Роскошь нечеловеческого общения

      - Да брось ты, Леша. Сахар - дело прошлое. Сколько времени уже с тех пор...
      - Ни хера! Такие вещи у нас не прощают. Я говорю - будут проблемы. У тебя охрана надежная, люди в авторитете - и Петля, и Петр Петрович... И Вересов не последний человек. Все это так. Только, в натуре, это не поможет. Будет разбор серьезный. Ты знаешь, как это бывает, да?
      - Догадываюсь. Это все?
      - Все. В общем, короче, ты понял? И не только это. Я тебя предупреждаю если будешь нам поперек дороги становиться, размажем по асфальту, понял, нет? С говном смешаем. Начнем с налоговой, потом просто сами поговорим. Ясно тебе? Все твои дела уже у налоговиков лежат. И гляди - если дальше будешь с Гречем колбаситься, тоже разберемся по полной программе. По той же схеме. Сначала налоговая, потом мы. Ты все понял?
      - В общем, понял. Понял, что тебя за шестерку держат, Леша. И ты первый пойдешь у них в расход. Ты бы сам подумал. Может, наоборот, лучше тебе отвалить в сторону от этой беды? Сожрут тебя, Леша. И не подавятся. Ты думаешь, нашел себе крышу навек? Думаешь, нужен ты им?
      - А это не твое дело! - снова заорал Гендель. - Понял, нет?
      - Хорошо, хорошо. Только не надо нервничать. Ну, я поехал. Тебе больше нечего мне сказать?
      Гендель молча отвернулся к окну.
      Евгений Вересов подошел к формированию охраны для коммерческих предприятий совершенно нетрадиционным способом.
      Он не стал собирать дружину из бывших афганцев, не обзванивал знакомых, служивших некогда во внутренних войсках, не привлекал ребят из спецназа, хотя мог бы - знакомых в этих сферах у него имелось более чем достаточно.
      В бытность свою начальником колонии Евгений Иванович Вересов не нажил себе врагов среди тех, кого был поставлен охранять. Скорее, напротив. Заключенные воспринимали его чуть ли не как равного - у каждого своя работа, одни сидят, другие охраняют, третьи бегут...
      Вересов принадлежал к типу людей, про которых говорят "строг, но справедлив". Однако, он был вовсе не так прост, как казалось стороннему наблюдателю с первого взгляда. Да и со второго тоже.
      Выйдя в отставку, Вересов сразу решил, что пробавляться случайными заработками или, что еще нелепей, государственной пенсией он не будет, и начал сколачивать что-то вроде "боевой дружины" из тех, кто сидел прежде в его колонии, жил под его наблюдением и кого он знал лучше, чем собственных детей.
      Петля, Гоша и Петр Петрович составляли ядро маленькой армии Вересова. Все они отсидели приличные сроки, все были выпущены на свободу, как говорят, "с чистой совестью" и в новых противозаконных действиях замечены не были, то есть, являлись, следуя букве Российской Конституции, полноправными гражданами страны.
      Гоша отсидел за квартирные кражи в общей сложности двенадцать лет, Петр Петрович оттрубил срок за убийство (непредумышленное, как адвокатам удалось убедить суд), а Петля - за валютные махинации. Эти трое "отцов-основателей" сформировали свои "летучие отряды", тоже весьма немногочисленные, поскольку строго следовали правилам, раз и навсегда установленным Вересовым, - в команде не должно быть ни одного человека, на котором что-то "висит".
      "Никаких конфликтов с законом. Их хватит и без нашего непосредственного участия. Это я вам гарантирую, - объявил Вересов своей "гвардии", когда формальности по открытию нового охранного агентства были уже позади. - Вы свое заработаете. И вдвое больше, чем заработали бы, пойди вы своим путем. Это я вам тоже гарантирую. А мое слово вы знаете".
      Вскоре после этого охранное агентство Вересова слилось с фирмой "Город XXI век" и стало называться службой безопасности.
