ГЛАВА V

— Нет, Агнесса, поверь мне, пожалуйста: это как раз то, что тебе нужно. Неужели ты не видишь сама?

— Может быть, все-таки другое?

— Нет-нет, только это!

Агнесса стояла перед большим, во весь рост, зеркалом своей гардеробной, одетая в бальное платье ослепительного, дивного цвета морской волны и бросала нерешительный взгляд на другое, жемчужно-серое, только что отвергнутое Орвилом.

— Ты считаешь, оно не годится?

— Оно идет тебе, дорогая, но ты так редко надеваешь что-то яркое, необычное, — мягко произнес Орвил.

Он сидел в кресле и оттуда смотрел на жену. Агнесса сосредоточенно собиралась на первый в своей жизни бал. Собственно, он намечался завтра, но необходимо было все подготовить заранее.

«Бал» — одно из немногих слов, способных сразу заворожить любую женщину, и Агнесса не являлась исключением. Один бал в ее жизни был, в пансионе, бал без кавалеров, на котором девушки-выпускницы показывали свое искусство танцев под взглядами строгих наставниц, но на таком грандиозном торжестве, как нынешнее, ей не случалось присутствовать. Агнесса волновалась, ее успокаивало лишь то, что там она, как и везде, будет одной из многих. Месяц назад, получив приглашение, она заказала туалет. Все было просто, без вычурности, но изящно: жемчужно-серое платье с широкой юбкой, узкое в талии, с открытыми плечами, ожерелье из прозрачных камней на шее, а в гладко причесанных волосах — белые цветы. Но сегодня вдруг принесли это платье, такого же фасона, но другого, потрясающего цвета, из переливчатой ткани, купленное Орвилом втайне от жены. Это был настоящий сюрприз, но Агнесса растерялась: она не привыкла к смелости в выборе одежды, хотя считала, что Орвил не прав — она и дома часто одевалась нарядно. Просто это платье решительно затмевало все ее прежние туалеты.

Агнесса склонила на бок голову, расправила шуршащую ткань юбки, слегка пристукнула каблучками туфель. Да, цвет морской волны наилучшим образом подчеркивал зеленое сияние ее глаз и золотистый оттенок кожи, даже на вид бархатистой и теплой. А как блестящая ткань обтягивала талию! Агнесса поймала себя на мысли о том, что неприлично, пожалуй, столь откровенно любоваться собой, и улыбнулась.

— Изумительно, Агнесса! — сказал Орвил. — И прическу стоит изменить: здесь нужны локоны. И перья в тон платью

— А веер? — спросила Агнесса, сдаваясь под натиском неопровержимости доводов мужа и восхищения собственным отражением. Это случилось едва ли не впервые: она никогда не считала себя красивой и не привыкла любоваться собой. Но теперь… Нет, она определенно была хороша!

— Черный.

— О, нет! — взмолилась она. — Это будет слишком!

Черное придавало загадочность, но оно же, как показалось Агнессе, разрушало романтический образ, внося в него нечто темное, роковое, то, что — как она считала — не было ей свойственно. Орвил встал, подошел к Агнессе, потом отступил на шаг.

— Да, дорогая, ты права. Лучше белый, тем более, ты ведь наденешь жемчуг? Это твой камень.

Агнесса кивнула.

— Колье и серьги.

— Еще браслет, — напомнил Орвил.

— Да, и браслет.

Орвил не выдержал и обнял ее.

— Ты сокровище, Агнесса! Это твой первый бал, он должен был состояться много раньше, поэтому ты вправе танцевать и веселиться как никогда.

Агнесса улыбнулась.

— Я так и сделаю. За все минувшие годы. Провинциалка на балу.

Орвил прикрыл ладонью ее губы.

— Все, не желаю слышать. Клянусь, ты еще будешь там королевой!

Она — королевой? Среди нескольких сотен женщин? Агнесса рассмеялась.

— О, мужское тщеславие! Я никогда не слыла красавицей, — смело заявила она.

