Записки прокурора

Безуглов Анатолий
Записки прокурора

      Анатолий Алексеевич Безуглов
      Записки прокурора
      Писатель Анатолий Безуглов - доктор юридических наук, бывший работник прокуратуры - от имени героя повествования рассказывает о деятельности прокурора города. Здесь и прием посетителей, и борьба с такими негативными явлениями, как хищения социалистической собственности, поборы и взяточничество, и поиски без вести пропавших. Разнообразны характеры людей, с которыми встречается прокурор в своей повседневной работе, их судьбы, мотивы преступлений и проступков. Понять их - значит понять человека и тем самым порою предотвратить беду.
      Содержание
      Первое дело
      Через шесть лет
      Доследование
      Эхо
      Встать! Суд идет!
      Случай в горах
      Деньги
      Путь к истине
      Скажи, гадина, сколько тебе дадено?
      Федот да не тот
      ПЕРВОЕ ДЕЛО
      Пусть вас не удивляет, что "Записки прокурора" начинаются с рассказов следователя - свои первые дела я вел именно в этом качестве. И вообще, по моему убеждению, прокурор должен начинать свой трудовой путь со следственной работы, хотя мне могут возразить, что есть немало хороших прокуроров, которые не побывали следователями.
      Да и следователем становишься не сразу, во всяком случае не тогда, когда тебя назначают приказом на эту должность. Настоящее умение, опыт и профессионализм приходят с годами.
      Первые самостоятельные шаги, первые ошибки, промахи, как и первые, даже самые незначительные успехи, не забываются.
      1950 год. Позади Московский юридический институт. Впереди - работа народным следователем прокуратуры района.
      - Мужик - это хорошо, - встретил меня районный прокурор Василий Федорович Руднев. - Не везет нам с женским полом. До тебя две с дипломами приезжали... Одна с ходу не прижилась. Увидела, что тут трамваев нет, а после дождя грязь по колено, укатила, даже не распаковав чемоданов. Другая, наоборот, слишком быстро прижилась. Сына родила. И - поминай как звали. Уехала...
      Хочу тут же сказать, что впоследствии я встречал немало женщин, которые, работая и прокурорами, и следователями, и судьями, и адвокатами, вовсе не уступали нашему брату мужчине...
      Но вернусь к своему знакомству с райпрокуратурой. Помимо Руднева и его секретаря, в ней был еще один работник - следователь Бекетин Илья Николаевич. Он прошел войну и уже почти под самым Берлином был ранен. Началась гангрена, ему ампутировали ступню, но неудачно, перенес несколько операций и в конце концов остался с правой культей выше колена.
      К Бекетину меня и прикрепили стажером. И хотя он был старше меня всего на пять лет и проработал следователем лишь один год после окончания юридической школы, я завидовал его опыту и знанию людей.
      А с прокурором Рудневым я, признаться, общался редко. Его часто посылали уполномоченным от райкома то на посевную, то на уборку, то на кампанию по подписке на займ, то на отчетно-выборное собрание колхозников. Сейчас это может показаться странным, но в те годы такое было в порядке вещей.
      Руднев разъезжал по делам на двуколке, запряженной вороным конем. В прокуратуре была еще одна транспортная единица - серая кобыла с экзотической кличкой Земфира. В экстренных случаях обращались к милиции - в райотделе имелся трофейный "оппель"...
      Вызывает меня как-то Руднев и говорит:
      - Ну, Захар, принимай к производству дело.
      - Как так? - растерялся я, поскольку в стажерах был без году неделю.
      - Да вот так, - сказал райпрокурор. - Илья Николаевич слег, открылись старые раны. Больше некому...
      Руднев передал мне официальное письмо председателя райпотребсоюза Ястребова и акт, который гласил: "11 октября 1950 года экспедитор Кривель получил на базе Ростовского облпотребсоюза товар на сто двадцать пять тысяч* рублей, а привез только на сто десять тысяч. Не хватает рулона зеленого драпа стоимостью в пятнадцать тысяч рублей..."
      ______________
      * Сумма указана в ценах до 1961 года.
