ГЛАВА IX

Домой они приехали ночью. На небе была полная луна, и парк опутывали полосы бесконечно переплетающихся, шевелящихся теней, таких же тревожных, как разметающий листья и ветви деревьев порывистый ветер.

Чувство дома, давно ставшего ей родным, сразу захватило Агнессу, успокоило ее, она будто бы почувствовала новые силы — в этих стенах можно было выстоять, они помогали ей, как вторая опора.

Они с Орвилом, Френсин и Джерри вышли из кареты. К счастью, дети уже спали; огни зажглись только внизу да в комнатах прислуги.

— Тебе не холодно? — спросил Орвил Агнессу, которая стояла в легком платье, словно не решаясь двинуться к дому.

— Нет, — ответила она и оглянулась.

Джек, сошедший с коня, держался поодаль. Весь путь он проделал в седле, не слишком приближаясь к ним, но и не теряясь из виду, неотвязный, как тень. Теперь он спокойно замер со своей лошадью почти у самых ворот.

— Я не собираюсь готовить для него комнату, — сказал Орвил, твердо глядя Агнессе в глаза. — Ему нечего делать в доме.

Джек услышал эти слова.

— Мне не нужен ваш дом, — ответил он, подойдя к ним. — Если позволите завести лошадь в конюшню, я переночую там. Если нет, побуду во дворе.

— Не возражаю, — ответил Орвил и, не взглянув на него, направился в дом.

Агнесса медлила несколько секунд, нерешительно поглядывая то на мужа, то на Джека, на лице которого угадывалась даже во тьме какая-то новая, пока не понятная Агнессе улыбочка.

Орвил оглянулся, и женщина поспешила к нему.

Вдруг они увидели, как от дома, рассекая пространство лужайки огромными прыжками, несется какое-то большое животное. Это был Керби, о котором они совсем позабыли. Керби мчался, как молодой, он давно уже так не бегал; Орвил и Агнесса изумленно переглянулись. Он не очень хорошо видел и слышал плохо, но, наверное, здесь не нужны были зрение и слух, а требовалось лишь то особое чутье, которое никогда не подводит.

Он промчался мимо Орвила и Агнессы и набросился на Джека не с визгом, не с лаем, а с какими-то воплями, похожими на человеческий стон. Пес едва не сбил его с ног, потом закружился рядом; хвост его, язык, все грузное тело находились в движении, радость словно вернула ему жизнь, все прошедшие годы.

— Керби, собака! Ты?! — изумленно воскликнул Джек. — Здравствуй, чертов пес!

Керби отозвался таким громовым лаем, что у Агнессы зазвенело в ушах.

— Не забыл меня, не забыл! — повторял Джек, а Керби без конца лизал ему лицо и руки.

Потом пес улегся на землю, непрерывно молотя хвостом по траве; Джек присел рядом и гладил собаку. Он улыбался, а Керби был счастлив. Агнесса же подумала о том, как был прав Орвил, говоря, что псу нечего выбирать и не в чем сомневаться. Чувства Керби были чисты, без примеси, и потому он получил свой приз тоже в чистом виде. Собака любит своего хозяина просто за то, что он данный судьбою повелитель ее жизни, собака не знает предательства, она не верит в смерть, не боится Бога, не меняет карту на карту и жизнь на жизнь. И она никогда не сможет понять, почему то, что было для нее с самого начала неразрывным целым, уже не является таковым. Человек переживет такое, а собака…— в том Агнесса уверена не была.

— Керби, Керби! — позвала она. — Идем домой!

Но Керби даже не оглянулся, хотя Агнесса осталась для него Агнессой; он обрел нечто другое, куда более важное, то, что было и домом, и миром, и даже Вселенной, — сознание присутствия высшего существа, залог того, что ты не один.

Агнессе так и не удалось выспаться; более того, проснувшись, она чувствовала себя так, точно вообще не сомкнула глаз.

Она встала с постели и пошла по комнатам; ощущение было именно такое, какое бывает после возвращения из долгой поездки: будто ты вернулся в новый дом, в «старый новый дом», где все знакомые вещи кажутся заново увиденными, — это чувство трудно передать словами, оно проходит через пару дней, когда вновь привыкаешь к тому, от чего, в сущности, не успел отвыкнуть.

Джессика и Рей уже были в гостиной.

— Приехали! — закричала Джессика и подскочила к Агнессе, а та, как всегда, обняла и поцеловала ее.

