Роскошь нечеловеческого общения

      Сначала это были предположения, но потом они подтвердились. После того как Панков выписался из последней больницы, его вызвали в военкомат, и в ходе недолгой беседы с мужчиной в штатском, но с отчетливой военной выправкой, Панков понял, что ни один человек - из тех по крайней мере, кто был на войне и хоть как-то там себя проявил - не канул для государства в безвестность. Все на учете, все отслеживаются и находятся до поры до времени в резерве... А надо будет - снова Родина позовет. Куда и зачем - это уже другой вопрос.
      В Москве с Панковым провели несколько бесед в разных местах - от Генеральной прокуратуры до каких-то грузинских ресторанчиков. Позже он совершенно случайно, в частном, необязательном разговоре с одним из коллег узнал, что молодой человек, с которым он встречался в грузинском заведении, работает в администрации Самого.
      Молодой человек тогда недвусмысленно заявил, что в случае успешно проведенной операции Алексея Владимировича ждет хорошее повышение по службе. "Вы даже представить себе не можете, что это значит, - сказал молодой человек. - Не простое повышение, а со всеми делами..."
      Что это за "все дела", Алексей даже размышлять не стал.
      Панков испытывал к Гречу не больше личной неприязни, чем ко всем остальным отечественным политикам. Но приказ есть приказ. Дело, на первый взгляд, было несложным, тем более что генерал Смолянинов, курирующий всю операцию, дал на мэра полный расклад - коррупция, превышение полномочий... Материала было достаточно. В свете информации, преподнесенной Смоляниновым, фигура демократического мэра приобретала жутковатый оттенок.
      Однако при ближайшем рассмотрении дело, еще не оформленное, собственно, как "дело Греча", ибо никаких прямых доказательств его незаконной деятельности не было, стало разваливаться на глазах. Взяли Ратникову, надеясь, что она выложит на мэра Города тонны компромата, но из этого ровным счетом ничего не вышло. Злоупотребления самой Ирины Владимировны имели место, и кое-что она признала, однако фигура Павла Романовича ни в какой связи с махинациями Ратниковой не всплывала. Да и сами делишки главы фирмы, торгующей недвижимостью, если честно, не тянули на уголовное дело. Так, административные правонарушения. Вполне можно было отделаться штрафом.
      Панков, уже тогда сильно сомневавшийся в виновности мэра, предложил зайти с какой-нибудь другой стороны, так нет - в Москве уперлись, перевезли Ирину Владимировну в столицу, упаковали в Бутырку и начали "прессовать". Ни к каким результатам, кроме нескольких сердечных приступов обвиняемой, это не привело, в итоге Ратникова оказалась в тюремной больнице, а на сцену вышел Бекетов.
      История с проворовавшимся партийцем закончилась примерно так же, как и с "бизнес-вумен", с той только разницей, что Бекетов лежал не в тюремной больнице, а в обычной.
      Параллельно активным действиям Панкова в Городе развернулась психологическая травля Греча со стороны ультранационалистических организаций, подпитываемых бандитскими структурами.
      Пользуясь тем, что органы внутренних дел, по негласному указанию из Москвы, особенно травле мэра не препятствовали, ребятки эти разошлись не на шутку. Самыми громкими их акциями были забрасывание петардами окон Греча в новогоднюю ночь и совсем уже выходящий за рамки разумного поджог дачи Лукина.
      Вот чего, на взгляд Панкова, совсем не следовало бы делать. Тем более что насчет Лукина никаких указаний не было, в отличие от всех остальных членов команды Греча, которые были названы Смоляниновым. В случае необходимости против Суханова, Крамского, Манкина, Журковского и прочих могли быть использованы любые методы давления, но Лукин шел по особой статье. Судя по всему, в Москве не решались наезжать на бывшего разведчика, который имел, по слухам, серьезные связи во всесильном Комитете.