      "30 метров драпа, - подумал я. - Целое богатство".
      Сейчас может показаться - ну что такое рулон драпа? В магазинах его полно на любой вкус. А тогда он был редкостью, и справить пальто из драпа мог позволить себе не каждый.
      Первым делом я решил поговорить с председателем райпотребсоюза.
      - Когда приехал Кривель с товаром? - спросил я у Ястребова.
      - Поздно вечером, почти ночью. Обычно приезжал сразу после обеда.
      - Недостача была обнаружена сразу?
      - Да.
      - Ну и как экспедитор Кривель объясняет случившееся?
      - Говорит, что товар отпустили ему полностью, а куда делся драп, он не знает...
      - Как он держался при этом?
      - Выпивши был Кривель и потому говорил не очень-то связно.
      - А чем он объясняет свою задержку с приездом?
      - Да посмотрите сами, все дожди и дожди. - Ястребов кивнул в окно. Дороги развезло. Поэтому, говорит, и задержался.
      - Кто ездил с экспедитором? - продолжал расспрашивать я.
      - Шофер Самыкин и сам Кривель, больше никто.
      - А что за человек Кривель?
      Председатель райпотребсоюза развел руками, но что он хотел этим сказать, было непонятно.
      - Вы лично что о нем думаете? - настаивал я.
      - Он год у нас всего... - ответил Ястребов. - Вроде дисциплинированный, исполнительный... Раньше за ним ничего такого не замечали...
      - Какого такого?
      - Плохого...
      После этого разговора я думал, что историю с рулоном драпа раскручу в два счета: действующие лица известны - экспедитор Кривель и шофер Самыкин, больше никого. Тут особенно мудрить не надо. Виноват кто-то из них двоих, а может быть, и оба...
      На допрос я вызвал их в один день, но Кривеля часа на два раньше.
      В кабинет вошел мужчина лет тридцати, широкоплечий, с крепкой шеей, выше среднего роста, с черной вьющейся шевелюрой. Одет он был в синий двубортный пиджак с изрядно потертыми рукавами. Добрые, чуть грустные глаза смотрели на меня спокойно и доверчиво. Вот эта самая грустинка, видимо, и расположила меня к нему.
      - Расскажите о вашей поездке за товаром, - начал я, когда мы покончили с первичными формальностями.
      Кривель полез в карман, достал мятую пачку папирос.
      - Разрешите?
      Я кивнул. Он закурил.
      - Мы, то есть я и шофер Самыкин, значит, получили на базе товар. Поехали обратно. По дороге заглянули на хутор Зеленый. Там магазин новый открыли, давно я в него хотел заглянуть... Ну, а после отправились домой... Вот и все.
      - И долго вы были в магазине? - спросил я.
      - Минут десять, не больше.
      - А Самыкин? Он с вами ходил?
      - В машине сидел. Товар ведь... - как бы удивился моей недогадливости Кривель.
      - Когда вернулись из магазина, пропажу не заметили?
      - Не было пропажи, это я точно подтверждаю. Осмотрел, пересчитал...
      - Вы больше никуда не заезжали?
      - Никуда. - Экспедитор затушил окурок в пепельнице.
      - А Ястребов говорит, вы приехали пьяным...
      - Пьяный, - усмехнулся Кривель. - Ну, это сильно сказано... Немного выпил, это было. Так сказать, в медицинских целях. На базе проторчали, продрог, как щенок.
      - А где пили? - поинтересовался я.
      - В машине. В Зеленом прихватил четвертинку. А иначе грипп или ангину подхватил бы...
      - Что вы сами думаете по поводу исчезновения драпа?
      Кривель вздохнул.
      - Не знаю что и подумать. - Он некоторое время помолчал и повторил. Нет, не знаю, товарищ следователь.
      И еще одна деталь подкупила меня в нем. Когда он уже подписал протокол допроса и я спросил, что за человек Самыкин, Кривель как-то участливо сказал:
      - Я его мало знаю, но уверен, Николай тут ни при чем. Конечно, на него легко повесить - был под судом Самыкин. Сидел...
