Красный бубен

– Гы-гы-гы! – загоготал старик, широко раскрыв рот.

– Ты, мудак! – Коля Дуров бросился между стариком и Ларисой. – Ты что делаешь?!

Но сразу же отлетел на землю и схватился руками за разбитый затылок. А над ним стоял и ухмылялся толстый солдат с занесенным прикладом.

– Прыгучий какой, – сказал солдат. – Еще раз прыгнешь, и твоя голова расколется, как тыква, на вашем американском свинячем празднике!

Коля попытался подняться на четвереньки, но солдат пнул его сапогом по копчику. Дуров отлетел вперед и корчился от боли, скребя пальцами землю.

– Поняли, мистеры-твистеры?! – сказал старик. – Еще кто дергаться будет – расстрел на месте! – Он вытащил из кармана клочок бумаги, развернул, посмотрел на всех строгим взглядом и стал читать. – Народный Комиссариат Внутренних Дел сообщает, что в деревню Красный Бубен бешеными собаками американского капитализма запущена летающая тарелка с экипажем шпионов-диверсантов, которые имеют задание разъезжать по России на машине и развращать нашу молодежь проамериканскими песнями…

Что за чушь нес этот ужасный странный старик. Что за НКВД?! Какое НКВД в наше время?! И вообще, говорил он что-то несуразное! Но возражать, после того, что сделали с Колей и Лариской, было страшно. Коля до сих пор корчился на земле. А Лариска стояла зареванная и бледная, прикрыв грудь руками.

Старик приподнял шапку и поскреб грязными пальцами лысину. Звук получился такой, как будто он скреб железом по кости.

Ребят передернуло.

– …Нашими «катюшами» американская тарелка была подбита. Но диверсантам удалось попрыгать вниз на парашютах… кхе-кхе… и временно укрыться в темном лесу около родной деревни. С целью обезвредить засевшего в лесу противника, была послана группа «Рок-н-ролл Мертв» в составе: Колчанова Андрея Яковлевича, это я, – Колчанов улыбнулся, •– бойца Стропалева Михаила и бойца-инвалида без рук Андрея Жадова.

Тот, которого назвали Жадовым, мотнул плечами, плащ-палатка слетела на землю, и все увидели, что он действительно без рук. А пустые рукава гимнастерки заправлены за солдатский ремень. Тем не менее на шее у бойца висел автомат.

– …При задержании шпионов, – продолжал читать Колчанов, – приказано устроить над ними полевой суд и расстрелять врагов на месте. Лица трупов обезобразить, а трупы облить керосином и сжечь. А что останется, растолочь в костную муку и скормить свиньям… чтобы не получилось, как с семьей Николая Кровавого… Уничтожить так уничтожить…

– Да вы что! – не выдержал Валерка. – Какие мы шпионы?! Мы русские, как и вы! Какие тарелки?!.

Колчанов резко выкинул вперед руку и схватил Валерку за яйца.

– Русские?! – он приблизил свое лицо к лицу Валерки, обдав его смрадным запахом, и крутанул руку с яйцами на полтора оборота по часовой стрелке.

Валерка взвыл.

– Русские так не воют, – сказал старик. – Так воют американские шакалы, которые называются у вас койоты! Это раз! Русские так не одеваются, так не стригутся, и от русских так не воняет дерьмом! – Он ударил свободной рукой Валерке в глаз. – Русские пьют водку, а не курят дурь! – Старик засунул руку Валерке под косуху и вытащил оттуда пакет с травой. – На, жри, падло американское! – Он впихнул мешок Валерке в рот. Трава посыпалась на грудь. Изо рта у Валерки потекла зеленая слюна. – Русские не пишут таких песен Ботинки-буги-ноги! А тем более их не поют! Русские поют песню Расцветали-яблони-и-груши! Три-четыре!

Солдаты затянули «Катюшу»:

Рас-цве-тали-ябло-ни-и-гру-ши По-плы-ли-ту-маны-над-ре-кой Вы-хо-ди-ла-на-бе-рег-Ка-тю-ша На-вы-сокий-бе-рег-на-кру-той… Ой-ей-ёй — страшно громыхало эхо над макушками деревьев. И совы под-ухивали им – полуночные бэквокалистки черного леса.

