Ивановича, и грады его пожгли и людей многое множество избили и пленили, и со многим полоном отошли восвояси».

Интересно, что узнав о набеге Мамая на Рязань, московский князь Дмитрий Иванович со своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем двинули рати к Оке, но не на помощь рязан-цам, а для защиты собственных земель. Похоже, Дмитрию Ивановичу было чего опасаться. Ведь к 1373 году московский князь прекратил платить дань Мамаю. Олег Иванович тоже не заплатил татарам. Может быть, какие-то известия об очередной смене власти, пришедшие из Сарая, подтолкнули рязанского князя на этот опрометчивый шаг. По свидетельствам летописей в 1372 – 1373 годах «в Орде замятня была, и многие князья Ордынские между собою избиены были, а татар бесчисленно паде».

Но если Олег Рязанский и договаривался с Дмитрием Московским совместно не платить дань, то помощи от московского князя во время набега татар не дождался. Отношения Москва – Рязань оставались напряженными. Так или иначе, но после 1374 года в конфликт с Мамаем вступили почти все русские великие князья.

В марте 1375 года состоялся новый съезд князей уже в несколько ином составе. Князя Михаила Тверского на нем снова не было. Пока князья совещались в Переяславле, 5 марта из Москвы в Тверь бежали Некомат Сурожанин и Иван Васильевич Вельяминов. Они о чем-то беседовали с князем Михаилом Александровичем и поехали из Твери в Мамаеву Орду. Сам тверской князь после этого срочно уехал в Литву, к своему родственнику великому князю литовскому Ольгерду.

31 марта князь Василий Дмитриевич Кирдяпа, старший сын Дмитрия Константиновича Нижегородского, послал в Нижний Новгород «воинов своих и повелел Сарайку и его дружину розно развести». В более поздней летописи о том же сказано откровеннее: князь послал воинов «убить Сарайку и дружину его». Понятно, что Василий Дмитриевич выполнял общее решение князей, принятое на съезде.

Рассмотрим подробнее ситуацию с Сарайкой. На Русь едет посольство из Орды. Только недавно, в 1371 году, великий князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович считал Мамаева ставленника в Орде законным государем и ездил к нему, за огромные деньги перекупая ярлык на великокняжеский стол. Значит, это не что иное, как нападение на представителей законной власти. Далее, дружину посла берут в плен. Видимо, на почетных условиях, с сохранением оружия (даже не отняли луки!). Татар не развели врозь, и жили они в черте города, под небольшой охраной. Только этим попустительством можно объяснить, почему пленные татары оказали столь активное сопротивление: Сарайка «взбежал на вла-дычен двор со своею дружиною, и зажег двор и начал стрелять в людей, и многих уязвил людей стрелами, а иных смерти предал, и захотел еще и владыку застрелить и пустил на него стрелу. И прошла стрела, коснувшись оперением только края подола мантии епископа. Это захотел окаянный и поганый того ради, дабы не одному ему умирать; но Бог заступился за епископа… Сами же татары тут все были убиты, и ни один из них не уцелел».

С точки зрения татар, убийство послов – это непрощаемое преступление. Связать князей круговой кровавой порукой – возможно, это была идея митрополита Алексия. Ведь тогда все участвовавшие в съезде князья будут бояться мести Мамая и уже поэтому совместно выступят против него.

Однако в 1375 году мести из Орды за убийство послов не последовало. Дело в том, что в Сарае было не до того. В этот год новгородцы на семидесяти ушкуях двинулись вниз по Волге. Они нанесли «визит» в города Булгар и Сарай. Причем правители Булгара, наученные горьким опытом предыдущих набегов, откупились большой данью, зато ханская столица Сарай была взята штурмом и разграблена.

Этот поход не был следствием какой-то целенаправленной политики русских князей. Просто поволжские города с самого начала «великой замятни» стали легкой добычей для новгородских речных пиратов. Деятельность ушкуйников приносила убытки не только ордынским ханам, но и московскому и нижегородскому князьям, однако никто из них так и не смог эту деятельность пресечь. Богатая добыча с каждым годом привлекала все больше и больше ушкуйников на Волгу. Поход 1375 года был, видимо, самым крупным по численности ушкуйников.

