Агнесса. Том 2

Мальчик переносил путешествие хорошо; похоже, ему даже нравилось бесконечное мелькание за окном чего-то разноцветного, к тому же, раз родители были здесь, причин для волнения у Джерри не существовало. Конечно, из-за малыша им пришлось взять с собой массу всяких вещей, но это не очень огорчало Агнессу: она не сомневалась, что им будет где расположиться со всем своим багажом, — в сером особняке много комнат. Женщина взглянула на Френсин. Юная няня внешне держалась серьезно, но в глазах ее ясно угадывалось полудетское восторженное любопытство; совсем иное было в них в тот день, когда девушка впервые переступила порог дома семьи Лемб. Агнесса уже знатна ее тайну; вскоре после того, как Френсин познакомилась со всеми обитателями дома, она вызвала девушку к себе и мягко расспросила ее о прежней жизни: о службе у хозяев и, в частности, о причинах ухода. Френсин, страшно смущенная, краснея, поведала о том, что утаила в первой беседе; у нее был ребенок от хозяйского сына, молодого шалопая, мать которого, когда все открылось, с позором изгнала девушку вон. Мальчик, сын Френсин, не дожив до трех месяцев, умер, а сама она скиталась в безуспешных поисках работы, пока не попала к Лембам. Она умоляла новую хозяйку никому ничего не рассказывать: ни прислуге, ни мужу, и Агнесса обещала. Она думала о том, что история эта в разных вариантах всегда повторяется; ей было жаль Френсин, такую неопытную и юную. Нет, Орвилу она не сказала, и служанки не узнали ничего, а Френсин была исполнена к ней трогательной, благодарной преданности. Месяц назад Орвил и Агнесса объявили новой няне, что оставляют ее у себя на постоянную работу. Френсин была малообразованной девушкой, но старательной и честной, она в самом деле любила детей и сильно привязалась к Джерри — иногда Агнесса даже отбирала у нее сына, опасаясь, что мальчик привыкнет к няне больше, чем к родной матери. Агнессе пришлось потратить часть своего времени, чтобы обучить девушку необходимым хорошим манерам, и теперь Френсин выглядела и вела себя так, как подобает служанке из состоятельного дома. Свои жесткие рыжеватые волосы она уже не заплетала в косички, а укладывала в прическу, научилась разбираться и в платьях. С остальной прислугой, да и с другими детьми Френсин общалась мало. Вообще Агнесса заметила, что каждый обитатель дома имеет свою симпатию: Рейчел и Лизелла любили Джессику, Полли и Френсин — Джерри. И только Рея, пожалуй, никто особо не привечал.

Агнесса задумалась: как там дома? На время отсутствия хозяев главой домашнего царства назначили Лизеллу. Сначала хотели Рейчел — по праву старшинства, но она отказалась, сказав, что ей и на кухне работы хватит. Впрочем, Лизелла, наверное, справится. Благо, Агнесса была уверена в том, что ничего подобного тому, что произошло между Джессикой и Реем, больше не повторится. Она сейчас во многом была уверена, например, в том, что они, если только захотят, обязательно купят серый особняк. И еще — Агнесса улыбнулась с тайным лукавством — они правильно сделали, взяв с собою только Джерри и Френсин. Это были эгоистические мысли, но Агнесса не стеснялась их. В кои-то годы они с Орвилом побудут вдвоем не день, не два, а целых две или даже три недели. Орвил думает, что она едет травить свою душу воспоминаниями, и ему не нравится это, но он ошибается. Возможно, он не взял с собою детей, чтобы быть более свободным и не позволить Агнессе предаться воспоминаниям. Но она и не собирается, она хочет просто развлечься и отдохнуть. Нет, она не желает вернуться в прошлое, она хочет мечтать, грезить, как в юности; грезы — это единственное напоминание о былом, но ведь, с другой стороны, мечты — бы часть будущего.

Вскоре они прибыли на место. Городок в целом не изменился, хотя появились, конечно, новые здания, например, небольшая уютная гостиница на набережной, в которой они остановились. Агнесса вновь убедилась в том, как она любит океан! Он был еще прохладным, не дышал зноем, как в тот памятный июль, когда она впервые прибыла сюда. Горы тоже не застилала дымка; покрытые юной зеленью, в ореоле солнца они выглядели будто вновь рожденные.