      Закончив допрос, я проводил Кривеля до двери.
      Самыкин уже ждал в коридоре. Он бросил на экспедитора вопрошающий взгляд, но, увидев меня, суетливо поднялся со стула.
      Шофер был ниже Кривеля, худощав. В промасленной фуфайке, в кирзовых сапогах со сбитыми каблуками. Кепку-восьмиклинку он держал в руках.
      Я пригласил его в кабинет, куда он вошел с опаской и остановился у самой двери.
      - Садитесь.
      - Спасибо, но я уж как-нибудь постою. Еще испачкаю вам стулья...
      - Устанете, Самыкин, разговор будет долгий, - сказал я.
      - А я не тороплюсь, - усмехнулся он, - как сказал один приговоренный к повешению, когда петля соскочила с его шеи...
      - Мрачно шутите, Самыкин, - заметил я.
      - Что-то ваше учреждение к другому веселью не располагает...
      Не понравился он мне сразу. Эти его шуточки-прибауточки.
      "Конечно, он украл. А теперь заглушает в себе страх, - подумал я. Очень уж ему в кабинете следователя не по себе. Нет бы сразу признаться..."
      - Значит, сидели, Самыкин? - начал я допрос.
      - А что, надо тыкать этим в глаза до гроба? - угрюмо сказал он. - Что Самыкин уже два года не ездит налево, никого не интересует, да? И что не использует машину для поездок к своим зазнобам, как некоторые хорошие вроде Кривеля, не в счет, значит?
      - Во вторник одиннадцатого октября вы куда-нибудь заезжали вместе с Кривелем? - ухватился я за последние слова Самыкина.
      - Не думаю, чтобы этот проклятый драп он... - ответил Самыкин.
      Но я снова повторил свой вопрос.
      - Ездили, - кивнул шофер. - На железнодорожный разъезд Восточный. Там у Кривеля милашка проживает. Зойка ее зовут. Но он просил, чтоб молчок, никому... Борис ведь женат. А жена его прямо волчица. Да что там волчица... Узнает, на месте прихлопнет...
      - А к этой Зое вы вместе заходили?
      - Да нет. Сначала Борис. Обычно я в машине жду. А в тот раз, когда он от нее возвратился, сказал, чтобы я сходил обогрелся. Продрогли тогда мы крепко... Ну, он остался в машине. А Зойка меня чайком напоила. Вообще-то сердечная она девка...
      Отпустив Самыкина, я задумался: кто же мне наврал - Кривель или Самыкин? Как определить? Полагаться на опыт, интуицию и новые доказательства? Что касается опыта, прямо скажем, мне о нем говорить было рано, а интуиция... Тоже похвастать не мог. Нужны другие доказательства. Но где они?
      И я снова допросил Кривеля. Но и второй допрос не дал никакой ясности.
      Экспедитор не отрицал, что раньше заезжал на разъезд, но одиннадцатого октября, по его словам, они с Самыкиным там не были. О своей "милашке", как выразился о Зое шофер, Кривель старался не говорить. Я тоже не углублялся в этом направлении.
      Оставалось одно - самому побывать на Восточном разъезде.
      Я оседлал Земфиру и отправился в путь.
      Вдоль насыпи у разъезда шла лесополоса - приземистые деревья и густой кустарник с пожелтевшей осенней листвой. На разъезде дожидался встречного состава товарняк: железная дорога была одноколейной.
      Я спешился у маленького кирпичного домика, привязал лошадь к топольку у крыльца и постучал в дверь.
      - Вы ко мне? - услышал я сзади женский голос.
      К домику подходила женщина в брезентовом плаще с капюшоном, скрывающим почти все лицо.
      - Наверное, к вам... Я следователь.
      Она достала из-под крыльца ключ, открыла дверь.
      - Проходите, пожалуйста.
      Через крохотные сени мы прошли в комнату. Хозяйка сняла плащ. Она была невысокого роста, чуть полновата. Мягкий овал лица, серые добрые глаза. Русые волосы собраны сзади в пышный узел. Мне показалось, что в ее взгляде промелькнула такая же грустинка, как и у Кривеля.