      - Что скажешь, Женя? - спросил Суханов Вересова, когда они вернулись в офис после встречи с Генделем. - И открой мне, пожалуйста, секрет - где вы все это время были?
      - Рядом, Андрей Ильич, - хмуро ответил начальник службы безопасности, и Суханов не стал уточнять. За годы совместной деятельности Женя Вересов еще ни разу не подводил его.
      - Так что ты думаешь?
      - Ну, я не слушал, о чем вы там разговаривали... - Вересов сказал это с таким видом, словно имел в виду, будто не слушал конфиденциальную беседу В ЭТОТ РАЗ, а мог бы слушать ее запросто. Но раз от шефа команды не поступило, то и не слушал. - Если вы рассказали все, ничего не забыли...
      - Все, все.
      - Тогда... - Вересов побарабанил пальцами по столу. - Тогда могу сказать, что у них на вас ничего серьезного нет.
      - У них - это у кого?
      - Ну, у тех, кто командует Генделем. Рука, так сказать, кхе, кхе... Евгений Иванович прокашлялся, как делал всегда, если ему предстояло произнести что-то весьма неприятное. - Рука Москвы, - наконец вымолвил он.
      - Москвы, - усмехнулся Суханов. - Я и сам знаю, что Москвы... Все одно к одному. Только - концы! Где концы? С какой стороны к ним подойти-то?
      - А не надо к ним подходить. Сами придут, - сказал Вересов. - Мне тут мои ребята кое-что сообщили...
      - Что же ты молчишь? Что сообщили?
      - Я не молчу. Я говорю. Весточка тут пришла из тюрьмы...
      - Какого черта! Из какой тюрьмы?
      - Из нашей. Изолятор временного содержания... В народе называется "Углы".
      - Ну? И что там?
      - Там сейчас сидит... вернее, сидел... некий господин Бекетов.
      - Бекетов? Погоди, погоди...
      - Ну да, - помог шефу Вересов. - В мэрии работал. По вопросам жилья. Короче, у него выбивали показания на Греча.
      - Какие показания?
      - Чтобы мэра можно было пристегнуть к делу Ратниковой. Ее крутят по полной программе, в Москву увезли...
      - Да в курсе я, - досадливо отмахнулся Суханов. - А что с этим Бекетовым?
      - Прессуют его. Пришивают к Ратниковой. Мол, что вместе они... И с Гречем в том числе... Государственное имущество, то, се...
      - Что - "то, се"?!
      - Ну, квартиры на сторону отправляли государственные... Приватизировали незаконно... Взятки брали-давали туда и сюда... Короче, там шьется спекуляция жилплощадью. Дело серьезное. Ведут люди из Москвы. С ними такой Панков. Следователь. Сам-то не москвич, из Уманска родом. Там и работал. А в Москве создали специальную следственную группу, этого Панкова выдернули... И еще трое там, все из провинции. Но все как бы от Москвы.
      - Да... Провинция, значит... Выходит, не хотят свои кадры москвичи подставлять?
      - Вот именно. Думаю, нет у них ничего. Потому и кидают в прорыв провинциалов. Обещают им... это не точно, но слух идет... обещают прописку московскую и квартиры.
      - Откуда известно?
      - Да знаете, мои люди...
      - Ладно. Бог с ними, с твоими людьми... А что Бекетов? Раскололся?
      - Да не в чем ему колоться. Дело все высосано из пальца. Парятся эти, из Уманска, ничего нарыть не могут... Выдумывают все. Как раньше.
      - Когда это - раньше?
      - Ну, раньше. При совке. Дело выдавливают, из пальца сосут. Писатели, одно слово. А эти следаки, они же не идиоты, понимают, что пан или пропал. Дело сварганят, доказательства найдут - им и квартиры в Москве, и почет. А нет пиши пропало. На таких людей, как Греч, наезжать - это не шутки. Им туго придется, если пролетят. Так что будут стараться не за страх, а за совесть.
      - Какая, в жопу, совесть! - рявкнул Суханов. - Какая же тут совесть?!
