Сначала он ничего не сказал, просто пристально посмотрел ей в глаза. Его собственные были удивительного зеленого цвета, они гипнотизировали девушку, притягивали к себе, но отнюдь не красотой, а необычайной пронзительностью.
Джульетту будто пригвоздили на месте, сверкающие зеленые очи проникли в ее сердце… душу… И тут девушка поняла, кто перед ней. Холодок предчувствия окутал все ее существо, дыхание перехватило.
Она никогда прежде не видела приора Сан-Марко, но много слышала о нем от своего отца, близкого семейству Медичи. Джироламо Савонарола, говорил Данте, презирал Медичи и все, что те олицетворяли.
— Кто ты? — резко спросил он.
— Джу… сестра Джульетта, — прошептала послушница, не столько опасаясь навлечь недовольство Савонаролы, сколько привлечь его внимание. — Можно, я позову мать-настоятельницу? — девушка знала, что любопытство здесь считается эквивалентом лености и стремилась хоть в чем-то оказаться полезной.
Казалось, приор не слышал ее. Он протянул руку, но наткнувшись на взгляд Джульетты, резко отдернул.
— Джульетта? — пробормотал Савонарола.
— Si, — его поведение было совершенно ошеломляющим, и девушка нахмурилась.
— Де Алессандро.
К этому времени она уже отметила бледность его лица, подчеркивающую темные густые брови, уродливый нос и толстые мясистые губы. Худой, небольшого роста, чуть выше ее самой. Ряса поношенная, в заплатах.
— Это вы играли на лютне? — спросила девушка, чувствуя себя очень неловко и надеясь, что услышит отрет, а не очередной резкий вопрос.
Он кивнул, продолжая изучать ее лицо.
— Господу можно поклоняться через простую, незатейливую музыку.
Да, подумала Джульетта, только не через те заунывные гаммы, которыми славили Его вы.
Она кивнула.
— Дочь дьявола! — выкрикнул Савонарола.
Джульетта посмотрела на него, чувствуя, как ее опять охватывает оцепенение. Такие обвинения приводили женщин на костер за колдовство. И вот влиятельный — по крайней мере, так считают многие — монах заявляет, что она богоотступница.
Смущенная и оскорбленная его словами, девушка отпрянула. Внезапно ей стало страшно. Она даже не осмелилась рассмеяться в лицо этому нелепому человеку, хотя именно такова была ее первая реакция. Савонарола отказался повиноваться папе Александру, за что его отлучили от церкви. Конечно, он ничего не боится, даже гнева ее отца.
В мгновение ока Санта-Лючия перестала быть для нее приютом. Стены обители угрожающе надвинулись, стены тюрьмы… склепа. Он всего лишь человек.
Брови приора гневно сошлись на переносице, он поднял руку и погрозил ей костлявым пальцем. В глубине зеленых глаз зажглись злобные красные огоньки.
— Ты — мираж, посланный дьяволом, как напоминание о величайшем искушении в моей жизни — Лаодамии.
Ошеломленная Джульетта напрягла память. Лаодамия… Лаодамия… Вспомнила!
Лаодамия Строци, дочь флорентийского изгнанника, надменная и величественная, она несколько лет тому назад отвергла любовь Савонаролы.
Неужели он думает, что Джульетта — это Лаодамия? Девушка гордо вскинула голову, выражение лица стало жестким, она вспомнила, что она — де Алессандро.
— Нет. Вы ошибаетесь. Я никто иная, как Джульетта де Алессандро. Спросите здесь любого.
— Отец Джироламо? Джульетта? — из-за спины приора показалась сестра Лукреция.
Не сводя с послушницы глаз, монах склонил голову набок.
— Да, сестра Лукреция, это я. Но скажите же, кто это… существо?
Девушка рассвирепела, страх улетучился. Существо? Само по себе слово не такое уж плохое, но этот снисходительный тон… Да сам он, настоятель Сан-Марко, существо! Посадить его на крышу собора, и он сойдет за горгулью, злобно взирающую вниз на ничего не подозревающую толпу!
Забыв о смирении, Джульетта открыла рот, но тут вмешалась сестра Лукреция.
— Это сестра Джульетта. Сестра, это отец Джироламо Савонарола, настоятель Сан-Марко, — и, не давая ни одному из них сказать ни слова, добавила: — Джульетта у нас недавно, всего несколько недель. Извините, отец, если по неведению она чем-то обидела вас. Ее семья погрязла в мирской суете.