— Как вы тут без нас?

— Хорошо. Только скучали! — она повернулась к Орвилу. — Папа!

— Привет, малышка! — Орвил потрепал ее волосы.

— Купили свой дом? А корабль? — полюбопытствовала девочка.

— Нет, но купим, уже договорились.

— Как съездили? — подражая взрослым, серьезно спросила Джессика.

— Все нормально.

Орвил решил ничего не рассказывать детям ни о происшествии на дороге, ни о смерти Олни. Сказать, в крайнем случае, что тот уехал на время, а правду сообщить гораздо позже. Не очень-то это было правильно, но Орвил думал о том, что стоит пожалеть Джессику: неизвестно, что ей еще предстоит перенести. В отличие от Агнессы, ни одному слову Джека он не верил.

— Что привез? — поинтересовалась девочка.

Это было давнее правило — Орвил привозил всем подарки из каждой поездки. Агнесса помнила, что в прошлый раз Джессика получила кукольный сервиз. Но сейчас… И Агнесса несказанно удивилась, когда Орвил, велев принести чемодан, вынул оттуда сверток, Джессика, от любопытства затаив дыхание, приподнялась на цыпочки и стояла так, пока он разворачивал бумагу. Там оказалось красное бархатное платье с кружевным белым воротничком и золотистыми пуговками и маленькие красные туфли с такими же золочеными пряжками. Агнесса даже не знала, когда и где Орвил успел это купить. Но главное, он не забыл!

— О! — воскликнула Джессика. — Какое красивое! Где ты его купил?

— В магазине для послушных девочек, — ответил Орвил.

— А я думала в магазине «Для Джессики»!

И оба засмеялись. Это была только им двоим понятная шутка. Когда-то Орвил рассказал Джессике, что есть магазин для послушных девочек, в котором продают самые красивые вещи, все лучшее, а потом, когда Джессика однажды призналась, что не понимает, почему ей дарят всегда именно то, о чем она втайне (как ей казалось) мечтает, Орвил сказал, что за городом находится магазин «Для Джессики», где добрый, все на свете знающий волшебник выбирает для нее подарки. Девочка уже давно поняла, что это выдумка, но шутка осталась.

И Агнесса, глядя, как они смеются, подумала, что в самом деле нелепо и жестоко было бы разрушить их мир.

Рею достался костюм для верховой езды и вопрос об успехах в учебе. Мальчик нахмурился: как всегда все внимание было отдано девчонке!

Джессика отправилась примерять новое платье, а Орвил тихо сказал жене:

— Надеюсь, я не обязан приглашать его к завтраку?

— Нет, — сдержанно отвечала она.

— Агнесса! — Орвил повернул ее к себе.

— Я знаю, — быстро произнесла она. — Он поговорит с Джессикой и сегодня же, сразу после этого уедет. Я так и скажу ему.

— Надеюсь, насовсем?

— Да, если это будет зависеть от меня.

— Это зависит только от тебя, дорогая.

Агнесса не стала спорить. Даже самые умные люди чего-то обычно недопонимают, даже самые родственные души в чем-то чужды друг другу. Если бы Орвил узнал о таких выводах, он бы наверняка заявил, что сделаны они не так уж давно.

Прислуга меж тем допрашивала Френсин. Девушка рассказала обо всем, что случилось при ней, но большего доложить не могла. Самое главное не было ей известно.

— Это какой-то знакомый миссис, — отвечала она. — Или… в общем, я не знаю.

— Он приехал сделать больно моей красавице, моей маленькой мисс, — лицо Рейчел омрачилось.

— Вы думаете, это…— Лизелла оглянулась на присутствующих, не решаясь высказать общую догадку.

Все молчали.

— Да, — сказала наконец Рейчел. — Я почти уверена в этом. Я видела лицо миссис. Так оно и есть!

За завтраком Агнессе кусок в горло не шел; одолевали тяжелые мысли, да еще Джессика как нарочно щебетала, словно птичка, не замечая, что взрослые молчат.

Наконец Агнесса не выдержала.

— Помолчи, Джесс, — строго произнесла она. — Посмотри: никто не говорит, одна ты болтаешь без умолку! Сейчас не время для разговоров.

Орвил, не поднимая головы, перелистывал какие-то бумаги, что крайне редко делал за столом, разве что когда очень спешил, да и то в подобных случаях он обычно завтракал отдельно. Но сегодня — Агнесса знала — он никуда не собирался уезжать.

