СКАНДАЛ В МОСКВЕ

В 1378 году к новому константинопольскому патриарху Мака-рию из Москвы пришла грамота «с жалобою на облако печали, покрывшее их очи вследствие поставления митрополита Киприа-на, с просьбою к божественному собору о сочувствии, сострадании и справедливой помощи против постигшего их незаслуженного оскорбления».

Уж не сам Митяй ли был автором этого цветистого послания?

Известно, что, узнав о смерти митрополита Алексия, патриарх Макарий «тотчас пишет в Великую Русь ни в коем случае не принимать кир Киприана и своими грамотами ту Церковь вручает архимандриту оному Михаилу, о котором знал, что он находится в чести у благороднейшего князя кир Дмитрия, и снабжает его грамотами, чтобы он прибыл сюда (в Константинополь. – Прим. авт.) для поставления в митрополиты Великой Руси…»

По прибытии в Константинополь Киприан «нашел обстоятельства неблагоприятными для достижения своей цели» и вынужден был оставаться в томительном ожидании, «питаясь тщетными надеждами».

Однако ждать пришлось недолго. Весной или летом 1379 года Иоан V с сыновьями бегут из башни Анема к Мураду. Султан в уплату за помощь потребовал с них ежегодной дани и ежегодного двадцатитысячного вспомогательного войска. Иоанн V согласился и 1 июля 1379 года при помощи турок вошел в Константинополь. В столице начались уличные бои. К 4 августа он добился капитуляции своих противников. Андроник бежал в Галату, а патриарх Макарий был низложен на соборе.

Ничего не зная о переменах в Царьграде, летом 1379 года из Северо-Восточной Руси в Византию почти одновременно отправились епископ Дионисий Суздальско-Нижегородский и Митяй со свитой. Перед этим, весной 1379 года, в Москве «по повелению князя собрались епископы». Дело в том, что, согласно церковным правилам, епископа мог поставить не только митрополит – его могли также избрать другие епископы на соборе. И на Руси такой прецедент уже был. Митяй захотел сидеть на митрополичьем месте не «чернецом», а епископом, чтобы спасти свой авторитет. Конечно, княжий печатник не мог доказать церковным иерархам великой Руси, что он более достойный претендент в митрополиты, чем Киприан. Но собрав их княжим велением, приведя их к княжьей воле, Митяй мог доказать епископам, что только такого, как он, они и достойны.

«Ни един же от них не дерзнул говорить супротив Митяя, но только Дионисий, епископ Суздальский». Дионисий, в отличие от других епископов, не явился на поклон к Митяю и не просил у него благословения по приезде в Москву. На собрании епископов Дионисий «много возбрани князю великому, говорил: «Не подобает так делать».

Дмитрий хотел поставить Митяя в епископы законным образом, с соблюдением всех норм. После отказа Дионисия это стало невозможно, так как цена этого епископства была бы такой же, как и цена самозванного митрополитства. Поэтому Дмитрий не стал настаивать.

Но узнав о намерении Дионисия ехать в Константинополь, чтобы обличить Митяя, Дмитрий посадил мятежного епископа под арест. Дионисий прибегнул к хитрости. Он пообещал не ходить в Константинополь без разрешения князя и поручителем в том назвал Сергия Радонежского. Такого поручительства оказалось достаточно, и князь его выпустил. Дионисий же, «не помедлив и недели сбежал по Волге в Константинополь», «подставив» таким образом своего поручителя. Весьма сомнительный с этической точки зрения поступок, который к тому же доставил Митяю удовлетворение: «Митяй же большее оправдание себе и дерзновение стяжал, а на Дионисия поношение и негодование».

Серьезная опасность угрожала Сергиевой обители. Митяй прямо высказывал намерение разорить его монастырь. Но не успел.

«КУНЫ И ФРЯЗИ»

Москву Митяй покинул в двадцатых числах июля 1379 года, а уже 26 июля он переправился через Оку. Провожали его торжественно, многочисленной была и его свита: шесть митрополичьих бояр, три архимандрита, два переводчика, один печатник, множество игуменов, попов, дьяконов, монахов, «и люди дворовые, и слуги митрополичьи». Кроме того, с Митяем в Константинополь поехал посол московского князя «болший боярин» Коче-вин-Олешинский.