Колчанов одной рукой дирижировал в воздухе, продолжая другой держать Валерку за яйца. В конце каждого куплета он сжимал кулак, и Валерка истошно вопил.

– Вот как поют русские солдаты, – сказал он после песни. – И вот как воют американские шпионы в бессильной злобе им помешать! – Он разжал руку, и Валерка повалился на землю без чувств. – Вставай, америкашка, – Колчанов пнул его ногой. – Если бы ты был русский, ты бы не валялся в грязи, как теперь, а сражался бы до конца за свои тухлые яйца! Хе-хе! До конца тебе, впрочем, осталось немного. – Он пнул Валерку еще раз и подошел к Ларисе. Лариса замерла. От страха она перестала дышать. – Что, боишься меня, шлюха? А титьки свои показывать не боялась русским людям? А?! Давай, покажи нам титьки, – он дернул Лариску за руку.

– А-а! – закричала девушка, пытаясь прикрыться второй рукой. Но Колчанов дернул за вторую.

– Не сметь! Перед придурками тебе обнажаться не стыдно, а перед русскими солдатами стыдно?! Пусть русские солдаты посмотрят, они заслужили это право! Они, может, такого всю войну не видели! Ты это понимаешь, тварь?! Эй, солдатики, – Колчанов оглянулся, – глядите!

Солдаты подошли.

– Ого! – сказал толстый. – Вот это титьки! Таких титек я еще не видел!

– Да. У наших женщин таких титек нет, – добавил второй. – Потому что они работают для фронта сутками, не отходя от станков, недоедают и не могут себе нажрать такие батоны, как у этой американской суки.

– Давай ее отдрючим. Все равно ее скоро расстреливать.

– Давай, чтоб зря не пропадала.

– Доставим ей последнее удовольствие.

– Помоги мне, Мишка, ширинку расстегнуть, а то без рук неудобно.

– Не, мне противно. Пусть она тебе сама расстегивает, целка американская. Ей это привычно!

– Верно. Жаль, что у меня рук нет, а то бы я за ее уши держался.

– А ты ногами держись, вроде обезьяны.

– Так это сапоги придется снимать.

– Тогда не держись, если лень сапоги снять.

– Тогда не буду.

Солдаты набросились на Ларису. Колчанов посмотрел на них и вздохнул.

– Эх… Соскучились по бабе, соколики… – И повернулся к ребятам. – Жаль, что вы не бабы, а то бы я вас тоже отодрал… Здесь, в этом документе, – он потряс бумагу, – ничего не говорится о пытках и мучениях, которые следует учинить перед расстрелом. Из чего понятно, что пытки и мучения допускаются самые разнообразные, на усмотрение исполнителей. Это ясно читается между строк.

– Покажите бумагу, – попросил Эдик.

– На, смотри, – Колчанов поднес листок к его лицу.

Эдик насупил брови, но прочитать успел только одно непонятное слово Хамдэр. Затем Колчанов убрал бумагу от его лица и сунул в карман телогрейки.

– Почитал?

– Не успел.

– Еще бы! Не научился на чужом языке быстро читать, а лезешь!

– Я не лезу.

– Лезешь-лезешь, – старик сказал это как-то даже добродушно. – У нас в стране поголовная грамотность. А у вас в Америке нет поголовной грамотности. – Неожиданно он размахнулся и врезал Эдику кулаком в живот. Эдик согнулся пополам. Колчанов добавил сверху двумя руками ему по затылку и успел еще подставить колено, чтобы Эдик разбил как следует нос.

В кустах кричала Лариса, которую зверски насиловали два бойца…

Глава шестнадцатая

ЖЕНИХ С ТОГО СВЕТА

Зато я теперь буду благородные напитки пить! Шанпанское и Салют!

– 1 —

Витек бежал по направлению к пожару, полыхавшему недалеко от церкви.

– Витенька, не поспеваю я, – кричала сзади него престарелая мамаша. – В боку у меня закололо!