Отсутствие серьезного сопротивления и сказочная добыча вскружили ушкуйникам головы, и, разграбив Сарай, они двинулись еще дальше к Каспию. Когда ушкуйники подошли к устью Волги, их встретил хан Салгей, правивший Хазтороканью (Астраханью), и немедленно заплатил затребованную дань. Мало того, в честь ушкуйников хан устроил грандиозный пир. Захмелевшие воины совсем потеряли бдительность, и в разгар пира на них бросились вооруженные татары. Все ушкуйники были перебиты. Только эта расправа сумела несколько умерить пыл речной вольницы. Но ушкуйные походы на Волгу продолжались и потом, правда, уже без такого размаха.

Тем временем 13 июля 1375 года из Мамаевой Орды в Тверь вернулся Некомат Сурожанин (Вельяминов остался в Орде) с послом Мамая, «ко князю к великому, к Михаилу, с ярлыком на великое княжение и на великую погибель христианскую граду Твери», – как пишет тверской летописец. Князь Михаил чуть раньше Некомата возвратился в Тверь из Литвы. Далее события развивались очень быстро. Михаил Тверской, «имея веру лести бесерменской… нимало не пождав, того дня (13 июля. – Прим. авт.) послал на Москву ко князю к великому Дмитрию Ивановичу, целование крестное сложил, и наместников своих послал в Торжок и на Углич Поле ратию».

А уже 29 июля князь Дмитрий Иванович Московский, «собрав всю силу русских городов и со всеми князьями русскими соединившись», миновал Волок Ламский, направляясь к Твери. Под его знаменами шли нижегородско-суздальские, ростовские, ярославские, серпуховской, смоленский, белозерский, кашинский, можайский, стародубский, брянский, новосильский, оболенский, тарус-ский князья «и все князья Русские, каждый со своими ратями». С севера к Твери поспешила новгородская рать – с Михаилом Тверским у Новгорода были свои счеты.

Обратим внимание на сроки. От объявления войны Михаилом Александровичем до наступления на Тверь объединенной армии прошло всего две недели. Возможно ли собрать такую «представительную» армию со всех концов Руси в столь короткие сроки? Уж не была ли эта армия собрана заранее? На съезд князья пришли со своими дружинами (время-то опасное). А после съезда никто не разъехался. Прямо с этими дружинами все князья тут же выступили в поход, возможно, подтягивая по пути дополнительные силы.

И еще непонятно – в чем причина такой спешки Михаила Тверского? Михаил не первый год княжит. Он уже получал от Мамая обещания помощи и ярлык на Владимирский престол. Однако помощи тогда не дождался, а значит, не имел никаких оснований надеяться на это теперь. Даже с помощью Ольгерда ему не удалось одержать над Дмитрием Ивановичем решительной победы. Почему же он теперь так спешит?

Возможно, ответ следует искать в том, что сказали князю Михаилу Иван Вельяминов и Некомат. Обещали они нечто такое, что позволило Тверскому князю уверовать в свою победу. Это могло быть только одно: якобы готовящийся бунт против Дмитрия Ивановича в Москве. Сигналом к началу этого бунта должны были послужить слова тверского князя о сложении крестного целования. Тогда с ханским ярлыком и поддержкой Ольгерда Михаил занял бы великокняжеский престол. Однако никакого бунта не произошло. Заявление Михаила Александровича поставило его против всей антиордынской коалиции и послужило сигналом для выступления уже подготовленной к войне армии. Все это дает основания думать, что бунт был выдуман не самим Вельяминовым. За спиной Вельяминова и Некомата стоял скорее всего тот же митрополит Алексий. Таким образом, все произошедшее с Тверским княжеством было хорошо продуманной и блестяще проведенной провокацией.

За это Ивану Вельяминову, очевидно, князь пообещал должность московского тысяцкого. А Некомат, как купец-сурожанин, имел некий коммерческий интерес. Как и всегда, провокаторы получили совсем не то, что им обещали. В летописи сообщается под 1379 годом: «Того же лета пришел из Орды Иван Васильевич тысяцкий, и обольстивше его и перехитрив, поймали его в Серпухове и привели его на Москву», где 30 августа он был казнен. Казнь Вельяминова была, насколько известно, первой публичной смертной казнью в истории Москвы. Некомат Сурожанин будет казнен через четыре года «за некую крамолу бывшую и измену».

Вышло так, что даже Ольгерд не смог помочь своему родственнику – тверскому князю, ведь это означало бы для него выступить против всех русских князей. Не получив поддержки, после месячной осады Твери Михаил Александрович капитулировал. Он признал верховенство московского князя, отказался от претензий на Владимирское княжение и подписал союзный договор с Москвой. Послом о мире выступал тверской епископ Евфимий. 3 сентября 1375 года войска русских князей оставили Тверь.