Митяй тщательно подготовился к отъезду: «по всей митрополии с попов дань сбирал и оброки и пошлины митрополичьи». Запасливый печатник увез с собой немалую казну и ризницу митрополичью. Но этого ему показалось недостаточным. Митяй выпросил у князя «хартии» – чистые листы пергамента, снабженные княжеской печатью, намереваясь, видимо, обратиться в случае нужды к ростовщикам, под княжескую гарантию.

Посольство пошло через Орду. Хан Тюляк (ставленник Мамая) дал Митяю ярлык на митрополию (см. Приложение 5 – Ярлык Митяю). Митяй в ответ обязался поминать хана Орды в молитвах перед Дмитрием Ивановичем. Это тем более интересный факт, что покровитель Митяя – князь Дмитрий Иванович находился в это время в состоянии войны с Мамаем и за год до того, летом 1378 года, разгромил посланную Мамаем армию Бегича на реке Воже. Признавая хана Тюляка и управляющего от его имени Мамая законными правителями Руси, Митяй, выходит, вступил в противоречие с политикой московского князя Дмитрия Ивановича.

Побывав в ханской ставке, посольство двинулось дальше, к Черному морю, вероятно, в Кафу. Генуэзцы дали Митяю корабль, на котором он отправился к Константинополю. Но, уже находясь в Босфорском проливе, Митяй внезапно умер. Судно несколько дней оставалось в море, недалеко от Золотого Рога, так как послы не могли решить, к какому берегу им приставать. Дело в том, что в это время Константинополь очередной раз был блокирован с моря «друзьями» очередного претендента на императорский престол – генуэзцами. Наконец тело Митяя погрузили в барку, «привезоша его мертвого в Галату, и тут он погребен был». То есть Митяй был похоронен на принадлежащей католикам-генуэзцам зе мл е.

После смерти Митяя «бысть в них (послах. – Прим. авт.) замятня и недоумение». Скоро, однако, они решили в Москву посла не слать, назад без митрополита Великой Руси не возвращаться, а заменить Митяя другой кандидатурой.

То есть, по мнению верноподданных слуг Дмитрия Ивановича, князю было абсолютно все равно, кто будет митрополитом, только бы не Киприан. Мало того, сама идея, не спросив князя, по подложным документам ставить кого-то случайного в митрополиты всея Руси, отлично характеризует отношение московских послов к своему князю, ко Вселенскому патриарху, к Русской митрополии и Православию в целом. Заметим также, что константинопольская патриархия, таки поставившая на митрополичий престол совершенно случайного человека, полностью оправдала такое к себе отношение.

«И была промеж них распря и разногласие: одни хотели Ивана в митрополиты, а другие Пимена». Архимандрит Иван Петровский «был первый общему житию начальник на Москве», т. е. был главой первой в Москве общежительской монашеской обители – киновии. Он был соратником Сергия Радонежского и Дионисия Суздальского. Присутствие такого человека в свите Митяя можно объяснить только тем, что Иван был «молчальником» не только в монашестве, но и в вопросе о митрополии и митрополите, и поэтому ничем не скомпрометировал себя в глазах князя и Митяя.

За Ивана стояли клирики, за Пимена – бояре (неудивительно, ведь он был архимандритом Переяславля-Залесского – города князя Дмитрия). «И много думали меж собой, и встали бояре за Пимена… а Ивана оставили поругана и отринуша его». Иван оскорбился и пригрозил, что расскажет патриарху о готовящемся обмане. Его не сразу, но все же заковали «в железа» и заперли, а затем «написали грамоту на той хартии (с княжеской печатью. – Прим. авт.), которая говорила: От великого князя Русского к царю и к патриарху. Послал я к вам Пимена. Поставьте мне его в митрополиты. Его одного избрали на Руси, и кроме него иного не нашли».

Новый Вселенский патриарх Нил был избран только в июне 1380 года, то есть русские послы прожили в Константинополе около восьми месяцев. Когда наконец Вселенскую кафедру занял Нил, послы поспешили к нему со своей грамотой. «Явлена же была сия грамота всему собору, ее же прочитав царь и патриарх, отвечали Руси и рекли: С чего вдруг пишет русский князь о Пимене? А есть на Руси готовый митрополит – Киприан, его же прежде давно поставил пресвященный Филофей патриарх. Того и мы отпускаем на Русскую митрополию. Кроме же того иного не требуем поста вить».

Тогда русские послы прибегли к надежному средству решения дел – взяткам: «Рассулили посулы и раздавали и тем и другим, едва утолиша всех».

И патриарх назначил разбирательство.

Киприан тоже явился к патриарху, «прося получить помимо Киева и Великую Русь».