– Отдохни, маманя, а я вперед побежал! Может, там помощь моя требуется!

Про помощь Витек сказал к слову, ему просто хотелось посмотреть, чего там упало и чего горит.

Бабка Вера схватилась руками за забор и тяжело дышала, глядя вслед растворяющейся в темноте спине сына. Спина помелькала белой майкой и исчезла. Бабке Вере стало обидно, что сын ее не подождал. Но если бы она знала, что видит его в последний раз, она бы так не обижалась.

– Эхе-хе, – выдохнула она, поправляя на голове съехавший назад платок. – Молодые старых не уважают…

Кто-то положил ей на плечо руку:

– И не говори!

Бабка вздрогнула. Рука была холодная, как лед.

– Ой! – вскрикнула она. – Кто это тут?!

– А-ха-ха! – засмеялся голос. – Что, не узнала? Это я, Колчанов.

– Фу! – выдохнула бабка. – Напугал меня, лисапедист! – Она медленно повернула голову. – Чего это у тебя руки такие холодные, как ледышки?

– В погреб лазил… за шанпанским… – Колчанов ухмыльнулся.

– Это в чьем же ты погребе шанпанского достал?..

– В своем и достал…

– Да у тебя и погреба-то нет никакого! – махнула рукой бабка Вера.

– Раньше не было, а теперь есть… Я теперь богатый человек… как Ельцин…

– Откуда ты богатый Ельцин стал, козел ты вонючий?!

– Ты, бабка, так меня не называй, пока не дослушала. Мо-жет, я теперь поворотная стрелка в твоей судьбе стану.

– Ты, видать, от пьянства совсем очумел! Несешь не знамо чего!

– Дура ты! Я, чтоб ты знала, клад нашел евреев бубитых!.. – Колчанов выдержал для эффекта паузу. – Евреи-то бубитые клад зарыли, а я отрыл!.. И теперь богатейший в СНГ человек! Поняла?..

– Ладно брехать-то! Трепач кукурузный!

– На, смотри, – Колчанов вынул из-за пазухи бутылку шампанского, поставил на землю, снова слазил за пазуху и вытащил оттуда бусы из жемчуга.

Бабка раскрыла рот и медленно переводила глаза от шампанского к бусам.

Колчанов потряс ниткой у нее перед глазами:

– Вот они, сокровища! Все теперь мои! А я… свататься к тебе пришел. Надоело мне одному жить бобылем… Некому щей с похмелья поднести… А бухаю я, сама знаешь…

– Во-во, – растерялась бабка Вера, – на фига ж мне муж пьяница?!

– А кто не пьет?.. Курица и та пьет! Зато я теперь буду благородные напитки пить! Шанпанское и Салют! Дом выстрою каменный в два этажа, как у Чубайса, и работать нам теперь с тобой не надо!.. Аттракционы в огороде поставлю… эту… карусель с лошадками! Будешь на них крутиться с утра до вечера, пока башка не заболит. Все нам завидовать станут!

– Да иди, ты, – сказала бабка неуверенно.

– Куда – иди?.. На вот, примерь, – Колчанов надел ей на голову бусы. – Посмотри, как тебе идет.

– Это мне?..

– А кому ж? Ты ж теперь моя невеста… – Колчанов схватил бабку за руку и напялил ей на палец толстенное золотое кольцо с камнем.

Бабка Вера не знала чего сказать, никто ей сроду таких подарков не делал.

– Ну так что, согласна за меня пойти?

– А это посмотрим на твое поведение, – ответила она никак.

– Чиво?! – неожиданно обиделся Колчанов. – Я тебе и то и се – и замуж, и сокровища старинные, и карусель с лошадками, а ты мне такие слова обидные!.. Да на хрен ты мне сдалась, невеста беззубая?! Буду один пить! – Он схватил шампанское и резко сорвал проволоку. Пробка стрельнула, из горлышка вырвалось облако густого красного дыма.

Бабка Вера вскрикнула и открыла рот.

Красный дым, воспользовавшись этим, моментально превратился в тонкую змею и влетел в бабкину глотку.