      Панков ждал ответного хода со стороны бывшего гэбешника, но, к его удивлению и даже некоторому облегчению, никаких ударов со стороны ФСБ не последовало. Видимо, Лукин просто не хотел развязывать большую войну, справедливо полагая, что тогда спасти репутацию мэра будет еще сложнее, чем теперь, когда потоки грязи с газетных страниц лились на него ежедневно и в возрастающих объемах.
      Алексей Владимирович давно понял, что выборы, даже в том случае, если Греч их проиграет, не остановят буксующее "дело" и его будет нужно при любых обстоятельствах довести до конца. В работу втягивались новые люди, число их росло, много было среди них тех, с которыми в нормальных условиях Панков никогда не сел бы за один стол, не подал бы руки и даже не ответил бы на приветствие, но в искусственно выстроенной ситуации "дела Греча" приходилось и руки жать, и за стол садиться, только что не целоваться "по-брежневски"...
      Множилось и количество неприятных дел, которые пытались пристегнуть к Гречу. Но при этом большинство темных дел, творившихся в городе и вытащенных на свет божий усилиями бригады Панкова, каким-то образом становились известны Гречу и он предпринимал свои меры. Кое-что он предал огласке, а кое-что оставил для своей книги, которая должна была выйти в свет со дня на день. У Греча оказалось гораздо больше приверженцев, чем предполагал Панков в начале операции, и они - самые разные люди, академики и дворники, библиотекари и милиционеры, рабочие и директора магазинов, не говоря уже о творческой интеллигенции, обласканной в свое время Павлом Романовичем, - сообщали Гречу все, что им становилось известным о шагах, предпринимаемых прокуратурой, националистами или просто бандитами (ведь не боялись же, ай, что делается!) против опального градоначальника.
      Вот хоть сегодняшний случай. Конечно, провокация со взрывчаткой на кладбище несла на себе некий оттенок пораженчества, истерики, была не очень правдоподобна, но тем не менее выжать из нее готовое уголовное дело было легче легкого. И тут, откуда ни возьмись, этот сторож. Надо же!
      "Знал бы, где упасть, соломку бы подстелил..." - думал Панков. Хорошо еще, что оказался на месте этот стукач Радужный (Алексей Владимирович искренне презирал такой тип людей), - сидел у Греча, выпивал-закусывал, о высоком, вероятно, беседовал и застал, между делом, сумасшедшего кладбищенского алкоголика. Ну, "стукнул" Смолянинову, понятное дело. А если бы не "стукнул"? Если бы они начали операцию? Жена Павла Романовича уже на приеме у начальника УВД... Сраму было бы - не то что на весь Город, на всю страну.
      Смолянинов смотрел на Панкова без всякого выражения. Такой взгляд, Панков знал это из собственного опыта, обычно предвещает самое неприятное.
      - В общем, так, Леша, - повторил Смолянинов. - Операция должна быть завершена.
      - Каким образом? - спросил Панков с непонимающим видом.
      - Каким образом?.. Это, Леша, ты сам должен решить. У тебя есть опыт. Ты меня понимаешь? Там, - Смолянинов кивнул на телефон, - нам дают карт-бланш. Ты руководишь операцией...
      - Формально, - заметил Панков, но Смолянинов сделал вид, что не расслышал последнего слова.
      - Они, - генерал снова покосился на телефон, - идут на принцип. Если ты думаешь, что мне это все очень приятно...
      - То есть дана команда на....
      - Я вижу, ты правильно меня понял, - сказал Смолянинов.
      - Ну и?
      - Что - "ну и"? Действуй. Свяжись с Генделем. Через него лучше всего.
      - С Генделем...
      Панков усмехнулся. Трансформация Алексея Генделя происходила прямо на его глазах. Бандит, "авторитет", которым был Гендель, несмотря на свою молодость, после выборов мгновенно превратился если и не в уважаемого, то, во всяком случае, в очень солидного предпринимателя.
      - С Генделем, - повторил Панков, покачав головой.
      Генерал молча наблюдал за ним.
      - И что я ему скажу?
      - Назовешь сумму. И сроки. Он все сделает.
      - А сумма?..
      - Сумма вот.
