Нежный негодяй

— Вы его хозяин, он принадлежит вам, — подвинув стул к последней корове, Джульетта приготовилась начать работу.

— А молоко?

Девушка обернулась. Родриго снял с гвоздя ковш и наполнил молоком из подойника. Затем шагнул к ней и улыбаясь сказал:

— Вот… я обещал.

Джульетта приняла предложение с благодарностью и без церемоний все выпила. Сладкое, пенистое, божественное! Закончив, она подняла глаза на Родриго и протянула ему ковш, как ребенок, просящий добавки. Он правильно понял ее, и струйка молока побежала прямо в ковш. На этот раз Джульетта пила медленно, смакуя, и не опускала глаз. Острый голод прошел, она вспомнила о манерах.

— Grazi, — девушка вернула ковш и уже собиралась по недавней привычке вытереть губы рукавом рясы, но потом передумала.

Да этого и не требовалось. Кончиком пальца Родриго нежно провел по ее верхней губе, стирая капли, на миг задержался на щеке. Нарочито медленно поднес палец к губам и слизнул каплю молока.

От этой мимолетной ласки в глубине ее тела вспыхнул огонь желания, охвативший все ее существо, заставивший сердце биться быстрее, а потом сгустившийся внизу живота. Безвольная, не способная что-либо делать, Джульетта ждала, когда же он протянет руки и обнимет ее.

И если бы этого не случилось, она упала бы, как мешок, потому что с каждой секундой томительного ожидания силы и воля оставляли ее.

Прощает ее? Или все еще надеется завоевать престиж и богатство через брак с ней?

С годами вы этому научитесь… Но, если он полагает, что она на всю жизнь останется в Санта-Лючии, значит, сейчас просто развлекается!

Не зная, что и думать, Джульетта стояла, пока онемевшие пальцы не выпустили ковш, и тот упал на соломенную подстилку. Последняя невыдоенная корова замычала, но они не слышали.

Через рясу Родриго ощущал ее нежное тело, с иронией замечая, что никакие французские доспехи не защитили бы ее лучше, чем этот шерстяной саван. Трудно ласкать добрых сестер Санта-Лючии. И это правильно. Он еще успел подумать, что Джульетта де Алес-сандро — ахиллесова пята не только ее отца, но и его самого.

А потом все мысли смешались и отступили перед пьянящим ощущением — девушка обнимала его и отвечала на поцелуи.

— Боже милостивый! — воскликнул кто-то пронзительным голосом.

Родриго поднял голову. Несмотря на наслаждение, затуманившее рассудок, Джульетта сразу узнала, кто это. С горящими щеками и порозовевшими губами она отодвинулась от жениха. Рядом с ними стояла возмущенная сестра Елена.

— Что все это значит, сестра Джульетта? Вы должны доить коров, а не… а не… — монахиня открывала рот, как вытащенная из воды рыба, не находя достаточно сильных выражений для такого богохульства.

— Это я виноват, — спокойно сказал Родриго, становясь между Джульеттой и сестрой.

— Конечно, вы, — согласилась сестра Лукреция, выступая из-за спины сестры Елены.

При виде матери-настоятельницы Джульетта оторопела, зато ее гость не выразил абсолютно никакого удивления.

— Но, мать-настоятельница, это же мой жених… — овладев собой, девушка пыталась защитить Валенти, — вы ведь сами знаете. Я тоже виновата…

— Он был вашим женихом, — оборвала ее игуменья, — а сейчас — нет. Вы пришли сюда служить Христу, и этого больше не будет.

Она кивнула сестре Елене, и та стала убирать подойники, искоса поглядывая на Родриго, будто тот был сам сатана.

Игуменья, одетая для вечерней службы в белоснежную рясу с алой накидкой, величественно стояла перед молодыми людьми. Вышитый красный крест на ее груди дрожал от негодования, как казалось Джульетте. От нее исходил слабый запах свечного воска и ладана.