Докончальная грамота 1375 года третейским судьей по спорным делам между Дмитрием Ивановичем Московским и Михаилом Александровичем Тверским называет великого князя рязанского Олега Ивановича. Выбор на первый взгляд странный, но для тех времен закономерный. Олег был единственным великим князем, не стоящим ни на стороне Твери, ни на стороне Москвы. Более подходящую кандидатуру для исполнения этих обязанностей найти было затруднительно.

НАЧАЛО СМУТЫ НА МИТРОПОЛИИ

Стремление митрополита Алексия к примирению оказалось лицемерным. Константинопольского патриарха и его посла Кип-риана, их идеи и их стремление к объединению всех православных князей Алексий использовал как орудие для решения своих политических задач.

Более того, митрополит Алексий попытался очернить Ольгер-да в глазах православных людей. Всплыла темная история 1347 года, когда трое придворных Ольгерда – Кумец, Нежило и Круглец – были осуждены князем на смерть якобы за нежелание исполнять языческие обряды. Казненные были канонизированы под православными именами – Антония, Иоанна и Евста-фия и стали известны как Виленские святые. Поздние источники прямо говорят о причастности к этой канонизации митрополита Алексия и константинопольского патриарха Филофея.

Но гонений православных людей в Литве при великом князе Ольгерде не было. Более того, сам Ольгерд был крещен по православному обряду и женат на русской православной княжне. Следовательно, митрополит Алексий сознательно исказил историю.

Киприан знал очень многое о митрополите Алексии и о его «стиле работы». Но именно неэтичность митрополита, столь ярко проявившаяся во время Тверской войны, стала последней каплей, после которой Киприан счел возможным требовать от патриарха Филофея раздела митрополии. От имени литовских князей он написал и доставил в Константинополь грамоту «с просьбою поставить его в митрополиты и с угрозою, что если он не будет поставлен, то они возьмут другого от латинской церкви».

Киприан стал митрополитом Литвы 2 декабря 1375 года. Но патриарх Филофей не отказался от своей мечты объединить Русь: «Чтобы древнее устройство Руси сохранилось и на будущее время, то есть чтобы она опять состояла под властью одного митрополита, соборным деянием законополагает, дабы после смерти кир Алексия кир Киприан получил всю Русь и был одним митрополитом всея Руси».

В начале 1376 года из Константинополя к митрополиту Алексию прибыли два посла – протодьяконы Георгий Пердика и Иоанн Докиан. Они сообщили о решении патриарха Филофея. Судя по дошедшим до нас сведениям, Алексий отнесся к подобному повороту событий спокойно. Конечно, он прекрасно понимал, что Константинополь не будет терпеть вечно его самоуправства в делах митрополии. Кроме того, Алексий был уже стар. Пришла пора думать о преемнике.

Алексий знал, что князь Дмитрий Иванович прочит в митрополиты своего духовника и по совместительству печатника Митяя.

Митяй начинал свою карьеру коломенским священником, был замечен князем Дмитрием Ивановичем и сумел втереться ему в доверие. Сохранился словесный портрет Митяя: «Возрастом не мал, телом высок, плечист, рожаист, браду имея плоску и велику и свершену, словесы речист, глас имея доброгласен износящь, грамоте горазд, петь горазд, чести горазд, книгами говорити горазд, всеми делы поповьскими изящен и по всему нарочит был».

Однако главное достоинство Митяя в глазах великого князя состояло, видимо, в том, что он не был связан ни с какой группировкой при московском дворе. Во всех вопросах для него главным было лишь мнение великого князя, «и того ради избран был изволением великого князя во отчьство и в печатники, и был Митяй отец духовный князю великому и всем боярам старейшим, но и печатник, так как носил с собой печать князя великого».

Но несмотря на многочисленные достоинства, этот человек, видимо, был для престарелого Алексия еще менее симпатичен, чем Киприан.

Судя по Никаноровской летописи, Киприан в 1376 году сам приехал в Москву. Там князь Дмитрий Иванович ему сказал: «Есть у нас митрополит Алексий. А ты почто встаешь на место живого митрополита?» Он же пошел с Москвы на Киев и там живяше». Но так ли это известие достоверно?