Джессика принялась беспечно вертеть в руках серебряную ложечку, взмахивая ею, словно дирижерской палочкой.

Самым примерным был в это утро Рей. Остальные вели себя вроде бы как всегда, но в то же время необычно: Джерри полчаса назад раскапризничался и выплюнул кашу прямо на передник Френсин, миска Керби стояла нетронутой, и самого его не было в доме, служанок тоже было не отыскать.

Агнесса почувствовала себя очень неуютно в собственном доме, так, будто все, сговорившись, не слишком явно, но все же отвернулись от нее. Ее зеленые глаза вспыхнули, освещая за минуту до того растерянное лицо ярким пламенем гнева.

— Как ты ведешь себя! — сказала она, обращаясь к Джессике. — И почему ты такая лохматая?

— Я примеряла платье, — ответила девочка. — Волосы растрепались, я спешила к завтраку и не успела причесаться.

— Тогда выйди из-за стола и приведи себя в порядок! — непреклонным тоном заявила Агнесса.

— Мама, я доем хотя бы…— Джессика обиженно глядела на нее непонимающими, невинными глазами.

— Ты давно бы могла это сделать, а не играть за столом! И кстати, почему ты сидишь в новом платье? Кто тебе разрешил!

— Я захотела…— Джессика пожала плечами, всем своим видом давая понять, что на свете есть немало вещей, на которые она ни у кого разрешения спрашивать не обязана.

— Мало ли что захотела! — взорвалась Агнесса. — Ты должна делать то, что нужно, а не то, чего хочется. Почему ты ешь пирожное на завтрак?

— Рейчел мне принесла.

— Что она себе позволяет! Я твоя мать, а не Рейчел! Посмотри на Рея — он не требует шоколада и пирожных или еще чего-то особенного! Ты что, лучше других? Сейчас же выйди из-за стола!

— Мама! — воскликнула девочка голосом, полным укоризны: никогда еще мать не кричала на нее и не пыталась наказать, вдобавок Джессика просто не понимала, в чем так уж сильно провинилась сейчас.

— Я кому сказала! — Агнесса хлопнула ладонью по столу, и Джессика, вздрогнув от неожиданности, пролила горячий шоколад прямо на красный бархат.

— Ой! — закричала она. — Новое платье!

— Что я говорила! Совсем разбаловалась без меня, негодная девчонка!

Джессика, вконец обидевшись, выскочила из-за стола и со слезами на глазах убежала.

Рей застыл с чашкой в руках, созерцая происходящее как невиданное чудо: мир переворачивался на глазах!

Орвил поднялся со своего места, отодвинул бумаги и чашку с недопитым кофе.

— Ребенок ни в чем не виноват, Агнесса, — заметил он. — Ни в том, что тебе кажется провинностью, ни уж тем более — в твоем плохом настроении.

И, ничего не добавив больше, покинул столовую.

Агнесса сидела в обществе Рея, потом, когда Рей удалился, осталась одна.

Единственное, чего ей хотелось сейчас, — забраться с головой под одеяло и уютно поплакать там, как в детстве, в пансионе. Лучше всего было бы, конечно, убежать в объятия матери, но ведь ребенком она не имела матери, к которой можно было прийти за утешением и советом. Она чувствовала себя маленькой девочкой, она даже видела себя, Агнессу Митчелл, худенькую зеленоглазую пансионерку с темно-каштановыми волосами, заплетенными в две косы. Тогда, много лет назад, она была куда более замкнутой, боязливой, робкой, чем теперь — ее собственные дети.

Агнесса решила, что пойдет к Джерри, самому младшему и менее всех остальных в этом— доме причастному к случившемуся в последние дни. Но сперва она найдет Джесс.

Джессика находилась в своей комнате; при появлении матери она, как показалось Агнессе, сжалась в ожидании продолжения бури.

— Мама, я переоделась…— пролепетала она, показывая на лежащее на полу перепачканное платье — подарок Орвила. — Я больше не буду есть пирожные на завтрак и пить шоколад…

В испуганных глазах дочери Агнесса прочитала продолжение: «Только не кричи на меня больше, не ругай меня! Пусть все будет как прежде!»

Агнесса тоже очень хотела этого.

— Джесси, доченька, иди ко мне! — позвала она, и тут же теплые, нежные руки обвились вокруг ее шеи. Агнесса закрыла лицо в пушистых волосах своей дочери. — Милая, прости меня! Я совсем не в себе сегодня!