Она покачивала головой, а сердце сладко замирало; чем только не способно загореться оно, это слабое человеческое сердце!

Они приехали быстро; точно на крыльях пронеслись по улицам в экипаже, и первые впечатления Агнессы были отрывочны, почти бессвязны… она очень волновалась, нервничала, ей все казалось, будто она забыла что-то надеть, завязать, застегнуть, она с трудом удерживалась от того, чтобы постоянно с замиранием сердца не хвататься то за одно, то за другое.

— Словно экзамен, — сказала она Орвилу, и тот кивнул: он тоже не был избалован подобными событиями и волновался немного меньше разве что потому, что не придавал торжеству такого уж судьбоносного значения.

Агнесса же никак не могла прийти в себя: внутри что-то сжалось в тугой комок и никак не хотело отпускать.

Экипаж остановился возле шикарного подъезда; Агнесса увидела и большую площадь под осенним плакучим небом, и фонтаны, и рыжие листья на камнях, и все прочее, что невозможно было описать. Кто-то услужливо распахнул дверцу, и Агнесса, опираясь на руку Орвила, приподняла край платья и поставила ножку в бархатной туфельке на серый гранит площади. Они поднялись по мраморной лестнице во дворец, где гостей встречали распорядители торжества.

Потом Агнесса и Орвил вошли в ярко освещенное помещение огромного зала, вернее, собственно в зал только предстояло спуститься, а сейчас они стояли на самом верху гигантской, застланной коврами лестницы и могли видеть все, что творилось внизу, всю захватывающую, неописуемую стихию готового начаться бала. Впрочем, это только казалось Агнессе стихией, в действительности все здесь было продумано, просчитано до мелочей: до улыбки, до жеста, до малейшего поворота головы. Агнессе так не удавалось; хотя она долго репетировала дома перед зеркалом, проигрывая свое поведение движения, улыбки, взгляд (получалось очаровательно), но здесь ноги, руки, шея были как деревянные, выражение лица напряженным. Ее охватило что-то похожее на страх сцены. И еще больше сбивало с толку, что другие будто бы вели себя естественно: дамы переговаривались, смеялись, все они казались ей привлекательными. Агнесса расстроилась; дрожащей рукой она ухватила Орвила за локоть, и вовремя, так как едва не упала, зацепившись каблуком за край ковровой дорожки.

Она заметила, что этот огромный зал не заканчивается сплошной стеной, дальше был переход в следующий, и оттуда тоже шли люди. Несмотря на скопление гостей, духоты совсем не чувствовалось, а людей на самом деле собралось невероятно много. Платья дам всех расцветок, веера, фраки мужчин, голоса, плывущие навстречу — всё воспринималось только так, полуотрывочно и в то же время слитно, точно некая мозаика.

На балконе расположился оркестр, там поскрипывали в ожидании смычки; справа на высоких окнах чуть колыхались длинные белые занавеси. Лепные потолки, золоченые светильники, а на полу — пурпурный бархат ковров.

Агнесса вспомнила почему-то, как они с Орвилом ходили в церковь. Там ее поразило не столько убранство высокие стены из серого узорчатого камня, диковинный простор и отголоски звуков под сводами, а странное сочетание незыблемости с хрупкостью и со слабостью; это всегда привлекало ее. Она молилась, чувствуя в обнаженной душе звуки невидимых флейт. Там она чувствовала себя под защитой. И потом, выйдя на улицу, увидела отражение заката в окнах зданий, а в синеющем небе — легкие розоватые облака и поняла, что человек не может быть счастлив единым неделимым счастьем, оно всегда — лишь во фрагментах жизни, иногда самых мельчайших, неуловимых, так же, как нельзя быть счастливым всегда одним и тем же. Сегодня ты счастлив тем, что сияет солнце, а завтра — тем, что сам чувствуешь себя солнцем. По существу, счастье — это особое состояние души, близкое просто к хорошему настроению, но несравненно более глубокое. И сейчас Агнесса ощущала некое соединение хрупкости с твердыней, этакое колыхание души, схожее с трепетом парусов стоящего на якоре корабля. Ей давно хотелось, чтобы произошло нечто способное всколыхнуть ее существо, помочь проникнуть на высшую ступень постижения счастья, вновь ощутить порывы ушедшей юности… Она сама удивлялась своей дерзости и скрывала это, потому что проще и безопаснее было казаться обыкновенной. А ведь новую смелость, новые стремления пробудил в ней Орвил! Агнесса знала: с каждым днем словно открывающий в любимой женщине новые, необычные черты, он увлекал ее от обыденности, она была для него не только женой и матерью Джерри, а чем-то несравненно большим, той самой гаванью, из которой уже невозможно уйти.

