1

Сойдя с автобуса в Форт-Фаррелл, я почувствовал усталость. Как ни хороши автострады и ни удобны сиденья, после нескольких часов езды все равно кажется, что всю дорогу сидел на мешке с камнями. Вот и я, от усталости, не пришел в восторг от вида Форт-Фаррелла – "самого большого маленького города в глубине Северо-Запада" – так гласила надпись на придорожном щите.

Это была конечная остановка, и автобус здесь не задерживался. Я вышел, никто не вошел, и он, развернувшись, отправился обратно в Пис-ривер и к Форт-Сент-Джордж, назад к цивилизации. Население Форт-Фаррелла увеличивалось на одного человека – временно.

Было около двенадцати, и у меня оставалось время на мои дела. От того, как они пойдут, зависело, насколько я задержусь в этой столице лесных чащ. Я не стал искать гостиницу, оставил сумку в камере хранения и спросил, как мне найти Дом Маттерсона. Маленький толстый парень, очевидно служитель при камере, посмотрел на меня, насмешливо прищурившись, и хихикнул.

– Что, впервые в наших краях?

– Поскольку я только что вылез из автобуса, надо полагать, ты не ошибся, – согласился я. – Предпочитаю информацию получать, а не давать.

Парень как-то хрюкнул, и глаза его погрустнели.

– Это на Кинг-стрит. Не пропустите, если не слепой, – сказал он ехидно. Он, видимо, был из тех любителей повыпендриваться, которые считают своей привилегией все время хохмить. Таких в маленьких городках всегда уйма. Ну да черт с ним! Я пока не думал заводить знакомства, хотя очень скоро мне предстояло оказать на жизнь здешних жителей некоторое влияние.

Хай-стрит – главная артерия города, такая прямая, словно ее провели по линейке, была не только главной, но и, по сути, единственной улицей Форт-Фаррелла (население – 1806 человек плюс один). Вдоль нее тянулся обычный ряд зданий с фальшивыми парадными фасадами. Они тщились выглядеть больше, чем есть на самом деле. В них находились различные коммерческие предприятия, с помощью которых местные жители зарабатывали свои честные доллары: заправочные станции с продажей автомобилей, бакалейная лавка, которая величала себя "супермаркетом", парикмахерская "Парижская мода" со всяким барахлом для женщин, магазин рыболовных снастей и охотничьих принадлежностей. Я заметил, что имя Маттерсон встречалось невероятно часто, и решил, что этот Маттерсон – большая шишка в Форт-Фаррелле.

Впереди маячило, бесспорно, единственное приличное здание в этом городе – восьмиэтажный гигант, который, конечно, наверняка и был Домом Маттерсона. Окрыленный надеждой, я ускорил шаг, но там, где Хай-стрит, слегка расширяясь, переходила в небольшой сквер с подстриженными зелеными газонами и тенистыми деревьями, приостановился. Посредине сквера возвышалась бронзовая статуя человека в форме. Сначала я подумал, что это какой-то воинский мемориал, но это оказался памятник отцу основателю города – некоему Уильяму Дж. Фарреллу, лейтенанту Королевского корпуса инженеров. Ах, первопроходцы! Этот тип давно уже умер, и в то время, как незрячие глаза его скульптурного образа слепо взирали на фальшивые фасады по Хай-стрит, непочтительные птицы пачкали его форменную фуражку.

Когда я, не веря своим глазам, уставился на название парка, холодный пот выступил у меня на спине. Трэнаван-парк был расположен на перекрестке Хай-стрит и Фаррелл-стрит, и это имя, выплывшее из далекого прошлого, ошеломило меня. Уже приблизившись к Дому Маттерсона, я все еще не пришел в себя.

Говарда Маттерсона оказалось не так-то легко увидеть. Я выкурил в его приемной три сигареты, изучая прелести пухлой секретарши и размышляя об имени Трэнаван. Не такое уж обычное имя, не так уж часто встречается; на самом деле на моем пути оно попалось лишь однажды, и при таких обстоятельствах, о которых я предпочел бы не вспоминать. Можно даже сказать, что Трэнаван изменил мою жизнь, но как – к худшему или к лучшему, – на этот вопрос трудно ответить. Я призадумался, стоит ли мне оставаться в Форт-Фаррелле. Однако тощий кошелек и пустой желудок – самые убедительные аргументы, и я решил задержаться и посмотреть, что мне предложит Маттерсон.

Внезапно, без всякого предупреждения секретарша сказала:

– Мистер Маттерсон может вас принять.

Я не слышал ни звонка, ни телефонного вызова, и я уныло улыбнулся. Значит, он из тех ребят, кто демонстрирует свою власть таким образом: "Мисс Такая-то, подержите-ка этого Бойда полчаса, а потом впустите его". И думает при этом: "Пусть знает, кто здесь хозяин". А может, я ошибался, вдруг он действительно был занят.

Он оказался крупным и плотным, с красным лицом и, к моему удивлению, моего возраста – года тридцать три. Исходя из назойливого мелькания его имени в городе, я подумал, что он постарше: в таком возрасте обычно не успевают создать империю, даже самую маленькую. У него были широкие плечи, но он был явно склонен к ожирению, о чем свидетельствовали тяжелые складки у подбородка и на шее. Как ни велик он, а я все-таки немного выше его. Ну, я-то ведь тоже не крошка.

Стоя за столом, он протянул мне руку.

– Рад вас видеть, мистер Бойд. Дон Хальсбах говорил мне о вас много хорошего.

"Еще бы ему не говорить, – подумал я, – если иметь в виду, что я принес ему целое состояние". Затем мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы достойно ответить на костоломное рукопожатие Маттерсона. Я старательно мял его пальцы, пытаясь доказать, что наши силы равны.

– Ну ладно, садитесь, – ухмыльнулся он, выпустив мою руку. – Я оформлю вас на это дело. Процедура самая обыденная.

Я сел и взял сигарету из коробки, которую он подтолкнул ко мне через стол.

– Вот что, мистер Маттерсон, – сказал я. – Не буду вводить вас в заблуждение. Я рассчитываю на то, что работа будет непродолжительной. Я хочу освободиться к весне.

Он кивнул.

– Я знаю. Дон говорил мне об этом; он сказал, что летом вы хотите вернуться на Северо-Западные территории. Вы рассчитываете извлечь для себя какую-нибудь выгоду из такого рода геологии?

– Другие-то извлекали, – ответил я. – Было много удачных проб. Я полагаю, что здесь в земле больше металла, чем мы думаем, и все, что нам надо, – найти его.

Он осклабился.

– "Мы" подразумевает "вы". – Затем он покачал головой. – Вы обгоняете время, Бойд. Северо-Запад еще не готов для эксплуатации. Какой толк в богатом месторождении, если оно расположено в диких лесах, и чтобы разработать его, требуются миллионы?

Я пожал плечами.

– Если жила достаточно крупная – деньги будут.

– Может быть, – сказал Маттерсон сухо. – Как бы там ни было, из слов Дона мне ясно, что вы хотите работать недолго, с тем чтобы сразу получить все вознаграждение и уехать, правильно?

– Что-то вроде этого.

– Хорошо, мы вам подчиняемся. Теперь об общей картине. Корпорация уверена в громадном потенциале этого района Британской Колумбии, и дел у нас по горло. Мы организуем производство по многим взаимосвязанным направлениям с опорой главным образом на древесину. Выпускаем целлюлозу, фанеру, пиломатериалы. Мы задумали построить фабрику газетной бумаги, расширяем фанерные цеха. Но есть одна вещь, в которой мы сильно нуждаемся, – энергия. В особенности электроэнергия. – Он откинулся в кресле. – Конечно, мы могли бы провести трубопровод к месторождениям природного газа в районе Доусон-крик и использовать его для генераторов. Но это обойдется недешево, мы за этот газ никогда не расплатимся. Если мы пойдем по этому пути, поставщики газа будут держать нас на крючке. Используя излишки средств, они запустят руки в наше дело и отхватят себе лакомый кусочек. А мы хотим этот пирог съесть сами! И вот что мы задумали.

Он махнул рукой в сторону карты, висевшей на стене.

– Британская Колумбия богата электроэнергией, но совершенно в этом отношении неразвита. Она дает полтора миллиона киловатт из возможных двадцати двух. А здесь, на Северо-Западе, где можно получить пять миллионов, – ни одной электростанции, чтобы пенки снять. Черт знает сколько энергии пропадает!

Я сказал:

– Ведь на Пис-ривер, у Портейдж-Маунтейн строится плотина.

Маттерсон хмыкнул.

– Это займет годы, а мы не можем ждать, пока правительство построит плотину стоимостью в миллиард долларов. Энергия нужна нам сейчас. Поэтому мы поступим так. Мы построим собственную плотину – небольшую, но вполне достаточную для нас с учетом планов на обозримое будущее. Мы уже подобрали место и получили благословение правительства. А от вас нам нужно вот что: проследить, чтобы мы не допустили ошибки, из-за которой потом кусали бы себе локти. Нам бы не хотелось затопить двадцать квадратных миль долины, а потом узнать, что мы похоронили под стофутовым слоем воды богатейшую медную жилу в Канаде. Этот район никогда всерьез не изучался геологами, и перед тем, как строить плотину, мы предоставляем его вам для полного обследования. Вы сумеете это сделать?

– С того места, где я сижу, это выглядит пустяком, – сказал я. – Но мне хотелось бы посмотреть карту.

Маттерсон удовлетворенно кивнул и взял телефонную трубку:

– Принеси карты района Кинокси, Фред. – Затем повернулся ко мне. – Мы горными работами вообще-то не занимаемся, но не хотелось бы упускать шанс. – Он потер подбородок. – Я давно подумывал о том, чтобы провести геологическую разведку всех наших владений. На этом ведь можно что-то поиметь. Если вы здесь хорошо поработаете, мы будем рассчитывать на вас в будущем.

– Я подумаю, – ответил я сухо. Не было желания сразу связывать себя обязательствами.

Вошел человек с рулоном карт. Выглядел он как банкир. Что там Дж. П. Морган! Одет аккуратно, в изящном старомодном деловом костюме. Лицо – худое и невыразительное, глаза – светло-голубые, холодные. Маттерсон сказал:

– Спасибо, Фред, – и взял карты. – Познакомьтесь. Это – мистер Бойд, геолог, которого мы приглашаем. Фред Доннер – один из наших администраторов.

– Очень приятно, – сказал я.

Доннер сдержанно кивнул и обратился к Маттерсону, разворачивавшему карты:

– Владельцы "Национального Бетона" нажимают на нас с подписанием контракта.

– Поводи-ка их пока за нос, – ответил Маттерсон. – Мы ничего не подпишем, пока Бойд не сделает свое дело. – Он взглянул на меня. – Смотрите. Кинокси – приток Квадачи, которая впадает в Финлей, а дальше – в Пис-ривер. Вот в этом месте – ущелье. Здесь Кинокси превращается в каскад стремнин и порогов. А там – долина. – Он рубанул рукой по карте. – Мы поставим плотину здесь и получим отличный, стабильный перепад уровней. А внизу под откосом соорудим генераторный зал. Напор будет хорошим. Топографы считают, что вода поднимется вверх по долине миль на десять при ширине водоема около двух миль. Появится новое озеро – озеро Маттерсона.

– Воды будет много, – заметил я.

– Но озеро будет неглубоким, – сказал Маттерсон. – Поэтому мы считаем, что сможем обойтись недорогой плотиной. – Он ткнул пальцем куда-то вниз. – Теперь дело за вами. Вы должны дать нам знать, потеряем ли мы что-нибудь в пределах этих двадцати квадратных миль.

В течение некоторого времени я разглядывал карту, затем сказал:

– Я сделаю это. Где находится эта долина?

– Миль сорок отсюда. Когда мы начнем строительство, то дотянем туда дорогу. А сейчас вам туда попасть не удастся. Район труднодоступный.

– Ну не такой же, как Северо-Западные территории, – ответил я, – ничего, доберусь.

– Да уж придется, я думаю, – ухмыльнулся Маттерсон. – Но дело обстоит не так уж худо. Мы доставим вас туда и обратно на вертолете корпорации.

Это меня обрадовало. Хоть подошвы целей будут. Я заявил:

– Возможно, мне понадобится сделать пару пробных скважин, в зависимости от того, что я там обнаружу. Я хочу, чтобы вы взяли в аренду буровую установку и дали мне пару человек таскать оборудование.

Доннер сказал:

– Ну, это уж слишком. Сомневаюсь, что это необходимо. И к тому же, я считаю, в контракте нужно оговорить, что всю необходимую работу вы делаете сами.

Я произнес ровным голосом:

– Мистер Доннер, мне платят не за то, что я сверлю в земле дыры. Мне платят за то, что я шевелю мозгами, чтобы понять, что значат те образцы породы, которые берутся из скважины. Далее: если вы хотите, чтобы я работал в одиночку, я лично ничего не имею против, но это потребует в шесть раз больше времени и счет за работу я вам предъявлю, исходя из моих собственных расценок. А это недешево, уверяю вас. Так что я стремлюсь сэкономить ваши же денежки.

Маттерсон махнул рукой.

– Кончай, Фред. Может, всего этого и не понадобится. Вы ведь будете бурить только в том случае, если найдете что-то определенное, правда, Бойд?

– Конечно.

Доннер посмотрел на Маттерсона своими холодными глазами.

– Еще одно, – сказал он. – Пусть Бойд не касается северного угла. Это не...

– Я знаю, что "это не", Фред, – перебил Маттерсон раздраженно. – С Клэр я улажу.

– Да уж, – сказал Доннер, – а не то все планы рухнут.

Этот обмен репликами ничего мне не сказал, но из него я понял, что между этими двумя произошла стычка по каким-то личным мотивам и мне лучше не встревать. Однако нужно было внести ясность, и я все же спросил:

– Хотелось бы знать, кто же мой работодатель? От кого я должен получать распоряжения? От вас, мистер Маттерсон? Или от мистера Доннера?

Маттерсон уставился на меня.

– Распоряжения отдаю я, – сказал он решительно. – Мое имя Маттерсон, и эта корпорация – Маттерсона.

Он бросил взор на Доннера, словно приглашая его на диспут, но Доннер после продолжительной паузы кивнул, пошел на попятную.

– Я тоже так думаю, – сказал я непринужденно.

Затем мы начали торговаться по поводу условий контракта. Доннер был скупердяем, и, поскольку он привел меня в бешенство попыткой зажать оплату возможных буровых работ, цену я назначил более высокую, чем обычно.

Предстоящее дело казалось простым и очевидным, и в деньгах я действительно нуждался, но чувствовались во всем этом какие-то подводные течения, что мне совсем не нравилось. А тут еще всплыло имя – Трэнаван, хотя особого отношения к происходящему оно, кажется, не имело. Впрочем, условия, которые я буквально вырвал из Доннера, были так хороши, что я понял – работу надо брать. Эти деньги дадут мне возможность заниматься своим делом на Северо-Западе в течение года.

Маттерсон Доннеру не помогал. Он просто устроился рядом с нашим рингом и ухмылялся, пока я утюжил Доннера. Ничего себе манера руководить корпорацией, черт возьми!

Когда все детали были обговорены, Маттерсон сказал:

– Я зарезервировал для вас номер в Доме Маттерсона. Это не "Хилтон", но я думаю, вам там будет достаточно удобно. Когда вы сможете приступить к работе?

– Как только получу свое оборудование из Эдмонтона.

– Доставьте его по воздуху, – сказал Маттерсон. – Мы оплатим рейс.

Доннер фыркнул и вышел из комнаты с видом человека, который знает, что в его присутствии больше не нуждаются.

2

Отель "Маттерсон-хаус" оказался частью "Дома Маттерсона", так что мне не пришлось идти. По дороге я обратил внимание на цепочку контор, носивших имя Маттерсона, а на углу квартала находился Банк Маттерсона. Форт-Фаррелл действительно казался старомодным городком одной-единственной компании, а когда Маттерсон построит свою плотину, в нем появится вдобавок еще и "Маттерсон Энерго". Маттерсон тогда окончательно затянет петлю на шее этого лесного района.

С дежурившим в отеле клерком я договорился, чтобы мою сумку переправили сюда из камеры хранения, и заодно спросил, существует ли здесь городская газета.

– Да, и выходит по пятницам.

– А где находится редакция?

– В Трэнаван-парке, с северной стороны.

Я вышел из отеля и снова направился вдоль по Хай-стрит, пока вновь не очутился у сквера. Смеркалось. Лейтенант Фаррелл незрячими глазами уставился на заходящее солнце, последние лучи которого подсвечивали его лицо, покрытое вперемежку с белесыми пятнами – следами птичьей непочтительности.

Интересно, как бы он отреагировал, узнав, во что превратилось основанное им поселение? Судя по выражению его лица, он таки знал и не пребывал в восторге от этого.

Редакция "Форт-Фарреллского летописца", по-видимому, занималась в основном не газетой, а выпуском всякой печатной мелочи, но на свой первый вопрос я получил вразумительный ответ. Его дала девица, по-видимому, единственный редакционный сотрудник, по крайней мере, других не было.

– Да, конечно, мы храним экземпляры газеты. Что именно нужно?

– Примерно десятилетней давности.

– Они уже переплетены в отдельные тома. Вам придется зайти внутрь, – и состроила гримасу.

Я вошел вслед за ней в пропыленную комнату.

– Вам какой день нужен?

Назвать этот день для меня не составляло никакого труда – каждый ведь помнит день своего рождения.

– Вторник, четвертого сентября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.

Она глянула на верхнюю полку и смущенно сказала:

– Это там, высоко, я сама не достану.

– Разрешите мне, – сказал я и снял с полки том, по весу и размеру равный десятку Библий. Где уж ей было справиться с этой громадиной, наверное, равной ей самой по весу.

Она предупредила:

– Вам придется читать его здесь. И не делайте вырезок, это наши контрольные экземпляры.

– Не буду, – пообещал я и положил том на стол. – У вас тут свет есть?

– Конечно. – Она щелкнула выключателем и вышла.

Я пододвинул стул и открыл тяжелую обложку тома. В нем содержались номера "Форт-Фарреллского летописца" за два года – сто четыре свидетельства о здоровье и болезнях местного общества, о рождении и смерти, о радостях и печалях, хотя, если вдуматься, не столь уж пока многочисленных, преступлениях, о добрых делах. Добрых дел могло бы быть и побольше, но они ведь обычно и не стремятся быть на виду. Словом, это была типичная провинциальная газета.

Я нашел выпуск за седьмое сентября – конец той недели, на которой произошла катастрофа. Одновременно я страшился того, что ничего не найду. Но вот оно, прямо на первой же странице, кричащими жирными буквами на желтом газетном листе: ДЖОН ТРЭНАВАН ПОГИБАЕТ В АВТОКАТАСТРОФЕ.

Хоть я и знал эту историю наизусть, я внимательно прочел газетную заметку и нашел в ней некоторые подробности, неизвестные мне раньше. Сама по себе история была проста, к сожалению, банальна и не заслуживала такого, как здесь, крупного заголовка; насколько я помню, в ванкуверской газете ей отвели четверть колонки внизу второй страницы и всего лишь параграф – в Торонто.

А дело заключалось вот в чем. Джон Трэнаван был могущественной фигурой в Форт-Фаррелле, старшим партнером в фирме Трэнавана и Маттерсона. Внезапно Бог-отец скончался, и весь Форт-Фаррелл погрузился в скорбь. Скорбь глубокую, откровенную, черным по белому.

Джон Трэнаван (56 лет) ехал из Доусон-крика в Эдмонтон со своей женой Анной (возраст не приводится) и сыном Фрэнком (22). Они ехали в новой машине мистера Трэнавана, "кадиллаке", но эта сверкающая новая игрушка в Эдмонтоне так и не появилась. Вместо этого она очутилась у подножия двухсотфутовой крутой скалы вблизи от дороги. Следы от колес и царапины на стволах деревьев свидетельствовали, как все произошло. "Возможно, – заявил следователь, – автомобиль вышел из-под контроля из-за большой скорости. Но ничего нельзя утверждать наверняка".

"Кадиллак" представлял собой груду искореженного, обгоревшего металла. Тела троих Трэнаванов изуродованы. Все они погибли. К тому же оказалось, что в машине присутствовал четвертый пассажир, молодой человек, по имени, как выяснилось позже, Роберт Грант. Он был еще жив, хотя сильно обожжен, с разбитым черепом и многочисленными переломами костей. По всей вероятности, этого Гранта мистер Трэнаван по доброте душевной подобрал где-то на пути от Доусон-крика к месту катастрофы. Предполагалось, что он не выживет – слишком уж тяжелое состояние.

Весь Форт-Фаррелл, более того – вся Канада, писал автор заметки, скорбят по поводу ухода Джона Трэнавана и сожалеют о конце славной эпохи. Связь Трэнавана с городом тянулась с героических времен лейтенанта Фаррелла. И прискорбно (лично для автора), что имя Трэнаван не унаследуется по мужской линии. Существовала, однако, некая мисс К.Т. Трэнаван, племянница, обучавшаяся в Лозанне (Швейцария). Выражалась надежда, что трагедия, смерть любимого дяди, не помешает ей завершить образование, которое дядя стремился ей дать.

Я откинулся на спинку стула. Так. Трэнаван, значит, был партнером Маттерсона, разумеется, не того, с кем я разговаривал, этот слишком молод. В момент катастрофы Маттерсону было около двадцати, словом, примерно столько же, сколько и погибшему молодому Трэнавану. А теперь я в таком же возрасте. Итак, существовал еще Маттерсон, скорее всего отец Говарда, который и сделал сына коронованным принцем маттерсоновской империи, если, конечно, тот вступил в права наследства.

Я вздохнул. Какими же дьявольскими совпадениями ознаменовался мой визит в Форт-Фаррелл! Я вернулся к газетам, просмотрел следующий номер, но не нашел в нем ничего, касающегося этого дела. Никакого продолжения не было и в последующих номерах: ни некролога, ни соболезнований, ни читательских откликов – абсолютно ничего. Имя Трэнавана вообще больше не упоминалось.

Я посмотрел еще раз на газеты. Все-таки это более чем странно: в родном городе Трэнавана, в городе, где он был буквально королем, местная газета не извлекла для себя никакой выгоды из факта его смерти. Ничего себе манера вести газету, черт возьми!

Стоп, уже второй раз за этот день аналогичная мысль пришла мне в голову. В первый раз – в связи с Говардом Маттерсоном и тем, как он вел дела в корпорации Маттерсона. Я стал размышлять над этим и задался таким вопросом: "А кто, собственно, владелец "Форт-Фарреллского летописца"?

Девица из редакции просунула голову в дверь:

– Вам придется уйти. Все, мы закрываемся.

Я улыбнулся ей:

– А я думал, газетные редакции работают круглосуточно.

– Ну, мы же не ванкуверское "Солнце" и не монреальская "Звезда".

"Это уж точно, черт побери", – подумал я.

– Ну, что, нашли, кого искали? – поинтересовалась она.

Я вышел за ней в переднюю комнату.

– Да, нашел несколько отгадок, но еще больше загадок.

Она посмотрела на меня непонимающим взглядом. Я спросил:

– Где тут можно выпить чашечку кофе?

– А вот через сквер греческое кафе.

– Может, присоединитесь ко мне? – Я подумал, что, поговорив с ней, сумею разузнать что-нибудь еще.

Она улыбнулась:

– Мама не велит мне встречаться с незнакомыми мужчинами. Кроме того, у меня свидание.

Я взглянул на нее, полную жизни в свои восемнадцать лет, и мне захотелось вновь стать молодым, таким же, как до катастрофы.

– Ну, что ж, в другой раз, может быть, – сказал я.

– Может быть. – Она неумело пудрилась.

Я вышел и пошел через сквер. Следует держаться поосторожнее, чтобы не заслужить обвинения в похищении детей, подумалось мне.

Не знаю, почему так получается, но в любом месте, где есть спрос на дешевую еду, обязательно найдется какой-нибудь грек, который откроет небольшую кофейню или пирожковую. Вместе с ростом населения расширяется и его дело, из родных краев выписываются родные братья, и очень скоро в городе средних размеров греки подминают под себя весь продуктовый бизнес, уступая в нем долю лишь итальянцам, которые вообще-то склонны к более тонким предприятиям. Так что я оказался в греческом кафе, не в первый и, конечно, не в последний раз, во всяком случае пока я лишь бедный геолог в поисках удачи.

Я взял кофе и кусок пирога и отошел к пустому столику, чтобы, устроившись поудобнее, хорошенько пораскинуть мозгами, но такой возможности мне не представилось – кто-то подошел к столику и попросил разрешения присесть.

Это был старый, лет семидесяти, человек с темным лицом цвета скорлупы грецкого ореха, с тощей, иссушенной возрастом шеей. Волосы у него были белые, но густые, голубые глаза пытливо смотрели из-под лохматых бровей.

Я довольно долго созерцал его, пока он наконец не сказал:

– Я – Мак Дугалл, главный репортер местной скандальной газетенки.

Я махнул рукой в сторону стула:

– Садитесь, пожалуйста.

Он поставил на стол чашку кофе, которую держал в руках, и, усаживаясь, негромко пробормотал:

– А также главный наборщик и единственный печатник. А еще литературный редактор. В общем, вся контора.

– И издатель?

Он иронически фыркнул.

– А что, я разве похож на издателя?

– Не слишком.

Он сделал глоток кофе и взглянул на меня из-под зарослей своих бровей.

– Нашли то, что искали, мистер Бойд?

– А вы хорошо информированы, – заметил я. – Нет еще и двух часов, как я в городе, а "Летописец", похоже, уже готовится сообщить обо мне. Как вам это удается?

Он улыбнулся.

– Это ведь маленький город, и я знаю в нем каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка. Я только что был в Доме Маттерсона, и я знаю о вас все, мистер Бойд.

Этот Мак Дугалл казался дьявольски проницательным. Я сказал:

– Держу пари, вам известны и условия моего контракта.

– Возможно. – Он ухмыльнулся, и лицо его приняло шаловливое выражение мальчишки. – Доннер не особенно доволен. – Он поставил чашку. – Вам удалось узнать то, что вы хотели, о Джоне Трэнаване?

Я погасил окурок.

– У вас очень смешная манера вести газету, мистер Мак Дугалл. Никогда в жизни не встречал такого странного и внезапного молчания.

Улыбка исчезла с его лица, и он сразу предстал таким, каким был на самом деле, – уставшим старым человеком. Некоторое время он сидел молча, потом неожиданно произнес:

– Вам нравится хорошее виски, мистер Бойд?

– Такого еще не бывало, чтоб я от него отказался.

Он мотнул головой в сторону редакции газеты.

– У меня там есть комната наверху, а в комнате – бутылка. Присоединитесь? Мне вдруг захотелось напиться.

Вместо ответа я встал из-за стола и заплатил по счету за двоих. Пока мы шли через сквер, Мак Дугалл рассказывал:

– Эта комната мне досталась бесплатно. Зато я обязан находиться в пределах досягаемости двадцать четыре часа в сутки. Не знаю, для кого эта сделка выгоднее.

– Может, вам лучше как-то передоговориться с издателем?

– С Джимсоном? Это смешно, он просто винтик, подчиняющийся владельцу.

– А владелец – Маттерсон, – предположил я, пуская стрелу наудачу.

Мак Дугалл искоса взглянул на меня.

– Значит, вы уже настолько в курсе дела? Вы меня заинтриговали, мистер Бойд, в самом деле заинтриговали.

– И вы меня начинаете интриговать, – сказал я.

Мы поднялись по лестнице в его комнату, скромно обставленную, но удобную. Мак Дугалл открыл шкаф и достал бутылку.

– Есть два сорта виски, – сказал он. – Есть то, что производится миллионами галлонов: к спирту добавляют хорошего виски для вкуса и жженый сахар для цвета и затем выдерживают семь лет, чтобы оно заслужило почетное имя шотландского виски. А есть, – продолжал он, поднимая бутылку, – настоящая вещь из пятнадцатилетнего чистого солода, которую приготовляют с любовью и пьют с любовью. Это – с Айли, лучшее, что может быть.

Он разлил соломенного цвета жидкость в большие бокалы и один протянул мне. Я сказал:

– За ваше здоровье, мистер Мак Дугалл. Кстати, к Мак Дугаллу у вас еще какое имя?

Готов поклясться, он вдруг покраснел.

– У меня хорошая шотландская фамилия, и я мог бы быть довольным, но мой отец почему-то решил присоединить к ней имя Хэмиш. Зовите меня лучше Маком, как все. Тогда мы избежим потасовки. – Он усмехнулся. – Боже, сколько же драк я затевал из-за этого в детстве.

Я сказал:

– Меня зовут Боб Бойд.

Он кивнул головой:

– И что ж у вас за интерес к Трэнаванам?

– А разве есть интерес?

Он вздохнул:

– Боб, я – старый журналист, поэтому сделайте мне одолжение, просто согласитесь, что я знаю, что мне делать. Я всегда присматриваюсь к тем, кто заглядывает в старые газеты. Вы не поверите, как часто это приносит плоды. Я десять лет дожидался, чтобы кому-нибудь понадобился именно тот номер.

– А зачем "Летописцу" сейчас проявлять интерес к Трэнаванам? Трэнаваны мертвы, и "Летописец" сделал их еще мертвее. Согласитесь, разве возможно покушение на память?

– Ну, русские, к примеру, мастера этого дела. Они могут убить человека и вместе с тем оставить его в живых, ходячим трупом, – сказал Мак Дугалл. – Посмотрите, что они сделали с Хрущевым. Вот на эту идею набрел и Маттерсон.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал я резко. – Прекратите вилять, Мак.

– Да, официально "Летописец" не проявляет интереса к Трэнаванам, – сказал он. – Если я напишу статью о ком-либо из них или хотя бы упомяну их имя, меня тут же выбросят. Мой интерес – сугубо личный, и если Булл Маттерсон узнает, что я беседовал с кем-то о Трэнаванах, я окажусь в большой опасности. – Он ткнул в меня пальцем. – Поэтому держите язык за зубами, понимаете? – Он налил себе еще виски, и я заметил, что руки у него дрожат. – Ладно, так что там у вас?

– Мак, пока вы не расскажете мне о Трэнаванах, я ничего вам не скажу. И не спрашивайте меня почему, все равно не отвечу.

Он долго задумчиво смотрел на меня и наконец проговорил:

– Ну а потом скажете?

– Может быть.

Мой ответ пришелся ему не по вкусу, но ему пришлось проглотить его.

– Хорошо. Другого выбора у меня все равно вроде бы нет. Я расскажу о Трэнаванах. – Он подтолкнул ко мне бутылку. – Налей-ка, сынок.

Трэнаваны были старой канадской семьей, ведущей происхождение от Жака Трэнавана, который прибыл в Канаду из Бретани с намерением обосноваться в Квебеке еще в XVIII веке. Но Трэнаваны не отличались склонностью к оседлости и не занимались торговлей, по крайней мере в те времена. Они были непоседы, и какой-то зуд гнал их все дальше на запад. Прапрадед Джона Трэнавана считался довольно известным путешественником, другие Трэнаваны были охотниками. Ходили слухи, что кто-то из них пересек континент и вышел к Тихому океану задолго до Александра Макензи.

Дед Джона был разведчиком в отряде лейтенанта Фаррелла, и когда Фаррелл построил форт, решил в нем остаться и пустить корни в Британской Колумбии. Страна оказалась хороша, она понравилась ему, к тому же он увидел заложенные в ней громадные возможности. Хотя Трэнаваны перестали кочевать, их активность не угасла. Три поколения Трэнаванов создали лесопромышленную империю, небольшую, но солидную.

– Именно Джон Трэнаван действительно сильно двинул это дело, – сказал Мак Дугалл. – Он принадлежал уже двадцатому веку – родился в тысяча девятисотом – и вошел в бизнес, будучи молодым. Ему было двадцать три года, когда умер отец. Британская Колумбия в те времена была совсем неразвита и стала тем, что она есть сейчас, благодаря усилиям таких людей, как Джон Трэнаван. – Он задумчиво посмотрел на свой бокал. – Я полагаю, что, с чисто деловой точки зрения, одним из самых удачных его предприятий стало то, что он объединился с Буллом Маттерсоном.

– Вы второй раз употребляете это имя, – сказал я. – Но это же не тот, с которым я виделся в Доме Маттерсона.

– Да нет, черт возьми. То – Говард, никчемный сосунок, – ответил Мак Дугалл презрительно. – Я говорю о старике, отце Говарда. Он был на несколько лет старше Трэнавана, и они нашли друг друга в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Джон Трэнаван играл роль мозгового треста и формировал стратегию их союза, а Маттерсон предоставлял энергию и напор, так что дела тут завертелись круто. В каждом куске пирога была их доля, одного или другого. Они объединили разрозненные лесоповальные участки в одно хозяйство, они первые поняли, что необработанные стволы ни к черту не годятся и надо что-то с ними делать прямо на месте. Они построили целлюлозные и фанерные фабрики и зарабатывали на этом громадные деньги, особенно во время войны. Уже к концу войны местная публика проводила свободные вечера, развлекаясь гаданием о том, каковы же в самом деле состояния Трэнавана и Маттерсона.

Он наклонился к столу и взял бутылку.

– Конечно, они занимались не только лесом. Почти сразу они проникли в другие области, приобрели заправочные станции, пустили автобусную линию, потом продали ее Грейхаунду, завели продуктовые, бакалейные магазины, в общем, все в этом районе так или иначе зависели от них.

Он помолчал, затем добавил с сомнением в голосе:

– Не знаю, насколько все это хорошо для местных жителей. Я-то не люблю всякого рода отеческое покровительство, даже если намерения самые лучшие. Но здесь сложилось таким вот образом.

Я сказал:

– Они еще и владельцы газеты.

Лицо Мак Дугалла скривилось.

– Это единственное дело Маттерсона, не приносящее ему дохода. Оно невыгодно. Город не настолько велик, чтобы иметь собственную газету. В свое время Джон Трэнаван начал выпускать ее в качестве своего рода благотворительности, как побочное дело для типографии. Он считал, что народ в городе имеет право знать, что творится вокруг, и, кстати, на издателя никогда не давил. А Маттерсон держит газету с другой целью.

– Какой?

– Контролировать общественное мнение. Он не решается закрыть газету, потому что Форт-Фаррелл растет и кому-нибудь может прийти в голову идея выпускать честную газету, которая будет ему не подвластна. А пока есть "Летописец", он спокоен, потому что для двух газет в городе места нет, это уж точно.

Я кивнул.

– Итак, Трэнаван и Маттерсон, каждый нажил себе состояние. А дальше что?

– А дальше – ничего. Трэнаван был убит, а Маттерсону достались все угодья на корню и с потрохами. Ведь Трэнаванов-то никого не осталось.

– Как не осталось? "Летописец" ведь упоминает некую мисс Трэнаван – племянницу Джона.

– Ты имеешь в виду Клэр, – сказал Мак Дугалл. – Да она в действительности и не племянница, так, седьмая вода на киселе. Двести лет тому назад Трэнаваны были раскидистым деревом, но их восточная ветвь усохла. Насколько я знаю, Клэр сейчас вообще последняя из Трэнаванов в Канаде. Джон случайно встретился с ней в Монреале. Она была сиротой, и он принял в ней участие, считая, что какие-то родственные узы между ними должны существовать. Относился он к ней, как к родной дочери.

– Но она не была его наследницей?

Мак Дугалл покачал головой.

– Нет, формально он ее не удочерил, а возможности как-то доказать родство никакой, кажется, не оказалось. Так что здесь ей ни на что не приходилось рассчитывать.

– Так кому же достался капитал Трэнавана? И как Маттерсон загреб долю Трэнавана в их деле?

Мак Дугалл криво ухмыльнулся.

– Ответы на эти вопросы взаимосвязаны. Согласно завещанию Джона, учреждался фонд для опеки его жены и сына, а весь капитал передавался в собственность Фрэнка по достижении им тридцатилетия. Это было с умом составленное завещание, в нем все оказалось предусмотрено, в том числе, разумеется, и на тот случай, если Джон переживет всех, кого оно так или иначе касается. Тогда фонд должен был быть использован для открытия лесотехнического факультета в Канадском университете.

– Ну и что, его открыли?

– Да. Этот фонд вообще делает хорошее дело. Однако мог бы делать гораздо больше, и чтобы ответить на вопрос, почему, нужно вернуться назад к тысяча девятьсот двадцать девятому году. Именно в это время Трэнаван и Маттерсон осознали тот факт, что они, в сущности, создают империю. Никто из них не хотел, чтобы смерть одного из партнеров положила конец их начинаниям, и они выработали соглашение, по которому, если один умирает, другой имеет преимущественное право приобрести его долю в деле по номинальной цене. Что Маттерсон и сделал.

– Значит, фонд был объединен с владениями Трэнавана, но попечители его были обязаны продать их Маттерсону, если б он захотел воспользоваться своим правом. Я не вижу в этом ничего незаконного.

Мак Дугалл раздраженно прищелкнул языком.

– Не будь наивным, Бойд. – Он стал загибать пальцы. – Во-первых. Эта сделка предусматривала покупку по номинальной цене, и, когда Доннер закончил манипуляции с бухгалтерскими книгами, эта цена каким-то таинственным образом упала. Это одна сторона дела. Во-вторых. Председатель совета попечителей – Уильям Юстус Слоа, он практически у Булла Маттерсона в кармане. Совет попечителей даже то немногое, что оставалось под их контролем, быстренько переинвестировал в Корпорацию Маттерсона, и если кто-то контролирует эти деньги, так это старик Булл. В-третьих. Этому совету потребовалось черт знает сколько времени, чтобы оторвать свою коллективную задницу от кресла и привести в исполнение условия попечительства Открытие лесотехнического факультета затянулось не меньше, чем на четыре года, да и сделано это было, прямо скажем, без большой охоты. Как я слышал, этот факультет сильно нуждается в средствах. В-четвертых. Условия продажи собственности Трэнавана Буллу никогда не оглашались. Я думаю, он должен был прирезать себе где-то от семи до десяти миллионов долларов, но вот совет попечителей вложил в корпорацию только два. В-пятых... Эх, да что я теряю время!

– Значит, вы полагаете, что Булл Маттерсон вроде как украл деньги Трэнавана?

– Не может быть никаких "вроде бы", – рявкнул Мак Дугалл.

– Да, мисс Клэр не повезло, – сказал я.

– Да нет, с ней все не так уж плохо. В завещании оказался пункт, касавшийся ее. Джон оставил ей полмиллиона долларов и порядочный кусок земли. На это Булл наложить лапу не смог. Это не значит, что не пытался.

Я вспомнил тон газетной статьи, в которой содержалось пожелание, чтобы мисс Трэнаван не прерывала свое обучение.

– Сколько ей было, когда погиб Трэнаван?

– Она была девушкой семнадцати лет. Старый Джон послал ее учиться в Швейцарию.

– А кто написал статью в номер от седьмого сентября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года?

Мак Дугалл улыбнулся.

– А, значит, ты понял, в чем дело? Ты, оказывается, смышленый парень. Статью написал Джимсон, но, держу пари, под диктовку Маттерсона. Можно или нельзя было помешать совершению сделки, вопрос спорный, тем более, Клэр формально не принадлежала к семье Джона, но Маттерсон решил исключить всякий риск. Он сам полетел в Швейцарию, уговорил Клэр остаться там и подсунул ей ту статью, чтобы показать ей, что люди в Форт-Фаррелле думают так же, как и он. Она знала, что "Летописец" – честная газета, но не могла знать, что Маттерсон подкупил ее сразу же после смерти Трэнавана. Она была семнадцатилетней девушкой, которая ничего не смыслила в делах.

– А в чьем ведении находились полмиллиона долларов до ее совершеннолетия?

– Государственного попечителя, – сказал Мак Дугалл. – В таких случаях это происходит автоматически. Булл попытался как-то вклиниться в это дело, но у него ничего не вышло.

Я прокрутил в уме всю эту неприглядную историю и покачал головой.

– Чего я никак не понимаю, зачем Маттерсону понадобилось так задавить имя Трэнавана? Ему что, надо было что-то скрывать?

– Не знаю, – признался Мак Дугалл. – Я надеялся, что человек, спустя десять лет заинтересовавшийся тем номером "Летописца", сможет мне что-нибудь рассказать. Ведь с того дня и по сей день имя Трэнавана просто-таки вымарано из жизни города. Банк Трэнавана был переименован в Банк Маттерсона, как и любое другое носившее имя Трэнавана предприятие. Он попытался перекрестить и Трэнаван-парк, но тут на его пути стала миссис Давенант, этакая старая боевая лошадь, председатель Форт-Фарреллского исторического общества.

– Да, – сказал я, – если б не это, я бы и не узнал, что Форт-Фаррелл был городом Трэнавана.

– Ну и что из того?

Я не ответил, и Мак Дугалл сказал:

– Он также не мог переименовать Клэр Трэнаван. Думаю, он молил Бога, чтобы она поскорее вышла замуж. Она, кстати, сейчас живет недалеко от города и от души ненавидит Булла Маттерсона.

– Значит, старик еще жив?

– Конечно. Ему сейчас около семидесяти лет, и для своего возраста он еще просто живчик. Да он всегда был довольно буйным жеребцом. Джон Трэнаван еще как-то сдерживал его, но когда тот погиб, Булл как с цепи сорвался. Он влез со своей компанией куда только можно и прямо-таки набросился на город с целью добычи денег. И здесь уж он не гнушался никакими средствами и сейчас не гнушается, если уж на то пошло. А какими лесными угодьями он владеет!

Я перебил его:

– Я думал, что все леса находятся во владении государства.

– В Британской Колумбии девяносто пять процентов земли принадлежит государству, а пять процентов – примерно семь миллионов акров – частным лицам. Буллу принадлежит не менее миллиона акров, а кроме того, он имеет лицензию на лесоповал на двух миллионах акрах государственных земель. Он добывает шестьдесят миллионов кубических футов древесины в год и постоянно переходит границы дозволенного. Правительство этого не любит, поэтому он всегда может ждать крупных неприятностей, но до сих пор ему всегда удавалось выйти сухим из воды. Сейчас он собирается строить собственную гидростанцию, и когда она будет готова, тут-то он окончательно возьмет эту область страны за горло.

– Но молодой Маттерсон сказал, что станция строится только для нужд Корпорации.

Мак Дугалл саркастически ухмыльнулся.

– А что такое весь Форт-Фаррелл, как не Корпорация Маттерсона? Тут у нас есть двухтактный движок, но он никогда не дает нужного напряжения, все время ломается. Теперь за дело берется Электрическая Компания Маттерсона, а Маттерсон имеет привычку постоянно расширять свои операции. Я думаю, что старый Булл спит и видит себя хозяином куска Британской Колумбии от Форт-Сент-Джорджа до Киспиокса, от Принц-Джорджа до Юкона – в общем, собственное королевство, в котором делаешь, что хочешь.

– А какова во всем этом деле роль Доннера? – спросил я с любопытством.

– Он – бухгалтер, имеет дело с деньгами. Мыслит только долларами и центами. И каждый доллар жмет до тех пор, пока тот не закричит – "Мама!". Беспощадный и коварный негодяй. Он составляет планы для Маттерсона, а тот приводит их в исполнение. Сейчас Булл занимает позицию наверху в качестве председателя правления, а повседневные дела он возложил на Говарда, и Доннер сейчас пасет его, чтобы тот не взбесился.

– Что-то он не слишком преуспел в этом, – заметил я и рассказал о том, что произошло в кабинете Говарда.

Мак Дугалл фыркнул.

– Доннер в состоянии справиться с этим подонком одной левой. Он уступает ему в вопросах малозначительных, но когда речь заходит о серьезных вещах, тут последнее слово всегда останется за Доннером. Говард пыжится, старается выглядеть настоящим мужчиной, но внутри он – труха. В нем нет и десятой доли той силы, которой обладает его отец.

Я сидел и довольно долго усваивал всю эту информацию, потом сказал:

– Хорошо, Мак. Вы сказали, что у вас есть во всем этом личный интерес. Какой же?

Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Может, тебе покажется странным, что у простого газетчика есть чувство чести. Джон Трэнаван был моим другом. Он часто захаживал сюда, сидел, пил мое виски, рассказывал всякие истории. Мне тошно было смотреть, как удружил ему "Летописец" после его смерти. Я работал в газете, но ничего не сделал, чтобы помешать этому. Джим-сон – неумелый дурак, а я мог бы написать такую статью, что Джона Трэнавана никогда не забыли бы в Форт-Фаррелле. Но не написал. И знаешь почему? Потому что я трус, потому что я боялся Булла Маттерсона, потому что я не хотел потерять работу.

Голос его дрогнул.

– Сынок, когда Джона Трэнавана убили, мне было около шестидесяти – возраст почтенный. Я всегда любил тратить деньги, хотя и не имел их. И я никогда не забывал о том, что происхожу из семьи долгожителей, так что впереди у меня оставалось еще много лет. И что бы стал делать без работы шестидесятилетний старик? – Его голос окреп. – Сейчас мне семьдесят один, и я все еще работаю на Маттерсона. Работаю хорошо, поэтому он и держит меня. Не из благотворительности, конечно, он и слова такого не знает. За последние десять лет мне удалось скопить кое-какие деньги, жить мне теперь осталось не так уж долго, и я хочу сделать что-нибудь для моего друга Джона Трэнавана. Страха во мне больше нет.

Я сказал:

– Ну и что вы надумали?

Он глубоко вздохнул.

– Вот это скажешь мне ты. Ведь человек с улицы просто так, без всякой причины заходить в редакцию, чтобы почитать газету десятилетней давности, не будет. Я хочу знать эту причину.

– Нет, Мак, – сказал я. – Не сейчас. Я даже не представляю, есть ли в действительности причина или нет. Не знаю, имею ли я право вмешиваться в местные дела. Я ведь в Форт-Фаррелле совершенно случайно, и все, что здесь происходит, меня не касается.

Он надул щеки и с шумом выдохнул.

– Я что-то не понимаю, – сказал он. – Нет, я решительно не понимаю. – Вид у него был озадаченный. – Ты что, хочешь мне сказать, что это у тебя бзик такой – читать старые газеты, что ты просто любишь копаться в провинциальной газетной трухе? А, ты, наверное, хотел узнать имя домохозяйки, которая на той неделе получила первый приз на конкурсе тыквенных пирогов, да?

– Не надо, Мак, – вы из меня ничего не выудите до тех пор, пока я сам не буду готов к этому. А до этого пока еще очень далеко.

– Ладно, – сказал он спокойно. – Я тебе много рассказал, достаточно для того, чтобы Маттерсон, если узнает, оторвал мне голову. Так что моя голова уже на плахе.

– Со мной вы в безопасности, Мак.

Он проворчал:

– Да уж надеюсь, черт побери. Не хотелось бы быть вытуренным без всякой пользы.

Он встал и взял с полки какую-то папку.

– Пожалуй, я мог бы сообщить тебе еще кое-что. Мне пришло в голову, что если Маттерсон хочет стереть с лица земли имя Трэнавана, то причина кроется в том, как погиб Трэнаван.

Он вынул из папки фотографию и протянул ее мне.

– Знаешь, кто это?

Я взглянул на свежее молодое лицо и покачал головой. Я видел копию этой фотографии раньше, но не сказал об этом Мак Дугаллу. Я просто положил фотографию на стол.

– Это Роберт Грант. Четвертый пассажир в автомобиле, – сообщил Мак Дугалл, постучав пальцами по карточке. – Этот юноша остался в живых. Никто не мог в это поверить, но он действительно выжил. Через полгода после смерти Трэнавана я ушел в отпуск и решил провести небольшое расследование в тайне от старого Булла. Я отправился в Эдмонтон и заглянул в госпиталь. Там я узнал, что Роберта Гранта перевели в Квебек, в какую-то частную клинику и связаться с ним не было никакой возможности. След его потерялся. А ведь от старого опытного репортера, в особенности когда клюнула какая-то идея, скрыться не так-то просто. Я разослал копии этой фотографии моим друзьям-газетчикам по всей Канаде, но за десять лет наружу так ничего и не выплыло. Роберт Грант просто исчез с поверхности земли.

– Ну?

– Ну вот я и спрашиваю, сынок, видел ли ты этого парня.

Я снова посмотрел на карточку. Грант выглядел совсем мальчиком, может, ему было лет двадцать – впереди полная, прекрасная жизнь. Я медленно произнес:

– Насколько я знаю, этого лица я никогда не видел.

– Что ж! – сказал Мак Дугалл, – я так спросил, на всякий случай: я ведь сначала думал, может, ты его друг и приехал по его просьбе прощупать здесь почву.

– Извините, Мак. Никогда с этим человеком не встречался. А кстати, зачем ему-то возвращаться сюда? Он-то во всей этой истории лицо вроде случайное?

– Может быть, так, – протянул Мак Дугалл задумчиво. – А может быть, и нет. Но мне хотелось бы поговорить с ним, это точно. – Он пожал плечами. – Давай-ка выпьем еще, черт возьми!

Этой ночью меня посетил сон. Уже по меньшей мере лет пять он не снился мне, и теперь, как прежде, он вызвал во мне леденящий страх. Я видел гору, покрытую снегом, из которого торчали, словно щербатые зубы, острые черные скалы. Я не поднимался в гору и не спускался с нее, я просто стоял, словно пригвожденный к месту, и когда пытался двинуть ногой, снег становился тягучим, словно клей. Я чувствовал себя как муха, попавшая на липучку.

Снег все падал и падал, вокруг меня росли сугробы, и вот я уже по колено в снегу, затем – по пояс. Я знал, что если не буду двигаться, меня завалит окончательно, и вновь пытался бороться со снегом, наклонялся и черпал его голыми руками.

И тогда вдруг до меня дошло, что снег не холодный, а обжигающе горячий, хотя и остается в моем сне белым. Я застонал от боли и страдания, отдернул руки и застыл в беспомощном ожидании. А снег незаметно окружал, укутывал мое тело. Вот он коснулся рук, потом лица, и я закричал, когда он, раскаленный добела, навалился на меня и стал меня жечь, жечь, жечь...

Я проснулся в холодном поту в комнате неизвестной мне гостиницы с одним желанием – глотнуть превосходного виски Мак Дугалла.

1

Первым ощущением в моей жизни была боль. Не многим случалось испытать муки собственного рождения, и я никому не пожелал бы этого. Впрочем, дело не в моих пожеланиях, никто ведь не решает сам, рождаться ему или нет, да и выбор, каким образом произойти на свет, никому не предлагается.

Я чувствовал боль, как муку, прочно укоренившуюся в моем теле. С течением времени она усиливалась, поглощала и сжигала меня, словно ярко пылавший огонь. Я боролся с ней как только мог и, казалось, вышел победителем, но мне сообщили, что боль утихла благодаря наркотикам. Она ушла, и я погрузился в беспамятство.

Когда я родился, мне было двадцать три года, так мне, во всяком случае, сообщили. Еще мне сказали, что я провел несколько недель в состоянии комы, балансируя на грани жизни и смерти. Думаю, что это пошло во благо, потому что, если бы я находился в сознании хотя бы частично, чтоб только ощущать боль, она убила бы меня, и жизнь моя оказалась бы короткой.

Когда сознание вернулось ко мне, боль, хотя еще и сидела в моем теле, значительно уменьшилась, и ее можно было терпеть. Гораздо хуже оказалось положение, в котором я себя обнаружил. Я был распят – привязан за руки и за ноги, лежал на спине и, очевидно, погружен в какую-то жидкость. Остального мне определить не удалось, потому что мне никак не удавалось открыть глаза. Лицо мое словно чем-то сковало. Мне стало страшно, и я попытался освободиться.

Чей-то голос строго проговорил:

– Тихо-тихо. Вам нельзя двигаться. Вы не должны двигаться.

Голос звучал приятно и мягко, я расслабился и снова соскользнул в благодатную кому.

Время шло, и сознание все чаще возвращалось ко мне. В моей памяти об этом периоде сохранилось немного, только то, что боль перестала преследовать меня и я стал крепнуть. Меня начали кормить через трубку – супами, фруктовыми соками. Кажется, три раза меня возили в операционную. Об этом я узнал из разговора медсестер. В целом я пребывал в радостном состоянии осознания действительности, и мне не приходило в голову задаваться вопросами, что я здесь делаю и как я сюда попал. Как новорожденный младенец в колыбели, я довольствовался тем, что мне хорошо и удобно, а остальное меня не трогало.

Наступил день, когда с моего лица сняли бинты. Голос, тот мужской голос, который я уже слышал, сказал:

– Так, спокойно. Держите глаза закрытыми, пока я не скажу.

Я покорно зажмурился и услышал клацанье ножниц, разрезавших бинты. Чьи-то пальцы коснулись моих век, и кто-то прошептал:

– Кажется, все в порядке. – Кто-то дышал мне в лицо. Он сказал: – Хорошо. Теперь открывайте глаза.

Я открыл глаза и увидел полутемную комнату. Прямо передо мной смутно вырисовывался силуэт человека. Он спросил:

– Сколько пальцев я вам показываю?

Какой-то белый объект подплыл ко мне. Я ответил:

– Два.

– А теперь?

– Четыре.

Он с облегчением вздохнул.

– Ну, зрение ваше, кажется, не пострадало. Вы счастливчик, мистер Грант.

Человек немного помолчал.

– Но вы ведь Грант, не так ли?

Я стал думать над этим, и человек решил, что я не собираюсь отвечать. Он спросил:

– Ну-ну, если вы не Грант, так кто же?

Как мне потом сообщили, именно в этот момент я стал кричать и меня пришлось утихомиривать с помощью лекарств. Я не помню этого. Все, что я помню, – какое-то ужасное ощущение пустоты, когда я понял, что не знаю, кто я.

Я достаточно подробно изложил историю моего нового рождения. Удивительно то, что я жил в течение этих недель, нимало не беспокоясь о том, кто я такой. Позже мне все разъяснил Саскинд.

Доктор Мэтьюз, специалист по пересадке кожи, был одним из группы специалистов, которая по частям сшивала меня, и он первый обратил внимание на то, что со мной что-то неладно, помимо состояния моего тела, разумеется. И в группу дополнительно включили Саскинда. Я никогда не звал его по-другому, он сам и представлялся так – Саскинд, и стал он для меня просто хорошим другом, ничего больше. А это, я полагаю, и есть главное достоинство психиатра. Когда я уже встал на ноги и мог выходить из здания госпиталя, мы часто гуляли вдвоем и даже вместе пили пиво. Не знаю, насколько обычен такой метод психиатрического лечения, – я-то всегда думал, что эти охотники за душами предпочитают вцепиться в больного, прочно сидя на мягкой табуретке рядом с его койкой. Но у Саскинда оказались свои подходы, и он вправду стал моим другом.

Он вошел в полутемную комнату и посмотрел на меня.

– Я – Саскинд, – сказал он коротко и оглядел комнату. – Доктор Мэтьюз считает, что тебе можно дать больше света. По-моему, идея хорошая. – Он подошел к окну и раздвинул занавески. – Темнота плохо действует на психику.

Он вернулся к кровати и стоял, глядя на меня. У него было волевое лицо с крепкой нижней челюстью и носом, похожим на клюв, но глаза – неожиданно мягкие, карие, словно у умной обезьяны.

– Можно, я сяду?

Я кивнул головой, и он пододвинул к себе стул, подцепив его ногой. Затем он непринужденно сел, положив ногу на ногу, и я даже увидел его полосатый носок и выше – кусок волосатой кожи.

– Ну как самочувствие?

Я опять покачал головой.

– В чем дело? Ты что, дара речи лишился?

Я вновь не отвечал, и он сказал:

– Слушай, парень, ты ведь в беде. Как же я смогу тебе помочь, если ты со мной не разговариваешь?

Прошедшая ночь была для меня ужасной. Я бился над вопросом: "Кто я?" – и к утру оказался не ближе к его решению, чем вначале. Я устал и не испытывал желания говорить с кем бы то ни было.

Саскинд начал говорить сам, негромким, мягким голосом. Я не помню, что он тогда сказал в точности, но потом он возвращался к этой теме неоднократно, и я думаю, что его речь тогда выглядела примерно так:

– Эта проблема рано или поздно возникает в жизни каждого человека, и он вдруг задает себе в высшей степени неудобный вопрос: "Кто я?" и сопутствующие этому вопросы: "Почему я существую? Почему я нахожусь здесь?" К человеку равнодушному эти вопросы приходят поздно, может быть, уже на смертном одре. Люди думающие спрашивают себя об этом раньше, погружаясь в мучительную работу мысли.

Именно из такого самовопрошения произошло много прекрасных вещей, хотя так бывало и не всегда. Некоторые из тех, кто подступали сами к себе с этими вопросами, сходили с ума. Некоторые становились святыми. Большинство же находило какой-то компромисс. Из этих вопросов родились великие религии, философы посвятили им несметное количество книг, содержащие горы чепухи и зерна истины. Ученые искали ответы на них в движении атомов, в воздействии на человека лекарственных препаратов. В общем, эта проблема затрагивает каждого, и тот, кто отмахивается от нее, не имеет права считаться настоящим человеком.

Ну вот, а ты, можно сказать, прямо лоб расшиб об эту проблему, да еще и в наиболее острой форме. Ты думаешь, что раз ты не можешь вспомнить свое имя, ты – ничто. Это неверно. Личность заключается не в имени. Имя – всего лишь слово, своего рода описание человека, принимаемое нами для удобства. Самосознание, ощущение, что в глубине твоего существа есть то, что можно назвать "Я", – это есть в тебе. Если бы не было, тогда и в самом деле лучше было бы умереть.

Ты также полагаешь, что, поскольку не можешь вспомнить никаких событий из твоей прошлой жизни, твоя личная жизнь подошла к концу. Но почему? Ты дышишь, ты живешь. Вскоре ты покинешь госпиталь, думающим, задающим вопросы человеком, готовым исполнить все то, что тебе предназначено. Наверное, нам придется еще над тобой поработать, и есть шансы, что в течение дней или недель твоя память вернется обратно. Вероятно, это займет много времени. А я здесь для того, чтобы помочь этому. Ну?

Я взглянул в его строгое лицо с нелепыми добрыми глазами и прошептал: "Спасибо". Потом я в изнеможении закрыл глаза и сразу же погрузился в сон. Когда я проснулся, Саскинда рядом не оказалось.

Он пришел на следующий день.

– Как себя чувствуешь, получше?

– Немного.

Он сел.

– Не возражаешь, если я закурю?

Он прикурил, потом посмотрел на сигарету с неодобрением.

– Я курю слишком много этой чертовщины. – Он протянул мне пачку. – Хочешь?

– Не употребляю.

– А откуда ты знаешь?

Я задумался на некоторое время. Саскинд терпеливо и безмолвно ждал.

– Нет, – сказал я, – нет, я не курю, я знаю это.

– Ну что ж, неплохое начало, – заявил он с каким-то яростным удовлетворением. – Значит, тебе кое-что о себе известно. Ну, а что ты вспомнишь в первую очередь?

Я сразу же ответил:

– Боль. Боль и качку. А еще то, что я был связан.

Саскинд пустился в подробные рассуждения по этому поводу, и мне показалось, что, когда он кончил, на его лице отразилось какое-то сомнение. Он спросил:

– Ты имеешь какое-нибудь представление о том, как ты попал в этот госпиталь?

– Нет. Я здесь родился.

Он улыбнулся.

– В твоем-то возрасте?

– А я не знаю, каков мой возраст.

– Ну, насколько мы можем судить, тебе двадцать три года. Ты попал в автокатастрофу. А об этом ты что-нибудь знаешь?

– Нет.

– Но ты, однако, представляешь себе, что такое автомобиль?

– Конечно. – Я помолчал. – А где произошла катастрофа?

– На дороге от Доусон-крика к Эдмонтону. Знаешь, где это?

– Знаю.

Саскинд погасил окурок.

– Эти пепельницы чертовски малы, – пробормотал он и закурил новую сигарету. – Хотел бы ты знать о себе немного больше? Конечно, это будет твое собственное знание о себе, но все же. Возьмем, к примеру, твое имя.

Я сказал:

– Доктор Мэтьюз звал меня Грант.

Саскинд осторожно заметил:

– Да, насколько мы знаем, это твое имя. Более точно: Роберт Бойд Грант. Что еще тебе хотелось бы знать?

– Так. А чем я занимался? Где я работал?

– Ты был студентом Университета Британской Колумбии в Ванкувере. Помнишь что-нибудь об этом?

Я покачал головой.

Он вдруг спросил:

– Что такое мофетт?

– Это отверстие в земле, через которое вырывается углекислый газ вулканического происхождения. – Я посмотрел на Саскинда. – Интересно, откуда я это знаю?

– Ты специализировался в геологии, – ответил он коротко. – А как звали твоего отца?

– Не знаю. А почему "звали"? Он что, умер?

– Да, – сказал Саскинд и быстро продолжал: – Предположим, ты отправился в Ивнинг-хаус, Нью-Вестминстер, что ты там ожидаешь увидеть?

– Музей.

– Есть у тебя братья или сестры?

– Не знаю.

– Какой политической партии ты симпатизируешь?

Я подумал, потом пожал плечами:

– Не знаю. Не знаю, интересует ли меня политика вообще.

Саскинд задавал десятки вопросов, словно расстреливая меня ими, и требовал быстрых ответов. Наконец он остановился и вновь закурил.

– Я буду с тобой говорить напрямую, Боб, во-первых, потому, что предпочитаю не скрывать от моих клиентов неприятные факты, а во-вторых, потому, что ты сможешь их принять. Потеря памяти в твоем случае носит, так сказать, личный характер, она касается только тебя. Все те знания, которые не имеют отношения к тебе как индивиду, такие, скажем, как сведения из геологии, географии, умение водить машину, у тебя сохранились целиком и полностью. – Он сбил пепел с сигареты над пепельницей. – Другие же, связанные с твоей биографией, отношениями с людьми, исчезли. Не только твоя семья начисто выпала из твоей памяти. Ты не можешь вспомнить никого из твоего прошлого: ни преподавателя по геологии, с которым ты занимался, ни лучшего друга в колледже. Словно кто-то внутри тебя взял и стер все это, как со школьной доски.

Я чувствовал, что убит. Что остается в жизни человеку моего возраста, когда он лишен всех человеческих связей – родственных и дружеских? Боже мой, даже врагов у меня не осталось, а человек, у которого нет врагов, просто ничтожество.

Саскинд ткнул меня своим толстым указательным пальцем.

– Не отчаивайся, парень. Мы ведь только начали. И потом – посмотри на все с другой стороны: найдется немало людей, которые душу бы заложили, чтобы иметь возможность начать жизнь заново. Я тебе кое-что объясню. Подсознание – любопытная вещь. У него есть своя логика поведения, с виду довольно странная, но вполне определенная, и работает она по строго определенным правилам. Наша задача – эти правила вычислить. Мы с тобой проведем несколько психологических тестов, и тогда, я думаю, мне удастся понять, как привести тебя в порядок. Тем временем я попробую покопаться в твоем прошлом, вдруг мы что-нибудь обнаружим в этом направлении.

– Саскинд, каковы шансы?

– Я тебя не буду обманывать, – сказал он. – Не вдаваясь в детали, замечу только, что твой случай – не простая потеря памяти. О тебе надо книгу писать, что я со временем и сделаю. Смотри, Боб. Некто получает удар по голове. Происходит потеря памяти, но ненадолго. Через пару дней, в худшем случае, через пару недель, все приходит в норму. Это обычное дело. Но бывают случаи посерьезнее. Недавно мне пришлось иметь дело с восьмидесятилетним стариком, которого сбили с ног на улице. На следующий день он пришел в госпиталь, и выяснилось, что он потерял год своей жизни. Он ни черта не мог вспомнить из того, что произошло с ним за весь год до этого.

Он помахал сигаретой перед моим носом.

– Это случай полной потери памяти. Частичная же, выборочная потеря, как у тебя, встречается нечасто. Ну, а как пойдет восстановление памяти, в обоих случаях предсказать трудно. К сожалению, с частичной потерей мы сталкиваемся гораздо реже и потому знаем о ней меньше. Я был бы счастлив уверить тебя, что память вернется к тебе через неделю, но я этого не сделаю, потому что сам ничего не знаю. Все, что мы можем, – продолжать работать. И вот мой тебе совет: прекрати переживать по этому поводу и сосредоточься на чем-нибудь другом. Как только позволит состояние твоих глаз, я принесу кое-какие книги, и ты вновь станешь трудиться. Когда снимут бинты с рук, начнешь писать. Имей в виду, парень, что через двенадцать месяцев тебе предстоит сдавать экзамены.

2

Саскинд заставлял меня работать, и если я ленился, мне крепко доставалось от него. Он становился прямо-таки ядовитым, если считал, что это на пользу дела. После снятия бинтов он тыкал меня носом в книги и устраивал мне всякие тесты – на интеллект, на личность, на призвание. Результаты как будто его удовлетворяли.