      Генерал неожиданно наклонился и извлек из-под стола небольшой кейс.
      - Тут вся сумма. Распоряжайся по своему усмотрению.
      - Срок? - еще не вполне поверив в то, что происходило сейчас в кабинете, спросил Панков.
      - Срок... Как сам думаешь?
      - Думаю, неделя...
      - Много. Все маршруты объекта нам известны. Все его рабочее расписание тоже. Даю на все про все три дня. И никаких! - выкрикнул Смолянинов, заметив, что Панков пытается возразить. - Это последняя акция. Мы должны закрыть дело. Хоть так, хоть эдак. - Он снова кивнул на телефон. - Сам понимаешь... Все, иди работай.
      Глава 4
      "Серьезно за него взялись. И их уже не остановишь. Если такие слова говорятся, значит, решение принято на самом верху. Ну, может быть, не на самом, но на верху, это точно. И против такого танка с пустыми руками не попрешь.. Размажет... Мне, судя по всему, тоже кранты. То-то я думал - что это они набрали такую бригаду следователей? Все из провинции, все неженатые... Всем золотые горы посулили... Правильно. Выгорит дело - можно кинуть кость. Не выгорит - можно и в расход списать. Никто не хватится. Никто защищать не будет. И плакать никто не будет. Да наплевать им на защитников, просто шуму не хотят. А исчезну я - не то, что шуму не будет, и не заметит никто... Он в Думу баллотируется. Из-за этого сыр-бор, что ли? Конечно, и из-за этого тоже. Он мужик мощный, много им вреда может принести. И знает много... Ох, много... Напортачили мы. Теперь, конечно, если он после всех наших с ним игр в Думу пройдет... Мне-то по хрену, а этим... генералам паркетным, полковникам банным... им по шапке крепко настучат. Вот и решили убрать. Моими руками... А куда денешься? Откажусь - меня же первого сделают крайним. По полной схеме. А так - еще есть шанс. Он все равно не жилец. Все равно..."
      Борис Израилевич Манкин сидел в маленькой комнатке без окон, со стенами, выкрашенными бурой краской, и освещенной одной лишь лампочкой, льющей блеклый, неживой свет из-под темного, пыльного абажура. Лампа стояла на обшарпанном столе, за которым сидел следователь.
      Манкин уже не первый раз был на допросе у этого странного молодого человека со взглядом глубокого старика. Борис Израилевич много повидал на своем веку, много и многих. Видел и таких, как этот Алексей Владимирович, который мучается, а чем мучается, и сам не знает. Что-то гложет его, работа, которую он делает, явно не в радость... А делать надо. И будет ее делать истово, скрупулезно, пока не добьется того результата, который ему нужен. Борис Израилевич знал, что такие люди обязательно добиваются своего, идут до конца, пусть даже и во вред себе, но на полдороге не останавливаются. К сожалению.
      Чем может закончиться это дутое, абсолютно дутое, как был уверен Манкин, дело, которое раскручивал этот железобетонный молодой человек, - одному богу известно. Конечно, они - и Манкин и Суханов - не ангелы... Но то, что им шьют, - это же абсурд! Все прицепляют к Гречу... Дай компромат на Греча, и хоть ты тресни! А откуда взяться этому компромату, если его нет? Прямо тридцать седьмой год, ей-богу. Пугают, мурыжат в камере... Суханов сидит, он, Манкин, сидит, сидит вся бухгалтерия... Ну мелочь-то выпускают потихоньку за отсутствием состава преступления, а от них с Сухановым просто так не отвяжутся... Теперь вот покупку этого несчастного телеканала раскручивают, хищение государственной собственности, мол, в особо крупных размерах... Чушь какая-то. И главное, этот молодой следователь, да он, кажется, не очень и молодой, сам вроде бы понимает, что дело дутое, а сделать ничего не может. И не хочет. Ну да, над ним тоже начальство есть. А как бы он, Манкин, вел себя на его месте?
      Борис Израилевич задумался и усмехнулся.