      Мерно тикали ходики, со стены смотрела на меня картина "Письмо с фронта", вырезанная из "Огонька". Мы присели у небольшого стола, покрытого чистой скатертью.
      - Вы знакомы с Кривелем? - спросил я.
      - Да, я хорошо знаю Бориса, - ответила она, глядя мне прямо в глаза.
      - И давно вы знакомы?
      - Давно. - Она чуть задумалась. - Познакомились еще до того, как он женился.
      - Он часто бывает у вас?
      - Часто, - вздохнула Зоя.
      - А в минувший вторник одиннадцатого числа был?
      Она отрицательно покачала головой.
      - Самыкина вы знаете?
      - Видела несколько раз. Приезжал с Борисом.
      - Самыкин утверждает, что они с Кривелем были у вас во вторник одиннадцатого числа. Вы его, говорит, чаем поили...
      Зоя стряхнула со стола невидимые соринки и, пожав плечами, произнесла:
      - Напутал, наверное...
      Подписывая протокол, она встревожилась.
      - Поверьте, Борис честный человек. Конечно, кто из нас без недостатков? Есть они и у Бориса. Но насчет честности - поверьте мне...
      Ни о каком драпе, естественно, я не спрашивал.
      Вернувшись в прокуратуру, я внимательно прочитал протокол допроса. Под ним полудетским почерком было выведено: "З.Иванцова". Западные графологи утверждают, что по почерку можно определить характер человека. Что ж, если верить им, Иванцова - человек бесхитростный. Может, так оно и было. У меня самого осталось именно такое впечатление.
      Значит, врет Самыкин... Но для чего ему надо было присочинять, что с базы они заезжали к Зое?
      Вечером того же дня я произвел обыск в доме Самыкина. Его самого не было.
      - С работы еще не приходил, - объяснила его жена Анна Ивановна, худая женщина с усталым лицом.
      Наш приход с участковым уполномоченным милиции и понятыми сильно напугал ее. Было видно, она хочет спросить о чем-то, но не решается. Наконец Анна Ивановна не выдержала и подошла ко мне.
      - Скажите, прошу вас, что он сделал? Лучше правду, чем мучиться...
      - Успокойтесь, Анна Ивановна, - смутился я. - Может, ваш муж и не виноват...
      Но в это время участковый, роясь в большом сундуке, воскликнул:
      - Есть, товарищ следователь! Вот посмотрите.
      Он извлек отрез зеленого драпа, точно такого же, как пропавший. Измерили. В куске было три метра.
      - Откуда у вас этот отрез? - спросил я.
      От волнения Анна Ивановна стала заикаться.
      - Коля... Муж... Купил...
      - Когда?
      - Недавно. Во вторник, когда в Ростов за товаром ездил...
      Мы переглянулись с участковым уполномоченным.
      - Утром мы поругались. Не очень чтоб шибко, но он так хлопнул дверью... - рассказывала Анна Ивановна. - Ночью вернулся поздно, усталый, к щам не притронулся, лег спать... На следующее утро встал, глаза виноватые. "Погорячился я, Нюра, - говорит. - Ладно, хватит нам грызться. Я вот что тебе купил". И дает мне этот отрез. "Пальто справь, - говорит. - А то в телогрейке небось стыдно уж ходить..." Ну, я, конечно, обрадовалась. Не очень-то Николай обо мне заботился...
      На следующий день я вызвал Самыкина. Он тоже утверждал, что купил драп в универмаге в Ростове, когда ездил с Кривелем на базу.
      Пришлось ехать в этот универмаг. Я предъявил продавцам в отделе тканей фотографию Самыкина и образец драпа, найденного у него дома. Драп такой в магазине действительно продавали. А вот Самыкина продавцы припомнить не могли.
      Неужели он опять сказал неправду, как и про разъезд?
      Райком партии поручил мне прочитать в железнодорожном клубе лекцию "Об охране социалистической собственности". И вот, придя в очередной раз в больницу проведать Бекетина, я решил посоветоваться с ним, как это сделать поинтереснее.