– А ты не дурак, – объявлял он, размахивая пачкой листков. – Сто тридцать три балла по системе Векслера-Бельвью – не так уж плохо. Мозги у тебя есть, так что давай шевели ими.

Все мое тело было иссечено шрамами, особенно на груди. Новая кожа на руках была неестественного розового цвета. Когда я касался лица, пальцы ощущали неровные борозды.

Однажды доктор Мэтьюз в сопровождении Саскинда зашел проведать меня.

– Нам надо поговорить с тобой, Боб, – сказал он.

Саскинд ухмыльнулся и мотнул головой в сторону Мэтьюза.

– Серьезный малый вот этот. С ним шутки плохи.

– Дело в самом деле серьезное, – сказал Мэтьюз. – Боб, ты должен принять решение. Я сделал для тебя все, что мог. С глазами у тебя все в порядке, но все остальное... Тут я бессилен. Я не гений, а всего лишь обыкновенный больничный хирург, специализирующийся на пересадке кожи.

Он помедлил, явно подыскивая слова.

– Ты никогда не интересовался, почему здесь нет зеркал?

Я покачал головой, и тут влез Саскинд.

– Наш Роберт Бойд Грант человек очень непритязательный. Хочешь увидеть себя, Боб?

Я приложил руки к щекам, пальцами ощутил грубую шероховатость кожи.

– Не знаю, не думаю, – сказал я, чувствуя, что меня начинает трясти.

– Все же я советую тебе это сделать, – сказал Саскинд. – Это жестоко, но зато поможет тебе принять решение.

– Ладно, – ответил я.

Саскинд щелкнул пальцами, и сестра, стоящая рядом с ними, вышла из палаты. Она вернулась почти сразу же с большим зеркалом, которое положила на столик стеклом вниз. Затем она снова вышла и закрыла за собой дверь. Я посмотрел на зеркало, но не пошевелился.

– Ну, давай, – сказал Саскинд.

Я медленно взял зеркало и повернул его к себе.

– Боже мой! – вырвалось у меня. Я быстро закрыл глаза, к горлу подкатывала тошнота. Через некоторое время я вновь посмотрел в зеркало. Передо мной было чудовищно отвратительное лицо, розовое, пересеченное в разных направлениях белыми швами. Ребенок, если бы попытался вылепить из воска человеческое лицо, что-нибудь подобное мог бы изобразить. В нем не чувствовалось ни характера, ни осмысленности, – ничего, что должно было бы соответствовать моему возрасту, просто ничего.

Мэтьюз сказал тихо:

– Теперь ты понимаешь, почему у тебя отдельная палата?

Я вдруг начал смеяться.

– Это же смешно, чертовски смешно, оказывается, я потерял не только себя, но и свое лицо.

Саскинд положил руку мне на плечо:

– Лицо – это просто лицо. Человек его не выбирает, оно ему дано, и все. Послушай-ка, что тебе скажет доктор Мэтьюз.

Мэтьюз заговорил:

– Я не специалист в пластических операциях. – Он указал на зеркало. – Ты сам все видишь. Когда тебя доставили сюда, не могло быть и речи о каких-то тонкостях. Ты бы просто умер, если бы мы занялись всякими изысканными штуками. Но сейчас ты в достаточно хорошей форме, чтобы сделать следующий шаг, если хочешь, конечно.

– А именно?

– Еще одна операция. Хирург – один толковый человек в Монреале. Лучший специалист своего дела в Канаде, а может быть, и во всем Западном полушарии. Ты имеешь шанс получить новое лицо и заодно – новые руки.

– Еще операция! Ну нет, я уже сыт этим по горло.

– У тебя есть несколько дней на размышления, – сказал Мэтьюз.

Саскинд обратился к нему:

– Мэт, оставь это дело мне. Я поговорю с ним, ладно?

– Ладно, – сказал Мэтьюз. – Давай действуй, а я пошел. Пока, Боб.

Он вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Саскинд прикурил, бросил пачку на стол и стал меня уговаривать:

– Я, приятель, на твоем месте согласился бы. С таким лицом, как у тебя, на публике не покажешься, разумеется, если ты не собираешься блистать в фильмах ужасов.

– Хорошо, – сказал я сквозь зубы. Я ведь понимал, что на это все равно придется пойти. – Но меня ют что интересует: кто за все это платит? Кто оплачивает эту палату, кто будет платить лучшему хирургу в Канаде?

Саскинд щелкнул языком.

– А вот это загадка. Но кто-то страшно любит тебя, это точно. Каждый месяц доктор Мэтьюз получает конверт с тысячей долларов сотенными бумажками и вот с этим.

Он порылся в карманах, выудил какую-то карточку и передал ее мне. Я внимательно ее осмотрел. На ней ничего не было, кроме одной машинописной строчки: "На благо Роберта Бойда Гранта".

Я недоверчиво посмотрел на Саскинда.

– Уж не вы ли этим занимаетесь?

– Боже милостивый! Хотел бы я посмотреть на госпитального психиатра, который в состоянии отвалить тебе двенадцать тысяч долларов. Я не в состоянии дать тебе даже двенадцати тысяч центов. – Он ухмыльнулся. – Но за комплимент спасибо.

Я ткнул пальцем в карточку.

– Может, это и есть ключ к моему прошлому?

– Нет, – сказал Саскинд как-то тускло. Он выглядел удрученным. – Ты, наверное, заметил, что я избегал говорить с тобой о твоем прошлом. Хотя я ведь обещал тебе навести справки.

– Да, и я все собирался спросить вас об этом.

– Ну, кое-что я разузнал. Но у меня нет уверенности даже не в том, что тебе сказать, а в том, надо ли мне об этом говорить вообще. Знаешь, Боб, люди, как правило, имеют превратное представление о моей профессии. Они полагают, что в таком случае, как твой, мое дело – вернуть пациенту память, и все дела. Я смотрю на это иначе. Я как тот врач, который говаривал, что его задача помочь гению постепенно пребывать в состоянии нервного расстройства. Я не стремлюсь делать людей нормальными, я хочу сделать их счастливыми. И то, что эти два понятия не равны, – симптом серьезной болезни мира, в котором мы живем.

– Ну, а я тут при чем?

Саскинд произнес серьезным тоном:

– Мой совет тебе – оставь все как есть. Не копайся в прошлом. Живи новой жизнью и забудь все, что случилось с тобой до того, как ты попал сюда. Я не буду помогать тебе восстанавливать память.

Я уставился на него:

– Саскинд, неужели вы думаете, что после таких слов я оставлю вас в покое?

– А что?

– Ну, будь вы на моем месте, вы что – успокоились бы?

– Да нет, наверное, – сказал он и вздохнул. – В общем-то, я отдавал дань профессиональной этике, но, видно, этого разговора не избежать. Ладно, держись. Я буду краток, а ты слушай и не перебивай меня.

Он опять глубоко вздохнул.

– Твой отец бросил твою мать вскоре после твоего рождения. Жив он сейчас или нет, неизвестно. А мать умерла, когда тебе было десять. Откровенно говоря, небольшая потеря, она была всего-навсего дешевой шлюхой. Кстати, твои родители в браке-то не состояли. Ты остался сиротой и был отправлен в приют. Там ты прославился как буян и хулиган, и скоро тебя уже официально считали неисправимым. Ну, что, может, хватит?

– Продолжайте, – прошептал я.

– Твое досье в полиции открывается кражей автомобиля, после которой ты загремел в исправительную колонию. Но она тебя не очень-то исправила. Все, что ты там приобрел, – это опыт уголовника. Ты сбежал оттуда и некоторое время перебивался мелкими кражами. Тебя опять схватили и опять отправили в колонию, к счастью, в другую. Тамошний начальник сумел найти подход к тебе, и ты стал понемногу исправляться. Из колонии тебя направили в общежитие для прохождения испытательного срока. Ты сумел окончить школу с неплохими отметками и поступил в колледж. Казалось, жизнь твоя налаживается.

В голосе Саскинда зазвучали какие-то жесткие нотки.

– Но ты оступился. По-видимому, ты просто не мог идти по прямой дороге. Тебя притянули за курение марихуаны – еще один подвиг для досье. Был еще случай, когда одна девчонка умерла в результате аборта, сделанного каким-то шарлатаном. Имя его стало известно, но определенных доказательств собрать не удалось, так что оставим это. Хочешь еще?

– А есть еще?

Саскинд печально кивнул головой:

– Есть.

– Я слушаю, – сказал я ровным голосом.

– Так. Тебя снова замели за наркотики. На это раз ты заинтересовался героином и тут уж дошел почти до ручки. Существовали подозрения, что ты участвуешь и в торговле, но поймать тебя с поличным не смогли. Полиция, однако, теперь не спускала с тебя глаз. И вот наступила развязка. Ты знал, что декан колледжа собирается тебя выпереть, и Бог свидетель, у него было достаточно оснований для этого. У тебя оставалась единственная надежда – блестящая успеваемость. Но успеваемость и наркотики плохо сочетаются друг с другом, и тебе взбрела в голову дурацкая мысль проникнуть в комнату декана и подлечить свои отметки.

– И меня поймали, – сказал я скучным голосом.

– Если б поймали, тебе же было бы лучше. Нет, тебя не схватили на месте преступления, но ты все проделал так топорно, что директор колледжа вскоре послал за тобой студента. Когда тот нашел тебя, ты уже накачался наркотиками и встретил его с кулаками. Избив парня до полусмерти, ты смылся. Непонятно, где ты хотел найти убежище: на Северном полюсе, что ли. Во всяком случае, хороший человек по имени Трэнаван согласился подвезти тебя, и вдруг – бах! – Трэнаван погиб, его жена – погибла, их сын – погиб и ты погиб на девяносто девять процентов.

Он потер глаза и сказал устало:

– Вот, пожалуй, и все.

Я покрылся холодным потом.

– Вы думаете, что это я убил Трэнавана и его семью?

– Я думаю, произошел несчастный случай, и только, – сказал Саскинд. – Теперь послушай меня внимательно, Боб. Я тебе говорил, что подсознание имеет свои логические законы. И ют я обнаружил кое-какие любопытные вещи. Когда тебя тягали за употребление героина, было проведено психиатрическое обследование. Я видел эти документы. – Саскинд откинулся на спинку стула. – Один из их тестов проводил с тобой и я. И вот я сравнил результаты – их и мои – и увидел, что они совершенно не стыкуются. Как будто проверяли двух разных людей. И я тебе еще вот что скажу, Боб: тому парню, которого проверяли в полиции, я бы не доверился ни за что, а тебе я бы доверил даже свою жизнь.

– Значит, кто-то допустил ошибку, – сказал я.

Он решительно покачал головой:

– Нет, ошибки не было. Ты помнишь человека, которого я однажды привел с собой сюда. Он присутствовал на одном из тестов. Он специалист по необычному состоянию человеческой психики – множественному расщеплению личности. Ты когда-нибудь читал книгу "Три лика Евы"?

– Я видел эту картину – с Джоан Вудворт.

– Вот-вот. Теперь ты понимаешь, куда я клоню. С тобой произошло примерно то же, что и с ней. Скажи-ка, какого ты мнения о прошлой жизни парня по имени Роберт Бойд Грант?

– Она тошнотворна. Я не могу поверить в то, что все это сделал я.

– Ты не делал, – сказал Саскинд резко. – Насколько я могу понять, произошло вот что. Этот человек, Роберт Бойд Грант, был довольно паршивым типом, и он это знал. Я думаю, он сам себе надоел и хотел как-то от себя убежать – отсюда пристрастие к наркотикам. Но марихуана и героин могут освободить человека лишь временно, и он, как и всякий наркоман, стал их пленником. Наверное, это ему самому было противно, но он ничего не мог с собой поделать – сознательно и по своей воле изменить свою личность человек не в силах. Но, как я сказал, у подсознания есть своя логика, и мы в этом госпитале ненароком подыграли ей. Тебя доставили сюда с ожогами третьей степени, покрывавшими более шестидесяти процентов поверхности тела. В таком состоянии класть тебя на больничную койку было нельзя, и тебя поместили в физиологический раствор, который для твоего подсознания сыграл роль околоплодных вод. Понимаешь, о чем я говорю?

– Возвращение в материнское лоно?

Саскинд щелкнул пальцами:

– Именно. Теперь слушай, я тебе все объясню попросту, совершенно непрофессиональным языком, так что не вздумай где-нибудь цитировать меня, особенно в разговорах с психиатрами. Положение, в котором ты оказался, словно было создано по заказу для твоего подсознания. Наметился шанс для твоего рождения заново, и мы за него ухватились. Остается неясным, видимо навсегда, существовала ли твоя вторая личность уже в готовом, так сказать, виде и ждала, когда ее востребуют, или она формировалась в то время, как ты лежал в растворе. Впрочем, это не имеет значения. То, что вторая личность у тебя есть, причем лучшая, – это факт, и я готов утверждать это под присягой в любом суде, что, вероятно, мне еще и придется делать. Ты один из немногих людей, про которых можно сказать: "родился заново".

Все это невозможно было переварить сразу. Я сказал:

– Боже, тут есть над чем поразмыслить.

– Я должен был тебе все это сказать, – ответил Саскинд. – Мне надо было убедить тебя не касаться своего прошлого. Когда я рассказывал тебе о том, что натворил этот Роберт Грант, тебе ведь казалось, надеюсь, что эта история кого-то другого, постороннего, не так ли? Позволь, я приведу тебе такую аналогию. Вот ты сидишь в кино, и с экрана на тебя вдруг бросается тигр. Ну, и ничего страшного не происходит – кино есть кино. Но если ты очутился в Африке и там на тебя прыгает тигр, пиши пропало. Это – жестокая реальность. Если ты будешь копаться в своем прошлом и преуспеешь в этом настолько, что все произошедшее с тем парнем станет твоими воспоминаниями о себе самом, ты расколешь себя надвое. Лучше оставь это дело. Считай себя человеком без прошлого, но с большим будущим.

– А вдруг этот тип неожиданно объявится во мне?

– Думаю, что вероятность невелика. Тебя можно считать человеком с сильной волей, а тот явно был слабовольным. Люди с сильной волей обычно к наркотикам не тянутся. Ну, а так, в каждом из нас сидит какой-нибудь бес, каждому приходится подавлять в себе первобытные инстинкты. И в этом отношении ты такой же, как все.

Я взял зеркало и вновь посмотрел на то, что было издевательством над человеческим лицом.

– А как я... нет, как он выглядел?

Саскинд вынул бумажник и извлек оттуда фотографию.

– Не знаю, есть ли смысл в том, чтобы показывать ее тебе, но если ты хочешь, смотри.

Роберт Бойд Грант был юнцом со свежим, гладким лицом, на котором вопреки ожиданиям следов порока заметно не было. По виду типичный студент любого из североамериканских колледжей. Выглядел он довольно симпатично, хотя совсем по-детски, и я почему-то подумал, была ли у него девчонка, на которой он бы хотел жениться.

– Я бы на твоем месте выкинул его из головы, – сказал Саскинд. – Не возвращайся в прошлое. Ну а Роберте, пластический хирург, – это просто скульптор. Он тебе такое лицо сделает, что сможешь пробоваться на роль рядом с Элизабет Тэйлор.

Я сказал:

– Мне будет вас не хватать, Саскинд.

Саскинд фыркнул:

– Не хватать? Тебе не придется скучать по мне, приятель. Я от тебя не отстану. Я буду писать о тебе книгу, так и знай. – Он пускал клубы сигаретного дыма. – Вообще-то я хочу уйти из госпиталя и заняться частной практикой. Мне уже предложили партнерство, знаешь где? В Монреале!

У меня на душе полегчало – все же Саскинд будет неподалеку. Я опять взглянул на фотографию и сказал:

– Пожалуй, мне надо идти до конца. Новый человек – новое лицо... А может, и новое имя, а?

– Прекрасная мысль, – согласился Саскинд. – Какие предложения?

Я вернул ему фотографию.

– Это Роберт Грант. А я буду Боб Бойд. Не такое уж плохое имя.

3

В Монреале в течение года мне сделали три операции. Я провел несколько месяцев в таком положении, когда левая рука притянута к правой щеке для пересадки кожи, а затем – так же – с правой рукой, соединенной с левой щекой.

Робертс оказался гением. Он тщательно измерил мою голову, затем сделал ее гипсовую модель, которую однажды принес в палату.

– Ну, какое лицо тебе хотелось бы иметь? – спросил он меня.

Вопрос был не из легких, ведь речь шла о том, как я буду выглядеть до конца моих дней. Мы с Робертсом перепробовали много вариантов, налепляя на гипс куски глины. Не все из желаемого было выполнимо.

– У нас в распоряжении слишком мало телесного материала, – сетовал Роберте. – Пластическая хирургия по большей части имеет дело с сокращением плоти, к примеру, с укорочением носа. А здесь более сложная работа, а наши возможности по пересадке тканей ограничены.

В общем, все это казалось бы даже забавным, если, конечно, такие жутковатые вещи могут развлекать. Не каждому выпадает шанс выбрать себе лицо, даже при ограниченных вариантах. Сами операции отнюдь не были забавными, но я их перенес мужественно, и постепенно стала вырисовываться грубоватая и мятая физиономия человека намного старше двадцати четырех лет. Она была испещрена морщинами, как бы следами многотрудной жизни, и выглядел я намного умнее, чем был на самом деле.

– Не беспокойся, – сказал Роберте. – Ты все равно дорастешь до такого лица. Даже самые тщательные пластические операции оставляют шрамы, от этого никуда не денешься, и я постарался скрыть их складками кожи, подобными тем, что появляются с возрастом. – Он улыбнулся. – Сдается мне, что с таким лицом тебе не придется соперничать с парнями твоего возраста. Они будут робеть перед тобой, сами не зная почему. Впрочем, посоветуйся с Саскиндом, как вести себя в подобных ситуациях.

Мэтьюз передал Саскинду право распоряжаться ежемесячно приходившей на мое имя суммой в тысячу долларов. Приписку к ней "На благо Роберта Бойда Гранта" Саскинд трактовал весьма широко. Он заставил меня продолжить образование, заниматься как следует, и, поскольку колледж я посещать не мог, он пригласил частных преподавателей.

– У тебя мало времени, – говорил он. – Ты родился не в прошлом году, и если ты сейчас профукаешь возможность получить образование, ничего тебе в жизни, кроме посудомойки, не видать.

Я работал упорно и тем отвлекался от нависших надо мною проблем. Я обнаружил, что мне нравится геология, и дела мои шли неплохо, тем более что геологических фактов в моем мозгу, видимо, хранилось немало. Саскинд договорился с колледжем, и между второй и третьей операциями (со все еще забинтованными головой и руками) я сдал письменные экзамены. Что бы я делал без Саскинда, не знаю.

После экзаменов я стал посещать библиотеку и, несмотря на предупреждения Саскинда, откопал газетные сообщения о той автокатастрофе, в которую попал. В них не оказалось того, что Трэнаван был довольно крупной фигурой в каком-то захолустном городишке Британской Колумбии. В общем, катастрофа была заурядная и больших откликов не вызвала. Но мне после чтения этих газет стали сниться дурные сны. Это напугало меня, и я прекратил свои изыскания.

Наконец мои мучения подошли к концу. Была сделана последняя операция, и с меня сняли бинты. На той же неделе пришли результаты экзаменов, и я превратился в бакалавра наук и свежеиспеченного геолога без работы. Саскинд предложил отметить мой успех и пригласил меня к себе домой. Мы сидели, попивая пиво, и разговаривали.

– Ну, что ты теперь собираешься делать? – спросил Саскинд. – Будешь писать диссертацию?

Я замотал головой.

– Нет, пока, я думаю, не буду. Мне надо поднабраться практического опыта.

Саскинд одобрительно кивнул.

– Ну а что ты собираешься делать?

– Мне не хочется связываться с какой-либо фирмой. Буду работать самостоятельно. Я полагаю, что в Северо-Западных территориях возможностей для свободного геолога хоть отбавляй.

Саскинд задумался.

– Не знаю, так ли уж это хорошо. – Он посмотрел на меня и улыбнулся. – Что, все-таки комплексуешь немного по поводу своей внешности? Думаешь забиться куда-нибудь подальше от людских глаз?

– Пожалуй, и это тоже, – протянул я неохотно. – Но, в общем, в самом деле я хочу двинуть на север.

– Ты пробыл в госпитале полтора года, – сказал Саскинд. – Ты мало знаком с людьми. Может, тебе лучше, выйдя на свет Божий, напиться, завести друзей, жениться, наконец!

– Боже мой! – воскликнул я. – Я бы не смог жениться.

Саскинд взмахнул своей кружкой.

– Почему это? Найди по-настоящему хорошую девушку, расскажи ей все, она все поймет, если полюбит тебя.

– Так, стало быть, теперь вы превращаетесь в брачного консультанта. А почему же вы в таком случае сами не женаты?

– Ну, кто ж пойдет за такого охламона, как я? – Он нервно задвигался в кресле и обсыпал свою грудь пеплом. – Да я ведь кое-что от тебя утаил, дружок. Ты ведь оказался страшно дорогим клиентом. Ты думаешь, тысяча долларов в месяц могли покрыть все расходы на тебя? Как бы не так! Один Роберте чего стоил! А ведь были еще и преподаватели, не говоря уже о баснословной стоимости моих услуг.

– Что вы хотите этим сказать, Саскинд? – спросил я.

– Когда пришел первый конверт с деньгами, в нем было еще кое-что, – сказал Саскинд и протянул мне листок бумаги. На нем были известные мне слова: "На благо Роберта Бойда Гранта", но ниже шла еще одна фраза: "Если этой суммы окажется недостаточно, напечатайте в колонке объявлений частных лиц газеты "Солнце Ванкувера" следующее: "Р. Б. Г. нуждается в добавке". – Когда тебя перевели в Монреаль, – продолжал Саскинд, – я решил, что настало время давать объявление. И этот кто-то, кто, сдается мне, сам печатает деньги, удвоил сумму. За полтора года он отвалил тебе тридцать шесть тысяч долларов. Сейчас в загашнике осталось около четырех тысяч. Как ты думаешь ими распорядиться?

– Отдам на благотворительные цели, – сказал я.

– Не валяй дурака. Ты что, собираешься выйти в открытое море без снаряжения и припасов? Спрячь в карман свою гордость и забирай деньги.

– Ладно, я подумаю, – согласился я.

– Чего тут думать! Вариантов все равно нет. У тебя ведь за душой ни гроша.

Я повертел в руках листок.

– Интересно все-таки, что за этим стоит? Кому все это понадобилось?

– Во всяком случае, к твоему прошлому это не имеет никакого отношения. Банда, с которой якшался Грант, вряд ли смогла бы наскрести и десять долларов. Вообще-то все госпитали получают такого рода пожертвования. Не такие большие, конечно, и не такие специфические, но дело, в общем, обычное. Может, какой-нибудь чудак миллионер прочел о тебе в газете, и ему взбрела в голову мысль помочь тебе. Кто знает? – Он пожал плечами. – Да, а деньги-то, две тысячи в месяц, все еще идут. Что будем делать?

Я написал несколько слов на клочке бумаги и передал ему. Он прочел и рассмеялся.

– "Р. Б. Г. говорит: "Хватит". Хорошо. Я отправляю это в газету, и посмотрим, что будет. – Он разлил оставшееся пиво в стаканы. – Ну, и когда же ты отправляешься в свои заснеженные поля?

– Что ж, я воспользуюсь этими деньгами. И как только достану нужное оборудование, отправлюсь.

Саскинд сказал:

– Мне было приятно иметь с тобой дело, Боб. Ты хороший парень. Постарайся таким и остаться, слышишь? Оставь свое любопытство, забудь прошлое, смотри только вперед, и все будет в порядке. В противном случае ты можешь, как бомба, разлететься на куски. Ну и сообщай о себе время от времени.

Две недели спустя я покинул Монреаль. Я полагаю, что если бы кто-то спросил меня о моем отце, я бы назвал Саскинда, человека с сильным, беспощадным и добрым умом. Он привил мне вкус к табаку, хотя по количеству выкуренных сигарет я никогда даже не приближался к нему. Кроме того, он дал мне жизнь и здоровую психику.

Его полное имя было Авраам Айзек Саскинд.

Я всегда его звал просто Саскинд.

1

Вертолет завис прямо над верхушками деревьев. Я крикнул пилоту:

– Давай! Вон к той полянке на берегу озера.

Он кивнул, машина медленно пошла на снижение. На гладкой воде появилась рябь от воздушной струи. Последовал обычный толчок – колеса коснулись земли, сработала гидравлическая амортизация, и машина остановилась, продолжая слегка вибрировать от крутившегося винта.

Пилот не глушил мотор. Я открыл дверь и начал сбрасывать оборудование, которому падение с небольшой высоты не могло нанести вреда. Затем я выбрался из вертолета и стал вытаскивать ящики с инструментами. Пилот и не думал мне помогать. Он сидел на своем месте и просто наблюдал за тем, как я работаю. Можно было подумать, что устав профсоюза летчиков запрещает им возиться с багажом.

Я выгрузил все и крикнул ему:

– Через неделю прилетишь?

– Ладно, – откликнулся он. – Утром, что-нибудь около одиннадцати.

Я отошел. Вертолет оторвался от земли, поднялся и исчез за деревьями, похожий на большого неуклюжего кузнечика. Я начал устраиваться на месте. Других планов на сегодня у меня не было, может, еще поудить немного. Конечно, тем самым я лишал Компанию Маттерсона значительной части моего рабочего дня, но я давно понял, что набрасываться на работу сразу, без подготовки не следует.

Многие люди, особенно горожане, если им приходится жить на природе, превращаются в свиней. Он не бреются, не оборудуют туалет, питаются одним горохом. Я же люблю устраиваться основательно и удобно, а это требует времени. Еще оно из моих правил: работа идет, даже если ты просто бродишь вокруг лагеря. К примеру, сидя на берегу с удочкой в ожидании поклевки, можно обозревать местность, и ее характер немало скажет опытному геологу. Чтобы понять, что яйцо тухлое, не обязательно есть его до конца, и так же не обязательно перелопачивать каждый метр территории, чтобы узнать, что есть в земле и чего нет.

Итак, прежде всего я оборудовал лагерь. Выкопал яму под отхожее место и тут же им воспользовался. Набрал на берегу сухого хвороста и разжег костер. Отыскал кофейник, налил в него воды и поставил его на огонь. Затем набрал лапника для своего ложа. К этому моменту кофе поспел, я сел и, прислонившись спиной к камню, начал рассматривать озеро. Насколько я мог видеть со своего места, местность вокруг озера была геологически неоднородна. Берег, на котором я сидел, был почти наверняка мезозойским: осадочные породы, вулканические скалы, словом, пейзаж для изысканий многообещающий. Другой берег, судя по характеру местности и по тому, что мне удалось заметить с воздуха, был, вероятно, палеозойским и сулил мало интересного. Впрочем, мне все равно предстояло отправиться туда и посмотреть все на месте. Я глотнул горячего, обжигающего кофе и набрал в руку горсть мелкой гальки. Не торопясь, я разглядывал ее, позволяя камушкам по одному падать с ладони. Оставшийся камушек я забросил в озеро, и он булькнул, образовав расходящиеся круги на воде.

Озеро было ледникового происхождения. Точнее, это был типичный для Канады замкнутый мореной пруд, не более мили в длину, подпитываемый с севера довольно крупным ручьем. С воздуха я видел и морену, и речку, вытекавшую из озера и мчавшуюся на юг к долине, где Корпорация Маттерсона собиралась строить плотину.

Я выплеснул остатки кофе, сполоснул кофейник и кружку и принялся сооружать ветрозащитную стенку. Палаток я не люблю. Во-первых, в них не теплее, чем снаружи, во-вторых, с ними много возни, и если их хорошо не натянуть, они легко промокают. А стенку можно сделать из подручного материала, который не надо таскать с собой, как палатку. В случае дождя легко соорудить и непромокаемую крышу. Конечно, тут нужно умение, но за время моих долгих скитаний по Северо-Западным территориям я его приобрел.

К середине дня лагерь был готов. Все вещи, которые могли мне понадобиться, находились под рукой, в определенных местах, и мне легко было до них добраться. Эту систему я отрабатывал долго, следуя примеру эскимосов, у которых она достигла совершенства: любой странник может зайти в незнакомый шатер-иглу и, протянув в темноте руку в нужном направлении, обнаружить масляную лампу или костяные рыболовные крючки.

Плеск рыбы в озере заставил меня вспомнить о том, что я голоден, и возникшая в воображении картина кипящей на сковороде форели показалась мне привлекательной. Вообще-то на рыбной диете в холодном климате долго не протянешь, но в Форт-Фаррелле я все-таки поел мяса, а в дальнейшем, если нужно, разжился бы олениной.

В этот вечер, лежа на мягком лапнике и глядя в разукрашенное звездными алмазами небо, я думал о Трэнаванах: до сих пор, памятуя о том, что сказал мне Саскинд, я избегал этого, но сейчас я не пытался себя пересилить. Когда случайно прикусишь щеку, язык невольно тянется к больному месту. Так все время влекла к себе и эта история.

Она и в самом деле представлялась странной. Какого черта Маттерсону надо было так старательно вычеркивать из жизни имя Трэнавана и память о нем? В задумчивости я курил сигарету, глядя на красные угли потухшего костра. Я все более убеждался в том, что ключ ко всему – автокатастрофа. Но трое из попавших в нее погибли, а четвертый ничего о ней не помнил, да и не хотел вспоминать Ситуация зашла в тупик.

Кому же выгодна смерть Трэнавана? Конечно, Буллу Маттерсону. Он стал единоличным хозяином целой империи. Можно это считать мотивом убийства? По словам Мак Дугалла, Маттерсон был в бизнесе тверд и жесток, но ведь не всякий же бизнесмен с кулаками – убийца.

Далее: где находился Булл Маттерсон во время катастрофы? Кто еще выиграл от нее? Еще Клэр Трэнаван. А где она была в это время? Ах, дурак, она была в Швейцарии, зеленой школьницей. Так что оставим Клэр Трэнаван в покое.

Кто еще? Кажется, больше никто особой выгоды в результате этой истории не получил, во всяком случае финансовой. Вообще о тех, кто так или иначе с ней связан, я знал очень мало. Здесь тоже был тупик.

Тут я решительно прервал свои полудремотные рассуждения. О чем это я думаю? Я должен от всего этого держаться подальше, для меня это слишком опасно. В том, что это так, я убедился скоро, в два часа ночи, когда проснулся в холодном поту и лихорадочной дрожи. Меня вновь посетил Сон.

2

С рассветом мне полегчало, и все, как это и бывает по утрам, предстало в ином свете. Я соорудил завтрак: горох, ветчину, яичницу и с аппетитом проглотил все это. Затем надел приготовленный с вечера рюкзак. Полевой геолог на ходу обычно напоминает движущуюся рождественскую елку. Я – человек крупный, но и для меня груз был значительным. Теперь понимаете, почему я не люблю брать с собой палатку?

На лицевой стороне моего рюкзака – большой желтый круг. Я придаю ему серьезное значение, ибо, бродя по лесам Североамериканского континента, нетрудно пересечься с каким-нибудь дураком охотником, который разрядит свою пушку по любому движущемуся предмету. Желтый круг должен заставить его повременить, прежде чем давить на спусковой крючок, и в это мгновение сообразить, что на животном в лесу таких кругов не бывает. По той же причине я беру с собой накидку столь ярких цветов, какую ни одни индеец, даже в пьяном виде или под страхом смерти, носить не будет. А моя шерстяная шапка снабжена большим красным помпоном. В общем, я в прямом смысле слова представляю собой колоритную личность.

Я проверил затвор своего ружья, убедился, что патрона в стволе нет, поставил предохранитель и отправился по берегу озера на юг. С южной части долины я и собирался начать разведку. Через неделю вертолет перебросит меня на север. Я планировал тщательное изучение всего района.

В конце первого дня работы я сверил мои результаты с выпущенной правительством геологической картой и нашел, что мои данные более точны. Я обнаружил следы молибдена, цинка и свинца, но ничего такого, из-за чего Компания Маттерсона могла поднять шум. Когда геолог говорит о следах, он именно это и подразумевает.

Я продолжал работу и к концу недели пришел к твердому убеждению, что добыча ископаемых в южной части долины Кинокси – дело бесперспективное. Я упаковал все свои вещи и стал ждать вертолета. Он прибыл с потрясающей точностью.

На этот раз летчик высадил меня в северной части долины, у ручья. Один день я опять посвятил оборудованию лагеря, а на следующий отправился осматривать местность.

На третий день я понял, что за мной наблюдают. Признаки этого были малозаметны, но они были: нитка, зацепившаяся за сучок, свежая царапина на дереве, сделанная не мной, и однажды – блеск неосторожно выдвинутого на солнце бинокля.

В северных лесах не принято подходить к чьей-либо стоянке и не знакомиться с ее хозяином. Тот, кому нечего скрывать, так не сделает. Я, конечно, не возражаю против того, что у людей есть свои секреты, у меня они тоже есть, но когда эти секреты касаются меня, мне это не нравится и злит меня. Впрочем, пока я ничего не мог с этим поделать и продолжал работать как ни в чем не бывало, надеясь скоро преподнести этому типу сюрприз.

На пятый день я запланировал обследовать крайнюю часть долины в северной стороне и решил, что заберусь на север как можно дальше и там где-нибудь заночую. Я пробирался вдоль ручья и вдруг услышал сзади меня голос:

– Куда это ты направляешься?

Я замер и обернулся. Невдалеке стоял высокий человек в красной накидке и с небрежно взятым наперевес охотничьим ружьем. Оно не было повернуто в мою сторону, но это могло произойти в любую секунду, так что фактически я оказался у него на мушке. Поскольку этот парень только что появился из-за дерева, он явно поджидал меня в засаде. Момент, чтобы уличить его в этом, был неподходящий, и я просто спросил его:

– Эй, откуда это ты взялся?

Я заметил, как у него напряглись желваки на скулах. Парень был молодой, немногим более двадцати. Он сказал:

– Ты не ответил на мой вопрос.

Его напряженные скулы мне не понравились, и я опасался, как бы не напрягся и его палец на спусковом крючке. Парни его возраста заводятся с пол-оборота. Я поправил рюкзак и сказал:

– Я иду вверх по долине.

– Зачем?

– Вообще-то это не твое дело, сосунок, но я веду разведку для Корпорации Маттерсона.

– Но не на этой земле. – Он мотнул головой в сторону. – Видишь этот знак?

Я посмотрел туда, куда он указал, и увидел небольшую кучу камней. Она сильно заросла зеленью, почему я и не приметил ее. С той стороны, откуда я подошел, она была совершенно невидима. Я взглянул на своего молодого друга.

– Ну и что?

– А то, что здесь земля Маттерсона кончается. – Он ухмыльнулся, но без тени юмора. – Я ждал, когда ты объявишься здесь, – знак облегчает мне задачу объяснить тебе, что к чему.

Я прошел немного и оглядел камни. Парень двинулся за мной, сжимая свое ружье. Теперь знак оказался между нами, и я сказал:

– Здесь-то я могу стоять?

– Конечно, – сказал он весело. – Там ты можешь стоять. Законом не возбраняется.

– Не возражаешь, если я сниму рюкзак?

– Нет, если ты его не положишь по эту сторону границы. – Он улыбнулся, и было видно, что он доволен своей забавой.

Я решил пока не обращать на это внимания, снял рюкзак, поставил его на землю, расправил плечи. Это его насторожило, он заметил, что я крупного телосложения, и ружье дернулось в мою сторону, сейчас я уж точно оказался у него под прицелом.

Я вынул из бокового кармана карту и взглянул на нее.

– Но здесь нет никакой границы.

– А ее и не может быть. Это ж карта Маттерсона. А земля – Трэнавана.

– А, то есть Клэр Трэнаван?

– Вот именно. – Он нетерпеливо повел ружьем.

– А где она? Мне бы хотелось с ней встретиться.

– Она – здесь, но ты ее не увидишь, пока она сама этого не захочет. – Он издал короткий смешок. – Я на твоем месте не торчал бы здесь в ожидании встречи. А то превратишься в пень.

Я кивнул.

– Я устроюсь вон там, на полянке. А ты, сынок, отваливай и скажи мисс Трэнаван, что я знаю, где хоронят мертвых.

Сам не понимаю, почему я сказал это, но мне казалось в тот момент, что так было надо. Он вздернул подбородок.

– Что?

– Беги и передай это мисс Трэнаван, – сказал я. – Ты ведь у нее мальчик на побегушках.

Я наклонился, взял рюкзак и ушел, оставив его стоять с открытым ртом. Когда я достиг поляны и посмотрел назад, его уже и след простыл.

Костер разгорелся, кофе булькало, когда я услышал приближавшиеся сверху по долине голоса. Появился мой приятель, охотник, но на этот раз без своей артиллерии. За ним шла аккуратно одетая женщина – в джинсах, в рубашке с открытым воротом и накидке. Некоторым женщинам идут джинсы, но не многим. Как заметил Огден Нэш, женщина, захотевшая носить брюки, должна представлять себе, как она будет выглядеть в них со спины. Несомненно, фигура мисс Трэнаван смотрелась бы в любом наряде, даже в джутовом мешке.

Она была прекрасна даже в состоянии ярости. Решительно приблизившись прямо ко мне, она провозгласила:

– Что это все значит? Кто вы такой?

– Мое имя Бойд, – сказал я. – Я геолог и работаю на контракте у Корпорации Маттерсона. Я...

Она взглянула на меня леденящим взором. Я никогда не видел такого холода.

– Хватит. Дальше этого места вверх по долине вы не пойдете, мистер Бойд. Последи за этим, Джимми.

– Да я ему говорил, мисс Трэнаван, но он не захотел меня слушать.

Я повернул голову и посмотрел на него.

– Не влезай в это дело, малыш. Мисс Трэнаван на земле Маттерсона по приглашению, а ты нет, так что лети отсюда. И больше не тыкай в меня ружьем, а то я завяжу его тебе вокруг шеи.

– Мисс Трэнаван, это ложь, – завопил он. – Я никогда...

Тут я развернулся и ударил его. Это хороший прием: вы распрямляете руку снизу вместе с поворотом корпуса, и когда она входит в контакт, скорость набирается приличная. Мой кулак попал ему под челюсть и приподнял его чуть ли не на фут. Он шлепнулся на спину, потрепыхался немного, как вытащенная на берег форель, и затих.

Мисс Трэнаван смотрела на меня с широко открытым ртом – можно было свободно заглянуть внутрь. Я потер кулак и сказал спокойно:

– Не люблю лжецов.

– Он не лжец, – воскликнула она. – У него не было ружья.

– Когда на меня смотрит дуло тридцатого калибра, я уж как-нибудь знаю, что это такое. – Я указал пальцем на распростертое снизу на сосновой хвое тело. – Этот тип следил за мной в течение последних трех дней. Я этого тоже не люблю. И он получил, что ему причитается.

По тому, как она оскалила зубы, я решил, что она собирается меня укусить.

– Вы – варвар, вы даже не дали ему возможности вам ответить. Я оставил это без внимания. Я бывал в разных заварушках и не настолько глуп, чтобы давать такие возможности другим. Пусть этим занимаются спортсмены, которые как раз и зарабатывают тем, что позволяют вышибать из себя мозги.

Она опустилась на колени перед распростертым телом.

– Джимми, Джимми, ну как ты? – Затем взглянула на меня. – Вы, должно быть, сломали ему челюсть.

– Нет, – сказал я. – Не так уж сильно я его ударил. Ну, пострадает духом и телом несколько дней, и все. – Я взял кружку, зачерпнул из ручья воды и вылил ее на лицо Джимми. Он пошевелился и застонал. – Через несколько минут он встанет. Отведите его к себе и скажите ему, чтобы он перестал бегать за мной с ружьем, а не то я убью его.

Она сердито засопела, но ничего не сказала. Джимми очнулся и смог нетвердо стать на ноги. Его взгляд в мою сторону был исполнен неприкрытой ненависти. Я сказал:

– Когда вы уложите его, мисс Трэнаван, рад буду повидать вас вновь. Я буду на этом же месте.

Она повернула ко мне удивленное, вспыхнувшее лицо:

– Почему это вы думаете, что я захочу вас снова увидеть?

– Потому что я знаю, где хоронят мертвых, – сказал я вежливо. – И не бойтесь. Я никогда не поднимаю руку на женщин.

Я мог бы поклясться, что она произнесла несколько слов из лексикона лесорубов, но сделала это вполголоса, и я их не расслышал. Затем она подала Джимми руку, и они, пройдя мимо знака, скрылись из виду. К этому моменту кофе весь выкипел, и я, выплеснув остатки, принялся готовить новую порцию. Взглянув на небо, я обнаружил, что день на исходе и пора подумать о ночевке.

Когда сгустились сумерки, я заметил ее фигуру среди деревьев, она возвращалась. Я сидел, удобно устроившись спиной к огню, и обрабатывал жирный кусок утки, поджаренной мною на вертеле. Она подошла, остановилась прямо передо мной и резко спросила:

– Что вам здесь нужно на самом деле? – Я взглянул на нее.

– Хотите поесть? – Она нетерпеливо отмахнулась. – Жареная утка, свежий хлеб, сельдерей, горячий кофе, по-моему, неплохо, а?

Она присела на корточки рядом со мной.

– Это я приказала Джимми следить за вами. Я знала о вашем приходе. Но я не велела ему заходить на землю Маттерсонов. И о ружье ничего не говорила.

– А может, и следовало бы, – заметил я. – Может, следовало сказать так: "Джимми, не бери с собой ружье!"

– Я знаю, Джимми немного диковат, но это не извиняет того, что вы сделали.

Я взял кусок хлеба из глиняного очага, положил его на деревянную тарелку.

– Вам когда-нибудь приходилось смотреть в направленное на вас оружейное дуло? Довольно-таки неприятное ощущение, а я человек нервный и в такие моменты теряю над собой контроль. – Я протянул ей тарелку. – Немного утки?

Ее ноздри почуяли аромат жареного мяса, и она засмеялась.

– Ладно, купили меня. Пахнет действительно вкусно. Я начал разрезать утку.

– С Джимми ничего страшного не случилось, если не считать, конечно, оскорбленного самолюбия. Если он будет продолжать ют так носиться по лесам с ружьем, в один прекрасный момент он ухлопает кого-нибудь, и его повесят. Так что я спас ему жизнь. А кто он?

– Один из моих людей.

– Значит, вы знали о моем приходе сюда, – произнес я задумчиво. – Да, новости распространяются здесь быстро, особенно если учесть, что населения здесь раз, два и обчелся.

Она выбрала на тарелке кусочек грудки и отправила его в рот.

– Обо всем, что касается меня, я должна знать. У-у, это и впрямь вкусно!

– Ну, повар из меня никудышный, – сказал я. – На свежем воздухе все кажется вкусным. А каким образом я касаюсь вас?

– Вы работаете на Маттерсона. Вы были на моей земле. Это касается меня.

Я сказал:

– Когда я подписывал контракт на эту работу, Говард Маттерсон немного поспорил с человеком по имени Доннер. Он сказал, что уладил какой-то вопрос с некоей Клэр, то есть, по всей вероятности, с вами. Ну и что? Уладил?

– Я не виделась с Говардом Маттерсоном уже месяц и предпочла бы вообще с ним не встречаться.

– Вы не можете меня винить в том, что я не знаю всех обстоятельств. Я был уверен в том, что дело это чистое. Да, Маттерсон странно ведет свои дела.

Она взяла утиную ногу и стала аккуратно ее обгладывать.

– Не странно, а бесчестно. Впрочем, это зависит от того, о каком Маттерсоне вы говорите. Жулик – Булл Маттерсон, а Говард просто недотепа.

– Вы думаете, он просто забыл поговорить с вами? – спросил я с удивлением.

– Что-то в этом роде. – Она ткнула в мою сторону утиной косточкой. – О каких это мертвецах вы говорили?

Я улыбнулся.

– А, я просто хотел побеседовать с вами. Я знал, что это вас заставит прийти.

– Почему это? – Она уставилась на меня.

– Но ведь вы пришли, правда? Вообще-то это вариант старой шутки: один любитель розыгрышей послал своим приятелям такую телеграмму: "Немедленно беги, все раскрылось". И что же? Девять из десяти тут же удрали из города. Почти у каждого есть, что скрывать.

– Вам просто недоставало компании, – сказала она едко.

– Мог ли я пропустить возможность поужинать с прекрасной женщиной в лесу?

– Я вам не верю, – сказала она ровным голосом. – Оставьте при себе комплименты. В конце концов, я могла бы оказаться старой каргой лет под девяносто. Впрочем, вы, конечно, наводили обо мне справки. Так что же вам нужно, Бойд?

– Хорошо, – сказал я. – Давайте начнем вот с чего. Вы когда-нибудь подробно интересовались соглашением о партнерстве Трэнавана и Маттерсона, а также сделкой между Маттерсоном и попечителями владений? Мне кажется, что эти дела стоят того, чтобы в них углубиться. Почему этого никто не сделал?

Она смотрела на меня, широко открыв глаза.

– Ничего себе! Если вы занимались такими расспросами в Форт-Фаррелле, то как только старый Булл узнает об этом, считайте, что вы в беде.

– Да, – сказал я. – Я знаю, что ему бы хотелось забыть о существовании Трэнавана. Но не волнуйтесь Он ничего не пронюхает. У меня есть сугубо личный источник информации.

– А я и не волнуюсь, – сказала она холодно. – Но вы, наверное, думаете, что сможете обращаться с Маттерсоном так же, как с Джимми. Я бы на вас не поставила.

– Я понимаю, что это вам безразлично, – сказал я с улыбкой, – но почему никто не попытался разобраться в той сделке? Ведь она с запашком. Ну вот вы, например?

– А что я? – произнесла она быстро. – Какое мне дело до того, как Маттерсон облапошивает своих попечителей. Впутывание во все это денег бы мне прибавило?

– Вы хотите сказать, что вам нет дела до того, что намерения Джона Трэнавана были искажены, и это прибавило денег Маттерсону? – спросил я нарочито мягким тоном.

На мгновение мне показалось, что она швыряет в меня тарелку. Лицо ее побелело, щеки пошли красными пятнами.

– Идите вы к черту! – закричала она. Потом, постепенно успокаиваясь, добавила:

– Однажды я такую попытку сделала. Но ничего из этого не вышло. Доннер содержит все документы Корпорации Маттерсона в таком дьявольски запутанном виде, что развязать этот узел сможет лишь команда из высокооплачиваемых юристов, да и то лет, наверное, за десять. Это мне былоне по карману, и мой адвокат посоветовал мне не влезать в это. А вас-то все-таки почему это интересует?

Я наблюдал за тем, как она обмакнула кусок хлеба в соус, и подумал, что девушки с хорошим аппетитом в моем вкусе.

– Не знаю, интересует ли меня это в самом деле. Над этим тоже следует подумать. Как и над тем, почему Маттерсон хочет похоронить Трэнавана навечно.

– Не высовывайтесь, голову отрубят, – предупредила она меня. – Маттерсон таких вопросов не любит. – Она поставила тарелку на землю, встала и направилась к ручью сполоснуть руки. Затем вернулась, вытирая их большим мужским носовым платком. Я налил кофе.

– Но я ведь спрашиваю не Маттерсона, а Трэнаван. Любой Трэнаван сам должен задавать такие вопросы время от времени, не так ли?

– Разумеется. И, как любой другой, не получать на них ответа. – Она пристально посмотрела на меня. – Что вам все-таки нужно, Бойд? Кто вы, черт возьми?

– Я просто свободный наемный геолог. А Маттерсон часто вас беспокоит?

Она отхлебнула горячего кофе.

– Да нет. Здесь я бываю редко. Я приезжаю сюда на пару месяцев в году, чем, наверное, раздражаю его. Вот и все.

– И вы так и не знаете, что он имеет против Трэнавана?

– Нет.

Я посмотрел в огонь и произнес задумчиво:

– Кое-кто мне сказал, что хотел бы, чтобы вы вышли замуж. Подразумевалось, что тогда здесь не осталось бы никого с фамилией Трэнаван.

Она вспыхнула.

– Это Говард... – Она запнулась и закусила губу.

– Что – Говард?

Она вскочила на ноги и отряхнулась.

– Вы мне не нравитесь, мистер Бойд. Вы задаете слишком много вопросов, а я не могу на них ответить. Я не знаю, кто вы, чего вы хотите. Если вы хотите заняться Маттерсоном, это ваше дело. Но вот вам бесплатный совет: "Не надо". Маттерсон котлету из вас сделает. Впрочем, меня это не касается. Но вот что запомните – оставьте меня в покое.

– А что вы мне сделаете такого, чего не сделал бы Маттерсон?

– Имя Трэнаван не совсем забыто. У меня есть хорошие друзья.

– Надеюсь, получше, чем Джимми, – предположил я саркастически.

И тут мне пришло в голову, что ссорюсь я с ней напрасно. В этом не было никакого смысла. Я поднялся на ноги.

– Послушайте, я ведь не собираюсь воевать с вами и вмешиваться в ваши дела не собираюсь. Я человек безобидный, конечно, если в меня не тычут ружьем. Я отправлюсь к Маттерсону и просто скажу ему, что вы не пустили меня в свои владения. Мне-то что от этого?

– Ну вот и отправляйтесь, – сказала она, и в голосе ее послышались какие-то нотки сомнения. – Странный вы человек, Бойд. Приходите сюда как посторонний и вдруг начинаете копаться в истории десятилетней давности, которую все уже забыли. Откуда вы вообще о ней узнали?

– Тот, кто мне об этом рассказывал, предпочел бы остаться неизвестным.

– Не сомневаюсь в этом, – сказала она с презрением. – Такое впечатление, что жители Форт-Фаррелла находят удобным иметь короткую память и излишнюю робость.

– У вас, наверное, и в Форт-Фаррелле есть друзья? – спросил я.

Она застегнула накидку, становилось свежо.

– Я не собираюсь торчать здесь и играть с вами в секретики, мистер Бойд. Запомните одну вещь: никогда не появляйтесь на моей земле.

Она повернулась, чтобы уходить. Я сказал:

– Стойте! В лесу ведь всякие духи, лешие, животные, мало ли на что можно налететь. Мне бы не хотелось, чтобы вы повстречались с медведем. Я провожу вас до вашего лагеря.

– О, Господи! Лесной кавалер нашелся, – сказала она с неприязнью, но остановилась. Пока я забрасывал землей костер и проверял ружье, она при слабом свете луны рассматривала мою стоянку.

– Неплохо устроились.

– Дело опыта. Ну что, пошли?

Она зашагала рядом со мной, и когда мы миновали знак, я сказал:

– Благодарю вас, мисс Трэнаван, за то, что вы разрешили мне вступить на вашу землю.

– Не могу устоять перед галантностью, – сказала она и, показывая рукой в сторону, добавила:

– Идем туда.

Ее "лагерь" оказался для меня полным сюрпризом. После того как мы более получаса шли вверх по склону, что дало ощутимую нагрузку на мускулы ног, перед нами неожиданно возник темный силуэт дома. В луче фонаря, который она вынула, мелькнула стена из гранита и бревен, сверкнули большие окна. Она толкнула незапертую дверь и сказала с некоторым нетерпением:

– Ну, что же вы не входите?

Внутренность дома поразила меня еще больше. Дом был большим и теплым, с центральным отоплением. Она зажгла свет, и я увидел комнату, столь громадную, что дальний ее конец тонул в темноте. Одна стена была застеклена, и через нее открывался великолепный вид на долину. Далеко внизу блестело под луной озеро, вокруг которого я вед разведку. Она еще раз щелкнула выключателем, и комната ярко осветилась. Я увидел отполированный деревянный пол, покрытый шкурами, современную мебель, яркие полоски книг на другой стене и грампластинки, разбросанные на полу, перед встроенным в стену проигрывателем, словно кому-то неожиданно помешали слушать музыку.

Настоящий дачный домик миллионера! Я оглядывался кругом с удивлением и, вероятно, с широко открытым ртом.

– М-да, можно было бы даже стать президентом по одной-единственной причине рождения в подобном доме, – сказал я.

– Я не нуждаюсь в ваших шуточках, – сказала она – Если хотите выпить, пожалуйста, это вон там. И если хотите, займитесь камином. Необходимости в этом нет, но я люблю смотреть на огонь.

Она исчезла, прикрыв за собой дверь. Я поставил ружье и подошел к камину. Он представлял собою громадное гранитное сооружение, над очагом можно было свободно зажарить лося. В нем тлело несколько угольков, и я заправил его дровами из находившейся рядом поленницы. Подождав, пока огонь разгорится, я совершил обход комнаты, полагая, что хозяйка вернется не так скоро. Известно, что жилище способно много рассказать о его владельце.

Книжки оказались самые разные. Много современных романов, но в основном не авангардных, так, всякие надуманные истории; солидная порция английской и французской классики; полка биографий с вкраплениями истории, главным образом Канады. Что больше всего меня поразило, так это куча книг по археологии, по большей части ближневосточной. Да, Клэр Трэнаван, кажется, оригинальная женщина.

Я оставил книги и двинулся дальше по комнате, рассматривая образцы разномастной керамики и скульптуры, на вид относившиеся ко временам Мафусаила, фотографии животных, в основном канадских, набор ружей и пистолетов в стеклянном шкафу. Я с любопытством рассматривал их сквозь стекло и обнаружил, что, хотя они содержались в порядке, все покрыты налетом пыли. Затем я задержался взглядом на фотографии великана медведя и решил, что тому, кто его снимал, даже пользуясь телевиком, пришлось подойти к нему чертовски близко.

Она сказала за моей спиной:

– Немного напоминает вас, верно?

Я обернулся.

– Я не такой огромный. Он же раз в шесть больше меня.

Она переоделась в хорошо скроенные брюки, купленные, надо думать, в дорогом магазине.

– Я сейчас навещала Джимми. Думаю, с ним все будет в порядке.

– Я ударил ровно настолько, насколько это было необходимо, – сказал я. – Достаточно для того, чтобы научить его, как себя вести. А гнездышко ничего себе.

– Бойд, меня тошнит от ваших слов, – сказала она холодно. – Вообще можете убираться отсюда. Вы грязный человек, если думаете, что я делю это "гнездышко" с Джимми Вейстрендом.

– Ай-ай-ай, – сказал я. – Вы делаете слишком поспешные выводы, Трэнаван. Я имел в виду лишь то, что все это чертовски здорово. Я никак не ожидал все это увидеть в лесу, больше ничего.

Медленно краска сошла с ее щек, и она сказала:

– Извините, если я поняла вас неправильно. Может быть, я излишне нервничаю. Если так, это ваша вина, Бойд.

– Не надо извинений, Трэнаван.

Она вдруг начала смеяться, сначала тихо, потом громче и громче. Я не мог удержаться, последовал за ней, и секунд тридцать мы хохотали, как безумные. Затем она взяла себя в руки.

– Нет, – сказала она, мотая головой, – так не пойдет. Не надо звать меня Трэнаван. Зовите меня лучше Клэр.

– А я – Боб, – сказал я. – Привет, Клэр.

– Привет, Боб.

– Ты знаешь, я в самом деле никак не намекал на твои отношения с Джимми. Он недостаточно мужествен для тебя.

Она погасила улыбку, сложила руки на груди и посмотрела на меня долгим взглядом.

– Боб Бойд, до сих пор я не встречала ни одного человека, общение с которым заставляло бы меня вот так все время вставать на дыбы. Если ты думаешь, что я сужу о людях по тому, каковы они в драке, ты сильно ошибаешься. Вообще тебе надо было стать анестезиологом – стоит тебе открыть рот, как тут же сморозишь что-нибудь. Ладно, ради Бога, помолчи и налей мне чего-нибудь.

Я направился к бару.

– А тебе не следует заимствовать остроты у герцога Эдинбургского. Это выглядит претенциозно. Что будешь пить?

– Виски с водой, пополам. Там есть отличное виски.

Да, виски действительно было отличное – "Айлейский туман". Я с почтением взял бутылку и вспомнил о Хэмише Мак Дугалле – интересно, как давно он не виделся с Клэр Трэнаван? Вслух я этого, конечно, не произнес и решил, как она советовала, помолчать.

Когда я передавал ей стакан, она спросила:

– Сколько времени ты в этих лесах?

– Около двух недель.

– Не хочешь принять горячую ванну?

– Клэр, за это я отдал бы душу. Озерная вода слишком холодна, и часто в ней не пополощешься.

Она показала пальцем:

– Иди в ту дверь, а там – вторая дверь налево. Полотенце ДЛЯ тебя приготовлено.

– Могу я взять с собой виски?

– Конечно.

На ванную стоило посмотреть. Выложенная белым и синим кафелем, она была настолько большая, что здесь можно было бы проводить собрания, если б такая фантазия пришла вам в голову. Сама ванна представляла собой выемку в полу и больше напоминала плавательный бассейн. Из крана лилась горячая вода. Тут же была гора полотенец, каждое величиной с акр.

Пока я отмокал в воде, разные мысли посещали меня. Я думал о том, почему Клэр вспомнила Говарда Маттерсона, когда я заговорил о ее замужестве; о рисунках на этикетках от виски, в особенности того, с острова Айлей; об изгибе шеи Клэр Трэнаван у воротничка рубашки; о человеке, которого я никогда не видел, – Булле Маттерсоне, о том, как он выглядит, о завитке волос за ухом Клэр Трэнаван.

Ни одна из этих мыслей не получила какого-либо завершения, так что я выбрался из ванны, насухо вытерся и допил свое виски. Когда я одевался, до меня донеслись откуда-то из глубины домика – ничего себе домика! – звуки музыки, заглушившие отдаленное ворчание дизельного генератора, и, вернувшись в комнату, я застал Клэр сидящей на полу и слушающей финал Первой симфонии Сибелиуса.

Она подала мне пустой стакан и рукой показала на бар. Я налил нам по новой порции виски и тихо уселся рядом с ней. Музыка кончилась, она зябко поежилась и, глядя через окно на долину, залитую лунным светом, сказала:

– Мне всегда кажется, что эта музыка изображает вот это.

– Финские пейзажи очень напоминают Канаду, – подтвердил я. – Леса, озера.

Она приподняла бровь.

– Ого, лесной кавалер не только галантен, но и образован.

Я улыбнулся.

– У меня и диплом есть.

Она покраснела.

– Прошу прощения. Мне не следовало так говорить. С моей стороны это скверно, да?

– Да ничего, – сказал я, махнув рукой. – А почему ты построила дом здесь?

– Как тебе, наверное, сообщил твой таинственный осведомитель, я ведь выросла в этих краях. Дядя Джон и оставил мне эту землю. Я ее люблю, потому на ней и обосновалась. – Она помедлила. – Кстати, поскольку ты так хорошо информирован обо мне, ты, наверное, знаешь, что он мне, собственно, не родной дядя.

– Да, – сказал я и решил сменить темп. – У меня есть к тебе одно замечание. Ружья и пистолеты нужно чистить почаще.

– Я сейчас ими не пользуюсь. У меня пропало желание убивать животных. Я теперь пристрастилась к фотоохоте.

– Вот такого рода? – спросил я, показывая на крупный план оскаленной пасти медведя. Она кивнула головой, и я сказал:

– Надеюсь, когда ты снимала это ружье было под рукой?

– Я была вне опасности. – Мы погрузились в молчание и долго смотрели на огонь. Потом она спросила:

– Боб, сколько тебе еще осталось работать на Маттерсона?

– Недолго. Я фактически все закончил. Остался лишь кусок Трэнаван. – Я улыбнулся. – Думаю, тут ничего не поделаешь. Владелец – с норовом.

– А потом что?

– А потом вернусь на Северо-Западные территории.

– На кого ты там работаешь?

– Ни на кого, на себя.

Я рассказал ей немного о своей работе.

– Я вел там разведку полтора года и кое-что нашел. Это позволило мне протянуть еще пять лет. Но это время было неудачным, потому я и подрядился к Маттерсону – надо обеспечить мои дальнейшие изыскания.

Она задумалась.

– Ищешь холостую жилу, тыкая пальцем в небо?

– Что-то вроде этого, – согласился я. – А ты чем занимаешься?

– Я – археолог, – сказала она неожиданно.

– Ну! – вырвалось у меня.

Она встрепенулась и посмотрела на меня.

– Я не дилетант, Боб. Я не какая-нибудь богачка, которая носится со своим хобби, пока не вышла замуж. Я работаю в этой области, почитай мои статьи.

– Да что ты так отбиваешься? Я верю тебе. Где ты ведешь свою разведку?

Она засмеялась.

– В основном на Ближнем Востоке, хотя я делала раскопки и на Крите. – Она показала на статуэтку женщины в юбке с оборками и с обнаженной грудью. – Вот это – с Крита. Правительство разрешило мне взять ее.

Я взял статуэтку в руки.

– Это Ариадна?

– Я тоже так думаю. – Она посмотрела в окно. – Каждый год я стараюсь вернуться сюда. Средиземноморье такое голое и без лесов, меня тянет в родные места.

– Я понимаю.

Мы проговорили еще долго, пока не погас огонь. О чем мы говорили, я толком не помню, просто обо всяких обычных вещах, что составляют жизнь каждого. В конце концов она сказала:

– Меня клонит в сон. Который час?

– Два часа.

Она засмеялась.

– Ничего удивительного. – Она помолчала. – Если хочешь остаться, есть лишняя кровать. Возвращаться в лагерь уже поздно. – Она строго посмотрела на меня. – Но запомни: никаких заигрываний. Будешь приставать – тут же вылетишь вон.

– Хорошо, Клэр. Не буду, – обещал я.

Спустя два дня я вернулся в Форт-Фаррелл. Как только я добрался до своей комнаты в гостинице Дома Маттерсона, то первым делом наполнил ванну и забрался в нее, чтобы предаться любимому занятию: лежать в воде, попивая что-нибудь крепкое и обдумывая свои дела.

Я покинул дом Клэр на другое утро после нашей встречи. К моему удивлению, она была сосредоточенна и замкнута. Правда, она приготовила отличный и вполне подходящий для мужчины завтрак, но так поступила бы любая хозяйка просто по привычке. Я решил, что, может быть, она сожалела о сближении с врагом, в конце концов, я ведь работал на Маттерсона; а может быть, ее все же задело то, что я на самом деле не приставал к ней. Женщин никогда толком не поймешь.

Во всяком случае, когда мы прощались, она вела себя весьма сдержанно. Когда я сказал, что ее дом будет стоять на берегу нового озера, как только Маттерсон построит плотину, она взорвалась:

– Маттерсону не удастся затопить мою землю. Можешь передать ему, что я вступаю с ним в борьбу.

– Хорошо, я передам ему.

– Ну, иди, Бойд, У тебя, я думаю, дел по горло.

– Да, – сказал я. – Но я их не буду делать на твоей земле. – Я взял свое ружье. – Выше голову, Трэнаван.

И ушел. На полдороге я оглянулся, но все, что смог увидеть, была фигура Джимми Вейстренда, стоявшего на возвышении; по-ковбойски расставив ноги, он смотрел мне вслед, словно проверяя, действительно ли я удалился.

Закончить разведку маттерсоновских владений было делом недолгим, я вернулся в свой лагерь рано и почти весь день еще слонялся вокруг, пока не прилетел вертолет. Через час я уже был в Форт-Фаррелле и нежился в ванне.

Я плескался в воде и уточнял план своих действий. В комнате зазвонил телефон, но я не обратил на него внимания, и он смолк. Сначала я должен был встретиться с Маттерсоном, затем мне хотелось повидать Мак Дугалла, чтобы проверить некоторые свои подозрения. Все, что оставалось сделать дальше, – написать отчет о разведке, получить деньги и успеть на автобус из города. Ничто, кроме некоторых личных переживаний, с Форт-Фарреллом меня больше не связывало.

Телефон зазвонил снова, и я выбрался из ванны. Звонил Говард Маттерсон. Он оказался раздосадованным, что его заставляют ждать.

– Я слышал о вашем возвращении, – сказал он, – и уже жду вас.

– Я тут полирую ванну, – сказал я. – Когда буду готов, повидаюсь с вами.

Некоторое время он переваривал это. Полагаю, что он не привык к тому, чтобы ждать кого-то. Потом он сказал:

– Хорошо, давайте побыстрее. Как ваша экспедиция?

– Так, ничего особенного. Расскажу обо всем при встрече. В двух словах: серьезных оснований для горной добычи в долине Кинокси нет. Подробно все напишу в отчете.

– Ага, это именно то, что я хотел знать, – воскликнул он и повесил трубку.

Я, не торопясь, оделся и отправился в его контору. Теперь мне пришлось ждать еще больше, минут сорок. Наверное, он решил по тому, как я с ним говорил по телефону, что я заслуживаю этого. Но, когда я, минуя его секретаршу, вошел наконец в его кабинет, встретил он меня достаточно дружелюбно.