      На его месте он, Манкин, уже давно ушел бы в бега. Умному человеку везде местечко под солнцем найдется. И умный человек может уйти тихо, может так залечь на дно, что ни одно КГБ, ни одно ФСБ не найдет. Много есть мест на планете, много способов замаскироваться. И, что самое приятное, много банков, мелких, не разрекламированных на весь мир, куда можно слить денежку, а потом, когда ситуация немножко устаканится, спокойно этой денежкой пользоваться. Да и сейчас у Манкина имелось несколько счетов, о которых ни одна собака не знала. Даже Суханов. Впрочем, Суханов имел представление, что такие счета имеются, но на этом его информированность заканчивалась. У него и у самого были подобные заначки на черный день. Очень даже немаленькие заначки.
      - Борис Израилевич, - тихо сказал следователь, вынимая из кожаной папки лист бумаги, - вы хотите выйти отсюда?
      - Странный вопрос, - ответил Манкин. - Я бы сказал, риторический.
      - Отнюдь, - возразил Панков. - Отнюдь...
      - У вас есть какие-то предложения? - спросил бухгалтер.
      - Как вы, однако, быстро схватываете.
      - Опыт, молодой человек. Простите, товарищ майор...
      - В общем, так, Борис Израилевич. Вот это, - Панков показал на бумагу, лежащую перед ним на столе, - постановление о вашем освобождении. Без всяких подписок о невыезде. Под мою ответственность.
      - И что я должен за это сделать? - спокойно спросил Манкин.
      - Сущий пустяк.
      - А именно?
      - Вы должны перевести определенную сумму на определенный счет в определенном банке.
      - И всего-то?
      - Да.
      - Господи, как скучно, - пожал плечами Манкин. - Вы уж меня извините за такой комментарий... Что же, я готов. Только... наши счета арестованы. У меня, знаете, своих денег нет...
      Панков усмехнулся. Пусть кому-нибудь другому расскажет про то, что у него нет денег, и про арестованные счета. Чтобы у этого старого еврея не было своих секретных счетов? В это даже ребенок не поверит.
      - Я дам вам деньги. А вы их сольете... Мы с вами решим, куда.
      - Когда же мы это решим?
      - Сегодня вечером.
      - Ах, вот так... Хорошо. Я согласен.
      - Ну и вы понимаете, конечно, что этот наш разговор... Если о нем станет кому-либо известно, то...
      - Гражданин следователь, я разве похож на сумасшедшего? Или на самоубийцу? Лет мне много, но я предполагаю еще некоторое время потоптать эту землю... Или не эту. Но в любом случае помирать раньше срока мне не хочется.
      - Если мы правильно поймем друг друга, вы доживете до глубокой старости в тишине и достатке.
      - Вашими бы устами...
      - Хорошо. Сейчас вы пойдете в камеру, соберете вещи...
      - Это обязательно?
      - А что, у вас там ничего нет?
      - Молодой человек... Что такое вещи по сравнению со свободой? Может быть, обойдемся без вещей? Вернее, без похода в камеру? Тем более, мне кажется, ваше дело срочное.
      - Хорошо, - ответил Панков. - Хорошо.
      Он нажал на кнопку звонка, вызывая дежурного офицера.
      Гендель держал кий вполне профессионально. Последние несколько месяцев бильярд был его почти ежевечерней забавой, и за это время он довольно неплохо научился катать шары. Конечно, до профессионалов ему было как до Луны, но бильярд не служил для Алексея Генделя источником дохода, и он не комплексовал по поводу собственных проигрышей. Деньги ему приносили другие игры. Три казино, несколько заправочных станций, портовые дела - вот игры настоящих мужчин. И выигрыш, что приятно, гарантирован. По крайней мере пока.
      Помимо всего прочего, Алексей Гендель собирался баллотироваться в Законодательное собрание, и вот тогда - если его кандидатура пройдет начнется настоящая игра. С размахом. На всю страну. Да что - страну! На весь мир. В перспективе маячил мандат депутата Государственной Думы - все достижимо, если прилагать усилия и бить в нужную точку.