Калифорния, желанный край! Мечта и сон! Теперь уже сон наяву.

В номере Агнесса буквально утонула в запахе бьющих в окно цветущих веток. Все вокруг было пенно-белым, и Агнессе казалось, что за окном расцветают райские кущи.

Потом она переоделась, и они пошли в кафе, после — на набережную. Агнесса словно бы пребывала в тумане, одновременно ошеломляющем и сладком; лишь две мысли четко вырисовывались в ее сознании: «Неужели я опять тут?!» и «Как быстро пролетело время!»

Во второй половине дня они с Орвилом, оставив спящего Джерри на попечении Френсин, отправились к серому особняку. Как сильно забилось сердце, когда среди деревьев показались знакомые стены, и Агнессе почудилось вдруг, что стены эти, как и внутренность дома, есть ее собственные плоть и кровь.

Конечно, все получилось далеко не так просто, как рассчитывала она; дом был далеко не новый, и хозяева, пожилые супруги, согласились подумать насчет его продажи за предложенную Орвилом высокую цену, но прямого ответа, разумеется, сразу не дали. Особняк был продан Амандой, по всей видимости, с обстановкой, потому что многое из того, что помнила Агнесса, сохранилось. Ей позволено было подняться по лестнице наверх… Орвил тоже сделал это; Агнесса стояла у окна, а Орвил — в дверном проеме; он смотрел на ее фигуру в светлом платье и ждал, когда она повернется, ждал с нетерпением и долго, и вот это случилось, и он увидел опять на ее лице то выражение вечной юности, которая, наверное, жила в ней всегда, выражение, являющееся неожиданно, а иногда словно бы пугающее своею силой… «В какие неведомые недра порою погружается душа, и что питает ее: ночь или день? Или просто это любовь — к другим, к себе, к уходящему в столетия всеобщему потоку бесконечной жизни?» — Орвил не знал, как ответить на этот вопрос, но он ясно почувствовал приближение какого-то непонятного конца и одновременно начала чего-то другого, словно бы жизнь их переливалась из русла в русло могучим течением.

Агнесса тревожно вздохнула, но потом улыбнулась — они с Орвилом так часто без слов понимали друг друга…

Агнесса не казалась разочарованной; хотя она так много думала о том, что будет хозяйкой этого дома (она, а не Аманда!), она хотела играючи поставить туфельку на руку судьбы, но это, наверное, было не так просто. Серый особняк не впустил ее сразу — давалось время еще для каких-то событий…

И все-таки она была довольна. Она хотела зайти к Деборе Райт и Эйлин, но передумала, зато побывала в порту, в многочисленных лавках, на площади. И странно: то, что случилось девять лет назад словно бы с нею и не с ней, отпустило окончательно именно здесь, когда замкнулся огромный девятилетний круг её жизни. И если что-то началось бы опять, то это происходило бы как бы заново.

И были наполненные впечатлениями дни и прохладно-жаркие ночи с таинственной тьмою, бездною чувств, светом луны и белых цветов за окном, а после — отъезд и ощущение того, что все эти чудесные дни пролетели, как сон. И утешало только то, что через месяц, самое большее — два, они вернутся обратно.

Дорога весело бежала между поросших лесом холмов; несмотря на внезапно, буквально в день отъезда, пришедшую жару, поездка доставляла удовольствие; знойный вихрь захватывал на крутом спуске — четверка неслась, как бешеная, ветер сплетал и расплетал конские хвосты и гривы; мелькание ног лошадей, движенье колес сливалось в цветную полосу, рассекавшую ровный путь как бы на два полотнища золотистого шелка. Впереди не было поворотов, дорога шла под уклон почти две мили, и кучер смело гнал коней вперед, а по небу мчался за экипажем ослепительно-яркий диск солнца. Пассажиры не боялись крутизны; Агнесса выглядывала из окна, веселым взглядом провожая несущиеся навстречу горы. Встречный ветер отбрасывал протянутую руку, а когда на особо рискованном участке пути экипаж начинало мотать из стороны в сторону, Орвил и Агнесса, прижав к себе Джерри, смеясь, цеплялись друг за друга.