Вот тут-то москвичам пригодились бумаги с княжескою печатью. Они назанимали серебро в долг на имя великого князя у генуэзцев и мусульман под проценты, так как собранной со всей Руси казны на серьезное разбирательство явно не хватало.

Разобравшись, в чем дело, Киприан почти не защищается и не настаивает на своей правоте. Видимо, у него уже не осталось иллюзий относительно хода разбирательства и решения патриарха: «…и через несколько дней, придя в священный собор, он заявил, что пришел не для суда, а для того только, чтобы искать и получить, что назначил ему собор своим письменным деянием, если это окажется правильным; в противном случае он готов довольствоваться тою только частью, в которую поставлен, а от прочего уже отказался. Так он сказал и… тайно убежал, ни с кем не простившись».

Киприан знал, что византийские церковные каноны требуют личного присутствия на суде обвиняемого. То есть это бегство было попыткой сохранить за собой хотя бы литовскую митрополию.

Между тем патриарху поступил донос о том, что Пимен – подставное лицо (возможно, его автором был архимандрит Иван). Видимо, столь вопиющий факт смутил даже подкупленный собор. Возмущенный неожиданным обстоятельством патриарх Нил, призвав послов и поставив их перед собором, пригрозил произнести на них самое тяжкое и страшное отлучение. «Они же, треклятые, не убоялись Бога за содеянные ими обманы и не страшась отлучения, утверждали, что и слова и дела их правдивы, и в доказательство принимали отлучение на свои головы».

«Треклятые» – очень удачное определение для московских послов. Так и видятся их нахально улыбающиеся лица – мокрому дождь не страшен! Они уже преступили все запреты, нарушили все законы, поэтому угрозы купленного ими же патриарха Нила им просто смешны.

Возникла заминка. Греки решили быть особо пунктуальными в следовании протоколу. Собор пригласил Феофана Никейского, одного из советников патриарха Филофея, хорошо посвященного в дело поставления Киприана митрополитом всея Руси. Заранее не предполагалось участие Феофана в соборе, и московских денег он не получал. Поэтому, несмотря на то что патриарх лично дважды объяснял ему, что именно хочет от него услышать, Феофан ответил уклончиво, что поставление Киприана «считал и считаю каноническим. Если же архиереи, которые вместе со мною участвовали в его составлении, признают его незаконным и неканоническим, то я им не противоречу».

Тогда русские послы пустили в ход еще одно средство давления на собор – они пригрозили «латинами», то есть совсем недавно бравшими Константинополь, генуэзцами.

В результате решение собора и патриарха звучало так: «Во-первых: рукоположить Пимена в митрополиты Великой Руси наименовав его и Киевским по древнему обычаю этой митрополии… во-вторых: митрополит Киприан должен быть изгнан не только из Киева, но и вообще из пределов Руси, поелику он получил эту церковь обманом и, как сказано, поставлен неканонически, еще при жизни законного митрополита… Но по снисхождению, имея в виду, что он ушел тайно и не находится налицо, дабы мог быть совершенно осужден по законам, постановляем, чтобы он оставался митрополитом только Малой Руси и Литвы…».

«Если же митрополит Киприан скончается прежде него (Пимена. – Прим. авт.), то он примет в свое управление и Малою Русь с Литвою и, подкрепляемый благодатию всемогущего Бога, будет пасти тамошний христианский народ и один именоваться до конца своей жизни Киевским и всея Руси… А после него на все времена архиереи всея Руси будут поставляемы не иначе как только по просьбе из Великой Руси».

Таким образом, не отбрасывая до конца идею об объединении двух митрополий, патриарх сделал Пимена законным наследником митрополии Малой Руси и Литвы при живом Киприане, хотя по аналогичному обвинению Киприан только что был осужден!

СМЕРТЬ ОЛЬГЕРДА

В 1377 году умер великий князь литовский Ольгерд. Судя по тому, как уважительно отзывается о литовском князе Троицкая летопись, которую редактировал Киприан, Ольгерд был опорой митрополита в Литве. Хотя известно, что великий князь Литвы за свою долгую жизнь (он прожил 82 года) не раз менял веру, крестился, легко переходил из католичества в православие и наоборот, а в душе оставался язычником. Недаром в историю этот князь вошел под своим языческим именем – Ольгерд.