      - Ну, не совесть. Не на жизнь, а на смерть, я хотел сказать.
      - Вот это точнее. Так что Бекетов, что-нибудь сказал?
      - Нет...
      - Точно знаешь?
      - Точно.
      - А подробнее?
      Вересов помялся.
      - Он ничего и не мог сказать, потому как не знал ничего. Да и нет на Грече криминала в этой области, судя по всему. В общем, кинули его в прессуху. Знаете, что это такое?
      - Знаем. Художественную литературу почитываем.
      - Литературу, - саркастически усмехнулся Вересов. - Литература - это, Андрей Ильич... - Он сделал неопределенный жест рукой. - В общем, прессовали его... Раскручивали, чтобы дал показания.
      - И?
      - А он сломался. Перестарались хлопцы. Вырубился прямо у следака в кабинете. На допросе. Сейчас Бекетов в больнице.
      - В тюрьме?
      - Нет, в городской.
      Суханов покачал головой.
      - Перестарались, значит. Ну и порядочки... Вот так, взять и сломать человека... Ни за что ни про что.
      Вересов уставился в пол, пожевал губами и причмокнул.
      - Что? Что-то еще?
      - Да нет... Только... Представьте себе, разве лучше бы было, если бы этот Бекетов чего-нибудь навыдумывал?
      Суханов внимательно посмотрел на Вересова.
      - Что ты имеешь в виду?
      Евгений Иванович пожал плечами.
      - Я полагал... - сказал он, вздохнув. - Я полагал правильным, если мы все это дело будем с самого начала держать на контроле.
      - Так-так... Интересно. - Андрей Ильич подошел к Вересову вплотную. Расскажи-ка мне, как было дело.
      Начальник службы безопасности отвернулся к окну.
      - Ну, что рассказывать, Андрей Ильич? Вы же знаете круг наших связей...
      - Нет, Женя, ошибаешься. Если бы знал, я бы не спрашивал.
      - В тюрьме у Петли есть свои люди.
      - Так... Замечательно. Продолжай.
      - Через них и идет вся информация. Между прочим, таких каналов ни у кого больше нет. Разве что у крутых бандитов. У законных...
      - Ну-ну. Я внимательно слушаю.
      Евгений Иванович покосился на шефа и увидел, как помрачнело его лицо.
      - Короче, есть там один такой... По кличке Игла. Могу сказать, это самый ценный наш агент. В определенном смысле. Он-то и сидит в пресс-хате... И как вышибать показания, знает лучше всех.
      - Ты хочешь сказать, что именно он прессовал Бекетова?
      - Ну...
      - И так его отметелил, что мужика в больницу отвезли?
      Суханов понял это много раньше и сейчас просто тянул время, размышляя, хвалить ли своего самого надежного и самого исполнительного подчиненного или, наоборот, устроить разгон за излишнюю инициативу. И не только за инициативу. Действия Вересова выходили за рамки неписаного кодекса поведения, которому следовал в своем бизнесе Суханов. Но ведь ситуация и в самом деле была неординарная. Критическая была ситуация, что уж там говорить, действительно вопрос жизни и смерти.
      - Игла постарался сделать так, как нам нужно. Его раньше звали на зоне Доктором - он учился когда-то в медицинском. В общем, вырубил мужика. Результат, можно сказать, положительный. А то, что Бекетов пострадал, - так ведь сволочь он, Андрей Ильич, сволочь натуральная. Клейма негде ставить. Как его ваш Греч в мэрии держал - непонятно.
      - Ну, мало ли кого там держат...
      Суханов отвернулся.
      - Знаешь что, Женя... - начал было он, но Евгений Иванович неожиданно положил шефу руку на плечо.
      - Знаю, Андрей Ильич. Я все знаю, что вы сейчас скажете. Что мы не бандиты и что действовать такими методами нам не к лицу. Я все это знаю. И готов согласиться. Только с одной поправкой. Если мы хотим остаться на плаву, нам нужно бороться. А с этой публикой... - Вересов махнул рукой в сторону окна. С этой публикой иначе нельзя. Они по-другому не понимают. На них не действует ничего, кроме силы. Уж вы мне поверьте, я сколько лет работал... с людьми, закончил он после короткой паузы, найдя нужное слово. - По-другому не получится, Андрей Ильич. Вы же это лучше меня понимаете...