Бабка почувствовала, как холодная скользкая змея заползает в нее. Бабку сотрясли спазмы, от которых хвост красной змеи немного выскользнул изо рта. Бабка схватилась за него обеими руками и дернула. Змея выскочила. Теперь ее ужасная красная морда с зубастой пастью раскачивалась в полутора сантиметрах от бабкиного носа. Змея шипела. Скользнув правой рукой по туловищу гада, бабка перехватила змею возле головы и сдавила ее что есть силы. Змея стремительно рванула к лицу, и бабке стоило неимоверных усилий удерживать ее подальше от себя. Глаза змеи смотрели на бабку с адской ненавистью, с какой обычно нечистая сила смотрит на человеческое племя. Конечно же, люди слабы и часто поддаются дьявольским соблазнам, но все же именно люди носят и хранят в себе Божий свет, который так ненавидят силы тьмы. Глаза змеи, круглые и бездонные, притягивали бабку к себе. Змеиный взгляд таил в себе опасность. Эти глаза могли запросто утянуть в себя не только старую женщину, но и всю деревню. Бабка Вера с усилием отвела свои глаза в сторону и увидела там мерзко смеющегося Колчанова. Колчанов прислонился к забору и прихлебывал из бутылки дымящуюся жидкость.

– Посмотрела на мое поведение, старая дура?! Ну и как?.. – он приложился к бутылке.

Бабка Вера размахнулась и огрела Колчанова по голове змеей. Колчанов захлебнулся, у него изо рта полезли рубиновые пузыри с мелкими белыми червячками. Бабка Вера накинула змею Колчанову на шею и попыталась задушить его, как удавкой. Колчанов захрипел. Бутылка выпала из его руки и больно ударила бабку Веру по ноге. Бабка подпрыгнула и случайно заехала коленом Колчанову по яйцам. Колчанов перегнулся. Бабка Вера еще сильнее сдавила змею у него на горле. Голова Колчанова надулась, как пузырь. Из его ушей и ноздрей полезли белые червяки. Еще чуть-чуть – и она победит! Но она забыла о дьявольских подарках. А, как известно, подарки дьявола еще никому не приносили счастья.

Пока бабка душила Колчанова, бусы на ее шее превратились в белую змею поменьше, а кольцо на пальце превратилось в маленькую, но страшную желтую гусеницу с волосками, начиненными ядом.

Змея на шее бабки завязалась простым узлом и пережала ей все дыхательные пути. У бабки помутнело в глазах, она ослабила хватку, выпустила красную змею и схватилась за белую на шее.

Колчанов отлетел к забору. Он отхаркнул червяков, вытер нос и прочистил уши:

– Фу!

Бабка Вера пыталась сорвать с шеи белую змею, но у нее не получалось. Змея все крепче сжимала горло. Перед глазами бабки поплыли разноцветные круги. Она теряла сознание. Но тут ей как-то удалось ногтем подцепить змеиный хвост и намотать его на палец. Она потянула было за него, но желтая гусеница доползла до ее лица и проскользнула в левую ноздрю. Бабка почувствовала, как иголки, начиненные ядом, втыкаются в ее слизистую оболочку.

Не всё то золото, что блестит!

В ее голове взорвался огромный золотой шар.

– 2 —

Витя Пачкин прибежал к месту взрыва первым. Во всяком случае, никого он пока поблизости не заметил.

На холме, недалеко от церкви, полыхало пламя. Витя остановился и огляделся посмотреть – нет ли кого из деревенских. Но никого не заметил. Только маленькие костерочки горели там и тут, по сторонам от основного пожарища. Его немного удивило, что никого нет. Ну, нет и ладно…

Из пламени что-то торчало. Что-то черное. Витек подошел поближе. Мамочки! Посреди огня возвышался столб, к которому был привязан человек.

Ветер донес до Пачкина запах жареного мяса. Витек отпрянул назад и потер глаза. Человек не исчез. И запах тоже. Теперь Пачкин разглядел его получше. На столбе висел мужчина в летчицком шлеме. Его голова была опущена на грудь, а руки скручены над головой. За столбом Витек увидел догорающий хвост самолета.