Однако перед смертью, возможно под влиянием Киприана, Ольгерд окончательно принял православие под именем Александра. Вообще, Троицкая летопись, написанная под редакцией Кип-риана, описывает литовского князя очень уважительно. Наверное, именно таким, как Ольгерд, виделся митрополиту идеальный правитель Единой Руси. «Не столько силою, сколько умением воевал… всех же братьев своих Ольгерд превзошел властью и саном, никогда пива и меду не пил, ни вина, ни кваса кислого, и великоумство и воздержание приобрел себе». Это рассуждение о воздержании Ольгерда от вина, пива и меда приобретало особенно острый характер в связи с тем, что рядом с ним под тем же самым 6885 (т. е. 1377-м) годом был помещен рассказ о сокрушительном поражении, понесенном русским войском на реке Пьяне и вызванном легкомыслием и невоздержанностью воевод: «А где нашли в закромах мед или пиво и напивались до пьяна без меры, ездят пьяные, по истине за Пьяною пьяные».

После смерти Ольгерда осталось одиннадцать его сыновей, между которыми началась борьба за литовский престол. Известно, что Киприан был противником одного из претендентов – Ягайло. В этом вопросе он впервые сошелся во мнении с князем Дмитрием Московским – тот не только не поддерживал Ягайло, но и оказывал помощь его соперникам.

Зимой 1377 – 1378 года князь полоцкий Андрей Ольгердович, старший сын Ольгерда, из-за столкновения с братьями оставил Полоцк и бежал на Русь, во Псков. Псковичи приняли его у себя князем. «Прия его» и великий князь Дмитрий Иванович. Вспомним, что в 1373 году Андрей Полоцкий вместе с другими литовскими князьями разорял посад и окрестности Переяславля-Залес-ского. Впрочем, на подобные вещи среди князей было не принято обижаться: у князя работа такая – ходить в походы и грабить соседей. В 1378 году Андрей Ольгердович, изгнанный противниками из родного Полоцка, стал служебным князем Пскова и союзником Дмитрия Ивановича Московского.

Зимой 1379 – 1380 года Андрей Ольгердович вместе с Владимиром Андреевичем Хоробрым и московским воеводой Боброком-Волынским вторглись в Новгород-Северскую землю. Взяли Труб-чевск и Стародуб. Дмитрий Ольгердович, князь Трубчевский, выступил на их стороне. Но в целом поход оказался неудачным, и Дмитрию Ольгердовичу со всей семьей и боярами пришлось бежать в Москву. Московский князь принял его на службу и отдал Дмитрию в кормление тот самый Переяславль-Залесский, который шесть лет назад грабил его старший брат Андрей.

Князя, который получал удел во временное пользование, в уплату за службу, называли служебным князем. Это был в полной мере «князь по найму» – он приходил на службу со своей дружиной и выполнял некоторые обязанности военного и управленческого характера, а в награду за это получал доходы со специально отведенных для него территорий. Так, Дмитрий Ольгердович был служебным князем при Дмитрии Ивановиче Московском. Доходы с личного города Дмитрия Ивановича – Переяславля-Залесского – шли Дмитрию Ольгердовичу как зарплата, за то, что литовский князь со всей своей дружиной нес службу в войсках московского князя. Такие вольные города, как Новгород и Псков, тоже нанимали служебных князей с дружинами для собственной защиты, а порой и для ведения конкретной войны.

МИСТИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Летом 1379 года в Троицком монастыре произошло «чудо» – явление Богоматери Сергию Радонежскому. Интересно явное стремление Сергия распространить молву о явлении Богородицы и ее обещании оберегать монастырь. Это нетипичное для Сергия поведение (обычно он стремился либо скрывать происходящие с ним «чудеса», либо ссылаться на их естественные причины) можно объяснить желанием защитить свой монастырь, а также воздействовать на князя, убеждая его, что Божья правда на стороне Сергия и его сподвижников.

С этого чуда начался труднообъяснимый, на первый взгляд, поворот политики московского князя. «Переубеждение» Дмитрия происходило в умело созданной мистической атмосфере, нагнетанию которой способствовала череда неудач, преследовавших князя.

Осенью1379 года у Дмитрия Ивановича умирает сын Семен. В этом же году, в декабре, неудачей кончается поход Владимира Андреевича и Андрея Ольгердовича на Литву. Кроме того, опасаясь усилившегося Мамая, Москва возобновляет выплату дани «по старине», но Мамаю этого уже мало. Он собирает огромную наемную армию для разгрома Московского княжества.