Патриарх Филофей поставил Киприана митрополитом только над литовскими землями, а митрополию всея Руси Киприан должен был унаследовать лишь по смерти Алексия. Представляется странным, что придя на должность, Киприан сразу стал нарушать данные в Константинополе инструкции. Тем более что само его поставление было именно результатом нарушения Алексием соборных правил и установлений патриарха. Скорее, в летописи эта фраза просто отражает точку зрения Дмитрия Ивановича на по-ставление митрополитом Киприана. Московский князь, готовя почву для Митяя, заостряет внимание на том, что Киприан был «рукоположен впрок», при живом митрополите Алексии. Это, по мнению князя, является достаточным поводом, чтобы сместить Киприана и поставить на его место своего человека.

8 то же время до нас дошло известие о том, что в 1376 году послы литовского митрополита приходят в Новгород и предлагают новгородцам признать над собой власть митрополита Киприа-на. Им отвечают: «Шли князю великому. Если примет тебя князь великий митрополитом всей Русской земли, и нам будешь митрополит». И слышав ответ новгородский митрополит Киприан, и не слал на Москву к князю великому».

Налицо попытка перетянуть в свою митрополию тех, кто, видимо, высказывал ранее недовольство политикой Алексия. Но новгородцы отказались. Других свидетельств о том, что Киприан предлагал епископиям великой Руси перейти под его юрисдикцию, нет. Видимо, других попыток и не было. Ведь перетянув часть княжеств в свою митрополию, он создал бы опасный прецедент на будущее.

9 июня 1376 года Киприан прибывает в Киев и возглавляет временно отделенную Литовскую митрополию. А в это время в Москве князь Дмитрий Иванович упорно продвигает своего печатника в митрополиты. В начале весны 1376 году Митяй был пострижен в монахи, а затем назначен архимандритом московского Спасского монастыря. Понятно, что Дмитрию Ивановичу удобно работалось по схеме «князь + премьер министр-митрополит». В паре с Алексием он действовал всю предыдущую жизнь, весьма успешно приращивая московские владения.

Алексий по-своему тоже желал объединения православных земель (вспомним, в начале своей карьеры он пытался наладить отношения с Литвой и ездил для этого в Киев). Но он быстро понял, что просто не сможет угодить всем. Ведь каждый из феодалов раздробленной Руси действовал только в своих интересах и ни в чем не хотел поступаться своими выгодами даже для общерусских целей. Большинству феодалов такие цели были попросту непонятны. Да и сам Алексий, в силу своего происхождения из московских бояр, тоже был не в состоянии полностью воспринять идею объединения всех русских земель. Он был патриот, но патриот Московского княжества, а не всей Руси.

Но никто не вечен. Хранитель княжеской печати, видимо, тоже умелый организатор и администратор, Митяй, по мысли Дмитрия, должен был стать достойной заменой Алексию. Однако Алексий в Митяе своего преемника не увидел. Несмотря на то что Дмитрий «нудил» его, «порой бояр старших посылая, порой сам приходя», чтобы тот благословил Митяя в свои преемники, митрополит отказался, мотивируя это тем, что Митяй «новоук» (новичок) в монашестве. Однако митрополиту не было безразлично, кто займет его место. Он предложил компромиссное решение: сделать митрополитом опытного в духовной жизни и весьма уважаемого игумена Сергия Радонежского.

Призвав к себе Сергия и не сказав ему, в чем дело, митрополит надел на него, «яко некое обручение», драгоценный крест с мощехранительницей. После этого Алексий объяснил ему, что хочет найти достойного продолжателя своего дела и Сергий кажется ему подходящим человеком. Он точно знает, что с его кандидатурой согласятся все – от первых «и до последних». Для начала Сергию надлежит принять епископский сан.

Крест Сергий отклонил, объяснив, что от юности не был «зла-тоносцем», а на предложение «зело оскорбился». И хотя митрополит «много изрек старцу словес от божественных писаний, сим хотя его к своей воли привести», тот «никак не преклонился» и попросил не продолжать, пригрозив иначе уйти из этих пределов. Алексий, ничего не добившись, отпустил его в монастырь.

Наверное, Алексий был очень убедителен в своих цитатах. Но Сергий никогда не был властолюбцем, хотя был приближен к князьям и митрополиту, а порой выполнял их поручения. Он не умел властвовать и не хотел уметь. Сергий был одушевлен идеей любви к ближнему и служил братии «аки раб»: носил воду, рубил дрова, пек для всех хлеб. В отличие от старых монастырей Троицкий не блистал богатством. Сергий с братией вели нищенскую жизнь. Но среди иноков появились и обеспеченные люди. Однажды Сергий из-за отсутствия хлеба голодал четыре дня. На четвертый он пошел наниматься в плотники к одному из состоятельных старцев своей обители. Целый день он трудился в поте лица, после чего старец расплатился с ним «решетом хлебов гнилых». Сергий служил всем, не различая на достойных и недостойных, как солнце светит, не различая – кто ближе, тот и греется в его лучах (см. Приложение 3 – Житие Сергия Радонежского).

