АКУЛЫ ТОРГОВОГО БИЗНЕСА

В это время в Западной Европе начиналась эпоха Возрождения. Уже проснулся в Италии интерес к античному наследию. Уже создал свои бессмертные произведения Данте Алигьери, писал свои сонеты Франческо Петрарка, и итальянцы смеялись над фривольными новеллами Джованни Боккаччо. Философы в Парижском и Пражском университетах уже вели богословские и научные споры.

Но в целом жизнь европейцев того времени была тяжелой и беспросветной. После каждой войны территорию Европы наводняли плохо организованные и не подчиняющиеся никаким законам банды наемников. Большая часть государей была совершенно бессильна перед бандитским беспределом и феодальной анархией. Западная Европа была сосредоточена исключительно на своих собственных проблемах. Эпоха крестовых походов закончилась. Везде, где европейцы пытались насадить свое влияние силой оружия, они потерпели сокрушительное фиаско. Единственным жизнеспособным государственным образованием крестоносцев оказался Тевтонский орден. Но и он остановил свое продвижение на восток, столкнувшись с сопротивлением Литвы и Новгорода. В XIV веке немцы предпочитали не воевать с Русью, а торговать с ней. Все большую экономическую и политическую силу набирала Ганза – союз североевропейских приморских городов.

Императором Германской империи под именем Карла IV в это время был славянин, король Чехии, а папы римские находились под жестким контролем французской короны в Авиньоне знаменитое Авиньонское пленение пап продолжалось с1309по1377 год).

Между Англией и Францией шла начавшаяся в 1337 году Столетняя война. В 1356 году в битве при Пуатье цвет французского рыцарства был разгромлен англичанами, а в 1358 году во многих французских провинциях вспыхнула крестьянская война, вошедшая в историю как Жакерия. В 1360 году в Бертиньи французы вынуждены были подписать невыгодный для них, а потому временный мирный договор с Англией.

Но все же европейская политика в эту эпоху оказывала существенное влияние на земли, находящиеся в составе Золотой Орды. Предприимчивые купцы из итальянских городов-государств, особенно Венеции и Генуи, стремились не только выгодно торговать со странами Ближнего востока и Причерноморья, но и влиять на них, используя свои политические и финансовые рычаги, преследуя более обширные коммерческие цели.

Наибольшее влияние на Русь эпохи Куликовской битвы оказала Генуя, поэтому мы будем обращать свое внимание в основном на нее. Средневековая Генуя была городом купцов. Вообще, нигде в Европе купечество не достигало такого экономического и политического могущества, как в городах северной Италии. Нигде в торговую деятельность не вовлекались столь широкие слои населения. Путешественник, проезжавший через Венецию незадолго до Великой чумы 1348 года, пришел к заключению: «Весь народ здесь – купцы». О генуэзцах говорили также: «Генуэзец – значит купец». Действительно, именно крупное купечество задавало тон всей экономической, социальной и политической жизни в городах северной Италии.

В XIV веке происходит постепенная смена доминирующего типа крупного купца: странствующий по суше или по воде торговец, подвергающий себя всем опасностям и невзгодам, превращается в предпринимателя, который сидит в своей конторе и ведет дела преимущественно при посредстве агентов и переписки.

Все большее значение для купечества приобретает грамотность, образованность. Развивается математика. Происходит переход с римских на арабские цифры с применением нуля, что значительно упрощает расчеты. В бухгалтерии начинает использоваться принцип двойной записи дебет-кредит). Итальянские купцы ведут запись своих доходов и расходов в журналах, занося туда также и все могущие пригодиться им сведения. Возникают практические руководства по торговой деятельности.

Чтобы в ходе дальнейшего исследования лучше понять мотивы поступков генуэзцев порой шокирующих своей циничностью), разберемся в морали итальянского купца XIV – XV веков.

У делового человека того времени было два облика. Он сочетал культуру с коммерцией, религиозность – с рациональностью, благочестие – с аморальностью. Освобождая политику от нравственности, он был «макиавеллистом до Макиавелли». Он пытался перестроить отношения между моралью и религией таким образом, чтобы вера в Бога не служила препятствием для не слишком чистых операций.