– Рад вас видеть, – сказал он. – С вами ничего не случилось?

Я поднял брови.

– А что, могло что-то случиться?

Улыбка застыла на его лице, словно не зная, исчезать ей или оставаться, потом все же осталась.

– Конечно, нет, – произнес он сердечно. – Вы же человек опытный, я знаю.

– Спасибо, – сказал я сухо. – Впрочем, кое-кому я помешал. Я вам, пожалуй, скажу об этом, потому что могут последовать жалобы. Знаете некоего Джимми Вейстренда?

Маттерсон прикуривал сигару.

– В северной части? – спросил он, не глядя на меня.

– Да-да. Дело дошло до кулаков. Но я справился с этим делом, – заметил я скромно.

Маттерсон выглядел удовлетворенным.

– Значит, вы провели разведку целого района?

– Нет, не провел.

Он нахмурился.

– Нет? Почему?

– Потому что я не дерусь с женщинами. Мисс Трэнаван категорически не разрешила мне проводить работы на ее земле от имени Корпорации Маттерсона. – Я наклонился вперед. – По-моему, вы сказали мистеру Доннеру, что уладите этот небольшой вопрос с мисс Трэнаван. Как оказалось, вы этого не сделали.

– Я попытался с ней связаться, но ее не было на месте. – Он забарабанил пальцами по столу. – Жаль, но тут уж, я думаю, ничего не поделаешь.

Я видел, что он лжет, но уличать его в этом не имело смысла. Я сказал:

– Что касается остальной части района, то, насколько я вижу, в нем нет ничего такого, что можно было бы разрабатывать.

– Следы нефти, газа?

– Ничего. Я составлю для вас полный отчет. Вероятно, я заберу у вас машинистку на время. Тогда вы получите его быстрее, да и я быстрее уеду отсюда.

– Конечно. Я это устрою. Давайте делайте поскорее.

– Хорошо, – сказал я и поднялся. У двери я остановился. – Да, вот еще что. У озера в долине я обнаружил следы плывучей глины. Это обычная вещь в осадочных породах для этих мест. Она может принести вам неприятности. Нужны дополнительные исследования.

– Хорошо, хорошо, – сказал он. – Обо всем этом напишите в отчете.

Когда я покидал здание, то подумал о том, что Маттерсон вряд ли понял, о чем я говорил. Впрочем, в отчете я напишу об этом подробно.

Я дошел до Трэнаван-парка и убедился, что лейтенант Фаррелл по-прежнему стоит на часах, охраняя голубей. В греческом кафе я попросил принести мне кофе и сел за столик. Если Мак Дугалл хоть наполовину такой газетчик, каким он себя считает, его следовало ожидать с минуты на минуту. И точно, минут через пятнадцать он появился и молча уселся рядом со мной. Я наблюдал за тем, как он помешивает свой кофе.

– В чем дело, Мак? Язык проглотили?

Он улыбнулся.

– Я жду, что ты мне что-нибудь расскажешь. Я хороший слушатель.

Я сказал:

– Никто не может остановить Маттерсона в строительстве плотины, кроме Клэр. Почему вы не предупредили меня, что она там?

– Я думал, что тебе лучше обнаружить это самому. А что, были неприятности?

– Да нет, ничего. А что это за тип, Джимми Вейстренд?

Мак Дугалл засмеялся.

– Сын смотрителя дома, брыкливый щенок.

– Он явно насмотрелся голливудских вестернов, – сказав я и описал Маку эпизод с Джимми.

Мак Дугалл посерьезнел.

– С парнем надо поговорить. У него нет никакого права выслеживать людей на земле Маттерсона. Что касается ружья, – он покачал головой, – отец должен за это спустить с него шкуру.

– Я полагаю, что уже наставил его на путь истинный, – сказал я и взглянул на Мака. – А когда вы в последний раз видели Клэр?

– Месяц назад, когда она проследовала через город по пути к своему дому.

– И с тех пор она здесь не появлялась?

– По-моему, нет. Она обычно оттуда не вылезает.

Я подумал, что для Говарда Маттерсона не составляло никакого труда сесть в вертолет и преодолеть расстояние в сорок пять миль. Почему же он не сделал этого? Может, он действительно недотепа, как сказала Клэр? Я обратился к Мак Дугаллу:

– А какие отношения у Клэр с Говардом?

– Он хочет жениться на ней.

Я уставился на него с удивлением, потом расхохотался.

– У него же нет ни малейшей надежды! Послушали бы вы, что она говорила о Маттерсоне, о папаше и сынке.

– У Говарда толстая шкура, – сказал Мак Дугалл. – И он надеется со временем переупрямить Клэр.

– Но он не сможет этого сделать, находясь вдали от нее или затопив ее земли. Кстати, каковы ее юридические права в этом отношении?

– Довольно шаткие. Дело в том, что большинство гидроэлектростанций в Британской Колумбии находятся под контролем правительства. Но есть исключения. Например, Канадская Алюминиевая Компания построила собственную гидроэлектростанцию в Китимате. Это – прецедент для Маттерсона. Он уже подготовил почву в правительственных кругах, и тут у него все схвачено. Если будет решение, что строительство плотины отвечает потребностям общества, Клэр проиграет.

Он печально улыбнулся.

– Джимсон и "Форт-Фарреллский летописец" сейчас как раз работают в этом направлении, но меня, естественно, к этому не допускают, и я пробавляюсь свадьбами и похоронами. Когда я уходил из конторы, Джимсон кропал редакционную статью о том, как по-рыцарски блюдет интересы общества Корпорация Маттерсона.

– Он, наверное, уже знает о результатах моих исследований от Говарда, – сказал я. – Сожалею, но ничего не поделаешь.

– Ты здесь ни при чем, это твоя работа, – он взглянул на меня искоса. – Ну и что ты собираешься делать?

– В каком смысле?

– В смысле всей этой вонючей ситуации. Я думал, что ты там в лесах обо всем поразмыслил.

– Мак, я ведь не рыцарь в сверкающих латах. Я не знаю, чем бы я мог быть здесь полезен и чем вообще тут можно помочь.

– Я тебе не верю, – сказал Мак Дугалл резко.

– Верите или не верите, один черт.

Я вдруг почувствовал, что мне надоело его цепляние, или я ощутил что-то вроде чувства вины, хотя в чем, сам не знаю.

– Я пишу отчет, забираю деньги, сажусь в автобус и уматываю отсюда. Вся эта ваша заварушка меня не касается.

Мак Дугалл встал.

– Что ж, значит, я ошибался, – сказал он уставшим голосом. – Я думал, ты мужчина. Я думал, у тебя есть мужество противостоять Маттерсонам и поставить их на место, но я оказался не прав. – Он ткнул в меня дрожащим пальцем. – Ты что-то знаешь. Я знаю, что ты что-то знаешь. Наверное, у тебя есть свои причины скрывать это, так подавись ими! Ты не мужчина, а бесхребетный манекен, трусливая тряпка! Я рад, что ты уезжаешь из Форт-Фаррелла, потому что при каждой встрече с тобой меня бы тошнило!

Он повернулся и, пошатываясь, вышел на улицу. Я видел, как он, словно слепой, пересек площадь, и мне стало очень жаль его. Но что я мог поделать! Человеком, располагавшим информацией, был не Боб Бойд, а Роберт Грант, который умер десять лет назад.

У меня произошла еще одна, последняя схватка с Говардом Маттерсоном, когда я вручил ему отчет. Он взял бумаги и карты и бросил их на стол.

– Я слышал, у вас состоялась приятная беседа с Клэр Трэнаван?

– Я угостил ее обедом. Любой поступил бы так же.

– И вы отправились к ней в дом?

– Конечно, – сказал я непринужденно. – Я думал, это будет в ваших интересах. Я надеялся сделать ее более сговорчивой.

Его голос стал ледяным:

– А ночь в ее доме вы провели тоже в моих интересах?

Это ошеломило меня, Бог мой, парень-то ревновал! Но откуда он узнал обо всем? Клэр, разумеется, не могла ему ничего рассказать, так что, вероятнее всего, это сделал Джимми Вейстренд. Этот подонок отвечал мне ударом на удар, наушничал Маттерсону. В Форт-Фаррелле, должно быть, все знали, что Говард сохнет по Клэр, но не имеет у нее успеха.

Я улыбнулся Маттерсону.

– Нет, это было в моих интересах.

Его лицо густо покраснело, и он поднялся.

– Тут нечего улыбаться, – сказал он ледяным тоном. – Мы заботимся о мисс Трэнаван и об ее репутации.

Он начал двигаться вокруг стола, поигрывая плечами, и я понял, что он собирается наброситься на меня. Я не мог в это поверить, этот парень так и не повзрослел. Он вел себя как обыкновенный драчливый мальчишка, все достоинства которого в кулаках, или самец антилопы, готовый защищать свой гарем от любого пришельца.

Я сказал:

– Маттерсон, Клэр Трэнаван способна сама позаботиться о себе и своей репутации. И я не думаю, что, устраивая драку, вы ее репутацию укрепите. Мне известны ее взгляды на этот вопрос. А она обо всем узнает, будьте уверены, потому что, если вы коснетесь меня хоть пальцем, я вышвырну вас из ближайшего окна, и возникнет скандал.

Он продолжал двигаться, но потом одумался и остановился. Я сказал:

– Клэр Трэнаван предложила мне принять ванну и переночевать, но заметьте, не в своей постели. А если вы думаете о Клэр подобным образом, не удивительно, что ваши шансы невелики, теперь давайте мой гонорар.

Низким придушенным голосом он сказал:

– Вон конверт, на столе. Берите и убирайтесь.

Я взял конверт, разорвал его и вынул из него листок бумаги. Это был чек на сумму, о которой я договаривался с Маттерсоном. Я повернулся и вышел из офиса вне себя от ярости. Тем не менее я не забыл зайти в Банк Маттерсона и получить по чеку деньги, прежде чем Говард как-то воспрепятствует этому.

С пачкой банкнот в кармане я почувствовал себя лучше. Я отправился в свой номер, упаковал чемодан и выписался из гостиницы. Идя вниз по Кинг-стрит, я отдал последние почести лейтенанту Фарреллу, фигуре в Трэнаван-парке, и проследовал дальше, мимо греческого кафе к автобусной остановке. Автобус уже был на месте, я с радостью сел в него, и через некоторое время Форт-Фаррелл уплыл в прошлое. Городок в общем-то так себе.

1

Зимой я выполнил еще один заказ в долине Оканаган около границы с США, и к весне я был готов вернуться на Северо-Западные территории. Я ждал таяния снегов, заснеженный пейзаж представляет для геолога унылое зрелище. Только короткое лето давало мне возможность поработать, так что пока ничего не оставалось делать, как ждать.

Я сообщил Саскинду обо всем, что случилось со мной в Форт-Фаррелле. Его ответ убедил меня в том, что я все сделал правильно.

"Я думаю, – писал Саскинд, – ты поступил мудро, удрав из Форт-Фаррелла. Такого рода любопытство не принесло бы тебе ничего хорошего. Если ты не будешь думать об этом эпизоде, плохие сны оставят тебя в покое.

Между прочим, я сейчас вспомнил кое-что, о чем нужно было давным-давно рассказать тебе. Как только ты покинул Монреаль, появился какой-то сыщик и расспрашивал о тебе, точнее, о Роберте Гранте. Я отправил его восвояси с фингалом под глазом и синяком пониже спины. Тогда я не сказал тебе ничего, считая, что ты еще не готов к восприятию таких новостей. А потом забыл об этом.

Кто нанял этого детектива? Я наводил справки, но ничего не разузнал, здесь я дилетант. Как бы то ни было, дело это давнее, и сейчас, наверное, все это не имеет значения, но я все же решил тебе сообщить о том, что кто-то еще, кроме твоего неизвестного благодетеля, интересовался тобой".

Новость была интересной, но давно устаревшей.

Я подумал над ней некоторое время, но, как и Саскинд, ни к чему не пришел.

Весной я отправился на север в дистрикт Мак Кензи и провозился там в поисках месторождений все лето. Но год выдался неудачным, и я стал подумывать, не бросить ли все и запродаться какой-нибудь компании для регулярного заработка. Но я знал, что не сделаю этого. Мне слишком хорошо знаком вкус свободы, чтобы сковать себя по рукам и ногам, да и человек я не компанейский. Но для продолжения работы следующим летом нужны были деньги, значит, мне вновь предстояло двигаться на юг, к цивилизации.

Наверное, надо было быть круглым дураком, чтобы опять очутиться в Британской Колумбии. Я действительно стремился следовать совету Саскинда и забыть о Форт-Фаррелле, но порой трудно себя контролировать. Днем, когда я чувствовал себя одиноко, и в особенности ночью я думал о странной судьбе Трэнаванов. Я чувствовал своего рода сопричастность ей, ведь я был в том разбившемся "кадиллаке" – и даже некоторую смутную вину. И, конечно же, я испытывал чувство вины за то, что удрал из Форт-Фаррелла, последние слова Мак Дугалла все время звучали у меня в ушах, несмотря на уверения Саскинда в моей правоте.

И еще я много думал о Клэр, несомненно гораздо больше, чем следовало одинокому мужчине посреди диких лесов.

Как бы то ни было, я возвратился и зимой подключился к группе ученых, работавших недалеко от Кэмлус в Британской Колумбии над проблемой землетрясений, – платили мне немного, да и атмосфера внутри этой компании высоколобых оказалась мне не по душе, но я делал свое дело и кое-что скопил.

По мере приближения весны меня стало охватывать какое-то беспокойство, но я понимал, что ресурсов для самостоятельной экспедиции у меня все же недостаточно. Похоже было на то, что мне не удастся вырваться из порочного круга зависимости от наемной работы. Однако вскоре я получил деньги, но таким образом, что вместо этого предпочел бы лет двадцать трудиться на кого-нибудь.

Мне пришло письмо от некоего Джарвиса, партнера Саскинда. Он извещал меня о неожиданной смерти Саскинда от сердечного приступа и о том, что Саскинд оставил мне пять тысяч долларов.

"Я знаю, что у вас с Саскиндом были особые отношения, – писал Джарвис, – более глубокие, нежели простая связь врача и пациента. Примите мои искренние соболезнования и знайте, что вы всегда можете рассчитывать в случае необходимости на мою профессиональную помощь".

Я испытал чувство огромной потери. Саскинд был единственным отцом, которого я знал. Он был единственным моим якорем в том мире, который отобрал у меня три четверти моей жизни. Хотя встречались мы в эти годы очень редко и нерегулярно, нас связывала переписка, а теперь не будет ни писем Саскинда, ни его самого, грубоватого, умного.

Известие о его кончине выбило меня из колеи. Во всяком случае, я почему-то стал задумываться о геологической структуре Северо-Востока Британской Колумбии и о том, нужно ли мне этим летом возвращаться на свой крайний север. Словом, я решил ехать в Форт-Фаррелл.

Задним числом я объяснил свое решение. Пока был жив Саскинд, существовала какая-то реальная связь с моими истоками. Когда его не стало, она оборвалась, и мне нужно было опять бороться за себя и попытаться узнать, кто же я такой. А это можно было сделать только разобравшись в моем прошлом, чем бы ужасным это мне ни грозили. Ну, а путь к прошлому лежал через Форт-Фаррелл, через события, связанные с гибелью семьи Трэнаванов и рождением лесопромышленной империи Маттерсона.

В то время я, конечно, так не рассуждал. Я действовал не раздумывая. В течение месяца я завершил работу, которой тогда занимался, собрал свои вещи и отправился в Форт-Фаррелл.

Городок совершенно не изменился. Когда я сошел с автобуса, то увидел в камере хранения все того же толстого парня. Он смерил меня взглядом и произнес:

– Что, опять к нам?

Я улыбнулся.

– Теперь мне уже не надо спрашивать, где находится Дом Маттерсона. А скажи мне лучше вот что: Мак Дугалл на месте?

– На прошлой неделе был. С тех пор я его не видел.

– Из тебя вышел бы хороший свидетель, – сказал я. – Умеешь аккуратно давать показания.

Я направился к Кинг-стрит и далее – к Трэнаван-парку. Здесь все же кое-что изменилось. Греческое кафе теперь обрело имя, яркие неоновые буквы сообщали, что теперь это кафе "Эллада". Лейтенант Фаррелл, однако, совершенно не изменился. Я опять поселился в гостинице Дома Маттерсона, но не мог сказать твердо, сколько в ней проживу. Когда я начну шевелить камни, чтобы посмотреть, какую мерзость они под собой скрывают, Маттерсон, как хозяин гостиницы, вряд ли позволит мне оставаться его клиентом. Но это дело будущего, а пока я решил разузнать, как идут дела у Говарда.

Я поднялся на лифте в его офис и попросил секретаршу, уже новую, передать хозяину, что его хочет видеть мистер Бойд. На этот раз он принял меня в рекордно короткое время, минуты через две. Должно быть, Говард сгорал от любопытства узнать, зачем я вернулся в Форт-Фаррелл.

Он тоже нисколько не изменился, да и почему он должен был меняться? Все такой же малый с бычьей шеей и со склонностью к полноте. Пожалуй, он только немного пополнел за это время.

– Так, так, – воскликнул он, – вот уж не ожидал вас снова увидеть!

– Почему же не ожидали, – сказал я невинным голосом. – Вы же сами предложили мне работу.

– Что? – Он уставился на меня, не веря своим ушам.

– Да, вы предложили мне работу. Вы же сказали тогда, что хотели бы провести геологическую разведку всех владений Маттерсона, и поручили это дело мне. Вы что, не помните?

Он осознал, что рот его широко открыт, и захлопнул его.

– Господи, да вы нахал! Вы что, думаете, что... – Он запнулся и фыркнул. – Нет, мистер Бойд, боюсь, что наши планы изменились.

– Очень жаль, – сказал я. – В этом году я не смог отправиться на север.

Он злорадно усмехнулся.

– Да? А что такое? Некому вас субсидировать?

– Что-то в этом роде, – сказал я и напустил на себя удрученный и опечаленный вид.

– Да, времена сейчас трудные, – пустился он в рассуждения, наслаждаясь ситуацией. – Должен вам признаться, что, к сожалению, для человека вашей профессии в наших краях работы нет. Более того, сейчас вообще подходящей работы для вас не найдется. В этом году безработица в Форт-Фаррелле достигла невероятных размеров. Впрочем, я, конечно, попытаюсь для вас что-нибудь подыскать. Например, в гостинице – место коридорного. Они там все-таки прислушиваются к моим рекомендациям. Я надеюсь, что таскать чемоданы для вас не составит труда?

Я не препятствовал его развлечению. Я просто встал и сказал:

– Нет, я все же до этого еще не дошел.

Это не удовлетворило Говарда. Ему страшно хотелось еще потыкать меня носом в дерьмо.

– Садитесь, – сказал он сердечно, – давайте поговорим о прошлом.

– Давайте, – сказал я и снова сел. – Встречались в последнее время с Клэр Трэнаван?

Это ошарашило его. Он резко сказал:

– Давайте не будем ее касаться.

– Я просто хотел узнать, здесь ли она сейчас, – сказал я. – Очень милая женщина. Было бы приятно снова с ней повидаться.

Он выпучил глаза, как будто проглотил жевательную резинку. Ему, наверное, пришло в голову, что я серьезно увлекся Клэр, что, кстати, было недалеко от истины. Теперь уж точно срок моего проживания в гостинице будет непродолжительным, подумал я.

Говард взял себя в руки.

– Ее нет в городе, – сказал он с видимым удовлетворением. – Ее вообще здесь нет. Она далеко, в другом полушарии, и не скоро вернется. Весьма сожалею.

Действительно жаль. Я все мечтал, как мы вновь будем с ней обмениваться колкостями. Но, в конце концов, не она была главной причиной моего появления в городе, хотя в ее лице я, конечно, потерял возможного союзника.

– Ну, что ж, – сказал я, вставая, – на самом деле все нелегко.

На этот раз он меня не останавливал. Ему, наверное, не понравилось предложенное мною направление разговора о прошлом. Я подошел к двери и сказал:

– До встречи.

– Вы что, собираетесь здесь остаться?

Я засмеялся:

– Это зависит от того, насколько ситуация с работой, обрисованная вами, соответствует действительности.

Я закрыл за собой дверь и улыбнулся его секретарше.

– Ну и хозяин у вас – сила! Да-с!

Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего. Я подмигнул ей и вышел.

Издевки над Говардом Маттерсоном были пустым ребячеством, но я не мог удержаться от этого. Я хоть чуть-чуть поднял себе настроение. Сам он меня в общем-то не интересовал, да и что я знал о нем, кроме того немногого, о чем мне рассказывали Клэр Трэнаван и Мак Дугалл. Но теперь я снова убедился в том, какой он смельчак. Ничто не радовало его больше, чем возможность пнуть ногой упавшего человека. Садизм, продемонстрированный им, только расшевелил меня, и, кроме того, я был удовлетворен, что поставил его на место.

Шагая по Кинг-стрит, я взглянул на часы и ускорил шаг. Если Мак Дугалл все еще придерживался своих привычек, он уже сидит в греческом кафе, то бишь в кафе "Эллада". И точно, он уже сидел там, задумавшись над пустой кофейной чашкой. Я взял две чашки кофе, который выдавало хромированное чудовище, выпускавшее пар из каждой своей щели и грохотавшее, словно ракета на старте. Я отнес кофе к столику, где сидел Мак, и поставил одну чашку перед ним. Если он и удивился, увидев меня, то виду не показал. Его ресницы слегка дрогнули, и он проговорил:

– Что тебе нужно?

Я уселся рядом с ним.

– Мое настроение изменилось, Мак.

Он ничего не ответил, лишь пожал плечами.

Я показал на кофейную машину.

– Когда здесь появился этот признак благосостояния?

– Пару месяцев тому назад. И кофе чертовски скверный, – сказал он кисло. – Рад видеть тебя, сынок.

Я сказал:

– Я буду краток, мне кажется, лучше нам вместе тут перед всеми долго не маячить. Говард Маттерсон знает, что я в городе, и он в ярости.

– Почему?

– У меня была вечеринка с ним перед отъездом, полтора года тому назад.

Я рассказал Маку о том, что произошло между нами, и о моих подозрениях относительно Джимми Вейстренда. Мак поцокал языком.

– Подонок! – воскликнул он. – А знаешь, что сделал Говард? Он сказал Клэр, будто ты хвастался тем, что провел с ней ночь. Она была вне себя от ярости и проклинала тебя на чем свет стоит. Так что теперь ты не самый желанный гость в ее доме.

– И что, она поверила ему?

– А почему бы ей не поверить? Кто же еще мог сказать об этом Говарду? О Джимми никто и не подумал. – Он вдруг фыркнул. – Так вот оно как Джимми получил свое место – он работает сейчас у Маттерсона на строительстве плотины.

– Значит, они все-таки строят ее?

– Угу. Общественное мнение было хорошо обработано, а сопротивление Клэр Маттерсон просто-таки смял. Строительство началось прошлым летом и продвигается такими темпами, будто Маттерсон приказал закончить его ко вчерашнему дню. Зимой они, конечно, бетонными работами заниматься не могли, зато сейчас гонят их днем и ночью. Через три месяца там появится озеро длиной миль в десять. Уже начали валить там лес, правда не принадлежащий Клэр. Она сказала, что пусть лучше он уйдет под воду, нежели на лесопилку Маттерсона.

– Я хочу сообщить вам кое-что, – сказал я. – Но разговор это долгий, я зайду к вам вечером.

Мак Дугалл улыбнулся.

– Клэр, когда уезжала, оставила мне немного "Айлейского тумана". Кстати, ты знаешь, что ее нет здесь?

– Да, Говард с большим удовольствием известил меня об этом, – сказал я сухо.

– М-м-м, – протянул он и одним глотком осушил свою чашку. – Сейчас вспомнил, что у меня есть дело. Увидимся, приходи где-то около семи. – Он с трудом поднялся. – Мои кости стареют, – сказал он, состроив гримасу, и направился к выходу.

Я допил свой кофе не торопясь и пошел к себе в гостиницу. Шагая быстрее Мак Дугалла, я почти нагнал его на Хай-стрит, но он вдруг свернул в сторону и скрылся в телеграфном отделении. Я прошел мимо. Все, что надо, я скажу ему вечером, а сейчас снова показываться вместе не стоило. Уже через несколько дней я стану в Форт-Фаррелле подозрительным человеком, и любой маттерсоновский служащий поостережется поддерживать со мной отношения из страха потерять работу. Мне совсем не хотелось, чтобы Мак Дугалла уволили.

Из комнаты меня пока не выселили. Вероятно, Говард не думал, что у меня хватит наглости останавливаться в Доме Маттерсона, и ему не пришло в голову проверить, но как только я заварю здесь кашу, он, конечно, обнаружит меня и велит вышвырнуть меня вон. Придется обсудить с Маком вопрос о пристанище.

Я пробездельничал почти до семи часов и направился в жилище Мака. Он сидел перед зажженным камином. Мак молча указал мне на бутылку, стоявшую на столе. Я налил себе виски и присоединился к нему.

В течение некоторого времени я смотрел на пляшущий в камине огонь, затем сказал:

– Мак, вы вряд ли поверите тому, что я собираюсь вам рассказать.

– Газетчика моего возраста ничем не удивишь, – ответил он, – мы – как врачи или священники, нам столько всего приходится слышать. Ты не поверишь, сколько к нам поступает информации, которая по тем или иным причинам не публикуется.

– Ладно, – сказал я, – все же, думаю, моя история вас удивит. К тому же я никогда не рассказывал ее ни одной живой душе. О ней знают лишь несколько врачей.

И я рассказал ему все: о пробуждении в госпитале, о Саскинде и его лечении, о пластических операциях – все, включая таинственные тридцать шесть тысяч долларов и появление частного детектива. Под конец объяснил:

– Вот почему, Мак, я утверждал, что не знаю ничего, что могло бы помочь в этом деле. Я не лгал.

– О, Боже, как мне стыдно, – пробормотал он. – Мне стыдно за то, что я наговорил тебе тогда. Таких вещей нельзя говорить друг другу. Сожалею.

– Но вы же не знали, – сказал я. – Не надо извиняться.

Он встал и взял папку, которую показывал мне раньше, и выудил из нее фотографию Роберта Гранта. Пристально посмотрев на меня, он перевел глаза на фотографию, потом вновь на меня.

– Невероятно, – выдохнул он. – Невероятно, черт побери! Никакого сходства.

– Я последовал совету Саскинда, – сказал я. – Роберте, пластический хирург, сверялся с этой фотографией, чтобы знать, чего не надо делать.

– Роберт Грант, Роберт Б. Грант, – пробормотал он. – Почему, черт возьми, мне не пришло в голову узнать, что стоит за буквой Б? Хороший из меня репортер! – Он положил фотографию в папку. – Не знаю, Боб. Не знаю, нужно ли нам сейчас влезать в это дело. Ты заставил меня усомниться в этом.

– Но почему? Ничего же не изменилось. Трэнаваны по-прежнему мертвы, и Маттерсон по-прежнему хранит все, что связано с ними, за семью печатями. Почему вы не хотите продолжить расследование?

– Из того, что ты мне рассказал, я делаю вывод, что это опасно для тебя лично, для твоей головы. Ты можешь сойти с ума. – Он покачал головой. – Я не хочу этого.

Я встал и стал ходить по комнате.

– Я должен докопаться до правды, Мак. Несмотря на предупреждение Саскинда. Пока он был жив, со мной все было в порядке, я опирался на него. Но сейчас мне необходимо выяснить, кто же я. Неизвестность просто убивает меня. – Я остановился у него за спиной. – Я делаю это не для вас, Мак, я делаю это для себя. Я был в автомобиле, когда он разбился, и мне кажется, корни всей загадки – в этой катастрофе.

– Но что ты собираешься предпринять? – произнес Мак беспомощно. – Ты ведь ничего не помнишь.

– Я собираюсь поднять здесь волну. Маттерсон не желает, чтобы о Трэнаванах говорили. Прекрасно. В ближайшие дни я только и буду делать, что говорить о них. Рано или поздно что-то произойдет. Но для начала мне нужна информация, и ее можете предоставить вы, Мак.

– Ты в самом деле решил идти до конца? – спросил он.

– Да.

Он вздохнул.

– Хорошо, Боб. Говори, что тебе нужно.

– Прежде всего я хочу знать, где был старый Маттерсон во время катастрофы.

Мак скривил лицо.

– Я раньше тебя подумал об этом. Было у меня такое же подозрение. Но это все впустую. Как ты думаешь, кто докажет его алиби?

– Откуда я знаю?

– Я, черт меня дери! – воскликнул Мак с отвращением. – Да, он торчал в конторе "Летописца" чуть ли не целый день. Мне бы хотелось сказать, что я его не видел, но я видел его.

– А в какое время дня произошла катастрофа?

– Нет, нет, – сказал Мак. – Здесь ничего не выйдет. Я уже прикидывал всякие варианты с точки зрения времени. Булл никак не мог оказаться на месте происшествия, абсолютно.

– Он очень многое приобрел р результате этого, – сказал я, – единственный. Все остальные только потеряли. Я убежден в том, что он участвовал в этом.

– Ради Бога, не надо! Когда ты слышал о том, чтобы один миллионер убил другого? – Мак вдруг замер. – Я имею в виду, лично, – сказал он тихо.

– То есть вы хотите сказать, что он мог нанять кого-то?

Мак устало поглядел на меня:

– Мог, но если он это сделал, у нас нет никаких шансов доказать это. Убийца, вероятно, доживает где-нибудь в Австралии с солидным счетом в банке. Прошло ведь двенадцать лет, Боб. Как, черт возьми, мы сумеем что-то доказать?

– Ничего, мы найдем возможность, – сказал я упрямо. – То соглашение о партнерстве, с ним действительно все в порядке?

– Кажется, да. Джон Трэнаван, конечно, здорово сглупил, что не аннулировал его, когда женился и начал семейную жизнь.

– Есть возможность подделки?

– Ни малейшей, хотя мысли такие у меня мелькали. Старик Булл откопал живого свидетеля, который удостоверил подписи.

Мак Дугалл подбросил полешко в огонь и уныло добавил:

– Нет, не вижу никаких шансов.

– У Маттерсона есть уязвимое место, – возразил я. – Он приложил все усилия к тому, чтобы уничтожить имя Трэнавана, значит, у него должна быть веская причина на это. Я начну говорить о Джоне Трэнаване на каждом углу Форт-Фаррелла, и он как-нибудь отреагирует.

– А дальше что?

– А дальше посмотрим. Все будет зависеть от того, какой получится расклад. В случае необходимости я пойду в открытую и объявлю, что я – тот самый Роберт Грант, который был в машине Трэнавана. Это подействует.

– Если дело с катастрофой действительно нечисто и если Маттерсон действительно к ней причастен, тебе не поздоровится, – предупредил Мак. – Если Маттерсон убил троих, он не остановится перед убийством четвертого. Ты будешь в опасности.

– Я сумею постоять за себя, – сказал я, искренне полагая, что это действительно так. – Есть еще проблема. Как только я начну тревожить здешнее болото, я не смогу оставаться в Доме Маттерсона. Вы не поможете мне с жильем?

– У меня есть небольшой домик за городом, – сказал Мак. – Перебирайся туда.

– Черт возьми, это невозможно. Маттерсон повяжет вас вместе со мной, и вы тоже окажетесь в опасности.

– Я уже ухожу на покой, – сказал Мак спокойно. – В любом случае в конце лета я бы ушел. Ну, уйду чуть раньше, какая разница. Я уже старик, Боб, скоро семьдесят два. Пора дать отдых старым костям. Займусь рыбной ловлей, давно хотел.

– Хорошо, – сказал я. – Нам придется задраить люки. Ожидается ураган, который поднимет Маттерсон.

– Да не боюсь я Маттерсона и никогда не боялся. Он знает это. Ну, вытурит с работы, и все. Черт с ним! Тем более что я собираюсь стать лауреатом премии Пулитцера. С журналистикой я завязываю, но один репортаж все же хотел бы написать и он прогремит по всей Канаде. А материал для него зависит от тебя, Боб.

– Сделаю все, что смогу, – сказал я.

Вечером уже в постели у меня возникла мысль, которая заставила меня похолодеть от ужаса. Мак Дугалл предположил, что Маттерсон для достижения своих грязных целей нанял убийцу, и я вдруг с ужасающей очевидностью осознал, что этим убийцей мог быть некий неразборчивый подонок по имени Роберт Грант.

Конечно, можно предположить, что Грант провалил порученное ему дело и попал в катастрофу по чистой случайности. Но ведь можно предположить и то, что Роберт Бойд Грант все же был убийцей троих человек, кто же тогда я, Боб Бойд?

Меня прошиб холодный пот. Саскинд все же был прав. Я могу обнаружить в своей прошлой жизни такое, что сведет меня с ума.

Я крутился и вертелся на своей постели почти всю ночь, пытаясь успокоиться. Я стремился отыскать любую возможность доказать невиновность Гранта. По словам Саскинда, Гранд находился в бегах, когда произошла катастрофа. Полиция преследовала его за нападение на студента. Пошел бы он на умышленное убийство только потому, что кто-то попросил его?

Пошел бы, если бы ему хорошо заплатили. Но как тогда Маттерсон вышел на него? Не мог же он подойти на улице к обыкновенному студенту и сказать ему: "Послушай, тут есть семья из трех человек, надо ее вырубить". Это смешно.

Я начал думать, что вся построенная мною и Мак Дугаллом схема, хотя внешне и правдоподобна, не выдерживает критики. Обвинять в убийстве уважаемого, хотя и жестокого, миллионера?

Затем мои мысли обратились к моему неизвестному благодетелю и тридцати шести тысячам долларов. Может, это была плата Роберту Гранту? А частный детектив? Какова его роль?

Я все же задремал наконец и вновь видел Сон: я погружаюсь в горячий снег и наблюдаю, как вздувается пузырями и чернеет моя кожа. Но в этот раз происходило кое-что новое. Я слышал какие-то звуки: треск пламени, доносившийся откуда-то, и видел прыгающие красные блики на снегу, который оседал, таял и превращался в ручьи крови.

2

На следующее утро я вышел на улицу в неважном состоянии. Я был угнетен, разбит, все тело болело так, словно меня поколотили. Яркий солнечный свет раздражал меня, в глазах саднило, как если б их запорошило мелким песком. В общем, я чувствовал себя скверно.

Чашка крепкого кофе немного подкрепила меня."Ты ж знал, что так будет, – говорил я сам себе. – Ну что, сдрейфил? А ты ведь по-настоящему и не начинал. Дальше будет труднее. С другой стороны, подумай, – возражал я, – как здорово можно ударить по Маттерсону. Не думай о себе, думай об этом негодяе".

Когда я допил кофе, мой внутренний спор увенчался успехом, мне стало намного лучше, и я проголодался. Я заказал завтрак и мигом проглотил его. Мне стало совсем хорошо. Удивительно, сколько психологических проблем проистекает из пустого желудка. Я вышел на Кинг-стрит, огляделся. В одном конце улицы я заметил магазин по продаже новых автомобилей, а в другом находилась лавчонка, где можно было купить подержанные. Магазин принадлежал Маттерсону, и я направился к лавке, поскольку не желал, чтобы мои деньги шли в его карман.

Пока я осматривал всякую валявшуюся вокруг рухлядь, появился человек и сказал:

– Чем могу быть полезен? Есть хорошие вещи, и недорого. Лучшие автомобили в городе.

– Мне нужен небольшой грузовичок с двумя ведущими осями.

– Что-то вроде джипа?

– Да, если он у вас есть.

Он покачал головой.

– Могу предложить "лэндровер". Это даже лучше, чем джип.

– А где он?

Он указал на кучу старого металлолома с четырьмя колесами.

– Вот, лучше не найдете. Английское производство. Лучше, чем эти детройтские железки.

– Не торопитесь, приятель, – сказал я и подошел к "лэндроверу", чтобы осмотреть его. Кто-то здорово попользовался им. Краска почти вся сошла, вмятины налезали друг на друга во всех мыслимых и немыслимых местах. В кабине тоже все было изношено донельзя и выглядело ужасно. Но "лэндровер", в конце концов, – это не роскошный лимузин. Колеса у него были хорошие.

– Можно посмотреть мотор?

– Конечно, – он открыл капот, продолжая болтать, – это, знаете ли, будет хорошая покупка. У него был только один владелец.

– Да-да, – сказал я, – какая-нибудь старая дама, ездившая на нем только в церковь по воскресеньям.

– Поймите меня правильно, – сказал он. – Я говорю то, что есть. Он принадлежал Джиму Куперу, у него гараж с грузовиками за городом. Он купил новую машину, а эту сдал мне. Но эта тачка еще неплохо бегает.

Я взглянул на мотор и подумал, что хозяин, кажется, прав. Мотор был чистым, без красноречивых масляных подтеков, но состояние коробки передач – это дело, конечно, особое, и я обратился к хозяину:

– Могу я взять его на полчаса?

– Конечно, – ответил он. – Ключ в замке.

Я выехал со двора и направился в северном направлении. Я знал, что там плохие дороги, и, кроме того, в том направлении находился домик Мак Дугалла, и мне предоставлялась возможность точно определить его месторасположение, чтобы в случае нужды быстро до него добраться. Я нашел неровный участок дороги и пустил по нему машину на скорости. Рессоры вроде в порядке. Побитый кузов машины издавал какие-то неприятные звуки, но на них не стоило обращать внимания.

Добравшись до поворота к домику Мака, я выехал на действительно жуткую дорогу: ухабистую, грязную. Я попробовал на ней все скорости, их набор составляет одно из приятных преимуществ "лэндровера", а также передний ведущий мост, и нашел, что машина в приличном состоянии.

Небольшой домик Мака живописно расположился на склоне холма. Лицом он был обращен к лесу, а позади него протекал ручей, в котором вполне могла водиться рыба. В течение пяти минут я осматривал окрестности, затем вернулся к машине и поехал обратно.

Мы немного поторговались с хозяином и наконец остановились на цене, которая показалась ему маловатой, а мне – великоватой, так что мы оба были слегка разочарованы. Я дал ему деньги и подумал, не начать ли мне осуществление своего замысла с него – какая разница?

– Вы помните человека по имени Трэнаван, Джон Трэнаван?

Он поскреб в затылке.

– Да, пожалуй, я помню старого Джона. Интересно, я в последние годы и не вспоминал о нем. А вы что, его знакомый?

– Нет, я с ним не встречался. Он жил здесь?

– Жил здесь? Мистер, Форт-Фаррелл – это и был он!

– А я думал – Маттерсон.

Тут последовал плевок, который чуть не попал мне на ногу.

– Маттерсон! – Тон, которым это было произнесено, был недвусмысленным. Я сказал:

– Я слышал, он погиб в автокатастрофе. Это правда?

– Да, и его жена, и сын. По дороге к Эдмонтону. Прошло уж небось больше десяти лет. Неприятная история, скажу я вам.

– А что у него была за машина?

Он посмотрел на меня с подозрением.

– А почему все это вас интересует, мистер?..

– Меня зовут Бойд. Боб Бойд. Кое-кто попросил меня поразузнать об этом, если я окажусь в этих краях. Кажется, Трэнаван оказал услугу одному моему другу много лет тому назад. Что-то связанное с деньгами, по-моему.

– Это похоже на Трэнавана. Он был хорошим человеком. Меня зовут Саммерскилл.

Я улыбнулся ему.

– Рад познакомиться с вами, мистер Саммерскилл. А что, Трэнаван у вас купил тот автомобиль?

Саммерскилл расхохотался.

– Нет, черт возьми. У меня не тот уровень. Старина Джон мог позволить себе "кадиллак", а кроме того, у него самого вон там по улице был автосалон: Форт-Фаррелл Моторс. Теперь он принадлежит Маттерсону.

Я посмотрел в ту сторону.

– Должно быть, сильная конкуренция для вас?

– Да, – согласился он, – но я не бедствую, мистер Бойд.

– Любопытно, мистер Саммерскилл, – сказал я, – я здесь уже некоторое время, и постоянно мне попадается имя Маттерсона и никаких других. Банк Маттерсона, Дом Маттерсона. Я полагаю, здесь должна быть и Корпорация Маттерсона. Он что, откупил все, чем владел Трэнаван?

Саммерскилл состроил гримасу.

– То, что вы видите, – это верхушка айсберга. Маттерсон, можно сказать, владеет тут почти всем. Лесоповал, лесопилки, целлюлозные фабрики – все его. Он большая величина, чем был старый Джон. В смысле могущества, конечно. Но не в смысле человечности, нет, сэр! Трэнаван обладал большим сердцем, ни у кого такого не было. А что касается откупа, я мог бы вам рассказать об этом кое-что интересное. Впрочем, все это быльем поросло, лучше не ворошить.

– Похоже, что я приехал сюда слишком поздно.

– Да, скажите своему другу, что он припозднился лет на десять. Если он что-то должен старому Джону, сейчас уж не вернет.

– По-моему, тут дело в другом, – сказал я. – Вроде бы он хотел наладить старые связи.

Саммерскилл кивнул.

– Понятное дело. Вот я – родился в Хезельтоне и покинул его очень рано. А все хотелось вернуться назад. Ну, спустя пять лет и вернулся. И что же? Первые же два парня, которых я пошел навестить, оказалось, умерли. Вот так. Все меняется на этом свете.

Я протянул руку.

– Хорошо, мистер Саммерскилл, я рад, что имел дело с вами.

– К вашим услугам, мистер Бойд. – Мы пожали друг другу руки. – Заходите в любое время, если понадобятся запчасти.

Я забрался в кабину и высунулся из окна.

– Если мотор вдруг выпадет из этой кучи металла, обязательно зайду, – сказал я, смягчив свои слова улыбкой.

Он засмеялся и помахал рукой. Когда я выезжал на Кинг-стрит, я подумал, что хоть в одной голове удалось восстановить память о Джоне Трэнаване. А дальше Саммерскилл, быть может, упомянет об этом своей жене, паре своих дружков.

"Слушай, тут я разговорился с одним человеком... Ты небось помнишь старого Джона Трэнавана? Помнишь, он организовал газету "Летописец" и все думали, что она скоро накроется?"

Так это и пойдет. Круги будут расходиться все шире и шире, особенно если я подброшу еще камушков в этот стоячий пруд. Рано или поздно они дойдут до злобной старой щуки, которая царит в этом пруду, и, как я надеялся, она начнет действовать.

Я остановился у офиса лесничества и вошел в него. Начальник по имени Тэннер оказался любезным и предупредительным. Я сказал, что я здесь проездом и интересуюсь приобретением лицензий на лесное хозяйство.

– Ничего нет, мистер Бойд, – ответил он. – Корпорация Маттерсона скупила все лицензии на использование здешних государственных земель. Осталась пара кусочков, но они такие маленькие, что их переплюнуть можно.

Я поскреб подбородок.

– А можно взглянуть на карту?

– Конечно, – быстро сказал он и, вытащив большую карту, расстелил ее на столе. – На ней вы сразу все и увидите. – Он обвел пальцем большой кусок территории. – Вот это – владения Маттерсона, частная собственность. А это... – на сей раз его палец очертил еще большее пространство, – государственная земля, сданная в аренду Корпорации Маттерсона по лицензиям.

Я внимательно смотрел на карту, чувствуя, что все это очень интересно. Чтобы отвлечь Тэннера от моих действительных целей, я спросил:

– А как обстоят дела с коллективными хозяйствами? – Я имел в виду районы, которыми занималось лесничество, выдававшее лицензии на лесоповал по краткосрочным контрактам.

– Нет, здесь таких нет, мистер Бойд. Места у нас глухие, и лесничество хозяйством не занимается. Это все гораздо южнее.

– Да, похоже, тут втиснуться действительно некуда. Скажите, а это правда, что у Корпорации Маттерсона неприятности по поводу переруба?

Тэннер взглянул на меня настороженно, ведь переруб, с точки зрения лесничества, самое страшное преступление.

– Ничего не могу сказать по этому поводу, – сказал он напряженно.

Я сначала подумал, что он, вероятно, подкуплен Маттерсоном, но потом решил, что вряд ли. В Британской Колумбии подкуп лесничего дело почти невозможное, это все равно что подкуп кардинала церкви. Половина доходов провинции идет от лесной промышленности, и сохранение лесов можно уподобить евангельской заповеди. Нарушение ее значило бы что-то вроде оскорбления материнства.

Я вновь взглянул на карту.

– Благодарю вас, мистер Тэннер, вы были очень любезны, но, кажется, для меня тут ничего нет. Вакантных лицензий не ожидается?

– В ближайшее время нет. Корпорация Маттерсона вложила большие средства в лесопилки, в целлюлозное производство, они настояли на том, чтобы лицензии были долгосрочные.

Я кивнул:

– Правильно. Я поступил бы так же. Что ж, еще раз спасибо, мистер Тэннер.

Я вышел, так и не удовлетворив любопытства, которое явно светилось в его глазах, и отправился в камеру хранения, где хранилось мое геологическое оборудование, присланное мною заранее. Толстый парень помог погрузить его в "лэндровер".

– Что, думаете задержаться?

– Да, ненадолго. Совсем ненадолго. Считай меня последней надеждой Трэнавана.

На его лице появилась гнусная похабная улыбка.

– Вы имеете в виду Клэр Трэнаван? Тогда остерегайтесь Говарда Маттерсона.

Мне хотелось двинуть его по физиономии, но я сдержался и сказал вежливо:

– Не Клэр Трэнаван, а Джона Трэнавана. А с Говардом Маттерсоном, если он будет вмешиваться, я справлюсь. Есть тут телефон поблизости?

Изумленно уставившись на меня, он машинально произнес:

– Там, в холле.

Я прошел внутрь, он, пыхтя, засеменил за мной.

– Эй, мистер, ведь Джон Трэнаван мертв. Он уже десять лет как мертв.

Я остановился:

– Я знаю, что он мертв. В этом все и дело. Не понимаешь? Ну и вали отсюда. У меня личный разговор.

Он повернулся, недоуменно пожал плечами и пробормотал:

– Рехнуться можно!

Я улыбнулся. Еще один камень был брошен в пруд, новые круги должны напугать голодную щуку.

"Слышал о сумасшедшем, который свалился на наш город? Он сказал, что он последняя надежда Трэнавана. Я сначала думал, он имеет в виду Клэр Трэнаван, но он сказал – Джона. Ты усек? Ведь Джон-то десять, нет, двенадцать лет как мертв. Этот парень был здесь пару лет тому назад и стыкнулся с Говардом Маттерсоном по поводу Клэр. Откуда я знаю? Мне говорила Мэгги Хоун, она тогда секретаршей у Маттерсона работала. Я посоветовал ей держать язык за зубами, но она не послушалась, и Говард выпер ее. Но этот парень – псих. "Нет, говорит, я имею в виду Джона Трэнавана". Да ведь он умер".

Я позвонил в редакцию "Летописца" и попросил Мака.

– У вас есть на примете хороший юрист?

– Возможно, – сказал он осторожно. – А для чего он тебе нужен?

– Мне нужен юрист, который не побоялся бы лягнуть Маттерсона. Земельное законодательство мне в общем знакомо, но необходимо юридически грамотно оформить то, что я знаю.

– Есть тут один, некто Фрэзер. Сейчас он в отставке. Это мой друг, и он Маттерсона терпеть не может.

– Прекрасно, – сказал я. – Надеюсь, он не настолько стар и сможет появиться в суде?

– Нет, он, конечно, появится в суде, если надо. А что ты затеял, Боб?

– Я собираюсь вести разведку на земле Маттерсона. Полагаю, это ему не понравится.

В трубке послышался глухой шум, и я дал отбой.

1

К долине Кинокси вела теперь новая дорога. В одну сторону по ней шли грузовики с материалами для плотины, а в другую – лесовозы, груженные стволами деревьев. Дорога была плохая, сделанная наспех, разбитая тяжелым транспортом. На болотистых участках были проложены гати из бревен, езда по которым заставляла клацать зубами. Местами грунт был снят, и машины шли по твердой скальной породе.

На меня никто не обращал внимания. Я был просто водитель обшарпанного грузовичка, который вполне вписывался в окружающую обстановку. Дорога шла вниз, к основанию ущелья, где строили генераторный зал, который пока что представлял собой приземистую конструкцию, словно плававшую в озере жидкой глины. Там в поте лица своего трудилась бригада постоянно переругивавшихся строителей. Вверх по ущелью, параллельно с бурой от глины речкой шла тридцатишестидюймовая труба, по которой должна была подаваться вода к генераторам. Дорога пересекала речку и по склону холма зигзагами поднималась наверх к плотине.

Я поразился, насколько далеко продвинулись работы. Мак Дугалл был прав: через три месяца они все закончат. Я съехал с дороги и в течение нескольких минут наблюдал за тем, как заливают бетон. Я отметил, что грузовики с песком и гравием подходили один за другим. Все было здорово организовано.

Мимо меня прополз, словно колесница индийского бога, груженный бревнами громадный лесовоз, и мой "лэндровер" подпрыгнул на своих рессорах. Следующий грузовик не должен был последовать сразу, так что я вернулся на дорогу, миновал плотину и поднялся по долине. Там я опять съехал в сторону и поставил машину за деревьями, с дороги ее было не видно. Затем я начал карабкаться по склону холма до места, откуда долина открывалась, как на ладони.

Зрелище оказалось удручающим. Тихой долины, где, как я помнил, в речке плескалась рыба, а в лесах паслись олени, больше не существовало. На ее месте моему взору предстала пустыня с неровными пнями, усеянная сучьями и лапником от поваленных деревьев. На грязной почве повсюду виднелись следы колес. Выше и в стороне от долины, около небольшого озерка, все еще зеленел лес, но оттуда доносился резкий визг электрических пил, вгрызавшихся в живое дерево.

Я был в шоке. Обычно при лесоповале выбираются только спелые деревья. Здесь же рубили все подряд. В общем, это было, конечно, логично. Если долина будет затоплена, какой смысл оставлять в ней деревья? И все же то, что я увидел, покоробило меня. Это было грубое насилие над землей, нечто невиданное с довоенных времен, когда еще не были приняты законы о сохранении лесов.

Я произвел в уме некоторые приблизительные подсчеты. Новое озеро Маттерсона должно затопить территорию примерно в двадцать квадратных миль. Из них пять на севере принадлежали Клэр Трэнаван. Это означало, что Маттерсон вырубает солидный кусок в пятнадцать квадратных миль, и лесничество позволяет ему это делать по причине строительства плотины. Такого количества древесины вполне достаточно, чтобы оплатить стоимость этого строительства, и еще черт знает сколько осталось бы. Да, Маттерсон сообразительный малый, только, на мой взгляд, жестокий, как дьявол.

Я вернулся к "лэндроверу" и отправился обратно. Миновав плотину и проехав полпути вдоль ущелья, я вновь съехал с дороги и остановился. Однако на сей раз я не прятался, я стремился к тому, чтобы меня увидели. Порывшись в инструментах, я взял все, что нужно, чтобы и неспециалист понял мои намерения. Затем совершенно открыто яприступил к действиям, которые должны были показаться подозрительными. Я отбивал молотком образцы пород, делал дырки в земле, словно суслик, копающий кору; я рассматривал камни сквозь увеличительное стекло, я мерил шагами местность, пристально глядя на шкалу некоего прибора, который держал в руке.

Примерно через час меня заметили. Снизу прилетел джип и со скрежетом остановился неподалеку. Из него вышли двое и направились ко мне. Я тем временем снял часы, взял их в руку и наклонился, чтобы поднять большой камень. Ноги в ботинках с хрустом приблизились, я выпрямился и обернулся. Тот, что был покрупнее, спросил:

– Что это вы тут делаете?

– Веду разведку, – сказал я невозмутимо.

– Какого черта! Это – частные владения.

– Не думаю, – сказал я.

Второй спросил, указывая пальцем:

– Что это у вас там?

– Это? Это – счетчик Гейгера.

Я поднес прибор к камню и одновременно к часам с люминесцирующим циферблатом, которые держал в руке. Он запищал, как обезумевший комар.

– Интересно, – сказал я.

Тот, что покрупнее, наклонился вперед.

– Что это?

– Может быть, уран, – сказал я. – Но не думаю. Скорее всего торий. – Я пристально посмотрел на камень, потом небрежно бросил его в сторону. – Сам по себе он не имеет значения, но важен как указание на что-то. Вообще тут любопытная картина с точки зрения геологии.

Они посмотрели друг на друга с некоторым беспокойством. Затем большой сказал:

– Возможно, но это – частные владения.

Я вежливо сказал:

– Вы не можете мне запретить вести здесь разведку.

– Неужели? – произнес он угрожающе.

– Вы бы лучше посоветовались со своим начальством.

Маленький сказал:

– Слушай, Новак, может, и правда поговорить с Вейстрендом? Уран, другая какая-то штука, вдруг это серьезно?

Большой поколебался, затем сказал грубым голосом:

– У вас имя есть, мистер?

– Имя – Бойд, – сказал я. – Боб Бойд.

– Ладно, Бойд. Я поговорю с боссом. Но я не думаю, что вам позволят здесь крутиться.

Я смотрел, как удалялся их джип, иулыбался. Часы я надел обратно на руку. Значит, Вейстренд теперь здесь босс.Я вспомнил, что Мак Дугалл говорил о какой-то хорошей работе, которую получил Вейстренд. Я взглянул на телефонный провод, висевший над дорогой. Так. Большой скажет Вейстренду, Вейстренд, конечно, тут же позвонит в Форт-Фаррелл. Реакцию Говарда Маттерсона можно предвидеть: он взорвется.

Не прошло и десяти минут, как джип появился вновь, на этот раз в нем сидел еще третий. Я узнал Вейстренда, хотя он сильно повзрослел – раздался в плечах, стал как-то крепче и уже не выглядел юнцом, у которого молоко на губах не обсохло. Но все же он не мог сравниться со мной по массе, и, прикинув, я решил, что в случае необходимости справлюсь с ним, конечно, если двое других не вмешаются. Вариант "трое на одного" был не в мою пользу.

Вейстренд подошел ко мне с нехорошей улыбкой на лице.

– А, так это ты? Я не был вполне уверен, когда мне назвали имя.

Прими наилучшие пожелания от мистера Маттерсона и убирайся отсюда к черту.

– От которого Маттерсона?

– От Говарда Маттерсона.

– Значит, ты по-прежнему бегаешь к нему ябедничать, Джимми? – спросил я саркастически.

Он сжал кулаки.

– Мистер Маттерсон просил меня убрать тебя отсюда без лишнего шума. – Чувствовалось, что он с трудом сдерживает себя. – Я должен тебе возвратить кое-что, Бойд, и для меня не составит труда сделать это. Мистер Маттерсон сказал, что если ты не уйдешь по-тихому, я могу действовать, как мне будет угодно. Так что отваливай и отправляйся в Форт-Фаррелл. Решай, что тебе лучше, уйти самому или быть вынесенным отсюда.

Я сказал:

– Но у меня есть право находиться здесь.

Вейстренд сделал знак своим спутникам.

– Хорошо. Берите его, ребята.

– Подождите, – сказал я быстро. – Я ухожу. – Я понимал, что дать себя поколотить сейчас было бы неразумно, хотя у меня чесались руки, страшно хотелось сбить с его физиономии наглую ухмылку.

– Где ж твоя храбрость, Бойд? Перед человеком, готовым к драке, ты ее что-то не показываешь.

– Тебя я достану в любое время, – сказал я. – Когда ты будешь без ружья.

Это ему не понравилось, но он никак не отреагировал. Они наблюдали за тем, как я собирал свое оборудование и грузил его в машину. Затем Вейстренд влез в свой джип и медленно стал спускаться по дороге вниз. Я следовал за ним, а за мной шел другой джип. Они принимали меры, чтобы я никуда от них не ускользнул.

Мы спустились к низу ущелья, и Вейстренд сделал мне знак остановиться. Сам он подкатил ко мне и сказал:

– Жди здесь, Бойд. И без всяких штучек.

Он рванул с места и подлетел к идущему по дороге лесовозу. Поговорив о чем-то с водителем, он вернулся.

– Ладно, верзила. Езжай. И не думай возвращаться обратно. Хотя лично я был бы рад.

– Я тоже, – сказал я. – До встречи, Джимми.

Я резко включил передачу и отъехал. Впереди меня по дороге медленно двигался тяжелый груженный бревнами лесовоз. Я быстро нагнал его, но обойти его возможности не было. Здесь дорога шла по скале со снятым грунтом, который образовал насыпи по обеим сторонам. Я не мог понять, чего этот парень так ползет, но, конечно, не стал искушать судьбу в попытке проскочить вперед. Быть смятым в лепешку двадцатью тоннами металла и дерева мне не хотелось.

Грузовик пошел еще медленнее, и я полз за ним со скоростью пешехода. Возможно, у шофера были свои серьезные причины так ехать, но меня это раздражало, я сидел в своей машине и ругался, хотя, по правде говоря, в Форт-Фаррелл особенно не торопился.

И вдруг, бросив взгляд на зеркало заднего вида, я похолодел. Этот парень впереди и впрямь имел серьезные причины ехать медленно. Сзади на меня надвигался громадный восемнадцатиколесный лесовоз, более двадцати тонн, летевший со скоростью тридцать миль в час. Он был уже так близко, что, когда водитель ударил по тормозам, я услышал пронзительное шипение воздуха совсем рядом. Теперь он пополз, кик и мы, а уродливый квадратный передок его машины почти касался моего "лэндровера".

Я очутился внутри жуткого бутерброда. Мне было видно, как самозабвенно хохотал шофер заднего грузовика, и я знал, что стоит мне допустить оплошность, как бутерброд окажется смазанным чем-то красным, и это будет отнюдь не кетчуп, можно не сомневаться. "Лэндровер" перекосило на сторону, когда тяжелый бампер грузовика вдруг уперся в него, послышался скрежет. Я нажал на педаль газа и бросил машину немного вперед, к первому грузовику. Но слишком близко приближаться к нему было нельзя, иначе я получил бы удар громадным бревном по ветровому стеклу. Я запомнил этот участок дороги по пути туда и знал, что на протяжении мили съезда с нее не будет, а мы еще не преодолели и четверти. Так что впереди меня ждали еще три четверти мили такой свистопляски.

Второй грузовик заревел клаксоном, и передний прибавил скорости. Я тоже нажал на газ, но не успел избежать нового удара сзади, на этот раз более сильного. Все оказалось сложнее, чем я предполагал. Кажется, начиналась гонка, и она была смертельно опасной.

Мы подъехали к спуску, и скорость возросла миль до сорока в час. Водитель заднего грузовика явно стремился держаться вплотную к переднему, нимало не заботясь о том, что находится между ними. Ладони мои вспотели и скользили по рулю, мне приходилось проделывать замысловатые трюки, манипулируя акселератором, тормозами и сцеплением. Одна ошибка с моей или их стороны, и "лэндровер" превратился бы в груду искореженного металла, а его мотор оказался бы у меня в животе.

Преследовавший меня грузовик еще три раза налетел на мой "лэндровер", и я старался не думать о том, во что превратился его зад. Однажды я был зажат между стальными бамперами обеих машин и на какой-то момент, клянусь, почувствовал, что меня поднимает в воздух. Перед самым моим носом очутилось бревно, которое превратило переднее стекло в мельчайшую сеть трещин, так что я перестал что-либо видеть перед собой.

К счастью, хватка разжалась, и я оказался на свободе. Через боковое стекло я видел, что мы уже в конце окаймленного насыпями участка дороги. Одно из бревен на переднем лесовозе было уложено выше других, и я решил, что мой "лэндровер" сумеет пройти под ним. Я должен был выбраться из этой ловушки, а не то эти проклятые садисты, не давая мне ни малейшей возможности для маневра, протащили бы меня до самой лесопилки, и то, если б я смог разобрать дорогу.

Поэтому я резко крутанул руль и понял, что ошибся. Машина под бревном не прошла. Между ним и крышей не оказалось никакого зазора, и я услышал скрежет раздираемого листового металла. Но мне уже не удалось остановиться, и, отчаянно надавив на акселератор, я вырвался на свободу. В ту же секунду я обнаружил, что моя машина, подпрыгивая на ухабах, несется прямо на громадную ель. Я вцепился в руль и, отчаянно крутя его из стороны в сторону, совершил слалом между деревьями, продолжая двигаться параллельно дороге.

Догнав передний грузовик, я, увеличив скорость, вылетел перед ним на дорогу. Восемнадцатиколесное чудовище гналось за мной, грохоча и ревя клаксоном. Разумеется, я и не думал останавливаться, чтобы выяснять отношения с этими парнями. Они бы из-за меня даже не притормозили, и я вместе с "лэндровером" перестал бы существовать. Теперь я имел преимущество в скорости и уходил от них. Миновав поворот к лесопилке, я ехал еще не меньше мили, прежде чем остановиться.

Руки мои дрожали, рубашка намокла от пота и прилипла к телу. Я закурил и некоторое время сидел, стараясь успокоиться. Когда дрожь в руках унялась, я вылез из машины посмотреть, что с ней стало. Перед был еще ничего, хотя струйка воды указывала на лопнувший радиатор. Ветровое стекло совершенно вышло из строя, а верх кабины имел такой вид, словно ее вскрыли тупым консервным ножом. Зад был, конечно, размолочен основательно. Деревянный ящик с инструментами был разбит, как и моя походная лаборатория. Валялись осколки бутылок, на днище кузова образовалась лужа от реактивов, издававшая сильный кислотный запах. Я поспешно вытащил оттуда счетчик Гейгера, этому тонкому прибору соседство с кислотой могло повредить.

Теперь я решил посчитать, во что обойдется компенсация убытков. Так. Два водителя – два расквашенных носа. Джимми Вейстренд – вероятно, сломанная шея. И Говард Маттерсон – новенький "лэндровер". Впрочем, к Говарду я решил быть снисходительным. Вряд ли он отдавал приказ раздавить меня таким образом. А вот Джимми Вейстренд, без сомнения, отдавал и должен был ответить за это на всю катушку.

Через некоторое время я въезжал в Форт-Фаррелл, чувствуя на себе удивленные взгляды прохожих на Кинг-стрит. Я въехал во двор лавки Саммерскилла. Он тут же выбежал и воскликнул в тревоге:

– Ой, я в этом не виноват, это все случилось после того, как вы ее купили!

– Да, я знаю, – успокоил я его. – Я просто хочу, чтобы вы немного ее подлатали. Нужен новый радиатор, поставьте задние фонари.

Он обошел вокруг машины и уставился на меня:

– Что случилось? Вы что, попали под танк?

– Что-то вроде этого, – согласился я.

Он махнул рукой.

– А задний бампер! Он же превратился в крендель. Как это произошло?

– Может, он нагрелся и переплавился в крендель? Ладно, хватит охать. Сколько вам нужно времени?

– Вы хотите, чтобы машина работала, и все? Ремонт на ходу?

– Да, этого достаточно.

Он почесал в голове.

– У меня, кажется, есть радиатор от "лэндровера", там, в сарае. Так что вам повезло. Ну, скажем, часа два?

– Отлично. Через час я вернусь и помогу вам.

Я двинулся к Дому Маттерсона. Наверное, пора начинать ссору с Говардом.

Я ворвался к нему в приемную и, не останавливаясь, бросил секретарше:

– Я – к Маттерсону.

– Но он занят, – завопила она.

– Конечно, – подтвердил я, – он очень, очень занятой человек.

Я открыл дверь его кабинета и вошел внутрь. Говард вел какие-то переговоры с Доннером.

– Привет, Говард, – сказал я. – Разве ты не хочешь видеть меня?

– На каком основании ты вламываешься ко мне таким вот образом? – спросил он. – Ты видишь, я занят. – Он нажал на какую-то кнопку. – Мисс Керр, на каком основании вы разрешаете людям...

Я подскочил поближе и сбросил его руку с кнопки.

– Она не разрешала мне, – сказал я мягко. – Не вини ее. Она просто не могла остановить меня. А теперь я тебе задам схожий вопрос: на каком основании ты велел Вейстренду выпихнуть менял оттуда?

– Глупый вопрос, – прорычал он. И обратился к Доннеру: – Объясните ему.

Доннер щелкнул костяшками пальцев и сказал равнодушно:

– Любое геологическое исследование на территории, принадлежащей Маттерсону, организуем мы сами. Ваши услуги нам не требуются, Бойд. И не потребуются, я полагаю.

– Не потребуются, держу пари, – повторил Маттерсон.

Я сказал:

– Говард, неужели ты впрямь думаешь, что, располагая долгосрочными лицензиями на пользование землей, ты становишься ее владельцем? Через несколько лет ты, чего доброго, всю Британскую Колумбию объявишь своей собственностью. У тебя что-то с головой не в порядке, Говард.