— Si, — казалось, приор несколько смягчился, его взгляд прояснился. — Алессандро — безбожный род, тщеславный и распутный. Семья сия прониклась языческим вожделением к роскоши и удовольствиям. Они ничем не отличаются от тиранов Медичи, с которыми и предавались плотским утехам.
Но зато никто из моей семьи не навлек на себя гнев папы Римского, мысленно возразила девушка, опустив гневно горящие глаза. Никого из нас не отлучали от церкви.
Однако размышления гостя уже приняли другое направление. Повернувшись к Джульетте спиной, он обратился к настоятельнице.
— Мне нужно поговорить с вами, сестра, — и направился к комнате аббатисы. Поношенная ряса болталась на нем, как на вешалке. Сестра Лукреция кивнула послушнице.
— Возвращайтесь к своим обязанностям, сестра, — дав указание, она предостерегающе посмотрела на Джульетту и последовала за доминиканцем.
Однако вопреки здравому смыслу, девушка осталась на месте. Да этот монах — настоящий фанатик, правильно его так называют. Даже вердикт Его Святейшества не усмирил Савонаролу.
По спине пробежал холодок. В конце концов, приор Флоренции всего лишь человек. И как она слышала, он уже ступил на путь, ведущий к гибели.
Глава 14
— Сестра Джульетта!
Негромкий, но суровый голос заставил девушку вздрогнуть. Увидев недовольную сестру Елену, она невольно застонала. Уж точно эта женщина станет причиной ее бесславной кончины в Санта-Лючии, где изнуренную и истощенную бедняжку Джульетту найдут возле только что вычищенного до блеска ночного горшка. И, конечно, воняющую, как этот горшок.
— Что вы здесь делаете, сестра? — монахиня шипела в самое ухо Джульетте, и девушке пришлось достаточно резво сесть на холодном полу, чтобы избежать более громких упреков. — Ночь — для сна, день — для трудов и молитв!
— Да, сестра, — опустив глаза, пробормотала Джульетта. Интересно, сестра Елена хоть когда-нибудь в жизни смеялась или хотя бы улыбалась?
— Вы понимаете, где находитесь?
Конечно, понимаю, я здесь целый месяц и знаю все уголки обители, раздраженно подумала девушка. Но, притворяясь, будто и в самом деле не совсем понимает, где она, вопросительно огляделась по сторонам. В последнее время Джульетта часто пользовалась этой уловкой, разговаривая с сестрой Еленой.
Не дожидаясь, пока послушница определит свое местонахождение, монахиня продолжила:
— В гостиной. Здесь принимают посетителей! Представить только, сестра Лукреция принимает кого-то в этой комнате и находит вас, свернувшейся в уголке как какая-нибудь спящая собачка.
При этом упреке девушка вспыхнула от унижения.
— Вам не хватает прилежания! Это позор для Санта-Лючии, да и для вашей семьи тоже.
Несмотря на добрые намерения, Джульетта покраснела. Мысль о том, что она позорит имя Алессан-дро, была для нее невыносимой. Но, может быть, то, что она прилегла в углу гостиной и уснула, действительно позор для семьи. Девушка прикусила язык и подавила гордость.
— Да, сестра, — произнесла дочь принца самым смиренным тоном. — Я постараюсь.
Совершенно внезапно в животе заурчало, будто рык Лили нарушил тишину комнаты.
— Ваш аппетит просто постыден, — жестко добавила сестра Елена. — Толсты, как куропатка, да еще едите за пятерых. Нужно обуздывать желания и больше интересоваться духовным.
Едите за пятерых… Джульетта с трудом поборола порочное желание запустить в голову сестры Елены только что вычищенным горшком. Вместо этого она выпустила в монахиню искусный словесный заряд:
— Вы абсолютно правы, сестра. А если бы и другие служительницы Господа в Санта-Лючии последовали вашему примеру и поменьше ели и пили, то нам вообще не понадобились бы ночные горшки.
Джульетта метнула взгляд из-под ресниц на сестру Елену: лицо монахини выражало удивление и подозрительность. Она еще больше поджала губы и прищурилась. Девушка ничем не выдала своих чувств, дабы добрая сестра не придумала другого наказания, по сравнению с которым чистка горшка показалась бы удовольствием.