      - Понимать-то понимаю, только... До сих пор мы обходились без разборок.
      - Обходились... - Лицо Вересова вдруг заострилось, глаза прищурились. Ишь ты... Обходились...
      Он отошел к столу и уселся на стул верхом, облокотившись на спинку.
      - Не обходились мы, Андрей Ильич, и вы это прекрасно знаете. Не обходились. Все правильно, крутых разборок не было. А почему не было? Только на авторитете моих мужиков выезжали. А авторитет этот откуда? А оттуда, из прошлого. Из их прошлых дел. Так что были разборки, Андрей Ильич, были. До того, как мы с вами стали вместе работать. И мы за счет этого и жили более или менее спокойно. За счет прежней, давней крови. А теперь, кажется, кредит исчерпан. Так-то вот. Вы же умный человек, должны понимать, что иначе нам нельзя. Сожрут. Такая каша заварилась... Зря вы это...
      - Что - зря?
      - Зря вы в политику пошли. Работали бы тихо-спокойно... как другие.
      - Ты не понимаешь, Женя. Тихо-спокойно - это мелко. Меня это не устраивает. Не интересно. Куски подбирать - не для меня.
      - Да. Знаю. Тогда, Андрей Ильич, надо играть по правилам. Иначе не выйдет ничего. И так-то мне, честно говоря, не очень все это приятно...
      - Что именно?
      - Понимаете... Одно дело - с бандюганами воевать, здесь все ясно. А вот с государством - сложнее... Я же вижу, о чем вы думаете. У вас принципы, у вас воспитание... Мораль, нравственность... Тяжело, я понимаю. Вы очень отличаетесь, Андрей Ильич, от всех этих "новых русских". И слава богу. В противном случае я с вами и не работал бы. Вернее, я-то, может быть, и работал, а мужики мои - нет. Они никогда не пойдут к барыге в услужение. Вы, в общем, тоже, по их понятиям, барыга, но при этом человек правильный. А правильному человеку всегда труднее принимать решения. Потому что он уважение к себе имеет. Да, я понимаю, Андрей Ильич. Только и вы поймите. С волками жить - по-волчьи...
      - Ладно, хватит. Давай думать, Женя. Давай думать, как нам выть дальше. В какой тональности.
      Глава 5
      - ...Мне не хочется сейчас идти по пути моих коллег. - Греч слегка повернулся к соседям по столу - претендентам на пост губернатора города. - Не хочется. Потому что все, что было ими сказано, в принципе, правильно. Кажется, мы все хотим одного и того же - чтобы наш Город рос, развивался, восстанавливался после... после нескольких десятилетий советской власти. После того как был почти совершенно утрачен духовный, культурный потенциал нашего замечательного Города. Мы все хотим, чтобы горожанам жилось лучше - во всех смыслах лучше: и сытнее, и интереснее. А главное, чтобы они чувствовали себя свободными гражданами свободной страны. Какими средствами хочет этого добиться каждый кандидат - другой вопрос. Средства эти, в большинстве случаев, на мой взгляд, чреваты большими неприятностями, в первую очередь, для горожан сказочные обещания могут бумерангом ударить по самым необеспеченным жителям нашего города, но будет уже поздно.
      Греч сделал короткую паузу, взял стакан с минеральной водой и пригубил из него - совсем немного, только чтобы смочить горло, по которому словно прошлись грубым наждаком.
      Теледебаты все-таки перенесли. После тревожной новогодней ночи мэр заболел и, хотя оставался, как он сам говорил, в рабочем состоянии, то есть не сидел дома, тем не менее для выступлений по телевидению находился не в лучшей форме. Однако прошли две недели, ситуация изменилась, конкуренты вовсю выступали на радио, на страницах газет и на телевидении, и откладывать разговор с оппозицией было уже невозможно.