Во множестве деловых документов, оформлявших сделки, находим мы обращения: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа и святой Девы Марии, и всех святых в раю, да ниспошлют Они нам блага и здоровье, на море и на суше, и да умножатся наши дети и богатства, и да спасены будут наши души и наши тела!» 

В расчетных книгах купцов и торговых компаний велись особые «счета бога». Сюда вносились те суммы, которые купцы жертвовали на бедных и богоугодные заведения, – с тем, чтобы застраховать свои души от посмертных неприятностей. С Творцом обращались, как с членом купеческой компании, и размеры Его доли зависели от величины прибыли, полученной компанией. Таким образом, Бог был прямо заинтересован в том, чтобы даровать предпринимателям максимальный доход. К XV веку в Италии были в ходу выражения «человек, стоящий столько-то тысяч флоринтов». Мышление на коммерческий манер, склонность видеть самые различные стороны действительности сквозь призму расчета проявляются во всем. В расчетной книге венецианца Яко-по Лоредано содержится запись: «Дож Фоскари-мой должник за смерть моих отца и дяди». После устранения врага вместе с его сыном купец на противоположной странице счета удовлетворенно делает пометку: «Оплачено».

Итак, для генуэзского и венецианского купца добро отождествлялось с пользой, добродетель – с выгодой, а зло – с убытками. Заботы о спасении души не служили препятствием для купцов в их торговле с язычниками и мусульманами. Баснословные прибыли давала торговля рабами-христианами. Так, приток рабов в Геную и Венецию из Причерноморья в XIV веке был огромен и начал сокращаться только с 80-х годов XIV века. Часть рабов оседала в Крыму, остальные переправлялись в Италию и Францию. Характерно, что женщины стоили особенно дорого. По нотариальным актам и другим архивным материалам установлены и цены на рабынь. После русских выше всего ценились черкешенки; татарки стоили дешевле.

Положение рабов было исключительно тяжелым. В Венеции оно закреплялось рядом законодательных актов XIII века. Провинившихся могли подвергнуть любым пыткам и казням. Дети рабыни становились рабами, даже если она вступала в брак со свободным. Католика нельзя было обратить в раба, а относительно других христианских конфессий строгих установок не существовало.

Таким образом, Генуей фактически управляли купцы и финансисты. Генуэзская республика оказалась первым западноевропейским государством, в котором политика и вся государственная машина были направлены на службу торговым интересам купечества.

Так, например, в 1344 году в Генуе был принят закон, который запрещал торговцам отправляться без оружия дальше Сицилии или Майорки. Военные и политические мероприятия Генуи были направлены на повышение прибыльности торговли генуэзских купцов. Таковы были войны Генуи с конкурентами Пизой и Венецией, такова была и политика Генуи в Византии и Причерноморье.

Генуэзцы появились на северных берегах Черного моря еще в XII веке, а в середине следующего столетия в 1261 году) за помощь, оказанную ими императору Михаилу Палеологу в сокрушении латинского владычества в Византии, получили исключительное право торговли на Черном море и одновременно добились запрещения торговать здесь венецианцам это запрещение, впрочем, действовало недолго).

Цели генуэзцев в отношении византийцев можно выразить словами Иоанна Кантакузина императора Византии Иоанна VI): «Задумали они не малое: они желали властвовать на море и не допускать византийцев плавать на кораблях, как будто море принадлежит только им…»

Между тем Византия в то время страдала от внутренних раздоров и от нападений турок. Гражданская война в Византии закончилась лишь в начале 1355 года, когда император Кантакузин добровольно оставил престол и ушел в монастырь. Вместе с ним оставил престол патриарха и ушел на Афон патриарх Филофей. К власти пришли император Иоанн V Палеолог и патриарх Каллист.

Династия Палеологов удерживала за собой византийский трон и занимала его до последнего дня существования Константинополя. Но сама власть империи была уже очень слаба. В западных владениях страны господствовали сербы, восточные провинции стали жертвой турецкой агрессии. На островах и в самом Константинополе хозяйничали генуэзцы и венецианцы.