– Не называй меня Говардом, – рявкнул он. – Говори по делу.

– Хорошо, – сказал я. – Я находился не на земле Маттерсона, а на государственной. А всякий, у кого есть лицензия на проведение изысканий, может заниматься этим на государственной земле. И ты не имеешь права мне этого запретить только потому, что у тебя есть право выращивать и валить на ней лес. А если ты считаешь, что вправе, я подам на тебя в суд и сделаю это так быстро, что ты и ахнуть не успеешь.

До Маттерсона наконец дошло, и он беспомощно посмотрел на Доннера. Я улыбнулся Доннеру и сказал, пародируя Маттерсона:

– Объясните ему.

Доннер сказал:

– Если вы были на государственной земле, в чем я еще не уверен, то вы, вероятно, правы.

– Не может быть никаких "вероятно", и вы это прекрасно знаете, – сказал я.

Маттерсон вдруг вмешался:

– Сомневаюсь, что ты был на государственной земле.

– Давайте посмотрим карты, – предложил я. – Держу пару, вы уже много лет их не видели, считая весь этот район своей собственностью.

Маттерсон дал знак Доннеру, и тот вышел. Злобно глядя на меня, он спросил:

– Что тебе нужно, Бойд?

– Я просто хочу немного подработать, – сказал я непринужденно. – Земли здесь перспективные, не хуже, чем на севере, да тут и намного теплее.

– Для тебя может оказаться слишком тепло, – сказал он ядовито. – Ты ведешь себя здесь недружелюбно.

Я удивленно посмотрел на него:

– Ну уж только не я. Побывал бы ты сегодня утром надороге к Кинокси. Лучше дружить с каким-нибудь гризли, чем с некоторыми из твоих шоферов. Как бы то ни было, я здесь не для того, чтобы участвовать в конкурсе на популярность.

– А для чего же?

– Co временем узнаешь, Говард, если у тебя с головой все в порядке.

– Я просил тебя не называть меня Говардом, – раздраженно сказал он.

Вошел Доннер с картой, копией той, которую я изучал в лесничестве. Говард расстелил ее на столе, и я сказал:

– Долина Кинокси поделена между вами и Клэр Трэнаван. Она – на севере, вы – на юге. У вас, конечно, львиная доля. Но земли Маттерсона кончаются сразу перед ущельем. Все, что к югу, принадлежит государству. А это значит, что и плотина на верху ущелья, и генераторный дом внизу находятся на государственной земле, и я имею право вести там разведку. Вопросы есть?

Маттерсон взглянул на Доннера, тот слегка покачал головой.

– Кажется, мистер Бойд прав, – сказал он.

– Это точно, я прав, черт возьми, – сказал я. Затем обратился к Маттерсону: – Есть еще одно дело, о котором я хотел бы поговорить. Я имею в виду разбитый "лэндровер".

Он посмотрел на меня.

– Меня не касается, как ты водишь машину. При чем здесь я?

По его тону я понял, что он в курсе дела.

– Ладно. В ближайшем будущем я буду часто ездить по дороге вдоль Кинокси. Вели своим водителям не приближаться ко мне, а то кто-нибудь погибнет в дорожном происшествии, причем не я.

Он оскалил зубы и сказал:

– Я знаю, что ты проживал в Доме Маттерсона. – Он сделал сильный акцент на глаголе в прошедшем времени.

– Намек понял, – сказал я. – Враги до гроба, да, Говард?

И я вышел, не говоря больше ни слова.

В гостинице администратор, увидев меня, встрепенулся, но я предупредил его:

– Я так понимаю, что вы меня выписали.

– Э-э... Да, мистер Бойд. Вот ваш счет.

Я заплатил, поднялся наверх и упаковал чемодан. Выйдя из гостиницы, я направился к автолавке Саммерскилла. Он вылез из-под "лэндровера" с озадаченным видом.

– Еще не готово, мистер Бойд. – Он поднялся на ноги. – Мистер Бойд, знаете, произошло что-то странное. Рама выгнулась.

– Как это выгнулась?

Саммерскилл раздвинул руки с согнутыми пальцами и стал их медленно сближать, словно при игре на аккордеоне.

– Эту чертову раму вот так сжали. – Вид у него был растерянный.

– А это отражается на езде?

– Не так уж сильно, если вы не требуете слишком многого.

– Тогда оставьте ее в покое, – посоветовал я. – Я скоро вернусь, пойду чего-нибудь перекушу.

Я зашел в греческое кафе, ожидая встретить там Мак Дугалла, но тот не появился. В редакции "Летописца" мне встречаться с ним не хотелось, так что я побродил немного по городу, всюду ища его глазами. Спустя час, так нигде и не увидев Мак Дугалла, я вернулся в лавку Саммерскилла, который уже почти закончил работу.

– Сорок пять долларов, мистер Бойд, Я беру с вас недорого, – сказал он.

Я положил в машину купленные мною продукты и достал бумажник, мысленно добавив сорок пять долларов к счету, который я когда-нибудь предъявлю Маттерсону. Пока я отсчитывал деньги, Саммерскилл говорил:

– С крышей я ничего не мог поделать, мистер Бойд. Я постарался выпрямить листы и накрыл верх брезентом, будет хоть какая-то защита от дождя.

– Спасибо, – сказал я. – Если я попаду еще в одну переделку, а это вполне вероятно, опять к вам приеду.

Он кисло улыбнулся.

– Еще одна такая переделка, и чинить будет нечего.

Я выехал из города и добрался до домика Мак Дугалла. Выгрузив все из машины, я поставил ее так, чтобы она была не видна с дороги. Внутри я разделся, сменил одежду и согрел воды. Постирал рубашку и штаны, приготовил кофе. Сложив привезенные с собой продукты в кладовку, я принялся за осмотр своего оборудования: надо было точно знать, что повреждено. Когда я горевал над разбитым сцинтиллометром, послышался шум автомобиля, и, выглянув из окна, я увидел подъехавший старый, видавший виды "шевроле". Из него вылез Мак.

– Я так и думал, что найду тебя здесь, – сказал он. – В гостинице я узнал, что тебя выписали.

– Да, Говард мне устроил это.

– С полчаса тому назад я имел разговор с самим Богом. Старый Булл позвонил мне. Он обеспокоен. Хочет знать, кто ты, откуда, зачем сюда приехал и долго ли пробудешь в Форт-Фаррелле.

– Никаких ответов, – сказал я.

– Что ты имеешь в виду? – Мак поднял брови.

– То, что у меня есть данное мне от Бога право держать рот на замке. Скажите ему, что я отказываюсь отвечать на вопросы прессы. Я хочу, чтобы он помучился в догадках. Пусть сам придет ко мне.

– Это правильно, – сказал Мак. – Но он не знает, где ты. Никому не известно, что ты здесь.

– Ну, это недолго будет тайной, – сказал я. – Особенно в таком городишке, как Форт-Фаррелл. – Я улыбнулся. – Что ж, значит, мы все-таки расшевелили старика. Интересно, что заставило его встрепенуться?

– Причины могли быть разные, – сообщил Мак. – Бен Паркер, например, думает, что ты сумасшедший.

– Кто это – Бен Паркер?

– Парень на автобусной станции. Клэри Саммерскилл, наоборот, отозвался о тебе с уважением. Он сказал, что тот, кто за три часа сделал то, что ты сделал с "лэндровером", несомненно, самый крутой парень в Канаде. Он исходил из того, что на тебе-то не оказалось ни царапины. Что, в самом деле, произошло?

– Я поставлю еще воды для кофе, – сказал я. – "Лэндровер" стоит там, сзади. Посмотри на него.

Мак вышел и вернулся с перекошенным лицом.

– Ты что, свалился в пропасть?

Я рассказал ему все, и он расстроился:

– Да, ребята не собираются шутить.

– Это еще что, так, просто игрушки. Вообще это – затея Вейстренда. Маттерсон тут ни при чем. По-настоящему они еще и не начинали.

Чайник вскипел.

– Я выпью чаю, – сказал Мак. – Кофе в больших количествах сказывается на моих нервах. А зачем ты отправился к плотине?

– Я хотел побеспокоить Говарда. И хотел, чтобы на меня обратили внимание.

– Это тебе удалось, – заметил Мак сухо.

– Интересно, сколько может стоить эта плотина? – спросил я.

Мак подумал.

– Принимая в расчет все – и плотину, и генераторный зал, и линии связи, миллионов шесть. Не такая дорогая, как на Пис-ривер, но все же не фунт изюму.

– Я тут подсчитал, что Маттерсон выберет древесины из долины Кинокси миллионов на десять. Он же берет все, имейте это в виду, все, а не тот процент, который разрешает рубить лесничество. Значит, прибыль его составит четыре миллиона зелененьких.

– Недурно, – заметил Мак.

– Дело обстоит даже лучше. Ему ведь эти четыре миллиона как таковые не нужны, на них налог будет слишком велик. Но электростанция нуждается в обслуживании; прими во внимание еще и амортизацию, во все это он вкладывает три миллиона, и дело в шляпе. У него остается миллион чистыми, и на всю будущую жизнь он обеспечен бесплатной электроэнергией.

– Добавь к этому деньги, которые он получит, продавая энергию, – сказал Мак. – Это самые настоящие сливки. Тут чувствуется рука Доннера. Этот парень чует деньги там, где никто другой их и не предполагает. Притом все законно.

Я сказал:

– Мне кажется, что Клэр Трэнаван – сентиментальная дура. У нее вместо мыслей – эмоции. Долина Кинокси будет затоплена, и этому никто не сможет помешать.

– Ну и что?

– А то, что пять квадратных миль ее лесов пропадут зря, и она упускает три миллиона долларов только потому, что злится на Маттерсона. Она понимает, что делает?

Мак покачал головой:

– Она, конечно, не бизнесмен и не интересуется этим. Ее финансовые дела контролирует банк в Ванкувере. Сомневаюсь, что она толком обдумывала эту ситуацию.

– А что же лесничество молчит? Ведь глупо терять столько древесины.

– Лесничество не наказывает за неповал леса. С подобными случаями они раньше не сталкивались.

– Имея три миллиона, она могла бы построить свою лесопилку, – настойчиво продолжал я.

– Сейчас уж что говорить. Поздновато, – заметил Мак.

– Да, очень жаль. – Я помолчал в раздумье. – У нее больше сходства с Маттерсоном, чем она думает. Она тоже очень эмоциональна, но немного более предсказуема, чем он. – Я улыбнулся. – Я надеюсь, что сумею заставить Маттерсона попрыгать.

– Только не думай, что ты сможешь то же самое со стариком, – предупредил Мак. – Он – орешек покрепче и не так прост. У него в запасе окажутся такие гостинцы, что голова кругом пойдет. Не знаешь, откуда ждать беды.

Он внезапно переменил тему разговора:

– Что будешь делать дальше?

– В общем, то же самое. Старик Маттерсон отреагировал быстро, значит, мы нащупали больное место. Я продолжу разговоры о Трэнаване и буду околачиваться около плотины.

– А плотина тебе на что? Я почесал в затылке.

– Толком не знаю. Но у меня есть подозрение, что именно там найдется какой-то ответ. На самом деле мы точно не знаем, что именно насторожило Булла Маттерсона в моем копании там. А еще я хочу подняться к дому Клэр. Я же не могу этого сделать, не пересекая владений Маттерсона.

– Туда ведет окольный путь, – сказал Мак. Он не спросил меня, зачем мне подниматься к дому Клэр, а просто вытащил старую истертую карту. Я внимательно посмотрел на нее и вздохнул. Объезд оказался чертовски длинным, и я готов был заложить душу за вертолет Корпорации Маттерсона.

2

Весь следующий день я провел в Форт-Фаррелле, продолжая нужные мне разговоры. На этот раз я уж старался вовсю. Если до этого я упомянул имя Трэнавана только двоим, то теперь завел значительную часть населения Форт-Фаррелла. Я чувствовал себя чем-то вроде частного детектива и работника Института Гэллапа одновременно. Вечером в домике Мака я занялся обработкой и сортировкой результатов опроса общественного мнения.

Наиболее поражала та невероятная легкость, с которой имя человека удалось вытравить из людской памяти. Из тех, кто поселился в Форт-Фаррелле за последние десять лет, целых восемьдесят процентов никогда о Джоне Трэнаване не слыхали. То же самое можно было сказать о молодежи, выросшей уже после его смерти.

Другие, более старые люди, вспоминали о нем не сразу, но по большей части тепло. О Маттерсонах говорили, как правило, с возмущением, хотя и с некоторым страхом. Корпорация Маттерсона настолько подмяла под себя экономическую жизнь местного общества, что могла так или иначе задавить любого его члена. Почти все жители Форт-Фаррелла, если не сами, то через родственников, зависели от Маттерсона, поэтому прямых ответов на мои неудобные вопросы они старались избегать.

Реакция на имя Джона Трэнавана была более определенной. Люди, казалось, сами удивлялись тому, что забыли его: "Не знаю, почему, но уже много лет я не вспоминал старого Джона". Я-то знал, почему. Когда единственное средство массовой информации в городе молчит по этому поводу, словно набрав в рот воды, когда письма к редактору о погибшем не печатают, когда всесильная в городе персона не поощряет всякие разговоры о нем, особой охоты вспоминать его не возникает. Живые погружаются в суету будней, а мертвые уходят в забвение.

Одно время поговаривали об открытии памятника Джону Трэнавану напротив статуи лейтенанта Фаррелла.

"Не знаю, почему, но идея как-то заглохла. Может, денег на это не оказалось. Хотя, черт возьми, Джон Трэнаван буквально накачал этот город деньгами, будьте уверены. Вы думаете, людям стало стыдно за себя? Ничего подобного. Они просто забыли все то, что он сделал для Форт-Фаррелла".

Мне надоело слушать этот припев: "Не знаю, почему". Самое печальное состояло в том, что они действительно не знали, не знали, что Булл Маттерсон вычеркнул имя Трэнавана из их жизни. В отношении контроля над умами людей он превзошел Гитлера и Сталина, и я не уставал поражаться его настойчивости, хотя причин ее все же никак понять не мог.

– Где похоронены Трэнаваны? – спросил я у Мака.

– Эдмонтон, – ответил он коротко. – Так решил Булл.

Значит, Трэнаваны даже были лишены возможности покоиться в городе, который они создали.

После энергичного зондирования тайны Трэнаванов я решил предоставить Форт-Фарреллу день отдыха. Если всего-навсего два разговора задели Булла Маттерсона, то, продолжая свои усилия в этом направлении, я уж наверняка приведу его в ярость. Исходя из психологических соображений, мне полезно было исчезнуть, пусть он поищет меня и действительно дойдет до точки кипения. Поэтому и к плотине ехать мне пока не имело смысла, и я решил отправиться к дому Клэр Трэнаван. Почему я так решил, не знаю. Во всяком случае, для того, чтобы скрыться с глаз Маттерсона, это место было не хуже других. Кроме того, там я мог бы без помех предаться размышлениям, а также немного поудить рыбу.

Туда вели сто двадцать миль разбитой и ухабистой дороги, окольный путь вокруг владений Маттерсона, и, когда я добрался до дома, все тело мое ныло.

Дом показался мне больше, чем я его помнил: длинное низкое строение, крытое лемехом из красного кедра. Поодаль виднелся небольшой домик, попроще, из серой трубы которого вился дымок. В двери показался человек с коротким ружьем. Он прислонил его к стене и посмотрел в мою сторону.

– Мистер Вейстренд? – спросил я.

– Да.

– У меня есть к вам письмо от Мак Дугалла из Форт-Фаррелла.

Мак Дугалл настоял на том, чтобы я взял с собой письмо к отцу Джимми, потому что его преданность Клэр Трэнаван была абсолютной, а отношение к Бобу Бойду скорее всего плохим.

"Ты приложил его сына и оскорбил Клэр, вернее, он так думает, – сказал Мак, – лучше, если я разъясню ему суть дела. Я дам тебе письмо".

Вейстренд оказался человеком лет пятидесяти, с лицом, изрезанным морщинами и коричневым, как орех. Он читал письмо медленно, шевеля губами, затем окинул меня взглядом своих голубых глаз и стал читать его вновь, столь же внимательно. Закончив, он сказал немного неуверенно:

– Старина Мак говорит, что ты парень в порядке.

Я перевел дыхание.

– Не знаю, не мне судить об этом. Но я ему доверяю. А вы?

Вейстренд нехотя улыбнулся.

– Думаю, что да. Чем я могу быть для вас полезным?

– Ничего особенного не надо. Место, где я смог бы разбить лагерь, и буду вам обязан, если пожертвуете мне рыбешку из ручья.

– Форель вас ждет, а разбивать лагерь не надо, здесь есть лишняя кровать. Можете спать на ней, если хотите. Моего сына сейчас здесь нет. – Его глаза встретились с моими.

– Спасибо, мистер Вейстренд. Вы очень добры.

Идти на рыбалку мне все же не пришлось, потому что Вейстренд приготовил вкусный гуляш и пригласил меня. Он был медлителен, молчалив, мысль его работала на первой передаче, но это не значило, что он был глуп, просто, чтобы прийти к решению, ему требовалось немного больше времени, вот и все.

После еды я попытался разговорить его.

– Вы давно знакомы с мисс Трэнаван?

Он вынул изо рта трубку и выпустил клубы голубого дыма.

– Прилично.

Я ничего не сказал и сидел, ожидая, что колеса постепенно раскрутятся. Он задумчиво курил в течение нескольких минут, затем произнес:

– Я был со стариком.

– С Джоном Трэнаваном?

Он кивнул.

– Я начал работать у него сразу после школы, сосунком. И с тех пор так и остался.

– Говорят, он был хороший человек.

– Да, наверное, лучше всех.

Он стал рассматривать тлеющие угольки в своей трубке.

Я сказал:

– Ужасно, что произошла эта катастрофа.

– Катастрофа?

– Ну да, автомобильная.

Опять последовало долгое молчание, прежде чем он вновь вынул трубку изо рта.

– Да, некоторые, кажется, называют это автомобильной катастрофой.

Я затаил дыхание.

– А вы?

– Мистер Трэнаван был хороший водитель, – сказал он. – Он бы не стал гнать машину по обледеневшей дороге.

– Неизвестно, он ли вел машину. Может, за рулем была жена. Или сын.

– Не на этой машине, – сказал Вейстренд убежденно. – Это был новый "кадиллак", всего двухнедельный. Мистер Трэнаван никому бы не позволил вести его.

– Что же случилось, как вы думаете?

– Тогда много странных вещей происходило, – сказал он загадочно.

– Например?

Он выбил трубку о каблук.

– Вы задаете много вопросов, Бойд. Почему я должен на них отвечать? Правда, старина Мак просил меня об этом, но вы мне не очень-то нравитесь. И вот что я хочу знать наверняка: не собираетесь ли вы предпринять что-нибудь против мисс Трэнаван?

Я посмотрел ему в глаза.

– Нет, мистер Вейстренд, не собираюсь.

Он еще некоторое время задержал свой взгляд на мне, затем сделал рукой широкий жест.

– Все земли, тут сотни тысяч акров, принадлежат Буллу Маттерсону, кроме вот этой части, которую Джон оставил мисс Трэнаван. Булл получил почти все, что построил Джон, – лесопилки, целлюлозные фабрики. Не кажется ли вам, что катастрофа произошла очень вовремя?

Я почувствовал досаду. Все, что Вейстренд мог сказать, было, кажется, просто подозрением, таким же, какое преследовало Мака и меня. Я спросил:

– А есть ли у вас свидетельства того, что это не было катастрофой? Хоть какие-нибудь?

Он тяжело мотнул головой.

– Нет.

– А что Клэр... мисс Трэнаван думала обо всем этом? Я имею в виду, не тогда, когда это случилось, а позже.

– Я не говорил с ней об этом. И она мне ничего не говорила.

Он выбил трубку и положил ее на выступ над камином.

– Я пошел спать, – сказал он резко.

Я еще посидел немного, вновь и вновь обдумывая ситуацию, затем тоже пошел спать в комнату Джимми Вейстренда. Она была почти голой, какой-то унылой, как номер в гостинице. Кроме кровати, в ней находились умывальник, шкаф и несколько пустых полок. Складывалось такое впечатление, что Джимми съезжал отсюда навсегда и поэтому ничего здесь не оставил. Мне стало жаль старого Вейстренда.

На другой день я немного порыбачил, затем стал колоть дрова. На звук топора вышел Вейстренд и наблюдал за мной. Мне стало жарко, и я снял рубашку. Вейстренд смотрел некоторое время, как я работаю, и сказал:

– Вы – сильный человек, но тратите свою силу зря. Так топором не размахивают.

– А вы знаете, как надо?

– Конечно. Дайте-ка его мне.

Он встал перед чуркой и как-то небрежно опустил топор. Отлетело полено, затем еще и еще.

– Видите? – спросил он. – Тут дело в работе кисти. – Он показал медленно. – Попробуйте так.

Я последовал его совету, вначале неумело, но постепенно осваиваясь. Действительно, дело пошло лучше.

– А вы – опытный человек, – сказал я.

– Я работал лесорубом у мистера Трэнавана. А потом меня придавило бревном, я повредил спину. – Он улыбнулся. – Поэтому предоставляю вам право продолжать работу. Моей спине это вредно.

Я поколол еще немного и спросил его:

– Вы имеете представление о стоимости древесины?

– Кое-какое имею. Я был главой участка, кое-что знаю.

– Маттерсон очищает от леса эту часть Кинокси, – сказал я. – Он берет все, не только позволенный лесничеством процент. Как вы считаете, какова стоимость древесины с квадратной мили?

Он подумал и сказал:

– Не намного меньше семисот тысяч долларов.

– Вам не кажется, что мисс Трэнаван должна что-то предпринять на своей территории? Она много потеряет, если все эти деревья будут затоплены.

Он кивнул головой.

– Да, здесь ведь не рубили со времени Джона Трэнавана. Деревья выросли, здесь много спелого леса, который уже пора бы рубить. Думаю, что здесь можно получить миллион долларов с квадратной мили.

Я присвистнул. Выходит, я недооценил ее потери. Пять миллионов долларов, громадная сумма.

– А вы говорили с ней об этом?

– Она давно сюда не приезжала. А писать я не мастер.

– Может, мне написать ей? – предложил я. – На какой адрес?

Вейстренд заколебался.

– Напишите на банк в Ванкувере. Ей передадут.

Я пробыл со старым Вейстрендом до полудня, нарубил ему чертову гору дров, с каждым ударом топора проклиная Джимми. Этот молодой щенок не имел права оставлять отца одного, тем более с больной спиной.

Когда я уезжал, Вейстренд сказал:

– Если увидите моего парня, передайте ему, что он может вернуться сюда в любое время.

Я не сказал ему, что уже встречался с ним.

– Передам, я его обязательно увижу.

– Вы тогда правильно поставили его на место, – сказал Вейстренд. – Сначала я так не думал, а потом, после разговора с мисс Трэнаван, понял, что он это заслужил. – Он протянул руку. – Я не в обиде, все в порядке, мистер Бойд.

– Все в порядке, – сказал я, и мы обменялись рукопожатием. Я сел в "лэндровер", включил зажигание и поехал вниз по тряской дороге. Он смотрел мне вслед – одинокая, печальная, быстро уменьшавшаяся фигурка.

Я довольно быстро проделал обратный путь, но когда оказался на дороге, ведущей к домику Мак Дугалла, стемнело. Неожиданно передо мной возник автомобиль, стоявший на дороге. Он увяз в грязи в одном из узких мест, и мой "лэндровер" с трудом протиснулся мимо него. Это был дивный, похожий на сон, "линкольн-континентал", размером с боевой фрегат, автомобиль, совершенно не подходящий для подобных дорог. Он был слишком длинный и, вероятно, все время скреб дорогу своей кормой. На крыше салона свободно могла разместиться вертолетная площадка.

Подъезжая к дому, я увидел, что в нем горит свет. Машины Мака поблизости не оказалось. Я заглушил мотор и тихо вышел. Будучи человеком осторожным и не зная, что произошло в мое отсутствие, я счел за лучшее сначала посмотреть, кто этот неожиданный гость. Подкравшись к окну, я заглянул внутрь.

Перед камином сидела женщина и спокойно читала книгу. Женщина, которую я никогда раньше не видел.

1

Я толкнул дверь, и женщина повернулась ко мне.

– Мистер Бойд?

Я смотрел на нее. Для Форт-Фаррелла она выглядела так же нелепо, как появившаяся бы здесь манекенщица с обложки журнала мод. Она была высокой и тощей, что, кажется, сейчас модно, Бог знает почему. Можно было подумать, что она питается салатом и черным хлебом без масла. Бифштекс с картошкой, без сомнения, нанес бы сокрушительный удар по ее пищеварению. Вся, с головы до ног, она была отражением мира, который добрые люди Форт-Фаррелла знали очень мало. Этому миру, беспокойному миру стиляг шестидесятых годов, принадлежали и прямые длинные волосы, и мини-юбка, и вычурные лакированные ботинки. Я не особенный любитель всего этого, но, наверное, я старомоден. Во всяком случае, работа "под девочку" совершенно не шла этой женщине, которой, видимо, было за тридцать.

– Да, я Бойд, – сказал я.

Она встала.

– Я – миссис Эдертон. Простите, что ворвалась к вам без предупреждения, но здесь так принято.

По выговору она могла быть канадкой, подражающей английскому стилю. Я сказал:

– Чем могу быть полезен, миссис Эдертон?

– О, не вы мне, а я вам. Я услышала, что вы находитесь здесь, и просто заехала навестить, так, по-соседски, знаете ли. – Она выглядела столь же "по-соседски", как Бриджит Бардо.

– Спасибо, что побеспокоились, миссис Эдертон, – сказал я. – Но я не думаю, что в этом есть необходимость. Я уже большой мальчик.

Она оглядела меня.

– Да, действительно, – произнесла она с восхищением, – вы такой большой.

Я обратил внимание на то, что она успела попользоваться виски Мака.

– Выпейте еще, – сказал я иронически.

– Благодарю, пожалуй, выпью, – согласилась она.

Я начал понимать, что избавиться от нее будет нелегкой задачей. И правда, что можно сделать с женщиной, которую ничем не проймешь? Остается только вышвырнуть ее на улицу к чертям собачьим, но это не в моем стиле. Я сказал:

– А я, пожалуй, не буду.

– Как хотите, – ответила она спокойно и щедро плеснула себе "Айлейского тумана", напитка, столь ревниво оберегавшегося Маком. – Долго пробудете в Форт-Фаррелле, мистер Бойд?

– А почему это вас интересует?

– О, вы знаете, я так радуюсь каждому новому человеку в этом болоте. Не знаю, чего я застряла здесь, просто не знаю.

Я сказал осторожно:

– А мистер Эдертон работает в Форт-Фаррелле?

Она засмеялась:

– Нет никакого мистера Эдертона. Больше нет.

– Извините.

– Ничего, мой дорогой. Нет, он не умер, мы развелись.

Она закинула ногу на ногу и предоставила мне лицезреть изрядную порцию ее бедра – мини-юбка скрывает не много. Но для меня женское колено – анатомическое сочленение, а не предмет вожделения, так что она зря теряла время.

– Для кого вы работаете? – спросила она.

– Я – свободный геолог, – ответил я.

– О, Боже, человек науки. Не говорите мне о ней, я в ней абсолютно ничего не понимаю.

Я все никак не мог взять в толк, что этой "соседке" от меня нужно. Домик Мака расположен вдалеке от наезженных дорог, и только очень добрый самаритянин заехал бы в эту глушь, дабы дать утешение и милость, особенно если это связано с риском утопить в грязи "линкольн-континенталя".

Она спросила:

– А что вы ищете, уран?

– Все, что ценно.

Интересно, почему она наговорила об уране? В моем мозгу прозвенел предупредительный звонок.

– А мне говорили, что земля здесь исследована вдоль и поперек, вдруг вы работаете здесь впустую? – Она вдруг заливисто засмеялась и одарила меня сверкающей улыбкой. – Впрочем, где мне знать обо всем этом, я просто слышала всякие разговоры.

Я обаятельно улыбнулся ей в ответ.

– Знаете, миссис Эдертон, я предпочитаю во всем убедиться сам. Я ведь не новичок в этом деле.

Тут она посмотрела на меня невероятно кротким, застенчивым взглядом.

– Я нисколько в этом не сомневаюсь. – И сделала глоток на треть стакана. – А вы интересуетесь историей, мистер Бойд?

К такому повороту я был не готов и смотрел на нее некоторое время непонимающим взглядом.

– Какой историей? Я вообще как-то об этом не думал.

Она поболтала виски в стакане.

– Знаете, в Форт-Фаррелле надо чем-то заниматься, а то с ума сойти можно. Я вот хочу вступить в Форт-Фарреллское историческое общество, его председатель миссис Давенант, знакомы с ней?

– Нет. – Я не мог понять, к чему все эти разговоры. Во всяком случае, миссис Эдертон такой же историк, как я – хвостатый лемур.

– Вы знаете, я вообще-то очень застенчивый человек. Вы, наверное, об этом не подозреваете, – сказала она. И была права: мне такое и в голову не могло прийти. – Мне как-то неловко вступать в это общество одной. То есть быть новичком среди опытных людей. Вот если кто-нибудь вступил бы вместе со мной, для поддержки, тогда другое дело.

– Вы хотите, чтобы я вступил в историческое общество?

– Говорят, что у Форт-Фаррелла очень интересная история. Вы знаете, что он был основан лейтенантом Фарреллом в... ну, неважно. А помогал ему некто Джон Трэнаван, и семья Трэнаванов фактически создала этот город.

– Неужели? – сказал я сдержанно.

– Жаль Трэнаванов, – посетовала она как бы между прочим. – Вся семья погибла не так давно. Не правда ли, ужасно, что семья, построившая целый город, вот так исчезла?

Снова предупредительный звонок зазвенел в моем мозгу, на этот раз оглушительно громко. Миссис Эдертон оказалась первым человеком, который поднял тему Трэнаванов по собственной воле; всех других надо было наводить на нее. Я вспомнил все, что она говорила ранее, и решил, что она старалась расколоть меня, хотя и не очень искусно. Она подняла и другую тему – урана, а ведь именно я внушил парням у плотины, что я ищу уран.

Я сказал:

– Но ведь вся семья не исчезла. Ведь есть еще некая мисс Клэр Трэнаван?

Она как-то сникла.

– Да, кажется, есть, – сказала она коротко. – Но я слышала, что она не настоящая Трэнаван.

– А вы знали Трэнаванов? – спросил я.

– О да, – сказала она поспешно, слишком поспешно. – Я знала Джона Трэнавана очень хорошо.

Я решил разочаровать ее и встал.

– Сожалею, миссис Эдертон. Я не очень интересуюсь местной историей. Я – инженер, и история – не моя область. Конечно, если б я решил остаться в вашем городе – тогда другое дело, наверное, у меня и возник бы интерес. Но я кочевник, миссис Эдертон, я, знаете ли, постоянно в движении.

Она посмотрела на меня нерешительно.

– Значит, вы в Форт-Фаррелле ненадолго?

– Это зависит от того, что я найду, – сказал я, – судя по вашим словам, я вряд ли могу надеяться на успех. Что ж, спасибо за информацию, хоть и негативную.

Она казалась растерянной.

– Вы не вступите в историческое общество? – промолвила она тихо. – Вас не интересуют ни лейтенант Фаррелл, ни Трэнаваны, ни... ээ... другие, кто создал этот город?

– А почему они должны меня интересовать? – спросил я с удивлением.

Она встала.

– Ну да, я понимаю. Мне не надо было задавать этот вопрос. Хорошо, мистер Бойд. Если вам что-нибудь понадобится, скажите мне, я помогу.

– И где же мне найти вас? – спросил я с иронией.

– Э... э... э... портье в Доме Маттерсона всегда знает, как связаться со мной.

– Я безусловно буду рассчитывать на вашу помощь, – сказал я и взял меховое пальто, переброшенное через спинку стула. Когда я подавал его ей, мне в глаза бросилось письмо, стоявшее на камине. Оно было адресовано мне. Я вскрыл его и прочел всего лишь одну строчку от Мак Дугалла: "Приезжай ко мне на квартиру как можно быстрее. Мак".

Я сказал:

– Вам понадобится помощь, чтобы вывести ваш автомобиль на дорогу. Я возьму свой грузовик и подтолкну вас.

Она сказала:

– Кажется, вы поможете мне больше, чем я вам, мистер Бойд. – Она покачалась на высоких каблуках и на мгновение прижалась ко мне. Я растянул рот в улыбке:

– О, чисто по-соседски, миссис Эдертон, чисто по-соседски.

2

Я остановился у темной редакции "Летописца" и увидел свет наверху, в квартире Мака. Меня ожидал невероятный сюрприз. На стуле лицом к двери сидела Клэр Трэнаван. Вся комната была завалена вещами, выброшенными из ящиков и комодов. Мак Дугалл стоял посредине комнаты, держа в руках стопку рубашек. Клэр взглянула на меня равнодушно:

– Привет, Бойд.

Я улыбнулся ей.

– С возвращением, Трэнаван. – Я удивился, насколько я рад видеть ее.

– Мак говорит, что я должна перед тобой извиниться.

Я нахмурился.

– Не знаю, за что ты должна передо мной извиняться.

– Я тут крепко поминала тебя, когда ты уехал из Форт-Фаррелла. Сейчас я знаю, что это было несправедливо, что Говард Маттерсон и Джимми Вейстренд состряпали против тебя мерзкую историю. Извини.

Я пожал плечами.

– Неважно. Извини, что так получилось.

Она натянуто улыбнулась.

– Ты имеешь в виду мою репутацию? У меня скверная репутация в Форт-Фаррелле. Здесь я чудачка, которая ездит за границу, выкапывает из земли посуду и предпочитает якшаться с грязными арабами, а не с добрыми христианами.

Я посмотрел на разбросанные но полу вещи.

– А что здесь происходит?

– Меня выперли, – сказал Мак Дугалл буднично. – Джимми рассчитал меня сегодня днем и велел выкатываться из квартиры до утра. Я бы хотел использовать твой "лэндровер".

– Разумеется. Сожалею, Мак, – сказал я.

– А я нет, – ответил он. – Ты, наверное, куснул-таки старого Булла за нежное место.

Я взглянул на Клэр.

– Что заставило тебя вернуться? Я собирался писать тебе.

На ее лице появилась улыбка мальчишки-сорванца.

– Помнишь историю, которую ты рассказывал мне? Ну, о человеке, который послал телеграмму десятку друзей: "Вылетай, все обнаружилось". – Она кивнула головой в сторону Мак Дугалла и сунула руку в карман своей твидовой юбки. – Некий псевдошотландец по имени Хэмиш Мак Дугалл тоже способен сочинять загадочные телеграммы. – Она развернула бумажку и прочла: – "Если тебе дорог душевный покой, прилетай быстро". Какова приманка?

– Ты отреагировала быстро. Но я тут ни при чем.

– Я знаю. Мак мне сказал. Я была в Лондоне, кое-чем занималась в Британском музее. Мак знал, где найти меня. Я вылетела первым же рейсом. – Она махнула рукой. – Садись, Боб. Нам надо серьезно поговорить.

Пока я подвигал к себе стул, Мак сказал:

– Я ей поведал обо всем, сынок!

– Обо всем?

Он кивнул.

– Она должна знать. У нее есть право знать. Джон Трэнаван был ее самым близким родственником, а ты находился в "кадиллаке", когда он погиб.

Я был раздосадован. Ведь я рассказал ему о своей жизни по секрету и не хотел, чтобы эта история распространялась дальше. Она была не из тех, которую всякий правильно поймет. Клэр наблюдала за выражением моего лица.

– Не беспокойся, – сказала она. – Дальше это не пойдет. Я ясно сказала об этом Маку. Ладно. Прежде всего, о чем ты собирался написать мне?

– О лесе на твоей земле в долине Кинокси. Ты знаешь, сколько он стоит?

– Я об этом не особенно думала, – призналась она. – Меня не интересует лес как древесина. Все, что я знаю, – это что Маттерсон не заработает на ней ни цента.

Я сказал:

– Я разговаривал с твоим мистером Вейстрендом. Я сделал прикидку, и он согласился с ней, вернее, поправил меня. Если эти деревья уйдут под воду, ты потеряешь пять миллионов долларов.

Ее глаза расширились.

– Пять миллионов долларов?! – выдохнула она. – Нет, это невозможно.

– А что тут невозможного? – вмешался Мак. – Валить-то надо все, до единого дерева. Боб прав.

Розовые пятна выступили у нее на щеках.

– Ну и скупердяй, ну и сукин сын! – воскликнула она горячо.

– Кто?

– Доннер. Он предложил мне двести тысяч долларов за право рубить лес на моей территории. Я предложила ему пойти и утопиться в озере Маттерсона, когда оно будет достаточно глубоким.

Я взглянул на Мака. Тот повел плечами.

– Вот тебе Доннер, – сказал он.

– Подожди, – обратился я к Клэр. – А он не набавлял цену?

– Нет, у него не осталось времени на это. Я вышвырнула его вон.

– Маттерсон постарается не допустить, чтобы этот лес утонул, – сказал я. – Он попытается выжать из него деньги. Держу пари, что скоро он сделает еще одно предложение. Клэр, меньше четырех миллионов не бери, он и так имеет крупный доход.

– Не знаю, что делать, – ответила она. – Я не хочу класть деньги в карман Маттерсона.

– Не будь такой совестливой. Выстави его на столько, на сколько возможно, а потом подумай, как с помощью этих денег его пригвоздить. Всякий, кто не любит Маттерсона, распоряжаясь миллионами, найдет способ нанести ему немалый ущерб. Если ты считаешь, что эти деньги запачканы, не храни их.

Она засмеялась.

– Ты оригинально рассуждаешь, Боб.

Тут неожиданная мысль пришла мне в голову.

– Знает ли кто-нибудь из вас некую миссис Эдертон? – спросил я.

Брови Мака поползли вверх, как две гусеницы, пока не добрались до шевелюры.

– Люси Эдертон! Где, черт возьми, ты ее видел?

– У вас в доме.

Мак лишился дара речи и некоторое время клокотал, как индюк. Я взглянул на Клэр. Она сказала:

– Люси Эдертон – сестра Говарда. Она – Маттерсон.

Озарение не столько находит на человека, сколько ударяет в него, как молния.

– Теперь понятно, что за игру она вела. Она пыталась выяснить, откуда происходит мой интерес к Трэнаванам. Но не преуспела в этом.

Я рассказал им о моей встрече, и, когда я кончил, Мак заметил:

– Эти Маттерсоны хитры. Они знали, что меня в доме не будет, что я съезжаю с квартиры, а ты о Люси и представления не имеешь. Старый Булл послал ее на разведку.

– Расскажите о ней побольше.

– Ну что, сейчас она пока без мужа, – сказал Мак. – Эдертон был ее вторым мужем, кажется. Она развелась с ним около полугода тому назад. Удивительно, что она оказалась здесь. Обычное ее занятие – вращаться в обществе где-нибудь в Нью-Йорке, на Майами или в Лас-Вегасе. Я слышал, что она нимфоманка.

– Она – ведьма, пожирающая мужчин, – сказала Клэр спокойным, ровным голосом.

– Теперь мы точно знаем, что Булл обеспокоен, – сказал Мак удовлетворенно. – Любопытно, что его не заботит, знаем ли мы об этом. Он мог бы догадаться, что ты спросишь у меня об этой Эдертон.

– Мы поразмыслим над этим позже, – сказал я. – Сейчас надо собрать все это барахло и отвезти в дом.

– Поедем с нами, Клэр, – предложил Мак. – Ты разместишься на кровати Боба, а молодой парень может переночевать и в лесу.

Клэр ткнула меня пальцем в грудь, и я понял, что она как-то по-своему истолковала выражение моего лица.

– Я сама позабочусь о своей репутации, Бойд. Неужели ты думаешь, что я буду останавливаться у Маттерсона в гостинице?

3

Я резко сменил передачу – мы подъезжали к домику Мака. Вдруг впереди послышалось шуршание листьев и топот, что-то тяжело двигалось, удаляясь.

– Интересно, – произнес Мак озадаченно. – Сюда олени обычно не заходят.

Свет фар скользнул по стене дома, и я увидел какую-то фигуру, бросившуюся в укрытие.

– Какой это, к черту, олень? – сказал я и, выпрыгнув из автомобиля, побежал следом. Раздался звон стекла, выбитого изнутри дома. Я приостановился, развернулся и метнулся в дверной проем. Вдруг на меня кто-то налетел с кулаками. Но справиться с человеком моей комплекции не так-то легко, и я затолкал его назад просто за счет своей массы. Он скрылся во тьме дома, а я сунул руку в карман за спичками. Но тут мне в нос ударил густой удушливый запах керосина. Я понял, что дом буквально пропитан им и зажечь в нем спичку все равно что закурить в пороховом погребе.

В темноте кто-то пошевелился, а затем я услышал шаги Мака, подходившего к двери.

– Не приближайся, Мак! – закричал я.

Глаза мои начали привыкать к темноте, и я различил полоску окна на противоположной стене. Присев на корточки, я медленно обвел взглядом комнату. И вот полоска на мгновение затемнилась – кто-то двигался слева направо, чтобы незаметно добраться до двери. Я нырнул туда, где, как мне казалось, должны были быть его ноги. Он упал на меня, и резкая боль пронзила мое плечо. Мне пришлось ослабить хватку, и, не успев откатиться в сторону, я получил удар ногой в лицо. Когда я с трудом, спотыкаясь, добрался до двери, снаружи донесся лишь топот убегавшего. Я увидел Клэр, склонившуюся над распростертой фигурой.

Это был Мак. Когда я подошел, он, шатаясь, поднялся на ноги, схватившись за живот.

– Что случилось? Как вы?

– Он... долбанул... меня, – еле-еле выговорил Мак, – вышиб из меня дух.

– Ничего, не волнуйтесь, – сказал я.

– Давай поможем ему добраться до дома, – предложила Клэр.

– Туда нельзя, – сказал я резко. – Дом в любую минуту может взорваться, как бомба. Достань фонарь, там, в "лэндровере".

Она отошла, а я отвел Мака в сторону и усадил на пень. Он тяжело дышал, как старая паровая машина, и я выругался на чем свет стоит. Вернулась Клэр и направила на меня луч света.

– Боже! Что у тебя с лицом? – воскликнула она.

– На него наступили. Дай мне фонарь.

Я вошел в дом и осмотрел его. Керосинная вонь чуть не вывернула меня наизнанку. Да это и понятно. Все внутри было вверх дном: одеяла и простыни сорваны с кроватей, матрасы вспороты ножом, и все это свалено в кучу посредине комнаты и щедро полито керосином. Потрачено было галлонов пять, так что и на полу разлилась керосиновая лужа.

Я взял фонарь-жужжалку, несколько банок консервов из кладовки и вышел.

– Придется ночевать на улице, – сказал я. – Домом нельзя пользоваться, пока не приведем его в порядок. К счастью, я не распаковал еще мой чемодан, там найдутся простыни.

Маку тем временем стало лучше, он стал дышать более свободно. Он спросил:

– А что там в доме?

Я рассказал ему, и он начал изрыгать ругательства, пока не вспомнил, что рядом находится Клэр.

– Извиняюсь, – пробормотал он. – Меня понесло.

Она засмеялась.

– Я не слышала, чтобы так выражались, с тех пор как умер дядя Джон. Боб, как ты думаешь, кто это все сделал?

– Не знаю. Лиц я не разглядел. Но Маттерсон действует быстро. Миссис Эдертон доложила, и он сразу отреагировал.

– Надо заявить в полицию, – сказала она.

Мак хмыкнул.

– Много это даст, – сказал Мак язвительно. – Мы не видели никого, и нет никаких данных о том, что тут замешаны Маттерсоны. В любом случае я не представляю себе полицейских, ведущих расследование против Булла Маттерсона, он слишком крупная рыба, чтобы сержант Гиббонс ловил его на удочку.

– Вы хотите сказать, что этот Гиббонс подкуплен, как и все другие?

– Я ничего не хочу сказать, – ответил Мак. – Гиббонс хороший парень, но прежде чем он даже заговорит с Маттерсоном, ему нужны твердые доказательства, а что мы имеем? Ничего существенного.

Я сказал:

– Давайте устроим ночлег, а потом еще обсудим все это. Расположимся подальше от дома.

Мы выбрали полянку в четверти мили от дома, и я занялся костром. Левое плечо болело, и, приложив к нему руку, я увидел кровь. Клэр встревоженно спросила:

– Что это?

– Господи, меня, кажется, пырнули ножом!

4

На следующее утро я оставил Мака и Клэр приводить в порядок дом, а сам отправился в Форт-Фаррелл. Рана в плече была несерьезной, собственно, это оказался порез, который Клэр забинтовала без особого труда. Плечо ныло и затекло, но поскольку кровь удалось унять, это меня не беспокоило. Мак спросил:

– Куда ты собираешься?

– Нанести визит, – ответил я коротко.

– Не лезь на рожон, слышишь!

– Никаких происшествий не будет, – пообещал я.

Карбюратор затарахтел, поэтому я оставил "лэндровер" у Клэри Саммерскилла и двинулся по улице до полицейского участка, где тут же узнал, что сержанта Гиббонса нет на месте. В этом не было ничего удивительного – у сержанта полиции провинциального округа большая паства, а округ Гиббонса гораздо больше остальных.

Констебль выслушал все, что я рассказал, и, когда я сообщил ему о ножевой ране, он нахмурился.

– А вы не опознали этих людей?

Я покачал головой.

– Нет, было слишком темно.

– А у вас или мистера Мак Дугалла есть враги?

Я сказал осторожно:

– Не исключено, что эти люди могут оказаться на службе у Маттерсона.

Лицо констебля как-то закрылось, словно опустилась штора. Он сказал:

– Ну, так можно сказать о половине населения Форт-Фаррелла. Ладно, мистер Бойд, я займусь этим делом. Буду благодарен, если вы, ради соблюдения формы, изложите все на бумаге.

– Я пришлю вам заявление, – сказал я устало. Я понял, что без твердых доказательств мне здесь делать нечего. – Когда возвращается сержант Гиббонс?

– Через пару дней. Я прослежу за тем, чтобы ему доложили об этом.

"Могу поспорить, что проследишь", – подумал я с горечью, конечно, констебль будет только рад сплавить это дельце сержанту. Сержант прочтет мое заявление, понюхает носом воздух, ничего не найдет и все это дело прикроет. В данном случае его и винить будет не в чем.

Я вышел из полицейского участка, пересек улицу и подошел к Дому Маттерсона. Первым человеком, которого я увидел в фойе, оказалась миссис Эдертон.

– Привет, – сказала она весело. – Куда идете?

Я глянул ей прямо в глаза.

– Иду потрошить вашего брата.

Она залилась своим неестественным смехом.

– Знаете, я бы этого вам не советовала. У него теперь телохранитель. Вы к нему и близко не подойдете. – Она посмотрела на меня оценивающе. – Значит, старый шотландец вам что-то говорил обо мне?

– Ничего в вашу пользу.

– Нет, правда, я бы на вашем месте не пошла к Говарду, – проговорила она, когда я двинулся к лифту. – Неужели вам хочется лететь с восьмого этажа? Кроме того, вас хочет видеть старик. Поэтому я здесь, я вас ждала.

– Булл Маттерсон хочет меня видеть?

– Именно. Он послал меня за вами.

– Если он хочет меня видеть, я ведь часто бываю в городе, – сказал я. – Он найдет меня, когда ему нужно.

– Разве так можно относиться к старому человеку? – сказала она – Моему отцу семьдесят семь, мистер Бойд. Он почти не вылезает из дому.

Я потер подбородок.

– А зачем ему, а? За него все делают другие люди. Хорошо, миссис Эдертон. Я готов повидаться с ним.

Она сладко улыбнулась:

– Ну вот, я знала, что вы поступите правильно. Мой автомобиль на улице.

Мы забрались в "континентал" и выехали из города в южном направлении. Сначала я думал, что мы направляемся к Лейксайду, форт-фарреллскому варианту пригорода с домами высшего класса. Там жили все крупные чиновники Корпорации Маттерсона. Но мы миновали его и проследовали дальше на юг. Тогда мне пришло в голову, что ведь Булл Маттерсон не крупный чиновник и он не причисляет себя к высшему разряду. Он царь и построил себе приличествующий своему сану дворец.

По пути миссис Эдертон почти все время молчала, потому что я довольно грубо осадил ее. У меня не было настроения слушать ее болтовню, и я дал ей это понять. Ее это, по-видимому, не задело. Она курила сигарету за сигаретой и вела машину одной рукой.

Дворец Маттерсона оказался типичным французским замком, по размеру больше, чем дворец Фронтенак в Квебеке. Я понял, увидев дом, что собой представляет Маттерсон. Это был экземпляр, подобные которому, как мне казалось, вымерли еще в девятнадцатом веке: барон-грабитель, готовый совершить налет на железную дорогу или корпорацию, а затем использовать добытые деньги, чтобы награбить сокровищ в Европе. Просто удивительно, что такие люди еще существуют в середине двадцатого века, но эта порода на редкость крепкая.

Мы вошли в холл, просторный, как средних размеров футбольное поле, обставленный рыцарскими доспехами и прочим антиквариатом. А может, это были и подделки под старину, не знаю. Впрочем, какое это имеет значение! Важно, что обстановка отражает характер Маттерсона. Мы миновали громадную лестничную клетку и подошли к двери лифта, незаметно расположенной в углу. Кабина была тесной, и миссис Эдертон не упустила случая поприставать ко мне во время подъема. Она крепко прижалась ко мне и произнесла с упреком:

– Вы не слишком добры ко мне, мистер Бойд.

– Я вообще не очень общаюсь с гремучими змеями, – ответил я.

Она дала мне пощечину, а я дал ей сдачи. Я, конечно, согласен с понятиями о слабом поле при условии, что он действительно слабый. Нельзя же быть и слабым, и наглым одновременно, не правда ли? Я ударил ее не сильно, но это оказалось для нее настолько неожиданно, что она в ужасе уставилась на меня. В своем окружении она привыкла раздавать мужчинам пощечины направо и налево, а тут какой-то невежа не оценил ее по достоинству.

Дверь лифта бесшумно открылась. Она выбежала и, показывая рукой в конец коридора, придушенным голосом произнесла:

– Туда, черт бы тебя побрал! – И поспешила в противоположном направлении.

Дверь вела в кабинет, обрамленный шкафами с книгами, тихий, как усыпальница. Должно быть, немало благородных коров пошло под нож ради того, чтобы переплести все эти книги. Светло-коричневая кожа тускло поблескивала – то ли от того, что их много читали, то ли от забот какого-нибудь лакея, начищавшего их время от времени заодно с хозяйскими ботинками. На противоположной стене кабинета находились высокие, от пола до потолка, окна. Перед окнами стоял большой стол, покрытый зеленой кожей с золотым тиснением.

За столом сидел человек – Булл Маттерсон.

Я знал, что он на пять лет старше Мак Дугалла, но выглядел он на пять лет моложе – бодрый старик с подстриженными усами такого же металлического оттенка, как волосы на голове. Он был крупный, плотный, широкоплечий, все еще мускулистый. Я понял, что он до сих пор занимается спортом. Единственное, что выдавало возраст, – это коричневые пятна на руках и несколько отрешенный взгляд голубых глаз.

Он жестом пригласил меня садиться.

– Садитесь, мистер Бойд. – Голос у него оказался резким, твердым, начальственным.

Я посмотрел на низкое кресло, улыбнулся и остался стоять Старик явно намеревался использовать психологические трюки. Его голова нетерпеливо дернулась.

– Садитесь, Бойд. Вас ведь так зовут?

– Да, это мое имя, – согласился я. – Но я лучше постою. Я не предвижу продолжительного разговора.

– Как хотите, – сказал он сухо. – Я попросил вас прийти сюда по определенной причине.

– Надеюсь, что причина действительно веская, – сказал я.

Улыбка чуть смягчила его твердые черты.

– Я выразился неудачно, – согласился он, – но не беспокойтесь. Я еще не впал в маразм. Я хочу знать, что вы делаете в Форт-Фаррелле.

– Почему-то все хотят это знать, – вспылил я, – а какое вам до этого дело, мистер Маттерсон?

– А вы не догадываетесь? Некто приходит на мою землю, начинает вести на ней разведку, и вы считаете, мне до этого и дела нет?

– На государственную землю, – уточнил я.

Он раздраженно отмахнулся от моей поправки.

– Что вы здесь делаете, Бойд?

– Стараюсь заработать на жизнь, только и всего.

Он посмотрел на меня задумчиво.

– Шантажировать меня бесполезно, молодой человек. Были люди, посильнее вас, пытались, но я ломал им хребет.

Я поднял брови.

– Шантаж? Я ничего у вас не просил, мистер Маттерсон, и не намерен. При чем тут шантаж? У вас могут быть свои тайны, но я ведь не лезу в ваши дела.

– Почему вы интересуетесь Джоном Трэнаваном? – спросил он прямо.

– А почему вас это интересует?

Он грохнул кулаком по столу так, что тот задрожал.

– Прекрати играть со мной, ты, молокосос!

Я наклонился над столом.

– А кем вы себя считаете, скажите на милость? И кем вы считаете меня? – Он вдруг неожиданно притих. – Я ведь не житель Форт-Фаррелла, которым вы заткнули рот. Вы думаете, я буду стоять в сторонке и смотреть, как вы сжигаете дом старого человека?

Он побагровел.

– Вы что, обвиняете меня в поджоге?

– Давайте будем говорить о покушении на поджог. Попытка не удалась.

Он откинулся в кресле.

– Это чей же дом я собирался поджечь?

– Вы не удовлетворились тем, что выгнали Мак Дугалла с работы, только потому, что он завел дружбу не с тем, с кем нужно, вы...

Он стукнул рукой по столу:

– Когда был этот так называемый поджог?

– Прошлой ночью.

Он нажал на кнопку.

– Пришлите ко мне дочь, – сказал он резко в какой-то невидимый микрофон. – Мистер Бойд, уверяю вас, я не занимаюсь поджогом домов. А если б занимался, они бы сгорали дотла. Не было никаких попыток. Ладно, вернемся к нашему разговору. Так почему вы интересуетесь Джоном Трэнаваном?

Я ответил:

– Возможно, меня интересует семейный круг женщины, на которой я собираюсь жениться. – Я сказал это по внезапному озарению, но потом решил, что получилось не так уж плохо.

Он хмыкнул.

– А, охотник за сокровищами.

Я улыбнулся.

– Если бы я был охотником за сокровищами, то положил бы глаз на вашу дочь. Но чтобы ее переварить, нужен другой желудок.

Я так и не узнал, что бы он сказал на это, потому что как раз в этот момент вошла Люси Эдертон. Маттерсон повернулся и посмотрел на нее.

– Прошлой ночью была совершена попытка поджечь дом Мак Дугалла, – сказал он. – Кто это сделал?

– Почем я знаю, – ответила она раздраженно.

– Не лги мне, Люси, – произнес он скрипучим голосом. – Тебе это никогда не удается.

Она бросила на меня неприязненный взгляд и пожала плечами.

– Я же говорю тебе, не знаю.

– Значит, не знаешь, – сказал Маттерсон. – Ладно. Кто отдал приказ: ты или Говард? Не обращай внимания на то, что здесь Бойд. Говори правду, слышишь?

– Ну, хорошо, я, – выпалила она. – Мне показалось, что это хорошая мысль. Ты же сам хотел, чтобы Бойд уехал отсюда.

Маттерсон глядел на нее с изумлением.

– И ты решила, что ты прогонишь его тем, что сожжешь дом старого Мака? Ну и идиотка ты у меня! Ну и чушь! – Он ткнул пальцем в мою сторону. – Взгляни на этого человека. Он взялся нанести удар по Корпорации Маттерсона и уже дал прикурить Говарду. Неужели ты думаешь, что поджог дома заставит его взять и удалиться?

Она глубоко вздохнула.

– Папа, этот человек ударил меня.

Я улыбнулся.

– Это был ответный удар.

Маттерсон проигнорировал мои слова.

– Для меня ты еще не настолько взрослая, чтобы я не решился выпороть тебя, Люси. Может быть, мне следовало бы сделать это раньше. А теперь убирайся к черту. – Он подождал, пока она подошла к двери. – И запомни: никаких штучек. Я сам справлюсь с этим делом.

Дверь хлопнула. Я сказал:

– Вы, конечно, справитесь с ним законно.

Он посмотрел на меня прищуренными глазами.

– Все, что я делаю, я делаю законно. – Выпустив пар, он успокоился и, доставая из ящика чековую книжку, проговорил:

– Сожалею от том, что произошло с домом Мака. Это не мой стиль. Каков ущерб?

Поскольку я не сторонник излишних церемоний, к тому же деньги возвращались Маку, я сказал:

– Тысяча долларов покроют убытки. – И добавил: – Еще ставлю вопрос о моем "лэндровере".

Он взглянул на меня из-под серых бровей и сказал едко:

– Не пытайтесь вытрясти из меня лишнее. Что там еще?

Я рассказал ему, что случилось на дороге к Кинокси.

– Говард велел Вейстренду потолкать меня, и тот постарался.

– Я, кажется, воспитал идиотов, – проворчал он и, выписав чек, перебросил его мне через стол. Чек был на три тысячи долларов.

Я сказал:

– Вы предупредили вашу дочь. Может, теперь предупредите и сына? Если он будет еще фокусничать, я попорчу ему внешний вид, будьте уверены.

Маттерсон посмотрел на меня оценивающим взглядом.

– Что ж, это вам по силам, а ему поделом. – В голосе его послышалось презрение, и я на мгновение даже почувствовал жалость к нему. Он взял телефонную трубку.

– Соедините меня с кабинетом Говарда.

Он прикрыл микрофон рукой.

– Я это делаю не ради Говарда, Бойд. От вас я избавлюсь все равно, но это будет на законном основании, и вам не удастся отыграться.

В трубке что-то крякнуло.

– Говард! Послушай-ка. Оставь Бойда в покое. Я сам им займусь. Да, он отправится к плотине. Он имеет право там быть. Да, законно. Что он будет там делать? Неважно, отстань от него, слышишь? Кстати, ты имеешь отношение к этой истории с домом Мак Дугалла? Не знаешь? Ну, спроси свою сестру-идиотку.

Он шлепнул трубку на место.

– Удовлетворены?

– Конечно, – сказал я. – Я ведь не хочу неприятностей.

– Но вы их будете иметь, – пообещал он. – Если не помнете Форт-Фаррелл. С вашим прошлым вы легко можете угодить в кутузку.

Я подался вперед.

– С каким прошлым, мистер Маттерсон?

– Я знаю, кто вы, – произнес он надменным голосом. – Ваше новое лицо не обманывает меня, Грант. Ваш послужной список в полиции достаточно обширен: воровство, баловство с наркотиками, нападение на человека. Вы – преступник, и стоит вам сделать один неверный шаг в Форт-Фаррелле, как вас быстро упекут. Не затевайте здесь ничего, Грант, оставьте нас тут в покое, и вас никто не потревожит.

Я задохнулся от неожиданности:

– Я вижу, вы выражаетесь без обиняков.

– Это моя обычная политика. И предупреждений своих я не повторяю, – сказал он убежденно.

– Значит, сержант Гиббонс вами подкуплен.

– Не будьте глупцом, мне незачем подкупать полицию, она и так на моей стороне. Гиббонс будет следовать закону, а он – против вас.

Интересно, откуда он узнал, что я был Грантом, подумал я. И тут я понял, что это он подослал того частного детектива, чтобы навести обо мне справки. Но он не стал бы этого делать, если б его что-то не беспокоило. Значит, он все же кое-что скрывает, и это придало мне уверенности. Я сказал:

– Ну вас к черту, Маттерсон! Я сделаю то, что считаю нужным.

– Тогда мне вас жаль, – сказал он мрачно. – Послушайте, мальчик, не вмешивайтесь в эти дела, не связывайтесь с тем, что вас не касается. – В его голосе мне послышалась странная нота. Если бы он разговаривал не со мной, я бы решил, что это умоляющая интонация.

Я сказал:

– Как мне добраться обратно до Форт-Фаррелла? Ваша дочь привезла меня сюда, но обратно она меня, я думаю, не повезет.

Маттерсон холодно произнес:

– Ничего. Вам полезно пройтись. Тут всего пять миль.

Я пожал плечами и вышел. Я не стал пользоваться лифтом и спустился по лестнице. Холл внизу был пуст. Покинув дом, я почувствовал себя так, словно освободился из тюрьмы. На ступеньках я постоял немного, с наслаждением вдыхая чистый воздух.

"Континентал" Люси Эдертон стоял там же, где она оставила его. В замке зажигания торчал ключ. Я сел в машину и отправился в Форт-Фаррелл. Ей пройтись будет еще полезнее.

5

Я припарковал машину у Дома Маттерсона, взял в банке выписанные мне Маттерсоном деньги и, перейдя улицу, зашел к Клэри Саммерскиллу.

– Я починил карбюратор, мистер Бойд. За это мне придется взять с вас еще пятнадцать долларов. Знаете что. Возьмите лучше другую тачку – эта скоро развалится. Я только что получил джип, он подойдет. А вы мне вернете "лэндровер" с доплатой.

Я улыбнулся.

– И сколько вы мне доплатите?

– Мистер Бойд, о чем вы говорите? Вы же его совершенно разбили. Мне он пригодится только на запасные части. Но я с вас все равно много не возьму.

Так мы поторговались немного и завершили тем, что я поехал к Маку в джипе. Клэр и Мак только-только закончили уборку дома, но густой запах керосина все еще висел в воздухе. Я вручил Маку тысячу долларов.

Он спросил изумленно:

– Что это?

– Деньги раскаяния, – ответил я и рассказал ему о своем посещении Маттерсона.

Он кивал головой.

– Старый Булл, конечно, безжалостный негодяй, – сказал он, – но его еще никто не поймал на беззаконии. Честно говоря, я был немного удивлен тем, что случилось.

Клэр произнесла задумчиво:

– Интересно, откуда он знает, что ты – Грант?

– Он нанимал детектива, чтобы выяснить это. Но дело не в этом. Мне хотелось бы знать, почему он пошел на это спустя много лет. И еще одна вещь интересует меня – характеристика.

– Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь, в чем дело, мне он показался честным. Может, он жесток, как Чингисхан, и вообще крепкий орешек, но я думаю, человек он прямой. Такое у меня сложилось впечатление. Что скрывать такому человеку?

– Он ведь сам заговорил о шантаже, – вспомнила Клэр. – Тогда поставим вопрос так: чем его можно шантажировать?

– А каково твое впечатление о нем, Мак? – спросил я.

– Во многом такое же. Я уже сказал, что никто его на чем-либо незаконном еще не поймал. Ходили разговоры, что, мол, такие деньги честным трудом не наживешь, но все это пустой треп, в основном неудачников. Я думаю, вполне может быть, что он действительно честен.

– Тогда что же навело его на мысль о шантаже?

– Я все время думаю об этом, – признался Мак. – Ты лучше-ка сядь, сынок, то, что я сейчас скажу, может сбить тебя с ног. Клэр, поставь чайник, время нам выпить чаю.

Клэр улыбнулась, наполнила чайник и вышла. Мак подождал, пока она вернется.

– Это и тебя касается, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы оба слушали внимательно, это довольно сложно.

Он помолчал, видимо, не зная, с чего начать, затем заговорил:

– Люди сейчас стали другие по сравнению с прошлым, особенно молодежь. Раньше можно было легко отличить богатого от бедного по одежде, теперь – нет. А о юнцах и студентах и говорить нечего. Ну вот. В том "кадиллаке", который разбился, находилось четверо: Джон Трэнаван, его жена и двое молодых людей – Фрэнк Трэнаван и Роберт Бойд Грант, оба студенты. Фрэнк был сыном богача, а Роберт – забулдыга, если не сказать больше. Но по одежде они не отличались. Знаете, студенты ведь часто стремятся к какому-то единому стилю – скажем, джинсы, рубашки с открытым воротом. Вот так были одеты и те двое. Пиджаков на них не было.

Я медленно произнес:

– Мак, к чему ты клонишь?

– Ладно, выложу сразу, – сказал он. – Почему ты считаешь, что ты Роберт Бойд Грант?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его.

Он улыбнулся насмешливо.

– Только потому, что кто-то это сказал тебе, но не потому, что ты сам в этом уверен.

Клэр недоверчиво спросила:

– Вы что же, намекаете, что он, возможно, Фрэнк Трэнаван?

– Возможно, – сказал Мак. – Понимаете, я никогда не был падок на всю эту психиатрическую чепуху. Фрэнк был хорошим парнем, и ты, Боб, такой же. Я наводил справки о Гранте и пришел к выводу, что подобного сукина сына я в жизни своей не встречал. Для меня то, что ты Грант, – форменная бессмыслица. Твой психиатр, этот Саскинд, все очень здорово разъяснил с помощью теории раздвоения личности, но мне на нее наплевать, черт побери! Я считаю, что ты Фрэнк Трэнаван, и все тут, ты тот же парень, только так вот случилось, что ты потерял память.