      Это действительно была хорошо организованная, сплоченная оппозиция. Участники ее, в лице четырех конкурентов действующего мэра, принадлежали к разным партиям, различным и даже антагонистическим политическим движениям, но против Греча выступали единым фронтом.
      Самым удивительным было то, что первую скрипку во всем этом играл незаметный и ничем вроде бы не выдающийся чиновник из мэрии, выдвинувший свою кандидатуру последним, - Игорь Игоревич Матейко.
      Греч знал его несколько лет. Матейко был исполнительным и тихим сотрудником. Занимался, в частности, жилищными вопросами, в прошлом считался неплохим инженером - не более того. Теперь же Игорь Игоревич развил невероятно бурную деятельность. Лукин несколько раз очень серьезно предупреждал мэра, что к ситуации, которая складывается вокруг нового конкурента, нужно приглядываться повнимательнее.
      Греч сначала отмахивался, но потом, вняв советам Сергея Сергеевича, попросил его заняться изучением каналов, по которым текли деньги для избирательной кампании Матейко.
      Оказалось, что даже для такого искушенного в добывании информации человека, как Лукин, выяснить источник изобилия, обрушившегося на штаб избирательной кампании Матейко, было совсем непросто.
      - Я работаю по всем каналам, - говорил Лукин Павлу Романовичу. - Очень путаная история. Требуется, как минимум, недели две, чтобы вытащить все ниточки. Одно могу сказать - непрост этот Матейко. Вернее, не сам он, а заварушка вокруг его выдвижения. Это самый опасный для нас участок борьбы. Если можно так по-старому, по-партийному выразиться.
      - Да можно как угодно выразиться, только суть от этого не изменится. Неужели они всерьез думают, что за какие-нибудь полтора месяца этот Матейко станет народным кумиром?
      - Кумиром - не кумиром, но если деньги будут идти с такой же интенсивностью, то в пределах одного отдельно взятого Города он может добиться определенной популярности.
      Лукин, как и в большинстве случаев, оказался прав. К тому дню, когда теледебаты наконец-то состоялись, лицо Матейко уже смотрело на Греча, Журковского, Лукина, Суханова, на всех горожан с бесчисленных плакатов, которыми был заклеен весь Город.
      Не проходило дня, чтобы в какой-нибудь телепрограмме не мелькнул новый кандидат, не дал короткого, в несколько фраз, интервью. Он краснел, стеснялся камеры, но высказывался весьма занятно. Его спрашивали о предвыборной программе, а он, оглядываясь по сторонам, говорил, что в этом дворе давно не меняли трубы. Журналисты пытались выяснить его политическое кредо, а объект их внимания бурчал что-то про ремонт крыши ближайшего дома.
      И это срабатывало лучше, чем краснобайство кандидата от "Яблока". Лучше, чем громоподобные обвинения и обличения, катившиеся с коммунистических трибун в сторону демократов, космополитов и всех прочих, продавших, разворовавших и проглядевших Великую Россию. Даже лучше, чем убедительные, наполненные фактическим материалом и историческими ссылками выступления Греча.
      - Он работает очень тонко, - заметил однажды Журковский. - Вернее, не он, а те, кто за ним стоят.
      - Да я вижу, - поморщился Греч. - Все это белыми нитками шито. Второй Лужков. Прораб с обломанными ногтями и потным лбом.
      - Ему выстроен люмпенизированный имидж, - покачал головой Журковский. - А люмпены в нашей стране иной раз делали решающий ход в политической игре. Были прецеденты.
      - Были, - согласился Греч. - Но неужели это никого ничему не научило? Неужели они не помнят, чем заканчиваются все эти люмпенские радости? Десяти лет не прошло.
      - Думаю, что не помнят, - серьезно ответил Журковский. - И им Матейко нравится. Боюсь, что таких, которым он нравится, довольно много.