      - Поменьше общих рассуждений и прописных истин, - посоветовал мне Илья Николаевич. - Покажи лучше на конкретных делах...
      Народа в клубе собралось много, в основном молодежь. Я отнес это за счет того, что после лекции должны были состояться танцы. И особого интереса к лекции не ожидал. Однако я ошибся. Слушали внимательно. Наверное, потому, что я рассказывал о делах, расследованных в нашем районе, о людях и местах, известных присутствующим. Под конец мне задали несколько вопросов. В частности, в одной записке спрашивали, имеются ли у нас нераскрытые преступления. И тут меня осенила мысль рассказать об истории с пропажей драпа. Что я и сделал, попросив тут же, если кому-нибудь что-либо известно об этом, сообщить в прокуратуру.
      Но, увы, на этот призыв никто из зала не откликнулся. А я почувствовал даже какую-то неловкость: чего доброго, подумают, слабак, не может раскрыть такое простое преступление, о помощи просит...
      И надо же такому случиться! Когда я уже одевался, ко мне подошел парень лет двадцати.
      - Мне кажется, я могу вам помочь, - сказал он. - Я видел человека, который украл драп.
      - Как? - От неожиданности я растерялся.
      - Почти так же близко, как вижу вас.
      - Когда, где? - спросил я.
      - Около разъезда Восточного, в тот вторник, о котором вы говорили.
      - А подробнее?
      - Понимаете, я здесь на практике. Сам учусь в железнодорожном техникуме. Мы с Соней Белошапко - она тоже из нашей группы - в тот вечер были возле разъезда. Там стояла грузовая машина около домика... Мы увидели мужчину, который нес тюк. Заметив нас, он повернул в сторону лесополосы. Мы тогда, конечно, не придали этому значения.
      - Лицо запомнили?
      - Да. Он как раз прошел под фонарем.
      Так познакомились мы с Олегом Щетининым. Я попросил его прийти завтра ко мне в прокуратуру вместе с Соней Белошапко. Щетинин обещал прийти, а Сони, к сожалению, в районе не было. Но она должна была вернуться дня через два-три.
      Назавтра утром Олег был у меня в кабинете. Я попросил его составить словесный портрет человека, который нес тюк. Щетинин оказался толковым парнем. Наиболее запоминалось из его описания предполагаемого вора, что тот имел крупный нос с горбинкой и кудрявые волосы. Рост, к сожалению, Олег назвать не мог: человек шел согнувшись под тяжестью ноши.
      Не успел этот неожиданный, но важный свидетель уйти, как у меня появился еще один посетитель - Зоя Иванцова.
      - Товарищ следователь, мне нужно кое-что сказать вам, - произнесла она, когда я предложил ей сесть.
      - Слушаю.
      - Я обманула вас, - сказала она. - Борис, то есть Кривель, приезжал ко мне во вторник одиннадцатого октября. Мы это скрыли от вас. Но это все из-за его жены... Понимаете, мы с ним познакомились лет пять назад. Но он женился на другой. Знаете, как бывает... Мы с Борисом потеряли друг друга из виду. А года два назад я приехала в раймаг что-то себе купить и случайно столкнулась с ним. Борис был выпивши, хотя раньше спиртное в рот не брал. Он открылся мне, что женился неудачно. Постоянные скандалы, ссоры. И еще сказал, что до сих пор думает обо мне... Может, я зря все это вам рассказываю?
      - Продолжайте, - попросил я.
      - Вскоре он приехал ко мне на разъезд... Оказалось, и я не могла его забыть. Вы понимаете?
      Я кивнул. Она от волнения прерывисто вздохнула.