Я был ошеломлен. Через некоторое время мой мозг бешено заработал. Я сказал:

– Спокойно, Мак, спокойно. Саскинд не мог допустить такой ошибки.

– А почему, собственно? – заявил Мак. – Не забывай, ему ведь сказали, что ты – Грант. Ты должен представлять себе, как это все происходило. Опознавал тело не кто иной, как Маттерсон, и он определил их как тела Трэнаванов. Естественно, что в отношении Джона и его жены он ошибиться не мог, а мертвого юношу он назвал Фрэнком. – Он хмыкнул. – Я видел фотографию этого трупа, и как он сумел его опознать, черт его знает.

– Но ведь должны же существовать более надежные способы опознания трупов, – сказала Клэр.

Мак взглянул на нее скептически.

– Ты, я думаю, не знаешь, что такое действительно серьезная автомобильная катастрофа, да еще сопровождающаяся пожаром. Вот Боб получил ожоги, изменившие его до неузнаваемости. Но он хоть остался жив. А другой парень был сожжен, он погиб. Обувь с их ног слетела, часы тоже исчезли, рубашки обратились в золу. Джинсы были одинаковые. Оба были крупными ребятами, примерно одинаковой комплекции.

– Да нет, это смешно, – сказал я. – Как же я мог сохранить какие-то знания по геологии, если б не учился на геолога, как Грант.

Мак кивнул.

– Это верно, – он наклонился ко мне и похлопал меня по колену. – Но ведь и Фрэнк Трэнаван занимался геологией.

– Боже мой! – воскликнул я. – Вы заставляете меня поверить в эту безумную историю. Значит, они оба учились на геолога! Может, они знали друг друга?

– Не думаю. Грант занимался в университете Британской Колумбии, а Трэнаван – в университете в Альберте. Скажи мне, Боб, прежде чем я продолжу, есть ли в той информации, которой ты располагаешь, хоть что-нибудь, что противоречило бы моей идее? Можешь ли ты привести хоть одно твердое доказательство того, что ты Грант, а не Фрэнк Трэнаван?

Я стал размышлять над этим, пока не заныло в висках. С тех пор, как мною занялся Саскинд, я знал, что я – Грант, но только потому, что мне это сообщили. Прибегая к каламбуру, можно сказать, что мне гарантировали, что я Грант. И теперь я испытывал потрясение от того, что мое знание оказалось поколебленным. Как я ни старался, я и в самом деле не сумел обнаружить ни одного реального довода в пользу того или другого решения.

Я покачал головой.

– Нет, с моей точки зрения, я не вижу никаких доказательств.

Мак сказал мягко:

– А это ведет к очень странной ситуации. Если ты – Фрэнк Трэнаван, то ты наследник Джона, что ставит Булла Маттерсона в чертовски затруднительное положение. Вопрос о судьбе состояния Джона возвращается на исходные позиции. Вероятно, Маттерсон как-то сможет убедить суд признать его договор с Трэнаваном, но все равно придется обратиться к тебе, и все откроется.

У меня отвисла челюсть.

– Погодите, Мак. Не заходите так далеко.

– Я просто рассуждаю логически, – сказал он. – Если ты Фрэнк Трэнаван и можешь это доказать, ты становишься богачом. Но тебе придется отобрать это богатство у Маттерсона, а это ему не понравится. Не говоря уж о том, что его могут обвинить в мошенничестве, и хорошо, если ему удастся избежать тюрьмы.

Клэр сказала:

– Понятно, почему ты ему здесь совершенно не нужен.

Я потер подбородок.

– Мак, вы говорите, что вся эта канитель происходит оттого, что тела опознавал Маттерсон. Как вы думаете, он сделал все умышленно или просто ошибся? И была ли это вообще ошибка? Все же, насколько я знаю, покамест я Грант.

– Я думаю, он хотел, чтобы Трэнаваны погибли, – сказал Мак обыденным тоном. – Наверное, он решил рискнуть. Не забывай, что тот, кто остался в живых, находился в ужасном состоянии и вряд ли должен был протянуть более полусуток. Если бы так случилось, что ты выжил бы как Фрэнк Трэнаван, что ж, он бы признал, что ошибся, – в тех обстоятельствах вполне возможная вещь. Черт возьми, может, он действительно не знал, кто есть кто, но воспользовался ситуацией и оказался в таком выигрыше, какого он даже не ожидал. Ты выжил, но потерял память, а он опознал тебя как Гранта.

– Он упомянул шантаж, – сказал я. – И исходя из того, что вы сейчас говорили, у него есть все основания думать, что я буду его шантажировать, если я Грант. Такой тип, как Грант, так бы и поступил. А стал бы это делать Фрэнк?

– Нет, – тут же отозвалась Клэр. – Он был не такой. Кроме того, заявлять свои законные права – это не шантаж.

– Черт побери, какой-то заколдованный круг, – произнес Мак с отвращением. – Если ты действительно Грант, ты ведь и не вправе его шантажировать, для этого у тебя нет оснований. – Он посмотрел на меня задумчиво. – Я думаю, что скорее всего он совершил один противозаконный поступок – и весьма значительный, которому ты был свидетелем. И он боится, как бы дело не вышло наружу, потому что для него это будет означать полный обвал.

– И что же это за поступок?

– Ты знаешь, что я имею в виду, – резко сказал Мак. – Давай не будем мямлить по этому поводу и скажем прямо – убийство.

После этого мы говорили немного. Последние заявления Мака были, пожалуй, чересчур решительными, и обсуждать их, не имея никаких определенных доказательств, мы не имели права. Мак погрузился в какие-то дела по дому и упорно молчал. В то же время он все время поглядывал на меня испытующе, что мне в конце концов надоело, и я пошел прогуляться. Клэр взяла джип и уехала в город под предлогом покупки простыней и матрасов для Мака.

Я уселся на берегу ручья. Мак обрушил на меня проблему, серьезней которой в моей жизни не бывало. Я вновь мысленно возвращался к моим истокам: дням, проведенным в госпитале в Эдмонтоне, где я заново родился, и пытался отыскать хоть какой-нибудь ключ к прошлому, но ничего определенного не находил. Единственное, что я хорошо осознавал, – это то, что у меня было два вероятных прошлых. Разумеется, я предпочел бы быть Трэнаваном. Я много уже слышал о Джоне и мог бы гордиться тем, что я его сын. Конечно, в этом случае наши отношения с Клэр осложнились бы.

Я кидал камушки в ручей и предавался размышлениям о том, в каком родстве состояли Фрэнк и Клэр и стало бы оно препятствием их браку. В конце концов я решил, что нет.

Короткое и ужасное слово "убийство", которое произнес Мак, повергло нас в смятение. Все выглядело туманным, и ничего определенного в отношении Маттерсона не вырисовывалось, тем более что у него было алиби в лице самого Мака. Я так и сяк прокручивал в уме всякие возможности и вероятности, представляя себе Гранта и Трэнавана как двух отдаленно знакомых мне молодых людей. Это был способ, которому меня научил Саскинд, чтобы я не очень влезал в проблемы Гранта. Понятно, что и это ни к чему не привело. Подъехала Клэр, и я оставил это занятие.

Мне снова пришлось расположиться на лесной полянке, так как Клэр еще не ушла к себе, в долину Кинокси, а в домике Мака было всего две комнаты. Этой ночью я вновь видел Сон. Горячий снег превращался в реки крови, и слышались такие звуки, словно гудела и содрогалась земля. Я проснулся, задыхаясь, и чуть не захлебнулся холодным ночным воздухом. Спустя некоторое время я развел костер, приготовил себе кофе и выпил его, глядя на домик Мака. Внутри горел огонь, кто-то, видно, не спал.

Наверное, Клэр?

1

В последующие дни никаких особенных событий не происходило. Я ничего не предпринимал против Булла Маттерсона, и Мак Дугалл меня к этому не подталкивал. Я думаю, он понимал, что мне нужно время, чтобы свыкнуться с новой для меня ситуацией.

Клэр отправилась к себе домой. Перед ее уходом я сказал ей:

– Может быть, тебе не следовало препятствовать моей работе на твоей территории. Вдруг я натолкнулся бы там на что-нибудь, обнаружил бы, например, залежи марганца. А этого достаточно, чтобы предотвратить затопление долины.

Она медленно сказала:

– Допустим, ты найдешь что-нибудь сейчас. Это ведь уже ничего не изменит.

– Как сказать. Если месторождение окажется крупным, то правительство может начать его разработку вместо строительства плотины. Это привлечет больше рабочих рук.

– Тогда почему бы тебе теперь не провести разведку? Сделать прощальную попытку? – Она улыбнулась.

– Хорошо, – сказал я. – Дай мне несколько дней подумать.

Я начал свои изыскания, но к плотине на этот раз и близко не подходил. Несмотря на уверения Маттерсона, что-то все же могло там произойти, скажем, между мной и Вейстрендом или шоферами. А я не хотел никаких конфликтов прежде, чем справлюсь с неразберихой в собственной голове. Поэтому я потихоньку копался на государственных землях с западной стороны, не ведя никаких целенаправленных поисков.

Спустя две недели я вернулся в Форт-Фаррелл в том же состоянии, что и раньше. По ночам я видел сны, которые бередили мне душу. Они все время менялись, становясь все более пугающими и реальными, – сожженные тела, разбросанные на обледеневшем пространстве, резкие звуки, невыносимые по своей интенсивности. Когда я добрался до Мака, я был уже совершенно измочален.

Он отнесся ко мне с участием:

– Жалею, сынок, что вывалил на тебя все это. Наверное, мне не следовало говорить об этом.

– Нет, вы все сделали правильно, – сказал я. – Мне тяжело, Мак, но я выдержу. Знаете, получаешь что-то вроде шока, когда узнаешь, что у тебя существует выбор прошлого.

– Я поступил как дурак, – продолжал Мак. – Мне бы десять минут на раздумья да на десять центов соображения, и я поступил бы иначе. Я все время шпыняю себя за то, что раскрыл свою пасть.

– Забудьте об этом, – сказал я.

– Но ты ведь не забудешь. – Он помолчал. – Если ты сочтешь необходимым бросить все это и забыть обо всем, я не стану думать о тебе хуже, мой мальчик. И не упрекну тебя ни в чем, как в прошлый раз.

– Я так не поступлю, – сказал я. – Слишком многое изменилось с тех пор. Старик Маттерсон пытался меня запугать, но я не поддался. Есть и другие причины.

Он посмотрел на меня проницательно:

– Значит, ты еще размышляешь. А почему бы тебе тем временем не поработать на земле Клэр? Ты ведь обещал. Как раз будет еще время подумать.

Он никак не подходил на роль Купидона, но мыслил правильно, и идея действительно была не плоха. Словом, через пару дней я отправился на джипе к северной Кинокси. Дорога со времени моего последнего путешествия туда отнюдь не улучшилась, и когда дом Клэр появился в поле зрения, я чувствовал себя более уставшим, чем если б шел туда пешком.

Вейстренд вышел встретить меня своей неторопливой, скованной походкой. Я спросил:

– Мисс Трэнаван дома?

– Гуляет в лесу, – ответил он коротко. – Вы остаетесь?

– Ненадолго. Мисс Трэнаван хочет, чтобы я провел геологическую разведку местности.

Он молча кивнул.

– Мне не удалось увидеть вашего сына, поэтому я не смог передать ему ваши слова, – сказал я.

Он пожал плечами.

– Это, пожалуй, без разницы. Вы ели?

Я немного поел вместе с ним, затем стал колоть дрова, а он наблюдал за мной с одобрением, видя, что теперь я управляюсь с топором более умело. Вспотев, я скинул рубашку, и он через некоторое время спросил:

– Не хочу совать нос не в свое дело, но скажите, вас что, медведь порвал?

Я бросил взгляд на рубцы и блестящую кожу на моей груди.

– Скорее, красный петух, – сказал я. – Я попал в автокатастрофу.

– О, – произнес он. Это было все, чем он отозвался на мои слова. Посидев еще немного, он ушел, а я продолжал махать топором.

Клэр пришла из лесу к закату и, кажется, была рада видеть меня. Она спросила, что предпринял Маттерсон, но когда я сказал ей, что с обеих сторон никаких шагов предпринято не было, она просто кивнула головой.

Мы пообедали в доме. За обедом она интересовалась предстоящей разведкой, так что позже я вытащил карту и показал, где я буду работать и как. Она спросила:

– А есть надежда найти что-нибудь?

– Судя по тому, что я видел на маттерсоновской земле, боюсь, что небольшая. Хотя шансы всегда есть, иногда на месторождения наталкивались в самых неожиданных местах. – Поговорив еще на эту тему, я пустился в воспоминания о Северо-Западных территориях. Неожиданно Клэр сказала:

– Почему ты не возвращаешься туда, Боб? Почему ты не уезжаешь из Форт-Фаррелла? Что здесь хорошего для тебя?

– Ты – третий человек, который предложил мне удрать, – сказал я. – Маттерсон, Мак Дугалл, теперь вот ты.

– Я это сделала, вероятно, по тем же причинам, что и Мак. Но не сравнивай меня, пожалуйста, с Маттерсоном.

– Я понимаю, Клэр. Извини, – сказал я. – Но я не удеру.

Она поняла, что я настроен решительно, и не стала больше на меня давить. Вместо этого она спросила:

– А можно мне пойти с тобой на изыскания?

– Почему бы нет? Это твоя земля, – ответил я. – Следи внимательно, чтобы я что-нибудь не стянул.

Мы собирались выступить на следующее утро пораньше, но сильно замешкались. Во-первых, я проспал, чего вообще-то со мной никогда не случается. В первый раз за три недели я спал крепко, без сновидений и проснулся отдохнувшим, но очень поздно. Клэр сказала, что она не решилась меня будить, а я по этому поводу не протестовал. Длительная задержка привела к тому, что на нас с неба свалились неожиданные и непрошеные посетители.

Я находился в своей комнате, когда услышал звук вертолета и увидел, что тот приземлился на полянке за домом. Из него вылезли Говард Маттерсон и Доннер. Клэр вышла им навстречу. Пилот заглушил мотор и тоже покинул кабину, так что стало ясно: Говард прилетел сюда отнюдь не на минутку.

Кажется, там шла какая-то дискуссия. Говард говорил без передышки, Доннер время от времени вставлял свои дурацкие замечания, а Клэр стояла с каменным лицом и отвечала односложно. Потом Говард махнул рукой в сторону дома, и Клэр пожала плечами. Все скрылись из виду, и затем я услышал, как они разговаривают в большой комнате.

Я колебался, стоит ли мне прислушаться, но потом решил, что все это не мое дело. В конце концов, Клэр знала о ситуации с лесом на ее земле, и я был уверен, что она не позволит Говарду надеяться на что-то. Я продолжал собирать свой рюкзак.

Я слышал раскаты голоса Говарда и тихие, бесцветные реплики Доннера. Клэр, кажется, вступала редко, и я надеялся, что она произносила слово "нет". Затем раздался стук в дверь, и она вошла ко мне.

– Не присоединишься ли к нам? – Ее губы были сжаты, красные пятна на щеках, какие я уже видел раньше, сигнализировали об опасности.

Я последовал за ней. Говард при виде меня побагровел и нахмурился.

– Что он тут делает? – спросил он.

– А тебе что? – сказала Клэр. Она указала на Доннера. – Ты привез сюда своего счетовода. А это – мой советник. – Она обратилась ко мне: – Они удвоили цену. Они предлагают полмиллиона долларов за право рубки леса на пяти квадратных милях моей земли.

– Ты выдвинула контрпредложение? – поинтересовался я.

– Пять миллионов долларов.

Я улыбнулся ей.

– Будь благоразумна, Клэр. Маттерсонам это не выгодно. Я не предлагаю тебе делить разницу пополам, но думаю, что, если ты вычтешь из твоей их цену, может возникнуть основание для сделки. Четыре с половиной миллиона долларов.

– Это смешно, – заявил Доннер.

– А что тут смешного? – Я повернулся к нему. – Вы же сами знаете, что собираетесь смошенничать.

– А тебе лучше держаться в сторонке, – Говард уже начинал заводиться.

– Я здесь по приглашению, Говард, – сказал я. – То есть несколько иначе, чем ты. Извини, что спутал твои карты, но уж ничего не поделаешь. Ты прекрасно понимаешь, что наше предложение справедливо, и вот мой совет: принимай его или оставь это дело в покое.

– Клянусь Богом, мы оставляем его, – произнес он сквозь зубы. – Пошли, Доннер.

Я засмеялся.

– Твоему отцу это не понравится, и он тебя здорово отчихвостит, Говард. Сомневаюсь, что он сам когда-нибудь провалил хоть одну сделку из-за жадности.

Это подействовало на него. Он переглянулся с Доннером и сказал:

– Мы должны посовещаться вдвоем.

– Давайте, – сказала Клэр. – На улице сколько угодно места. Они вышли, и Клэр сказала:

– Надеюсь, что ты прав.

– Я-то прав, но Говард способен заупрямиться. Он ведь из тех, кто нацеливает себя на определенный курс и уже от него не уклоняется. Он не гибок, а ведь гибкость для бизнесмена – качество весьма важное. Боюсь, что он сваляет дурака.

– Что ты имеешь в виду?

– Он уже настроен на то, чтобы сорвать здесь крупный куш, и это делает его неспособным к разумной договоренности. И я не думаю, что Доннер сумеет его здесь удержать под своим контролем. Все дело может сорваться. Ты позволишь мне поторговаться с ними?

Она улыбнулась:

– Ты, кажется, знаешь, что делаешь.

– Вероятно. Но до сих пор мои самые крупные сделки касались подержанных автомобилей. Здесь я могу оказаться не на высоте. Я никогда не торговался на миллионы.

– И я тоже, – сказала Клэр. – Но если все, что я слышала о продавцах старых машин, правда, то они торгуются ничуть не хуже всех остальных. Попытайся представить Говарда Клэри Саммерскиллом.

– Это было бы обидно для Клэренса, – сказал я.

Говард и Доннер возвратились. Говард проникновенно заговорил:

– Хорошо, забудем то, что было. Я пропускаю мимо ушей те оскорбления, которые были допущены Бойдом в виде его предложений, и делаю вам свое, новое. Клэр, я удваиваю сумму, и получается круглый миллион долларов – справедливее ничего быть не может.

Она холодно смотрела на него.

– Четыре с половиной.

Доннер произнес своим резким голосом:

– Вы слишком жестки, мисс Трэнаван.

– А вы слишком привольны и беспечны, – сказал я и улыбнулся Говарду. – У меня есть идея: давайте пригласим Тэннера из лесничества, и он даст независимую оценку. Я уверен, что Клэр согласится с ней.

Я мог совершенно не бояться того, что Маттерсон пойдет на это. И он не пошел. Его голос прозвучал как треск льдины.

– Нет никакой необходимости тратить время на чепуху. Плотина почти готова – через две недели будем пускать заслоны. Меньше чем через четыре месяца эта земля будет затоплена. До этого необходимо вывезти отсюда древесину. Сроки поджимают, и мне придется задействовать всех своих людей до единого, чтобы сделать это вовремя, даже если мы начнем прямо сейчас.

– Ну так и начинайте сейчас, – сказал я. – Соглашайтесь на разумное предложение.

Он посмотрел на меня с отвращением.

– Клэр, разве мы не в состоянии договориться? – Он перешел на умоляющий тон. – Разве мы не можем обойтись без этого типа, сующего свой нос в наши дела?

– По-моему, он все делает правильно, – сказала она. Доннер быстро проговорил:

– Полтора миллиона.

– Четыре с половиной, – флегматично сказала Клэр.

Говард негодующе фыркнул, а Доннер сказал:

– Мы все время идем вам навстречу, мисс Трэнаван, но вы не делаете никаких попыток ответить нам тем же.

– Всего лишь потому, что я знаю цену моих владений.

Я сказал:

– Ладно, Доннер. И мы пойдем вам навстречу: скажем, четыре с четвертью.

– Ради Бога! – воскликнул Говард. – Разве он имеет право вести переговоры от твоего имени, Клэр?

– Да, – сказала она, глядя прямо на него.

– К черту, – сказал он. – Я не имею дела с разорившимися геологами, для которых наскрести два цента – уже проблема.

– Тогда наши переговоры закончены, – сказала Клэр и встала.

Я никогда не восхищался ею больше, чем в этот момент. Она поверила в человека, которого едва знала, и от этого меня бросило в жар.

Вмешался Доннер.

– Не будем так торопиться. – Он локтем толкнул Говарда. – Вот мое предложение, Бойд, чистых два миллиона долларов и ни цента больше.

Доннер казался спокойным, но Говард был готов сорваться с цепи. Он прибыл сюда, надеясь заполучить пятимиллионную собственность за полмиллиона, и получил отпор, что ему совершенно не понравилось. Но в какой-то момент я усомнился, что поступаю правильно: в конце концов, моя прикидка могла быть и неверной, я ведь никак не был связан с лесом, а старый Вейстренд был всего-навсего работником по дому.

Я почувствовал, что пот ручьем течет у меня по спине, когда сказал:

– Не пойдет.

Говард взорвался.

– Все! – закричал он. – Конец! Доннер, уходим отсюда, к черту! У тебя не советник, а дурак, Клэр. Даже человеку, заблудившемуся в пустыне, он не сможет посоветовать, как тому сделать глоток воды. Когда захочешь принять наше последнее предложение, приходи. Знаешь, где меня найти.

Он направился к двери. Я взглянул на Доннера, который явно не хотел уходить, и понял, что в конце концов я оказался прав. Доннер был готов продолжать обсуждение условий сделки и сделать новое предложение. Но он уже утерял контроль над Говардом, как я и предполагал. Того уже обуяла ярость, и он не дал бы Доннеру возможности вести переговоры дальше. То, чего я боялся, кажется, должно было вот-вот произойти. И я сказал:

– Наступило время посмотреть, кто здесь мужчина и кто мальчик. Клэр, позови старого Вейстренда.

Она взглянула на меня с удивлением, но послушно вышла, и было слышно, как она звала его. Говард смотрел на меня в нерешительности. Доннер задумчиво взирал на меня. Клэр возвратилась.

– Я предупреждал тебя, Говард, – сказал я, – что твоему старикану это не понравится. Если ты выпустишь из рук хорошую сделку, на которой можно сделать большие деньги, я не думаю, что он позволит тебе оставаться во главе Компании Маттерсона. Что скажете, Доннер?

– Что вы хотите, чтобы я сказал? – сказал Доннер, криво улыбаясь.

Я обратился к Клэр:

– Принеси бумагу и перо. Напиши официальное письмо Маттерсону, в котором предложи ему право рубки за четыре с четвертью миллиона долларов. Он собьет цену до четырех и все же спокойно положит в свой карман миллион долларов. И скажи ему, что предпочитаешь иметь дело с мужчиной, а не с мальчишкой. Пусть Вейстренд сегодня же доставит это письмо.

Клэр подошла к письменному столу и села. Говард, по-моему, готов был наброситься на меня, но Доннер схватил его за пальто и потянул назад. Они оба отошли в сторону, и Доннер начал что-то яростно шептать Говарду на ухо. Я прекрасно знал, что он говорил. Если письмо дойдет до Булла, это будет означать признание Говардом факта, что он провалил серьезное дело. Из того, что я уже успел увидеть, легко было сделать вывод, что старик относится к сыну с презрением, недаром он приставил к нему Доннера в качестве няньки. Булл Маттерсон никогда не простит Говарду, что тот чуть не потерял миллион долларов.

Вошел Вейстренд. Клэр взглянула на него и сказала:

– Пожалуйста, отвези это письмо в Форт-Фаррелл, Мэтью.

Шепот в углу перерос в шипение, и Говард пожал плечами. Доннер сказал решительно:

– Подождите минутку, мисс Трэнаван. – Затем он обратился прямо ко мне, и на этот раз в его тоне не прозвучало сомнения, что у меня есть право вести переговоры. – Вы имеете в виду, Бойд, что вы берете четыре миллиона долларов?

– Мисс Трэнаван возьмет.

Его губы на мгновение сжались.

– Хорошо. Я уполномочен согласиться. – Он вынул из кармана контракт. – Все, что нужно, – это обозначить сумму и получить подпись мисс Трэнаван при свидетелях.

– Я ничего не подпишу, пока мой адвокат все не проверит, – холодно сказала Клэр. – Вам придется подождать.

Доннер кивнул головой. Он и не ожидал ничего другого, так как сам был законником.

– По возможности поторопитесь. – Он вынул ручку, заполнил графу посредине листа, затем сунул ручку в руку Говарду. – Подпишите.

Говард поджал губы и размашисто расписался. Выпрямившись, он ткнул в мою сторону дрожащим пальцем.

– Смотри, Бойд, ой, смотри. Больше тебе не удастся так вести себя со мной.

Я улыбнулся.

– Говард, в порядке утешения скажу тебе, что у тебя здесь не было никаких шансов. Во-первых, мы прекрасно знали, что имели, и, во-вторых, мне пришлось долго уговаривать Клэр согласиться на продажу. Ее это не интересовало, а это большое преимущество при деловых переговорах. Тебе нужна была сделка, непременно. Твой старик ее бы не упустил.

Доннер сказал:

– Видите? Я заверяю подпись мистера Маттерсона. – Он расписался и положил бумагу на стол. – Я думаю, это все.

Говард повернулся на каблуках и вышел, не произнеся ни слова. Доннер последовал за ним. Клэр медленно разорвала письмо, которое она написала, и сказала Вейстренду:

– Необходимость ехать в Форт-Фаррелл отпала, Мэтью.

Тот потоптался на месте, потом рот его растянулся в улыбке.

– Кажется, вас хорошо опекают, мисс Клэр. – Он взглянул на меня дружелюбно и ушел.

Я вдруг почувствовал, что у меня подкашиваются ноги, и сел. Клэр сказала деловито:

– По-моему, тебе надо выпить. – Она подошла к бару, достала виски и налила мне большую порцию. – Спасибо, Боб.

– Я не думал, что нам удастся провернуть такое дельце, – сказал я. – Когда Говард собрался уходить, мне показалось, что все рухнуло из-за меня. – Я помотал головой.

– Ты его шантажировал, – сказала она. – Он до смерти боится своего отца, и ты это использовал, чтобы напугать его.

– Поделом ему. Он попытался навязать тебе нечестную сделку. Впрочем, старый Булл об этом не узнает, и он будет счастлив со своим миллионом долларов. – Я взглянул на нее. – Ну, а ты что собираешься делать со своими четырьмя?

Она засмеялась.

– Теперь у меня есть возможность организовать собственные раскопки, раньше я не могла себе этого позволить. Но сначала я хочу помочь тебе. Мне не понравилось высказывание Говарда о разорившихся геологах.

– Да нет, – сказал я. – Я ничего особенного не совершил.

– Ты сделал много больше, чем смогла бы я одна. Мне бы не выдержать такого разговора с Говардом. Так что комиссионные – по праву твои.

Об этом я даже и не подумал. Клэр продолжала:

– Давай будем разговаривать по-деловому. Ты проделал определенную работу, и тебе за нее положена плата. Ну, скажем, двадцать процентов?

– Ради Бога! Это слишком много. Десять процентов.

– Мы поделим разницу, – сказала она. – Это будет пятнадцать процентов. Ты их получишь.

Я сделал хороший глоток виски и чуть не поперхнулся при мысли о том, что только что заработал шестьсот тысяч долларов.

2

Как я уже говорил, мы вышли в тот день поздно, и, когда остановились, чтобы перекусить, были не так уж далеко от дома. Наблюдая за тем, как Клэр разжигает костер, я понял, что она привычна к лесу, – костер получился как раз такой, какой надо. Я спросил ее:

– А как вышло, что Вейстренд работает у тебя?

– Мэтью? Он работал у дяди Джона. Он был хорошим лесорубом, но с ним случилось несчастье.

– Он мне рассказывал.

– Он вообще много горя хлебнул. Примерно в то же время умерла его жена – кажется, от рака. На его руках остался мальчик, и дядя Джон позвал его к себе помогать по дому, что в Лейксайде. Лесорубом он уже работать не мог.

Я кивнул.

– И он вроде как перешел потом к тебе.

– Да. Он присматривает за домом, когда меня нет. – Она нахмурилась. – А молодой Джимми, он прямо сошел с ума, к сожалению. Он крупно поссорился с отцом из-за чего-то и ушел работать в Корпорацию Маттерсона.

– Я догадываюсь, из-за чего они поссорились. Ведь работа, которую получил Джимми, – плата за то, что он наговаривал Говарду обо мне.

Она покраснела.

– Ты имеешь в виду, о той ночи в доме?

Я сказал:

– Джимми мне должен за это и еще кое за что. – И я рассказал ей о дикой гонке по дороге с Кинокси, когда я был начинкой в бутерброде из лесовозов.

– Ты чуть не погиб! – воскликнула она.

– Конечно, но все было бы представлено как дорожное происшествие. – Я улыбнулся. – Но старый Булл оказался джентльменом. Он хорошо мне заплатил, и ют теперь у меня есть джип.

Вытащив геологические карты, я объяснил Клэр, что собираюсь делать. Она схватывала на лету.

– Это почти так же, как в археологии. Глядя на карту, всегда знаешь, где копать. Только значки отличаются.

Я согласился с ней.

– Этот район называется Скальный Разлом. Он возник в результате геологических катаклизмов, и обычно в таких местах на поверхности обнаруживаются разные интересные вещи. Так что у нас есть шанс кое-что обнаружить, хотя рядом, на земле Маттерсона, ничего и не было. Давай пойдем прямо в верховье долины.

До верховья было всего миль десять, но время поджимало, и по дороге разведкой я не занимался. Я решил, что лучше уж скорее добраться до места, а потом, на обратном пути, спускаясь, присмотреться. Так будет легче.

Когда мы разбили лагерь, стемнело. Луны не было, и единственный свет шел от костра, который весело потрескивал и распространял приятное тепло. За костром начиналось черное пространство, океан деревьев: елей, сосен, кедров, других хвойных. Все они были очень ценны с коммерческой точки зрения. Я спросил Клэр:

– Сколько же у тебя земли?

– Около десяти тысяч акров, – ответила она. – Их мне оставил дядя Джон.

– Тебе, наверное, следует завести небольшую лесопилку. Смотри, сколько спелой древесины, ее давно пора рубить.

– Ее ведь придется тащить через Маттерсонову землю. В обход – страшно невыгодно. Вообще, надо подумать об этом.

Я оставил ее заниматься приготовлением пищи и пошел набрать лапника для постелей, которые я решил устроить по обе стороны от костра. Она распоряжалась у костра со знанием дела, не производя ни одного лишнего движения. Я видел, что тут ее нечему учить. Скоро вокруг распространился вкусный запах мяса, и она позвала меня. Вручив мне полную тарелку нарезанного мяса, она улыбнулась и сказала:

– Утка, которой ты меня угощал, была вкуснее.

– Нет, это просто чудесно. А завтра мы, может быть, раздобудем свежего мяса.

Мы ели и разговаривали, потом пили кофе. Клэр порылась в своем рюкзаке и достала фляжку.

– Хочешь выпить?

В день, когда тебе привалило шестьсот тысяч долларов, отказаться было невозможно. И я сказал:

– Ну, один глоток не повредит.

Ночь выдалась чудесная. Даже летом на Северо-Восточных территориях Британской Колумбии теплые ночи редкость, а это была одна из них – мягкая, покойная ночь со звездами, окутанными дымкой облаков. Я потягивал виски и, наслаждаясь его крепким вкусом, вдыхая аромат дымка от костра, чувствовал себя легко и свободно. Может, это происходило из-за присутствия рядом женщины; ведь в тех местах, где я обычно разбивал свой лагерь, женщин встречаешь редко, а когда случается, у них оказываются плоские носы, широкие скулы, черные зубы и кожа, намазанная прогорклым жиром, они привлекательны для своих соплеменников-эскимосов, но не для меня.

Я расстегнул рубашку и вытянул ноги.

– Не хочу никакой иной жизни.

– Тем более что ты можешь теперь иметь все, что пожелаешь, – заметила Клэр.

– Ах да, и впрямь могу, – сказал я. О деньгах я действительно не думал, к мысли о том, что я богат, еще не привык.

– Что думаешь делать? – спросила Клэр.

Я ответил полусонно:

– Я знаю одно местечко к северу от озера Слейв, куда человек с деньгами может снарядить настоящую экспедицию, и там есть надежда наткнуться на что-нибудь стоящее. Нужна магнитная разведка, а для нее необходим самолет или, еще лучше, вертолет. Вот на это деньги и пригодятся.

– Но ты ведь богат, – заметила Клэр. – Ну, точнее, будешь богат, когда сделка совершится. У тебя будет больше, чем у меня, когда я получила наследство от дяди Джона. А я себя никогда не считала особенно бедной.

Я взглянул на нее.

– Я только что сказал, что не хочу никакой иной жизни. У тебя есть твоя археология, у меня – моя геология. И ты прекрасно знаешь, что мы занимаемся этими вещами не из праздного любопытства.

Она улыбнулась.

– Наверное, ты прав.

Затем, внимательно посмотрев на меня, спросила:

– А что, вот этот шрам на груди, это?..

– Катастрофа? Да. В тех местах, которые скрыты от глаз, хирурги работали не особенно тщательно.

Она медленно вытянула руку и коснулась пальцами шрама. Я сказал:

– Клэр, ты была знакома с Фрэнком Трэнаваном. Я знаю, что у меня не его лицо, но если я Фрэнк, то, Бог ведает, должно же что-то от него сохраниться во мне. Ты ничего такого не замечаешь?

Ее лицо помрачнело. Она сказала неуверенно:

– Не знаю. Это случилось так давно, я была совсем девочкой. Когда я уехала из Канады, мне было шестнадцать, Фрэнку – двадцать два. Он относился ко мне как к маленькой сестре, и я в действительности не знала его. – Она покачала головой и повторила: – Не знаю.

Ее пальцы все еще оставались на моей груди. Я обнял ее за плечи и прижал к себе.

– Не огорчайся, на самом деле это не имеет никакого значения.

Она улыбнулась и прошептала:

– Ты абсолютно прав, это не имеет значения. Меня не интересует, кто ты и откуда. Для меня ты – Боб Бойд, и все.

И мы стали целовать друг друга, как безумные. Ее рука оказалась под моей рубашкой, и она притягивала меня к себе все ближе и ближе. Внезапно раздался шипящий звук – афф! – это стакан с виски опрокинулся в костер, и к небу взметнулся большой язык желто-голубого пламени.

3

Позже этой ночью я сказал в полусне:

– Ты – неистовая женщина, Клэр. Ты заставила меня набрать вдвое больше лапника, чем нам нужно.

Она ткнула меня под ребро и теснее прижалась ко мне.

– Знаешь что? – протянула она задумчиво.

– Что?

– Помнишь, тогда, когда ты ночевал у меня в первый раз япредупредила тебя, чтоб ты не заигрывал со мной?

– Да что-то такое было, помню.

– Я должна была тебе это сказать. Если б не сказала, все, я бы пропала.

Я открыл один глаз.

– Пропала?

– Да, уже тогда. Даже сейчас, когда вспоминаю об этом, меня охватывает волнение. Знаешь, Боб Бойд, ты ведь мужчина. Для меня, может быть, слишком, мне трудно с этим совладать. Ты теперь уж, будь любезен, не источай свою мужественность перед другими женщинами.

Я сказал:

– Не говори глупостей.

– Нет, я серьезно.

Через несколько минут она спросила:

– Ты спишь?

– Угу.

– Ты не рассердишься, если я скажу тебе кое-что не слишком умное?

– Смотря что.

Она помолчала, затем сказала:

– Не забывай, что свои комиссионные ты заработал, слышишь? И я очень рада этому, но по особой причине.

– По какой? – спросил я в полусне.

– Ты чертовски гордый, – сказала она. – Я боялась, что тебя отпугнут мои деньги. Но теперь деньги есть и у тебя, так что мои опасения отпали.

– Чепуха! – воскликнул я. – Что там какие-то шестьсот тысяч долларов? Мне нужны все. – Я обнял ее крепче. – Мне нужно все, что принадлежит тебе.

Она слегка застонала и снова отдалась мне. Наконец, когда небо перед рассветом стало медленно и как бы нехотя светлеть, она заснула, положив мне голову на плечо, а рука по-прежнему покоилась у меня на груди.

4

Разведка, на которую хватило бы и четырех дней, затянулась на две недели. По сути дела, это был медовый месяц, проведенный нами до свадьбы. Так случается со многими, и, наверное, это не самый страшный из грехов в нашем мире. Я знаю только одно: для меня это оказалось счастливейшее время в моей жизни.

Мы говорили друг с другом, Боже, как мы говорили! Ведь чтобы двум людям по-настоящему сблизиться, требуется дьявольски много слов, это при том, что самое важное можно выразить лишь молча. К концу двух недель я узнал уйму сведений по археологии; а она познакомилась с геологией настолько, чтобы понять: наши изыскания завершились неудачей.

Но нас это нисколько не обеспокоило. Три последних дня мы провели у маленького озера, спрятавшегося в складках гор. Мы разбили лагерь прямо на берегу и купались каждое утро и в полдень, не заботясь о купальных костюмах. Потом мы вытирали друг друга насухо и согревались. По ночам под шум леса мы тихо разговаривали, в основном о себе, о своем будущем. Потом мы любили друг друга.

Но всему приходит конец. Однажды утром она сказала:

– Мэтью, наверное, уже собирается организовать наши поиски. Ты знаешь, сколько мы отсутствовали?

Я ухмыльнулся:

– У Мэтью достаточно здравого смысла, чтобы не делать этого. Надеюсь, он уже привык мне доверять. – Я потер подбородок. – И все же надо возвращаться, я думаю.

– Да, – сказала она глухо.

Мы ликвидировали наш лагерь и собрали вещи молча. Я помог ей надеть рюкзак и сказал:

– Клэр, ты знаешь, мы не можем пожениться сразу.

– Но почему? – спросила она удивленно.

Я наподдал ногой камень.

– Это будет несправедливо. Если я женюсь на тебе и останусь, ситуация здесь может резко обостриться, и это повредит тебе. Если уж этому суждено произойти, пусть произойдет до нашей свадьбы.

Она открыла рот, чтобы возразить, она вообще была великая спорщица, но я остановил ее.

– Саскинд, наверное, был прав. Стоит мне слишком углубиться в свое прошлое, и я свихнусь. Я не хочу, чтобы это случилось с тобой.

Она помолчала, затем спросила:

– Предположим, я соглашусь с этим, и что ты намереваешься делать дальше?

– Я собираюсь взорвать эту ситуацию, выпустить все наружу – перед тем, как мы поженимся. У меня теперь есть за что бороться, кроме меня самого. Если я пройду благополучно через все это, мы станем мужем и женой. Если нет, что ж, никому из нас не придется совершить непоправимой ошибки.

Она сказала спокойно:

– Ты самый здравый человек из всех, кого я знаю, буду полагаться на это.

– Да нет, – сказал я. – Ты не представляешь себе, Клэр, что это такое – не иметь прошлого или, если уж на то пошло, иметь их два. Это гложет человека. Я обязан все знать и хочу сделать попытку узнать. Саскинд сказал, что это может расколоть меня пополам, и я не хочу, чтобы это слишком отразилось на тебе.

– Но это меня касается! – закричала она. – Это уже очень меня касается!

– Все же не так, как если бы мы были женаты. Смотри, Клэр, ведь в этом случае я бы проявил колебания там, где колебания опасны, я бы не шел напролом, когда это потребовалось бы, я бы не рисковал, даже если бы риск был необходим. Я все время думал бы о тебе. Дай мне месяц, Клэр, только один месяц.

– Хорошо, месяц, – сказала она едва слышно. – Только один месяц.

Мы добрались до дома поздно, уже к ночи, уставшие и разбитые. В этот день мы говорили друг с другом мало. Мэтью Вейстренд встретил нас. Он улыбнулся Клэр и пристально посмотрел на меня.

– Камин разожжен, – сказал он хрипло.

Я направился в свою комнату и с облегчением скинул рюкзак. Когда я переменил одежду и вышел, Клэр уже нежилась в ванне. Я спустился к домику Мэтью. Он сидел у огня и курил. Я сказал ему:

– Я скоро уезжаю, присмотрите за мисс Трэнаван.

– Что, она нуждается в этом больше, чем обычно? – спросил он мрачно.

– Может быть, – ответил я и присел рядом. – Вы отправили то письмо, что она дала вам? – Я имел в виду письмо Клэр в Ванкувер своему адвокату с контрактом Маттерсона.

Он кивнул.

– Уже пришел ответ, – сказал он и нахохлился. – У нее.

– Хорошо. – Я подождал, не скажет ли он чего-нибудь еще, но он молчал. Я встал и сказал:

– Ладно. Я пошел.

– Погодите, – сказал он. – Я тут все думал о ваших словах тогда, ну, о том, не случилось ли чего-нибудь необычного в то время, когда старый Джон был убит. Я кое-что вспомнил; не знаю, правда, сочтете ли вы это необычным.

– А что это?

– Старый Булл через неделю купил себе новый автомобиль. "Бьюик".

– Действительно, что ж тут необычного?

– Любопытно то, что "бьюик" заменил автомобиль, который у него уже был. Который он приобрел всего за три месяца до того.

– Интересно. А тот что, был не в порядке?

– Не знаю, – коротко ответил Вейстренд. – Только я сомневаюсь, что за три месяца он мог сильно поломаться.

– А куда он потом делся?

– И этого не знаю. Он просто исчез.

Я поразмыслил над этим. Узнать, что произошло с автомобилем, который взял и "просто исчез", чертовски трудно, особенно спустя двенадцать лет. Сомнительно, чтобы такая тоненькая ниточка куда-нибудь привела, хотя кто его знает? Может, и стоит проверить в регистрационной конторе.

– Спасибо, Мэтью, – сказал я. – Вы не возражаете, если я буду звать вас Мэтью?

Он нахмурился.

– Ваша эта самая разведка что-то затянулась. Как там мисс Трэнаван?

Я улыбнулся.

– Никогда не чувствовала себя лучше, она сама мне это сказала. Спросите у нее.

– Да нет, чего там, – пробурчал он. – Да, зовите меня по имени, я не возражаю. Оно ведь для того и существует, а?

5

Я уехал на следующее утро, как только рассвело. Тот разговор, который произошел между нами, вряд ли можно было назвать спором, но после него возникло ощущение какой-то напряженности. Клэр считала, что я неправ, и хотела, чтобы мы поженились как можно скорее. Я думал иначе, и мы дулись друг на друга, как маленькие дети. Напряженность, однако, прошла ночью в ее постели, мы уже начали привыкать к образу жизни супружеской четы.

Мы еще раз обсудили контракт с Маттерсоном, который ее адвокат нашел не слишком грабительским. Она подписала его и дала мне. Я должен был занести его в кабинет Маттерсона и взять там копию, подписанную им. Когда я уезжал, Клэр сказала:

– Все же не слишком подставляй свою голову, Боб. Топор старого Булла не знает пощады.

Я заверил ее в том, что не буду, и покатил по дороге к Форт-Фарреллу, куда добрался к середине дня. Мак Дугалл слонялся по своему дому и, когда я вошел, окинул меня проницательным взглядом.

– Что это ты какой-то взъерошенный? – спросил он. – Сколотил себе состояние?

– Почти что, – ответил я и рассказал ему о том, что произошло у нас с Говардом и Доннером.

С ним чуть не случился припадок от хохота. Он ловил ртом воздух, рычал, топал ногами и наконец проговорил:

– Значит, ты заработал шестьсот тысяч колов только тем, что нанес оскорбление Говарду Маттерсону? Где мое пальто? Я сейчас же иду в Дом Маттерсона.

Я тоже смеялся.

– Вы абсолютно правы. – Я показал ему контракт. – Последите, чтобы он дошел до Маттерсона, но не отдавайте его, пока не получите подписанную им копию. И просмотрите ее внимательно.

– Не сомневайся, просмотрю, черт побери, – сказал Мак. – Я этому подонку, пока у меня мозги варят, не доверюсь. А что ты собираешься делать?

– Я пойду к плотине, – сказал я. – Говард в связи с ней чем-то обеспокоен. Что там вообще происходит?

– Плотина почти закончена. Пару дней назад опустили заслоны, и вода начала подниматься. – Он хмыкнул. – У них, я слышал, были неприятности с доставкой генераторного оборудования. Это ведь штуки большие, с ними не так-то легко управляться. В общем, они там застряли где-то в грязи недалеко от турбинного зала.

– Я посмотрю, – сказал я. – Мак, еще одна просьба. Когда будете в городе, распространите слух о том, что я тот парень, который выжил после катастрофы, когда были убиты Трэнаваны.

Он опять хмыкнул.

– Понятно, ты наращиваешь давление. Хорошо, я пущу этот слух. К вечеру весь Форт-Фаррелл будет знать, что ты Грант.

– Нет, – резко сказал я. – Не так. Вы имен не называйте. Просто говорите – парень, который выжил после катастрофы, и все. Мак явно был в недоумении, поэтому я продолжал:

– Мак, я не знаю, Грант я или Фрэнк Трэнаван. Так? Пусть себе Булл Маттерсон думает, что я Грант, но я хочу, чтобы выбор оставался открытым. Может быть, наступит момент, когда я преподнесу ему сюрприз.

– Это хитро, – сказал Мак восхищенно. Он посмотрел на меня понимающе и добавил: – Значит, ты настроен решительно, сынок?

– Да, я настроен решительно.

– Ну и хорошо, – сказал он сердечно. Потом, как бы вспомнив, спросил: – А как Клэр?

– Прекрасно.

– Ты, наверное, основательно прошелся по ее владениям?

– Прошелся, – ответил я безразличным тоном. – Я уверен, что там нет ничего стоящего. Пришлось поработать две недели.

Мак, по-моему, собирался продолжать свои расспросы, но я предпочел от них уклониться и сообщил:

– Ну, я поехал к плотине. Увидимся вечером. И, пожалуйста, сделайте все точно.

Я влез в свой джип. А Мак остался в некотором недоумении.

6

Мак был прав, когда говорил, что у Корпорации Маттерсона нелады с генераторами. Хотя эта гидроэлектростанция не столь велика, как станция на Пис-ривер, но все же турбины к ней были приличных размеров, и их транспортировка по проселочным дорогам оказалась делом исключительно трудным. Их выписали из Штатов, и пока они шли по железной дороге, особых хлопот не доставляли, но потом началось...

Я едва сдержал взрыв хохота, когда проезжал мимо турбинного зала внизу ущелья. Большой лесовоз, груженный арматурой, почти утонул в грязи, и его окружила толпа рабочих, исходивших потом и руганью. Другая группа, барахтаясь в море жидкой глины, наводила гать к турбинному залу, до которого всего-то оставалось ярдов двести.

Я остановился и наблюдал этот спектакль. Да, монтажникам не позавидуешь: дотащить все эти конструкции к месту в сохранности было адской задачей. Посмотрев на небо и увидев, как с запада, со стороны Тихого океана, надвигаются дождевые облака, я подумал, что один хороший ливень осложнит работу раз в десять.

На дороге показался джип и, заскользив по грязи, остановился. Из него выбрался Джимми Вейстренд и подошел ко мне:

– Какого дьявола ты тут делаешь?

– Развлекаюсь, – ответил я, показав на застрявший грузовик.

Его лицо потемнело.

– Тебя сюда никто не звал, – сказал он грубо. – Проваливай.

– А ты консультировался с Буллом Маттерсоном по этому поводу? – спросил я спокойно. – А Говард тебе разве ничего не говорил?

– А, черт! – воскликнул он раздраженно. Его, конечно, подмывало прогнать меня отсюда, но Булла он боялся больше, чем меня.

Я сказал ему почти нежно:

– Один твой неверный шаг, Джимми, и Буллу Маттерсону вручат повестку в суд. Это обойдется ему дорого, и ты можешь держать пари на свой последний цент, – если он у тебя, конечно, сохранится, – что это отразится на твоем кармане. Тебе лучше всего поставить на то, чтоб заниматься своим делом и расхлебать вон ту кашу до повторного дождя.

– Повторного дождя? – изумился он. – Никакого дождя еще не было.

– А откуда же взялась эта грязь?

– Откуда я знаю, черт побери! – огрызнулся он. – Взялась и взялась. – Он уставился на меня. – Какого черта я тут с тобой тяну резину? – Он повернулся и зашагал к джипу. – Запомни, – прокричал он оттуда, – не балуй, а то мы тебя высечем!

Я проводил его взглядом и стал с интересом рассматривать глину. На вид в ней не было ничего особенного. Я наклонился, взял щепотку и растер ее между пальцами. Глина была мягкой, лишенной зернистости и скользкой, как мыло. Она послужила бы хорошей смазкой буров для нефтяных скважин. Маттерсон мог бы подзаработать на ней, продавая ее в бутылках. Я попробовал ее кончиком языка. Привкуса соли не оказалось, но я его и не ожидал, так как человеческий язык – инструмент недостаточно надежный.

Я еще понаблюдал, как скользят на глине люди, потом подошел к своему джипу и достал из него пару колб. Зайдя в самую гущу грязи и основательно при этом перепачкавшись, я наклонился и наполнил колбы сероватой, тягучей массой. Затем, вернувшись к джипу, я тщательно упаковал их и двинулся вверх по ущелью.

На его склонах и на дороге, карабкавшейся по ним, грязи не было. Работа над плотиной завершалась, заслоны уже закрылись, и вода накапливалась за бетонной стеной. Печальная картина разорения, которую я увидел, уже исчезла под слоем чистой воды. Наверное, это даже милосердно: скрыть свидетельство человеческой жадности. Новое озеро, довольно мелкое, постепенно растягивалось в длину, то тут, то там оставляя на поверхности одиноко и жалобно торчащие чахлые деревца, из которых даже Маттерсон не сумел бы извлечь выгоды. Им суждено умереть, и, как только вода размоет их корни, они упадут и начнут гнить.

Я посмотрел вниз, где копошились люди, словно муравьи вокруг подохшего жука. Но подобно тому, как муравьи, сколько бы ни старались, не справились бы с телом большого насекомого, так и люди вокруг грузовика суетились без особого успеха.

Я вынул одну из колб и задумчиво стал рассматривать ее содержимое. Затем уложил ее обратно в гнездо, сделанное из старой газеты. Десять минут спустя я уже мчался по дороге к Форт-Фарреллу.

Мне срочно понадобился микроскоп.

1

Когда Мак вернулся из города, я все еще возился с микроскопом. Он сбросил коробку с продуктами на стол, так что картинка, которую я рассматривал, задрожала.

– Ну что там, Боб?

– Беда, – ответил я, не отрываясь от микроскопа.

– Для нас?

– Для Маттерсона, – сказал я. – Если это то, что я думаю, плотина не стоит и двух центов. Впрочем, я могу ошибаться.

Мак разразился смехом.

– Это же лучшая новость за последние годы. А что это за беда такая?

Я встал.

– Посмотрите и скажите мне, что вы видите.

Он наклонился и приник к окуляру.

– Да что там увидишь – какие-то кусочки камня, что ли; во всяком случае, мне кажется, что это камень.

Я сказал:

– Это вещество, которое образует глину; это действительно каменные частицы, верно. Что еще? Расскажите мне так, будто описываете, что видите, слепому.

Он сначала помолчал, потом произнес:

– Ну, это не мое дело описывать такие вещи. Я же не могу сказать, что это за камни. Ну, несколько круглых кусочков побольше и много маленьких, плоских.

– А эти маленькие какой формы?

– Трудно сказать. Просто тонкие и плоские. – Он распрямился и потер глаза. – А каковы их размеры?

– Большие округлые – это песчинки. Они довольно велики. А меленькие плоские – порядка двух микронов в поперечнике. Это частицы минералов. По-моему, это монтмориллонит.

Мак стукнул ладонью по столу.

– Стой, ты меня уже запутал. Я же в школе вон когда учился, целая вечность прошла. Что такое микрон?

– Тысячная доля миллиметра.

– А этот, монтмо... Как там его?

– Монтмориллонит. Это один из минералов, самый обычный.

Он пожал плечами.

– Не вижу причин для волнения.

– Немногие увидят, – сказал я. – Кстати, я предупреждал Говарда, но этот проклятый дурак не удосужился проверить. Мак, а есть тут у кого-нибудь буровая установка?

Он ухмыльнулся.

– Ты что, нашел нефть?

– Мне нужен бур, который вошел бы в мягкую глину не глубже, чем футов на сорок.

Он покачал головой.

– Даже такой едва ли найдется. У нас тот, кто хочет пробурить, например, колодец, обращается к Питу Бурке. Это в Форт-Сент-Джордже. – Он взглянул на меня с любопытством. – Ты чем-то расстроен?

Я сказал:

– Эта плотина рухнет, если что-то срочно не предпринять. По крайней мере, я так считаю.

– Меня это не беспокоит, – сказал Мак решительным тоном.

– А меня – беспокоит, – сказал я. – Если не будет плотины, не будет и озера, и Клэр теряет четыре миллиона долларов, потому что тогда лесничество запретит порубку.

Мак посмотрел на меня с открытым ртом.

– Ты что, считаешь, что это может произойти прямо сейчас?

– Это может произойти уже ночью, а может не произойти и в ближайшие месяцы. Вероятно, я вообще ошибаюсь, и тогда вообще ничего не случится.

– Ладно, убедил меня. А что все-таки способно разрушить такую бетонную глыбу за ночь?

– Плывучая глина. Это вещь убийственная. Из-за нее погибло много людей. Сейчас у меня нет времени объяснить все подробно, Мак. Я еду в Форт-Сент-Джордж. Мне нужна хорошая лаборатория.

Я быстро вышел и, когда джип тронулся с места, посмотрел на окно. Было видно, как Мак, почесывая в голове, наклонился к микроскопу. Я резко надавил на акселератор, так что колеса провернулись на месте, и стремительно покатил прочь.

2

Я был не в восторге от того, что мне пришлось нестись по ночной дороге двести миль, но время я показал хорошее и прибыл в Форт-Сент-Джордж ранним утром, когда городок еще спал. Кругом было мертвое царство, работала только автозаправка, которая дежурила круглосуточно. Я остановился в отеле "Кондил", где полусонный служащий записал меня в книгу и где я смог часа два поспать перед завтраком.

У Пита Бурке меня ждало разочарование.

– Извините, мистер Бойд, ничем не могу вам помочь. У меня три установки, и они уже все задействованы. На ближайший месяц все расписано, ничего нельзя сделать.

Ситуация складывалась скверная. Я предложил:

– Может, с переплатой? Приличной?

Он развел руками.

– Извините.

Я посмотрел в окно конторы на двор.

– А вон там какой-то бур стоит, – сказал я. – Это что?

Он хрюкнул.

– Это вы называете буром? Это же музейный экспонат.

– Но с его помощью возможно пробить сорок футов глины и взять образцы? – спросил я.

– Если вам нужно только это, пожалуй, да. Ну, конечно, повозиться придется. – Он засмеялся. – Знаете, это моя первая буровая установка. Я с ней начинал свое дело. Сейчас она уже разваливается на части.

– Идет, – сказал я. – Снабдите ее только двухдюймовыми бурами.

– Вы думаете, она у вас заработает? Учтите, я вам никого в помощь не дам.

– Я сам справлюсь, – сказал я, и мы приступили к уточнению финансовой стороны дела.

Я уехал от Бурке с буровой установкой, уложенной в джипе, и занялся поисками коллеги-геолога. Я нашел одного в конторе нефтяной компании и попросил его разрешить мне попользоваться лабораторией пару часов. Одной колбы с глинистой субстанцией оказалось достаточно для того, чтобы установить то, что мне было нужно: минералом оказался монтмориллонит, как я и подозревал; содержание соли в воде меньше четырех граммов на литр – еще один плохой признак; а получасовое погружение в "Прикладную минералогию глины" Грима подтвердило мои самые худшие ожидания.

Однако эти выводы носили все же предварительный характер, и, чтобы сделать их окончательными, нужны были глубинные пробы. И вот где-то около полудня я уже ехал обратно в Форт-Фаррелл. В моем багаже лежала буровая установка, которая по своему внешнему виду вполне могла служить иллюстрацией к трактату Агриколы "О горном деле".

3

На следующее утро, вдыхая аромат горячих пышек, приготовленных Маком, я обратился к нему с просьбой:

– Мне нужен помощник. Не знаете ли какого-нибудь сильного молодого парня, который не боится Маттерсона?

– Вот он – я.

Я окинул взглядом его костлявую фигуру.

– Мне нужно затащить буровую установку на верх ущелья. Думаю, что вы не подойдете для этого, Мак.

– Боюсь, что ты прав, – произнес он с горечью. – Но можно, я все же пойду с тобой?

– Конечно, если чувствуете, что это вам по силам. Но мне необходим еще один человек.

– Что ты думаешь о Клэри Самерскилле? Он не любит Маттерсона и симпатизирует тебе.

Я сказал с сомнением:

– Клэри не совсем соответствует моему представлению о молодом сильном парне.

– Нет, он крепкий человек, – сказал Мак. – Не всякий в его возрасте так сохранится.

После некоторого размышления я принял идею Мака.

Хотя я вообще в состоянии управиться с буром, но данное изобретение каменного века могло оказаться капризным, и присутствие рядом механика не помешает.

– Хорошо, – сказал я. – Сообщите это ему. И если он согласится, попросите его взять инструменты. Возможно, ему придется лечить тяжелобольного.

– Он согласится, – весело заявил Мак. – Его любопытство не позволят ему остаться в стороне.

4

К полудню мы уже ехали по дороге, ведущей мимо турбинного зала и поднимавшейся дальше по ущелью. Маттерсоновская бригада монтажников, судя по всему, не слишком преуспела в доставке оборудования на свое место, и там было столько же грязи, сколько и раньше, только еще более взбаламученной. Мы миновали это место, и я остановил машину примерно на полпути вверх. Мы вылезли, и я сказал, указывая на место под плотиной.

– Вон там мы сделаем первую дырку, прямо в центре.

Клэри взглянул вверх на голую бетонную махину.

– Ничего себе, а? Обошлась в кругленькую сумму, как я слышал. – Потом он перевел глаза вниз. – А эти ребята не причинят нам неприятностей, мистер Бойд?

– Не думаю, – ответил я. – Их предупредили.

В глубине души я, однако, не был в этом уверен. Слоняться вокруг, что-то там искать – одно дело, а бурить скважину – совсем другое.

– Давайте разгружаться.

Самой тяжелой частью установки оказался бензиновый движок, который давал жизнь этому чудовищу. Клэри и я на руках, спотыкаясь и скользя, потащили его по склону и свалили в месте, которое я выбрал, а Мак тем временем оставался в джипе. После этого дело пошло намного легче, хотя прошло около двух часов, прежде чем мы приступили к работе.

Подлый движок отказывался заводиться и, если б не Клэри, никогда бы и не завелся. Это был выживший из ума старый двухтактный мотор, который долго сопротивлялся, но Клэри удалось его обмануть, и на двенадцатой попытке он разразился шумным треском. Клапаны страшно загрохотали, и мне казалось, что распределительный вал вот-вот взлетит из машины. Но благодаря удаче и исходившей от Клэри магической силе он удержался на месте, и я, подключив бур, начал работать.

Как я и ожидал, шум привлек внимание. На дороге появился мчащийся во весь опор джип, остановившийся сразу за нашим. Из него выскочили двое "моих друзей" и бросились ко мне. Новак на ходу завопил, перекрывая рев двигателя:

– Какого черта вы тут делаете?

Я приложил руку к уху и прокричал:

– Не слышу!

Он приблизился.

– Что это вы делаете с этой штукой?

– Делаю пробную скважину.

– Остановите эту проклятую машину, – проорал он.

Я покачал головой и махнул рукой, показывая, что нам надо отойти. Мы отошли в сторону, где можно было вести вежливый разговор и где барабанные перепонки не подвергались бы опасности. Он спросил агрессивно:

– Что вы имеете в виду, говоря, "делаю пробную скважину?"

– Только то, что я сказал: делаю отверстие в земле, чтобы посмотреть, что выйдет оттуда.

– Вы не имеете права заниматься этим здесь.

– Почему?

– Потому что... потому что...

– Потому что потому, – отрезал я. – Я имею полное право бурить на государственной земле.

– Посмотрим, – произнес он угрожающе и пошел к своему джипу. Я посмотрел ему вслед и вернулся к своей установке, чтобы проконтролировать взятие первого образца.

Бурение глины – дело быстрое, к тому же сильно углубляться необходимости не было. Образцы шли один за другим, я нумеровал их, а Мак складывал в джип. Мы разделались с первой скважиной к тому моменту, когда к нам прибыл с визитом Джимми Вейстренд.

Клэри с некоторым сожалением выключил двигатель, и тут Мак толкнул меня локтем.

– Приближаются неприятности.

Я выпрямился, чтобы встретить Вейстренда. Судя по его виду, у него самого были неприятности там, у турбинного зала. Он был облеплен Грязью с головы до ног и пребывал в состоянии озлобленности.

– Ну что, опять будем конфликтовать? – заявил он.

– Да нет, если ты не напрашиваешься на это, – ответил я. – Я не делаю здесь ничего такого, что должно привести к конфликту.

– Неужели? – И он показал на бурильную установку. – Мистер Маттерсон знает об этом?

– Если ему никто не сказал, то нет, – ответил я. – Я у него разрешения не спрашивал, да мне это и ни к чему.

Вейстренд чуть не лопнул от ярости.

– Ты буришь скважину между плотиной Маттерсона и турбинным корпусом Маттерсона и не считаешь, что тебе нужно разрешение? Ты, наверное, с ума сошел!

– Земля-то все-таки здесь государственная, – сказал я. – Если Маттерсон хочет сделать ее своей, то ему, наверное, надо заключить какой-нибудь договор с правительством. Я могу изрешетить эти склоны скважинами и сделать их похожими на швейцарский сыр, и Маттерсон мне ничего не сделает. Свяжись с ним по телефону и сообщи ему об этом. Скажи ему еще, что он не читал моего отчета и что он в большой опасности.

Вейстренд расхохотался.

– Что? Он в опасности?

– Безусловно, – сказал я. – И ты тоже, судя по твоим грязным штанам. Опасность велика, вот так и скажи Говарду.

– Я скажу ему, – сказал Вейстренд. – И могу гарантировать, что ты больше не пробуришь ни одной скважины.

Он плюнул на землю возле моей ноги и пошел.

Мак сказал:

– Не увлекся ли ты, Боб, а?

– Вероятно, – ответил я. – Ладно, надо продолжать. Мне нужны еще две скважины. Одна – вон там на склоне, другая – около дороги.

Мы опять поволокли установку, теперь вверх по склону, и пробурили вторую скважину. Затем проделали весь обратный путь к джипу и там пробурили третью. На этом мы работу закончили и сложили все оборудование в джип. Обычно когда я планирую продолжать изыскания, то оставляю установку на месте, но в этот раз условия были, разумеется, необычными, и я знал, что если не приму мер, то утром обнаружу мою технику в еще более разбитом, чем она пребывала, виде.

Мы двинулись вниз по дороге, но вскоре нам пришлось остановиться – навстречу шла машина, которая резко затормозила, перекрывая нам путь. Из нее вышел Говард Маттерсон и подошел к нам.

– Бойд, больше терпеть твои выходки я не намерен, – сказал он, еле сдерживаясь.

Я пожал плечами.

– А что я такого совершил?

– Джимми Вейстренд говорит, что ты тут занялся бурением. Так вот, ты его сейчас же прекратишь.

– Очень может быть, – согласился я. – Это зависит от того, какие оно дало результаты. Кстати, мне не пришлось бы этим заниматься, если бы ты прочел мой отчет. Я тебя предупреждал, что надо опасаться плыву...

– Мне наплевать на твой отчет, будь он проклят! – прервал он меня. – И плевать на твое бурение. Но что меня действительно интересует, так это слухи о том, что ты и есть тот самый парень, что погиб в катастрофе с Трэнаванами.

– А что, люди говорят об этом? – спросил я невинно.

– Ты сам знаешь, что говорят, черт возьми. И я хочу, чтобы это прекратилось.

– Но как я-то могу это прекратить? – спросил я. – От меня не зависит то, о чем говорят люди между собой. Что хотят, то и говорят. Меня это не волнует. А вот тебя, кажется, волнует, – сказал я, приятно улыбаясь, – интересно, с чего бы это?

Говард вспыхнул.