Первоначально итальянские купцы появились на Черноморском побережье как покупатели товаров, идущих в Европу по шелковому пути. Завязав торговые связи, они строили свои жилища, которые постепенно превращались в торговые кварталы в городах и в укрепленные поселения. Из гостей итальянцы стремились превратиться в хозяев Черного моря. Для этого им нужно было контролировать все удобные порты и торговые центры, причем не просто контролировать, но и сделать их самообеспечиваемыми, независимыми от Византии и Золотой Орды. Венецианцы острие своей экспансии в Причерноморье направили в Тану нынешний Азов близ устья Дона). Им удалось заселить там ряд кварталов и добиться самоуправления. Генуэзцы в 1266 году добились от ставленника Золотой Орды в Крыму Мангу-хана передачи им во владение Кафы.

Вскоре после того как генуэзцы основали в поселке Кафе свою торговую факторию, их давние конкуренты – венецианцы – сумели обосноваться в Солдайе нынешний Судак). Генуэзцы утвердились в Галате на противоположном от Константинополя берегу Босфора). Отсюда Генуя могла контролировать всю морскую торговлю между Средиземным и Черным морями.

Отношения итальянских колоний с Золотой Ордой не всегда были добрососедскими: нападения на пришельцев из Италии совершались при всех ханах конца XIII – первой половины XIV веков – Токте, Узбеке и Джанибеке. Причиной негативного отношения татар к итальянским купцам была работорговля, которой те активно занимались, причем продавали в рабство в том числе и татар. Арабский хронист рассказывает, например, как в 1308 году хан Токта собрался отомстить «генуэзским франкам в Крыму, Кафе и северных владениях за разные дела, о которых ему сообщили, в том числе за захват ими детей татарских и продажу их в мусульманские земли». Но когда к Кафе двинулись войска, генуэзцы «узнали о приближении их, приготовили свои корабли, отплыли в море и ушли в свои земли, так что татары не захватили ни одного из них. Тогда Токта забрал имущество тех из них, которые находятся в городе Сарае и примыкающих к нему местах». Позднее генуэзцы, разумеется, возвратились в Кафу, а Золотая Орда не могла все время держать крупные воинские силы на черноморском берегу. К тому же, постоянно воевать с итальянцами татарским владыкам было просто невыгодно. Подавляющую часть времени между итальянскими купцами и татарами шла взаимовыгодная торговля.

Кроме того, жесткий порядок взимания дани, установленный в Золотой Орде, способствовал работорговле. Вспомним песню о Щелкане – там баскак за недоимки забирает в рабство самих должников или их родственников.

Эль-Омари пишет о татарах Золотой Орды: «Иногда они ставятся данью в трудное положение – в годы неурожайные, вследствие падежа скота или вследствие сильного выпадения снега и утолщения льда. Они продают тогда детей своих для уплаты своей недоимки».

В 1343 году произошли беспорядки в Тане и в Кафе. Видимо, итальянцы, воспользовавшись смутой в Орде из-за убийства хана Джанибека), решили забрать себе больше власти. В Тане венецианцами в драке был убит наместник хана. Татары ответили посылкой карательного отряда, город был взят приступом и разгромлен. Венецианцам было запрещено впредь посещать Тану. Таким образом, их попытка захвата города провалилась.

Аналогичный инцидент, закончившийся избиением татар, произошел с генуэзцами в Кафе в 1344 году. Хан потребовал от генуэзцев немедленно покинуть город и пристань и, получив отказ, приступил к осаде города. Осада шла очень вяло. В феврале 1344 года осажденные генуэзцы организовали удачную вылазку – сожгли осадные машины и перебили до 5000 татар. Осада города была снята, но война продолжалась. По инициативе папы Климента VI 13 июля 1345 года между венецианцами и генуэзцами, до этого враждовавшими между собой, был заключен союз против хана. Папа объявил крестовый поход против татар. Однако организовать его не удалось.