Когда экипаж останавливался, переводили дыхание; поднимаясь по склонам, находили поляну, садились на траву. Агнесса, Орвил, Джерри, Френсин и Олни поднимали взгляд на сияющее голубизной небо, где птицы кружились, задевая крылами облака. Где-то там, в вышине, узкая каменистая тропинка, изгибаясь, ползла между изломанными, иссеченными ветрами скалами наверх, к почти не различимому выступу скалы, нависшей над океанской водою. Позади оставалось ущелье, с таких высот казавшееся бездонным, внизу виднелись горы поменьше, за ними тянулись пустынные хребты, рассеченные полосами огромных теней, растекающихся из глубоких, разделяющих горную породу борозд.

Под ними простирался океан; два мира, два пространства, каменное и водное, уравновешивали друг друга.

Вечером солнце садилось за горы, утром поднималось из-за гор, зажигая на границе вершин и неба оранжевое пламя, опаляя лесистые склоны, окрашивая багровым цветом белые облака. Один раз путники видели: какие-то всадники двигались по кроваво-красной полосе; каждый из них ступал в солнечный костер, сливался с ним, а через миг выходил из него, Живой и невредимый, а потом, плавно касаясь края вершины, золотой всадник исчезал на горизонте.

Ночью Агнесса смотрела в небо: звезды не казались ей беспорядочно рассыпанными огнями, они как-то связывались в ее представлении с тем, что происходило внизу. Звезды на небе, жизни людские на земле, они были похожи, разрозненные и связанные друг с другом, близкие и далекие, яркие и тусклые, горящие веками и уходящие в глубины миров в неверном, но смелом падении; только у тех, небесных, все сроки были точно определены, а земные жизни опутаны нитями случайностей и потому хрупки, как снежинки, которые несет и роняет зимний жестокий ветер.

Утро встречало людей свежестью, но к полудню закипала жара, и все повторялось вновь, размеренно, точно скольжение колес экипажа.

Сегодня зной особенно донимал, к тому же поднялась пыль; Джерри раскапризничался, и его никак не удавалось успокоить. Пришлось остановиться. Агнесса нервничала, тем более, выяснилось вдруг, что у них осталось не так уж много воды.

— Не волнуйтесь, миссис, — сказал подошедший Олни, — миль через пять начнутся фермы, там остановимся. Сейчас поедем потише, и вы закройте окна занавесками поплотнее, чтобы не летела пыль.

— Тише, ну, тише! — женщины наперебой пытались успокоить малыша. Френсин, разморенная жарой, уже не сияла любопытством; отдав мальчика Агнессе, она, тяжело дыша, принялась обмахиваться платком.

Орвил, поправлявший что-то в упряжи вместе с Олни, вернулся назад.

— Дай его мне! — нетерпеливо произнес он. — Иди ко мне, Джерри!

Всеми овладела вдруг суета, а Агнесса, к тому же, внезапно почувствовала непонятный страх, она будто увидела со стороны, как экипаж катится с бешеной скоростью неизвестно куда, по незнакомой дороге, под палящим, бессмысленным солнцем.

— Орвил, давай поедем не так быстро! — взволнованно проговорила она. — Мне вообще не нравится эта дорога, почему мы не отправились назад тем путем, которым прибыли сюда?

— Этот путь короче, дорогая.

— Олни говорит, что впереди фермы. Откуда он знает?

— Ему объяснили. Не надо волноваться, прошу тебя. Теперь все равно никуда не свернуть. Лучше не терять времени!.. Идем!.. Френсин, не стойте же так, помогите хотя бы!

— Простите, сэр!

— Мистер Лемб, — сказал, вновь возвращаясь, Олни, — что-то мне передняя ось кажется подозрительной, не пришлось бы менять!

— Не сейчас же, — устало произнес Орвил. — Все, садитесь, поехали, как-нибудь протянем эти мили.

Когда они оказались внутри, и Джерри наконец успокоился, заснув на руках у Агнессы, Орвил сказал:

— Что мы все разнервничались вдруг?