      - Так что же, - сказал он Панкову, который стоял рядом с зеленым столом, держа в руке бокал пива, - мы договорились?
      - Да. Саид пусть ждет на этой вашей явке. Я приеду, привезу деньги. Все прикрытие будет моим. Вам нечего волноваться. Ваша задача - сделать основную часть работы. Маршрут и место я дам лично Саиду. Мои люди сейчас занимаются разработкой его передвижений.
      - Ну-ну... Хорошо занимаются?
      - Как нужно, так и занимаются.
      Панкова тошнило от этого высокомерного пацана, мелкого уголовника, за несколько лет превратившегося в авторитетного бандита. Суть-то у него осталась прежней - мелкий урка. Панкова, опытного следователя, боевого офицера, в этом смысле обмануть было трудно. Таких, как Гендель, он видел насквозь.
      - Ну-ну, - снова пробормотал Гендель. - Послушайте, Алексей Владимирович...
      - Да?
      - Я вам верю...
      "Ну сученок, - подумал Панков. - Верит он мне. Да никому ты не веришь, падаль... Даже себе. Трусливая тварь..."
      - Я вам верю... И у меня к вам будет небольшая просьба...
      - Слушаю, - буркнул Панков, демонстративно взглянув на часы.
      - Может быть, вы поговорите с генералом?..
      - По поводу?
      - Ну вы же в курсе... Выборы у нас на носу.
      "Господи, в этой стране одни выборы, кажется, существуют. Больше ничего нет. С одними выборами разобрались, теперь уже новые на носу. Что там еще?"
      - В Законодательное собрание, - продолжал Гендель. - Я баллотируюсь, вы знаете?..
      - Ну?
      - Мне кое-что подчистить надо, понимаете? Дела, так сказать, давно минувших дней... Короче, у меня пацан один на нарах отдыхает... Дело на нем висит, моя фамилия там светится... Как бы это дело нам прикрыть?
      - В каком смысле?
      - В прямом.
      - А-а, вот что... - Панков вдруг развеселился. - Можно прикрыть. Это будет стоить... - Он наклонился к уху Генделя и назвал сумму. - Сделаем мгновенно. Оплата вперед.
      - О чем речь? - Гендель развел руками. - Нет проблем, Алексей Владимирович.
      - Деньги принесите туда же, пусть Саид мне передаст.
      - Так можно просто вычесть из...
      - Нет. Не нужно путать финансы. Пусть все будет, как договорились.
      - Хорошо. С вами очень приятно иметь дело, Алексей Владимирович. Я думаю, мы сможем продолжить наше сотрудничество.
      - Поглядим, - ответил Панков. Нарушая все правила, он поставил бокал прямо на зеленое сукно и, не прощаясь, не кивнув даже, повернулся и быстро вышел из бильярдной.
      Вечером Панкову, живущему в ведомственной квартире, позвонил Смолянинов.
      - Очень быстро, Леша, у меня нет времени. Выходи сейчас на улицу. Тебя ждет машина. Поедешь, куда отвезут, возьмешь там одну вещь. Все, до связи. Да, чуть не забыл. Плащ у тебя есть?
      - Ну есть.
      - Надень.
      В трубке раздались короткие гудки.
      Машина - черная "Волга" - действительно стояла возле подъезда.
      Панков сел на заднее сиденье. "Волга" покружила по Городу минут сорок, затем подъехала к дому следователя.
      - Возьмите там, под сиденьем, - не поворачиваясь, тихо сказал шофер.
      Панков послушно наклонился и вытащил тяжелый сверток - под тряпками, перехваченными шпагатом, он угадал очертания карабина. Правда, какой-то странной формы, но сомнений не было - в его руках было боевое оружие.
      - Всего доброго, - сказал шофер.
      Алексей Владимирович прикрыл сверток полой плаща и, не торопясь зашагал к своему подъезду.
      - Что там слышно?
      - Вчера он получил оружие.
      - Так. Дальше.
      - Сегодня купил билет на самолет до Берлина.