Кто-то сзади положил Витьку руку на плечо.

– Ваши документы! – произнес хриплый голос. Пачкин вздрогнул. Он не слышал, как к нему кто-то подошел.

Сзади стоял солдат в пилотке и плащ-палатке.

– Ваши документы! – повторил он.

У солдата был доисторический вид, как будто он сбежал со съемок фильма про Великую Отечественную войну.

– А чё такое? – ответил Витек.

– Хрен через плечо!.. Документы!

– А ты кто такой?!

– Сейчас узнаешь, – молниеносным движением солдат выхватил из-под плащ-палатки автомат ППШ и двинул прикладом Витьку в челюсть.

Пачкин отлетел. Когда голова снова начала соображать, она сообразила, что в ней стало на… раз, два, три… несколько зубов меньше. Витек сплюнул зубы на ладонь, другой рукой потрогал разбитые губы. С детства он не помнил, чтобы ему доставалось так, как сегодня. Сначала получил по голове от шлюхи, потом от Коновалова гаечным ключом, теперь ни за что ни про что выбили зубы. Нет, не зря ему так не хотелось ехать домой, в деревню. Он не был здесь несколько лет и отвык от такого беспорядка. Все же в городе так часто по морде не дают. И еще он подумал, где же он будет зубы вставлять с теперешними-то ценами.

– Ты чё дерешься?! С ума сошел?! – Витек поднял глаза и увидел перед собой дуло автомата.

– Документы давай! Последний раз повторяю! – щелкнул затвор.

Витек наконец понял, что его могут убить, и полез в задний карман брюк. Вытащил паспорт и протянул солдату.

– Так, – солдат раскрыл документ. – Виктор, значит, Пачкин. – Он захлопнул паспорт и швырнул в огонь.

– Ты чего делаешь?! – закричал Витек и метнулся вперед за паспортом.

Но тут же повалился на землю, сбитый тяжелым прикладом.

– Тебе он больше не нужен, – сказал солдат будничным тоном. – Мертвецам паспорта не нужны. Теперь у тебя не будет ни имени, ни фамилии, ни паспорта, ни прописки, ни всякой другой такой ерунды… Да…

– Как же это я буду без паспорта?..

– Хе-хе, – осклабился солдат. – Так и будешь ты теперь беспаспортный труп.

– Как это?!. За что?! – всхлипнул Пачкин.

– Очень просто. Упал и разбился сверхсекретный военный самолет, – солдат показал пальцем за спину. – Упал?

– Упал…

– Едем дальше… Как ты, Пачкин, понимаешь, это абсурд. Не можем же мы делать сверхсекретные самолеты, которые разбиваются, как обыкновенные? Не можем?

– Не можем…

– Правильно… Поэтому летчика за то, что он самолет угробил, который таких деньжищ стоил, мы, как видишь, поджариваем… Поджариваем?

– Поджариваем…

– Ведь он заслужил?

– Он… заслужил…

– Ну вот! А всех свидетелей гибели сверхнадежного самолета мы пускаем в расход, чтобы разговоров не было. Пускаем?

Ужасная логика солдата дошла до Витька. Логика железная, не допускающая возражений.

– Я никому не скажу, – просипел Пачкин.

– Все так говорят, а потом ползут слухи вредные… Ты вот, вижу, мужик-то неплохой… Но тоже… потерпишь-потерпишь, а потом нажрешься и разболтаешь по пьянке. Водку-то пьешь?

– Только по праздникам, – замотал головой Витек.

– Вот в праздник и разболтаешь!.. Испортишь людям праздник…

– Не разболтаю! Клянусь, не разболтаю! – Витек подполз к солдату и стал целовать ему сапоги.

– Ну… это ты брось, – солдат легонько двинул Витька каблуком в ухо. – Не при старом режиме!.. Да… Ну, не знаю, что и делать с тобой…

– Пощадите! У меня мать старая! На кого я ее брошу?!

– О матери ты, Пачкин, не волнуйся… Мы о ней позаботимся…

– У меня невеста в городе! В музее работает! Музейный работник!

– Невеста у тебя?.. Любишь ее?