Сестра Елена не успела что-либо ответить, так как колокол возвестил вечерню. Джульетта в душе облегченно вздохнула, потому что этот звон означал окончание работы и приближение вечерней трапезы. Правда, сначала придется выдержать еще один, последний, час молитвы, когда так трудно не задремать. И только мысль о еде помогает бороться со сном. А самая радужная перспектива — после ужина улечься на узкую, жесткую кровать.
— Коровы мычат. Вам следовало бы не дремать, а подоить их.
Подоить четырех коров в тесном сарае? При этой мысли Джульетта вздохнула. Со столь непослушными животными ей еще не приходилось сталкиваться, и то, на что у других — например, у сестры Елены — уходило не больше часа, у нее отнимало целых три. Даже спустя неделю после начала исполнения этой обязанности Джульетта не могла похвастать тем, что мерзкие животные подчиняются ей. Неизвестно почему тон сестры Елены смягчился.
— Знаю, дитя, для вас это трудно, но каждый должен нести свое бремя, особенно в свете того, что мы этим летом во время чумы потеряли несколько наших возлюбленных сестер.
При открытом упоминании о смерти среди монахинь в Санта-Лючии — до сих пор об этом только шептались — Джульетта испытала чувство раскаяния. В конце концов, это ведь ее собственное решение, она молодая и здоровая, и конечно, могла сделать больше, чем пожилые сестры, проведшие здесь почти всю жизнь.
— Простите меня, сестра, — искренне сказала послушница. — Я присмотрю за коровами после вечерни.
Сестра Елена кивнула.
— А если поторопитесь, то сможете перехватить что-нибудь на кухне, пока все не остынет, — грубовато посоветовала она. — Я попрошу сестру Маргариту отложить вашу порцию.
Не успела Джульетта поблагодарить монахиню, как та повернулась и вышла.
После часа молитв Джульетта собралась идти в коровник. Мысль о еде — она лелеяла ее в течение всей вечерни — подстегнула решимость подоить коров без промедления. Все-таки, рассуждала девушка, пересекая двор с фонарем в руках, животных она любит, и те всегда отвечают ей взаимностью.
Во всяком случае, так было раньше, до встречи с коровами Санта-Лючии.
Дверь сарая была открыта, и едва послушница вошла, как в нос ударил тяжелый запах сена, животных и, особенно, коровьего навоза. Сморщившись, девушка повесила фонарь на гвоздь. Все четыре коровы мычали — верный признак того, что время дойки уже миновало.
От скорости работы зависит, удастся ли ей поесть. Джульетта закатала рукава, взяла чистый подойник и пододвинула низенький стульчик к костлявому боку первой коровы. Как же ее кличут? В первых двух стойлах находились пеструшки, но девушка не могла припомнить их кличек. Ладно, она и имена-то монахинь только-только выучила. Четыре коровы, определенно, не стояли в начале списка ее приоритетов.
Девушка уселась и принялась за работу, надеясь так или иначе внушить животным, что необходимо поспешить. Она дергала за соски, как учила сестра Елена, зная, что пройдет несколько минут, прежде чем появится молоко.
Но время шло, а усилия Джульетты оставались бесплодными.
— Ну, будете вы отдавать? — процедила девушка сквозь зубы. — Или я оставлю вас недоенными до утра! Корова не обращала внимания на угрозы, только крутила головой, да бросала на Джульетту недобрые взгляды. При этом животное жевало, не переставая, и казалось вполне довольным.
Но вот в стенку подойника ударила тонкая струйка молока. Девушка возликовала. От ужина ее отделяло каких-нибудь полтора часа.
Звук льющегося молока привлек в коровник черного кота матери-настоятельницы, и теперь он ходил вокруг и терся о юбку послушницы. Как бы не потревожил корову, подумала Джульетта, и отбросила его ногой в сторону. Но кот тут же вернулся.