Сергий считал, что у человека нет права на власть над другими людьми. И он жил по этому принципу. Самой своей жизнью он показал пример бескорыстного служения идее, общему благу – идеал, до сих пор формирующий менталитет русского человека. Для Сергия принять из рук Алексия власть митрополита – значило отказаться от самого себя.

А Киприан, пока жив был Алексий, пребывал в Киеве. Позже он писал о своей тамошней деятельности: «Пока был я в Литве, много христиан из горького плена освободил; многие язычники познали от меня истинного Бога и к Православной вере святым крещением пришли. Церкви святые ставил, христианство утвердил…». И подчеркивал свою лояльность великому князю Московскому: «Не вышло из моих уст слово на князя на великого на Дмитрия ни до ставления, ни по поставлении…»

Киприан даже приказал во время соборных служб петь «многие лета» сначала московскому князю, «а потом иным».

Для священника поминать князя в церкви первым – значит не признавать над этим князем никакой светской власти. То есть Киприан не признавал над Дмитрием Ивановичем власти ордынского хана. Киприан и позже никогда не молился о мусульманских царях. В сочетании с тем, что Киприан стал первым митрополитом всея Руси без санкции хана Орды, эти действия представляют из себя четкую политическую программу.

Утром 12 февраля 1378 года умер митрополит Алексий. Ми-тяя он так и не благословил, но под давлением князя и бояр «умолен был и принужен» и перестал против него возражать. Однако были распущены слухи, что Алексий, умирая, благословил Ми-тяя. Киприан этому не верил: «А что клевещут на митрополита, брата нашего, что он благословил его на те вся дела, то есть ложь».

Князь Дмитрий Иванович, видимо, еще колебался в выборе – он уговаривал Сергия Радонежского «восприяти архиерейства сан». Но тот опять отказался. И князь решился: «по великого князя слову» Михаил-Митяй «на двор митрополичий взошел» и стал там жить, не имея на то никакого права.

Возможно, митрополит Алексий, сам того не желая, воспитал в князе Дмитрии Ивановиче пренебрежительное отношение к церковным святыням. Для обычного светского человека и даже для князя общение с высшими церковными иерархами было делом нечастым и потому торжественным, вызывающим «дрожь в коленках». Митрополит всея Руси был для них почти небожителем. Князь же Дмитрий с детства чуть ли не ежедневно общался с митрополитом Алексием по государственным светским вопросам. Поэтому для московского князя стало обыденностью то, что для других было окружено ореолом святости.

Самоуправство Дмитрия Ивановича и его ставленника вызвало общественное негодование в Москве против Митяя: «был на нем зазор от всех человек, и многие негодовали о сем». Видимо, и Сергий не скрывал, что не признает самозваного митрополита. В ответ Митяй «начал на святого вооружаться». Князь полностью находился под влиянием своего духовника. Сергию и его обители грозила опала.

ВОЙНА В ВЕРХНЕМ ПОВОЛЖЬЕ

С 1375 года Нижегородское княжество стало ежегодно подвергаться набегам татар Мамаевой Орды. Походы эти были местью – за убийство в Нижнем Новгороде послов и за то, что Дмитрий Константинович, вместе с другими князьями, ходил походом на Тверь. Нижегородские войска предпринимали активные ответные действия. Таким образом, с 1375 года в верхнем Поволжье велась почти непрерывная война. В ее рамках зимой 1376 – 1377 года был совершен поход нижегородских и московских сил на подчинявшийся в это время Мамаю Булгар.