      - Мне так хотелось помочь ему... И действительно, Борис бросил пить, стал лучше относиться к работе. Честное слово, я никогда не уговаривала его уйти от жены. Он мучился. Но по натуре Борис слабохарактерный. Честный, но не волевой. И вот недавно его жена узнала обо всем сама. Как-то она ворвалась ко мне в дом, надеясь застать Бориса. За всю жизнь меня так не оскорбляли. Тогда я твердо решила больше не встречаться с ним. Во всяком случае до тех пор, пока он не примет, наконец, какое-нибудь определенное решение... А в тот вторник одиннадцатого октября Борис снова приехал... Когда его вызвали сюда, он растерялся и не сказал правды. Да и мне велел молчать о своем последнем приезде: могло дойти до жены. Но когда мы узнали, что вы подозреваете Самыкина в краже драпа и даже произвели у него обыск, то поняли - все это из-за нас. И решили признаться...
      Соня Белошапко, как и говорил Щетинин, появилась через три дня. Это была худенькая девушка в пестрой кофточке и темной юбке.
      - Вы следователь, да? А я Соня Белошапко. Значит, так, я говорила с Олегом и все знаю. Я тоже видела человека с тюком и смогу... - Она говорила так быстро, что мне пришлось прервать ее.
      - Хорошо, хорошо, - улыбнулся я. - Давайте лучше приступим к делу.
      Я объяснил, что от нее требуется, усадил за стол, дал бланк протокола допроса и ручку, попросив как можно точнее и подробнее описать внешность того, кто похитил драп.
      Тут меня вызвали к прокурору. И когда я вернулся минут через двадцать, Соня протянула мне листок. Я взял его и в первое мгновение даже растерялся.
      - Что это? Неужели вы не поняли? - спросил я резко.
      На бланке допроса было нарисовано чье-то лицо.
      - Вы же сказали: портрет, - обиженно произнесла Соня. - Я думала, что так лучше. Я ведь рисую. Уже пять лет занимаюсь в художественном кружке, и наш преподаватель говорит, что у меня способности...
      Я внимательно разглядел рисунок. На меня как бы искоса смотрел человек с орлиным носом и тонкими губами. И тут у меня возникла идея.
      - Соня, - сказал я, - а могли бы вы еще раз нарисовать его? Карандашом и более детально? Только не смотрите на ваш первый вариант...
      - Могу, - удивленно согласилась девушка.
      Я дал ей лист чистой плотной бумаги, карандаш и резинку.
      Минут через сорок портрет был готов.
      - Вот, - с гордостью сказала Соня.
      Я положил два портрета рядом. В том, что на обоих был изображен один и тот же человек, сомнений не было. И, главное, это совпадало с описанием, сделанным Олегом.
      - Отлично! - вырвалось у меня. - Здорово это у вас получилось...
      На следующий день были изготовлены фоторепродукции портрета. Их раздали работникам милиции. Следователь Бекетин предложил привлечь к розыску бригадмильцев.
      Однажды утром, едва я успел войти в кабинет, раздался телефонный звонок. Я снял трубку и услышал знакомый, несколько гортанный голос подполковника Топуридзе - начальника областного уголовного розыска.
      - Приветствую и поздравляю. По вашему портрету бригадмилец Михаил Григорьев задержал вора, которого вы разыскиваете. Приезжайте завтра к нам, прямо ко мне...
      Топуридзе познакомил меня с "именинником" - так он представил Григорьева.
      Григорьев смущался и поначалу отвечал на вопросы нескладно. Видимо, такое внимание к нему проявляли впервые. Ему было лет тридцать пять, и по виду он совсем не походил на героя - чуть ниже среднего роста, худощав. На скуле у него была ссадина, верхняя губа чуть припухла.
      Работал он в небольшом городке механиком на трикотажной фабрике. В бригадмильцах уже три года. Как только в их отделение милиции поступили фотокопии портрета предполагаемого преступника, несколько раздали бригадмильцам.
      За два дня до нашей встречи Михаил поехал в Ростов с женой навестить ее родителей. Вечером они с тестем и тещей пошли в ресторан.