— Не знаю…— Агнесса слегка повела плечами. — Давно едем, устали. И слишком уж жарко.

— Ничего, — улыбнулся. Поглядев на задремавшую Френсин, он положил руку на талию жены. — Не переживай, милая. Хорошо?

Агнесса тоже улыбнулась.

— Да, конечно. Главное, он успокоился.

Она с нежностью посмотрела на Джерри. Его личико казалось вылепленным из тончайшего материала, нежно раскрашенного мягкой кистью. В полумладенческих очертаниях губ сына, еще хранивших обиду, Агнесса вдруг почувствовала, увидела что-то свое, тогда как глаза и брови мальчика повторяли Орвила. Она улыбнулась: на самых кончиках длинных ресниц Джерри повисли не успевшие высохнуть крохотные слезинки.

Агнесса наклонилась и поцеловала ребенка, как может целовать только мать, — так, что он не проснулся.

— Любимая, — сказал Орвил, — я договорился насчет яхты. И с домом, я думаю, все получится.

— Спасибо.

Агнесса ответила так и больше не произнесла ничего, но остальное Орвил прочитал в ее глазах. Там, как в зеркале, он увидел отражение всего того удивительного, чудесного, что произошло за эту неделю: дни, когда они путешествовали по городку, наслаждаясь впечатлениями, разговорами, держась за руки, и ночи, когда они не разжимали объятий, когда с губ слетали, не переставая, заветные, словно бы только им одним известные слова…

Агнесса поцеловала сына, а Орвил поцеловал ее, и в поцелуе этом она почувствовала продолжение того, что как будто осталось позади.

— Знаешь, милый, — сказала она, — я сегодня видела сон: много-много белых птиц летело навстречу, и одна села на твое плечо. К чему бы это?

— К хорошему, — ответил Орвил, — непременно к хорошему, дорогая.

В это время экипаж вдруг замедлил ход, а потом и вовсе остановился.

— Господи, что еще там? — произнес Орвил и, приоткрыв дверцу, прокричал: — Что случилось, Олни?

— Мистер Лемб! — послышался голос кучера. — Взгляните-ка, вон наверху, над нами…

Орвил выбрался наружу, на всякий случай прикрыв за собой дверь.

— Что, Олни?

Кучер показывал наверх. Дорога закручивалась здесь в гигантскую спираль, огибая горный массив так, что с верхнего поворота просматривался нижний.

Орвил поднял голову: в проеме кустарника, густо облепившем обочину, мелькнуло несколько всадников; они направлялись вниз.

— Ты думаешь?.. — негромко проговорил он, не завершая фразы.

— Пару выстрелов я уже слышал, — сказал Олни. — Не сомневаюсь, мистер Лемб.

— Но они как будто не прячутся…

— Незачем. Дорога одна, там даже пеший не спустится, — пояснил Олни, показывая на придорожные склоны. — И гнать нам тут опасно, вон какие повороты — того и гляди угодишь в обрыв! Мне еще в гостинице говорили, бывали тут случаи… Костей не соберешь! Только теперь думаю — не было ли в этом деле помощников?!

— Что ты предлагаешь? — спросил Орвил, порывисто оглядываясь назад.

— Ехать! Что же еще? Может, оторвемся — как уж судьба!

— Гнать будешь?

— Попробую!

— Сесть рядом?

Олни махнул рукою.

— Не надо пока! Успокойте как-нибудь миссис. Двери заприте надежнее и держитесь!

Возвратившись на место, Орвил коротко объяснил женщинам, в чем дело.

— Я прошу тебя не волноваться, Агнесса, и вас тоже, Френсин. Есть все основания полагать, что нам удастся уйти.

В Агнессе он был уверен; к счастью, Френсин тоже не впала в панику.

— Боже мой! Орвил, скажи, это и в самом деле не опасно? — воскликнула Агнесса, крепко прижимая к себе Джерри.