– Слушай, Бойд или Грант, или как тебя там. Не пытайся совать свой нос в дела, которые тебя не касаются. Это – последнее предупреждение. Мой старик уже предупреждал тебя, теперь это делаю я. А я не такой мягкий, как он со своим старческим маразмом. И я говорю тебе: убирайся отсюда к черту, пока тебе не наподдали как следует.

Я показал рукой на его машину.

– Как же я уберусь отсюда с этой штукой на дороге?

– Все шутишь, – сказал Говард, но пошел к машине, сел в нее и отвел в сторону. Я проехал немного вперед и встал рядом с ним.

– Говард, – сказал я ему, – меня не так легко столкнуть с моего пути. И еще, я бы не назвал твоего отца мягким. Он, возможно, узнает обо всем этом, и тогда ты на своей шкуре убедишься в его мягкости.

– Я даю тебе двадцать четыре часа, – сказал Говард и нажал на газ. Его отъезд был подпорчен грязью на дороге. Колеса забуксовали, машину несколько раз кинуло из стороны в сторону и затем задом – на скалу. Я улыбнулся, помахал ему вслед рукой и двинулся в Форт-Фаррелл.

Клэри Саммерскилл задумчиво произнес:

– Да, я что-то такое слышал вчера. Это правда, мистер Бойд?

– Что правда?

– То, что вы тот самый парень, Грант, который разбился вместе с Джоном Трэнаваном.

Я посмотрел на него искоса и сказал тихо:

– А мог бы я быть кем-то еще, кроме Гранта?

Саммерскилл был озабочен.

– Если вы были в этой катастрофе, я что-то не вижу, кем бы еще вы могли быть. Что это за игра, мистер Бойд?

– Не думай об этом слишком много, Клэри, – посоветовал Мак. – Ты можешь перенапрячь мозги. Бойд знает, что он делает. Это беспокоит Маттерсонов, правда? Ну так почему это должно беспокоить тебя?

– Да я особенно не беспокоюсь, – сказал Клэри, немного приободрившись. – Я просто не понимаю, что происходит.

Мак хмыкнул.

– Никто не понимает, – сказал он. – Никто не понимает, но мы постепенно что-то нащупываем.

Клэри сказал:

– Будьте поосторожнее с Говардом Маттерсоном, мистер Бойд. Он заводится с пол-оборота. А если уж заведется, может слететь с катушек. Иногда я думаю, что он немного того.

Я придерживался того же мнения, но заявил:

– Я бы не придавал этому значения, Клэри, увидишь – он мне по зубам.

Когда мы подъезжали к домику Мака, Клэри воскликнул:

– Эй, это случайно не машина мисс Трэнаван?

– Точно, – сказал Мак. – А вот и она сама.

Клэр вышла нам навстречу, приветливо помахав рукой.

– Я волновалась, – объяснила она. – И приехала узнать, как обстоят дела.

– Очень рад, – отреагировал Мак. И с улыбкой обратился ко мне: – Тебе опять придется ночевать в лесу.

Клэри спросил:

– Как ваш автомобиль, в порядке, мисс Трэнаван?

– Все прекрасно, – заверила она его.

– Вот и хорошо. Ну что ж, мистер Бойд, я, пожалуй, двину домой. Жена уж, наверное, ищет меня. Я еще вам понадоблюсь?

– Может быть. Езжайте, Клэри. Говард Маттерсон видел вас со мной. Не принесет ли это вам неприятности? Я ведь здесь не слишком желанный гость.

– Э, не беспокойтесь, он уже много лет пытается выпихнуть меня из бизнеса, но пока что не преуспел в этом. Когда я вам буду нужен, позовите меня, мистер Бойд. – Он покачал головой. – Но вообще-то страшно хочется знать, что такое происходит.

– Узнаешь, Клэри, – сказал Мак. – Как только мы сами узнаем.

Саммерскилл уехал домой, а Мак повел нас с Клэр в дом.

– Боб тут напускает какого-то туману, – сказал он. – У него появилась сумасшедшая идея, что эта плотина в скором времени рухнет. Если это произойдет, четыре миллиона долларов улыбнутся тебе, Клэр.

Она быстро посмотрела на меня.

– Ты это серьезно?

– Да. Но я смогу рассказать об этом больше только после того, как исследую образцы. Давайте вынем их, Мак.

Скоро стол оказался заваленным двухдюймовыми цилиндрами. Я расположил их в правильном порядке, откладывая в сторону те, которые были не нужны. Затем, разделив их на три группы, сказал, обращаясь к Клэр:

– Они вынуты из трех скважин, которые мы сегодня сделали около плотины. – Я потрогал один из цилиндров и посмотрел на свой увлажнившийся палец. – Если бы вместо них были динамитные заряды, они оказались бы не так опасны.

Мак как-то нервно дернулся, а я улыбнулся.

– Да нет, в них самих ничего страшного нет. Меня беспокоит порода, составляющая склоны ущелья. Вот в чем дело.

Я подошел к шкафчику, вынул из него тюбик с лаком для волос. Отвинтив крышку, выдавил немного содержимого на ладонь.

– Это вещество находится почти в твердом состоянии, – сказал я. – Но когда я его растираю в ладонях, – вот так – оно превращается в жидкость. Я втираю ее в волосы, и оно смачивает каждый волосок. Затем я причесываюсь, а жидкость тем временем опять застывает.

– Очень интересно, – заметил Мак. – Собираешься открыть салон красоты, сынок?

Я оставил его реплику без внимания и продолжал:

– Теперь я беру одну из проб. Это глина. Сейчас я вам кое-что покажу. Мак, у вас есть острый нож?

Мак дал мне острый нож, и я отрезал от пробы два четырехдюймовых столбика. Один из них я поставил на стол вертикально.

– Люди обычно не верят, – сказал я, – пока им все не покажешь. Мне бы нужно этот опыт продемонстрировать Маттерсону, тогда, возможно, что-нибудь и проникло бы в его крепкий череп. Вот у меня здесь несколько плоских гирек. Как вы думаете, сколько фунтов может выдержать этот столбик из глины?

– Откуда я знаю? – сказал Мак. – Но ты, наверное, к чему-то клонишь.

– Поперечное сечение столбика чуть больше трех квадратных дюймов. – Я положил десятифунтовую гирьку на цилиндр, на нее – другую. – Двадцать фунтов. – Я добавил еще несколько гирек, сооружая небольшую башню, покоящуюся на столбике из глины. – Итого всего двадцать девять фунтов. Таким образом, мы доказали, что эта глина выдержит вес около полутора тысяч фунтов на квадратный фут. На самом деле и больше.

– Ну и что? – спросил Мак. – Ты доказал, что она достаточно прочна. И что теперь?

– Достаточно прочна? – спросил я спокойно. – Дайте-ка мне кувшин и столовую ложку.

Он проворчал что-то о показе фокусов, но сделал, что я просил. Я подмигнул Клэр и взял другой столбик глины.

– Леди и джентльмены! Прошу убедиться в том, что у меня в рукавах ничего нет.

Я положил глину в кувшин и стал энергично размешивать ее ложкой, словно тесто. На Мака все это явно не производило никакого впечатления, но Клэр вдруг посерьезнела. Я сказал:

– Вот в чем все дело, – и опрокинул кувшин. Струя жидкой грязи выплеснулась из него и потекла, образуя расширяющуюся лужу. Она достигла края стола и начала капать на пол. Мак подскочил.

– Откуда взялась вода? Она уже была в кувшине, – выдвинул он обвинение.

– Вы же знаете, что там ее не было. Сами же мне давали кувшин. – Я показал на коричневое болото. – Ну и какой вес выдержит это, Мак?

Мак был совершенно потрясен. Клэр протянула руку и сунула палец в грязную лужу.

– Но откуда же все-таки взялась вода, Бойд?

– Она уже наличествовала в глине. – Я кивнул на другой столбик, все еще державший башню из гирек. – Это вещество наполовину состоит из воды.

– Я все же не в силах в это поверить, – заявил Мак. – Хотя и сам все видел.

– Давайте повторим, – предложил я.

– Да нет, не надо, – он махнул рукой. – Не трудись. Лучше скажи, как это глина держит воду, словно губка.

– Помните, когда вы смотрели в микроскоп, то видели массу плоских частичек? – Он кивнул. – Они страшно малы – пятисотая доля миллиметра, но в кубическом дюйме их миллионы. И они – в этом все и дело – расположены так, что образуют как бы карточный домик. Ты когда-нибудь строила домики из карт, Клэр?

Она улыбнулась.

– Пыталась, но до высоких дело не доходило. Дядя Джон был искусен в этом.

– Значит, ты должна знать, что такой домик состоит в основном из пустот. – Я щелкнул пальцем по одной из проб. – А тут пустоты заполнены водой.

Мак выглядел несколько удивленным, но сказал:

– Звучит правдоподобно.

Клэр тихо спросила:

– Ну а дальше? Ты ведь это все показывал нам не как фокусник на вечеринке, не ради забавы, я полагаю.

– Конечно, нет, – сказал я. – Клэр, что наиболее характерно для карточного домика?

– То, что он мгновенно разрушается.

– Вот именно. Это очень неустойчивая структура. Теперь я поведаю вам пару историй, чтобы продемонстрировать, что такое плывучие глины, или плывуны. Несколько лет тому назад странный случай произошел в Николе, в провинции Квебек. Местная школа, гараж, несколько домов, бульдозер вдруг поехали куда-то, а на их месте образовался провал длиной в шестьсот футов, шириной в четыреста и глубиной в тридцать. Что послужило толчком к оползню, так никогда и не выяснилось. А ют еще один пример.

Это случилось в Швеции. Там есть такой город, Сурте, довольно большой. Однажды он буквально сполз в реку. Сто миллионов кубических футов почвы вдруг помчались как сумасшедшие и увлекли с собой шоссе, железную дорогу, дома. На этот раз дыра была длиной в милю, а шириной с треть. А причиной катастрофы оказался копер, которым забивали сваи под фундамент нового дома.

– Копер! – воскликнул Мак и не сразу закрыл рот.

– Да, чтобы привести в движение плывучие глины, не требуется даже особенно сильной вибрации. Изменения в ней происходят даже при простом прикосновении. И если это случается, то при определенных условиях огромные пласты тверди превращаются в жидкость и начинают двигаться, причем стремительно. Катастрофа в Сурте продолжалась всего три минуты. Один дом переместился на расстояние в четыреста пятьдесят футов. Вам бы не хотелось находиться внутри дома, который вдруг помчался со скоростью примерно двадцать миль в час?

– Я бы не хотел, – произнес Мак мрачно.

Клэр сказала:

– И ты думаешь, что все это угрожает плотине?

Я показал рукой на образцы, лежавшие на столе.

– Я взял пробы по всей ее длине, и они подтверждают наличие плывучих глин по склонам и по дну ущелья. Не знаю, как далеко их слой заходит вверх и вниз, но полагаю, что достаточно далеко. Во всяком случае, снизу сейчас целое скопище жидкой грязи. Оползень из плывучей глины способен двигаться со скоростью двадцать миль в час при угле наклона всего лишь один градус. А в этом ущелье мы имеем градусов пятнадцать, так что в случае катастрофы глина помчится вниз весьма быстро, и турбинный зал будет похоронен под стофутовым слоем грязи. Кроме того, будет, вероятно, подорвано основание самой плотины, и за грязью последует все маттерсоновское озеро. Сомневаюсь, что от турбинного зала вообще что-либо останется.

– Или кто-либо в нем, – сказала Клэр тихо.

– Или кто-либо в нем, – согласился я.

Мак, ссутулившись, близко рассматривал образцы.

– Ну и что теперь делать? – спросила Клэр.

– Нужно все же как-то сообщить обо всем Маттерсону, – сказал я. – Я попытался что-то сказать Говарду, но он и слушать меня не стал. В своем отчете я указывал на опасность плывучих глин, но, по-моему, он его даже не читал. Ты права, Клэр, как бизнесмен он беспомощен. – Я потянулся. – Но теперь мне надо узнать побольше об этих образцах, и особенно, сколько в них воды.

– Сначала я приготовлю ужин, – сказала Клэр. – Освободи-ка стол от этого безобразия.

5

После ужина я вновь занялся образцами и обнаружил, что содержание в них воды в среднем равно сорока процентам. Из этого следовало, что квадратный фут вещества мог держать вес около тонны. Если учесть, что вода нового озера будет подпитывать слой глины, то ее содержание в глине скоро удвоится. Сопротивляемость глины упадет до пятисот фунтов на квадратный фут. А это будет означать, что какой-нибудь здоровяк с тяжелым шагом вполне способен стать причиной оползня.

– Все-таки что же следует предпринять, чтобы спасти плотину? – спросила Клэр.

Я вздохнул.

– Не знаю, Клэр. Наверное, нужно спустить озеро, затем определить те места, где глина выходит на поверхность, и как-то закрепить ее. Положить там, скажем, слой бетона. Но это вряд ли уменьшит опасность.

– А дальше? – спросил Мак.

Я улыбнулся.

– А дальше – закачать в глину еще воды. – Лицо Мака приняло такое выражение, что я не удержался от смеха. – Нет, правда, Мак. Только я имею в виду густой раствор соли, который окажет на глину связующее действие.

– У тебя на все готов ответ, – произнес Мак едко. – Ладно, ответь-ка на такой вопрос: как ты заставишь выслушать себя Корпорацию Маттерсона? Ты что, ворвешься в кабинет Говарда и прикажешь ему открыть заслоны? Он подумает, что ты сбрендил.

– Я бы могла поговорить с ним, – сказала Клэр.

Мак пренебрежительно фыркнул.

– С точки зрения Говарда, вы с Бобом надули его на четыре миллиона долларов, которые он считал по праву своими. Если ты посоветуешь ему прекратить работы на плотине, он тотчас же решит, что вы затеваете какое-то новое дельце. Он не способен понять, в чем оно состоит, но будет в полной уверенности, что вы его хотите обвести вокруг пальца.

Я предложил:

– А как насчет старого Булла? Он бы нас выслушал.

– Он мог бы, – подтвердил Мак. – Но, с другой стороны, ты сам просил меня распространять слухи в Форт-Фаррелле, и это наверняка обозлило его. Я бы не поручился, что он захочет услышать что-либо от тебя.

– Вот черт! – воскликнул я. – Ладно, давайте спать. Может, завтра что-нибудь придет в голову.

Я опять расположился на полянке, так как мою кровать заняла Клэр. Заснуть я не мог и размышлял о том, чего я достиг. И достиг ли я чего-нибудь вообще? Форт-Фаррелл был тихим, застойным прудом, когда я прибыл сюда; теперь его взбаламутили, трудно было разобраться в поднявшейся мути. Я продолжал ломать голову над тайной Трэнаванов, а уколы, которые я наносил Маттерсонам, до сих пор были бесплодными.

Обдумывая ситуацию в целом, я нашел, что в ней есть что-то странное. Старый Булл с самого начала знал, кто я такой, и мое появление встревожило его. Из этого я заключил, что ему есть что скрывать, и, по-видимому, я был прав, так как именно он столь решительно затоптал имя Трэнавана.

Говарда же беспокоили другие вещи: наше соперничество по поводу Клэр, его поражение в стычке относительно моей разведки на государственных землях, другое – в связи с порубкой леса во владениях Клэр. Но когда я попросил Мака распространить историю о том, что я – тот, кто выжил в катастрофе с Трэнаваном, Говард немедленно сорвался с цепи и дал мне двадцать четыре часа на то, чтобы я убрался из города.

Вот что странно! Булл Маттерсон знал, кто я, но не сказал об этом своему сыну, почему? Значит, он что-то скрывал и от него? А Говард? Какова его роль во всем этом? Почему он так встревожился, когда узнал, кто я? Может, он как-то оберегал отца?

Тут я услышал, как треснула сухая ветка, и быстро сел. Тонкая фигура двигалась между деревьями, приближаясь ко мне. Теплый голос Клэр сказал:

– Ты думал, что я позволю тебе ночевать здесь одному?

Я перевел дыхание.

– Мак будет шокирован.

– Он спит, – сказала Клэр, укладываясь рядом со мной. – Кроме того, шокировать репортера его возраста не так-то легко. Он, между прочим, взрослый.

6

На следующее утро за завтраком я сказал:

– Я все же сделаю еще одну попытку воздействовать на Говарда, попытаюсь воззвать к его здравому смыслу.

Мак проворчал:

– Ты думаешь, тебе удастся подойти близко к Дому Маттерсона?

– Нет, я отправлюсь в ущелье и начну там сверлить еще одну дыру, он тут же сам прибежит ко мне. Попросите, пожалуйста, Клэри присоединиться к нашей компании.

– Да, – согласился Мак, – это заставит Говарда прийти.

– Но там может возникнуть стычка, – предупредила Клэр.

– Ничего, я рискну, – сказал я и впился зубами в горячий пирог. – Возможно, ситуация прояснится. Мне надоело это хождение вокруг да около. А вы на этот раз оставайтесь дома, Мак.

– Ты хочешь дать мне отставку, – с обидой проговорил Мак и добавил, копируя меня: – Но ты не имеешь нрава запретить мне проводить изыскания на государственной земле. – Он потер руками глаза. – Беда в том, что я порядком устал.

– Вы что, не спали?

Уткнувшись в тарелку, Мак пробормотал:

– Слишком много какого-то шевеления ночью было. Кто-то ходил туда-сюда.

Клэр потупилась, ее шея и лицо густо покраснели. Я дружески улыбнулся Маку.

– Вероятно, вам лучше было ночевать в лесу, там очень спокойно.

Мак встал, отодвигая стул.

– Ну, я поехал за Клэри.

– Скажите ему, что могут возникнуть неприятности, – сказал я. – Пусть сам решает, присоединяться ему ко мне или нет. Он-то здесь ни при чем.

– Клэри будет счастлив попытаться обломать Говарда.

– Дело тут не в Говарде, – сказал я, имея в виду Джимми Вейстренда и двух его телохранителей.

Клэри прибыл, и мы втроем двинулись по дороге на Кинокси. Клэр тоже хотела ехать с нами, но эту идею я зарубил на корню.

– Вернувшись, – сказал я, – мы проголодаемся. Так что приготовь обед, а также бинтов и йода.

Никто не остановил нас, когда мы миновали турбинный зал и поехали дальше по дороге вверх. Мы остановились у самой плотины – я решил взять пробу прямо у ее основания. Исключительно важно было знать, есть ли слой плывучей глины под ней.

Мы с Клэри вытащили движок и остальное оборудование, перетащили их к месту бурения и подготовили установку к работе. Никто по-прежнему не обращал на нас внимания, хотя нас было очень хорошо видно отовсюду. В низу ущелья люди все так же копошились с турбиной. В их действиях наметился явный прогресс, потому что в трясину кинули столько бревен, что их хватило бы для работы маттерсоновской лесопилки в течение полных суток. Слышались крики, ругань, команды, но скоро они потонули в реве движка, который завел Клэри. Бурение началось.

Я осторожно вынимал образцы, поднятые с глубины тридцати четырех футов, и один из них показал Маку.

– Смотрите, здесь более влажно.

Мак нервно переминался с ноги на ногу.

– А здесь безопасно? Не может это случиться прямо сейчас?

– Может, – сказал я. – Но не думаю, что случится, пока нет. – Я улыбнулся. – Меня вовсе не привлекает перспектива скатиться вниз, особенно с плотиной на голове.

– Вы, ребята, говорите так, будто ждете землетрясения, – заметил Клэри.

– Это то, о чем я тебе рассказывал, – сказал Мак. – Вот об этом мы и говорим.

– Гм, – выдавил Клэри и стал озираться по сторонам. – А как же вы предсказываете землетрясение?

– Вот, например, одно из них приближается, – сказал я и показал пальцем. – На нас идет Говард в полной боевой готовности.

Он спускался по склону ущелья вместе с Джимми Вейстрендом, и, когда приблизился к нам, я увидел, что он клокочет от ярости.

– Я предупреждал тебя, Бойд! – заорал он. – Теперь ты получишь!

Я стоял не шелохнувшись, внимательно наблюдая за Вейстрендом, и, когда они оказались рядом, сказал:

– Говард, ты глупец, черт тебя возьми, почему ты не прочел мой отчет? Посмотри вон на то болото внизу.

По-моему, он даже не услышал моих слов. Тыча в меня пальцем, он гнул свое:

– Убирайся сейчас же, ты нам здесь не нужен.

– Нам? Ты имеешь в виду себя и своего отца?

Это, пожалуй, было лишнее; сейчас не имело смысла просто ругаться с ним, существовали вопросы поважнее.

– Послушай, Говард. Ради Бога, охолони немного. Помнишь, я тебя предупреждал о плывучей глине?

– Какой еще плывучей глине?

– Ты ведь не читал моего отчета, там об этом сказано.

– Иди ты к черту со своим отчетом! Что ты мне все талдычишь, отчет да отчет! Я тебе заплатил за него, а читать или не читать – это мое дело.

– Нет, в конце концов, это не только твое дело. Речь идет о жизни лю...

– Заткнись сейчас же, хватит об этом! – завопил он.

Мак сказал резко:

– Лучше выслушай его, Говард.

– Не вмешивайся не в свое дело, старый дурак, – прорычал тот. – И ты, Саммерскилл. Вы оба еще пожалеете, что связались с этим типом. Я сам об этом позабочусь.

– Говард, ты Мак Дугалла не трогай, – сказал я, – не то я тебе сломаю шею.

Клэри Саммерскилл искусно сплюнул и как бы невзначай попал на Говардов сапог.

– Вы меня нисколько не напугали, Маттерсон.

Говард шагнул ко мне и занес свой кулак. Я быстро сказал:

– Стой, Говард. К тебе идет подкрепление. – Я кивнул головой в сторону.

По склону осторожно спускались двое: один – одетый в униформу шофер; он вел другого, старика, поддерживая его под локоть.

Сам Булл Маттерсон вылез наконец из своего замка.

У Клэри отвисла челюсть, когда он посмотрел на эту пару и на стоявший на дороге большой "бэнтли".

– Ну и ну, черт возьми! Я уже целую вечность не видел старика, – сказал он вполголоса.

– Он, наверное, приехал защитить своего отпрыска, – сказал Мак язвительно.

Говард пошел навстречу отцу, чтобы помочь ему, – воплощение сыновней почтительности. Но тот сердито отвел протянутую ему руку. Он выглядел вполне прилично и явно не нуждался в посторонней помощи. Мак сказал со смешком:

– А старикан-то в лучшей форме, нежели я.

Я сказал:

– Такое впечатление, что приближается момент истины.

Мак лукаво взглянул на меня:

– Так, кажется, говорят про корриду, когда матадор заносит кинжал, чтобы убить быка. Чтобы свалить этого, тебе нужен очень острый клинок.

Наконец старик подошел к нам и пристально оглядел всю сцену. Шоферу он коротко бросил:

– Иди к машине. – Затем он задержал взгляд на буровой установке и перевел его на Джимми Вейстренда.

– Ты кто такой?

– Я работаю на строительстве станции.

Маттерсон поднял брови.

– Неужели? Вот и отправляйся туда.

Вейстренд нерешительно посмотрел на Говарда, тот слегка кивнул.

Обратившись к Клэри, Маттерсон отрезал:

– Ты нам тоже не нужен. И ты, Мак Дугалл.

Я спокойно сказал:

– Клэри, подождите нас у джипа. А Мак Дугалл пусть останется.

– Что ж, это его дело, – сказал Маттерсон. – Ну, что, Мак Дугалл?

– Я хочу посмотреть на честную борьбу. Двое на двое. – Он засмеялся. – Боб займется Говардом, а мы с вами, я думаю, образуем вполне подходящую пару для турнира ветеранов прошлых веков. – Он пощупал ладонью кожух движка, не слишком ли он горячий, и непринужденно прислонился к нему.

Маттерсон покачал головой.

– Хорошо, я не возражаю против свидетеля. Пусть послушает, что я скажу. – Он вонзил в меня взгляд своих холодных голубых глаз, отнюдь не выцветших от старости. – Я предупреждал тебя, Грант. Ты предпочел не обратить на это внимания.

Говард вмешался:

– Ты что, действительно считаешь, что он – Грант и что он был в той катастрофе?

– Помолчи, – сказал Маттерсон ледяным тоном и не поворачивая головы. – Я занимаюсь этим делом. Ты и твоя сестра наделали уже достаточно глупостей. – Он все не отводил от меня взгляда. – У тебя есть что сказать, Грант?

– У меня есть что сказать, но не о том, что могло произойти с Джоном Трэнаваном и его семьей. Я хочу сказать о более насущных...

– Ничто другое меня и не интересует, – перебил меня Маттерсон. – Говори, если есть о чем. А если нет, убирайся отсюда к черту, или я постараюсь тебе в этом поспособствовать.

– Конечно, – сказал я не торопясь. – Я бы хотел вам кое-что сообщить, но боюсь, это вам не понравится.

– Мне многое не нравилось в жизни, – произнес Маттерсон надменно – Еще кое-что ничего не изменит. – Он немного наклонился вперед. – Только смотри, будь осторожен со всякими обвинениями. Они могут обернуться против тебя.

Я заметил, что Говард как-то нервно дернулся.

– О, Боже, – сказал он, глядя на Мака, – не надо торопить события.

– Я тебе приказал молчать, – сказал старик. – И повторять больше не намерен. Ну, Грант, что там у тебя, говори, но помни о моем предупреждении. Я – Маттерсон, владелец этой земли и всех, кто на ней живет. А те, кем я не владею, все равно зависят от меня, и они прекрасно об этом знают. – Его губы тронула мрачная улыбка. – Обычно я так не разговариваю с людьми, это – плохая политика. Люди ведь не любят слушать правду о себе. Но это правда, и ты это прекрасно понимаешь. – Он распрямил плечи и продолжал: – Так вот. Не думаешь ли ты, что твое слово что-нибудь значит против моего? Особенно если я обнародую правду о твоем прошлом. Кто поверит слову наркомана и торговца наркотиками? Ладно, говори, и черт с тобой, Грант!

Я смотрел на него задумчиво. Он явно был уверен в том, что я что-то такое откопал, и открыто призывал меня высказаться, уповая на то, что репутация Гранта сведет все это на нет. Это был бы искусный маневр, если бы я впрямь что-то знал, а я ведь не знал, и если бы я был Грант. Я сказал:

– Послушайте, вы все время зовете меня Грантом, почему?

Выражение его лица слегка изменилось. Он резко сказал:

– Что ты имеешь в виду?

– Вам лучше знать, – сказал я. – Вы же опознавали тела. – Я мрачно ухмыльнулся. – А что, если я – Фрэнк Трэнаван?

Он не пошевелился, но лицо его приобрело грязно-серый оттенок. Затем он покачнулся, попытался что-то сказать, но лишь сдавленный хрип сорвался с его губ. Прежде чем кто-нибудь успел поддержать его, он рухнул на землю, словно одно из деревьев, сваленных на его угодьях.

Говард бросился к нему и наклонился над ним. Через его плечо я видел, что старик был жив, но дышал тяжело и неровно. Мак схватил меня за рукав и оттащил в сторону.

– Сердечный приступ, – сказал он. – Такое с ним уже бывало, я видел. Поэтому он особенно не вылезает из дому.

В момент истины мой клинок был остер, наверное, даже слишком. Да и был ли это момент истины? Этого я еще не знал. Я ведь так и не знал, кто я – Грант или Фрэнк Трэнаван. Я все еще был одинокой душой, слепо бродящей в потемках прошлого.

1

Все произошло стремительно.

Говард и я обменялись выкриками над распростертым телом. Кричал в основном Говард, я старался успокоить его. Шофер со всех ног бросился к нам от своей машины, и Мак отвел меня в сторону. Он показал пальцем на Говарда и сказал:

– Сейчас он хлопочет над своим отцом, но есть еще Джимми Вейстренд. Он может быстро очутиться здесь. Говард науськает на тебя своих ребят, как свору собак на зайца. Давай-ка лучше сматываться отсюда.

Я колебался. Старику было плохо, и я хотел убедиться в том, что с ним все же не произошло ничего страшного. С другой стороны, я видел, что Мак прав, – задерживаться здесь не стоило.

– Пошли, – сказал я. – Двигаемся.

Клэри Саммерскилл, увидев нас, спросил:

– Что там произошло? Вы что, пристукнули старика?

– Да ты что! – воскликнул Мак с возмущением. – У него приступ. Давай залезай в машину.

– А бур?

– Мы его здесь оставим, – сказал я. – Мы тут сделали все, что необходимо. – Я посмотрел вниз на маленькую группу людей под плотиной. – Может быть, даже переборщили.

Ведя джип, я приготовился ко всему, но ничего не произошло. Мы спокойно миновали турбинный зал, и я немного расслабился. Мак задумчиво произнес:

– Я смотрю, это вышибло-таки дух из старого негодяя, правда? Хотел бы я знать, почему.

– Меня начинает занимать этот Булл Маттерсон, – сказал я. – Мне кажется, он не так уж плох.

– После всего тою, что он наговорил тебе? – Мак был рассержен.

– Нет, он, конечно, крепкий орешек и не особенно выбирает средства достижения целей, но по существу, мне кажется, он честный человек. Если он умышленно неправильно опознал тело после катастрофы, он бы точно знал, кто я такой. Он не был бы потрясен настолько, чтобы свалиться с сердечным приступом. Он был просто в шоке, Мак.

– Пожалуй, да, – сказал Мак, покачивая головой. – Действительно, тут и для меня что-то не ясно.

– И для меня, – сказал Клэри. – Кто-нибудь скажет мне, что вообще происходит?

Я сказал:

– Клэри, вы можете оказать мне услугу? Поезжайте в контору, где выдают номера на автомобили, и узнайте, зарегистрировал ли Маттерсон примерно в середине сентября пятьдесят шестого года новый "бьюик". Я слышал, что он сделал это.

– А что из того? – спросил Мак.

– Надо знать, что случилось со старой машиной. Мэтью Вейстренд сказал мне, что ей было всего три месяца. Вы ведь имеете дело с подержанными автомобилями, Клэри. Можно что-нибудь выяснить?

– Через двенадцать лет? – воскликнул он. – Я думаю, невозможно. Но я все же попытаюсь.

Мы подъехали к домику Мака. Клэри вернулся в Форт-Фаррелл на своей машине. Мак и я рассказали Клэр обо всем, что произошло. Она помрачнела.

– Я его звала дядя Булл, – сказал она. – Вы знаете, он неплохой человек. Ведь только с появлением Доннера Корпорация Маттерсона стала такой зубастой.

Мак все же был настроек скептически.

– Доннер же не руководитель Корпорации. Он на службе, ему платят. В конце концов, плоды операции с Фондом Трэнавана пожинает именно Булл Маттерсон.

Клэр слабо улыбнулась.

– Мне кажется, он не видел в ней ничего незаконного. Для него она была просто удачно провернутым делом. Без всякого жульничества.

– Но аморальным, – ввернул Мак.

– Я согласна, что такого рода соображения действительно не приходили ему в голову, – сказала Клэр. – Он превратился в машину для делания денег. Он в тяжелом состоянии, Боб?

– Когда мы уезжали, он выглядел не блестяще, – сказал я. – Что же нам делать дальше, Мак?

– В связи с чем – с делом Трэнавана или с этой плотиной? – Он пожал плечами. – Я вообще думаю, что это уже не твоя забота. Теперь ход Говарда, и он может начать тебя преследовать.

– Но все-таки надо что-то решить по поводу плотины. А если повидаться с Доннером?

– Ты до него теперь не доберешься, – сказал Мак. – Говард его обработает соответствующим образом. Все, что тебе остается, – сидеть и ждать развязки или исчезнуть из города.

Я сказал:

– Господи, хоть бы мне никогда не слышать об этом Форт-Фаррелле! Извини, Клэр.

– Не говори глупостей, – сказал Мак. – Ты что, раскис из-за того, что со стариком случился сердечный приступ? Черт, я, кстати, не знал, что у него вообще есть сердце. Не оставляй борьбы, Боб. Попытайся всадить в них новую пулю, пока они сбиты с толку.

Я проговорил медленно, словно в раздумье:

– А если мне покинуть город, отправиться в Сент-Джордж и попытаться там возбудить чей-нибудь интерес? Где-нибудь, кого-нибудь вдруг привлечет мое предположение о том, что плотина может рухнуть.

– Куда бы ты ни отправился, какая разница, – сказал Мак, – ведь ясно одно – Маттерсоны сейчас потревожены, как осиное гнездо, и никто в Форт-Фаррелле пальцем не пошевелит, чтобы помочь тебе: каждый чувствует на своей шее горячее дыхание Говарда. Старый Булл прав: Маттерсоны владеют этой землей, и все это знают. Никто тебя даже слушать не станет, Боб. А что касается того, чтобы ехать в Сент-Джордж, имей в виду: тебе сначала нужно проехать через Форт-Фаррелл. Мой тебе совет: подожди темноты.

Я уставился на него:

– Вы что, с ума сошли? Я что, беглый каторжник, что ли?

Но его лицо оставалось серьезным.

– Я вот что думаю. Теперь, когда Булл поневоле оказался в стороне, Говарда никому не удержать. Доннер с ним не справится, тут и думать нечего. Джимми Вейстренд и другие говардовские головорезы могут сделать из тебя котлету. Помнишь, Клэр, что случилось пару лет назад с Чарли Бернсом? Сломанная нога, сломанная рука, четыре перебитых ребра и изуродованное лицо. Эти ребята не шутят, и держу пари, они уже ищут тебя, так что не выезжай пока в Форт-Фаррелл.

Клэр встала.

– Но ничто не препятствует выехать в Форт-Фаррелл мне.

Мак взглянул на нее.

– Зачем?

– Встретиться с Гиббонсом, – сказала она. – Пора уже в это дело вмешаться полиции.

Он пожал плечами.

– Чем может помочь Гиббонс? Сержант провинциальной полиции в подобной ситуации вряд ли будет в состоянии что-нибудь сделать.

– Неважно. Я должна его повидать, – сказала она и вышла из домика. Было Слышно, как она завела мотор и уехала. Я спросил Мака насмешливо:

– Так вы это вы там говорили про другую пулю и про то, что они сбиты с толку?

– Ладно, не придирайся. Возможно, я поторопился, не все еще сумел толком переварить.

– А что это за парень, Бернс?

– Да был тут один, не поладил с Говардом. Его избили. Причем все знают почему, но никто не осмелился обвинить в этом Говарда. Берне уехал из города и никогда больше здесь не появлялся. Я уж и забыл о нем. Между прочим, он и вполовину так не уел Говарда, как ты. Я никогда не видел его таким взбешенным, как сегодня утром. – Он встал и заглянул в печку.

– Надо выпить чаю, пойду принесу дров.

Он вышел, а я остался сидеть и думать о том, что же делать дальше, К сожалению, я нисколько не продвинулся в раскрытии тайны Трэнаванов, а человек, который мог бы мне рассказать об этом, вероятно, уже в больнице. Меня подмывало тут же отправиться в Форт-Фаррелл, зайти в кабинет Говарда в Доме Маттерсона и дать ему по морде. Конечно, это вряд ли решило бы проблему, но я хотя бы разрядился.

Дверь внезапно распахнулась, и я понял, что необходимость ехать в Форт-Фаррелл отпала. На пороге стоял Говард с винтовкой в руках, и круглая дыра уставленного на меня ствола выглядела как бездонная яма.

– Так, сукин сын, – сказал он, тяжело дыша. – Что это за треп о Фрэнке Трэнаване?

Он вошел в комнату, продолжая держать меня на мушке. За ним появилась Люси Эдертон, смотревшая на меня, зловеще улыбаясь. Я попытался приподняться, но он прорычал:

– Сидеть! Ты, негодяй, оставайся на месте.

Я плюхнулся обратно на стул.

– Чего тебя так интересует Фрэнк Трэнаван? Он ведь уже давно мертв, не так ли? – Я старался говорить ровным голосом, но когда прямо на тебя направлено оружие, с голосом что-то происходит.

– Испугался, Бойд? – спросила Люси Эдертон.

– Спокойно, – сказал. Говард. Он облизал губы и медленно подошел ко мне, не спуская с меня глаз.

– Ты – Фрэнк Трэнаван?

Я расхохотался ему в лицо. Я должен был как-то иначе отреагировать на его вопрос, но я просто расхохотался.

– Отвечай, черт побери! – закричал он, и голос его дрогнул. Он сделал еще один шаг вперед, и лицо его задергалось. Я надеялся, что спусковой крючок его винтовки был не слишком легким, не выпуская из поля зрения его правую руку, ждал, когда он подойдет поближе. Тогда у меня появился бы шанс, вступив с ним в борьбу, отвести винтовку от своего лица. Он остановился.

– Слушай, – произнес он дрожащим голосом, – ты ответишь мне, и ты скажешь мне правду. Ты – Фрэнк Трэнаван?

– Какое это имеет значение, – сказал я. – Возможно, я Грант, а возможно, я – Трэнаван. В любом случае я был в машине.

– Да, это верно, – сказал он. – Ты был в машине. – Он как-то опасно затих, изучая мое лицо. – Я знал Фрэнка, и я видел фотографии Гранта. Ты не похож ни на того, ни на другого. Тебя много оперировали. Это видно. Тебе было больно, я надеюсь.

Люси Эдертон захихикала.

– Да, – повторил он. – Ты был в машине. Люси, шрамы заметны если смотреть вблизи. Они тонкие, как волос.

Я сказал:

– Я смотрю, ты заинтересовался, Говард.

– Я все думаю – ты все время зовешь меня Говардом. Так звал меня Фрэнк. Ты – Фрэнк?

– Ну, какая разница?

– Конечно, – согласился он. – Какая разница? А что ты видел в автомобиле? Ну-ка скажи мне, а не то твое милое личико придется подвергнуть новым операциям.

– Это ты мне скажи, что я видел, а я скажу, так это или нет.

Его лицо потемнело от ярости, и он слегка подвинулся ко мне, но недостаточно для того, чтобы я смог броситься на него. Сидя, я был в слишком неудобной и невыгодной позиции.

– Давай не будем играть, – проговорил он резко. – Говори!

Голос у двери вдруг произнес:

– Положи винтовку, Говард, а не то я сделаю из тебя решето.

Я скосил глаза и увидел Мака с двустволкой в руках. Говард замер и медленно повернулся. Мак крикнул:

– Винтовку, Говард! Клади ее сейчас же. Я повторять не намерен.

– Да-да, – сказала Люси быстро, – у него ружье.

Говард наклонил винтовку. Я встал и подхватил ее в момент, когда он выпустил ее из рук – чего доброго, она разрядилась бы сама. Затем я отошел назад и взглянул на мрачно улыбнувшегося Мака.

– Я положил ружье в джип, – сказал он, – так, на всякий случай. Удачно вышло. Ладно, Говард, подойди-ка к той стене. И ты тоже, сестрица Люси.

Я осмотрел Говардову винтовку. Предохранитель был снят, и, когда я передернул затвор, из патронника вылетел заряд. Да, я был недалек от смерти.

– Спасибо, Мак, – сказал я.

– Сейчас не до вежливости, – сказал Мак. – Говард, садись на пол и прислонись к стене. И ты, Люси, тоже. Не стесняйся.

Лицо Говарда полыхало ненавистью. Он проговорил:

– Тебе далеко не уйти, Бойд. Мои ребята тебя пришпилят.

– Бойд? – удивился я. – А я думал, что я Грант или Трэнаван. Тебя гнетет, Говард, то, что ты этого не знаешь, не правда ли? Ты не уверен.

Я повернулся к Маку.

– Что теперь?

– Теперь ты отправляйся и догони Клэр. Обязательно привезите сюда Гиббонса. Мы прижмем этого прохвоста за вооруженный налет. Я подержу его здесь.

– Смотрите, чтобы он как-нибудь не прыгнул на вас. – Я с недоверием посмотрел на Говарда.

– Он побоится, – сказал Мак, похлопывая свое ружье. – У меня здесь крупная картечь. На таком расстоянии она расщепит его пополам. Слышишь, Говард?

Тот ничего не ответил, и Мак добавил:

– Тебя это тоже касается, Люси. Сиди там спокойно, миссис Эдертон.

– Хорошо, Мак, – сказал я. – Увидимся через полчаса. – Я поднял винтовку Говарда, разрядил ее и ссыпал патроны в угол. По дороге к джипу я бросил винтовку в кусты и через минуту был уже в пути. Но недолго.

Когда я сворачивал к Форт-Фарреллу, то неожиданно увидел лежащее поперек дороги дерево. Я даже не успел нажать на тормоз, и мой джип налетел прямо на него. К счастью, на повороте я немного сбавил скорость, но все равно столкновение ничего хорошего передку джипа не принесло. А я ударился головой о ветровое стекло.

В следующий момент я ощутил, как кто-то вытаскивает меня из машины. Послышался пронзительный свист и чей-то крик:

– Вот он!

Кто-то схватил меня за рубашку и притянул к себе. Я наклонился и что есть силы укусил державшую меня руку. Раздался вопль, и рука разжалась. Я выиграл секунду, чтобы хоть что-то сообразить. Пока я видел только одного человека, который готовился вновь наброситься на меня. Я нырнул в сторону и выскочил из джипа с другой стороны – для человека моей комплекции принимать бой на переднем сиденье джипа было явно невыгодно.

У меня гудело в голове после удара, но я все же заметил, что человек приближается ко мне, обогнув джип. К сожалению для него, он приближался чересчур быстро, так как на всем ходу налетел коленом на мой каблук, и это почти вывело его из строя. Пока он катался по земле, завывая от боли, я рванул к лесу, слыша за собой крики и топот по крайней мене двух пар сапог.

Спринтер из меня никудышный – слишком много мяса приходится тащить на себе, но все же при необходимости я развиваю неплохую скорость. Парни позади меня, видимо, тоже бегали неплохо, и в первые пять минут расстояние между нами сохранялось. Но они орали на бегу, сбивая дыхание, а я помалкивал, и они стали отставать.

Наконец я рискнул оглянуться. Вблизи никого не оказалось, и я слышал, как они вопили неподалеку. Я спрятался за деревом и постарался дышать потише. Крики приближались, захрустели сучья. Первый проскочил мимо меня, и я позволил ему уйти, а для второго я подобрал камень, очень кстати попавшийся мне под руку. Когда он приблизился, я вышел из-за дерева прямо перед ним.

Остановиться он не успел. И вообще ничего не успел сделать, кроме как открыть от удивления рот. Я его закрыл прямым ударом в челюсть, в который вложил всю свою силу. Основной эффект произошел, конечно, от камня в руке. Что-то хрустнуло, ноги у парня подкосились, он упал на спину, затем перевернулся и больше не двигался.

Я прислушался. Того, кого я пропустил вперед, было не видно, но он продолжал кричать. Я слышал и другие крики, несшиеся с дороги, и понял, что преследователей было человек десять. Я снова пустился бежать, на этот раз под прямым углом к прежнему курсу.

Мне было не до раздумий, было ясно одно – что на меня спущена маттерсоновская свора, возможно, во главе с Джимми Вейстрендом. Первым делом надо было ускользнуть от них, а это оказалось нелегко. Это были лесорубы, привыкшие к лесу и, вероятно, знавшие его лучше меня. Да и вообще эту местность они, конечно, изучили. Поэтому никак нельзя было позволить им гнать меня удобным для них путем. Лучше всего – совсем оторваться от них.

Поближе к городу лес поредел. Он состоял из тощих деревьев, не представлявших коммерческой ценности и использовавшихся жителями Форт-Фаррелла для своих домашних нужд. Лес этот, к несчастью, хорошо просматривался и не имел подходящих для укрытия мест, особенно если еще учесть красную шерстяную рубашку, которая была на мне. Не раз мне казалось, что я уже вне досягаемости, но тут поблизости раздавался крик, и я понимал, что меня заметили.

Я отбросил ненужную осторожность, прибавил скорости, стремясь побыстрее достичь гребня холма. Оттуда открывался вид на всю долину, покрытую настоящим лесом с крупными деревьями. Там у меня был шанс обмануть преследователей. И я сломя голову бросился вниз, в долину, как заяц, преследуемый лисой.

По крикам, доносившимся сзади, я определил, что сохраняю дистанцию, но это меня не слишком утешило. Ведь десяток решительно настроенных людей в конце концов всегда загоняют одиночку, им легко менять лидера и давать друг другу отдых. Но и у одиночки есть преимущество – подскок адреналина в его крови при мысли о том, что с ним случится, если он будет пойман. Относительно этого я никаких иллюзий не питал. Десяток здоровых лесорубов не станут тратить свои силы на бег по пересеченной местности только для того, чтобы поиграть в казаки-разбойники. Если они поймают меня, они изуродуют меня на всю жизнь. В свое время я видел, как одна банда настигла беглеца и измолотила его ногами. То, что получилось в результате этого, уже едва ли можно было считать человеком.

Так что для меня убежать – был вопрос жизни. Я знал, что, если проиграю, жизни, которой стоило бы жить, у меня больше не будет. И я не обращал внимания ни на боль в мускулах ног, ни на хрипы в горле, ни на боль в боку. Я приготовил себя к долгому бегу через долину. Я не оглядывался, так как потерял бы на это время – возможно, всего доли секунды, но, накапливаясь, они сыграли бы свою роковую роль. Я просто работал ногами и внимательно смотрел перед собой, выбирая наиболее удобный путь, стараясь при этом не сильно отклоняться от прямой линии.

Кроме того, я постоянно вслушивался в крики – одни громче и ближе, другие – слабее и дальше. Судя по всему, группа моих преследователей вытянулась в цепочку с наиболее выносливыми из них впереди. Если бы их было только двое, как вначале, я бы остановился и поборолся с ними, но против десятка у меня шансов не было. И я еще наддал, увеличивая скорость, несмотря на усиливавшуюся боль в боку.

Деревья приближались – высокие до неба ели, кедры, лиственницы, громадный лес, простиравшийся отсюда к северу до Юкона. Нырнув в него, я обретал возможность бороться. Здесь показались стволы, за которыми мог скрыться не то что человек – грузовик; здесь существовала игра света и тени, когда лучи солнца, пробиваясь сквозь кроны, создавали на земле мозаику из пятен; здесь имелись поваленные деревья, за которыми можно было укрыться, и ямы; толстый слой хвои внизу помогал двигаться бесшумно. Словом, лес – это мое спасение.

Наконец я достиг ельника и позволил себе оглянуться. Один из парней был на расстоянии двухсот ярдов, остальные бежали за ним длинной цепочкой. Я сделал перебежку к другому дереву, затем сменил направление и перебежал к прежнему. На опушке леса деревья росли еще довольно редко, и человека было хорошо видно, но все же это, конечно, лучше, чем открытое пространство.

Теперь я передвигался медленнее, но более аккуратно, чтобы пореже попадаться на глаза преследователям. Я делал зигзаги и перебегал от дерева к дереву, наклонившись. Гонка кончилась, началась игра в кошки-мышки. И мышкой был я.

Поскольку я сбавил обороты, то немного отдышался, хотя сердце продолжало бешено колотиться и буквально выпрыгивало из груди. Я все же улыбнулся, подумав, что преследователи, вероятно, не в лучшей форме, и нырнул поглубже в лес. Вдруг стало как-то тихо, и я даже решил, что погоня прекратилась, но тут раздался крик слева и ответный крик справа. Значит, они рассыпались и решили прочесать лес.

Я опять ускорил свой бег, надеясь, что следопытов среди них не окажется. Однако такой возможности не стоило исключать. До заката оставалось еще много времени, часа четыре, и я не знал, хватит ли у маттерсоновской братии энтузиазма, чтобы покончить со мной. А пока я решил отыскать хорошее место, чтобы спрятаться и дать погоне пройти мимо.

Впереди виднелось скопление валунов, покрытых растительностью, – отличное укрытие, но я миновал его. Такое место они не пропустят и обыщут каждую щель. Это потребует некоторого времени, а таких дыр – видимо-невидимо, и в этом состоял один из моих шансов. По крикам сзади я понял, что преследователи поотстали, что было естественно: им приходилось тыкаться туда и сюда, заглядывать во всякие дыры и под поваленные деревья.

Я не хотел забираться в лес слишком далеко. Я беспокоился о Маке, о том, сколько времени он продержит Говарда и его сестру. Когда Клэр поехала за Гиббонсом, ситуация была не такой острой, Гиббонс мог не торопиться. В общем, мне надо как-то вернуться в дом, и лишний ярд в глубь леса означал лишний ярд обратно.

Кругом меня вздымались вверх ели с массивными голыми стволами футов на пятьдесят. Но вскоре мне попалось то, что нужно, – молодой кедр с достаточно низко росшими ветвями, по которым было легко карабкаться. Я взобрался на одну из ветвей, пролез немного вверх и устроился в зелени так, что снизу меня не увидели бы. На всякий случай я снял свою красную рубашку, свернул ее в комок и стал ждать.

В течение десяти минут ничего не произошло. Затем они появились – так тихо, что сначала я заметил только какое-то движение, а лишь потом – легкий звук шагов. На краю небольшой полянки возник человек и стал озираться по сторонам. Я замер. Человек стоял ярдах в пятидесяти от меня и пристально вглядывался через полянку в лес, внимательно исследуя каждый метр пространства. Затем он сделал жест рукой, и к нему подошел еще один. Вместе они начали осторожно продвигаться вперед.

Обычно люди редко смотрят вверх, и эти двое не были исключением. Ни дать ни взять герои Фенимора Купера, они пересекли полянку и остановились под кедром. Один из них сказал:

– Кажется, мы его упустили.

Другой резко рубанул рукой воздух.

– Тс-с! Он может быть где-то рядом.

– Да нет, он уж, наверное, милях в пяти отсюда. Ой, как болят ноги!

– У тебя не только ноги заболят, если Вейстренд узнает, что ты провалил дело.

– Ух, гаденыш!

– А что ты с ним сделаешь? Давай попробуй, только я на тебя не поставлю. Все равно этого парня надо изловить, Маттерсон велел. Так что кончай скулить.

Они отошли, но я не расслабился. Вдалеке послышался крик, но рядом со мной все было тихо. Я просидел на дереве целых пятнадцать минут, затем спустился. Было довольно прохладно, но рубашку я оставил на дереве, заткнув ее между ветвями так, чтобы она была не видна.

Я не пошел обратно по своим следам, а сразу взял угол в направлении на домик Мака. Если бы я сумел добраться туда и если Мак все еще держал Говарда под присмотром, я получил бы хорошего заложника, своего рода охранный паспорт. Я неторопливо трусил, тщательно всматриваясь в каждое более или менее открытое место, прежде чем выйти на него. К тому моменту, когда я подошел к выходу из леса, я не встретил никого.

В любом коллективе всегда найдется человек, который стремится подбросить товарищу свою долю работы или просто сачкует. Вот такой и сидел под деревом на опушке, неторопливо сворачивая цигарку. Он, видимо, натер ноги, и его ботинки были расшнурованы – он, конечно, снимал их и теперь надевал вновь.

Он оказался для меня страшной помехой, так как, несмотря на то, что явно сачковал, его позиция на опушке оказалась идеальной для обзора поросшего кустарником пространства, которое мне предстояло пересечь. Вообще говоря, если бы Вейстренд оставил его здесь специально, лучшего места он не придумал бы.

Я бесшумно отошел и огляделся в поисках какого-нибудь орудия. Атака должна была быть внезапной и быстрой. Я ведь не имел представления о том, сколько его приятелей находилось поблизости. И если бы он только квакнул, мне пришлось бы опять пуститься в бегство. Я поднял с земли длинный сук и ножом сострогал с него ветки. Когда я вернулся, он все так же сидел под деревом. Цигарку он уже скрутил и теперь наслаждался, попыхивая ею.

Я тихонько подобрался к дереву сзади и выскочил из-за него, занеся свою палицу. Он даже не сообразил, что свалило его. Удар пришелся по скуле, и он, не охнув, упал на бок, выронив из размякших пальцев цигарку. Я отбросил свою дубину и подошел к нему, машинально погасив ногой огонек вспыхнувшей сухой хвои. Быстро подхватив парня под мышки, я втащил его в кусты.

Холодок пробежал по моей спине: мне показалось, что он мертв. Но он застонал, веки его задрожали. Угрызений совести, что я ударил его сзади, у меня не было, но убивать я никого не хотел – за это можно оказаться и на виселице. Закон в таких случаях очень суров, а мне нужно иметь Гиббонса на своей стороне.

На нем была темно-серая рубашка, как раз то, то мне нужно. Я снял ее с него и обшарил его карманы. В них ничего особенного не оказалось: кошелек с тремя долларами, какие-то личные бумаги, табак и спички, складной нож. Нож и спички я взял, остальное оставил. Затем я надел его рубашку, которая могла послужить мне хорошим маскировочным средством.

Я положил его в таком месте, где вряд ли кто-нибудь споткнулся бы об его тело, и смело вышел из леса, чтобы пересечь большую, поросшую кустарником поляну. Дом Мака, по моим расчетам, должен был находиться не больше чем в миле отсюда. Вдруг кто-то окликнул меня. К счастью, он стоял довольно далеко и в наступающих сумерках не мог различить моего лица.

– Эй! Что там случилось?

Я сложил руки рупором и прокричал в ответ:

– Мы потеряли его!

– Всех собирают у дома Мак Дугалла, – прокричал он. – Маттерсон хочет поговорить с тобой.

Сердце мое упало. Что произошло с Маком? Я помахал рукой и ответил:

– Иду туда.

Он двинулся в мою сторону, и когда расстояние между нами сократилось, я отвернулся и сменил направление. Как только он скрылся из вида, я бросился бежать. Вскоре в густеющей темноте засветились огни, и я остановился, соображая, как поступить дальше. Надо было выяснить, что случилось с Маком, поэтому, описав круг, я подошел к дому с тыла и услышал раздававшиеся в нем голоса.

Кто-то вынес фонарь и поставил его на приступку. С места, около ручья, где я улегся, видно было, что перед домом разгуливают человек двадцать мужчин. Вместе с теми десятью, что гнались за мной по лесу, отряд уже насчитывал человек тридцать или больше. Говард собрал целую армию.

Я лежал долго, возможно час, и пытался понять, что происходит. Никаких признаков присутствия Мака, Клэр или Гиббонса не было. Я видел, как к группе присоединился Вейстренд. Он выглядел уставшим, даже изможденным, но так, наверное, выглядел и я, поэтому никакого сочувствия к нему я не испытывал. Он что-то спросил у одного из парней, и тот махнул рукой в сторону дома. Вейстренд вошел в дом, и скоро я все узнал. Он почти тут же вышел, за ним следовал Говард.

Говард встал на крыльце, поднял руки, и наступила тишина, прерываемая только кваканьем лягушек.

– Так, – сказал Говард громко. – Вы знаете, почему вы здесь. Вы должны найти человека – человека по имени Бойд. Большинство из вас видели его в Форт-Фаррелле и знают, как выглядит. Вы знаете, зачем он нам нужен, а?

В толпе раздался нестройный гул.

– Для тех, кто опоздал, повторю. Этот Бойд избил моего отца. Он ударил человека вдвое старше его, старика. Моему отцу – семьдесят шесть.

Кровь застыла у меня в жилах, когда я услышал реакцию этих людей.

– Теперь вы знаете, почему он мне понадобился, – выкрикнул Говард. – Пока вы ловите Бойда, я плачу вам полную зарплату, без вычетов. Тому, что первым заметит Бойда, даю сто долларов.

Толпа издала рев, и Говард отчаянно замахал рукой, призывая к тишине.

– А те, кто поймает его, – завопил он, – кто поймает его, получат по тысяче долларов каждый!

Толпу охватило какое-то безумие, и Говард на этот раз ее не укрощал. На его лице, освещенном резким светом фонаря, появилась кривая ухмылка. Постояв так некоторое время, он вновь поднял руку.

– Сейчас мы его временно потеряли. Он где-то там, в лесах. У него нет пищи, и, держу пари, он напуган. Но будьте осторожны, он вооружен. Когда я пришел сюда, чтобы отомстить ему за отца, он стал угрожать мне винтовкой. Так что остерегайтесь его.

Вейстренд что-то прошептал Говарду на ухо, и Говард поправился:

– Я, вероятно, ошибся, ребята. Вейстренд говорит, что у Бойда не было оружия, когда он удрал в леса. Это облегчает дело. Сейчас я разделю вас на группы, и приступайте к делу. Когда поймаете его, известите меня. Запомните, не ведите его в Форт-Фаррелл, он, чего доброго, ускользнет. Держите его на месте до моего прибытия. Свяжите его. Если не будет веревки, сломайте ему ногу. И если вы немного пощекочете его, я плакать не стану.

Раздался взрыв дикого хохота. Говард сказал:

– Ладно. Командовать группами будут Вейстренд, Новак, Симпсон и Гендерсон. Пойдемте в дом, ребята, обговорим детали.

Мне страшно хотелось знать, о чем они там совещались, но голосов не было слышно. Я полежал минуты две на своем месте, а затем неторопливо и осторожно отодвинулся подальше в темноту.

Теперь на примере Говарда я узнал, как организуется суд Линча. Этот мерзавец натравил на меня шайку, жаждавшую крови, и с тысячей долларов, предложенной за мою голову, я не мог рассчитывать на безопасность где бы то ни было в форт-фарреллской округе. Эти лесорубы – крутые ребята, а он зарядил их такой бессовестной ложью, что пытаться что-то объяснять было бы абсолютно бесполезным.

Внезапно мне в голову пришла счастливая мысль. Я пополз к тому месту, где я ночевал накануне, и порадовался, что проявил небрежность – не занес свой рюкзак в дом. Там он по-прежнему и находился, и я теперь был обеспечен минимально необходимыми для долгого нахождения в лесу вещами, за исключением еды и оружия.

Со стороны дома послышался шум и рокот заводившихся моторов. Кто-то, спотыкаясь, прошел рядом со мной через кусты. А я никак не мог решить, что же мне делать. За всю мою жизнь я никогда не находился в столь критической ситуации, пожалуй, только в госпитале, когда я пришел в себя и осознал, что у меня нет прошлого. Я подтянул лямки рюкзака и мрачно подумал о том, что, если я прошел через такие трудности, эти как-нибудь преодолею.

"Думай хорошенько, – сказал я себе. – Надо найти безопасное место".

Единственным безопасным для меня местом, несомненно, оставалась тюрьма, где я пребывал бы в качестве почетного гостя, разумеется. Я решил, что в одной из камер Гиббонса мне было бы, пожалуй, так же спокойно, как и в любом другом месте, до тех пор, пока это все не кончится. Тогда, возможно, мне удалось бы найти кого-нибудь здравомыслящего, кто выслушал бы мои объяснения. И я направился в город окружным путем, чтобы не привлекать внимания.

Но мне следовало бы сообразить, что Говард учтет этот вариант. Он не хотел привлекать полицию к этому делу ни в коем случае – ведь если бы я добрался до Гиббонса, многое из его планов пошло бы насмарку. Скажем, вряд ли Говард продолжал бы настаивать на том, что я ударил старого Маттерсона. Правда вышла бы наружу, а этого он никак не хотел допустить. Поэтому, хоть он и был уверен, что я скрываюсь в лесах, он предпочел подстраховать себя и оставил засаду на моем предполагаемом пути к Гиббонсу.

Этого я не предполагал, хотя во всем остальном соблюдал большую осторожность и, войдя в Форт-Фаррелл, город, геометрически спланированный вдоль одной главной улицы, выбирал на пути к полицейскому участку самые тихие и малолюдные места К моему несчастью, светила полная луна, и мне постоянно приходилось искать затемненные места. Мне никто не попался навстречу, и я уже решил, что замысел мой удался. Только бы Гиббонс оказался на месте, молил я Бога.

Я был примерно в ста ярдах от участка, когда меня накрыли. Близость к цели все же, вероятно, расслабила меня, и я потерял бдительность. В лицо мне внезапно ударил сноп яркого света, и раздался крик:

– Вот он!

Я пригнулся и бросился в сторону, но тут что-то со страшной силой ударило меня по рюкзаку. Я потерял равновесие и растянулся на земле. Луч фонаря запрыгал где-то рядом, нащупывая меня, я был обнаружен, и носок чьего-то ботинка ударил меня под ребро. Я перевернулся, зная, что, если мне не удастся встать на ноги, меня забьют до смерти. У лесорубов тяжелые кованные железом ботинки, и хороший удар ногой способен размозжить грудную клетку человека и всадить его ребра в легкие.

Поэтому я стал перекатываться, стараясь, несмотря на мешавший мне рюкзак, делать это как можно быстрее, чтобы уйти от света проклятого фонаря. Голос неподалеку прохрипел:

– Хватай его, Джек! – И новый удар ботинка пришелся мне по бедру. Лежа на спине, я оперся руками о землю, приподнял согнутые ноги и стал яростно молотить ими по воздуху. Мне удалось зацепить того, кто стремился ко мне, и он рухнул прямо на меня. Видимо, при этом он ударился головой о землю, потому что тут же обмяк. Я смог сбросить его с себя и встать на ноги. И очень вовремя – на меня уже несся, как бык, второй. Еще один, черт бы его взял, стоял в стороне с фонарем, не давая мне никакой возможности скрыться во тьме, но это, по крайней мере, ставило меня и нападавших в равные условия.

Мысли о честной борьбе были здесь ни к чему. Представление о ней существует в цивилизованном мире, а там, где тридцать человек выпущены на одного, цивилизация кончается. Когда нападавший оказался рядом, я поднял согнутую ногу и распрямил ее так, что внешняя сторона моего ботинка с силой проскребла по его голени вниз. Затем, прижимая каблуком его ногу в подъеме, я левой рукой нанес ему удар в живот, а правой схватил его лицо так, что низ ладони пошел под подбородок и пальцы давили ему на глаза, – и резко оттолкнул его голову от себя.

Он успел нанести мне два неплохих удара по корпусу, но потом его собственные проблемы заняли его целиком. Он завыл от боли, так как кожа на голени была содрана до кости, а руками попытался защитить глаза. Я еще раз ударил его поддых, он судорожно стал глотать ртом воздух и осел на землю. Я парень крупный и сильный, и мне уже не составило труда приподнять его и швырнуть в сторону приятеля с фонарем. Они столкнулись, и фонарь упал. Я услышал звон разбитого стекла, но не стал смотреть, что произошло дальше. Сколько там было этих головорезов, я не знал. Поэтому, не раздумывая, я рванул во всю мочь в сторону лесов.

2

К полуночи я ушел далеко, но пребывал в состоянии совершенной измотанности. Меня преследовали, чуть было опять не схватили, потом я едва избежал встречи еще с одной маттерсоновской бандой, видимо, брошенной на подмогу. И я повернул на запад, в направлении, с их точки зрения, наименее вероятном – в дикую тайгу.

Это направление не давало мне никаких особых преимуществ, но по крайней мере я мог немного отдышаться и продумать план действий. Луна стояла высоко, и я довольно быстро нашел укромную расщелину в камнях и с облегчением снял рюкзак. Я, конечно, устал. Охота за мной продолжалась уже в общей сложности часов десять, и, понятно, дух из меня почти весь вышел. Я еще и проголодался, но с этим пришлось смириться, разве что затянуть потуже ремень.

Временно я считал себя в безопасности. Ночью Маттерсон вряд ли смог бы организовать толковую операцию по моей поимке, даже если бы ему был известен район, где я находился, и единственное, чего следовало бояться, – это какой-нибудь случайной встречи. Я нуждался в отдыхе и сне, тем более что следующий день обещал оказаться повеселее.

Я снял ботинки, сменил носки. Ноги теперь мои лучшие друзья, на ближайшее будущее они требуют достойного обхождения. Затем я сделал глоток из фляги, притороченной к рюкзаку. Запас воды у меня еще оставался: я наполнил флягу из попавшегося мне по дороге ручья, но все же стоило расходовать воду бережно. Я попал в незнакомую местность и не был уверен в том, что впредь по пути мне встретятся водоемы.

Я сидел, расслабившись, разминая пальцы ног, и размышлял. В первый раз за последнее время мне представилась возможность хорошенько подумать – до сих пор моей главной заботой было просто спастись.

Прежде всего я вспомнил о Клэр. Что же с ней случилось? Она отправилась к Гиббонсу и должна была возвратиться к Маку с ним или без него еще до заката. Но я не видел ее в то время, как Говард произносил свою речь, призывавшую к линчеванию. Оставалось две возможности: или она находилась в доме, и это означало, что ее держат под присмотром, или она находилась вне дома, и тогда – неизвестно где.

Теперь – Мак. Маттерсон каким-то образом вышел из-под прицела его ружья – значит, с Маком что-то случилось. Скажем так: Мак вышел из игры, Клэр – тоже, и остался на свободе из нас троих только я, и только я имел возможность еще что-то сделать. Но покамест я делал только то, что бежал, словно участник олимпийского марафона.

Я проанализировал то, что говорил Говард, его специальные инструкции лесорубам. Стало быть, меня должны были держать до прихода Говарда на месте. Это усугубляло мое и так скверное положение, так как означало, что он меня собирается убить. Другого варианта я не видел.