— Я принимаю на себя всю ответственность… — начал Родриго.

— Сестра Джульетта, — начала игуменья, не обращая на него внимания. — Если вы закончили работу, отправляйтесь прямо к себе.

Собираясь возразить, потому что ей очень хотелось есть, Джульетта открыла рот, но ничего не сказала и посмотрела на Родриго.

— Я помогу вам закончить, — спокойно сказал он, в его глазах девушка прочла утешение, ободрение и… что-то еще, более глубокое, от чего заколотилось сердце.

— Grazi, спасибо, сеньор, — она подобрала смятый апостольник, отряхнула солому и водрузила его на голову. Как будто солнце спряталось, подумал Родриго.

— Пойдемте со мной, — приказала ему сестра Лукреция. Оставив без внимания это распоряжение, Родриго взглянул на Джульетту, которая выжидательно переводила глаза с монахини на жениха и обратно. Валенти не собирался допустить, чтобы его запугивала настоятельница Санта-Лючии — или любой другой праведный церковник, тем более такой, кто больше походит на солдата, чем на служителя Бога.

Терпеливый в любых обстоятельствах, он и сейчас призывал на помощь всю свою выдержку, чтобы удержаться от резкого ответа.

— Смиренно прошу вас, мать-настоятельница, позволить мне подоить последнюю корову, чтобы Джульетта могла получить ужин. А подойник я занесу по пути к вам.

Некоторое время монахиня изучающе смотрела на него.

— Во-первых, у нас не дозволяется мирянам расхаживать по монастырю, особенно мужчинам. Во-вторых, сомневаюсь, что вы способны на смирение, сеньор да Валенти, учитывая вашу профессию.

Джульетта, присевшая возле последней коровы, выпрямилась и уставилась на сестру Лукрецию как на сумасшедшую, даже не позаботившись подавить вздох удивления.

Однако Родриго не был столь впечатлителен — он не удивился и не обиделся на колючую реплику. Эта женщина — просто змея в рясе, и не будь Джульетта под ее надзором, он ответил бы так же грубо. Но здесь затевалось что-то еще, и, как ему казалось, не столько в отношении его невесты, сколько его самого.

Что это означало, Валенти не имел ни малейшего понятия, но интуитивно чувствовал, что надо быть осторожным.

— Возможно, мать-настоятельница, но я со всем уважением к вам прошу позволить мне закончить работу за Джульетту. Подойник оставлю там, где вы прикажете. Снаружи здания. После этого я был бы счастлив поговорить с вами конфиденциально и принять наказание, если потребуется, за нарушение монастырских правил.

Она прищурилась.

— За вашу возлюбленную вы еще почистите стойла, condottiere.

Это уже был прямой вызов. Однако Родриго по-прежнему не считал положение безвыходным. Ему легче, да и быстрее, чем Джульетте, убрать здесь. Он и раньше выполнял грязную работу, никакой честный труд не отвращал его.

Родриго также понимал: если он желает покончить с противостоянием между ним и сестрой Лукрецией, то может с легкостью одержать верх — насильно забрать Джульетту из Санта-Лючии и положить конец пожертвованиям. Интересно, отдает ли аббатиса себе отчет в том, что, действуя под влиянием гнева, нанесет урон себе и монастырю.

— Согласен, если Джульетте будет позволено поесть и лечь спать.

Девушка вздохнула. Словесная перепалка держала ее в напряжении — глаза Джульетты горели. Родриго было приятно, что невеста хочет прийти на помощь, но в данный момент такое вмешательство ему не требовалось. К тому же ей не следует возбуждать гнев сестры Лукреции.

— И еще один момент, мать-настоятельница. В ваших глазах мы просто слабые люди с большими недостатками. Но, называя девушку лишь моей «возлюбленной», вы поступаете несправедливо не только по отношению к ней, но и оскорбляете глубину моих чувств и уважения к невесте.

Из темноты вышел черный кот и направился к Лукреции. Выгнув спину, животное потерлось о ноги хозяйки, и та наклонилась, чтобы взять его на руки.