Некоторое время девушка работала, не обращая внимания на незваного гостя, и это помогло. Вид и запах свежего молока отзывался урчанием в желудке, а белая струя, медленно наполняющая ведро, действовала завораживающе. Джульетту клонило ко сну. И как же она хотела чашку молока…
Внезапно измазанный навозом коровий хвост ударил девушку по щеке. Она живо вскочила, задев ногой подойник, и драгоценное молоко едва не вылилось. Первую пеструшку девушка додаивала, сидя прямо, как солдат, и искоса посматривая на вроде бы безобидный хвост, как будто он был живым существом. Взяв от коровы все молоко, Джульетта осторожно перенесла подойник из стойла в угол, чтобы нечаянно не опрокинуть его. Постояла, подняв руки, наклонилась, чтобы размять спину. Интересно, почему сестры — если не брать в расчет стоимость — не носят рясы из более удобного материала, например, из шелка? Конечно, рясы сестры Лукреции легче, девушка уже заметила, что одежда матери-настоятельницы по качеству намного лучше, чем у других монахинь.
С чувством хорошо выполненной работы и растущей уверенностью, что со второй коровой дело пойдет так же, Джульетта передвинула стул во второе стойло. Села и дружески, как ей казалось, заговорила с коровой. И только тогда вспомнила, что забыла принести другой подойник. Выразив свои чувства фразой, заимствованной у Никко, она быстро поднялась и повернулась.
Совершенно неожиданно корова лягнула ее задней ногой. Боль пронзила бедро, испугала и сбила дыхание. Джульетта отшатнулась, ударилась спиной о стену и сползла в сено. Апостольник почти закрыл глаза.
И только тогда она вспомнила предостережение Луиджии… слишком поздно.
Когда в голове прояснилось, Джульетта подумала, что, должно быть, выглядит так же нелепо и смешно, как и чувствует себя. Конечно, это не имело никакого значения, потому что увидеть ее могли только коровы.
Она в досаде сорвала с головы апостольник и отшвырнула его в сторону, потом с трудом поднялась, готовясь сражаться с пеструшкой. Девушка проковыляла за пустым подойником и в этот момент в сарай проникли слабые звуки лютни.
Джульетта остановилась и напряженно прислушалась. Мягкая, нежная, очаровательная, неотразимая, прекрасная музыка. И, конечно, она ничуть не походила на похоронные мелодии Савонаролы. Как лунатик, Джульетта двинулась к двери, мгновенно позабыв о коровах, молоке… пище.
На невысокой каменной стене, ограждавшей монастырь, сидел какой-то человек и играл на лютне, сидел с таким видом, будто игра на лютне на территории обители — самая естественная вещь в мире. Ноги поджаты, инструмент лежит на коленях, взгляд устремлен в темное вечернее небо.
Нежная музыка и знакомый силуэт подняли в глубине ее души бурю противоречивых эмоций. И прежде всего радость. Радость за такую желанную возможность отвлечься, пусть ненадолго, от однообразия тоскливой жизни, которую выбрала сама. Пусть даже эта возможность исходит от него.
После месяца, проведенного в Санта-Лючии, даже Родриго да Валенти — желанный посетитель.
Помимо всего прочего, нравилось это Джульетте или нет, condottiere обладал способностью притягивать к себе своей музыкой. Вот и сейчас девушка поймала себя на том, что неумолимо приближается к нему. Так хорошо обученный сокол безошибочно находит дорогу к руке хозяина.
У нее хватило ума признать, что, даже играй он так же плохо, как Савонарола, она все равно шла бы к нему. Музыкант заметил приближающуюся фигурку. Какое-то время выражение его лица оставалось непонятным, то ли из-за сгущающихся сумерек, то ли из-за сдержанности, но потом гость широко улыбнулся. В полумраке блеснули зубы.
— Buona notte[35], — Тихо сказал он. Пальцы замерли, стихли сладкие звуки музыки.
Родриго отложил лютню в сторону и напряженно вгляделся в полумрак.
— Per piacere, signore[36], не прекращайте, — тихо взмолилась Джульетта и украдкой посмотрела через плечо на здание монастыря, затем опять взглянула на него.
Ее неприкрытая радость оказалась для него совершенно неожиданной. Он, конечно, надеялся, что у невесты было время подумать о своих опрометчивых поступках и теперь она сожалеет о них. Но такой теплый прием удивил его… и вызвал некоторые подозрения.
Не слезая со стены, он внимательно посмотрел на девушку. На этот раз не было необходимости спорить с ней или в чем-то убеждать, уговаривать.