Следует заметить, что в XIV веке папы объявляли крестовые походы ничуть не реже, чем в веке XII. Но большая часть этих воззваний так и оканчивалась ничем. Желающих отдать свою жизнь за веру в католической Европе становилось все меньше, да и влияние самих пап было в XIV веке невелико.

Итальянские купцы несли большие убытки от того, что была прервана торговля с Ордой. Они стали искать мира с ханом. Переговоры венецианцев с татарами закончились подписанием мира в Сарае в 1347 году. По договору восстанавливались привилегии, данные венецианцам при хане Узбеке; по-прежнему устанавливались льготные торговые условия в Тане и половецкой степи; венецианцам был сделан ряд дополнительных уступок: товары освобождались от весовых сборов, таможенные сборы не должны были превышать 5% стоимости товаров. Текст договора с генуэзцами до нас не дошел, но он, по-видимому, был аналогичен договору с венецианцами.

После гибели Джанибека наступает долгий перерыв в нападениях татар на причерноморские владения итальянцев – до 1396 года. Причина тому – новая политика крымского темника Мамая – любимца хана Бердибека. Уже в 1357 году генуэзцы, которые в течение почти ста лет своего присутствия в Крыму владели только одной Кафой, основывают свою колонию в Чембало (Балаклаве) и начинают возводить здесь неприступную цитадель. По договору 1358 года Ордой были сделаны существенные уступки в пользу венецианцев. Они приобрели право торговать в Сол-дае (Судаке), куда ранее въезд им был запрещен. Кроме того, таможенные сборы, взимаемые в пользу хана, были снижены до 3%.

Но этого итальянцам было уже мало. Почувствовав слабость ордынской власти, во время «великой замятни» они бросились «ловить рыбу в мутной воде» сетями.

ВРЕМЯ БЕСПРЕДЕЛА

КНЯЖЕСКАЯ ОХОТА

Рассвет позолотил купола церквей Москвы, залил алым светом бревенчатую городскую стену. Зарумянились наличники княжьего терема, веселые блики разлетелись от вывешенных намедни для просушки на тын горшков.

Хлопнула тяжелая дубовая дверь терема. На крыльцо, на ходу завязывая плетеный пояс, вышел отрок в ладных сапожках и расшитой красными узорами белой рубахе. Зевнул во весь рот, поежился от утреннего холодка. Хотел было вернуться за свиткой, но передумал: «Чай не зима, не замерзну. А то еще попадусь на глаза ключнику, мигом осерчает. Дескать, чего без дела лытаешь? У-у, змей подколодный! Нет на него управы… Даром что князь меня жалует. Эх, был бы я боярином, небось не посмел бы мне ключник ухи драть!»

Мишка Бренок, княжий отрок, даже зажмурился от удовольствия, представив себе страшную кару злому ключнику. Вздохнул – боярином Мишка был только в мечтах. Отрок мотнул головой, отгоняя напрасные мысли, воровато огляделся и одним махом вскочил на высокие перила крыльца. Опасно балансируя, огляделся. На востоке во всей своей утренней красе поднималось солнце. Осеннее, не жаркое, оно только щекотно гладило лицо тонкими золотистыми лучами.

Мишка тихонько засмеялся от непонятной радости и широко раскинул руки, приветствуя Солнышко. Одними губами торопливо зашептал с раннего детства вытверженную молитву Дажьбо-гу – Солнцу. Боги – они все слышат, а лихим людишкам дворовым вовсе лишнее слышать не надобно. Не ровён час донесут ключнику, что княжий отрок поганым богам молится – несдобровать тогда! И князь от розг не спасет.

Еще раз оглядевшись, Мишка украдкой осенил себя косым солнечным крестом. Виновато глянул на солнышко и спрыгнул с перил. Подумал и перекрестился еще раз по православному обычаю – на всякий случай, чай крещеный все-таки.