Орвил слегка поморщился: женщины в таких ситуациях склонны задавать глупые вопросы. И они, конечно, хотят услышать, что все это едунда. Ерунда, если их не догонят или если они случайно не упадут на повороте в пропасть вместе с каретой и лошадьми…

И, глядя в испуганные зеленые глаза Агнессы и зеленовато-серые Френсин, он произнес еще достаточно твердо:

— Не опасно. Успокойтесь, пожалуйста.

Женщины любят спасительную ложь — Орвил лишний раз убедился в этом, но он не был разочарован, ответив так: Френсин и Агнесса, разом успокоившись, выпрямились на сиденье.

— Что ты ищешь, Орвил? — спросила Агнесса, увидев, что он роется в вещах.

— Ничего, — ответил Орвил. Он искал коробку с патронами к револьверу, нашел и теперь незаметно положил рядом. У Олни тоже было оружие, очень кстати, потому что неизвестно еще, как повернется дело. Орвил давно не упражнялся в стрельбе, но рассчитывал, что в таком исключительном случае рука не дрогнет.

К счастью, он чувствовал внутреннюю собранность, ему удалось унять не только возникшую было во всем теле дрожь, но и частое биение сердца; он знал, слишком хорошо знал, как важно сейчас ему, именно ему, быть спокойным.

Экипаж трясло, подбрасывало на незаметных ранее неровностях дороги, и путники внутри экипажа держались, как могли. Погоня пока не настигла их: сильную четверку нелегко было догнать.

Агнесса отвыкла от подобных неожиданностей, и ей даже не верилось, что может случиться что-то серьезное, страшное, непоправимое.

Дорога, постепенно спускаясь вниз, суживалась, слева и справа громоздились камни. Преследователи, по-видимому, значительно отстали, но экипаж тоже вынужден был сбавить ход самые крутые повороты.

Постепенно движение прекратилось.

— Что там опять, Олни?! — крикнул Орвил, открывая дверь. Потом он повторил свой вопрос, но ответа не последовало.

Орвил и Агнесса смотрели друг на друга. Орвил выскочил наружу; подобрав подол легкого платья, Агнесса спрыгнула с подножки и побежала следом.

Олни сидел на козлах, сжимая вожжи в руках, наклонившись вперед, в неестественной позе. Было впечатление, что он уснул сидя во время движения.

«Что он, ранен? — подумал Орвил в первую секунду, но потом опомнился: — Чушь какая, конечно же, нет!»

— Что случилось? — произнес он, заглядывая в побледневшее лицо кучера. — Тебе плохо?

— Да, мистер Лемб… Сердце, должно быть…

Орвил уложил его на дорогу, прислонив голову Олни к камню, и расстегнул ворот одежды больного. Тот с трудом открыл глаза.

— Спокойно, Олни, все пройдет. Агнесса, воды!

Агнесса сбегала за оставленной внутри экипажа флягой.

— Спасибо. Скорее, посмотри на дорогу!

Агнесса выпрямилась, всматриваясь вдаль. Слышался приближающийся дробный перестук копыт.

— Господи, едут! — Она сжала кулаки. — Что же делать, Орвил?!

— Помоги мне!

Вдвоём они подтащили Олни к дверце и уложили внутри на сиденье. Лицо больного совсем посерело, он с трудом произносил слова:

— Мистер Лемб… жаль… придется вам…

— Не волнуйся и не говори ничего!

Орвил почти совсем пал духом. Все вышло еще хуже, чем он мог предположить. Ждать они не могли, нужно было ехать, гнать лошадей как можно быстрее, но Олни нуждался в покое, ибо в любой момент могло произойти непоправимое. Олни был уже немолод, он, как и Рейчел, служил еще у отца Орвила. Бешеная езда, пусть и внутри экипажа, но по пыльной дороге и жаре, могла доконать его.

Агнесса поддерживала голову больного. Глаза ее встретились с глазами Орвила; взгляд этот показался им обоим и коротким, и долгим, как жизнь.

— Агнесса, прошу тебя, держись!

Она кивнула.

— Я понимаю, Орвил.

— А вы в порядке, Френсин? Берегите Джерри!

— Да, не беспокойтесь, сэр!

— Едем, мистер Лемб… иначе… поздно…— сквозь стиснутые зубы произнес Олни.

— Ты выдержишь?