Как пишут летописи, «тoй же зимой князь великий Дмитрий Иванович послал князя Дмитрия Михайловича Волынского ратью на безбожных Болгар, а князь Дмитрий Константинович Суздальский послал сына своего князя Василия и другого сына своего князя Ивана, а с ним бояр и воевод и многих воинов, и пришли они к Болгарам в великое говение, месяца марта в 16 день, в понедельник на вербной неделе. Поганые же бесерменове (так на Руси называли мусульман. – Прим. авт.) вышли из града, против них, стали на бой и начали стрелять, а иные с града гром пущаху, стращая нашу рать, а другие самострельные стрелы пу-щаху, а иные выехали на верблюдах, кони наши полошающе. Наши же никак же устрашились грозы их, но крепко против стояли в бою и устремились единодушно и поскакали на них; они же, окаянные, побежали в град свой, а наши следом, бьючи, и убили их бесермен числом 70…»

Получается, что город Булгар уже весной 1377 года был вооружен пушками, которые «с града гром пущаху». Это первое упоминание о применении пушек в Восточной Европе. Но оружие это имело лишь психологический эффект. Видимо, русские воины уже были знакомы с действием пушек, и поэтому не испугались их грохота. Похоже, больше пушек помешали русским верблюды. Видимо, от незнакомого им крика и запаха этих животных кони русских дружинников начали беспокоиться. Но, после взаимной перестрелки булгарские воины обратились в бегство, а русские устремились за ними и убили семьдесят мусульман.

Этого оказалось достаточно для того, чтобы сломить волю булгарских правителей. Видимо, булгарские князья сочли, что все равно не смогут удержать город, если русская армия сейчас приступит к осаде. Как сообщает Троицкая летопись: «И выехали из города князья болгарские Асан и Махмат Султан, и били челом князю великому и другому 2000 рублев, а воеводам и ратям 3000 рублев». По сведениям других летописей, князья московский, нижегородский и сама рать получили в равных долях – по 1000 рублей. После чего князья подписали с Булгаром мир на выгодных условиях и возвратились домой. А в Булгаре был посажен русскими князьями даруга – чиновник, собирающий таможенные пошлины.

К 1377 году основными претендентами на власть в Орде были Мамай, контролирующий почти все территории западнее Волги, и Урус-хан, контролирующий восточную часть Золотой Орды – Синюю Орду. Интересно, что в переводе с тюркского Урус-хан – это «русский хан».

Летом же 1377 года «перебежал из Синей орды за Волгу некий царевич, именем Арапша, и восхотел идти ратью к Новгороду к Нижнему».

Арапша – это ордынский хан Арабшах. 1375 годом датируются монеты Арабшаха, отчеканенные в Сарае. В 1377 году Арабшах был изгнан из Сарая Урус-ханом и перекочевал в Наровчат. Таким образом, восточный претендент на ханский престол, Урус-хан, на которого, возможно, сделали ставку князья Дмитрий Константинович и Дмитрий Иванович, в этом же году захватил столицу Золотой Орды.

Вероятно, эти действия русских князей и «Русского хана» были как-то согласованы. Дмитрий Константинович Нижегородский неоднократно бывал в Сарае. Наверняка он имел там немало осведомителей и доброхотов.

Так или иначе, но Нижегородский и Московский князья начинают совместные действия и против прежнего врага Урус-хана – Арапши.

Князь Дмитрий Константинович, узнав о появлении Арапши в мордовских землях, послал весть своему зятю – великому князю московскому. «Князь же великий Дмитрий (Иванович) собрал воинов многих и пришел ратью к Новгороду к Нижнему в силе тяжкой, и не было вести про царевича Арапшу и возвратился на Москву, а послал на них воевод своих, а с ними рать Владимирскую, Переяславскую, Юрьевскую, Муромскую, Ярославскую; а князь Дмитрий Суздальский послал сына своего князя Ивана, да князя Семена Михайловича, а с ними воевод и воинов многих… И пришли они за реку Пьяну, и пришла к ним весть, что царевич Арапша на Волчьей воде».

Получив известие, что враг далеко, русские войска «расслабились». Не выставив охранения, принялись охотиться и пьянствовать, и оказались совершенно не готовы к неожиданной атаке татар. Это общеизвестная история. На Пьяне русские войска потерпели сокрушительное поражение от внезапно напавших татар Мамаевой Орды, которых привели мордовские князья. В битве погиб и князь Иван, сын Дмитрия Константиновича см. Приложение 9 – Битва на Пьяне).

Можно предположить, что с помощью Мамаевых татар мордовские князья попытались избавить свои земли от новоявленного хана Арапши. Но тот бежал и от многочисленной русской армии, и от Мамаевых татар. А пришедшие в мордовский край изгонять Араб-шаха мамаевы татары внезапно напали на армию нижегородцев и москвичей, а затем еще и обрушились на ставший после разгрома русской армии беззащитным Нижний Новгород.