В то же время духовник Дмитрия Ивановича – Митяй – уехал в Царьград. Его место занимает Феодор Симоновский, враг Ми-тяя, сторонник Сергия и Киприана. В отсутствие Митяя князь попадает под влияние своего нового духовника.

Влияние же духовников на своих подопечных в средневековой Руси было очень велико. Своего пастыря следовало «почитать и слушаться… во всем, и каяться перед ним со слезами, грехи свои исповедуя без стыда и без страха, а наставления его исполнять и епитимьи соблюдать по грехам своим. Призывать же его к себе в дом часто, да и к нему приходить на исповедь по всей совести, поученьям его с признательностью внимать, и подчиняться ему во всем, и почитать его, и бить челом ему низко: он учитель наш и наставник… Советуйтесь с ним почаще о житии полезном, чтоб удержаться от всяких грехов. Как мужу наставлять и любить жену свою и детей и слуг, как жене слушаться мужа; обо всем советуйтесь с ним всякий день. Исповедоваться же в грехах своих следует перед отцом духовным и открывать грехи свои все, и покоряться ему во всем: ибо заботятся они о наших душах и ответ дадут за нас в день Страшного суда; и не следует ни бранить их, ни осуждать, ни укорять, а если же станут за кого просить, выслушать это, да наказать виновного, по вине смотря, но прежде все обсудив…»

Таким образом, духовник князя был поверенным во все его тайные дела и замыслы, более того, князь спрашивал у духовника совета, как поступить в сложных случаях.

«Отнесись с доверием и любовью к священникам и монахам, во всем покоряйся и повинуйся им, от них получая спасение души. В трудных делах без стеснения спрашивай их совета и о духовном, и обо всем греховном…

А если что повелят священники, все то исполни, каясь в грехах, ибо они суть слуги и молельщики у Небесного царя, дано им от Господа дерзновение просить о полезном и добром для душ и для тел наших, и о прощении грехов, и о жизни вечной».

Новый духовник князя Федор Симоновский был, очевидно, умным человеком и талантливым психологом. Под его чутким руководством Дмитрия Ивановича начинает преследовать мысль о том, что сбывается проклятье Киприана. Дмитрий начинает «замаливать грехи» – он тратит огромные средства на церковное строительство, словно надеясь тем умилостивить судьбу.

Но до Куликовской битвы Дмитрий Иванович так и не примирился с митрополитом Киприаном. На войну с Мамаем московский князь отправился, будучи проклят митрополитом всея Руси.

КТО ТОЛКАЛ МАМАЯ НА ВОЙНУ?

Проникнув в черноморский регион ради сверхприбылей от торговли на шелковом пути, генуэзцы постепенно освоили и местные рынки. Политическая раздробленность в Золотой Орде и иранской державе Хулагидов привели к тому, что поток товаров по шелковому пути к концу XIV века сократился, и резко выросло значение местных ресурсов и торговли с ближайшими соседями.

Генуэзцы обращают внимание на богатую Русь. Возможно, именно они были организаторами и «спонсорами» похода Мамая. В своего рода бухгалтерских книгах Кафы, массариях, нашлись сведения об их переговорах с Мамаем. Генуя в это время располагала огромными средствами, в том числе и для ведения войны. Она была одним из крупнейших банковских центров Европы и успешно применяла свои финансы, торговлю и военные силы для получения еще больших прибылей.

В «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского» читаем: «Мамай же, подстрекаемый лукавыми советниками, которые христианской веры держались, а сами творили дела нечестивых, сказал князьям и вельможам своим: «Захвачу землю Русскую, и церкви христианские разорю…» Вместо православных церквей темник Мамай собирался возвести католические храмы: «Где церкви были, тут ропаты поставлю». Таким образом, автор «Слова о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского», написанного в 1418 году, прямо указывает на то, что Мамай, идя на Русь, действовал как орудие католиков.

Итак, советники-генуэзцы направляют Мамая на Русь. Во время Куликовской битвы на папском престоле находился Урбан VI, который издал буллу, предписывающую «магистру Ордена доминиканцев назначить специального инквизитора «для Руси и Валахии». В булле подчеркивалось право и обязанность инквизитора, пользуясь всеми средствами, какими инквизиция располагает, искоренять «заблуждения» на Руси… Тот же папа предложил насильственно обращать в католичество русских на землях, подвластных Литве, Польше и т. п., применяя со всей строгостью принудительные меры вплоть до телесных наказаний. Понятно, что никаких добрых чувств к католикам на православной Руси не испытывали.