Олни ничего не ответил, но все равно иного выхода не было.

Орвил, с силой захлопнув дверцу, бросился вперед, вскочил на козлы и стегнул лошадей. Четверка сорвалась с места и понеслась вперед, постепенно увеличивая скорость. Орвил не очень умело управлял ею, и оставалось уповать на Бога, что он не позволит несчастным путникам закончить свою жизнь, разбившись об острые камни или от пуль бандитов.

А впереди, всего в какой-нибудь паре миль от того места, где только что останавливался экипаж Агнессы и Орвила, узкая тропинка на склоне позволяла спуститься к воде, в крохотную бухточку, огороженную с двух сторон выступающими в воду скалами. Двое путешественников, привязав лошадей наверху, на обочине дороги, расположились на кусочке берега, невдалеке от набегающих волн. Здесь было тихо и спокойно, так спокойно, что умиротворенность окружающего мира проникала, казалось, в самое сердце.

Один из путников лежал, подставив солнцу лицо, на теплом, перемешанном с мелкими камешками и перламутровыми раковинками песке, а другой выходил из воды. Он лег рядом с первым, и тот поежился от долетевших до него холодных брызг.

— Да, холодновата еще водичка!

— При такой жаре быстро нагреется, — ответил второй, прищуриваясь от солнца. — Даже не верится, что мы уже на побережье. Нам осталось совсем немного проехать. Слышишь Дэн?

— Слышу, — лениво отвечал Дэн, не открывая глаз. — Да, прав ты был, хорошо здесь! Так бы и лежал все время, не думал ни о чем… Тут даже воздух какой-то другой: никак не надышишься. И жизнь, должно быть, получше…

— Жизнь если разобраться, везде одна.

— Бог мой! — рассмеялся Дэн. — Джек; ну скажи мне, за что ты так не любишь старуху-жизнь?!

— Она тоже меня не любит.

Дэн опять засмеялся.

— Нет, не скажи! Тебе еще повезло: ты мог бы сейчас гнить в тюрьме, а вместо этого нежишься на солнышке! А еще раньше тебя могли повесить, но и этого не случилось. Она все-таки выбрала тебя, смерти ты не достался.

— И что хорошего? Жизнь меня не любит, и смерть не берет. Пинают одна к другой…

Он лежал на животе, положив голову на руки, с открытыми глазами, глядя безучастно в одну точку, совершенно неподвижный; только ветер, шутя, перебирал его высыхающие на солнце волосы.

— Не строй из себя несчастного! — пренебрежительно бросил Дэн. — За что жизни тебя любить? Ты ж сам издеваешься над ней!

— Да, — отвечал Джек, — издеваюсь. А кто виноват, что у меня с самого начала не было родителей?..

— Может, это и к лучшему, — вставил Дэн.

— …и вообще никого и ничего?! Я, что ли?.. Я старался выкарабкаться на ровную дорожку, но у меня ничего не вышло! Я не думал и не хотел ни грабить, ни убивать! — встрепенувшись, он сжал кулаки, загребая серо-желтый песок, и лицо его исказила ненависть.

— Да-да, — сказал Дэн, — это мы знаем. Все мы тут ни при чем, это жизнь нас довела, судьба доконала. Она все отобрала у нас и, как бы мы ни плакали, обратно не отдает. И за это мы ее ненавидим… Ты с самого начала ошибся, Джек, и знаешь, в чем?

— В чем?

— Да вот такое дело: из грязи не тянутся за звездой! Твое дело ходить в упряжке, а ты захотел… Чего ты там захотел, не знаю, но, словом, выше головы не прыгнешь!

— Черт возьми, почему бы и нет?! — воскликнул Джек, пронзая собеседника взглядом, — к таким переходам от безразличия к бешенству Дэн уже привык. — Да если б я родился и жил как все нормальные люди, если б у меня были родные или хотя бы немного денег, кто знает, кем бы я мог стать! Быть может, получше других!..

— Вот, — спокойно произнес Дэн, по-прежнему не открывая глаз, — о чем я тебе и говорю: если б ты жил иначе. Нет, Джек, ты мог стать только тем, кем стал: беглым каторжником, бродягой, горьким пьяницей, убийцей и, вообще, негодяем. А если б стал другим — это был бы уже не ты.