Игуменья прижала любимца к себе и пристально посмотрела на Родриго. Карие глаза ее потемнели от ярости.

— У меня важная встреча, так что возможности поговорить с вами, сеньор да Валенти, не будет. Можете прийти ко мне — именно ко мне — утром или через день.

Не оглядываясь, Джульетта вышла из коровника, не попрощавшись с женихом и всем своим видом демонстрируя недовольство. Ее отправили спать, как ребенка!

Ничего не поделаешь, к раздражению Джульетты де Алессандро он давно привык. Родриго пожал плечами, а потом кивнул монахине:

— Как пожелаете, мать-настоятельница.

Но как только Джульетта вышла, аббатиса шагнула к нему и положила руку на его локоть.

— Простите, сын мой, — мягко сказала она. Карие глаза отсвечивали зеленым, как и у свернувшегося на груди кота. — Я иногда бываю резка. Последнее время меня беспокоит сердце, и сегодня я хочу проконсультироваться… э… насчет лекарства. Вы не будете сердиться?

Выражение ее лица стало вдруг простодушным, чего Родриго никак не ожидал. Но это не помогло. Чувства и опыт подсказывали: сестра Лукреция — хамелеон, она способна легко менять настроение и быстро «переделывать фасад». Явно мастерица в искусстве притворства и обмана.

— Конечно, мать-настоятельница, — ответил он, слегка улыбаясь, — никаких обид.

Не тратя времени даром, гость подоил последнюю корову и почистил коровник. У двери в обитель его встретила сестра Елена, к ногам которой он и поставил подойник. Весь вид монахини выражал явное неудовольствие, и Родриго не хотелось огорчать ее еще больше. Пусть не думает, что кто-то намеревается осквернить святая святых Санта-Лючии своим нежелательным присутствием. И еще не хотелось, чтобы из-за их поведения в коровнике она изливала злобу на Джульетту.

Он отступил, очень почтительно поклонился и направился к воротам. Подобрав лютню, спокойно удалился.

Однако вместо того, чтобы пойти к Морелло, привязанному подальше от любопытных глаз, Родриго выбрал большой раскидистый дуб напротив главного входа, спрятал лютню в ветвях и взобрался повыше, откуда была хорошо видна решетчатая калитка и любой, кто мог бы туда войти или выйти.

Уже стемнело, поднялся ветер. По небу бежали серые тучи, скрывая луну и звезды. Вечерня. Последний канонический час, добрые сестры должны возвращаться со службы.

Родриго ждал, ему было интересно, кто же придет «советовать лечение» сестре Лукреции. Сомнительно, что дело в больном сердце матери-настоятельницы. Скорее, вопрос стоит о ее душе.

Не такая уж большая загадка, что ей удалось всех одурачить — завоевать доверие тех, кто рядом, кто решал, кому быть во главе Санта-Лючии, когда наступит время. Церковь продажна снизу доверху, до самого папы Римского.

Но женщина напоминала кого-то, и, что гораздо важнее, Джульетта в ее власти. Родриго никоим образом не хотел подвергать девушку опасности, оставляя в монастыре. Но, если все подозрения безосновательны, лучше, чтобы Данте не знал об отнюдь не райской жизни его дочери в обители.

Одно дело, с мрачной иронией рассуждал он, убедить юную послушницу, что затворническое существование не для нее, и совсем другое — сообщить отцу правду.

Примерно через час Родриго услышал топот копыт. Он как раз изучал маленькие окошки здания, пытаясь угадать, какое из них принадлежит Джульетте. Валенти укрылся от пронизывающего ночного ветра плащом и в конце концов чуть не уснул. Сейчас бы в баню, мечтал condottiere, смыть пот и запах коровника, переодеться и обнять Джульетту. Тут его и потревожил стук копыт. Чуткое ухо солдата уловило, однако, некоторые особенности: скорее осел, чем лошадь. Вполне подходящий способ передвижения для какого-нибудь смиренного монаха.