— Ты заболела, мама? — спросила девочка, чуть отстранившись, чтобы видеть лицо матери.

Агнесса вздохнула.

— Да, что-то вроде того.

— Позови врача!

— Врач тут не поможет.

— А кто поможет? Я?

— Нет. Ни ты, ни папа. Никто. Только я сама. Но ты не волнуйся, дорогая. И не сердись на меня. Обещаешь?

— Я не сердилась, мама!

Джессика улыбнулась. Она всегда очень быстро оправлялась от огорчений; может быть, потому, что настоящих в ее жизни еще не было.

— А теперь, Джесс, обними меня крепко-крепко, хорошо?

Джессика засмеялась.

— Так?!

— Да. И обещай, что всегда будешь верить своей маме, всегда помнить, что я больше всех тебя люблю, больше, чем папа, больше, чем Рейчел, потому что на самом деле ты только моя!

Девочка кивала, не совсем понимая мать, но довольная тем, что жизнь вошла в прежнее русло.

— Я пойду, ладно? — сказала она потом. — Рейчел сказала, что Керби сегодня не ел. Я найду его.

— Подожди, дорогая, не убегай. Я сама разыщу Керби, а ты… С тобой хочет познакомиться один человек.

Джессика инстинктивно почувствовала в словах матери что-то особенное, необычное. В доме бывали гости, но никто не хотел знакомиться лично с нею, и ни о ком мать не говорила с таким непонятно-странным выражением лица, словно очень боялась и одновременно страстно желала чего-то.

— А кто это? — спросила девочка.

— Один мой давний знакомый. Он приехал совсем ненадолго. Поговори с ним, пожалуйста.

— О чем?

— Не знаю. Может, он сам тебя начнет расспрашивать. Расскажи о себе, что любишь делать, как живешь здесь…

— Он хороший? — осведомилась Джессика.

— Конечно, хороший, разве я стала бы знакомить тебя с плохим? Идем.

Агнесса взяла девочку за руку и повела в одну из комнат, где была обстановка, но никто не жил. Она была предназначена для приехавших в дом гостей.

— Где он? — спросила Джессика, увидев, что никого нет.

— Сейчас придет. Жди меня здесь.

Агнесса усадила дочь на диван и ушла, а Джессика, чувствуя таинственность происходящего, сидела смирно, напряженно глядя в закрывшуюся за матерью дверь.

Агнесса, явственно ощущая, как подгибаются ватные ноги, спустилась вниз, обошла дом…

Джек обрадовался ее появлению, она сразу поняла это, несмотря на то, что последние сутки он держался почти пренебрежительно по отношению к ней: не говорил ничего обидного, и уж тем более ничего обидного не делал, но… Он будто бы разгадал какую-то тайну и чувствовал себя выше их — так, по крайней мере, казалось Агнессе. Его не впустили в дом, хотя любого другого, кто спас бы жизнь ей или Орвилу, приняли бы как самого дорогого гостя, и она не знала, безразлично ему это или, напротив, он чувствует себя задетым и оскорбленным и ведет себя так, чтобы дать им понять: они унижают его от бессилия.

Но, поглядев ему в глаза, Агнесса подумала: «А может, ему просто все равно».

— Пойдем, Джек, — произнесла она.

Они вошли в дом. Джек изумленно оглядывал огромное пространство, невиданную роскошь. Когда-то один-единственный раз в жизни он был в богатом доме, сером особняке Аманды Митчелл, в ночь, когда они с Агнессой бежали из порта от местных головорезов и когда она согласилась уехать с ним, но даже серый особняк казался много беднее. Здесь же были такие высоченные потолки и окна, и широкая, покрытая ковром лестница, и хрустальные люстры, и сотни дорогих мелочей. Дворец, да и только! Джек никогда не видел дворцов.

«Золотое счастье! — подумал он. — Конечно, перед ним меркнет все».

Ослепленный великолепием, он очень удивился бы, если б узнал, что обстановка дома Орвила и Агнессы в сравнении с домами местных аристократов и богачей была относительно скромной.

— Ты, наверное, голоден, Джек, — тихо сказала Агнесса, — может…

Он рассмеялся с нескрываемой злобой и ответил:

— У меня плохие манеры, Агнес, мне нечего делать за вашим столом, но и до положения бродячей собаки, которой кидают куски, я тоже еще не опустился.

Они поднялись наверх, молча прошли по коридору, не встретив никого по пути, и Агнесса остановилась возле какой-то двери.