      - Сидим мы, значит, - рассказывал Григорьев, - и вдруг вижу - какое-то знакомое лицо. Мужчина. Думаю, откуда же я его знаю? Кудрявый, нос такой горбатый и губы тонкие... Тесть все расспрашивает, как мы живем, не собираемся ли перебираться в Ростов, к ним. А я глаз не могу оторвать от горбоносого. Он уже официантку подзывает, расплачивается. Тут меня словно молнией в темную ночь озарило. Вытаскиваю потихоньку фотографию из кармана, что дали в милиции. Смотрю: он и есть! А ворюга уже идет к выходу. Ну, думаю, упустил. Срываюсь с места и почти бегом за ним. Жена кричит: куда ты? А у меня одна мысль: не ушел бы. Кто-то еще крикнул за соседним столиком: "Держи его, кавалер сбежал!" Горбоносый, наверное, на свой счет принял, оглянулся. И шмыг поскорее за дверь. Я за ним. Он прибавил шагу и свернул в переулок. Я, естественно, тоже. И столкнулся с ним нос к носу. Стоит, спокойненько закуривает папиросу. Я огляделся - вокруг ни души. Говорю ему: "Пройдемте, гражданин, со мной". А он отвечает: "В чем дело? Кто ты такой, чтобы я тебе подчинялся?" Я на всякий случай взял его за рукав: "Бригадмилец я, прошу следовать за мной". Он так спокойно отвечает: "Покажи документы, а то ведь всякий кем хочешь назваться может". Ну, я полез в боковой карман за удостоверением, и в это время меня словно обухом по голове... Аж искры из глаз посыпались... Здорово он мне врезал правой. - Григорьев провел рукой по скуле. - Я упал, однако успел подставить ножку. Горбоносый тоже растянулся. Но сильный он, подлец, оказался, еще несколько раз приложился ко мне. Потом навалился, к горлу тянется. Я не даю, вцепился ему в руки изо всех сил. Горбоносый кричит: "Убью, гад, пусти лучше!" А я думаю, только бы сил хватило, пока кто-нибудь придет на помощь...
      Григорьев замолчал.
      - А дальше? - спросил я.
      - Мои всполошились, выбежали, стали искать... Успели вовремя. И другие, прохожие, помогли. Скрутили мы горбоносого, отвели в милицию...
      Задержанный был доставлен в нашу прокуратуру. Мы сидели друг против друга. Я смотрел на него и думал: "Ну и молодец же Соня, мельком видела этого человека, а как точно запомнила его лицо".
      - Учтите, - возмущался задержанный, - вам это так не пройдет! Хватаете ни в чем не повинного человека... За самоуправство вас по головке не погладят!
      Я ознакомился с его документами. Они были в порядке. Справка, командировочное удостоверение. Петр Христофорович Жук, работает в колхозе "Большевик" счетоводом. В Ростов приехал по делам колхоза.
      - Скажите, Петр Христофорович, где вы были одиннадцатого октября?
      - На областном совещании охотников, - не задумываясь ответил он.
      В бумажнике Жука был вызов на это совещание.
      - Почему оказали сопротивление бригадмильцу? Избили его...
      - Да он же сам ни с того ни с сего набросился как ошалелый. А что бригадмилец, так на лбу у него не написано... Я решил, что это какой-нибудь грабитель. А меня бог силой не обидел. Думаю, покажу ему, где раки зимуют, а потом, конечно, в милицию сволоку... Одним словом, я требую, чтобы меня немедленно освободили. Я сейчас в командировке и времени у меня в обрез.
      - Хорошо, я позвоню в колхоз, - кивнул я.
      - Пожалуйста. Только, если можно, поскорее, - уже спокойнее сказал он.
      "Неужели мы ошиблись? - думал я, связываясь по телефону с колхозом. - А что если этот Жук действительно честный человек?"
      Ответил мне председатель колхоза Власенко. Он подтвердил, что у них работает счетовод Жук и что в настоящее время Петр Христофорович находится в областном центре в командировке.
      Власенко встревожился не случилось ли чего с их счетоводом? Я ответил уклончиво и попросил председателя колхоза "Большевик" срочно прислать характеристику на Жука.
      - Ну что, убедились? - злорадно спросил горбоносый.
      Я на всякий случай позвонил в общество охотников. Но никто не ответил. Телефонистка с коммутатора сказала, что после совещания вряд ли можно кого-нибудь там застать.