– Люблю! Люблю!

– Ну, не знаю… Ну, как мне с тобой быть? У меня приказ. А приказ надо выполнять… Не знаю, не знаю… Может, ты знаешь, как мне быть?

– Я никому не скажу, – Витек заплакал.

– Это ты говорил уже… А я тебе на это уже ответил… А ты мне предложи что-нибудь, чтобы я тебе навстречу мог пойти…

– Я никому не скажу…

– Ну что ты заладил одно и то же, как попугай?.. Вот видишь, ничего ты мне предложить не можешь… А ведь это тебе надо, а не мне… Мне-то что за тебя думать? Зачем мне это? Я тебя застрелю сейчас и всё, и ничего думать не надо… Хе-хе… А ты, если не хочешь умирать, должен не просто словами пустыми отделаться, а пожертвовать чем-то… Чем-то пожертвовать…

Витек вытащил из кармана кошелек и протянул солдату:

– Вот, возьми! Это всё, что у меня есть! Солдат взял, открыл кошелек, поглядел внутрь:

– Деньги?..

– Деньги!

– Тфу! Твои деньги и так мои будут, когда я тебя расстреляю… Нашел чем пожертвовать! Это не жертва! Жертва, это то, чего тебе действительно жалко до слез, но все же подешевле жизни… Намек понял?.. Постой! Кажется, я придумал!.. Давай-ка тебе, Пачкин, язык отрежем! Чтоб ты не разболтал! Витя упал на спину.

– Не хочешь?.. Ну, как знаешь, – солдат навел ему в лоб дуло автомата. – А я ведь, как лучше хотел… Пожалел тебя…

– Стой! Не стреляй! Давай отрежем!

– Молодец! Правильный выбор! Так на твоем месте поступил бы каждый, – солдат вытащил из-за пояса штык-нож. – Высовывай свой язык.

Витя покрылся испариной и медленно высунул язык. Язык дрожал, с него текла по подбородку слюна.

Невозможно описать, какие мучения испытал Пачкин, когда солдат, ухватив кончик языка одной рукой, другой резал по живому… Туда… сюда… туда… сюда… Боль… кровь… душераздирающее мычание… слезы… Кровь… Кровь… Кровь хлестала фонтаном… Он давился ею… Она текла у него по подбородку и стекала по груди и шее на траву…

– Готово! – солдат показал Пачкину его отрезанный язык. – Вот он! Смотри, Пачкин, какой у тебя язык был! Он бы мог стать причиной стольких бед и несчастий. Но не стал. Наоборот, благодаря моей солдатской смекалке, ты жив остался. Поедешь теперь к невесте… музейному работнику… Мамку старую увидишь…

Витек плакал. Он не мог поверить, что всё это происходит наяву.

– Ну что ты плачешь? Радоваться надо, Пачкин, что жив остался, а ты плачешь!.. Ну, не сможешь ты теперь разговаривать. Ну и что! Зато лишнего не сболтнешь! А если уж очень надо тебе будет чего-нибудь сообщить, так ты возьми карандаш с бумагой и напиши, чего тебе надо. Грамотность у нас в стране поголовная! Правильно?..

Витек механически кивнул.

– Постой!.. Как же это?! Чуть было я не упустил! – солдат хлопнул себя ладонью по лбу. – Ты же можешь и вредное чего написать! Например, про самолет! Как же это я… Едва не опростоволосился!.. Давай-ка мы, Пачкин, тебе еще руку отрежем, чтоб ты написать ничего не смог!

Витек замычал и попытался отползти. Но солдат придавил его коленом к земле с такой силой, что Пачкин чуть не задохнулся.

– Куда ты, Пачкин?!. Подожди… немного…

Солдат воткнул нож Виктору в плечо и медленно стал перепиливать кость.

Пачкин потерял сознание.

Очнулся он оттого, что солдат бил его по щекам. Правой руки уже не было.