Ее лицо побледнело и осунулось, черты заострились, придавая Джульетте какой-то неземной вид. За месяц она значительно потеряла в весе, озабоченно заметил Родриго. Джульетта вообще хрупкая, на ней это отразилось очень сильно.
Уступая ее просьбе, гость снова взял лютню и стал что-то наигрывать, пытаясь одновременно получше рассмотреть девушку в наступающих сумерках.
— Не могли бы вы сыграть ту мелодию, что играли в таборе… в ту ночь?
Покраснела ли она при этих словах, сказать было трудно, но вот легкую дрожь в голосе Родриго все же заметил. На мгновение Джульетта прижала ко лбу ладонь, будто пыталась избавиться от боли или головокружения, но тотчас же опустила руку.
Боясь, что может обидеть ее — ему это было не трудно, усмехнулся про себя Родриго, — он стал тихонько наигрывать французскую любовную песню. Теперь, когда невеста была рядом, ему вовсе не хотелось привлекать внимание монахинь. Наверняка сестра Лукреция вспомнит об уговоре, если о его визите будет доложено, но больше всего ему не хотелось, чтобы при их встрече в качестве стража присутствовала какая-нибудь праведница.
На этот раз Родриго не пел, хотя пение для него было так же естественно, как и дыхание. Но Джульетта довольствовалась музыкой и не шевелилась, пока не стих последний аккорд. Девушка вздохнула и шагнула ближе к гостю.
— Как вы, Джульетта? — осмелился спросить Родриго, боясь нарушить атмосферу возникшей близости.
Вероятно, что-то встревожило ее, потому что ответом был шепот:
— Вы что-нибудь знаете о дойке коров? — и снова быстрый взгляд через плечо.
— Коров? — он отложил лютню и, улыбнувшись, соскочил со стены. — Полагаю, достаточно для солдата.
— Простите, — девушка разочарованно вздохнула. — Что condottiere знает о коровах? — она отвернулась с явной неохотой. — Я еще не закончила…
— Подождите, — Родриго подошел ближе и положил руку ей на плечо. — Zingari обычно держат одну или две коровы, особенно если в семье есть дети. Вам нужна помощь?
Джульетта с надеждой повернулась к нему.
— Да. Я не могу идти ужинать, пока не подою коров, а они… — в голосе послышались интонации прежней Джульетты. — Самые упрямые твари в мире!
— Не можете поужинать? — повторил гость недоверчиво.
Dio mio! Она же здесь всего четыре недели! Как же можно не давать человеку есть, если для решения проблемы достаточно помощи опытной монахини?
— Покажите мне их, — исходивший от девушки запах навоза и скотины заставил его улыбнуться в душе.
Джульетта вошла в коровник и, указав на вторую пеструшку, мрачно произнесла:
— Вот ту сестра Елена, наверное, специально обучила не слушаться. Да и характер у нее просто дьявольский.
— Не удивительно. Коровы глупы, cara. И к тому же упрямы. Но все же откликаются на добрые слова, а еще лучше на песню. С годами вы этому научитесь, — он не удержался от искушения напомнить о желании прожить всю жизнь в Санта-Лючии.
Она перевела взгляд с коровы на Родриго, в нем читалось отчаяние. Настроение гостя заметно поднялось. Возможно, есть надежда…
— Так она не отдает молоко? — спросил он, пытаясь хоть немного ободрить девушку. Стоило ее увидеть, и уже размяк, подумал Валенти, и обозвал себя глупцом. Джульетта недоуменно пожала плечами.
— Не знаю. Монахиня, которая присматривала за коровами, умерла летом, и нам не хватает людей. Мне никто не объяснил.
Она посмотрела на Родриго как на спасителя, и в этот момент напомнила ему ту Джульетту, шесть лет назад. Осматривая набухшее вымя коровы, Валенти краем глаза заметил, что девушка растирает бедро.
— Она вас лягнула?
— Ничего, — и, покачав головой, задумчиво посмотрела на задние ноги животного. — В общем-то, я сама виновата — забыла связать ей ноги.
Родриго кивнул, и Джульетта потянулась за висевшей на гвозде веревкой.
— Сначала отойдите, — посоветовал он, и когда девушка отступила, наклонился и уперся плечом в бок пеструшки. Та спокойно продолжала жевать сено.
Взяв протянутую девушкой веревку, Валенти ловко связал задние ноги коровы. Подтянул на место стул и, усмехнувшись, уселся на него.