      Задержанный снова стал требовать, чтобы его отпустили, утверждая, что ни в чем не виноват.
      Я прямо не знал что делать. Задерживать невиновного человека противозаконно, за это могут крепко наказать. И все же я решил вызвать Кривеля, Самыкина, Щетинина и Белошапко, чтобы произвести опознание.
      Первым пришел Кривель. Он был встревожен вызовом, но когда узнал, зачем его пригласили, успокоился. Борис Кривель задержанного не опознал. И, когда мы уже прощались, признался:
      - А знаете, товарищ Измайлов, Самыкин со мной до сих пор не разговаривает. Мы с Зоей ходили к нему, просили прощения. Он просто выставил нас за дверь.
      - Ну а как бы вы чувствовали себя на его месте? - спросил я. - Сказали бы сразу правду, не навлекли бы на него подозрение. Да и на себя тоже.
      Кривель вздохнул и ничего не ответил.
      Самыкин тоже не опознал Жука. Вся надежда была на Щетинина и Белошапко. Но Олег, к сожалению, не пришел из-за болезни. Так что все зависело только от Сони.
      Она пришла в прокуратуру и снова забросала меня вопросами. А когда вошла в комнату, где находились задержанный и еще двое мужчин, сразу показала на Жука.
      - Конечно, вот он.
      - А вы не могли ошибиться? - спросил я.
      - Нет-нет, что вы! - заверила меня девушка.
      - Тогда, Соня, расскажите, пожалуйста, еще раз, где, когда и при каких обстоятельствах вы видели этого человека. И по каким приметам вы его опознали.
      Когда Белошапко закончила свой рассказ, Жук возмущенно крикнул:
      - Чушь! Ерунда! Девчонке все это приснилось!
      - И она, увидев во сне ваше лицо, запомнила его и нарисовала? - сказал я.
      В полученной по почте характеристике на Жука, подписанной председателем и секретарем парторганизации колхоза "Большевик", говорилось, что Жук прекрасный счетовод, честный, отзывчивый товарищ, хороший общественник.
      Прочитав ее, я тут же пошел к прокурору Рудневу.
      - Ты вот что, - сказал он, - поезжай-ка в колхоз. Я думаю, на месте легче будет разобраться во всем...
      До колхоза "Большевик" сто двадцать километров по проселочной дороге. "Оппель", который выпросил для этого в милиции Руднев, нырял из одной рытвины в другую.
      Правление колхоза помещалось в деревянном доме.
      Я зашел в комнату председателя. Его секретарша сказала, что Власенко уехал в Ростов заключать договор со строителями. Тогда я спросил ее, с кем бы мне поговорить насчет колхозного счетовода.
      - Да вы с самим Петром Христофоровичем побеседуйте, - сказала она. Как? - удивился я. - Где?
      - А вон он, - показала она в окно на мужчину в синем плаще и шляпе, разговаривающего с двумя женщинами.
      - Извините, - только успел бросить я и выбежал.
      Узнав, что я следователь, Жук обрадованно спросил:
      - Что, нашли мои документы? Понимаете, был в Ростове в командировке, вчера вернулся. А там в автобусе у меня бумажник украли...
      Женщины, услышав наш разговор, предупредительно отошли.
      - А что было в бумажнике? - спросил я.
      - Справка, командировочное удостоверение, вызов на совещание охотников, немного денег. Но самое главное - там было письмо от одной девушки... - Он смутился, видимо, подумав, стоит ли об этом рассказывать, но решил продолжать. - Понимаете, на этом письме был адрес, который у меня больше нигде не записан...
      - Вы могли бы поехать со мной? - спросил я.
      - Могу, - охотно согласился счетовод. - Только предупрежу товарищей.
      Через полчаса мы уже сидели в "оппеле", и Жук сокрушался по поводу пропажи письма.
      - Видите ли, - смущенно объяснял он, - в августе я был в Крыму, познакомился с одной девушкой. Она в Москве учится, в Тимирязевке. Кончает агрономический. А нашему колхозу позарез нужен агроном. Целую неделю уговаривал ее приехать к нам на работу...