Он уселся поудобнее, опершись ногой о крепкую ветку, и пристально всмотрелся в дорогу, ведущую из леса. Вскоре на ней показался жалкий всадник. Тонкие ноги, торчащие из-под монашеского одеяния, едва не волочились по земле. Черная ряса развевалась на ветру, и перед тем, как спешиться у ворот, человек на какой-то миг опустил капюшон, держась за поводья и седло. Порыв ветра открыл его лицо.

Никогда прежде Родриго не видел этого человека, но неоднократно слышал о нем. Однако ночью легко ошибиться, он не был уверен…

В просвете туч на несколько мгновений появилась луна. Подобно факелу, зажженному самим Господом, она призрачным светом залила фигуру на осле. Стало светло почти как днем, и Родриго четко увидел профиль приезжего.

Незнакомец неторопливо слез с осла, взглянул на луну и быстро водворил капюшон на место, скрывая лицо.

Но Родриго уже хорошо рассмотрел огромный горбатый нос, толстые губы и черные густые брови на бледном лице. И узнал.

Выразительный, хотя и неприятный, профиль принадлежал человеку, объявившему, что он только проводник воли божьей, инструмент, с помощью которого Флоренция и ее церковь сначала будут подвергнуты каре, а затем возродятся, чистые и непорочные.

Этот человек осмелился требовать казни тех, кто выступал за восстановление власти изгнанных Медичи. И заявил, что он выше самого папы. Приор Сан-Марко — Джироламо Савонарола.

* * *

— La Dama Fortuna[37], кажется, находит удовольствие, разбрасывая неприятности на твоем пути, когда ты в Тоскании, — улыбаясь, сказал Карло.

За внешней беззаботностью этих слов Валенти услышал тревогу брата, отразившуюся и во взгляде.

— Если ты так подозрителен в отношении аббатисы после последнего визита и опасаешься за безопасность Джульетты, то почему не расскажешь обо всем принцу, не заберешь ее из Санта-Лючии?

Родриго, только что вернувшийся из Кастелло Монтеверди, где долго беседовал с Данте, соскочил с Морелло и пошел пешком. Карло тоже спешился, чтобы идти рядом с другом. День выдался прохладный, пронизывающий ветер гнал по небу густые серые облака, из-за которых изредка проглядывало солнце.

— Риго, ты не уйдешь от ответа, шагая впереди, и тему разговора не переменишь, — продолжал Карло, намеренно понижая голос, чтобы заставить Родриго прислушаться к своим словам.

Валенти остановился и огляделся. Этот участок земли он купил у небогатого дворянина. Пусть и не очень большой, но здесь можно построить виллу. Мечта детства.

Окружавшая их красота заставила Карло умолкнуть. Полянку, на которой они стояли, окружал густой лес, а впереди, под холмом, журчал ручей, его мелодия утешала и давала надежду, обещая все удовольствия, какие только предполагает честная жизнь. Родриго поднял руку, указывая на вершину холма.

— Там, Карло, я построю Каза Валенти, — взволнованно произнес он. — Не такой большой и внушительный, как Кастелло Монтеверди, не такой неприступный, а легкий, воздушный. Место, чтобы растить детей и жить честной, простой жизнью.

Карло кивнул.

— Как Каза Кьяри?

— Si, подобно дому Каресса, хотя и не такой грандиозный.

— И что на это скажет Данте?

Родриго посмотрел на брата.

— Что он может сказать? Монтеверди отойдет Никколо. Конечно, если Джульетта захочет, мы какое-то время можем пожить там. Но Каза Валенти будет моим домом. Построенный по моему распоряжению, на мои деньги, для моей жены и детей, — он улыбнулся. — Ты и Лаура с детьми всегда будете желанными гостями в нем. Если ты собираешься работать на меня, тебе не придется путешествовать или жить в фургоне — места будет достаточно.