      - Не надо бояться, - заметил Греч. - Чего нам бояться? Нам работать нужно.
      Свет от направленных в лицо приборов резал глаза, и Гречу несколько раз пришлось прикрыться рукой, чтобы незаметно вытереть непрошеные слезинки. "Температура, должно быть, поднялась. Раньше такого от телевизионного света никогда не случалось", - подумал он, сделал еще один глоток воды и продолжил.
      - Я лучше напомню горожанам, что мы успели сделать за время нашей работы. Я подчеркиваю - "нашей", потому как все, что сделано в Городе, сделано не мной одним. Это огромный труд множества людей, высоких профессионалов, которые, каждый на своем месте, делают свою работу честно и умело.
      - Главное, в чем я действительно вижу нашу заслугу и чем горжусь, - это тот факт, что за прошедшие годы доля горожан, живущих в коммунальных квартирах, сократилась с сорока пяти процентов до девятнадцати. В период, когда Город переживал тяжелейшее время, стоял на пороге голода, - нам поверили, поверила вся мировая общественность. Город из провинциального, захолустного, сонного превратился в известный и популярный во всем мире Город, каким и был до революции семнадцатого года. Это, казалось бы, нематериальный факт, однако он обернулся вполне вещественной стороной в 1991 году, когда к нам пошла гуманитарная помощь - только оттого, что партнеры на Западе поверили в наш Город и в новую власть. Кстати, сегодня было многое сказано о криминале, о воровстве во властных структурах...
      Павел Романович снова бросил быстрый взгляд на своих конкурентов.
      - Так вот, в связи с гуманитарной помощью... В нашем Городе в то время работала специальная комиссия ЕЭС, и она признала, что наша система распределения гуманитарной помощи, контроля, транспортировки, учета наиболее эффективна по сравнению со всеми остальными городами России. Задумайтесь над этим, дорогие горожане. По сравнению со всеми, - Греч выделил последнее слово, - городами России. Такую же оценку, кстати, дали и представители японского МИДа. А после того как они убедились, что вся - подчеркиваю - вся гуманитарная помощь доходит по назначению, они увеличили нам поставки. Конечно, помощь это замечательно, однако, обратимся к нашим непосредственным делам. Мы сохранили твердые цены. - Греч на этот раз повернулся, обращаясь к Старкову кандидату в губернаторы от коммунистов. - То есть сделали то, о чем вы постоянно говорите. Твердые цены на основные виды продуктов, в том числе на хлеб, молоко, растительное масло. Кто сосчитает, сколько жизней малоимущих, пенсионеров, да пусть даже бомжей - сколько этих жизней было сохранено в девяносто первом - девяносто втором годах благодаря сохранению твердых и минимальных цен на продовольствие?
      Павел Романович вытер пот, выступивший на лбу.
      - Уровень безработицы в Городе не поднимался выше полутора процентов, то есть был и есть в два-три раза ниже общероссийского. И это несмотря на то, что основу нашей экономики в советское время составляли военные заводы и государственные заказы. Теперь государственных заказов нет...
      - Я прошу прощения. - Поднял руку Старков.
      - Пожалуйста, - Греч кивнул. - Пожалуйста, говорите.
      - Я хотел конкретизировать насчет военных заводов. Насколько я знаю, вы хотели продать их западным предпринимателям? Но благодаря самосознанию рабочего класса, выступившего в защиту народного достояния, коим и являются НАШИ, - он чуть не выкрикнул это слово, - заводы, у вас этого не вышло. И вы еще можете рассуждать о военной промышленности? О госзаказах? Да ведь дай вам волю, вы все на Запад отправите! А наши рабочие останутся, простите, без штанов. Что уже и происходит.
      - Я, признаться, что-то не видел рабочих без штанов, - вмешался в беседу ведущий, известный всей стране политический обозреватель Горин. - Что вы скажете, Павел Романович? Действительно без штанов?