      - Вот. Уже теплее. Когда вылет?
      - Послезавтра.
      - Отлично. Дальше.
      - После этого поехал на вокзал и взял билет на поезд до Варшавы. На завтра.
      - Хм. Это он что же, Штирлица из себя изображает?
      - Не знаю. Может быть.
      - Так, еще что?
      - Встречался с Манкиным.
      - Что говорили?
      - Не знаю. Записать не удалось. У Манкина дома какая-то хитрая защита стоит... Мы же у него обыск делали. Правда, искали документы, деньги... Аппаратуру не смотрели. А там, видимо, Крамской в свое время пошурудил установил защиту от прослушки.
      - Ладно... С этим разберемся. Что еще? С Генделем встречался?
      - Так точно. Операцию будет проводить Саид.
      - Саид... Он же ранен.
      - Гендель говорит, что справится.
      - Ладно... Если справится, хорошо. Работайте.
      - Есть.
      Павел Романович чувствовал себя в отличной форме. Первые месяцы после поражения на выборах казались томительно-тягучими, несмотря на то, что он вернулся к своей любимой работе - в Институте ему всегда были рады, и он почувствовал себя на кафедре так, словно никуда отсюда и не уходил. Но остальное - выдранные с мясом линии правительственной связи в квартире и на лестничной площадке, огромное количество свободного времени, молчащий мобильный телефон, тот самый покой, о котором он столько мечтал, - неожиданно это оказалось куда более невыносимым, чем бешеный темп работы в должности мэра. Не было ругани, не было нервотрепки, не было поражений, переживаемых тяжело и страшно, но не было и побед. Поле деятельности сузилось невероятно.
      Правда, этот период продолжался недолго. Само собою пришло решение - Дума. А потом, через несколько лет, - выборы. Президентские. А что? Почему нет? Все в наших руках. Тем более, ему есть что сказать, есть что предложить, есть реальные планы и реальные возможности для их претворения в жизнь. И, конечно, - знание. Знание и понимание своего места в этом Городе. В этой стране. В мире. Не желание быстро нахапать, набить карман, обеспечить свое семейство на несколько поколений вперед, - нет, это не интересно. Это для пустых людей, не видящих дальше собственного носа. Нет, изменить страну, подарить людям нормальную жизнь, пусть не сразу, но показать хотя бы краешек, показать так, чтобы они увидели: можно жить по-человечески и в собственной стране. А дальше - дальше сами... Или другие продолжат, благо команда у него - будь здоров. Любой может позавидовать. Не зря теперь большинство из тех, кто был с Гречем в одной связке, работают в Москве. Не зря. Профессионалы ценятся во все времена и любой властью. И главное, он знает - они его не предадут. Что бы ни говорили о его излишнем романтизме, он знает точно: эти люди никогда его не бросят. И на них всегда можно рассчитывать. Так же, впрочем, как и на него с их стороны.
      Как только пришло решение, жизнь сразу вошла в привычную колею. Сегодняшнее телеинтервью было не первым его публичным выступлением после выборов, но Павел Романович чувствовал какой-то особенный подъем. Студия была той же, что и на печально памятных ему теледебатах перед губернаторскими выборами. И ведущий ток-шоу - все тот же Горин. Не было только Зотова. И настроение в студии царило совершенно другое. Победным было это настроение. Радостным.
      - Вы говорите о независимости, - обратился к Павлу Романовичу ведущий. Но вот объясните, как человек может выполнять обязанности... не политика даже, а, например, присяжного поверенного? У него, к примеру, дома ребенок сидит. А ну бандиты нагрянут и, скажем так, попытаются на него повлиять через ребенка? Не дай бог, конечно.
      - Необходимо создать систему, выводящую политиков и государственных служащих из-под давления криминала.
      В памяти Греча всплыла сцена прощания с Крюковым.
      "Зря я его тогда... отправил... Мог бы задержаться, посидеть с ним... Человек мне такую помощь оказал, что же я, как свинья..."