Она открыла ее.

— Входи, Джек.

В небольшой комнате в углу дивана сидело миниатюрное существо в светлом платье, не кукла, а настоящая маленькая девочка с очень серьезным личиком, с любопытством глядящая на них. Джек онемел от удивления, увидев ее; конечно, он сто раз до этого видел детей, и, хотя ни разу не общался с ними по-настоящему, они не казались ему необыкновенными, как этот ребенок. Честно говоря, он не сразу бы осмелился к ней подойти.

— Вот, Джесс, это и есть тот самый человек, — сказала Агнесса. Голос ее слегка дрожал. — А это моя дочь Джессика. Я оставлю вас ненадолго, — добавила она и поспешно вышла, закрыв за собой дверь. Джеку показалось, что она отвернулась, желая скрыть слезы.

В первые минуты он не двигался с места, но потом, опомнившись, сделал несколько шагов вперед, причем девочка при этом постепенно вжималась в спинку дивана.

— Так это ты — Джессика? — негромко произнес он, уставившись на нее во все глаза.

Она кивнула. Джек заметил, что девочка беспокойно смотрит на дверь, за которой скрылась Агнесса. Незнакомец не был похож ни на одного из тех мужчин, с которыми она когда-либо говорила: ни на знакомых Орвила, ни на слуг, работавших в доме; он принадлежал к какому-то третьему, не ведомому Джессике разряду людей, и хотя она, возможно, и не могла бы выразить это словами, чувство опасения, рожденное взглядом и обликом незнакомца, не оставляло ее.

— Не бойся меня. Я ведь не сделаю тебе ничего плохого, — как можно ласковее (от чего давно отвык) произнес Джек. Он улыбнулся ей довольно приветливо, и Джессика немного успокоилась.

Но все равно она продолжала молчать и вообще держалась очень скованно.

— Сколько тебе лет? — спросил Джек.

— Семь, — очень тихо ответила девочка.

Джек рассмеялся, услышав ее нежный голосок.

— Какой у тебя голос! — удивился он. — Ты мне кажешься ненастоящей!

— Я настоящая! — немедленно возразила Джессика, обретая свойственную ей уверенность. — Вы говорите, как Рей!

— Кто такой Рей?

— Мой кузен, папин племянник.

— Он обижает тебя?

— Раньше обижал, теперь нет.

— Теперь вы дружите?

— Нет, не дружим, просто не ссоримся больше. Если не ссоришься с человеком, то это не значит, что дружишь с ним.

— Да, пожалуй, так.

Джек поразился, что ребенок рассуждает о жизни и делает какие-то выводы, он не подозревал, что Джессика в ее возрасте давно не несмышленыш, а о многом уже имеет свое мнение и в чем-то главном — сформировалась как личность.

— Ас кем ты дружишь? — спросил он, заинтересовавшись.

На его счастье, Джессика была разговорчива.

— С Рейчел, это наша кухарка, с Лизой и Полли, с Джерри, моим братиком, хотя он еще маленький. Осенью я пойду в школу, там у меня будет много подружек.

— В школу? Будешь учиться читать и писать?

— Нет! — засмеялась Джессика. — Я давно умею. У меня очень много книг. А в школе… Я просто буду учиться дальше.

— А на рояле ты тоже играешь? — Джек вспомнил, как играла Агнесса на приисковом стареньком пианино. Играла и мечтала о настоящем рояле. Она всегда мечтала о настоящем и самом лучшем. Самое лучшее она получила. Что касается настоящего — тут Джек не был уверен.

— Учусь. Но мне не нравится играть гаммы. Я люблю рисовать, кататься на Бадди.

— Бадди?

— Да это пони, такая маленькая лошадка. Папа мне подарил.

— Любишь лошадей?

— Люблю. И собак.

— И собак… Я тоже. Когда-то я объезжал лошадей.

— Да? Интересно! Расскажите.

— Конечно, когда-нибудь расскажу…

Тут дверь распахнулась, и вошел запыхавшийся Керби.

— Керби! — воскликнула Джессика. — не кусается, — предупредила она гостя, но, к ее удивлению, пес положил голову на колени незнакомца и с бесконечной преданностью и любовью стал смотреть в его глаза. Никогда и ни с кем, кроме, пожалуй, Агнессы, Керби не вел себя так, но даже с Агнессой было иначе: они были на равных, повелительницей пес ее не считал.