Грудь Агнессы взволнованно вздымалась, молодая женщина дрожала в непонятном возбуждении, и ноги не слушались ее, но Орвил тихонько пожал руку жены и кивнул с улыбкой. И хотя он тоже волновался (это можно было заметить), Агнесса немного успокоилась. Она вдруг ясно представила себя такой, какой видела последний, раз в зеркале, и постепенно овладела своим телом, движениями… Они с Орвилом шагнули вниз по ступенькам, и тут вдруг грянул торжественный вальс; Агнессу вмиг околдовали его звуки — она почувствовала себя на гребне волны, на самой вершине гигантского вала и ощутила такой душевный подъем, такие невероятно возвышенные чувства, что на глаза навернулись сверкающие бриллиантами слезы, а на губах появилась улыбка. Агнесса шагала в такт музыке среди других пар со ступеньки на ступеньку под руку с мужем, поддерживая другой, чуть влажной от волнения, рукой подол своего нарядного платья, и ей казалось: весь мир лежит перед ней, замерший и покоренный. Но она не жаждала повелевать им, ей нужно было лишь упоение. Не этот ли сон снился ей в юности — о сиянии звезд под ногами?.. Агнесса чувствовала себя взлетевшей ввысь на крыльях, и у нее мелькнула дерзкая мысль: «Я пришла в этот мир для триумфа!»

Все кажущееся великим длится недолго: они спустились вниз и мгновенно затерялись в толпе. Но это было уже неважно — настроение Агнессы изменилось: назови ее любой из гостей королевой бала, она не удивилась бы, обуреваемая необыкновенными, никогда еще не испытанными чувствами, и лишь природная скромность помогала ее лицу хранить оттенок застенчивой улыбки. И она совсем смело смотрела в толпу, в мельканье лиц, причесок, рук…

Дамы и кавалеры переговаривались, беспорядочно передвигались по залу. Женских голосов было больше; женщины шуршали шелками, блистали жемчуга и улыбки, улыбки и жемчуга…

Вскоре в толпе обозначилось, однако, какое-то целенаправленное движение: середина зала начала освобождаться. Агнесса и Орвил встали возле колонны, держась за руки, и ждали, что будет дальше. А дальше они услышали, как что-то объявил распорядитель; кого-то, видимо, ждали, так как еще с полчаса продолжалось медленное передвижение гостей, сопровождаемое скрипом смычков и нестройным шумом, но потом вдруг опять ударила музыка, и в какой-то миг зал взорвался громом хлопков. Прибыли, по-видимому, самые важные лица: мэр Вирджинии, почетные гости из столицы и весь цвет местной аристократии. Бал начался.

Первым танцем был столь любимый Агнессой вальс, и Орвил, улыбаясь, повел ее на середину зала, где уже танцевало много пар. Агнесса положила руку в белой перчатке на плечо мужа и закружилась с ним в вальсе, радостная и счастливая, Боже мой, она здесь, на великом балу, о каком иные не смеют и грезить, равная среди равных, здесь, в вихре мечты, в озарении тысяч свечей!

Потом танец кончился, они пошли к своему месту. Агнесса обмахивалась белым, расшитым крохотными жемчужинками веером из пышных перьев; остановилась, поправляя прядь волос у виска, а Орвил смотрел, на порозовевшее лицо жены и любовался ею.