      - Ситуация изменится принципиально. - Думая о Крюкове, он продолжал отвечать на вопрос ведущего. - Изменится принципиально, я подчеркиваю, если начнут разбираться с этими самыми "ребятами", с этой "братвой". Если с ними будут бороться. Тогда начнет нормально функционировать судебная система, да и любая другая.
      "Да нет, что я мог сделать? Работа есть работа. Он взрослый человек, должен понимать. Нужно, впрочем, ему позвонить, телефон-то я записал или нет?.."
      - Нужно серьезно менять систему МВД, которая не преобразовывалась со времен Берия. Нужно резко повысить роль министерства юстиции. Усовершенствовать систему наказаний, которая должна быть выстроена на гражданских, цивилизованных основах.
      - Значит, насколько я понял, - перебил его Горин, - вы баллотируетесь в Думу с основной задачей - реформировать правоохранительные органы. Но ведь российский парламент сегодня парламентом, собственно говоря, не является...
      - Совершенно точно. Вот я и хочу попытаться создать из Государственной Думы орган, который не блокирует решения президента и правительства, а сотрудничает, творчески сотрудничает с исполнительной властью и контролирует ее.
      "Если я и забыл, то Наташа уж точно его телефон записала. Да, впрочем, у меня, кажется, в старой записной книжке он должен быть... Конечно, есть. Все, сегодня же позвоню. Сразу. Как приду домой. Нужно будет встретиться, посидеть нормально, поговорить без суеты. На трезвую голову... Жаль, Журковского с нами не будет... Господи, за что же они его? За меня - ясно, но зачем же так?.. Почему они такие звери? Из-за денег? Из-за чего? Откуда эта нечеловеческая злость, эта свирепость?.."
      - Законы пишутся, - продолжал говорить Павел Романович, - не для коммунистов и демократов. Они пишутся для людей, для страны. И пишутся они либо профессионально, так, чтобы по ним можно было жить и работать, либо непрофессионально.
      "Все. Решено. Сегодняшний вечер - дома. Позовем Крюкова. Торт, чай, отдохнем, вспомним старое..."
      - Понимание этого, - после короткой паузы сказал Греч, - понимание высокой цели, которая стоит перед законодательством, способно объединить людей. Мне удавалось даже ортодоксальных коммунистов убедить в том, что некая формула должна быть написана так, а не иначе. Здравый смысл ведь есть в умах всех людей, вне зависимости от их политических взглядов.
      Все проще простого. И чего столько пишут о заказных убийствах - мол, высокие профессионалы, мол, длительная подготовка... Конечно, профессионализм - это хорошо, он значительно облегчает дело, но и дилетант может справиться с задачей не менее успешно, чем самый натасканный, как они говорят, "киллер".
      Майор поморщился. Черт бы их подрал, почему эти англицизмы так легко приживаются? Почему не сказать - "наемный убийца"? Престиж новой и, как ни крути, модной профессии, с этаким налетом романтики, с европейско-американским лоском, - "киллер", престиж и популярность ее значительно упадут, если все называть своими именами. И дети, может быть, перестанут в киллеров играть.
      Майор усмехнулся. Сидит тут, рассуждает, а сам-то?.. Сам-то зачем пришел в этот подъезд?
      Он посмотрел вниз. На лестнице было тихо. Вообще, удобная была лестница. Верхняя площадка, на которой только две двери, ведущие на чердак, практически жильцами не посещалась. Этакий аппендикс, архитектурный рудимент, совершенно нефункциональный, лишний. Легкая ошибка в расчетах - можно было, наверное, что-то придумать, как-нибудь использовать эту площадь, другую планировку нижних квартир, что ли, сделать, как-то расширить их за счет этой площадки, потолки поднять, может быть...
      И жильцам было бы спокойней. А то - мало ли кто может на этой площадке спрятаться? Вот, киллер, к примеру...
      Майор достал из-под полы длинного пальто карабин, проверил затвор, в последний раз осмотрел оружие, готовое к... - к чему? К бою? Нет, не к бою, майор, подготовил ты отличную американскую машинку... Не к бою. Не этому тебя учили. И на войне в том числе. Не этому. Такого даже в Афгане делать не приходилось. А там уж всякое бывало...