Разумеется, он не мог убить меня открыто. Его люди вряд ли пошли бы на это. Но меня можно было убить, предположим, "случайно", или, предположим, Говард сказал бы, что он убил меня при самообороне, или я "убежал" бы от Говарда, и никто никогда меня больше не увидел бы. Словом, способов устроить что-нибудь подобное существовало множество, а в густых лесах всегда найдутся места, где тело не обнаружишь и за столетие.

Все это заставило меня взглянуть на Говарда с другой точки зрения. Почему он хочет убить меня? Ответ: потому что именно он как-то связан с автокатастрофой, а не старый Булл. А как он связан с автокатастрофой? Ответ: он, вероятно, сам ее и организовал. Иначе говоря, вероятно, он – убийца.

В свое время я интересовался, где находился во время катастрофы Булл, но мне не пришло в голову сделать то же в отношении Говарда. Ведь когда есть некто с ясными мотивами и возможностями для совершения преступления, кому же придет в голову, что юноша двадцати одного года – убийца? На этом я и промахнулся. Где был Говард, когда случилась катастрофа? Ответ: я не знаю, не в силах догадаться.

Если, поймав меня, он отправил бы меня в Форт-Фаррелл, вся эта история вышла бы наружу. Поэтому ему надо было избавиться от меня во что бы то ни стало, и единственным способом достичь этого было еще одно убийство.

Меня передернуло. Жизнь моя была сурова, но еще не случалось, чтобы за мной так настойчиво охотились с целью убить. Теперь это новый для меня жизненный опыт и не исключено, что последний. Конечно, еще имелись шансы удрать. Я мог, двигаясь дальше на запад, затем повернув на юго-запад, выйти к побережью около Стюарта или Принс-Руперта, а затем исчезнуть для Форт-Фаррелла навсегда. Но я знал, что не сделаю этого из-за Мака и Клэр, особенно – из-за Клэр.

Откопав в рюкзаке одеяло, я накрылся им. Я смертельно устал и был не в состоянии прийти к какому-либо определенному решению. Днем у меня будет время поразмыслить о том, что делать дальше. Я стал погружаться в сон. В ушах у меня звучали слова Мака: "Не оставляй борьбы: всади в них новую пулю, пока они сбиты с толку".

Это хороший совет, хотя не известно, сбиты они с толку или нет. Уже засыпая, я решил, что важны две вещи. Первая: бороться на своей собственной территории, то есть на местности, которую я хорошо знал. Таковой была долина Кинокси, где я проводил разведку и где, как я полагал, я сумел бы переиграть любого.

Второй жизненно важной вещью была необходимость сделать преследование Боба Бойда в высшей степени невыгодным делом. Я должен абсолютно ясно показать, что задевать меня не стоит даже ради обещанной тысячи долларов. Существовал единственный способ проучить этих лесорубов: прибегнуть к насилию. Трое из них уже убедились в этом: у одного разбита коленная чашечка, у другого – разбита челюсть, у третьего ободрана до кости голень. Если понадобились бы более сильные меры, чтобы охладить их пыл, я позаботился бы о том, чтобы осуществить их.

Я хотел выманить Говарда на открытое пространство, лишить его прикрытия негодяев, а чтобы сделать это, надо было их испугать. А это чертовски трудная задача. Во-первых, это весьма опасно, а во-вторых, лесорубы – народ не из пугливых. И все же я должен был это сделать, чтобы избавиться от них, и, значит, мне предстояло совершить что-нибудь настолько убедительное, что им придется хорошенько подумать прежде, чем идти зарабатывать свои деньги.

1

На следующее утро с восходом солнца я уже был на ногах и двигался на север. По моим расчетам, я находился в двенадцати милях к западу от Форт-Фаррелла и, как я надеялся, за пределами раскинутой Маттерсоном сети. Голод начал беспокоить меня, и хотя я еще не чувствовал себя ослабленным, через день-другой проблема пищи могла стать серьезной.

Я шел непрерывно, поддерживая постоянную скорость в две с половиной мили в час – быстрее, чем я обычно хожу во время моих экспедиций. Я постоянно оглядывался – не для того, чтобы посмотреть, не идет ли кто за мной, а просто чтобы удостовериться в том, что я не отклонился от прямого курса, и запомнить оставленную позади местность. Это могло пригодиться, если бы мне снова пришлось убегать. А исключить это было нельзя: я понимал, что на территории с плотностью населения один человек на три квадратных мили к любому встречному следовало отнестись с подозрением и считать его появление неслучайным.

По дороге я собирал кое-какую еду. Грибов у меня было уже около двух фунтов, но сырыми их есть я не решался. Вряд ли я отравился бы ими до смерти, но неприятности с животом вывели бы меня из строя.

Я регулярно останавливался, чтобы отдохнуть, но ненадолго: минут по пять в час. Большие остановки расслабили бы меня, а я хотел быть в форме. Даже в полдень я сделал привал только для того, чтобы сменить носки. Грязные я постирал в ручье, из которого также наполнил флягу. Влажные носки я пристроил для просушки на рюкзаке и продолжал свой путь на север.

За два часа до захода солнца я начал присматриваться, где бы мне разместиться на ночь, и нашел хорошее укромное место на вершине одного из холмов, откуда местность просматривалась в обе стороны. Я скинул рюкзак и с полчаса просто сидел и смотрел, нет ли кого-нибудь поблизости. Затем я распаковал рюкзак и достал со дна свою "коробку жизни".

Когда я работал на Северо-Западных территориях, мне приходилось бывать в тайге месяцами подряд, и поскольку патроны вещь тяжелая, я брал их немного, а свежее мясо научился добывать другими способами. С годами у меня сложился набор необходимых предметов, помещенных в жестяную коробку из-под шоколадных конфет, которую я всегда клал на дно рюкзака.

Незадолго до заката я заметил зайчат, игравших на полянке. Я выудил из коробки, стараясь не задевать рыболовных крючков, три проволочных петли и смастерил трое силков – судя по следам, зайцев здесь было много. Затем я набрал хворосту – в первую очередь сухих, как кость, веток лиственницы и соорудил из них пирамидку для костра. Зажечь ее я собирался после заката, когда дым будет не заметен. Найдя березу, я вырезал ножом кольцо бересты и поставил ее, как полый цилиндр, вокруг пирамидки на камешки так, чтобы снизу образовалась тяга.

Спустя полчаса я зажег огонь и отошел в сторону посмотреть, заметен ли костер. Мне он был заметен только потому, что я знал, что он есть; в противном же случае его мог обнаружить человек столь же опытный, как я. Удовлетворенный, я вернулся к костру, налил в сковородку немного воды и бросил туда собранные мной грибы. Пока они жарились, я отправился проверить силки. Двое оказались пусты, а в третий попалась молодая зайчиха Мяса в ней было немного, на два глотка, но пока и это удача.

После ужина я обошел лагерь и, вернувшись, рискнул выкурить сигарету. Я прикинул, что прошел уже около тридцати миль к северу. Теперь если я от этого места поверну на северо-запад, то миль через пятнадцать выйду к долине Кинокси примерно там, где располагался лагерь маттерсоновских лесорубов. Это, конечно, опасно, но мне пора было начинать ответную операцию. Ходить вокруг да около – это, безусловно, прекрасно, но ничего не дает. Мне необходимо влепить им по первое число.

Через некоторое время, убедившись, что костер погас, я заснул.

2

Я поднялся на гребень холма над долиной Кинокси около двух часов дня. Озеро Маттерсона сильно увеличилось с тех пор, как я видел его в последний раз, и занимало теперь примерно треть площади, затопив пустошь, образованную после рубки леса. Я находился у северного края. Предназначенная для вырубки территория поднималась выше по долине, видимо, почти до самых владений Клэр Трэнаван. Свою землю Маттерсон раздел донага.

С движением границы лесоповала переместился и лагерь лесорубов, но пока я его не видел. Мне пришлось пройти еще немного на север, скрываясь за гребнями холмов над долиной. Теперь можно было считать, что я находился в запретной зоне, но я об этом не думал. Ведь до сих пор я действовал исключительно в Форт-Фаррелле и около плотины, расположенной в южной части долины.

Мысленно поставив себя на место Говарда Маттерсона, я попытался подумать за него – неприятное, признаться, занятие. "Бойд доставил нам неприятности в Форт-Фаррелле, и мы его там чуть не поймали, значит – внимание! – он может попытаться что-нибудь там снова устроить. Бойд интересовался плотиной, бурил там, надо следить и там, возможно, он вернется туда. Но к самой долине Кинокси Бойд никакого интереса не проявлял, и так какой же смысл ему туда идти".

Я-то знал, какой – я собирался устроить там настоящий ад! Это были места, где я работал, и я их хорошо знал: извивы и повороты ручьев, подъемы и склоны, ровные места и овраги. Я намеревался держаться поближе к густым лесам на севере, заманить туда Говардовых охотников и там наказать их так, чтобы им неповадно было продолжать это дело. Надо разрубить этот узел и вывести Говарда на чистую воду.

И лучшим местом для устройства ада я счел маттерсоновский лагерь лесорубов.

Я прошел к северу мили четыре и увидел его. Он расположился на дне долины прямо посреди порубки. Кругом было открытое пространство, что меня, конечно, не устраивало, но с этим уж ничего не поделаешь. До наступления ночи спускаться туда было опасно, поэтому до заката я просто сидел, прорабатывал ситуацию.

В лагере ничего особенного не происходило, стояла тишина. Никаких звуков не доносилось и из долины, оттуда, где шел лесоповал. Создавалось впечатление, что Говард задействовал всех своих работников в охоте на меня, и, как я надеялся, они все еще сидели, протирая свои штаны, где-нибудь поблизости от Форт-Фаррелла. Над лагерем поднимался дымок, шедший, как я полагал, от кухни, и в моем животе при мысли о еде заурчало. Вот и еще одна причина для того, чтобы спуститься вниз.

Я пристально наблюдал за лагерем в течение последующих трех часов и заметил в нем не более шести человек. Издалека было плохо видно, но, по-моему, все это были пожилые люди, которые использовались в качестве поваров и посудомоек, а на то, чтобы валить лес или преследовать Боба Бойда, они уже не годились. Так что я не ожидал внизу больших затруднений.

Потирая подбородок, я размышлял о последствиях действий Говарда и о выводах, которые из них следовали. То, что он отвлек от работы столько лесорубов, наверняка влетит ему в копеечку. Если он вовремя не вернет их на свои места, то не успеет вырубить лес на затапливаемой территории, если, конечно, не открыть заслоны плотины. Но даже и в этом случае он проигрывает в финансовом отношении. Ведь от рубки леса зависела работа лесопилки, и прекращение притока бревен из долины скажется на ней – ее придется пока закрыть.

Очевидно, что я просто необходим Говарду, и это добавило еще кирпичик в здание моих обвинений против Говарда. Это, конечно, не обвинения в юридическом смысле слова, но меня они устраивали.

Когда стало смеркаться, я приготовился действовать. Я вынул из рюкзака свои простыни и, сделав из них мешок, начал спускаться в долину. Вскоре я уже оказался рядом с лагерем. Два вагончика были освещены, кроме этого, никаких признаков жизни я не заметил, если не считать доносившихся откуда-то звуков расстроенной гармоники. Я осторожно пробрался к кухне. По моему мнению, никаких причин, чтобы не разжиться здесь съестными припасами за счет Говарда, не существовало.

Вагончик, где располагалась кухня, был как раз одним из тех, где горел свет. Дверь была приоткрыта. Я заглянул в окно и никого не увидел. Тогда я проскользнул внутрь и притворил за собой дверь. Большой чан стоял на печи, и запах готовившегося мяса чуть не свел меня с ума. Но мне было теперь не до роскоши, меня интересовала в первую очередь кладовая.

Я обнаружил ее в конце кухни: небольшую комнату с полками, на которых во множестве стояли консервные банки. Я стал загружать ими свой мешок, стараясь, чтобы они не стукались одна о другую и для верности прокладывая их своими рубашками. Только я собрался уходить, как кто-то вошел в кухню, и я быстро прикрыл дверь кладовой.

Других дверей или окон в кладовой не оказалось – предосторожность, направленная против зверского аппетита вороватых лесорубов. Поэтому мне предстояло либо дождаться, когда кухня опустеет, либо прорываться через нее с боем.

Я чуть-чуть приоткрыл дверь и увидел у печи человека, помешивавшего в чане деревянной ложкой. Он попробовал варево, положил ложку, отошел к столу за солью. Это был пожилой человек, припадавший на одну ногу, и я решил, что о насилии не может быть и речи. Он не причинил мне никакого вреда и не думал делать этого, а я вовсе не хотел, чтобы он хоть в какой-то степени отвечал за грехи Говарда.

Мне показалось, что он торчал на кухне вечность, в действительности не более двадцати минут, и что он никогда не покинет ее. Он двигался как сомнамбула: помыл пару тарелок, отжал какую-то тряпку и повесил ее сушиться около печи, направился к кладовой, но на полпути, когда я уже решил, что мне придется-таки ударить его, остановился, повернул назад, опять попробовал содержимое чана, пожал плечами и вышел.

Удостоверясь, что в кухне никого нет, я вышел из кладовой и затем вместе со своей добычей выскользнул наружу. К этому моменту у меня уже созрел план, как устроить тут сумасшедший дом. Лагерь освещался электричеством от генератора, глухое ворчание которого слышалось с дальнего конца, так что найти его по звуку проблемы не составляло, надо было только двигаться осторожно, стараясь держаться в тени.

Генератор располагался в отдельном домике. Я хорошенько осмотрел ближние подступы к нему, чтобы не оказаться в уязвимом положении в случае опасности. В следующем от генераторного домике находилась ремонтная мастерская, а между ними стояла тысячегаллоновая цистерна с дизельным топливом. Судя по индикатору, она была заполнена наполовину. Рядом с мастерской я нашел хороший топор, который с силой швырнул в цистерну, и он довольно легко пробил листовой металл, из которого она была сделана.

Шум получился что надо, и когда я проделал это еще пару раз, со стороны лагеря послышались тревожные крики. Из цистерны выплескивалась солярка и, растекаясь по земле, быстро образовывала громадную лужу. Я отошел и зажег приготовленный из бумажных жгутов факел. Метнув его в сторону цистерны, я скрылся в темноте.

Поначалу я думал, что факел не достиг лужи, но тут произошла яркая вспышка, и к небу взметнулся столб огня. Обернувшись, я увидел какую-то фигуру, растерянно взирающую на пожар, и рванул вверх по склону быстро, как только мог, несмотря на то, что был совершенно уверен: никто меня преследовать не будет.

3

Рассвет застал меня уютно устроившимся на развилке дерева в глухом лесу северной части долины. Я хорошо поел и часа четыре поспал. Пища, состоявшая из тушеного мяса и бобов, хотя голодная, придала мне силы, и теперь я был готов отразить любое нападение Маттерсона. Интересно узнать, с чего он начнет.

Скоро я это узнал, даже раньше, чем слез с дерева Я услышал шум винта, и надо мной, едва не касаясь вершин деревьев, пролетел вертолет. Вращавшиеся лопасти окатили меня волной холодного воздуха, и на землю посыпался дождь из сосновых игл. Я оставался на месте, и он, конечно же, появился снова, на этот раз несколько западнее.

Я спрыгнул с дерева, отряхнулся и надел рюкзак. Говард сделал тот вывод, какого я и добивался, и разведка с воздуха стала его первым шагом. Через некоторое время в долине появятся его ударные силы, но пока было еще рано, и я размышлял, что мне делать дальше.

Я слышал, как вертолет удалился вниз по долине, но знал, что очень скоро он появится вновь и сделает второй заход. Я выбрал место, с которого можно было за ним наблюдать. Он летел вдоль русла долины, и, напрягшись, я смог разглядеть в нем лишь двух человек: пилота и пассажира. Я прикинул, что если они меня и заметят, то садиться не будут, так как пилот от машины не отойдет, а пассажир в одиночку не рискнет со мной связаться. Это оставляло мне возможность маневра.

План мой был прост и опирался на знание человеческой психологии. У меня, правда, не было уверенности в том, правильно ли я, с этой точки зрения, оценил этих парней, но единственной возможностью выяснить это оставалась проверка на практике. Еще мой план предусматривал использование некоторой простейшей технологии, и опять-таки мне предстояло проверить, насколько те хитрости, которым я обучился на севере, применимы к поимке не только животных, но и людей.

Я с полмили прошел через лес, вышел на известную мне звериную тропу и принялся сооружать западню. Проволочная петля годится для зайцев, а для антилопы или человека требуется что-нибудь покрупнее, причем для человека еще и намного хитрее.

В одном месте тропа огибала холм и шла по его склону. С одной стороны находился четырехфутовый подъем, а с другой – шестифутовый спуск. Я вкатил вверх по склону громадный валун и закрепил его в неустойчивом положении так, что достаточно было легкого прикосновения к нему, чтобы он покатился. Затем я достал свою "коробку жизни" и сделал из лески петлю с расчетом на человеческую ногу. От петли леска шла к небольшому камню, который держал валун на склоне.

Возня с западней заняла у меня около получаса, за это время я не раз слышал рокот вертолета, облетавшего противоположную сторону долины. Я замаскировал леску и прошелся туда-сюда мимо петли, чтобы убедиться в том, что все выглядит вполне невинно. Лучше я не мог придумать. Затем я прошел тропой ярдов четыреста к месту, где она выходила к небольшому болотцу. Я намеренно влез в это болотце, пересек его, вылез на сухое место и потоптался на нем. Я хотел оставить как можно больше следов своего пребывания: примятой травы, отпечатков ног, комков грязи. Пройдя вперед еще немного, я сошел с тропы, сделал круг и вернулся к своей западне.

Это была первая половина плана. В соответствии с другой я спустился по тропе на прогалину, где бежал ручей. Оставив рюкзак у тропы, я подошел к ручью и стал набирать воду во фляжку как раз в то время, когда, по моим подсчетам, над прогалиной должен был появиться вертолет.

Я рассчитал правильно. Он появился внезапно и даже быстрее, чем я ожидал. Видимо, густые ели скрыли от меня звук его приближения. Я взглянул наверх и увидел белое пятно чьего-то лица. Не раздумывая, я со всех ног бросился в укрытие. Вертолет покрутился в воздухе, еще раз прошелся над прогалиной, затем сделал круг побольше и быстро устремился вниз по долине. Маттерсон наконец обнаружил Бойда.

Я вернулся к прогалине и там, с сожалением оторвав от рубашки кусок ткани, прицепил его к какому-то колючему кусту. Я должен был направить этих ребят по нужному мне курсу, а для этого мне приходилось заманивать их. Выбрав укромное местечко, откуда открывался вид на мою западню, я перетащил туда рюкзак и приготовился ждать. Чтобы не терять времени даром, с помощью охотничьего ножа я принялся вырезать себе приличную дубинку.

По моим прикидкам, вертолет вновь появится здесь с минуты на минуту. Вряд ли он пролетел дальше плотины. Это миль десять – восемь минут. Даем им пятнадцать минут на принятие решения, восемь минут – на обратный путь. Всего около получаса. Вертолет доставит людей, но погрузиться в него могут всего четверо, не считая пилота. Ссадив этих, он улетит за другими – скажем, еще двадцать минут.

Итак, в моем распоряжении оставалось двадцать минут, чтобы разделаться с четырьмя людьми. Немного, но, как я надеялся, достаточно.

Прошло почти три четверти часа, прежде чем вертолет вернулся. По низкому тону рокота мотора я понял, что он снижается на прогалину. Затем он поднялся и начал кружить над ней. Я никак не мог понять, почему он не улетает, и испугался, что весь мой план рухнет. Наконец я с облегчением услышал, как он удаляется на юг, и стал пристально наблюдать за тропой, надеясь, что моя наживка будет проглочена.

Скоро до моего слуха донесся слабый крик, в котором я различил нотки триумфа, – наживку, кажется, заглотили целиком. Сквозь листву я увидел людей, быстро идущих по тропе. Они были вооружены – два ружья и винтовка, – что мне совсем не понравилось. Подумав, я, однако, решил, что это не имеет значения, так как моя операция строилась на эффекте неожиданности.

Они почти бежали по тропе, четверо молодых, крепких парней, которых, как это принято в современной армии, доставили к полю боя с удобствами. Если бы мне пришлось убегать от них, они догнали бы меня уже через милю, но это не входило в мои замыслы. В первый раз я удирал, потому что был застигнут врасплох, но сейчас ситуация совершенно изменилась. Эти парни не догадывались, что жертва теперь не я, а они.

Они шли по тропе парами, но вынуждены были выстроиться друг другу в затылок там, где тропа сузилась и стала огибать холм. Я затаил дыхание, когда они приблизились к западне. Первый проскочил петлю, и я чертыхнулся про себя. Но второй поставил свою ногу прямо в нее, рванул и выдернул камень, поддерживающий валун. Валун скатился прямо на третьего и ударил его в бедро. От неожиданности тот вцепился в идущего впереди, и оба они с криками и руганью покатились по склону вместе с валуном, весившим никак не меньше полутораста фунтов. Скоро они уже приземлились внизу – один сидел, тупо глядя на сломанную ногу, второй, – завывая от адской боли в бедре.

Командиром этой группы был Новак, здоровый малый, с которым я раньше уже общался.

– Надо смотреть, куда ставишь свои костыли! – заорал он.

– Да он просто свалился на меня, Новак, – стал оправдываться тот, что с поврежденным бедром. – Я ни черта такого не делал.

Я лежал в зарослях футах в двадцати от этой сцены и улыбался Я правильно рассчитал, что если на человека с шестифутовой высоты сваливается валун, то перелома костей не избежать. Таким образом, одного я вывел из строя начисто, и шансы мои возросли.

– У меня сломана нога! – закричал другой.

Новак спустился вниз и стал рассматривать его ногу, а я затаил дыхание. Если они обнаружат остатки петли, то поймут, что инцидент был не случайным. Но мне повезло – то ли леска порвалась, то ли Новак не заметил ее. Он выпрямился и начал ругаться.

– Не прошло и пяти минут, как мы здесь, а один из нас уже готов, а может, и двое, – заключил он. – Как твое бедро?

– Болит, черт бы его побрал. Мне кажется, что повреждена тазовая кость.

Новак еще проворчал что-то и сказал:

– Скоро придет подкрепление. Оставайся здесь с Бэнксом, попробуй наложить ему шину. А мы со Скотти отправимся дальше. Бойд с каждой минутой удаляется от нас.

Он выбрался на тропу и, сделав несколько выразительных замечаний о Бэнксе и его косолапых предках, кивнул четвертому:

– Пошли, Скотти. – И они удалились.

Мне предстояло действовать быстро. Когда они скрылись из глаз, я перевел свой взгляд на Бэнкса. Он стоял спиной ко мне, склонившись над товарищем, и рассматривал его ногу. Я вышел из укрытия, согнувшись, пробежал двадцать футов и ударил его своей дубиной. Не успев повернуться, он рухнул. У того, кто лежал, от ужаса округлились глаза. Не давая ему времени опомниться, я схватил ружье и ткнул дулом ему в лицо.

– Только пикни, и еще что-нибудь сломаешь.

Он закрыл рот и уставился, кося глазами, в круглую железную дыру перед ним. Я скомандовал:

– Поверни голову.

– А?

– Поверни голову, черт возьми! У меня мало времени.

Он повернул голову с неохотой. Я поднял выпущенную из рук дубинку и ударил его. Удар был недостаточно сильным, мне все же претило бить человека со сломанной ногой. Он обмяк и слабо замотал головой. Я не мог позволить ему закричать, пришлось ударить его вторично, на этот раз сильнее, и он отключился.

Я ощутил какую-то неприятную слабость. Мне пришло в голову, что если я буду вот так колошматить людей по черепу, в один прекрасный момент мне попадется кто-нибудь с тонкой костью, и я убью его. Тем не менее, мне приходилось рисковать. Я должен был как-то припугнуть этих парней, а этого, как я полагал, можно было добиться только будучи беспощадным.

Я вынул из штанов Бэнкса ремень и быстро связал его, соединив сзади его руки с ногами. Затем, захватив ружье, бросился за Новаком и Скотти. С тех пор как они ушли, прошло минуты четыре, не больше. Я должен был раньше, чем они, добраться до места, где тропа пересекала болотце. Я бежал как заяц, петляя между деревьями, и успел-таки вовремя. Тяжело дыша, я спрятался за деревом неподалеку от болотца.

Я услышал, как они идут: не так быстро, как прежде. У двух преследователей все-таки меньше уверенности, чем у четырех, даже если они вооружены. Как бы то ни было, они двигались медленнее. Новак шел впереди и первым увидел мои следы на болотце.

Он ускорил шаг и проскочил мимо меня. Скотти, не заметив, что так взволновало Новака, немного поотстал. Он и не увидел, как прикладом ружья я ударил его по затылку. Он упал, уткнувшись лицом в грязь.

Новак услышал звук падения и обернулся, но я уже взял ружье на изготовку и нацелил в него.

– Брось винтовку, Новак, – приказал я.

Он пребывал в нерешительности. Я похлопал ладонью по ружью.

– Я не знаю, какой здесь заряд, Новак, на зайца или на лося, но, если не бросишь винтовку, я это выясню на тебе.

Он разжал руки, и винтовка шлепнулась в грязь. Я вышел из зарослей высокой травы.

– Хорошо, теперь подойди поближе, только медленно.

Он вылез из болотца, чавкая грязью, на твердую землю. Я сказал:

– Где Вейстренд?

Новак ухмыльнулся.

– Скоро будет.

– Я надеюсь на это, – сказал я. И на лице Новака появилось озадаченное выражение. Я дернул ружье в сторону лежащего Скотти.

– Подними его, но не думай схватить винтовку, не то я снесу тебе череп.

Я отступил с тропы и наблюдал за тем, как он взгромоздил Скотти себе на спину. Он был крупный мужчина, почти такой же, как я, и Скотти для него не представлял серьезной тяжести.

– Хорошо, – сказал я. – Теперь пошел назад.

Я поднял ружье и безжалостно погнал Новака по тропе, не давая ему ни малейшей передышки, так что, когда мы присоединились к другим, он изрядно запыхался, чего я, собственно, и хотел. Бэнкс уже очнулся и, когда увидел Новака, открыл рот, чтобы заорать. Но затем в поле зрения его очутился я с направленным на него ружьем, и он закрыл рот, клацнув челюстью. Парень со сломанной ногой был еще без сознания. Я обратился к Новаку:

– Брось Скотти туда вниз.

Новак метнул на меня зверский взгляд, но сделал, как я сказал. Правда, он свалил Скотти довольно неаккуратно, и тот имел все основания быть в претензии, но, как я полагал, вина все равно будет возложена на меня.

Я сказал:

– Теперь сам спускайся, только не торопись.

Когда он оказался ниже тропы, я велел ему идти вниз, не оборачиваясь. За ним слез и я. Услышав это, Новак дернулся и обернулся, но, увидев, что я продолжаю держать его на мушке, затих.

– Так, – сказал я. – Теперь сними у Скотти ремень и свяжи его. Привяжи его руки к ногам. Но сначала вынь свой ремень.

Он расстегнул ремень и вынул его из штанов. В какой-то момент мне показалось, что он хотел бросить его в меня, но под дулом, направленным ему в живот, передумал.

– Теперь спусти штаны, – приказал я ему.

Он крепко выругался, но снова подчинился. Человек со спущенными штанами обычно не способен к решительным действиям, это слишком неудобно – проверено на опыте теми, кого заставали с чужими женами. Но Новак, надо сказать, был парень не из таких.

Он заканчивал связывать Скотти и вдруг бросился мне в ноги, пытаясь свалить меня. Но он не знал, что как раз в это время я приноравливался к тому, чтобы ударить его сзади. Подбородком он налетел на опустившийся вниз приклад, и это вырубило его.

Я проверил, как Новак связал Скотти, и увидел, что он, конечно, схалтурил. Я связал его как следует, затем быстро сделал то же самое и с Новаком. Времени до прибытия вертолета оставалось совсем мало. Взяв одно из ружей, я размозжил его приклад о скалу, а патроны забрал. Вдруг мне пришла мысль обшарить карманы Новака. Я нашел в одном из них свинчатку – короткую, но тяжелую, обшитую кожей дубинку с петлей для кисти. Теперь, если мне и дальше придется бить по черепам, я смогу это делать, пользуясь инструментом, специально для этого предназначенным.

Я положил ее в карман, конфисковал у Скотти бинокль и взял второе ружье. Вдали уже слышался шум приближавшегося вертолета, несколько запаздывавшего сравнительно с моими расчетами.

Достав клочок бумаги, я нацарапал на нем несколько слов: "Кто хочет получить то же самое, пусть продолжает преследование. Бойд". Вложив эту записку в рот Новака, я стал уходить вверх по холму.

Отойдя на безопасное расстояние, я залег в кусты и приготовился наблюдать в бинокль сцену встречи двух групп. Вертолет сел вне пределов видимости. Вскоре на тропе появились четыре человека и тут же наткнулись на мой маленький квартет. Я видел, как они замахали руками, а один побежал назад к вертолету. Слышать я ничего не мог, но догадывался, какие слова вылетали из их уст.

Новака приподняли, и он сидел, держась рукой за челюсть. Кажется, он не мог толком ничего сказать. Он выплюнул изо рта бумагу, и кто-то прочел ее. Ее пустили по кругу, и я заметил, как один из них нервно оглянулся через плечо. Проверив оружие, они поняли, что у меня теперь есть ружье.

После длительного обмена мнениями они соорудили носилки и унесли парня со сломанной ногой на прогалину. Никто не вернулся вновь, и винить их в этом было нечего. Я расправился в течение получаса с четырьмя из них, и это подействовало им на нервы. Никто не жаждал броситься в лес, чтобы получить там такой же прием. Или хуже.

Я не был склонен надуваться от гордости, как лягушка, из-за того, что я сотворил. Это была операция, основанная не только на искусстве, но и на удаче, и повторить ее было бы, вероятно, невозможно. Я не особенно падок на трескучие фразы вроде: "Он боролся за правое дело и потому победил". По-моему, чаще в этом мире побеждает всякая дрянь – возьмите Гитлера, к примеру. Но все же, как сказал Наполеон, моральный фактор относится к физическому как три к одному, и я это могу подтвердить на своем трудном опыте. Если вы в состоянии ошеломить своих врагов, вывести их из равновесия, расчленить их, то у вас есть шанс на победу.

Я отложил бинокль в сторону и взял ружье. Мне хотелось посмотреть, во что превратился бы живот Новака, если б я нажал спусковой крючок. Когда я достал из двух стволов патроны, кровь застыла у меня в жилах. Они были гораздо опаснее, чем заряд на крупного зверя. Это была даже не дробь, а жаканы – самодельные рифленые пули, неровные куски свинца. Когда такая штука попадает в тело, получается дыра, в которую можно засунуть оба кулака. Если б я нажал-таки на крючок, потроха Новака разлетелись бы по всей долине Кинокси. Не удивительно, что он бросил винтовку.

Я с отвращением отбросил эти патроны в сторону и, покопавшись в своей добыче, нашел более подходящие для моих целей. Если выстрелить ими с не слишком близкого расстояния, можно поразить человека, но вряд ли убьешь его. Это было то, что нужно. Я вовсе не хотел, чтобы каким-нибудь мрачным утром надо мной закачалась веревочная петля.

Оглядев еще раз расстилавшийся передо мною безлюдный пейзаж, я встал и двинулся вверх по долине.

4

В течение двух дней я петлял по северной части долины Кинокси. Говард Маттерсон, должно быть, побеседовал со своими ребятами и вернул им некоторую уверенность. Они вновь приступили к охоте за мной, но, как я заметил, теперь передвигались группами, не меньше, чем в шесть человек. Я играл с ними в прятки, стремясь по возможности уходить к востоку, и они так ни разу меня и не увидели. Если в одиночку еще можно остаться в лесу незамеченным, то команде из шести человек это не удается, а они только вместе и ходили. Новак, конечно, рассказал им о том, что произошло, и предупредил, чтобы они не разделялись.

Я соорудил за два дня еще полдюжины ловушек, но сработала только одна, в результате чего кого-то со сломанной рукой увезли на вертолете. Однажды я услышал перестрелку и не мог понять, что произошло. Вообще-то, когда по лесу бродит множество вооруженных людей, часто случается, что один из них когда-нибудь да нажмет спусковой крючок в самое неподходящее время, но это не объясняет сильной ответной стрельбы. Впоследствии я узнал, что в кого-то действительно стреляли по ошибке, он ответил, и тогда стали стрелять и другие. Парня увезли с огнестрельными ранами. Ему, бедняге, сильно не повезло.

Запас пищи у меня подходил к концу, и я задумался о его пополнении. В лагерь лесорубов идти было опасно. Маттерсон наверняка прочно закрыл его для меня. Оставался один выход: пробираться к дому Клэр. Я знал, что там смогу запастись продуктами, и надеялся увидеть ее. Кроме того, нужно было как-то связаться с Гиббонсом. Я знал, что он не одобрит охоту на человека в пределах его участка, и ему придется что-то быстро предпринять. В любом случае мне нужно было узнать, что произошло с Клэр.

Дважды я пытался прорваться к востоку, но наталкивался на маттерсоновских бандитов, поэтому вынужден был отступить и попытался обойти их. С третьей попытки мне это удалось, и когда я добрался до дома, то страшно устал. Тем не менее, я не утратил бдительности и проявлял чрезвычайную осторожность.

В сумерках я выбрался на склон против дома, улегся и некоторое время наблюдал за ним. Кажется, там все было спокойно, и я с сожалением отметил, что огонь в доме не горит. Следовательно, и Клэр там не было. Но старый Вейстренд, видимо, был на месте, так как в его домике ярко горел свет.

Я подобрался к нему путаными путями, все время оглядываясь, и сначала заглянул к Вейстренду в окно. Надо было убедиться, что он один. Старик сидел перед печкой в облаках сизого дыма от трубки, и я, обойдя дом вокруг, хотел уже было войти, но дверь, вопреки обыкновению, оказалась заперта. Это меня удивило.

– Кто там? – послышался голос Вейстренда.

– Бойд.

Я слышал, как он, шаркая подошвами, подошел к двери.

– Кто, вы сказали?

– Боб Бойд. Откройте, Мэтью.

Он отодвинул щеколду, дверь немного приоткрылась, и луч света упал на меня. Тогда он открыл дверь пошире.

– Входите, входите быстрее.

Я перешагнул через порог, а он захлопнул дверь и задвинул щеколду. Затем он повесил на крюк только что снятое им ружье.

– Они вас беспокоят, Мэтью?

Он повернулся, и я увидел его лицо. Оно было в синяках и царапинах.

– Да, – сказал он мрачно, – меня беспокоили. Что это за чертовщина происходит кругом, Бойд?

Я сказал:

– Говард Маттерсон сорвался с цепи и охотится за моей головой. И своих ребят он настроил против меня. Он сказал им, что я вышиб дух из старого Булла.

– Вправду вышибли?

Я посмотрел на него.

– Чего я буду бить старика? Говарда теперь-то уж я растерзал бы, но это другое дело. У старого Булла был сердечный приступ. И я это видел, как и Мак Дугалл. И Говард тоже, но он все время лжет.

Мэтью кивнул головой.

– Я тебе верю.

Я спросил:

– Кто вас побил, Мэтью?

Он уставился в пол.

– Я дрался со своим собственным сыном, – сказал он, и руки его сжались в кулаки. – Он поколотил меня. Я всегда думал, что сумею справиться с ним, но он меня поколотил.

Я сказал:

– Я позабочусь о нем. Он у меня второй по счету. А что произошло?

– Он приходил сюда с Говардом три дня назад, – сказал Мэтью. – Они прилетели на вертолете. Интересовались, нет ли тут тебя поблизости. Затем Говард сказал, что хочет обыскать дом мисс Трэнаван, а я сказал, что он не имеет права этого делать. Тогда он заявил, что наверняка вы там прячетесь, а я спросил его, не считает ли он меня лжецом. – Мэтью пожал плечами. – И пошло, и поехало, слово за слово, а кончилось тем, что сын ударил меня. Мы подрались. – Он поднял голову. – Он поколотил меня, мистер Бойд, но в дом я их не пустил. Я взял это самое ружье и приказал им убираться к черту.

Старик с поникшим видом опустился на стул перед огнем, и я почувствовал к нему жалость.

– И больше они ничего не предпринимали?

– Нет, ничего. У меня даже появилась мысль убить Джимми, и я мог бы нажать спусковой крючок, он знал это. – Старик посмотрел на меня полными горечи глазами. – Он совсем сошел с ума Я подозревал, что рано или поздно это случится, но не думал, что наступит момент, когда мне захочется убить собственного сына.

– Очень сожалею, что так случилось, – сказал я. – А что, Говард никак не пытался вмешаться?

– Нет, – сказал Мэтью с презрением. – Он просто стоял и хохотал, как жена, когда мы дрались, но перестал хохотать, когда я направил на него ружье.

Это было похоже на Говарда. Я снял свой рюкзак и опустил его на пол.

– Вы не видели в последнее время Клэ... ээ... мисс Трэнаван?

– Целую неделю не видел, – ответил он.

Я вздохнул и сел. Значит, с тех пор, как все это началось, Клэр не была дома, и неизвестно, где она и что делает.

Мэтью посмотрел на меня сочувственно.

– Вы устали, – сказал он. – Я тут все рассказываю о своих неприятностях, но у вас их, видимо, больше.

Я сказал:

– Меня преследуют вот уже шесть дней. Эти леса кишат ребятами, которые надеются поймать меня и выбить из меня мозги. Если хотите заработать тысячу долларов, Мэтью, все, что нужно, – донести на меня Говарду.

– На что мне тысяча долларов? – проворчал он. – Вы голодны?

Я улыбнулся.

– Трех поросят я бы сейчас съел, но не больше, аппетит что-то пропал.

– У меня есть жаркое. Сейчас подогрею. Минут через пятнадцать будет готово. А пока приведите себя в порядок. – Он вынул из коробки связку ключей и бросил ее мне. – Это от большого дома. Пойдите примите ванну.

Я подбросил ключи на ладони.

– А Говарду вы их не дали.

– Говард – это другое дело, – сказал он. – Он же не друг мисс Трэнаван.

Я принял горячую ванну, сбрил недельную щетину и почувствовал себя человеком. Когда я вернулся в домик Мэтью, на столе меня уже ждала тарелка с едой, на которую я тут же набросился и, проглотив все в мгновение ока, попросил добавки.

Мэтью улыбнулся и заметил:

– Вам полезно жить на воздухе.

– Только не так, как в последние дни, – сказал я и достал из кармана куртки ружейные патроны. – Это заряды на медведя, Мэтью.

Он взял один из патронов, осмотрел его и в первый раз при мне смачно выругался.

– Вот сволочи! Я с таким зарядом и на оленя бы не пошел. – Он взглянул на меня. – Старый Булл, наверное, умер.

Я не думал о нем все это время и похолодел.

– Надеюсь, что нет, – сказал я искренне. – Надеюсь, что он поправится. Он единственный человек, который может вытянуть меня из этой ямы. По крайней мере, он может сказать этим лесорубам, что я не трогал его. Без него мне не стряхнуть Говарда со своего загривка.

– Ну разве не смешно, – заговорил Мэтью голосом совсем не веселым, а наоборот, очень грустным, – я никогда не любил Булла, но у нас с ним есть много общего. Наши сыновья оба взбесились.

Я ничего не ответил на это, что тут можно сказать, в самом деле? Я покончил с едой, выпил кофе и почувствовал себя гораздо лучше. Мэтью сказал:

– Постель для вас готова. Вам надо хорошо поспать. – Он встал и взял ружье. – Пойду огляжу окрестности, чтобы вас ничто не побеспокоило.

Я бухнулся в мягкую кровать и сразу же провалился в сон. Проснулся я от ярких лучей солнца, бьющих мне в лицо. Я встал, оделся и вышел в большую комнату. Мэтью не было, но на печи стоял кофейник, а рядом – сковорода с яичницей и ветчиной.

Я выпил чашку кофе и только успел приняться за яичницу, как услышал снаружи чей-то топот. Схватив ружье, я подбежал к окну. Мэтью мчался к дому изо всех сил. Он рванул дверь и выпалил задыхаясь:

– Там куча парней... за мной... не больше десяти минут...

Я быстро надел куртку и рюкзак, который показался мне потяжелевшим.

– Я там кое-что положил, – сказал Мэтью. – Извините, все, что смог.

– Вы можете еще кое-что, – заговорил я быстро. – Доберитесь до Форт-Фаррелла, свяжитесь с Гиббонсом, расскажите ему, что здесь происходит. Постарайтесь разузнать что-нибудь о Мак Дугалле и Клэр. Сможете?

– Я отправлюсь туда сразу же, – сказал он. – Но вы лучше уходите скорее. Эти парни бежали быстро.

Я вышел из домика и бросился к деревьям, к тому месту на холме, откуда я предыдущей ночью наблюдал за домом. Добравшись туда, я достал бинокль.

Они уже появились. По крайней мере, шесть человек сновали в округе домика Мэтью, заходили в него, вели себя как хозяева. Я видел, как они ворвались в дом Клэр и обыскивали его. Я недоумевал, откуда им стало известно, что я был в нем, и понял, что они, наверное, выставили наблюдателя. Он и заметил огонь, горевший в доме, когда я принимал ванну.

Я выругал себя за эту идиотскую оплошность, но предаваться раскаянию было поздно. Именно такие дурацкие ошибки обыкновенно выдают преследуемого человека, и мне в будущем лучше было бы их не повторять.

Один из парней подошел к "пикапу" Мэтью, и я закусил губу. Он открыл капот, сунул туда руку и вытащил что-то похожее на связку макарон – автомобильную электропроводку. Теперь Мэтью не скоро сможет попасть в Форт-Фаррелл или куда-либо еще.

1

Погода испортилась. Поползли низкие облака, пошел дождь, затем облака просто опустились на землю, и мне пришлось идти в тумане. Это было и хорошо и плохо. Плохая видимость означала, что меня не так просто теперь обнаружить, а о проклятом вертолете и речи быть не могло. С другой стороны, я весь промок, но не решался зажечь костер, чтобы просушиться. Влажные складки одежды стали натирать мне тело; вдобавок я простудился и чихал, что могло оказаться в какой-то момент даже опасным.

Работа говардовского штаба улучшилась. Меня зажали на небольшой территории не более чем в три квадратные мили, постепенно и неуклонно сжимая вокруг меня петлю. Бог знает, сколько теперь народу было в распоряжении Говарда, но явно слишком много на меня одного. Трижды я пытался под прикрытием тумана выйти из окружения, но трижды терпел неудачу. Парни теперь не боялись использовать ружья, и в последней попытке меня чуть не изрешетили крупной дробью. Я отделался царапиной на бедре. Отойдя к своей норе, где я скрывался, я заклеил царапину пластырем. Нога немного болела, но это, к счастью, не сказалось на скорости передвижения.

Я промок, продрог, чувствовал себя несчастным и, само собой разумеется, проголодался. Мне показалось, что я дошел до ручки. Теперь я был готов лечь прямо на землю и заснуть где угодно, и пусть они приходят и хватают меня. Но все же я помнил, что со мной тогда сделают, и не имел намерения остаться на всю жизнь калекой – и тоже в том только случае, если Говард удовлетворился бы этим. От таких мыслей я встряхивался, вставал и снова шел, пробираясь сквозь туман и настойчиво пытаясь найти выход из сужающегося круга.

И вдруг я чуть не споткнулся о медведя. Он зарычал, попятился и встал во весь свой восьмифутовый рост, двигая передними лапами с крепкими когтями и обнажая зубы. Я отбежал на приличное расстояние, чтобы обдумать ситуацию.

О медведях-гризли ходит много нелепых слухов, больше, чем о каком-либо другом животном, за исключением волка Взрослые люди поведают вам ужасающие подробности о своих встречах с гризли; расскажут о том, что гризли нападают на человека, как только увидят его; о том, что гризли бегают скорее лошади, валят наземь деревья и вообще быстро приходят в бешенство без всякой причины. Правда состоит в том, что гризли, как и всякое другое животное, имеет достаточно здравого смысла, чтобы не связываться с человеком без серьезных на то оснований. Действительно, они бывают в плохом настроении весной после зимней спячки, но то же самое можно сказать и о людях, когда они вылезают из постели. И еще весной их мучает голод.

Но сейчас было лето, и именно тот его пик, которого вообще достигает лето в Британской Колумбии. И этот гризли на вид был сыт и упитан. Он вернулся в прежнее положение, встал на четыре лапы, и к прежнему занятию – выкапыванию каких-то корешков. Время от времени он косил на меня глазом и ворчал, показывая, что он меня вовсе не испугался.

Я зашел за дерево, чтобы не тревожить его и заодно сообразить, что мне делать. Я, конечно, мог просто взять и уйти, но у меня возникла идея – использовать медведя в качестве своего союзника, конечно, если удастся привлечь его на свою сторону. Не каждый выдержит нападение гризли.

Ближайшие маттерсоновские бойцы находились не более чем в полумиле от этого места и медленно приближались. Естественно, что медведь будет уходить от них. Они, как я заметил, передвигались довольно шумно, и он вскоре должен был их услышать. Что касается меня, то я научился скользить по лесу бесшумно: в той ситуации, в которой я очутился, другого мне ничего не оставалось, иначе я был бы давно уже мертв.

Мне предстояло заставить медведя, вопреки его естественному желанию, бежать в другую сторону – навстречу надвигающимся людям. Но как это осуществить? Его же нельзя просто шугануть, как корову, а решение принимать надо было быстро.

После минутного раздумья я достал несколько ружейных патронов и начал ковырять их ножом. Пули и дробь я выбрасывал, а порох собирал в перчатку, чтобы он сохранился сухим. Затем я наклонился и ножом разворошил слой хвои. Сосновые иглы не впитывают воду, она скатывается с них, как с утки, и мне не пришлось долго искать, где набрать хорошего горючего материала.

Все это время я не спускал глаз с братца медведя, аппетитно чавкавшего в стороне и в свою очередь косившего глазом в мою сторону. Он вроде бы не собирался нападать на меня, пока я не беспокоил его, во всяком случае, так мне казалось. Тем не менее, я облюбовал себе дерево, на которое можно было бы легко взобраться в случае необходимости. Из кармана рюкзака я извлек геологическую карту и блокнот. Я разодрал карту на бумажные полосы, а из блокнота вырвал все страницы и изготовил бумажные жгуты. Затем, пересыпая эти жгуты порохом и обложив их сосновой хвоей, я соорудил основу для костра. Я сделал пороховую дорожку, подведя ее к трем ружейным патронам.

После этого я прислушался, но, не услышав ничего подозрительного, продолжил свою работу. Я стал обходить медведя по окружности и, пройдя примерно шестую ее часть, заложил таким же образом новый заряд, потом, уже на противоположной стороне, – еще один. Медведь ворчал, глядя на меня, пятился, но я ближе к нему не подходил, и он успокоился.

Заложив заряды, я стал ждать, когда маттерсоновские ребята приблизятся еще. Медведь должен был их учуять и дать мне знак, а пока я просто стоял, держа в руках ружье, и терпеливо ждал, не сводя глаз с животного.

Наконец, когда я еще ничего не слышал, медведь что-то учуял, заволновался, шумно понюхал воздух, затем, заворчав, отвернулся от меня в другую сторону. Я достал спички. Благодаря своему опыту я знал, как их хранить сухими, – я заливал коробок парафином, и они хранились как бы в парафиновом кирпичике. Я отодрал три спички и приготовился их зажечь.

Медведь стал пятиться назад, в мою сторону. Он беспокойно оглянулся, чувствуя, что он в какой-то ловушке, а когда гризли испытывает это чувство, лучше всего быть от него подальше. Я наклонился, чиркнул спичкой по коробку и бросил ее на пороховую дорожку. Порох с треском вспыхнул, а я сломя голову помчался к другому заряду, крича во все горло.

Медведь приступил к действиям и уже несся прямо на меня, но взрыв патрона заставил его резко остановиться.

Сзади медведя послышались возбужденные крики – кто-то тоже услышал выстрел.

Медведь растерянно повертел головой, снова начал двигаться в мою сторону, но в первом заряде взорвался еще один патрон, и это ему не понравилось. Он отвернулся от меня, не прекращая ворчать, а я в это время зажег второй заряд и побежал к третьему.

Мишка просто не знал, что делать, – с одной стороны его подстерегала опасность в виде приближавшихся людей, с другой – в виде громких будоражащих звуков. Вновь раздались людские крики, и он, видимо, принял решение поворачивать от них, но тут для него разверзся ад: патроны стали рваться один за другим, словно на войне.

Нервы гризли сдали, он опять отвернулся от меня и пустился бежать. Я еще наподдал ему, выпустив по его заду из ружья порцию мелкой дроби, и бросился следом за ним. Он мчался среди деревьев, как демон, вылетевший из преисподней, – полтонны устрашающей, дикой ярости. На самом деле он сам был безумно напуган, но именно в такие моменты гризли наиболее опасен.

Я увидел трех человек, стоявших внизу склона, с лицами, мгновенно побелевшими от ужаса при виде того, что неслось на них сверху. Для них это, наверное, выглядело как сплошные зубы и когти, да еще вдвое крупнее обычных – я представил себе, как потом они будут рассказывать обо всем в забегаловках, если доживут до этого. Они бросились врассыпную, но один замешкался, и медведь на ходу рванул по нему лапой. Тот закричал, падая на землю, но, к счастью для него, медведь не остановился, чтобы его растерзать.

Я тоже стремительно проскочил мимо. Но за медведем угнаться мне было трудно, он уже значительно опережал меня. Впереди послышался еще один вопль, затем прогремели два выстрела, и я выскочил на парня, стоявшего с ружьем, направленным в сторону убегавшего медведя. Он обернулся и, увидев меня, быстро сближавшегося с ним, выстрелил. Но патронов в стволах ружья уже не оказалось, оно сухо щелкнуло, и тут я на всей скорости врезался плечом в его грудь. Я сшиб его с ног, он распластался на земле, а я на ходу успел еще дать ему затрещину. Кое-чему я у медведя научился.

Я не останавливался в течение пятнадцати минут, пока не убедился, что меня никто не преследует. Я не сомневался в том, что они там сейчас ухаживали за тем, кого задел медведь. Хотя сделал он это походя, но когти-то ведь у него как стальные.

Туман поднимался, и я увидел своего приятеля гризли, прыгавшего по склону. Он замедлил ход, остановился и оглянулся. Я помахал ему рукой и свернул в сторону – с этим медведем в ближайшие пару дней мне встречаться больше не хотелось.

2

Погода улучшилась. Я вырвался из Говардова заколдованного круга, но не сомневался, что они опять пустятся за мной в погоню. Пока я мог передохнуть. После того как в течение целого дня я не видел и не слышал никого из преследователей, я решился убить антилопу, надеясь, что никто не заметит выстрела. Я освежевал ее и развел небольшой костер, чтобы поджарить печень, то, что быстрее всего готовится и лучше всего усваивается. Затем я подержал на огне полоски мяса и полусырыми уложил их в рюкзак. Остатки туши я спрятал и быстро снялся с места, опасаясь, что меня настигнут.

В этот раз я заночевал на берегу ручья, в первый раз с тех пор, как на меня началась охота. Это было вполне естественно для находящегося в лесу человека, но я давно уже не осмеливался на это из страха быть схваченным. Но теперь мне все осточертело, и я махнул рукой на возможные последствия. Напряжение последних дней начинало сказываться, и я, похоже, внутренне уже был готов к сдаче. Мне хотелось только одного: хорошо выспаться, и я был решительно настроен на то, чтобы это сделать, несмотря на риск проснуться и увидеть направленное на меня дуло.

Я нарезал лапника, чего тоже давно себе не позволял, не желая оставлять никаких следов, и даже запалил костерок. Конечно, я не дошел до того, чтобы раздеться, но расстелил свои простыни и растянулся на них, наевшись мяса и с кружкой кофе в руке. Все выглядело так же, как в мои лучшие времена.

В этот день я стал лагерем довольно рано, потому что от непрерывной ходьбы устал до предела, и к закату меня уже клонило в сон. Сквозь дремоту я услышал шум мотора и свист лопастей и усилием воли встряхнулся. Проклятый вертолет опять преследовал меня, и они, конечно, заметили мой костер, светивший во тьме как маяк.

Я просто-таки застонал от отчаяния, но заставил себя встать на ноги. Шум вертолета внезапно где-то к северу от меня исчез. Я потянулся и оглядел лагерь. Жаль было его оставлять, но ничего не поделаешь, надо было возобновлять гонку. Но тут мне в голову пришла такая мысль: а почему, собственно, я должен бежать? Почему бы мне не оставаться здесь и не принять бой?

В то же время сидеть сложа руки и быть пойманным, как птица, не имело смысла. И я кое-что придумал. Найти рядом бревно примерно моих размеров не составляло труда, и вскоре, закутанное в мои простыни, оно выглядело как спящий человек. Для усиления иллюзии я прицепил к нему леску, чтобы, дергая за нее, создавать впечатление движения человека во сне. Я нашел себе удобное место, откуда мог лежа управлять бревном, и испробовал свое изобретение. Оно обмануло бы и меня, если б я не знал, в чем дело.

Что бы ни случилось этой ночью, мне нужен был хороший свет, и я подбросил дров в костер, пока он не разгорелся как следует. И тут меня ожидал сюрприз. Треск ветки на расстоянии дал мне знать, что у меня гораздо меньше времени, чем я полагал. Я нырнул в укрытие и проверил там свое ружье – заряжено ли оно и есть ли у меня в кармане патроны. Поскольку огонь был рядом, стволы могли давать блики, и я обмазал их мокрой глиной. Затем я расположился поудобнее и стал ждать.

Кто-то уже был поблизости, а это означало или то, что вертолет шел впереди наземной группы, или то, что он высадил всего одну партию людей, то есть не больше четырех человек. Неразумность такой операции уже была подтверждена на практике, и я недоумевал, не собираются ли они повторить свою ошибку снова.

Сучок в лесу треснул снова, на этот раз гораздо ближе, и я напрягся, стараясь понять, с какой стороны последует нападение. То, что сучок треснул с западной стороны, не исключало возможности, что какой-нибудь более осторожный малый двигается с востока или, может быть, с юга. Мурашки поползли у меня по коже – я лежал на южной стороне, и прямо сзади меня уже, возможно, стоял кто-то, готовый вышибить из меня мозги. Я лежал на животе в крайне неудобной позиции, но это было необходимо, чтобы находиться вблизи от костра и в то же время не высовываться.

Я хотел было осторожно оглянуться, когда в поле моего зрения возник силуэт – кого-то или чего-то. Я затаил дыхание. Фигура подвинулась к огню, и я обомлел – это оказался Говард Маттерсон. Наконец я выманил лису.

Он тихо крался, аккуратно ступая, словно земля была покрыта яичной скорлупой. Вот он подошел к моему рюкзаку и склонился над ним. Определить принадлежность рюкзака не составляло труда: на нем стояла наклейка с моим именем. Я слегка потянул леску, бревно повернулось, и Говард выпрямился.

В следующую же секунду он вскинул ружье, и ночь раскололась от вспышек и грохота. Он один за другим всадил в бревно под простыней четыре заряда.

Холодный пот так и прошиб меня. Теперь я имел очевидное и окончательное доказательство того, что Говард Маттерсон стремится убрать меня с дороги самым решительным и зверским образом. Он подошел к моему ложу и носком ноги ткнул бревно. Я закричал:

– Говард, подлец, ты попался! Ты...

Но я не закончил фразу, так как он резко повернулся в мою сторону и вновь зарядил ружье. Вспышка огня ослепила меня. В ту же секунду сзади раздался дикий вопль, и чье-то тело с жутким хрипом рухнуло на землю. Я был прав, предполагая, что кто-то должен был идти с той стороны. Джимми Вейстренд стоял совсем рядом со мной, футах в шести. Говард поспешил нажать на спусковой крючок, и молодой Джимми получил полный живот свинца.

Я вскочил на ноги и выстрелил в Говарда, но глаза мои после вспышки во тьме видели плохо, и я промахнулся. Говард в изумлении смотрел на меня и тут же, не целясь, вновь нажал на крючок. Но выстрела не последовало, он забыл, что в его автоматической винтовке всего пять патронов, и курок только сухо щелкнул.

Должен признать, действовал он быстро. Одним прыжком он скрылся во тьме, и я услышал плеск воды – он, видимо, пересекал ручей. Я еще раз выстрелил в темноту, но, вероятно, опять не попал. Было слышно, как он с шумом продирался сквозь кусты на другой стороне ручья, потом звуки стали ослабевать, и скоро все стихло.

Я наклонился над Джимми. Он был мертв, как может быть мертв человек, а я уж этого повидал. Винтовка Говарда, вероятно, была заряжена патронами с этими проклятыми самодельными пулями, и Джимми получил одну прямо в центр живота. Она прошла через тело и вышибла кусок позвоночника. Кругом валялись разодранные внутренности.

Я выпрямился на дрожащих ногах, сделал несколько шагов в сторону, и меня вырвало. Все хорошее мясо, которое я недавно съел, оказалось на земле, подобно кишкам Джимми Вейстренда. Минут пять меня трясло, словно в лихорадке, затем я взял себя в руки. Я поднял ружье и зарядил его, выбрав патрон с той же пулей, что была у Говарда, – он заслужил всего самого лучшего. Затем я бросился в погоню.

Идти по его следам оказалось задачей не из трудных. Короткие вспышки моего фонаря освещали то примятую или грязную траву, то согнутые ветки. Но тут я сообразил, что при нем все еще оставалось ружье, которое он, по-видимому, перезарядил, так что, если я стану пользоваться фонарем, включая его хоть на секунду, его цель будет удобно подсвечиваться, и все, что ему придется сделать, – это подстеречь меня где-нибудь и нажать спусковой крючок. Для меня это означало бы верную смерть.

Я остановился и призадумался, в первый раз после того, как Говард начинил своими пулями бревно, – все ведь произошло так стремительно. Я перевел мой мозг на низкую передачу и начал спокойно рассуждать. По-видимому, вокруг меня сейчас никого, кроме Говарда, не было, иначе меня бы прикончили, когда меня выворачивало наизнанку над трупом Джимми Вейстренда. С вертолета, который должен был находиться не так уж далеко, сошли только двое.

Звук вертолета, когда он прилетел, резко прекратился в северной стороне, значит, где-то там он и сел. Я вспомнил, что как раз в этом направлении находилось удобное место для приземления: скалистая площадка с тонким слоем почвы на ней. Говард удалился в западном направлении, и он вряд ли хорошо ориентируется в лесу, значит, у меня есть хорошие шансы добраться до вертолета раньше него.

Я оставил его след и пошел в нужном мне направлении. Не отягощенный рюкзаком, я двигался быстро. После того как я столько протаскал его на себе за последние две недели, его отсутствие давало мне великолепное ощущение свободы и легкости. Оставляя рюкзак, я, конечно, рисковал. Без вещей, которые остались в нем, надежды на то, чтобы выжить в лесах, у меня не было. Но в то же время у меня появилось какое-то неодолимое предчувствие того, что я приближаюсь к развязке: либо я пройду через все это, либо потерплю поражение, что в данном случае означало пулю Говарда в моем животе, как у Джимми Вейстренда. Иначе он просто не смог бы меня остановить.

Я шел быстро и тихо, временами останавливаясь, чтобы прислушаться. Говарда я не слышал, но очень скоро до меня донесся свист воздуха, разрезаемого лопастями. Вертолет не только стоял на том самом месте, о котором я думал, но и был готов к взлету. По-видимому, пилот занервничал и завел мотор, когда услышал выстрелы.

Я решил действовать грамотно и сделал круг, чтобы подойти к вертолету с противоположной стороны. Выйдя на открытое место, я стал подползать к нему на четвереньках. Шум винта сделал мое приближение бесшумным, и я очутился рядом с пилотом, который стоял, глядя на юг, и ждал развития событий.

Для него события действительно стали развиваться стремительно. Я ткнул дуло ружья ему под ребра, и от неожиданности он подскочил на месте.

– Спокойно, – сказал я. – Это – Бойд. Знаешь, кто я?

– Угу, – произнес он нервно.

– Прекрасно, – сказал я. – Мы, кстати, встречались пару лет назад. В последний раз ты переправлял меня из долины Кинокси в Форт-Фаррелл. Теперь тебе придется сделать это еще раз. – Я сильнее нажал дулом на его бок. – Теперь сделай шесть шагов вперед и не оборачивайся, пока я не скажу. И не пытайся выкинуть какой-нибудь фокус, сам знаешь.

Он отошел на шесть шагов и остановился. Он мог бы свободно удрать от меня, скрыться в темноте безлунной ночи, но, должно быть, он сильно напугался. Я, видимо, пользовался уже определенной репутацией. Забравшись на пассажирское сиденье вертолета, я крикнул ему:

– Давай влезай.

Он вскарабкался в машину и занял свое место. Я сказал ему простым, обыденным тоном:

– Так, я не умею управлять этим механизмом, а ты умеешь. Значит, ты сейчас полетишь в Форт-Фаррелл и сделаешь это гладко и тихо, без затей. – Я вытащил свой охотничий нож, и его лезвие блеснуло в слабом свете приборной доски. – Это будет у тебя под боком, и если тебе придет вдруг в голову устроить катастрофу, помни, что ты будешь так же мертв, как и я. Мне сейчас жизнь безразлична, а ты, вероятно, относишься к ней иначе. Ясно?

Он кивнул.

– Ясно. Все будет как надо, Бойд.

Я произнес угрожающе:

– Для тебя – мистер Бойд. Ладно, взлетай и двигай, куда я сказал.

Он заработал рычагами и тумблерами, мотор заревел сильнее, лопасти завращались быстрее. И в это время на краю поляны что-то вспыхнуло, и одно из стекол разлетелось вдребезги. Я закричал:

– Взлетай быстрее, черт, а не то Говард Маттерсон снесет тебе голову.

Вертолет внезапно подпрыгнул, как испуганный кузнечик. Говард выстрелил еще раз, что-то дзынькнуло сзади меня, машина вздрогнула, но уже летела над темным прибоем моря лесов. Пилот перевел дыхание, и я почувствовал, как он расслабился в своем кресле. Я тоже немного расслабился, мы набрали высоту и взяли курс прямо на юг.

Путешествие по воздуху – чудесная вещь. Мы неслись вдоль долины Кинокси и уже через пятнадцать минут миновали плотину. Еще миль сорок, скажем, полчаса, и мы в Форт-Фаррелле. И действительно, вскоре показались огни. Я сказал:

– У Булла Маттерсона есть, наверное, вертолетная площадка?

– Да, рядом с домом.

– Садись там.

Мы пересекли Форт-Фаррелл, группу домов на окраине у озера и внезапно оказались над громадой фантастического замка Маттерсона. Когда вертолет приземлился, я сказал:

– Выключи мотор.

Когда винт остановился, наступила потрясающая тишина. Я спросил:

– Обычно кто-нибудь встречает тебя?

– Ночью нет.

Это меня устраивало. Я сказал:

– Ты оставайся здесь. Если я не обнаружу тебя, когда вернусь, то найду рано или поздно. Знаешь, чем это грозит?

– Я буду здесь, мистер Бойд, – сказал пилот дрожащим голосом. Мужеством он явно не отличался.

Я спрыгнул на землю, спрятал нож и, держа в руках ружье, направился к дому, силуэт которого смутно вырисовывался на темном небе. В доме кое-где горел свет, но большинство его обитателей, по-видимому, спали. Я не знал, сколько нужно обслуги, чтобы содержать в порядке такое здание, но решил, что сейчас в нем народу немного.

Я намеревался войти через парадную дверь, так как это был единственный знакомый мне вход. Когда я приближался к ней, она вдруг открылась, и полоска света легла на землю. Я отскочил в сторону и укрылся под крышей навеса, оказавшегося гаражом. Послышались голоса, и я весь обратился в слух.

Мужчина сказал:

– Помните, ему нужен покой.

– Конечно, доктор, – ответила женщина.

– Если что, сразу звоните мне. – Хлопнула дверь автомобиля. – Я буду дома всю ночь. – Мотор заурчал, зажглись фары. Автомобиль обогнул двор, на мгновение высветив внутренность гаража, и уехал по аллее. Парадная дверь дома тихо закрылась, и снова стало темно.

Я подождал, пока женщина вернется на свое место, и исследовал гараж. По первому впечатлению Маттерсоны были владельцами десяти автомобилей. В коротких вспышках моего фонаря я увидел большой "континентал" миссис Эдертон, "бэнтли" Булла Маттерсона, пару потрепанных "понтиаков" и спортивный "Астон Мартин". В глубине гаража свет фонаря выхватил из тьмы "шевроле" – это была старая побитая машина Мака А рядом с ней стоял автомобиль Клэр!