— Ты здесь самая красивая! — прошептал он.

Агнесса засмеялась, тряхнув волосами; ее туго закрученные локоны уже развились слегка, но так было даже красивее. Она чувствовала свое очарование и готова была веселиться до утра.

Сложного танца с переходами Агнесса боялась, но они с Орвилом не успели отойти и пришлось вступить. Им предстояло пройти вкруговую по всему залу в разных направлениях и встретиться на прежнем месте. Один такт Агнесса протанцевала с Орвилом, а потом перешла к другому кавалеру. Она сама удивлялась, как много помнит, она танцевала безо всякого труда. Кавалер повторял с нею сложные па и с поклоном передавал даму следующему. Невозможно было запомнить и пятой части мужчин, Агнесса на всех смотрела одинаково, а вот их взгляды были разными. Некоторые улыбались, а один кавалер посмотрел ей вслед. Прошло немало времени, пока Агнесса обошла в танце по кругу зал и встретилась наконец с Орвилом. Совсем неожиданно они очутились лицом к лицу, и оба рассмеялись.

Тяжело дыша, Агнесса подошла к «своей» колонне.

— Устала? — спросил Орвил. Агнесса кивнула.

По залу разносили прохладительные напитки. Агнесса взяла стаканчик и пила с наслаждением, медленными глотками, продолжая оглядывать толпу. Какие люди собрались здесь — цвет общества Вирджинии.

К ним подошло с приветствиями несколько знакомых пар, все обменивались впечатлениями, дамы разглядывали туалеты друг друга; Агнесса удостоилась нескольких особо искренних комплиментов.

Во время следующего танца она неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд. Она повернула голову и увидела: на нее смотрел высокий мужчина, он вел свою даму так, чтобы иметь возможность глядеть на Агнессу.

Когда они с Орвилом вернулись на место, Агнесса снова украдкой посмотрела в сторону: мужчина стоял там и смотрел на нее; при первых звуках вальса он направился к ней.

Он поклонился Агнессе, и Орвилу.

— Разрешите пригласить вашу даму?

— Да, пожалуйста, — ответил Орвил и отпустил руку жены.

— Прошу вас, — сказал незнакомец Агнессе, и она пошла с ним. Орвил улыбнулся ей издалека, и она ответила улыбкой.

Партнер бережно обнял молодую женщину, как того требовал танец, и под музыку повел ее по кругу. Он так пристально смотрел на Агнессу, что она смутилась.

— Этот бал лучше, чем все прошлогодние, верно? — сказал он.

— Я не была здесь в прошлом году, — извиняющимся тоном произнесла Агнесса. — Я вообще впервые на балу.

— Неужели? — изумился он. — А вы так замечательно танцуете!

Агнесса опустила ресницы.

— Спасибо.

Они протанцевали еще минуту, за которую Агнесса услышала немало приятных вещей, потом музыка смолкла. Мужчина подвел Агнессу к ожидающему ее Орвилу и, поблагодарив, отошел в сторону.

После Агнессу приглашали многие мужчины, она никому не отказывала, танцевала с удовольствием, она окончательно прониклась духом бала, и глаза ее горели ярко-зеленым огнем. Какая же это радость — веселиться и танцевать, чувствовать, что тобою восхищаются многие-многие! Впервые она испытывала эти чувства, такие яркие, прекрасные! И Агнесса твердо решила, что не пропустит больше ни одного подобного торжества.

— Так я, пожалуй, потеряю тебя, — сказал ей в перерыве Орвил. — Похоже, мое мнение относительно того, что ты здесь лучше всех, разделяет весь зал!

Агнесса видела: он искренне этому рад. Ведь нет ничего прекраснее, чем испытывать гордость за человека, которого любишь!

— Еще одно слово — и у меня закружится голова! — переводя дыхание, весело отвечала Агнесса.