      Он потряс головой, пытаясь отогнать лишние мысли. Все уже передумано сотню раз, уже ничего не изменишь. И потом - он же сам так решил. Этому господину все равно приговор уже подписан. Сделать ничего нельзя. Раз уж попал господин в эти колеса, раз зацепили его такие шестеренки, пиши пропало. Никто не поможет, ничто не спасет. Что касается морального аспекта... Если бы майор послал кого-то - лучше бы он себя чувствовал? Наверное, еще мерзее, чем теперь. Это ясно. А так - что же. Он солдат. У него есть командование. Командование приказало...
      Нет, лучше об этом не думать. Самое отвратительное во всей этой истории отсутствие внятной, конкретной, материальной причины. Тут не интересы страны защищает майор, даже не финансовую выгоду каких-то отдельных лиц. Тут вообще черт-те что... Личные, мать их в душу, амбиции.
      Вернее, сначала были эти амбиции. Теперь-то уж наросло столько, что иначе как вот так - обрубив все концы в один присест - иначе эту кашу и не расхлебать. Столько людей втянуто, столько сил, столько денег затрачено... Отчитываться-то нужно... Вот и отчитаются. Суки... Все суки, все. А он, майор, опять крайний. Не первый раз.
      Когда ему только предложили заняться этим делом, он сразу почувствовал, что добром оно не кончится. Впрочем, мог ли он отказаться? Такие предложения равносильны приказу. Абы кому не предложат. Если пришли к нему - значит, выбрали. И значит, согласовали на самом верху. Так что выхода нет, как ни крути.
      Майор аккуратно прикрыл полой плаща карабин "Инфорсер" 30М1. Хорошая штука, редкая, таких в России единицы. Тридцатизарядный магазин, автомат. Убойная сила опять же - будь здоров, не кашляй... Из Чечни эта пушка сюда приехала, не иначе.
      Внизу хлопнула дверь.
      Майор сделал глубокий вдох, медленно выпустил воздух, как делал всегда в критических ситуациях, стараясь вместе с углекислотой выгнать и все ненужные мысли, которые мешают конкретному и насущному делу.
      Человек внизу остановился у шахты лифта. Майор знал, что это именно тот, кого он ждал. Впрочем, ждал недолго - минут пятнадцать. Пятнадцать минут назад он вошел в соседний подъезд и через чердак проник сюда, на исходную позицию.
      С утробным воем внизу открылись двери лифта, механизм загудел, заурчал, и кабина поехала вверх.
      Майор начал медленно спускаться на площадку четвертого этажа. У окна он остановился, натянул на лицо черную вязаную шапочку с прорезями для глаз и замер рядом с лифтовой шахтой, сбоку. Площадка не позволяла встать прямо напротив - стена была слишком близко от двери.
      Он шаркнул ногой по полу - искусственный мрамор, подошвы немного скользили. Майор переменил позицию, чуть развел ступни для придания телу устойчивости и, высвободив карабин, взял его наизготовку.
      Лифт оборвал гудение, остановился с коротким рывком. Майор наблюдал за кабиной через проволочную сетку. Дверцы, издав короткий стон, с шипением разъехались, и объект вышел на площадку.
      Увидев майора с карабином в руках - ствол был уже поднят на уровень груди, - человек замер на месте, вглядываясь в глаза неизвестного. Не было страха ни в глазах его, ни в позе. Майор вдруг подумал, что объект узнал его. Нет, они не встречались лично, их пути ни разу не пересекались. Откуда же у него уверенность в том, что этот высокий, ухоженный мужчина, с каким-то нездешним, светским лоском во всем - в одежде, в осанке, в выражении лица, - прекрасно знает, кто находится сейчас перед ним? Знает и имя, и звание, и должность... Знает всю подноготную этого грязного дела, которое привело сюда майора и которое сейчас должно закончиться.