Карло нахмурился и задумчиво потер подбородок.

— К этой мысли надо привыкнуть. Я вижу с твоей стороны некоторое неудовлетворение кочевой жизнью? — он лукаво посмотрел на друга. — Я вот не могу забыть, что по моим жилам бежит кровь поколений Zingari. С другой стороны, тебе легче осесть на одном месте. Ты ведь только наполовину цыган, даже меньше, если отец Маддалены был gorgio, — Карло глубоко вздохнул и уже серьезно добавил: — А что Джульетта?

— Джульетта, — Родриго задумчиво опустил голову. Слово, сказанное шепотом, прозвучало как молитва.

Встретив взгляд друга, сказал уже обычным тоном:

— Постоянно думаю о ней. Но не могу же я прибежать к Данте и рассказать о своих подозрениях, у меня пока нет доказательств. И кем бы ни был Савонарола, но он не убийца, хотя и призывает к смерти Медичи. Во всяком случае монах не осмелится причинить вред дочери принца Монтеверди, — Родриго покачал головой. — Особенно теперь, когда его популярность падает. Полагаю, сейчас для него самое время пойти на какой-нибудь отчаянный шаг, чтобы привлечь сторонников.

— Ну, тогда ему нужно бросить вызов самому Его Святейшеству.

— Именно, — Родриго вздохнул. — Так что срочно во Флоренцию. Я должен быть там, когда Савонарола начнет действовать.

Карло кивнул, соглашаясь.

— Однако, — Валенти нахмурился, — если наш бесчестный приор — не убийца, то сестра Лукреция способна на все. Я просто чувствую в ней скрытую злобу и неприязнь, направленные против меня.

— Не представляю, почему. Но если ты прав, то она может достать тебя через Джульетту.

Родриго отрицательно покачал головой:

— Не думаю, вряд ли она осмелится тянуть за хвост Льва из Монтеверди, навредив его дочери.

Карло плотнее запахнул плащ, прячась от свежего ноябрьского ветра.

— Не знаю, Риго.

— А если Данте вернет Джульетту домой, — уверенно добавил Валенти, она обвинит в этом меня. Вся соль в том, чтобы у нее было время понять, чем она жертвует во имя религии.

Карло от души рассмеялся.

— Если бы подобное сказал кто-то другой, я бы решил, что все это пахнет обманом. Но тебя понимаю, хотя Мона Джульетта, конечно, сочла бы это вульгарным самодовольством и мужским высокомерием.

Родриго усмехнулся и, взяв Морелло за уздечку, пошел к ручью.

— Верно. Но ты же никому не расскажешь, — он многозначительно подмигнул другу.

— Никогда! Однако тебе нужно чаще бывать в Санта-Лючии… усилить свои методы… э… убеждения.

— Ты прямо читаешь мои мысли. В прошлый раз она встретила меня неожиданно тепло. Откровенно говоря, ее отношение изменилось, как по волшебству, а я не упустил такой момент. Если повезет, самое позднее к Рождеству она будет умолять забрать ее из Санта-Лючии. — Он усмехнулся. — Ну, если не умолять, то, по крайней мере, желать этого, — он задумался, опершись ногой о камень, пока Морелло пил из ручья. Глядя на быстрый поток, спросил:

— А что с Марией? Она нашлась?

— Нет, я надеялся, что ты, проведя столько времени во Флоренции, что-нибудь слышал. Лаура пыталась искать ее, но я не разрешил. Дважды разыскивали Марко и Джорджио, ее мать почти потеряла надежду. Девушка исчезла, или… мертва.

Родриго натянул поводья.

— Это я должен искать Марию. Ее мать слишком стара и слаба, а Марко и Джоржио я не верю, что они могут? Да и в любом случае, завтра весь табор уезжает. Возможно, поиски Марии могут помочь в работе, которую я делаю для Данте, — он напряженно размышлял, нахмурив брови.