– Слушай, Пачкин, я чего подумал-то… Ведь ты же, при желании, и левой писать можешь… не так красиво, но можешь… А вдруг, ты вообще левша и захотел меня обдурить?! Ох ты, Пачкин, какой хитрец! – солдат погрозил Виктору пальцем. – Хитрец ты, Пачкин!.. Но русского солдата не обдуришь!.. Переворачивайся на живот, а то мне так неудобно тебе руку резать… Ну что ты лежишь, как бревно?.. Не можешь, что ли, перевернуться? Ну, давай, я тебе помогу, – солдат перевернул Пачкина на живот. – Сейчас, Пачкин.

Он воткнул нож в левое плечо, и Виктор снова потерял сознание…

Придя в себя перед смертью, он увидел склонившееся над ним знакомое лицо мамкиного соседа Колчанова. Колчанов неприятно улыбался и махал Пачкину его же отрезанной рукой.

– Привет, Витька! Что, обманули дурака на четыре кулака?! – Он швырнул руку Пачкину на живот и засмеялся. Потом сложил ладони ковшиком, подставил их под Витькино плечо, из которого хлестала кровь, набрал полную пригоршню и напился…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

– Бог един, – сказал Мешалкин и снял с плеча кол.

Надо быть точным, чтобы попасть в цель.

Господи, как мне заработать, на том, чем Ты меня наградил?

Он рассчитал правильно. Как всегда! Шкатулка отправлена по назначению. Жаль, что кончается его время пребывания в теле. Он не успел насладиться всеми прелестями земного существования. Ему нравилось «быть человеком». Но, к сожалению, он не мог долго оставаться им. Это требовало слишком больших затрат энергии и было небезопасно даже для него. Могла начаться необратимая реакция, и тогда…

Он содрогнулся. Ему стало страшно. Но он обрадовался страху, потому что там, откуда он пришел, – не было никаких эмоций.

А здесь, на Земле, он питался эмоциями, он заряжался ими, они позволяли ему ненадолго продлить нахождение в человеческом теле. Особенно страх! Страх давал ему такие заряды энергии, как… как большой взрыв… Но даже это не давало ему оставаться на Земле больше трех-четырех земных суток.

Только звезда РЭДМАХ могла дать ему возможность быть, где он хочет и сколько хочет. Но звезда РЭДМАХ могла и убить его. Сила звезды была просто силой. И если ты встречал ее слабым, она ломала тебя. Но если ты повернулся к ней правильной стороной, ты мог стать парусом, который наполняет мощный ветер удачи и могущества.

В этот раз он подготовился хорошо, и всё должно сойтись. Наконец-то он обладал той субстанцией, которая в сочетании с энергией звезды могла сделать его неуязвимым и все-

могущим. Наконец-то ему удалось найти Палец Ильи. И палец будет у него, когда придет время. А время приходит.

На этой планете он чувствовал себя хорошо. Здесь было много страха, боли и страданий – всего того, без чего он не мог. Он давно уже выбрал ее._Там, откуда он пришел, страха, боли и страданий почти не осталось. А здесь… Эта планета будет принадлежать ему!..

Глава первая

ИСКУССТВО ВМЕСТО ТАБЛЕТОК

Что это за голова торчит снизу? И чего это она такое кричит?