На заднем дворе послышался шум – заскрипели засовы, сонные голоса о чем-то вяло переругивались. Мишка тут же вспомнил, что сегодня наконец-то будет долгожданная радость – соколиная охота. В предвкушении потехи крутнулся на каблуке, юркнул в дверь и сломя голову помчался в княжескую спальню – будить Дмитрия. А то всю охоту проспит…

Через час они уже мчались по широкому полю на резвых, холеных конях. Справа от Дмитрия скакал Бренок. Сзади ехали младшие сокольники и десяток дружинников, приставленных к князю для охраны. А впереди скакали, возглавляя колонну всадников, дядька Плещей и Федор Жила, старший сокольничий – худой, как оглобля, старичок с большим крючковатым носом, вызывающе торчащим над куцей седой бородой и жиденькими усами. На левой руке Жилы сидел белый сокол – царский подарок.

Сокола подарил юному князю сам царь Навруз. Подарил этим летом, когда батюшка Алексий возил Дмитрия в Орду, как он сказал, знакомить с царем. Но с тех пор все как-то не было случая опробовать этот ханский подарок в деле. Сокол – Ак-Темир, белое железо по-татарски, или, как его уже любовно окрестил Жила – Артемий, видно, чуял уже, несмотря на закрывающий глаза колпачок, что везут его на охоту. Артемий нервно пощелкивал клювом и вертел во все стороны головой, а иногда даже перебирал нетерпеливо лапами.

Рядом с князем ерзал в седле, смешно повторяя повадки Артемия, неугомонный Бренок – клацал зубами и нервно вертел в разные стороны головой.

Дмитрий, глядя на выкрутасы Мишки, хотел было рассмеяться, но отчего-то застеснялся. Оглянувшись назад, он окинул взглядом полтора десятка едущих следом всадников и важно нахмурил брови. Нет. Он смеяться не будет. Бренку можно, он просто отрок, хоть и старше Дмитрия на год. А вот ему, князю, так себя вести неподобно. Однако сердце Дмитрия все же сладко замирало в предчувствии грядущего праздника. Раньше он только однажды видел из окна, как собираются на соколиную охоту. Охотится тогда ездил его отец князь Иван Иванович Красный, а Дмитрия по малолетству решили не брать. А много ли разглядишь из окна? И вот теперь все это – для него! Он целых две недели уговаривал Плещея, а потом Жила обещал ему, что научит, как запускать соколов, и даст ему пару раз пустить красавца Артемия со своей руки.

– Все. То самое место! – Жила осадил коня и оглянулся назад.

– Стоять! Всем стоять! Приехали! – замахал руками Плещей.

Впрочем, вся небольшая кавалькада и без того уже остановилась. Дружинники привычно разъехались в стороны, оцепив место, где остановился князь, широким полукругом, и принялись со скучающим видом осматривать расстилающееся перед ними поросшее камышом болотце. Руки их, однако, привычно лежали на положенных поперек седла луках, со стрелой наготове.

– Видишь, княже, – Федор Жила оглянулся к Дмитрию, хитро, по-стариковски прищурившись, – вот в таких болотцах самая птица и есть. Сей час мы пугнем ее из лука, а как птички-то взмоют, так и запустим соколиков, – и он посмотрел выжидающе в лицо князя.

Дмитрий хотел было сказать что-нибудь солидное в ответ, но во рту у него пересохло от волнения, и князь лишь утвердительно кивнул.

– Ну, с Богом, – Жила, распустив узелок, отвязал лапку Артемия от своей левой руки. Его примеру последовали и другие сокольники, освобождая от пут своих соколов. Потом Федор Жила решительно махнул правой рукой.

Один из сокольников натянул лук и пустил над болотом пронзительно свиристящую татарскую стрелу со свистком. В камышах тут же шумно забили крыльями, и через секунду над зарослями взлетела целая стая серых селезней.

– Ага! – Жила растянул губы в азартной улыбке и снова махнул рукой: – Пускай по одному!

Одна за другой в небо взлетали быстрые, как молния, хищные птицы. Набрав высоту, они кидались из поднебесья вниз, на беспорядочно мечущихся над болотом селезней. Некоторые утки, сбитые соколами, падали прямо в болото, но большей частью, соколам удавалось удержать добычу в своих когтях, и тогда эти хищные красавцы, стремительно пикируя каждый к своему хозяину, бросали у ног его коня окровавленных уток и селезней, а затем садились на подставленную руку.