      - Да это просто чушь, - ответил Греч. - Просто чушь. Люди работают, получают зарплату... Кстати, могли бы получать много больше. Насчет продажи заводов - тоже очередной, простите за выражение, бред. Мы вели переговоры с итальянцами, с "Фиатом"... Вели и ведем. И будем добиваться инвестиций Запада в нашу промышленность. Это нормальный и, больше того, необходимый процесс. Без этого развитие нашей экономики не то чтобы совсем невозможно, но крайне затруднительно. Если мы хотим выйти на мировой уровень, а мы должны на него выйти, то не стоит изобретать велосипед - нужно просто жить по нормальным экономическим законам, по тем, которым следует весь цивилизованный мир. И производить на крупных предприятиях не танки, которые гниют на полигонах, а автомобили и хорошую бытовую технику. Мы же на военных заводах делаем тазы, ложки и вилки - не самая эффективная организация производства, но хоть что-то. Вот за это люди и получают зарплату. А если бы, при отсутствии госзаказов, они по-прежнему были ориентированы на танки, то вообще ничего не получали бы. Так что по поводу невысокой заработной платы на Северном, в частности, заводе претензии не ко мне, а к директору предприятия Белкину, который, как и господин Старков, против переговоров с итальянцами. Он не хочет делать машины, он хочет ждать, когда государство снова закажет ему танки. Так вот, я думаю, пусть он ждет у себя дома, а не на огромном предприятии. И не мешает людям работать, зарабатывать и строить свою жизнь. Нормальную жизнь. Мы можем жить не хуже, чем живут люди в Европе, в Америке... Если только нам не будут мешать. Не надо помогать, господь с вами... Не мешайте только.
      - Кто же это вам мешает? - ехидно спросил Старков. - Объясните, пожалуйста, кто эти вредители, что мешают налаживать нормальную жизнь? И так мешают, что за несколько лет вы не смогли наладить жизнь в Городе? А преступность растет. Уже стыдно, просто стыдно становится - только и говорят, что о криминальной столице. Вам нравится жить в криминальной столице? Создается ощущение, что за время вашего правления город и превратился в центр российского криминала. Прежде разве у нас было такое? Месяца не проходит, чтобы не случилось заказного убийства. А об уличной преступности и говорить не приходится. Каждый знает - она выросла у нас просто чудовищно, вышла за любые мыслимые пределы. И все это случилось за последние годы. Уголовный термин "беспредел" вошел в повседневный обиход...
      Греч кивал и ждал, когда распалившийся оппонент сделает паузу. Старков наконец выдохся - опыта публичных дискуссий у него было маловато, он так и не усвоил приемы, выработанные государственными риторами за годы советской власти, - бубнить, не повышая голоса, не поддаваться эмоциям, не ставить ни в одной фразе яркой точки, тем самым не давая противной стороне возможности вклиниться с замечаниями и возражениями. Нынешний лидер коммунистов вполне владел этим искусством, а вот местный кандидат в губернаторы нет.
      - Позвольте, - вмешался Греч, когда негодующий кандидат выдохся. Позвольте... На самом деле наш Город ни в коей мере не является криминальной столицей России.
      - А какой же тогда является? - спросил ведущий.