Я судорожно сглотнул, теряясь в догадках, где же Клэр и Мак.

Не тратя больше времени даром, я вышел из гаража, смело подошел к двери и толкнул ее. Большой зал внизу был скупо освещен, и я на цыпочках прошел к лестнице и стал подниматься. Я решил идти к кабинету старика, в конце концов, это единственная комната в доме, которую я знал.

Внутри нее кто-то был. Дверь была приоткрыта, и сквозь щель в полутемный коридор пробивался свет. Я осторожно заглянул внутрь и увидел Люси Эдертон, открывавшую один за другим ящики стола Булла. Она увлеченно бросала на пол бумаги, которые уже покрывали его, как слой пыли. Я решил, что она самая подходящая фигура для моих планов, резко открыл дверь и в мгновение ока очутился рядом с ней. Прежде чем она смогла что-то сообразить, я оказался позади нее, сгибом локтя сжимая ей горло. Ружье я бросил на пол, покрытый мягким ковром.

– Тихо, без шума, – сказал я спокойно. В горле ее что-то забулькало, когда перед ее глазами очутилось лезвие ножа. – Где старик?

Я немного ослабил хватку, чтобы она глотнула воздуха и смогла говорить. Из ее горла вырвался шепот:

– Он... болен.

Я приблизил острие ножа к ее правому глазу – примерно на дюйм от зрачка.

– Я второй раз спрашивать не буду.

– В... спальне.

– Где она? Ладно, показывай. – Я спрятал нож в ножны и наклонился, не отпуская ее, за ружьем. – Если будешь шуметь, убью. Ваша семейка уже у меня в печенках сидит. Давай, где эта комната?

Я продолжал держать ее за горло и чувствовал, как дрожит ее худое тело. Я вытащил ее из кабинета. Рукой она махнула в сторону одной из дверей. Я сказал:

– Хорошо, поверни ручку и открой ее.

Как только она повернула ручку, я ногой открыл дверь и швырнул ее внутрь. Она приземлилась на колени и растянулась на толстом ковре. Я быстро вошел в комнату следом за ней, закрыл дверь и взял ружье наперевес, ожидая чего угодно.

"Что угодно" оказалось всего лишь медсестрой в аккуратном белом халатике, которая смотрела на меня широко открытыми глазами. Я не обратил на нее внимания и осмотрелся. Комната была большая, с окнами, занавешенными темными шторами. Громадная кровать стояла в тени. Ее полог был из того же материала, что и шторы, но отдернут.

Сестра дрожала мелкой дрожью, но оказалась отважной. Она встала и спросила:

– Кто вы такой?

– Где Булл Маттерсон? – спросил я.

В это время Люси Эдертон приподнялась, пытаясь встать на ноги. Я поставил ногу на ее зад и, толкнув, вернул ее в лежачее положение. Сестра задрожала еще больше.

– Вы не должны беспокоить мистера Маттерсона. Он очень болен. – И тихо добавила: – Он умирает.

Скрипучий голос донесся из постели:

– Кто это умирает? Вы говорите чепуху, девушка.

Сестра повернулась к Маттерсону.

– Вам нужно лежать тихо, мистер Маттерсон. – И, вновь обращаясь ко мне и глядя на меня умоляющими глазами, сказала: – Прошу вас, уходите.

Маттерсон спросил:

– Это вы, Бойд?

– Это я.

Его голос зазвучал насмешливо:

– Я так и думал, что вы объявитесь. Что задержало вас?

Я было собрался рассказать ему все, но он перебил меня раздраженным тоном:

– А почему я лежу в темноте? Молодая леди, ну-ка зажгите свет.

– Но, мистер Маттерсон, доктор...

– Делайте, что я говорю, черт возьми. Не волнуйте меня, а то знаете, что случится. Зажгите свет.

Сестра подошла к кровати и щелкнула выключателем. Лампа осветила лежащую на ней худую фигуру. Маттерсон сказал:

– Бойд, подойдите поближе.

Я поднял Люси с пола и подтолкнул ее вперед. Маттерсон хмыкнул.

– А, уж не Люси ли это? Наконец пришла навестить своего отца? Ладно, выкладывай все, Бойд. Сейчас я уже не боюсь шантажа. Поздновато.

Я обратился к сестре:

– Запомните. Вы сидите здесь абсолютно тихо и не пытаетесь покинуть комнату.

– Я не собираюсь покидать моего пациента, – ответила она сухо.

– Что вы там шепчетесь? – спросил Маттерсон.

Я подошел к его кровати, крепко держа Люси.

– Говард взбесился, там, на Кинокси. Он сколотил из ваших лесорубов банду линчевателей, подогрел их всех историей о том, что я будто бы побил вас. Они гоняли меня почти две недели. Но это не все. Говард убил человека. Сейчас он от нас в восьми часах ходьбы.

Маттерсон смотрел на меня без всякого выражения.

– А кого он убил? – спросил он бесцветным голосом.

– Парня по имени Джимми Вейстренд. Он не намеревался его убить, целился он в меня.

– Это тот парень, которого я видел на плотине?

– Да, тот. – Я бросил на кровать патрон. – Он был убит вот такой штукой.

Маттерсон зашарил по одеялу слабой рукой, и я вложил патрон в его пальцы. Он поднес его к глазам и сказал:

– Да, это надежный способ убийства. – Патрон выскользнул из его пальцев. – Я знал его отца. Мэтью – хороший человек. Целую вечность его не видел. – Он закрыл глаза, и я увидел, как по его щеке покатилась слеза. – Значит, Говард опять сделал это. О, я должен был знать, что это случится.

– Опять! – воскликнул я. – Мистер Маттерсон, это Говард убил Джона Трэнавана и его семью?

Он открыл глаза и посмотрел на меня.

– Кто ты, сынок? Ты Грант или мальчик Джона Трэнавана? Я должен знать.

Я покачал головой и сказал серьезно:

– Я не знаю, мистер Маттерсон. Я действительно не знаю. Я потерял память в автокатастрофе.

Он слабо кивнул.

– Я думал, она вернулась к тебе. – Он помолчал, в горле его что-то клокотало. – Они были все сожжены, черные тела, живое мясо... Я не знал. Боже, помоги мне! – Его глаза смотрели куда-то в пространство, в далекое прошлое и видели ужасное зрелище катастрофы на дороге к Эдмонтону. – При опознании я рискнул, я думал, так будет лучше.

"Кому лучше?" – подумал я с горечью, но не допустил, чтобы горечь окрасила мои слова, и спросил ровным голосом:

– Мистер Маттерсон, кто убил Джона Трэнавана?

Медленно он приподнял худую руку и указал дрожащим пальцем на Люси Эдертон:

– Она убила. Она и ее беспутный братец.

1

Люси Эдертон резко дернулась и, вырвавшись из моей хватки, побежала к двери. Старый Булл, хотя был очень слаб, вложил все свои силы в короткую команду:

– Люси!

Она остановилась в центре комнаты. Маттерсон холодно сказал:

– Чем заряжено твое ружье?

– Рифлеными пулями, – ответил я.

Голосом, еще более холодным, он продолжал:

– Даю свое согласие на то, чтобы пришить ее такой пулей, если она сделает еще один шаг. Слышишь, Люси? Мне бы самому надо было это сделать двенадцать лет тому назад.

Я сказал:

– Я столкнулся с ней в вашем кабинете, где она рылась в бумагах. Наверное, она искала ваше завещание.

– Похоже на то, – сказал старик саркастически. – Я породил дьяволов. – Он поднял руку. – Девушка, подключите телефон сюда.

Сестра вздрогнула от прямого обращения к ней. Все, что здесь происходило, было для нее слишком неожиданно. Я сказал:

– Подключайте, подключайте побыстрее.

Она взяла аппарат, поднесла его к кровати и соединила с розеткой, которая находилась рядом с ней. Я спросил у нее:

– У вас есть чем писать?

– Ручка? Есть.

– Записывайте все, что услышите здесь. Возможно, вам придется выступать на суде.

Маттерсон возился с телефоном, но не совладал с ним. Махнув рукой, он обратился ко мне:

– Соедини меня с Гиббонсом.

Он дал мне номер, я набрал его и поднес трубку к его уху. Сначала была пауза, потом он сказал:

– Гиббонс, это Маттерсон... Да черт с ним, с моим здоровьем. Слушайте: приезжайте сейчас же ко мне... Здесь произошло убийство... – Его голова упала на подушку, я взял трубку и положил ее на рычаг.

Все это время я продолжал держать ружье, направленное в сторону Люси. Она стояла, вытянув руки по швам, белая как мел, неестественно спокойная. Только правая ее щека все время дергалась. Маттерсон заговорил тихим, низким голосом, и я подтолкнул сестру поближе, чтобы ей лучше было слышно. Старик говорил медленно, поэтому ей не составляло труда записывать все подробно.

– Говард всегда завидовал Фрэнку, – начал он. – Молодой Фрэнк был хорошим парнем, и все было при нем: ум, сила, любовь окружающих, все, чего не было у Говарда. Он получал хорошие отметки в колледже, а Говард плавал на экзаменах; у него были девушки, которые даже не смотрели в сторону Говарда, и он, наконец, скорее всего, стал бы во главе дела, когда мы с Джоном сошли бы со сцены. И не потому, что Джон Трэнаван просто предпочел бы Говарду своего сына, нет, речь шла о более подходящем кандидате. И я со своей стороны тоже выбрал бы Фрэнка, и Говард это знал.

И он убил Фрэнка. И не только его – он убил Джона и его жену. Ему был двадцать один год, и он стал трижды убийцей. – Маттерсон вздохнул и слабо пошевелил рукой. – Не думаю, что он сам это придумал, идея была ее. У Говарда не хватило бы мужества пойти на такое дело самому, на это его толкнула Люси. – Он повернул голову и посмотрел на нее. – Говард был похож на меня, немного, но все-таки. А эта пошла в мать. – Он вновь обратился ко мне: – Ты знаешь, что моя жена покончила с собой в сумасшедшем доме?

Я помотал головой, чувствуя жалость к старику. Он говорил о своих детях в прошедшем времени так, будто они уже умерли.

– Да, – тяжело произнес он, – я думаю, что Люси такая же сумасшедшая, как и ее мать к концу жизни. Она видела, что перед Говардом стоит проблема, и она решила все в своем духе – безумно. Молодой Фрэнк был для Говарда препятствием – значит, надо просто избавиться от него, чего проще? То, что оказались убиты старый Джон и его жена, – событие случайное. Целью был не Джон, целью был Фрэнк!

Меня вдруг охватил озноб – в этой большой, теплой, с батареями центрального отопления комнате, – озноб ужаса. Я посмотрел на Люси Эдертон. На ее лице ничего не отразилось, словно все, что было сказано, не касалось ее ни в малейшей мере. И то, что в машине еще оказался некий попутчик Грант, тоже было случайным событием, не имевшим никакого значения.

Маттерсон вздохнул:

– Итак, Люси подбила. Говарда на это дело, причем, я полагаю, без особого труда. Он всегда был слабовольным и испорченным мальчишкой. Они взяли мой "бьюик", последовали за Трэнаванами по Эдмонтонской дороге и столкнули их со скалы вниз умышленно и хладнокровно, воспользовавшись тем, что Джон знал и мою машину, и их самих.

Я выдавил из себя:

– Кто вел машину?

– Не знаю. Никто этого теперь не скажет. "Бьюик", конечно, пострадал, и скрыть от меня это было невозможно. Все стало ясно, как дважды два. Я припер Говарда к стенке, и он потек, как мокрый бумажный пакет.

На некоторое время старик замолчал. Потом сказал:

– Что я мог сделать? Ведь это мои дети! – В голосе его зазвучали умоляющие ноты. – Разве отец отдаст своих детей в руки судей за убийство? И я стал их соучастником. – Теперь он заговорил тоном самоосуждения. – Я стал их покрывать, прости меня Бог. Я скрыл их за стеной из моих денег.

Я спросил:

– Это вы посылали деньги в госпиталь, чтобы помочь Гранту?

– Мое сердце разрывалось, – сказал он. – Я не хотел, чтобы на моей совести оказалась еще одна смерть. Да, я посылал деньги, это все, что я мог сделать. Но я, кроме того, не хотел терять тебя из виду. Я знал, что ты лишился памяти, и до смерти боялся, что она вернется к тебе. Я нанял частного детектива следить за тобой, но он как-то упустил тебя. Наверное, когда ты сменил имя. – Его руки судорожно хватали одеяло. – И я боялся, что ты можешь начать свое расследование в попытке вернуть себя. Я должен был как-то действовать, и я решил избавиться от имени Трэнавана: странное имя и легко западает в память. Джон и его семья были единственными Трэнаванами в Канаде, за исключением Клэр, и я знал, что, если ты наткнешься на это имя, ты можешь им заинтересоваться, и я постарался уничтожить его. Как ты на него вышел?

– Трэнаван-парк, – ответил я.

– Ах, да, – он усмехнулся. – Я и его хотел переименовать, но эта старая кляча, Давенант, не дала. Она, пожалуй, единственный человек в Форт-Фаррелле, который ни черта не боится меня. Независимый источник дохода, – пояснил он. – Как бы то ни было, я продолжал строить свою компанию. Бог его знает, для чего, но в то время это мне представлялось самым важным делом. Мне очень недоставало Джона, он всегда был мозгом нашего предприятия, но тут мне попался Доннер, и дела наши пошли очень успешно.

Судя по тону, каким он это говорил, раскаяния в том, как он вел свои дела, у него не было. Он оставался таким же крутым, неразборчивым в средствах, хотя по-своему и честным. Послышался звук быстро подъехавшего автомобиля: шелест гравия, скрип тормозов. Я обратился к сестре:

– Все записали?

Она посмотрела на меня несчастными глазами.

– Да, но лучше б всего этого не было.

– Я тоже этого хочу, дитя мое, – сказал Маттерсон.

– Мне бы следовало самому прикончить эту парочку двенадцать лет тому назад. – Он протянул руку и дернул меня за рукав. – Ты должен остановить Говарда. Я знаю его. Он теперь будет убивать, пока с ним не покончат. Он легко теряет голову и совершает ужасные ошибки. Он будет убивать и убивать, думая, что находит выход из положения, и не соображая, что увязает все глубже.

Я сказал:

– Оставим это сержанту Гиббонсу, он все-таки профессионал.

Внизу раздался стук в дверь. Я кивнул сестре.

– Пойдите встретьте его. Я не могу отлучаться, пока она здесь.

Я имел в виду Люси Эдертон, с которой не спускал глаз. Ее лицо продолжало спазматически дергаться. Когда сестра вышла, я обратился к ней:

– Так, Люси. Где они? Где Клэр Трэнаван и Мак Дугалл?

Холодок пробежал у меня по спине. Я боялся за них, боялся, что эта безумная женщина убила их. Маттерсон вяло пробормотал:

– Господи, еще кто-то?

Я не ответил ему.

– Люси, где они? – повторил я. У меня не было к ней жалости, я знал, что пойду на все, чтобы вырвать у нее ответ. Я вытащил охотничий нож. – Если ты мне не скажешь, Люси, я выпотрошу тебя так же, как потрошу дичь, с той только разницей, что тебе придется все это хорошенько прочувствовать.

Старик ничего не говорил, но дыхание его участилось. Люси тупо смотрела на меня. Я сказал:

– Ладно, Люси, ты сама этого хотела.

Я должен был получить от нее ответ как можно быстрее, прежде чем появится Гиббонс. Он не одобрил бы моих методов добычи информации.

Люси вдруг захихикала. Это было тихое идиотское хихиканье, которое, сотрясая все ее тело, переросло в дикий маниакальный хохот.

– Я скажу, – завопила она. – Я заперла эту шлюху в кладовой и старого дурака вместе с ней. Я хотела убить их обоих, да Говард мне не дал, идиот, черт бы его побрал.

Гиббонс слышал все это. Он открыл дверь, когда она стала хохотать, и стоял у входа с побелевшим лицом. Я почувствовал страшное облегчение и сказал, обращаясь к нему:

– Сестра уже рассказала вам?

– Да, кое-что. – Он помотал головой. – Не могу в это поверить.

– Но вы ведь и сами уже кое-что слышали. Она посадила Клэр Трэнаван и Мак Дугалла в какую-то камеру в этом мавзолее. Советую вам надеть наручники на нее, и следите за ней – это убийца.

Я держал ее под прицелом до тех пор, пока он не сковал ей руки, затем бросил ему ружье и сказал:

– Сестра вам все опишет в деталях, а я пойду на поиски Клэр и Мака. – Потом посмотрел на старика, чьи глаза были закрыты, он, видимо, мирно спал. – Нет, сначала взгляните на пациента, – сказал я сестре, – я бы не хотел сейчас его потерять.

Я выбежал из комнаты и помчался вниз по лестнице. В холле я увидел человека в халате, стоявшего с озадаченным видом. Он, шаркая ногами, подошел ко мне и спросил с акцентом, выдававшим в нем англичанина:

– Что это за суматоха? Почему у нас полиция?

– Вы кто? – спросил я его.

Он подтянулся и ответил:

– Я дворецкий мистера Маттерсона.

– Хорошо, у вас есть дубликаты ключей от кладовой?

– Сэр, я не знаю, кто вы...

– Я из полиции, – проговорил я нетерпеливо. – Ключи!

– У меня есть набор всех ключей в буфетной.

– Принесите их. И поскорее.

Я пошел за ним и проследил, как он достает ключи из шкафа, содержимое которого пришлось кстати в какой-нибудь слесарной мастерской. Затем я заставил его бегом спуститься в подвал, где находились кладовые, под стать всему дому – громадные и в основном пустые. Пока мы осматривали их, я время от времени кричал, и наконец до моего слуха донесся слабый голос.

– Вот, – сказал я ему. – Откройте ту дверь.

Он сверился с номером, выбитым на двери, неторопливо стал отыскивать в связке соответствующий ключ, а я стоял, прямо-таки дрожа от нетерпения. Дверь со скрипом открылась, и Клэр очутилась в моих объятиях. Когда мы оторвались друг от друга, я увидел, что она в грязной одежде, впрочем, не более грязной, чем моя, что лицо ее тоже в грязи, лишь тонкие светлые полоски оставались там, где текли слезы.

– Слава Богу! – воскликнул я. – Слава Богу, ты жива!

– Маку нехорошо, – сказала она, поворачиваясь назад, и всхлипнула. – Они не кормили нас. Говард иногда заходил, но вот уже пять дней, как мы его не видели.

Конечно, со стороны Люси было естественным не кормить людей, которых она считала мертвыми.

Я обратился к дворецкому, застывшему рядом с открытым ртом.

– Пошлите за врачом и за каретой "скорой помощи". И поскорее, черт возьми.

Он зашлепал по коридору, а я вошел внутрь посмотреть на Мака. Он часто и неглубоко дышал, пульс был слабым. Я взял его на руки, он весил не больше, чем ребенок, и поднялся с ним по лестнице в холл. Клэр шла сзади. Дворецкий был там, и я обратился к нему:

– Спальню. Затем еды на шестерых, большой кофейник и галлон воды.

– Воды, сэр? – спросил он.

– Ради Бога, не повторяйте за мной. Да – воды.

Мы уложили Мака в постель, и к этому времени дворецкий уже поднял на ноги весь дом. Я предупредил Клэр, чтобы она не пила сразу слишком много воды, и она набросилась на холодные котлеты так, словно голодала не пять дней, а пять недель. Я подумал, что, в конце концов, моя жизнь на Кинокси не столь уж плоха.

Мы оставили Мака на попечение врача и пошли разыскивать Гиббонса, который, как выяснилось, сидел на телефоне, пытаясь убедить кого-то в невероятном.

– Да, – говорил он. – Он где-то в долине Кинокси. У него ружье с самодельными пулями. Да, да, Говард Маттерсон. Конечно, я уверен. Мне это сказал сам Булл. – Он взглянул на меня и добавил: – Тут у меня есть один, в которого Говард стрелял. – Он вздохнул, но потом повеселел, так как смысл его слов дошел, видимо, наконец до кого-то на том конце линии. – Теперь слушайте, – продолжал он. – Я сейчас сам выезжаю на Кинокси, но вряд ли я его обнаружу, мало ли где он ходит. Мне нужно подкрепление, надо будет поставить кордоны в лесах.

Я печально улыбнулся Клэр. Все происходило так же, как со мной, только на этот раз во время охоты на человека я был в другой группе, не той, которую ловят. Гиббонс отдал еще кое-какие распоряжения и закончил:

– Позвоню вам непосредственно перед выездом. Может, раздобуду еще какую-нибудь информацию. – Он положил трубку. – Это просто уму непостижимо, черт возьми!

– Это вы мне говорите? – сказал я усталым голосом и сел. – Вам удалось поговорить с Буллом?

Гиббонс кивнул, и на лице его появилось смешанное выражение отчаяния и ужаса.

– Он дал мне специальное указание, – сказал он. – Я должен стрелять в Говарда и убить его на месте, словно бешеную собаку.

– Булл недалек от истины, – сказал я. – Вы ведь видели Люси. Она же совсем сумасшедшая.

Гиббонс передернул плечами, затем взял себя в руки.

– Ну, такого мы, конечно, не допустим, – заявил он. – Я доставлю его живым.

– Не делайте из себя героя, – посоветовал я. – Не забывайте, что у него автоматическое пятизарядное ружье с рифлеными пулями. Он почти развалил Джимми Вейстренда надвое одним выстрелом. – Я пожал плечами. – Впрочем, вы профессионал, вам виднее.

Гиббонс повертел в руках несколько листков бумаги.

– А это что, все правда? Об убийстве Трэнаванов?

– Это буквальная запись того, что сказал Маттерсон. Я – свидетель.

– Ладно, – сказал он. – Тут у меня есть карта. Покажите, где вы в последний раз видели Говарда.

Он развернул карту, и я наклонился к ней.

– Вот тут. Он сделал два выстрела по вертолету. Кстати, вы можете им воспользоваться. Он стоит за домом, и в нем, возможно, даже есть пилот. Если он откажется лететь на Кинокси, скажите, что я велю ему это сделать.

Гиббонс пристально посмотрел на меня.

– Эта сестра довольно путано рассказала мне о вас. Я так понимаю, что Говард и отряд лесорубов гонялись за вами в течение трех недель?

– Нет, это преувеличение, меньше двух.

– Почему же, черт возьми, вы не пришли ко мне?

И тут мной овладел смех. Я смеялся до тех пор, пока слезы не выступили у меня на глазах и не заболело в боку. Потом смех перерос в истерику, и ко мне позвали врача, чтобы он меня успокоил. Когда меня клали в постель, я все еще смеялся, но, как только голова моя коснулась подушки, тут же заснул.

2

Я проспал целый день, и когда проснулся, рядом сидела Клэр. Она повернулась ко мне в профиль, и я подумал, что никогда в жизни не видел ничего более прелестного. Она почувствовала, что я не сплю, и посмотрела на меня.

– Привет, Бойд, – сказала она.

– Привет, Трэнаван, – ответил я и с наслаждением потянулся. – Который час?

– Начало первого. – Она оглядела меня весьма критически. – Тебе не мешает привести себя в порядок. Ты давно не смотрелся в зеркало?

Я потер подбородок. Он был колючим, щетина подросла. Я предложил:

– А может, мне отрастить бороду?

– Только попробуй! – Она погрозила пальцем. – Вон там ванная комната. Я раздобыла тебе бритву.

– Надеюсь, я не оскорблю твою девичью скромность, – сказал я, отбрасывая в сторону одеяло. Я вылез из постели и прошел в ванную. Лицо, смотревшее на меня из зеркала, было лицом незнакомца, осунувшееся и дикое.

– Боже мой! – воскликнул я. – Недаром пилот наложил в штаны. При взгляде на меня небось и коровы прекратят доиться.

– Возьми мыло и помойся как следует, – сказала Клэр.

Я наполнил ванну и полчаса блаженствовал в ней, затем побрился и оделся. Причем в свою собственную одежду.

– Где ты ее взяла?

– Я попросила, чтобы ее привезли из дома Мака.

Только тут я о нем вспомнил.

– Как он?

– Ничего, все будет в порядке. Он такой же крепкий, как и Булл. А тот даже в таких обстоятельствах держится хоть куда.

– Я бы хотел, чтобы он выступил в суде, рассказал бы все. А потом пусть помирает.

– Не будь к нему так суров, Боб, – сказала Клэр серьезно. – Ему и так пришлось нелегко.

Я помолчал, потом спросил:

– Тебе сообщили все детали этого развлечения?

– Я думаю, большую часть. Я надеюсь, остальное расскажешь мне ты. Но это потом, дорогой. У нас еще много времени впереди. – Она прямо взглянула на меня. – Ну, ты уже понял, кто ты?

Я пожал плечами.

– А какая разница? Нет, Клэр. Я не ближе к разгадке, чем раньше, хотя продолжаю думать об этом. Между прочим, Грант по сравнению с семейкой Маттерсонов просто малек. Мелкая торговля наркотиками – и многочисленные убийства. Есть разница? Может, Грант был и не таким уж плохим парнем, в конце концов. В любом случае какая разница? Что касается меня – я просто Боб Бойд.

– Дорогой, именно в этом и я пыталась тебя убедить! – воскликнула Клэр, и мы минут пять провели в страстных объятиях. Когда мы оторвались друг от друга, я сказал, стирая со щеки помаду:

– Сейчас мне пришла в голову любопытная вещь. Ты знаешь, я ведь часто видел страшные сны, прямо скажем, жуткие кошмары, и я просыпался от них весь в поту и даже кричал во сне. Когда я в действительности оказался под страшным прессом, на Кинокси, с этими парнями, жаждавшими моей крови, и с Говардом с ружьем в руках, – я спал очень мало, а когда спал, совсем не видел снов. По-моему, это странно.

Клэр сказала:

– Вероятно, то обстоятельство, что ты подвергался реальной опасности, разрушило воображаемую реальность сна. Что в прошлом, то в прошлом, Боб. Сны ведь не могут причинить тебе зла. Надо надеяться, что они не вернутся.

Я усмехнулся.

– Теперь, если меня вновь посетят кошмары, они, вероятнее всего, будут связаны с воспоминанием об автоматическом ружье Говарда. Вот от чего можно было завопить.

Мы пошли навестить Мак Дугалла. Он находился под действием лекарств и пребывал в полузабытьи, но врач сказал, что в скором времени он поправится и что за ним ухаживает хорошенькая сестра. Мак все же нашел в себе силы подмигнуть мне и слабым голосом проговорил:

– В той кладовой я на минуту было подумал, что ты забыл обо мне, сынок.

Булла Маттерсона я не видел, при нем находился врач, а с ночной сестрой встретился. Я сказал ей:

– Прошу прощения за то, что так налетел на вас, мисс... э... э...

– Смитсон, – представилась она и улыбнулась. – Ничего, мистер Бойд.

– Я рад, что вы оказались хладнокровным человеком. Будь на вашем месте какая-нибудь наседка, она своим кудахтаньем подняла бы весь дом и разрушила бы мои планы.

– О, я ни при каких обстоятельствах не стала бы шуметь, – сказала мисс Смитсон, поджав губы. – Это плохо повлияло бы на здоровье мистера Маттерсона.

Я посмотрел на Клэр, которая едва сдерживала приступ смеха, и мы покинули жилище Маттерсона. Когда мы ехали по дороге в автомобиле Клэр, я взглянул в зеркало на хвастливое великолепие этого фальшивого замка и пожелал себе больше никогда его не видеть.

Клэр задумчиво сказала:

– Знаешь, сколько лет было Люси, когда они с Говардом убили дядю Джона, тетю Энн и Фрэнка?

– Нет.

– Ей было восемнадцать лет, всего восемнадцать. Как можно в восемнадцать лет совершить такое?

Я не знал, что ответить на это, и мы молча миновали Форт-Фаррелл и выехали на дорогу к дому Мака. Только перед самым поворотом к нему я вспомнил ужасную вещь. Стукнув рукой по рулю, я воскликнул:

– Боже мой! Я, наверное, сошел с ума. Я же никому не сказал о плывучей глине. Начисто забыл о ней.

Наверное, в этом не было ничего удивительного. Ведь я все время думал о другом: например, как избежать быть убитым. Да и откровения Булла Маттерсона также способствовали тому, чтобы эта самая глина выветрилась из моей головы. Я резко затормозил и хотел даже повернуть обратно, но потом передумал.

– Нет, лучше ехать к плотине. Там наверняка установлен полицейский пост, чтобы никого не пропускать в долину.

– Как ты думаешь, они уже поймали Говарда?

– Наверняка – нет. Он еще от них побегает.

Я включил передачу.

– Я подброшу тебя к дому.

– Нет, – сказала Клэр, – я еду с тобой на плотину.

Я посмотрел на нее и вздохнул. Упрямое выражение ее лица говорило о том, что она готова к отпору, а времени на то, чтобы спорить, не было.

– Ладно, – согласился я. – Но будь осторожна.

И мы помчались по дороге на Кинокси. Грузовиков на ней не оказалось, нам никто не мешал, но в полумиле от турбинного корпуса мы были остановлены флажком патрульного полицейского. Он подошел к нам.

– Дальше ехать нельзя.

– А что там происходит?

– Ничего такого, что касается вас, – терпеливо разъяснил он. – Просто поворачивайте назад и уезжайте.

– Мое имя – Бойд, а это – мисс Трэнаван. Мне нужно повидать вашего командира.

Он с любопытством посмотрел на меня.

– Так вы тот самый Бойд, который заварил всю эту кашу?

– Я заварил?! – воскликнул я с возмущением. – А разве не Говард Маттерсон?

– Да, пожалуй, так, наверное, – задумчиво протянул он. – Вам нужно найти капитана Краппера – он где-то у плотины. А если там нет, дождитесь его.

– Вы еще не поймали Говарда? – спросила Клэр.

– Насколько я знаю, нет, – ответил патрульный и отступил, давая нам дорогу.

Работы у турбинного зала все еще продолжались. Маленькие фигурки людей виднелись и на голой бетонной громаде плотины. В низу ущелья по-прежнему стояло море липкой жидкой грязи, взбитой грузовиками. Для двух из них оно оказалось непреодолимым, и они стояли, завязнув в грязи по колесные оси. Группа рабочих, поставив лебедку на высоком сухом месте, пыталась вытащить одну из них.

Я остановился рядом с большим автомобилем, в котором, как оказалось, сидел Доннер. Он посмотрел на меня без всякого выражения, затем вылез из машины. Мы вместе с Клэр подошли к нему.

– Доннер, вам грозит беда, – сказал я, проводя рукой в сторону турбинного корпуса и плотины.

– Беда! – с горечью отозвался он. – Это вы называете бедой? – Для человека, лишенного крови и нервов, каким всегда казался Доннер, это был просто эмоциональный взрыв. – Проклятые Маттерсоны поставили меня в дьявольски трудное положение!

Я понял, что его беспокоило. Он – один из тех людей, которые занимаются изготовлением пуль, а стреляют другие. Сам он никогда не рискнул бы нажать на спусковой крючок. В общем, прекрасная вторая рука Булла Маттерсона, но лишенная его мужества и решительности. И вот теперь, хоть и временно, он оказался во главе маттерсоновской империи, и это раздражало его, тем более что она явно разваливалась на части. Кроме того, вся ее история должна была скоро выплыть наружу, в частности манипулирование Фондом Трэнавана, и Доннер уже искал способ свалить на кого-нибудь всю вину.

В общем, это, видимо, не обещало больших хлопот Булл чувствовал себя плохо и уже не мог сопротивляться, а из убийцы Говарда сделать козла отпущения не составляло труда. Тем не менее, для Доннера наступило время испытаний. Меня, однако, его личные проблемы не волновали, надвигалась опасность посерьезнее. Я сказал:

– Беда гораздо большая, чем вы думаете. Вы читали мой отчет о геологии долины Кинокси?

– Это дела Говарда, – ответил он. – Я простой бухгалтер. Я его не видел, а если б и видел, ничего бы в нем не понял.

Он уже старался увести свою голову из-под топора. Он чувствовал приближение каких-то неприятностей и снимал с себя ответственность. Впрочем, скорее всего он действительно моего отчета не видел, но все это не имело уже никакого значения. Сейчас самым важным становился срочный вывод всех рабочих со строительства.

Я указал на ущелье:

– Вот этот склон в любую минуту может рухнуть, Доннер. Вам нужно убрать оттуда людей.

Он взглянул на меня с удивлением.

– Вы что, с ума сошли? Мы и так потеряли уйму времени из-за того, что этот дурак Говард отправил рабочих ловить вас. Каждый день обходится нам в тысячи долларов. И еще эта грязь, она нас тоже сильно задержала.

– Доннер, поймите своей башкой, что вам грозит беда. Я не шучу. Этот чертов склон обрушится на вас.

Он повернул голову в сторону ущелья, потом опять посмотрел на меня изумленным взглядом.

– Что за чушь вы городите? Как этот склон может обрушиться?

– Вам следовало бы почитать мой отчет, – сказал я. – Я обнаружил в долине плывучую глину. Господи, вы что, не производили геологической разведки там, где собирались строить плотину?

– Об этом должен был позаботиться Говард. Он отвечал за техническую сторону дела. А что такое плывучая глина?

– На вид это плотное вещество, которое превращается в жидкость под воздействием внезапной встряски, причем особой встряски даже и не нужно. Насколько мне удалось установить, слой такой глины проходит под плотиной. – Я мрачно ухмыльнулся. – Давайте надеяться на лучшее: если она поплывет, пара миллионов тонн почвы, которую она понесет с собой, накроет ваш турбинный корпус.

Клэр тронула меня за локоть.

– А в худшем случае?

Я кивнул в сторону плотины.

– Эта глыба бетона может лишиться опоры. Если это произойдет, вода, скопившаяся за плотиной, покатит как раз через место, где мы сейчас стоим. Кстати, сколько воды в водохранилище, Доннер?

Он не ответил на мой вопрос. Вместо этого он ехидно улыбнулся.

– Вы хорошо рассказываете, Бойд. Мне понравилось. Просто здорово. Отдаю должное вашей творческой фантазии. Но меня на это не возьмешь. – Он поскреб подбородок. – Одного не могу понять, что вы-то выгадываете, если приостановят работы. Просто не пойму ваших расчетов.

Я уставился на него. Да, Мак Дугалл прав – этот человек все человеческие побуждения рассматривал только с точки зрения долларов и центов. Я глубоко вздохнул и сказал:

– Вы невежественный чурбан! – Я отвернулся от него с отвращением. – Ладно! А где полицейский капитан, который должен быть здесь?

– Вон он едет, – сказал Доннер. – Возвращается из долины.

Я посмотрел на дорогу, шедшую вверх по склону мимо плотины. По ней спускался автомобиль, оставляя за собой клубы пыли.

– У капитана Краппера нет полномочий останавливать работы, – заметил Доннер. – Хотелось бы все-таки знать, к чему вы все это затеваете, Бойд, Правда, скажите мне, что у вас на уме.

Клэр произнесла взволнованно:

– То, чего вам не понять, Доннер. Он просто хочет спасти вашу жизнь, хотя, черт меня побери, я не понимаю, зачем. Он хочет спасти и других людей, несмотря на то, что они совсем недавно охотились за его головой.

Доннер пожал плечами и улыбнулся.

– Припасите ваши речи для младенцев, мисс Трэнаван.

– Доннер, вы уже попали в переделку, – предупредил я его, – но еще не в такую, какая вам угрожает. Покамест самое худшее для вас – угодить в тюрьму. Но если кто-нибудь погибнет из-за того, что вы пропустили мимо ушей мои предостережения, многие захотят оторвать вам голову, и вы еще посчитаете, что вам дико повезло, если вас не повесят на первом попавшемся дереве.

В этот момент подкатил полицейский автомобиль, и из него вылез капитан Краппер.

Доннер сказал:

– Капитан Краппер, это мистер Бойд и мисс Трэнаван.

Краппер жестко посмотрел на меня.

– Гм, из-за вас тут целая история возникла, Бойд. Сожалею о том, что с вами произошло. И с вами, мисс Трэнаван. – Он взглянул на Доннера. – Очевидно, придется начать расследование по делу о Корпорации Маттерсона. Охота на человека выходит за рамки нормальной деловой деятельности.

– Это затея Говарда, – поспешно сказал Доннер. – Я об этом ничего не знал.

– О нем можете не беспокоиться, – сказал Краппер коротко. – Мы поймали его.

– Поймали! – воскликнул я. – Быстро. Я думал, это займет у вас больше времени.

– Очевидно, он не так хорошо ориентируется в лесу, как вы, – мрачно пошутил Краппер. – Мы потеряли хорошего человека.

– Сожалею об этом.

Он хлопнул перчаткой по бедру.

– Гиббонс был ранен в колено. Ему ампутировали ногу.

– Я предупреждал его, чтобы он был чрезвычайно осторожен с Говардом. И Булл говорил ему о том же.

– Я знаю, – сказал Краппер устало. – Но мы всегда вначале стараемся все разрешить мирным путем. Мы не имеем права стрелять в человека просто потому, что кто-то нас об этом попросил. В этой стране есть законы, Бойд.

Я что-то не замечал этих законов на Кинокси в последние две недели, но решил эту тему не затрагивать.

– Тут может погибнуть еще много хороших людей, если этот идиот Доннер не отзовет их со строительства, – заметил я.

Краппер быстро отреагировал на мое замечание. Он обвел взором здание турбинного корпуса, затем уставился на меня и холодно спросил:

– Что вы имеете в виду?

Доннер произнес почти ласковым тоном:

– Мистер Бойд полагает, что должно произойти внезапное землетрясение. Он старается убедить меня в том, что вон тот склон скоро обвалится.

– Я – геолог, – сказал я, обращаясь к Крапперу. – Ответьте мне, капитан, какова дорога на Кинокси, сухая или мокрая?

Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.

– Совершенно сухая.

– Я знаю. Вы ехали по ней в облаке пыли. А теперь скажите: откуда же взялась вся эта грязь? – И я показал рукой на болото вокруг турбинного корпуса.

Краппер посмотрел туда, потом в задумчивости перевел глаза на меня:

– Хорошо. Скажите сами.

Я опять пустился в объяснения и в конце попросил Клэр рассказать об опыте, который она наблюдала.

– Смахивает на фокус, – сказал Краппер и вздохнул. – Раз такое дело, мистер Доннер, почему бы в самом деле не отозвать рабочих и не провести экспертизу на месте?

– Послушайте, Краппер, – возразил Доннер, – мы и так сильно запаздываем. Я не хочу терять тысячи долларов только из-за рассказов Бойда. Он все время пытается нам помешать, и я не собираюсь идти у него на поводу.

Краппер пожал плечами:

– Боюсь, что ничего не могу поделать, мистер Бойд. Если я закрою работы на плотине и выяснится, что ей ничто не грозит, мне не сносить головы.

– Это точно, черт возьми, – угрожающе произнес Доннер.

Краппер недовольно взглянул на него и продолжал:

– Однако, если бы я был уверен в том, что приостановка работ отвечает общественным интересам, я бы сделал это немедленно.

– Вам не обязательно полагаться на мои слова, – сказал я. – Позвоните на геологический факультет любого университета. Постарайтесь раздобыть специалистов. Любой сколько-нибудь квалифицированный геолог подтвердит вам то, что я сказал.

Краппер спросил с решимостью:

– Где тут у вас телефон, мистер Доннер?

– Подождите, – закричал Доннер. – Вы что, собираетесь играть на его стороне? Да, Краппер?

Тут неожиданно вмешалась Клэр.

– Доннер, а вы знаете, почему у Булла Маттерсона случился сердечный припадок?

Он пожал плечами:

– Это вы о том, что Бойд – это Фрэнк Трэнаван? Это все враки.

– А что если это все правда? – вкрадчиво спросила она. – Ведь это значит, что Боб Бойд станет в будущем хозяином Корпорации Маттерсона. Вашим хозяином, Доннер. Я на вашем месте подумала бы об этом.

Доннер встревоженно посмотрел сначала на нее, потом на меня. Я улыбнулся ей и сказал:

– Ладно, довольно.

Она, конечно, блефовала, но в данном случае это было полезно, чтобы как-то воздействовать на Доннера. Поэтому я попытался нажать на него:

– Так вы отведете людей или нет?

Доннер пребывал в замешательстве. События развивались слишком стремительно для него.

– Нет! – сказал он. – Это невозможно.

Он был человеком очень далеким от жизни. Он привык манипулировать колонками цифр и даже не замечал того, что живет в искусственном мире. Представить себе ситуацию, которая находилась бы вне его контроля, он оказался не в состоянии.

Краппер резко сказал:

– Либо делайте что-нибудь, либо не мешайте. Где прораб?

– У турбинного корпуса, – произнес Доннер безразличным тоном.

– Пошли туда, – сказал Краппер и зашлепал по грязи.

Я сказал Клэр:

– Садись в машину и уезжай отсюда.

– Я пойду туда же, куда и ты, – упрямо сказала она.

Я понял, что тут ничего не поделаешь, разве что дать ей тумака, и не стал с ней спорить. Пока мы шли, я наклонился, взял немного глины и растер ее пальцами. Было все то же ощущение чего-то скользкого, мыльного – ощущение близящейся катастрофы.

Я нагнал Краппера.

– Вы на всякий случай рассчитывайте на худшее, капитан. Предположим, плотина рухнет, тогда озеро хлынет сюда, и вода помчится вдоль русла Кинокси. Весь этот район следует эвакуировать.

– Слава Богу, плотность населения здесь минимальная. Может пострадать лишь пара семей. Да еще тут только что разбит новый лагерь для лесорубов. – Он щелкнул пальцами. – Где этот чертов телефон?

Когда Краппер заканчивал свои телефонные переговоры, подошел Доннер. За ним следовал крупный парень, которого я в последний раз видел в тот момент, когда приклад моего ружья сокрушал его подбородок.

Это был Новак.

Он набычился, увидев меня, и сжал кулаки. Затем, оттеснив Доннера плечом, вышел вперед. Я внутренне приготовился встретить его, надеясь, что Краппер быстро прекратит стычку. Не спуская с него глаз, я тихо сказал Клэр:

– Отойди от меня быстро.

Новак встал передо мной с грозным видом.

– Бойд, шельмец, – прошептал он. Его рука двинулась вверх, но, к своему удивлению, я увидел не кулак, а дружески протянутую ладонь.

– Извиняюсь за прошлую неделю, – сказал он. – Говард Маттерсон нас всех накачал.

Когда я взял его руку, он улыбнулся и другой рукой потер свой подбородок.

– Ты ведь чуть не своротил мне челюсть, – сказал он.

– Это не по злобе, – сказал я. – Не сердись.

– Ладно, не сержусь, – он засмеялся, – все же хотелось бы как-нибудь по-дружески ответить тебе, просто посмотреть, смогу ли я тебя отделать.

– Ладно, – произнес Краппер раздраженно. – Вы тут не дома на каникулах. – Он посмотрел на Доннера. – Ну что, вы ему скажете или должен я?

Доннер как-то съежился и стал казаться меньше, чем был на самом деле. Поколебавшись, он выдавил из себя:

– Выведи людей со строительства.

– Что? – переспросил Новак, тупо глядя на Доннера.

– Вы слышали, что он сказал. Выводите людей, – приказал Краппер.

– Да, я слышал, но что это за чертовщина? – Новак постучал рукой по груди Доннера. – Вы нас подгоняли с этой работой, а теперь велите, чтобы мы ее прекратили, так?

– Так, – сказал Доннер кисло.

– Хорошо, – пожал плечами Новак. – Надеюсь, я понял вас правильно и отбоя не будет.

– Подожди минутку, – сказал я ему. – Давай все сделаем грамотно. Пойдем. – Мы вышли из турбинного корпуса. – Сколько человек у тебя здесь?

– Около шестидесяти.

– Где они?

Новак махнул рукой.

– Примерно половина у турбинного корпуса, другие – на плотине, с десяток рассыпаны по разным местам, я точно не знаю где. Строительство ведь большое. Что все-таки происходит?

Я указал рукой вдоль ущелья к плотине.

– Видишь этот склон? Никто не должен ходить по нему. Скажи ребятам на плотине, чтобы они забирались повыше, в сторону от нее. А капитан Краппер пусть уведет всех от турбинного корпуса. И помни – на этот склон – ни ногой!

– Ладно. Ты, видимо, знаешь, что говоришь. Пока за это отвечает Доннер, мне все равно. Снять ребят с плотины нетрудно, у нас есть телефонная связь с ними.

– Еще одно. Перед уходом отсюда надо открыть заслоны.

Конечно, я знал, что это чисто символическое действие для того, чтобы спустить озеро, потребуется длительное время, но в любом случае – рухнет склон или нет – его надо было спускать, и чем скорее, тем лучше.

Новак вернулся в корпус, а я остался на месте и смотрел на плотину. Минут через десять я увидел, как маленькие фигурки людей уходят с нее, покидают опасную зону. Удовлетворенный этим, я тоже пошел в турбинный корпус, где Краппер уже занимался эвакуацией рабочих.

– Идите отсюда, – говорил он, – и держитесь возвышенных мест. Не выходите на Форт-Фарреллскую дорогу и не приближайтесь к реке. Вообще на дно долины не спускайтесь.

Кто-то выкрикнул:

– Вы что, боитесь, что плотина рухнет? С ума, что ли, сошли?

– Я знаю, что плотина надежная, – сказал Краппер. – Но есть некоторые опасения, и я вынужден принимать меры предосторожности. Двигайтесь, ребята, и не дрожите за свои кошельки. Вы пока на полном жалованье. – Он язвительно улыбнулся Доннеру и сказал, обращаясь к нам: – Мы тоже все уходим отсюда.

Я почувствовал облегчение.

– Разумеется. Давай, Клэр. На этот раз тебе придется уйти. Впрочем, как и мне.

Доннер раздраженным тоном спросил:

– Ну, все уходят. А дальше что?

– А дальше надо получше проанализировать положение дел, – сказал я.

– Но что вы в этой ситуации сможете сделать?

– Кое-что можно, – ответил я. – Есть специалисты, которые разбираются в этом лучше меня. По моему мнению, единственно возможный путь – спустить озеро и блокировать выходы плывучей глины. Будем надеяться, что до этого она не поплывет.

– Плывучая глина? – вдруг спросил Новак, как будто что-то вспомнил.

– Да, что-нибудь слышал о ней?

– Я всю жизнь на строительстве, – заявил он. – Не такой уж я болван.

Кто-то прокричал через весь корпус:

– Новак, мы не можем найти Скиннера и Бурке.

– Чем они занимались?

– Они корчевали пни под плотиной.

Новак взревел:

– Джонсон! Где, дьявол, Джонсон?

Дородный парень отделился от толпы и подошел к нам.

– Ты посылал Скиннера и Бурке под плотину?

– Да, – ответил Джонсон, – а их еще нет здесь?

– А как они собирались корчевать пни? – спросил Новак.

– Вообще-то они почти все уже сделали. Осталось там штуки три заковыристых, и я дал им немного аммонала.

Новак замер и взглянул на меня.

– Боже! – сказал я. – Их надо немедленно остановить.

Я представил себе, как воздействует взрыв на карточную структуру плывучей глины. Она подастся в одном месте, затем цепная реакция пойдет по склону, как падают одна за другой поставленные в ряд костяшки домино. Глина мгновенно превратится в жидкую массу, и весь склон обрушится вниз.

Я быстро повернулся к Клэр:

– Сейчас же уходи отсюда.

Она увидела выражение моего лица и, не прекословя, повернулась, чтобы уйти.

– Краппер, выводите всех отсюда немедленно.

Новак бросился мимо меня к двери.

– Я знаю, где они, – прокричал он.

Я побежал за ним, и, выскочив наружу, мы стали смотреть на плотину.

– Я думаю, они вон там, справа, – хрипло сказал Новак.

– Бежим, – сказал я, и мы бросились вверх по склону.

Я схватил Новака за руку:

– Давай не особенно топать, а то мы сами можем вызвать оползень.

Если сила внутреннего сцепления в глине начала ослабевать, то даже небольшой толчок мог бы вызвать цепную реакцию. А по моим оценкам, эта сила сейчас была меньше того давления, которое производил на почву ботинок бегущего сломя голову Новака.

Мы старались бежать помягче, но быстро и четверть мили до плотины преодолели минут за пятнадцать. Новак закричал:

– Скиннер! Бурке!

Голое бетонное тело плотины, нависшей над нами, гулко отразило его голос.

Кто-то неподалеку откликнулся:

– Эй, что такое?

Я повернулся и увидел человека, сидящего на корточках за большим камнем. Он удивленно смотрел на нас.

– Бурке! – воскликнул Новак. – Где Скиннер?

– Там, за скалой.

– Что он делает?

– Мы сейчас будем взрывать вон тот пень.

Он показал на громадную корягу, остаток высокого дерева. Я заметил, что к ней был проведен тонкий провод.

– Никаких взрывов, – сказал Новак и быстро направился к коряге.

– Эй, – встревоженно закричал Бурке, – не ходи туда, она может взорваться в любую секунду.

Тут я стал свидетелем по-настоящему смелого поступка. Новак подошел к коряге, наклонился и выдернул из нее шнур с электрическим детонатором. Он небрежно бросил его на землю и вернулся к нам.

– Я сказал, не будет никаких взрывов. Теперь уматывай отсюда, Бурке. И иди вон по той дороге, к турбинному залу не спускайся.

Бурке пожал плечами.

– Ладно, ты – начальник. – Он повернулся и пошел. Затем остановился. – Если нужно прекратить взрывы, поторопитесь. Скиннер собирался взрывать три пня одновременно. Этот лишь один из них.

– Боже! – сказал я, и мы с Новаком одновременно посмотрели в сторону нагромождения камней, где находился Скиннер. Но было уже поздно. Оттуда послышался резкий хлопок и одновременно сухой щелчок неподалеку – это оказался безобидный взрыв детонатора, который Новак вытащил из коряги ярдах в пятидесяти от нас. В воздух взметнулись два облачка пыли и дыма, и ветер неторопливо стал относить их в сторону.

Я затаил дыхание, потом стал медленно выпускать воздух из груди. Новак улыбнулся:

– Похоже, в этот раз пронесло. – Он приложил руку ко лбу и посмотрел на влажные пальцы. – Взмокнешь от этих дел.

– Давай-ка удалим Скиннера оттуда, – сказал я, и в этот момент до моего слуха донесся слабый гул, как будто где-то вдалеке прогремел гром. Я воспринял его даже не ушами, а всем своим существом, как и легкое дрожание почвы под ногами.

Новак замер на полушаге.

– Что это? – Он с удивлением посмотрел вокруг себя.

Звук, если это был звук, повторился, и колебания почвы стали сильнее.

– Смотри! – крикнул я Новаку, показывая на высокие тонкие деревья. Их верхушки тряслись, словно трава под напором ветра. На наших глазах дерево вдруг стало наклоняться и упало на землю.

– Оползень! – закричал я. – Началось! На склоне появилась фигура.

– Скиннер! – закричал Новак. – Беги оттуда!

Земля затряслась под моими ногами, и окружающий пейзаж стал стремительно меняться. Скиннер побежал в нашу сторону, но не успел покрыть и половины расстояния, как изменения вокруг приобрели катастрофический характер.

И Скиннер исчез. Там, где он только что находился, мы увидели поток движущихся камней, из которого, как пробки, иногда вылетали отдельные валуны. Весь склон буквально потек, и все, что было на нем, плавно поехало вниз. Одновременно возник страшный, оглушающий гул, какого я до сих пор не слыхал. Он был похож на гром, на тысячекратно усиленный рокот оркестровых литавр, на близкий рев реактивного бомбардировщика и в то же время не похож ни на что. А из глубины шел еще один звук – чавкающий и сосущий, – такой бывает, когда вытаскиваешь из трясины ногу, только сейчас это была нога великана.

Новак и я стояли, словно пригвожденные к земле, и беспомощно смотрели на то место, где исчез Скиннер. Собственно, местом это назвать было нельзя, потому что само это понятие предполагает нечто определенное, неподвижное. В ущелье же ничего неподвижного уже не существовало и "место", где Скиннера перемололо камнями, оказалось уже ярдах в ста от нас и быстро уносилось вниз.

По-видимому, мы стояли так не больше чем две-три секунды, но они показались нам вечностью. Преодолев шок, я вышел из состояния оцепенения и крикнул Новаку, стараясь перекрыть шум:

– Беги, Новак. Оно разрастается.

Мы повернулись и стремглав пустились бежать вверх к дороге, которая означала для нас безопасность и жизнь. Но цепная реакция, развивавшаяся в слое глины в тридцати футах под нашими ногами, шла быстрее нас, и земля, казавшаяся твердой, начинала колебаться, скользить, раскачиваться, словно океан.

Мы бежали через рощу молодых деревьев, которые наклонялись и падали в разные стороны, и одно рухнуло прямо передо мной, с обнаженными корнями. Я перепрыгнул через него и продолжал бежать, но тут сзади до меня донесся звук – наполовину крик, наполовину стон. Я обернулся и увидел, что Новак лежит на земле, придавленный ветвью другого упавшего дерева.

Я подбежал к нему и понял, что он почти без сознания. Напрягая все свои силы, я начал высвобождать его. Это было нелегко, хотя дерево, к счастью, оказалось небольшим. Я чувствовал тошнотворную слабость, невероятный грохот оказывал на меня почти паралитическое воздействие. Впечатление было такое, что я находился внутри гигантского барабана, по которому что есть мочи лупил какой-то великан.

Но я все же вытащил Новака из ловушки и как раз вовремя. Громадный валун, подпрыгивая, как мячик, скатился в том месте, где только что лежал Новак. Глаза его были открыты, но остекленели, и он явно ничего не соображал. Я дал ему сильную пощечину, и он пришел в себя.

– Беги! – прокричал я. – Беги, Новак, черт тебя возьми!

И мы побежали снова, только теперь Новак тяжело опирался на мое плечо. Я старался придерживаться прямого курса к дороге, но это было почти так же невозможно, как при переходе реки с сильным течением. Прямо перед нами неожиданно взлетел фонтан высотой футов пятнадцать и окатил нас грязной водой, выдавленной из плывучей глины. Ко всем трудностям добавилась новая. Земля под нашими ногами становилась влажной, и мы начали беспомощно скользить и спотыкаться.

И все же нам удалось выбраться из опасной зоны. По мере того, как мы приближались к краю оползня, колебания земли уменьшались, и наконец у меня была возможность сбросить Новака на твердую почву и судорожно перевести дыхание. Неподалеку я увидел лежащего Бурке, руки которого двигались, словно он хотел загрести под себя всю землю. Он пронзительно кричал.

Со времени падения первого дерева до того момента, когда мы очутились в безопасности, прошло, вероятно, не больше минуты, одной долгой минуты, понадобившейся нам, чтобы пробежать целых пятьдесят ярдов. Это, конечно, не было рекордом, но я сомневаюсь, что какой-нибудь чемпион спринта мог бы его улучшить.

Я хотел помочь Новаку и Бурке, но что-то, скорее всего профессиональный интерес, заставило меня задержать внимание на самой катастрофе. Я увидел, что вся земля вокруг ущелья двигается вниз с возрастающей скоростью. Фронт оползня оказался уже почти у турбинного корпуса. Из потока вылетали, как спички, целые деревья, громадные валуны бились друг о друга с громоподобным грохотом. И вот фронт потока ударил в турбинный корпус, стены его рухнули, и все строение, как бы сложившись и превратившись в плоскость, исчезло под рекой плывущей почвы. Она двинулась дальше на юг, и мне казалось, что этому теперь не будет конца. Повсюду виднелись фонтаны выжимаемой из глины воды, а подошвами ног я чувствовал вибрацию миллионов тонн потревоженной земли.

Но конец все-таки наступил. Стало тихо, если не считать отдельных, возникавших то тут, то там шумов, свидетельствовавших о том, что давление внизу постепенно выравнивается, напряжение спадает. Не прошло и двух минут после взрыва пней, а оползень приобрел громадные очертания, две тысячи футов в длину и пятьсот футов от одного склона до другого. Повсюду стояли озера мутной воды. Глина отдала всю свою жидкость, и опасность нового оползня стала теперь невелика.

Я посмотрел вниз, на то место, где был генераторный зал, и увидел там лишь голое пространство взрытой земли. Оползень уничтожил его и, пройдя ниже, перекрыл дорогу на Форт-Фаррелл. Группа машин, которая стояла на дороге, тоже исчезла, а из-под языка оползня вырвался поток воды, который быстро пробил себе русло в мягкой почве и побежал на слияние с Кинокси. Никакого другого движения внизу не наблюдалось, и меня пронзила мысль о том, что Клэр погибла.

Новак, шатаясь, встал на ноги и покрутил головой, словно стараясь вернуть на место мозги.

– Как же, черт возьми... – зарычал он, потом с удивлением посмотрел на меня и начал еще раз, более спокойно: – Как же, черт возьми, нам удалось спастись от всего этого? – Он махнул рукой в сторону оползня.

– Удача и крепкие ноги, – ответил я.

Бурке все еще продолжал цепляться за землю и кричать. Новак повернулся к нему.

– Ради Бога, заткнись, – рявкнул он. – Ты же спасся. – Но Бурке не обратил внимания на его слова.

Выше на дороге стукнула дверь машины, и появился полицейский, глядевший в нашу сторону с таким выражением лица, словно не верил своим глазам.

– Что случилось? – спросил он.

– Мы рванули слишком много аммонала, – прокричал Новак с насмешкой. Он подошел к Бурке и стукнул его по голове. Вопли неожиданно прекратились, но тот продолжал всхлипывать.

Полицейский спустился к нам.

– Вы откуда? – спросил я его.

– Мы едем сверху из долины Кинокси, – ответил он. – Я везу арестованного в Форт-Фаррелл.

– Говарда Маттерсона?

Он кивнул. Я сказал ему:

– Держите покрепче этого негодяя. Езжайте скорее вниз, найдите там капитана Краппера, если он жив. – Я увидел еще одного полицейского на дороге. – Сколько вас всего?

– Нас четверо, плюс Маттерсон.

– Вы, наверное, будете нужны на спасательных работах, так что не задерживайтесь.

Полицейский посмотрел на Новака, поддерживавшего Бурке.

– Ну, вы тут справитесь?

Меня подмывало поехать с ними вниз, но Бурке сам двигаться был не в состоянии, а Новак не мог нести его в одиночку.

– Справимся, – сказал я.

Он повернулся, и в этот момент раздался какой-то стон, словно от страшной боли. Сначала я решил, что это застонал Бурке, но звук повторился, на этот раз сильнее, и прокатился по долине.

Это стонала плотина под напором воды, и я понял, что это означает.

– Боже мой! – прошептал я.

Новак подхватил Бурке и начал карабкаться с ним по склону. Полицейский тоже бросился вверх, словно за ним гнались черти. Я подбежал к Новаку, чтобы помочь ему.

– Отойди, – прохрипел Новак, – не глупи, ты все равно не сможешь помочь.

В самом деле, двое не смогут тащить человека вверх по склону быстрее, чем один, так что я просто держался за Новаком, чтобы помочь ему, если он оступится. Шум со стороны плотины усиливался, появились странные потрескивания, похожие на взрывы. Я оглянулся через плечо и увидел нечто невероятное: вода била из-под плотины фонтаном высотой в сто футов, и водяная пыль от него ложилась на мое лицо.

– Она подается! – закричал я и, обхватив одной рукой ствол дерева, другой схватил Новака за пояс.

Послышался громкий хруст, и на поверхности плотины появилась трещина, зигзагом прочертившая ее сверху донизу. Плывучая глина ушла из-под плотины, и воды озера Маттерсона вымывали ее опору, не оставляя ничего, что держало бы огромный вес.

Еще одна трещина появилась в плотине, и затем все массивное сооружение стало подаваться под колоссальным напором плотной стены воды. Большой кусок железобетона, весивший никак не меньше пятисот тонн, был вырван из тела плотины, подброшен в воздух и, кувыркаясь, грохнулся в море грязи внизу. Секунду спустя через него уже перекатывался вал, несшийся из озера.

И рядом были мы.

Мы не успели пройти вверх по склону еще хоть несколько шагов, и поток, быстро поднимаясь, накрыл нас. Я набрал в легкие воздуха, чтобы не захлебнуться, но, когда вода сбила с ног Новака, я почувствовал, что меня может разорвать пополам. Одной рукой я, схватив Новака за ремень, держал вес двух человек, и мне казалось, что руку вот-вот оторвет, а другой, до боли напрягая мускулы, держался за дерево. Когда я наконец смог глотнуть воздуха, легкие мои готовы были разорваться.

Первый большой вал заполнил долину от края до края слоем воды глубиной в сто футов, но он быстро прошел, устремившись на юг. Мне стало легче – это полицейский взял на себя Новака. Тот мотал головой и задыхался.

– Я не мог ничего поделать, – с отчаянием воскликнул он. – Я не мог его больше держать.

Бурке не было видно.

Внизу текла только что образовавшаяся новая река. Это был теперь немного успокоившийся, но неумолимый поток, в триста футов шириной и пятьдесят глубиной, несший многие миллионы галлонов воды. Теперь он постепенно, час за часом, будет убывать, пока не исчезнет с лица земли озеро Маттерсона и не побежит опять ручей, именуемый рекой Кинокси, который вытекал из этой долины в течение последних пятнадцати тысяч лет.

Пошатываясь, я выбрался на дорогу, с наслаждением ощущая под ногами замечательную твердую почву. Я оперся на полицейский автомобиль, и судорога от только что пережитого сотрясла все мое тело. В этот момент я почувствовал, что кто-то пристально смотрит на меня. В глубине автомобиля, зажатый между двумя полицейскими, сидел Говард Маттерсон. Зубы его были обнажены в волчьем оскале. Он выглядел совершенно безумным.

Кто-то хлопнул меня по плечу.

– Садитесь в машину, мы подвезем вас.

Я отрицательно покачал головой.

– Если я окажусь рядом с этим человеком, вы не сможете мне помешать убить его.

Полицейский с удивлением посмотрел на меня.

– Как хотите.

Я шел по дороге вниз, и моим единственным желанием было увидеть Клэр. Мне стали попадаться люди, медленно, как сомнамбулы, бредшие в ту же сторону. Слава Богу, что они спаслись. Потом я наткнулся на Доннера. Он был с головы до ног покрыт липкой грязью и стоял, устремив свой взор на поток мчавшейся мимо воды. Когда я поравнялся с ним, то услышал, что он что-то бормочет. Я разобрал:

– Миллионы долларов, миллионы долларов – все пропало!

– Боб! Боб!

Я повернулся, и в следующее мгновение в моих объятиях оказалась Клэр, плачущая и смеющаяся одновременно.

– Я думала, что ты погиб, – говорила она. – О, дорогой, я думала, ты погиб.

Я улыбнулся вымученной улыбкой.

– Маттерсоны провели свою последнюю атаку на меня, но я ее отбил.

– Эй, Бойд! – Это был Краппер, аккуратная и чистая форма которого превратилась теперь в отрепья бродяги. Любой из его подчиненных тотчас же отправил бы его в тюрьму только лишь на основании его внешнего вида. Он протянул мне руку. – Я уж и не ожидал вас снова увидеть.

– И я вас тоже, – сказал я. – Каковы потери?

– О пяти жертвах я могу говорить наверняка, – ответил он серьезно, – Мы еще не всех разыскали. Бог его знает, что там обнаружится ниже по течению. Там людей не успели предупредить.

– Можете считать наверняка семь, – сказал я. – Скиннер и Бурке все-таки погибли. А Новак выбрался.

– Ну ладно, дел по горло, – сказал Краппер, – я пойду.

Я не предлагал своей помощи. С меня уже было достаточно. Больше всего мне хотелось забиться в какое-нибудь тихое, спокойное место.

Клэр взяла меня под руку.

– Пошли, – сказала она. – Попробуем найти путь в обход этой воды.

И мы медленно стали подниматься вверх. Дойдя до гребня, мы остановились отдохнуть и посмотрели на север, на долину Кинокси. Убывающие воды озера Маттерсона очень скоро обнажат уродливые пни на истерзанной земле. Но на севере леса стояли – леса, в которых на меня охотились, как на зверя, но которые все же спасли мне жизнь.

Мы с Клэр потеряли четыре миллиона долларов, так как лесничество ни за что теперь не разрешит полную вырубку. Но это нас не так уж огорчало, зато деревья сохранятся и вырастут и срублены будут в свой срок, когда понадобится, а до тех пор в их тени станут пастись антилопы, и быть может, я подружусь с братцем медведем, сначала попросив у него прощения за те неприятности, что я ему доставил.

Клэр взяла меня за руку, и мы продолжили свой путь по гребню холма. Этот долгий путь домой нам предстояло еще преодолеть.