— Ну, посмотрим, как она хочет нам помочь.
Через несколько секунд послышался приятный звук льющегося молока, а желудок Джульетты замутило в предвкушении ужина.
Девушка присела возле Родриго, завороженно глядя, как его гибкие пальцы выдаивают каждый сосок.
Отец когда-то говорил, что Zingari очень умелы в обращении с животными, и вот теперь она видела это собственными глазами. А есть ли вообще что-нибудь, чего не умеет Родриго да Валенти?
— Может, потому, что вы мужчина? — вслух размышляла Джульетта и, в ответ на его вопросительный взгляд, объяснила: — Если эти коровы родились здесь, в сарае, то ведь их никогда не касалась рука мужчины.
И только встретившись с ним глазами, поняла, что сказала. В этом сарае, которым владели и куда заходили только женщины, считавшие себя христовыми невестами, ее слова прозвучали, как святотатство. Джульетта покраснела до корней волос.
Руки Родриго замерли, лицо еще ближе приблизилось к девушке. Конечно, она не права. Коровы реагируют на толчок, так обычно делает теленок, требуя молока. Но Джульетта этого не знала. Они посмотрели друг на друга.
— Вы такого хотите для себя, Джульетта? — еле слышно спросил он, дыхание касалось ее волос. — Прожить здесь всю жизнь? Без детей? Без любви и поддержки мужа?
Она ждала, чувствуя его губы совсем рядом. Его теплое сладкое дыхание оказалось почему-то очень чувственным, несмотря на неподходящую обстановку.
Сама того не замечая, Джульетта облизала губы: неужели она из-за свой гордости променяла брак с этим красивым и до безумия соблазнительным мужчиной на жизнь, где нужно стоять на коленях на холодном полу и доить коров? Должно быть, сошла с ума. И конечно, это Бог напомнил о ее безумии, Бог прислал сюда Родриго да Валенти, как бы усиливая поразительный контраст с тупой повседневной рутиной монастырской жизни. Вся жизнь внезапно промелькнула перед ней, вспомнилась заповедь: Почитай отца твоего и мать твою. Она же почитала отца вопиющим непослушанием. Бросила ему вызов, отказавшись от брака с этим человеком. А почему? Из-за гордости.
Со времени гибели Марио ди Корсини грозила тем, что уйдет в Санта-Лючию. Теперь, оказавшись здесь, поняла, что совершила ошибку, но, тем не менее, отказывается это признать. Гордость не дает, делает такой неуступчивой.
Родриго нежно поцеловал девушку. Его язык скользнул по зубам, вызывая целый вихрь невольных эмоций.
— Джульетта? — его шепот развеял мысли, как ветер листья.
Пеструшка переступила с ноги на ногу, и Джульетта очнулась. Что будет, если ее обнаружат в сарае целующейся с Родриго да Валенти? Вечное проклятие за нарушение пятой заповеди.
С трудом ей удалось изобразить негодование, чтобы сделать выговор, прекрасно сознавая, что этот мужчина ворвался в ее жизнь, как свежий ветер.
— Вы себе позволяете такие вольности, signore, — произнесла Джульетта, но в предательском голосе не прозвучало порицания.
— Вы моя невеста, cara. Разве можно счесть за вольность невинный поцелуй?
Девушка слегка отодвинулась, пытаясь игнорировать крепнущую уверенность, что брак с Родриго да Валенти предпочтительнее пострижения в монахини.
— Я обручена с Христом, — возразила она, чувствуя себя последней лицемеркой. Жизнь в Санта-Лючии с ее монотонностью и лишениями все больше теряла свою привлекательность на протяжении этого месяца, а образ Родриго да Валенти все чаще прокрадывался в ее мысли, даже сны.
Действительно, думала девушка с присущим Алессандро юмором, condottiere в сияющих доспехах пришел спасти ее от упрямой коровы.
Джульетта улыбнулась, заметив, что ее жених снова принялся за работу. Сдерживаемый смех сорвался с ее губ, прозвучав в тишине коровника подобно колокольчику.
Родриго вопросительно взглянул на нее, и в его взгляде тоже запрыгали искорки веселья.