— Я не негодяй! По крайней мере, не такой, как ты.

Дэн захохотал.

— Со всем остальным ты, стало быть, согласен!

— Замолчи! Что с тобой говорить!

Как ни странно, переговаривались они довольно беззлобно: солнце и океан делали свое дело — попусту ругаться не хотелось.

Дэн перевернулся, потом приподнялся и сел, моргая глазами, не видя ничего из-за пульсирующих перед ними красно-зеленых пятен.

— Да, жарит сильно. Аж голова заболела!

Когда глаза его вновь привыкли к солнечному свету, он, взглянув на приятеля, присвистнул.

— Ого! Здорово они прогулялись по твоей спине, Джек!

Кожу обнаженной спины Джека вдоль и наискосок пересекали многочисленные глубокие рубцы. Джек усмехнулся.

— Было дело.

— Да, — сказал Дэн, — у меня такого нет. Признаться, выглядит паршиво. Дамы не падали в обморок?

— Ты же знаешь, с какими я путался в последнее время. Да им, будь у меня там сам черт нарисован, плевать!

— А это что? — Дэн притронулся к небольшой отметине пониже правой лопатки.

— Из-за этого выстрела я и погорел, — уйти не удалось, свалился. Противная была штука — чуть не помер тогда.

— А еще где есть?

— Здесь, — Джек показал на голову.

— О, да у тебя еще и башка продырявлена! — Дэн. — А то я думаю, чего ты такой ненормальный!

— Это как раз ерунда, совсем чуть-чуть зацепило.

— По тебе не скажешь, что чуть-чуть, — удовлетворенно произнес Дэн. — А вообще ты, я смотрю, живучий, как черт знает кто! Еще жалуешься! Другому бы на твоем месте никакой тюрьмы не надо было — и так бы загнулся.

— Может, и верно, а что толку?

— Вот тебе, старая песня! — Дэн поднялся на ноги и, потянувшись, сказал: — Давай, хватит, поехали! — Он толкнул Джека ногой. — Эй, вставай! Да не скучай ты, доберемся до твоего городишка, там что-нибудь придумаем. Заработаем денег… Эй, дьявол, где ты, я хочу быть богатым! — весело крикнул он, задрав голову и обозревая безмолвные вершины. — Готов заплатить любую цену… Ты когда-нибудь был богатым, Джек?

— Не был. Нищим был, а богатым… Одно время у меня было золото, довольно много, но украли… Я рассказывал тебе. Кстати, не шути так, а то придется заплатить в самом деле — рад не будешь.

— Не пугай! — И, не дожидаясь приятеля, стал карабкаться наверх.

Одевшись, Джек отправился следом. Он впервые подумал вдруг о том, что, пожалуй, в словах Дэна есть доля истины. Может, лучше и вовсе не встречать Агнессу. Ведь, пока он не нашел ее, в жизни, как ни противоречиво и странно это звучит, все-таки есть какой-то смысл. Но если, отыскав Агнессу, он вдруг увидит, что она, как и он сам, уже далеко не та? Если она отвергнет его? Это будет конец коридора, последняя дверь, которую еще можно было открыть в надежде увидеть свет. Искать Агнессу лишь с одной целью: пусть узнает, что он жив? А после что?.. Может, ей лучше всего этого не видеть, не знать? Ждать встречи с нею, чтобы, дождавшись наконец, полюбоваться на того, с кем она теперь? Трезво оценивая ситуацию, Джек сознавал (хотя в душе теплилась надежда), что ничего хорошего, пожалуй, из этого не получится. Он не гадал, придется ли ему бороться за Агнессу, он думал только о ней самой… а она ехала в карете, спасаясь от погони и приближаясь к неминуемому — к очередному повороту своей судьбы.

Могло случиться и так, что экипаж пронесся бы мимо, хотя привязанные на обочине лошади так или иначе привлекли бы внимание Орвила. Он давно досадовал на то, что, как назло, на дороге не попадалось ни одного экипажа. А ведь, когда они выехали из города, это случалось то и дело.