      - Какой? Да вы прекрасно знаете, какой. Москва, к сожалению моему, была и остается не только столицей нашего государства, но и столицей отечественного криминала. А вот это... - Греч с выражением брезгливости на лице взял в руки несколько лежавших перед ним книжек в обложках. - Вот это все - "Бандитский Город", "Бандитский Город - два". "Бандитский Город - три", "Коррумпированный Город", "Криминал у власти"... - Мэр подержал в руках книги и бросил их на стол. - К сожалению, мне пришлось частично ознакомиться с содержанием этих произведений. "К сожалению" - потому что никакой художественной, равно как и любой другой ценности, они, на мой взгляд, не имеют. Да простит меня автор, я с ним незнаком, но это не моя литература. Сочинение и издание таких книг отдает мелкой провокацией. Именно - мелкой, слабосильной, трусливой... Однако эти произведения, как и многие другие пропагандистские акции, призваны сформировать определенное общественное мнение, которое поддерживается, в том числе, и столичными журналистами. Кому-то выгодно нагнетать страсти, кому-то очень хочется дискредитировать нынешнее руководство Города, кому-то очень хочется, чтобы другие люди заняли посты. То, что происходит в Москве, почему-то не дает нашей столице статуса "криминальная столица". Хотя там творятся вещи по-настоящему страшные и творятся они гораздо чаще, чем в нашем Городе. Авторы вот этих... - Греч проглотил комок в горле. - Вот этих трудов, чтобы не сказать по-другому... - Он снова дотронулся пальцами до лежащих на столе книг - думаю, любят свой Город и искренне хотят, чтобы преступность у нас была ликвидирована. Но бесконечное смакование бандитской романтики, соединение ауры нашего города с духом бандитских малин и "новых русских" кажется мне просто отвратительным. А главное, это нисколько не соответствует действительности. Наш город никогда, я подчеркиваю, никогда не был криминальной столицей. И не является ею в данный момент. Как бы этого ни хотелось определенным силам, определенной части журналистского корпуса, которые на самом деле позорят свою профессию, выдавая недобросовестную, непроверенную или даже изначально лживую информацию...
      Старков вдруг привстал с кресла.
      - Конечно! - воскликнул он. - Ну конечно! Во всем виноваты журналисты. Я, кстати, очень большой противник так называемой "чернухи" на телеэкране. Но мы подготовили один видеосюжет, который, если можно, покажем в этой передаче. Можно? - Старков повернулся к Горину.
      - Конечно. Если ваш сюжет имеет отношение к нашему разговору...
      - Имеет, имеет, - Старков рубил ладонью воздух, подчеркивая весомость своих слов. - Еще как имеет. Пожалуйста.
      Греч взглянул на экран монитора и почувствовал, что в лицо ему ударила невидимая, но плотная, страшно горячая волна. Он сунул руку в боковой карман пиджака и нащупал стеклянную трубочку с валидолом. Так, на всякий случай...
      На экране показались покосившиеся заборы, заваленные грязным снегом тротуары, залитые талой водой улицы, пакгаузы, склады, одно-двухэтажные постройки. Пейзаж соответствовал больше какому-нибудь поселку городского типа, чем родному Городу мэра. Павел Романович не мог сказать, что это за местность.
      - Мы с вами находимся в одном из районов нашего города, носящего в народе скромное название "Пашни". Район этот интересен тем, что в нем, словно в капле воды, отразились все так называемые демократические преобразования, произошедшие в нашем городе за последние... постойте, дайте сосчитать... да, за последние почти уже десять лет.
      Голос Юрия Зотова звучал, как всегда, убедительно. Журналист говорил доверительным тоном, но с налетом, с еле уловимым призвуком издевки, так чтобы слушатель и зритель мог угадать за его словами - "Мы-то с вами понимаем, что на самом деле происходит, для нас это не секрет. Мы-то с вами знаем, кто прав, кто виноват. Мы-то знаем, как и что нужно сделать, чтобы в нашем городе, в нашем доме и в нашей семье был порядок, была тишь, была гладь, была божья благодать..."
      - Этот район всегда считался городским захолустьем, - продолжал Зотов. На экране мелькали заборы, кирпичные стены и куски ржавого железа, разбросанные там и сям. - Но с некоторых пор в этих жутковатых местах стали бывать довольно респектабельные, известные, светские - можно и так сказать - личности, которых вы, уважаемые зрители, вероятно, сейчас узнаете... Вот забор.
      Камера действительно уперлась в дощатый, кривой забор с ржавыми кляксами гвоздевых шляпок.
      - Забор этот не похож на те, что мы снимали прежде...
      На экране замелькали кадры зотовских репортажей о правительственных дачах - заборы кирпичные, металлические, заборы с колючей проволокой сверху, заборы бетонные, глухие, с автоматически открывающимися воротами. После короткого экскурсии по окрестностям правительственных дач на экране снова возник грязный дощатый забор.