— Вы просто неблагодарны, если смеетесь над моим искусством доения. У меня нет привычки спасать юных дев… от коров, — он улыбнулся и забавно поднял бровь. — И если секрет выйдет наружу, то вся Тоскания будет смеяться надо мной.
— Ни одна душа не узнает, — отсмеявшись, пообещала девушка. — Но, пожалуйста, поторопитесь. Боюсь, сестра Елена съест мою порцию, если я замешкаюсь.
Гость посерьезнел и возобновил дойку, а Джульетта невольно залюбовалась его длинными, бронзовыми от загара пальцами на фоне розового вымени.
Родриго быстро закончил, отставил в сторону подойник и снял с коровы веревку. Когда он занялся третьей буренкой, девушка сказала:
— Я подою последнюю.
— Надеетесь поскорее избавиться от меня? И это после того, как я пришел вам на помощь?
Джульетта взглянула на него, испугавшись, что обидела, и не заметила поддразнивающую нотку в голосе. Почему он казался ей темным? Черный, как дьявол, напомнил ей внутренний голос.
— О нет, дело не в этом, — поспешно заверила Джульетта, — просто… я так проголодалась!
— Садитесь ко мне, и я не только подою обеих коров, но и спою вам песенку.
Девушка просияла.
— А еще, — добавил Родриго, видя ее радость и желая, чтобы она продолжала улыбаться, — я дам вам столько молока, сколько сможете выпить, и никто не узнает.
При мысли о свежем жирном молоке у девушки потекли слюнки. Привлекла и возможность перехитрить всеведущую сестру Елену.
Родриго усадил Джульетту на стул, а сам опустился на колено, чтобы закончить работу, пока Джульетта немного отдохнет, тайком поглядывая на жениха. При всей мягкости и очевидном добродушии Валенти был прежде всего мужчиной. Звук его голоса, сильная, красивая фигура, уверенность, проступавшая во всем, даже запах…
В эти спокойные минуты, пока он занимался делом, Джульетта вдруг осознала, что никого более привлекательного до сих пор в ее жизни не было. Родриго намного интереснее, чем Марио ди Корсини (хотя память о человеке — это совсем не то, что человек во плоти) и даже Леон Сарцано. Несомненно, сыграло свою роль и пребывание в монастыре, где Валенти оказался единственным существом мужского пола за долгие недели, даже коровы отнеслись к нему по-другому. Можно только представить, каким мужественным покажется ей любой через год жизни среди монахинь.
Но если быть честной до конца, внук Маддалены выделялся среди всех известных ей мужчин. Она же видела его на турнире, где Родриго победил всех, включая ее отца.
Когда Валенти объяснял достоинства французских доспехов, оружия, приемов, с каким вниманием слушали его другие, какое впечатление произвели на них его знания и опыт! Она сама полностью попала под очарование этого мужчины в ту ночь блаженства… и еще не один раз после этого.
Ах да… та ночь, когда Джульетта в первый раз бежала из Кастелло Монтеверди, злясь на отца за то, что так долго не замужем. И вот она здесь, в Санта-Лючии, отказывается выходить замуж за того, кого ей выбрали в мужья.
Ее одолевали сомнения. Правильно ли она поступает, упорно сопротивляясь браку с Родриго да Валенти? Но он ведь воспользовался тобой в ту ночь, напомнила ей гордость.
Нет, — впервые девушка посмотрела правде в глаза. Ее вина не меньше — ей хотелось любым способом отомстить отцу, и тут подвернулся Родриго.
Продолжая доить корову, он тихонько запел французскую песенку. Незнакомые слова затронули нежные струны в ее душе, всегда восприимчивой к красоте, и растрогали девушку до слез. Просто измучилась и проголодалась.
А вот буренке, казалось, сладкие звуки пришлись по вкусу: молоко побежало быстрее, а ее соседка перестала мычать.
Песня замерла, и Джульетта почувствовала на себе его взгляд. Ей удалось взять себя в руки и даже взглянуть на своего жениха. Бог наградил Родриго самыми изумительными глазами во всей Италии: широко раскрытые, глубокие, с густыми ресницами под черными крыльями бровей. Наверное, так выглядел гордый и прекрасный Люцифер перед своим падением. Голубизна этих глаз была столь пронзительна, что ей показалось, будто они смотрят прямо ей в душу.
Во рту пересохло, стало трудно дышать, а сердце отчаянно заколотилось…