По свидетельству летописей, «фрязи» появлялись в Москве и на севере Руси уже в XIII веке. Некоторые из сурожских торговцев, в основном греки и итальянцы, чтобы приблизиться к русскому рынку, перебрались на постоянное место жительства в Москву. Таково происхождение ряда московских купеческих династий Х1У-ХУ веков: Саларевых, Ховриных, Шиховых. Гос-ти-сурожане привозили в Москву дорогие восточные шелковые ткани поэтому и закрепилось за ними название – сурожский товар), пряности, вина, а вывозили оттуда меха, воск, мед, льняные изделия. В конце XIV века в Москве сформировалась корпорация богатых сурожан, получавших крупную прибыль от торговли с Золотой Ордой, Византией, странами Средиземноморья, а также Востока. Но для того, чтобы в полной мере развернуть свою деятельность на Руси «фрязям» было мало торговать на общих с прочими купцами основаниях.

Генуэзцы во всех землях, с которыми они имели дело, старались основать фактории с наемной охраной, выборными должностными лицами, с консулом, назначаемым из Генуи, с внутренним самоуправлением, с развитой торговой и финансовой инфраструктурой. Такие фактории сильно облегчали им торговлю и в перспективе способствовали постепенному вытеснению с рынка конкурентов – так, генуэзцы практически вытеснили греков с Черного моря и сильно потеснили там венецианцев.

Но ни один православный князь не позволил бы основать на территории Руси независимую факторию католиков. Генуэзцы, действительно, сотрудничали с агентами Папы – миссионерами и францисканскими монахами. Для генуэзцев это был выгодный бизнес. Миссионеры и монахи, путешествуя по странам Востока, собирали информацию, в том числе и для купцов. Но в результате в глазах Дмитрия Ивановича и православных священников все итальянцы были папскими шпионами.

Итак, итальянские купцы имели все возможности, чтобы оценить богатство русских земель. Но они также прекрасно сознавали, что для получения этих богатств им гораздо выгоднее применить силу. Такой силой, находящейся практически у них на содержании, был Мамай.

На каких же условиях генуэзцы могли дать Мамаю денег? Ведь к 1380 году он уже отдал им все южное побережье Крыма. Вряд ли итальянцам были нужны еще земли. В то же время ситуация для Мамая к концу 70-х годов складывалась не лучшим образом: он потерял контроль над русским улусом Московское княжество, а возможно, и другие великие княжества не платили ему дань с 1373 года), не владел Сараем и нуждался в крупных денежных суммах для продолжения борьбы за господство в Орде. Генуэзцы имели возможность финансировать крупные военные мероприятия, такие как найм армии для Мамая. С 1377 года Мамай начинает действовать все более активно и успешно, наносит удары по Руси, подчиняет себе Сурский край, Прикубанье и Северный Кавказ и, наконец, набирает огромную армию для завоевательного похода на Русь. Мы считаем, что итальянцы не просто давали Мамаю деньги в долг. Они откупали у Мамая право на сбор дани в завоеванных с их помощью областях. Так же к 1380 году генуэзцы откупили у Мамая право сбора ордынской дани с Руси.

Видимо, до Руси дошли известия о планах Мамая снова отдать откуп ордынской дани иноземцам. И это естественно вызвало бурю негодования не только среди великих князей, терявших существенную часть своего дохода, но и среди простого народа.

И уж не оттого ли не поддержал на Куликовом поле Мамая Олег Рязанский, что он тоже понимал, кто стоит за Мамаем и чем обернется для Руси его победа?

Лишний довод в пользу нашей гипотезы о генуэзских вдохновителях похода на Русь – поведение Мамая после поражения на Куликовом поле: он, как говорится в «Сказании о Мамаевом побоище», «прибежал ко граду Кафе… И собрав остаточную свою силу, и еще хотел изгоном идти на Русскую землю». И когда по дороге на Русь он был в причерноморской степи перехвачен и окончательно разбит Тохтамышем, «Мамай же прибежал опять в Кафу… и тут убиен был фрязями». Скорее всего, не из-за денег, как говорится в «Сказании» (откуда бы взялись большие сокровища у дважды разбитого полководца?), но или из желания угодить Тохтамышу, или из мести за погибших на Куликовом поле родичей. Вероятно, генуэзцы разочаровались в своем ставленнике, он больше не был им нужен, более того, он мог быть опасен, как беглец от законного хана Золотой Орды. Проще всего было его убить.