У Дмитрия перехватило от восторга дыхание.

– Это что, – бубнил где-то сбоку Жила. – Вот сейчас Хроменький по ним вдарит… Хотя и Хроменький тоже… А вот Черкес! Смотри, как Черкес пошел!..

– А когда же Артемия запускать будешь, дяденька?! – полюбопытствовал неуемный Бренок.

– Сейчас, сейчас… Пусть он сперва запах крови почует. Как летает он, ух! Пуще любого прочего… Ну, кажись, самая пора ему развернуться. – И Федор, сняв с головы Артемия колпачок, замахнулся и бросил его в небо.

– Да-а… – только и смог выговорить Дмитрий.

А Бренок, так тот просто открыл от удивления рот. Артемий падал на испуганно мечущихся над болотом.

Наконечник стрелы со свистком. Наконечники таких стрел снабжались костяными свистунками, которые издавали при полете стрелы пугающий звук.

Свистящие стрелы использовались для устрашения противника, для подачи сигналов и для спугивания дичи птиц, как стрела, цепко подхватывал их и бросал одну за другой всадникам под ноги. А Федор запускал его снова и снова. Десятилетний князь смотрел на Артемия и, кажется, сам летал вместе с ним, снова и снова с яростью обрушиваясь на бестолковых селезней.

А потом Жила дал ему самому запустить Артемия. Один раз. Больше не разрешил. Сказал, что почему-то нельзя сразу…

Они уже ехали обратно, когда в голову Дмитрию пришла правильная, как он сам сразу оценил ее – княжеская – мысль.

– Какой хороший подарок сделал мне царь… Навруз. Я и не знал, что сокол – это так… Так лепо. Надо мне в ответ тоже какой-нибудь подарок царю сделать.

Услышавший это Плещей как-то странно, нехорошо хмыкнул. А Бренок посмотрел на Дмитрия удивленно.

– Ты что же, не ведаешь еще?..

– Чего не ведаю?

– Ну, про царя Навруза…

– А что я про него должен знать? – пожал плечами Дмитрий. – Хороший такой дядька. Только что татарин. Ну, так у них там, в столице, все татаре…

– Помер он, твой Навруз. Некого благодарить… Ты че, и вправду не слыхал еще?

– Нет, – Дмитрий удивленно уставился на Бренка. – А ты-то откуда?

– Да мне Митяй говорил давеча. Я думал, он и тебе… Там у них снова война была. Из Синей степи пришел какой-то другой татарин, ну и Навруза нашего… – Бренок сделал выразительный жест большим пальцем по горлу. – А потом и всю семью его, и всех деток. И бабку его, Тайдулу, тоже прирезал, и еще всякого народа тьму… Так что у нас теперь другой царь. Только я имени его не запомнил. Надо будет снова Митяя спросить…

Десятилетний князь прекрасно помнил лицо царя Навруза. Толстые, криво усмехающиеся губы, грустные усталые глаза и холеную руку с пухлыми пальцами, унизанными разноцветными перстнями. Царь, беседуя о чем-то татарской скороговоркой с отцом Алексием, все гладил Дмитрия по голове и приговаривал время от времени:

– Якши, якши бола… – хороший мальчик.

А Дмитрию почему-то было страшно стоять рядом с этим, пахнущим одновременно конским потом и какими-то восточными благовониями, человеком. И еще Дмитрий вспомнил густую цепь царских отроков – нукеров. Они все время ездили следом за царем и стояли вокруг с обманчиво скучающими лицами. Князь глянул на едущих следом за ним дружинников. У царя Навруза таких вот было намного больше. И во всех церквях молились за царское здравие люди…

– Да верно ли Митяй сказал? – с надеждой в голосе переспросил Дмитрий.

– Вернее некуда, – беззаботно кивнул Бренок. У едущего впереди Федора Жилы к седлу была приторочена целая связка убитых Артемием птиц. И из этой связки сочилась, капала под ноги княжьему коню кровь.