– 1 —

Дегенгард Георгий Адамович проработал в Музее Искусств двадцать лет, и ему было очень обидно, что теперь, когда над Россией засветился луч надежды и свободы, вместе со свободомыслием, за которое сложило головы столько русских интеллигентов, пришло засилие хамства. Когда свежий ветер перемен растрепал прически людей, доселе боявшихся лишний раз громко вздохнуть, и они, эти люди, обрадовались тому, что им выпало счастье своими глазами увидеть то, о чем они и не мечтали, случилось неожиданное. Люди поняли свободу НЕПРАВИЛЬНО! Не как возможность высказывать свое мнение о чем угодно, не оглядываясь через плечо, не как возможность сходить в музей и посмотреть на всё что хочешь, не как возможность прийти в кино и увидеть фильм Тарковского или Вайды без купюр, не как возможность прийти в библиотеку и взять любую (ЛЮБУЮ!) книгу о чем угодно, не как возможность участвовать в управлении государством путем свободного голосования за кого-нибудь, а совсем по-другому! Какая-то дрянь вместо этого вышла! Люди расценили полученную ими свободу как свободу гадить друг другу на голову! Гады! Свобода слова свелась к безнаказанной матерщине в общественных местах! Вместо музеев – ночные клубы с проститутками и наркоманами! Молодежь засунула в уши дебильники, чтобы не слушать умных советов старшего поколения. В кино и по телевизору – пропаганда насилия и сексуальных извращений. А какие печатают, продают и читают книги! Уму непостижимо! Вместо того чтобы читать Достоевского, Гоголя и Пушкина, которые наконец-то появились в свободной продаже, читают всякую дрянь, чушь, мусор и гадость! А Пушкин, Гоголь и Достоевский пылятся на полках магазинов невостребованные! А за какие голосуют партии?! За партии негодяев, воров и мошенников! И даже (невозможно себе представить!) за фашистов и коммунистов! Убить человека стало легче легкого! Заплати наемному убийце за грязную работу и всё! И можешь, если денег хватит, убивать кого хочешь – хочешь банкира, хочешь президента, хочешь популярного телевизионного ведущего, если тебе не понравилось, как он подстригся.

Всё это так действовало на Георгия Адамовича, что он ходил, опустив низко голову, и думал – как же это так?.. Ко всему этому, еще и зарплату платить практически перестали. А то, что изредка и нерегулярно платили – зарплатой не назовешь. Вот и получалось – всё, за что лучшие умы погибали в лагерях и подвалах Лубянки, всё это ЗРЯ! А почему так получилось? Георгий Адамович долго над этим размышлял. И наконец понял, почему так вышло. Потому что настоящие люди (интеллигенты духа), только благодаря которым и произошли перемены, эти люди, выполнив свою работу, посчитали нескромным занимать руководящие посты в обновленной стране. Они выполнили свой долг и скромно отошли в сторону. А к власти ринулась оголтелая свора проходимцев, спекулянтов, барыг и хамов.

Они тут же крепко окопались в своих кожаных креслах, как спруты распустили щупальца во все стороны, и как клещи стали сосать кровь страны.

Георгий Адамович много читал по философии. И имел свое оригинальное мнение по многим вечным вопросам. Он, в частности, не соглашался с мнениями Платона и некоторых других древних философов, что государством должна управлять олигархия ученых, мыслителей и интеллектуалов. Всегда Георгий Адамович отдавал предпочтение демократическому устройству государства, когда у власти стоит народ. И вот теперь, когда он увидел, во что превратилась демократия, он понял, что древние греки были правы. ОЛИГАРХИЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ РАЗУМНЕЕ, ЧЕМ ДЕМОКРАТИЯ ОЛИГОФРЕНОВ!

Проблемы общегосударственные напрямую отражались на проблемах музея, в котором Георгий Адамович проработал столько лет, и который он любил и считал делом всей своей жизни. В запасниках музея находилось множество экспонатов, которые по понятным причинам в советское время нельзя было выставлять. Георгий Адамович неоднократно пытался добиться разрешения на это, ему было до слез обидно, что люди не видят такие прекрасные вещи. Но чиновники от культуры не разрешали. Дело, конечно, хорошее, – говорили они Георгию Адамовичу, – но… знаете ли… – Чиновники разводили руками, задирали подбородки к потолку и затем смотрели на Де-генгарда в том смысле, что он и сам должен понимать, почему делать этого нельзя. А нельзя было этого делать тогда по двум причинам: Идеологической и Политической. Большинство экспонатов было вывезено во время войны из Германии, и официально СССР не признавал этого факта. Вытащить же экспонаты из запасников было равнозначно признанию. За этим могло последовать требование возвратить награбленное, а возвращать, естественно, не хотелось. Вот и приходилось советским музеям выступать в роли, так сказать, собак на сене.

Но когда старый ненавистный режим рухнул, Георгий Адамович первым делом пришел к новому руководству и сказал: Пора вытаскивать из запасников произведения искусства, потому что теперь, когда народ вдохнул свободы, ему очень полезно и своевременно будет поднять свой культурный уровень с помощью того, чего ему раньше не давали созерцать.