— Смотри-ка! — произнес Орвил, поворачиваясь, — Глен Колфилд, мой университетский приятель! Столичный житель… Не ожидал увидеть его здесь! И с ним, вероятнее всего, супруга. Идем, дорогая, я познакомлю тебя.

Они направились к стоящей неподалеку кучке людей, центром которой была женщина. Она стояла вполоборота к Агнессе; рыжеволосая, в желтом шелковом платье… Тонкая, стройная, она кокетливо вертела в руках черный веер и с задорным смехом говорила что-то собравшимся. Агнессе этот смех показался знакомым.

Орвил с приятелем радостно и удивленно приветствовали друг друга; Орвил представил Агнессу, Глен Колфилд — свою жену.

— Мария-Кристина! — назвалась та.

Орвил поцеловал ей руку, а леди присела, согнув ножку, и длинные губы ее растянулись в улыбке. Потом живые темные глаза женщины уставились на Агнессу. Дамы узнали друг друга.

Мария-Кристина, младшая из дочерей Деборы Райт, подруги Аманды Митчелл! Поистине люди встречаются там, где встретиться невозможно! Мария-Кристина, бойкая болтушка, неутомимая выдумщица, стояла перед Агнессой почти не изменившаяся, разве что улыбалась она чуть более сдержанно, чем тогда, много лет назад.

— Мисс Митчелл! — вырвалось у нее. — Это вы!

— Вы знакомы?! — изумились мужчины.

— Да что тут особенного? — в прежней своей манере заявила Кристина. — Знакомы, причем, очень давно.

Признаться, Агнесса была немало удивлена, что Мария-Кристина ее помнит. Они и виделись-то всего раза три; Агнесса покраснела, припомнив, как обманывала дочерей Деборы, заставив негритянку Мэри сказать, будто находится с матерью в отъезде.

А вдруг Кристина знает что-либо об Аманде?!

— Мы познакомились, когда мать привезла меня из пансиона в Санта-Каролину, — пояснила Агнесса мужу, и взгляд Орвила окрасился странной подозрительностью. Мария-Кристина в свою очередь смотрела на него так, словно стремилась вобрать в себя свет всех канделябров зала.

Цепкие тонкие пальцы женщины легли на локоть Агнессы.

— Ладно, господа. Поговорите о своем, а мы с миссис Лемб посекретничаем наедине, — распорядилась Кристина.

Они отошли к соседней колонне. Болтали сначала о пустяках. Миссис Колфилд разглядывала старую знакомую с явным любопытством; разговаривая, она несколько раз поворачивалась в сторону Орвила. Что-то ей не было ясно, какие-то события никак не соединялись в ее представлении. Агнесса поняла: это, вероятно, касается бегства, события, давно канувшего в прошлое, о котором пора бы и забыть. Пора… Понятно, Мария-Кристина не может ничего спросить и должна довольствоваться только собственными соображениями. Но Агнессе очень хотелось раз и навсегда все расставить на свои места.

— Большая у вас семья, миссис Лемб?

— У меня двое детей, сын и дочка.

— Какая прелесть! — воскликнула Кристина, сверкнув бархатистыми глазками. — А я так удивилась, когда узнала вас! Вот уж не думала, что встретимся.

— А вы здесь проездом?

— Приехали навестить родных. Вообще-то мы живем в столице, — с оттенком гордости произнесла Мария-Кристина.

— А у вас есть дети?

— Нет! — ответила Мария-Кристина и добавила со смехом: — У нас Эйлин за двоих старается! Вы помните Эйлин, мою сестру?

— Да, конечно, помню.

И Агнессу вновь кольнули болезненные воспоминания о невозвратном: вот бы вернуться туда, в неповторимые семнадцать! Какой беспечной она была тогда…

— У Эйлин, — продолжала Кристина, — уже трое детей, и все мальчики. Сколько раз я приглашала ее в гости, но ей все некогда. Эйлин стала такой полной, но все равно выглядит хорошо. А мистер Дейар — вы его помните? — очень серьезный, так важничает! Мы ездили к ним летом. Я вообще люблю путешествовать, где только не побывала, но мне, знаете, всего мало!