— Марко полагает, что это ты виноват в исчезновении девушки, но он ревнует, как всякий отвергнутый поклонник. Обвиняет кого угодно, кроме себя самого. Джорджио никогда не был ее другом, просто они сдружились с Марко… — Карло замолчал, поглядывая на Родриго.

— И?.. — потребовал Валенти.

— По последним слухам, девушка нашла содержателя, может, поэтому ее и не видно.

Родриго нахмурился. Не будь он так близок с Марией в юности, возможно, ничего бы не произошло. Но единственный ребенок хворой вдовы Клариссы вызывал у него сострадание. Удивительно, что она не вышла замуж, пока он был во Франции. Теперь девушка и ее судьба беспокоили Валенти. Но как сказать девушке, которая с детства заменяла ему сестру, что ей нечего рассчитывать на большее? Что его чувства совсем не те, которые ей нужны?

Вероятно, он недооценил любовь милой и простодушной Марии.

— Не ставь все себе в вину, Риго, — говорил тем временем Карло. — Недавно она отказала Марко, но тот не дает никому подойти к ней. Все же видели, что у тебя с ней ничего не было. Достаточно собственных проблем, зачем добавлять чужие.

Родриго огорченно посмотрел на брата.

— Ушам своим не верю, считал тебя более отзывчивым.

Поняв, что сказал что-то не то, Карло ответил раздраженно:

— Ты ведь не можешь взять на себя ответственность за всех!

Перекинув через голову Морелло поводья, Вален-ти вскочил в седло и взглянул сверху на Карло.

— Нет, не могу. Никто не может, да и не должен. Но Мария — мой друг. То, что она женщина, ничего не меняет, — и наклонившись к другу, добавил: — То же самое я сделал бы для тебя, Данте, Маддалены…

— Ладно. И куда теперь? Табор снимается утром. Ты не хочешь…

— Если не вернусь к этому времени, передай всем от меня привет. Zingari вернутся — они всегда возвращаются, — а у меня срочное дело во Флоренции, — он наклонился и поправил стремя.

— А Джульетта?

— Я ненадолго, а она, надеюсь, пока в безопасности. — Ветер усилился, грозя сорвать с головы капюшон. — Может, ты понаблюдаешь несколько дней за тем, что происходит в Санта-Лючии?

Зная, что друг не откажет, Родриго повернул Морелло. Карло окликнул его:

— Я отведу фургон в Верди, как договорились. А ты поищи Марию и побыстрее возвращайся. Не очень-то мне хочется шнырять здесь!

— Grazi, amigo![38] — Родриго помахал ему рукой. — Только не давай аббатисе поймать себя… или сестре Елене! — он пришпорил жеребца и ускакал, прежде чем Карло успел что-либо ответить.

Глава 16

Лоснящийся черный жеребец несся по направлению к Флоренции, оставляя после себя темные клубы пыли. Всадник низко пригнулся к шее коня, побуждая того мчаться еще быстрее.

В придорожной канаве на мокрой траве лежала женщина. У нее был сильный жар, и ледяная сырость земли приятно холодила горевшее тело. Но теперь женщина замерзала на колючей постели.

Когда топот копыт стал стихать, она подняла голову и уставилась на дорогу. И всадник, и лошадь показались ей смутно знакомыми, но в сгущающихся сумерках, когда кровь стучала в висках, а перед глазами плыли огненные круги, сосредоточиться и вспомнить не удавалось.

Постепенно сквозь пелену, застилающую мозг, пробилось воспоминание. Родриго. Что-то в промчавшемся всаднике связало ее с Родриго да Валенти, и мысль о нем отозвалась болью, сравнимой только с той, что раздирала все ее тело. Воспоминание заставило подняться, подобно тем лиловым теням, что вставали в наступающей тьме, и с трудом выбраться на дорогу.

Пока она растерянно стояла, пытаясь собраться с мыслями, снова напомнили о себе руки и ноги, распухшие от укусов. Она уже протянула руку, чтобы почесаться, но пальцы замерли, едва коснувшись воспаленной кожи. Это не поможет, боль только усилится. Блохи и раньше кусали ее, но не так.