Ехать было невыносимо тяжело: горячий ветер жгучей волной ударял в лицо, в глаза летела пыль, и нужна была немалая сноровка, чтобы не слететь с места в стремительном движении четверки. «Не удивительно, что Олни этого не вынес!» — мелькнуло у Орвила. Он переживал за своих пассажиров, но это сидело где-то внутри просто как боль, потому что особо раздумывать было некогда.

Орвил, не жалея, хлестал лошадей кнутом, самого его то и дело подбрасывало на козлах, каждый раз на повороте он бешено рвал вожжи на себя; однажды экипаж занесло, и, чтобы усидеть на месте, Орвилу пришлось одной рукой уцепиться за выступ передка; он едва не выпустил концы вожжей. Дыхание захватывало, кружилась голова, и кровь стучала в висках; он чувствовал, что скоро ему тоже сделается дурно. Оглянуться не было возможности, но Орвил чутьем угадывал, что погоня продолжается.

Может быть, им удалось бы уйти, но на очередном повороте произошло непредвиденное. Передняя ось треснула, экипаж повело в сторону, полузагнанные лошади, разрывая упряжь, шарахнулись в другую, и все сооружение, по инерции продвинувшись еще на несколько футов, рухнуло на землю, угрожающе накренившись. Орвилу посчастливилось полуспрыгнуть-полуупасть вниз, практически не пострадав: карета тоже, в общем, уцелела, и, хотя продолжать путь в ней было невозможно, оставался шанс надеяться, что пассажиры отделались лишь легкими ушибами и испугом.

Мигом поднявшись на ноги, Орвил подскочил к дверце. Она распахнулась прежде, чем он взялся за нее, — в проеме показалось неестественно белое лицо Агнессы. Орвил поддержал ее, но она, уже придя в себя, отстранилась.

— Орвил, он… не выдержал скачки… Он умер…— это она произнесла медленно, как во сне.

— О Господи!

Следом вылезла Френсин с отчаянно ревущим Джерри на руках, тоже страшно растерянная и побледневшая.

Орвил заглянул внутрь. Тело кучера сползло с сиденья и лежало на полу в беспомощной позе человека, застывшего от ужаса внезапности, нелепости своей горькой участи. Орвил дотронулся до руки Олни — она была холодна.

— Давно? — тихо спросил он. Агнесса кивнула сквозь слезы.

— Почти сразу.

Дрожащими руками она укрыла тело покрывалом.

— Постой, — сказал Орвил. Он достал оружие Олни. — Теперь можно. Вы в порядке? Не ушиблись?

Женщины замотали головами. Теперь они все стояли на дороге, не двигаясь, не зная, что делать дальше, но нужно было действовать, и немедленно, потому что грозный звук вновь послышался где-то наверху: преследователям оставалось обогнуть лишь одно спиральное кольцо.

— Это наша вина, что Олни умер! — сказала Агнесса, бессильно опуская руки. — Если б не гонка…

Орвилу хотелось сказать, что не время сейчас рассуждать о том, кто виноват, да и скорбеть не время, но он промолчал, именно потому, что разговоры тоже были неуместны, — сейчас их могли спасти только действия; взглянув на Френсин, он понял, что эта девушка лучше, чем Агнесса, чувствует происходящее, хотя бы из-за того, что она, закаленная жизнью простолюдинка, быстрее овладела собой. «Лучше иметь меньше чувств и желания размышлять, — как-то совсем некстати подумал Орвил, — да-да, это лучше… по крайней мере, сейчас».

Он растерянно оглянулся в поисках спасения. Вдалеке Орвил различил силуэты двух привязанных к кустарнику лошадей, и сердце его встрепенулось в надежде. Значит, они здесь не одни! Это было уже кое-что!

— Стойте здесь! — приказал он Агнессе и Френсин, а сам побежал вперед. Кони стояли на дороге, но людей не было видно. Взять лошадей? Сейчас он мог бы, пожалуй, пойти и на такое, но какой смысл? Френсин не ездит верхом, да еще Джерри…

Едва он взялся за повод чужой лошади, как снизу показалась голова Дэна.