Она еще долго щебетала, качая черными перьями в прическе.

— Да, — спохватилась Агнесса, — а как себя чувствует миссис Райт?

— Мамочка здорова. Они с отцом не так давно гостили у нас.

Агнесса не знала, как бы ближе подойти к интересующему вопросу, но Мария-Кристина сказала вдруг, вертя веером:

— И она рассказывала о миссис Митчелл.

Жгучая краска залила лицо Агнессы, а ее сердце готово было выскочить из груди.

— Вот как?.. — неловко произнесла она.

— Да. А вы разве не знаете: у миссис Митчелл салон в столице, ее многие знают. Я сама у нее не бывала, но слышала.

Агнесса покачала головой.

— Мы не виделись все эти годы.

«А, вот оно что!» — подумала Мария-Кристина.

Ее собственные предположения оказались близки к истине. В свое время о бегстве Агнессы много говорили в их семье. Аманда, насколько было известно Кристине, тогда тоже бежала подальше от огласки: она сразу продала серый особняк, исчезла в неизвестном направлении и лишь много позже написала Деборе. Поэтому подробностей, с кем и куда уехала Агнесса, ни Дебора, ни ее дочери не знали. Очевидно было одно: ослушание и незаконный союз. Дебора вздыхала, жалея подругу, совсем не думая о победе над нею, тогда как Аманда терзалась мыслями о своем поражении; Эйлин удивлялась и возмущалась (так опозорить свою мать — связаться Бог зияет с кем! Все догадывались, что избранник Агнессы далеко не джентльмен!). И лишь Мария-Кристина не только удивлялась, но и… завидовала. Сама она при всей страсти к приключениям никогда не осмелилась, не решилась бы на такой шаг — это было бы слишком неразумно, но все же что-то в этом происшествии неумолимо притягивало ее. Глупое, странное, но такое романтическое бегство! Робкая девочка — кто бы мог подумать! Мария-Кристина желала прикоснуться к этой тайне, прочувствовать и понять! И вот она встречает эту женщину здесь, на балу, шикарно одетую, в сопровождении состоятельного супруга! Вот судьба — испытать в жизни все: и падение, и немыслимый взлет!

Ведь это, конечно, другой мужчина…

Мария-Кристина изумлялась Агнессе. И смотрела на нее почти с восхищением.

— А вы не можете дать мне адрес миссис Митчелл?.

— О, нет, к сожалению. Вы оставьте мне свой; когда мы вернемся, я узнаю и напишу.

Когда был объявлен большой перерыв, Агнесса и Орвил вместе с Колфилдами вышли в парк. Там был огромный пруд, этакое маленькое озеро; по аллеям, окаймлявшим пруд, прогуливались пары. Черная вода у самого берега казалась неподвижной, а дальше разбегалась мелкими чешуйками, и оттого серебрящаяся поверхность пруда была похожа на кожу огромной змеи, свернувшейся кольцом под белой луною. Из-за мерцания света на поверхности воды слегка кружилась голова, как при качке, словно находишься на невидимом судне, но Агнесса знала, что это обман: все они стоят на месте, не двигаясь, твердо стоят на земле. И внезапно она осознала то, о чем думала не раз в иные периоды жизни: это временная гавань, и она, Агнесса, вновь в начале пути, долгого пути к неизвестности. Какое-то непонятное чувство зыбкости шевельнулось в душе. Должно быть, виноват призрачный пейзаж! Как бы там ни было, но перемен с нее довольно!

— Даже линии горизонта не видно, — сказала она Орвилу, а сама подумала: «Ночь — время, когда сближаются земля и небо, особенно если на небе нет звезд, а на земле погасли огни. Все тайны дня в этот час становятся явью, но наоборот не бывает — ночь умеет ускользать и надежно хранит свои секреты от светлого дня. И они, свет и тьма, не сливаются воедино нигде, кроме души человеческой».