Матерь Божья, как больно! Необходимо найти помощь, иначе можно сойти с ума!

Во Флоренции есть врачи.

Нет… у нее нет денег, да и не осмелится — вдруг столкнется с тем, от кого убежала… Альберто Палмьери. Высокий, смуглый, красивый… и чем-то напоминает Родриго да Валенти. Когда она сходила с ума от горя, то поверила его россказням и позволила заманить себя во Флоренцию.

Именно ему она так глупо доверилась в отчаянной надежде залечить зияющую рану на сердце, а закончилось все тем, что стала его пленницей в грязной комнатенке вблизи доков Арно. Zingara puttana![39] Так он назвал ее, когда добился своего.

Ее охватил стыд, его смех все еще звучал в ушах, раскалывал голову.

Усилием воли отогнав эти беспокойные мысли, женщина сосредоточилась и медленно побрела в лес, в единственное место, куда осмелилась идти. Не к табору. Она опозорила себя, а значит, и свой народ, и ее могли забить камнями. В Кастелло Монтеверди тоже нельзя. Родриго часто бывает там, и лучше умереть, чем встретиться с ним. А может, действительно, лучше умереть.

Но инстинкт самосохранения все еще был силен. С голых ветвей деревьев стекали ледяные капли. Она дрожала от холода и слабости. Иди… иди… Это твоя единственная надежда. Издалека донесся вой какого-то зверя, звучавшее в нем отчаяние было сродни ее собственному. Дождь застилал глаза пеленой. Ничего не замечая, она шла вперед, туда, где ее, возможно, приютят. Только бы не сбиться с пути.

* * *

Шел холодный дождь. Крупные, тяжелые капли жалили лицо Джульетты каждый раз, когда она поднимала голову.

Держа в каждой руке по тяжелому ведру, она с трудом продвигалась к двери на кухню. Сейчас бы в сарай, к коровам! Там, по крайней мере, сухо и тепло.

Сегодня девушка опаздывала. Большинство сестер уже спали, но зато ей повезло — удалось поесть.

Ветер раздувал тяжелые юбки, рвал капюшон, хлопавший за спиной, завывал над самым ухом, но все же Джульетта услышала слабое звяканье колокольчика у ворот. Звон был беспорядочный, будто чья-то призрачная рука играла его языком. Ветер, решила послушница, и не стала даже смотреть в ту сторону.

Продолжая путь, девушка споткнулась. Молоко плеснулось через край ведра и стекло вниз на грязную землю. Не обращая внимания на бурю, Джульетта остановилась и поставила ведра. Если сестра Елена заметит на ведре потеки, не миновать лекции о неосторожности и расточительности. По меньшей мере. Девушка усердно вытерла деревянные ведра краем рясы и взялась за ручки. Выпрямившись, снова услышала негромкий, похожий на мяуканье, звук, едва различимый на фоне завывания ветра и дождя. Сначала она решила, что ей показалось, но звук повторился. Может, это колокольчик или кот матери-настоятельницы, вымокший насквозь под безжалостным ливнем.

Теперь ветер дул в спину, край капюшона больно хлестнул по щеке, Джульетта дернула головой и тут снова услышала звук. Она посмотрела в сторону ворот и заметила руку, вцепившуюся в решетку.

Поставив ведра, девушка побежала к воротам. Просители часто обращались в Санта-Лючию за пищей и лекарствами, так что первой мыслью послушницы было впустить беднягу, кто бы это ни был, и укрыть от дождя.

Уже подойдя поближе, девушка замешкалась, заподозрив неладное. Никого не видно, а сестра Елена предупреждала об обманщиках и разбойниках, прикидывающихся просителями, чтобы пробраться в обитель.

Потом до нее дошло, что ключ от ворот есть только у привратницы и сестры Лукреции. Джульетта подошла поближе, пытаясь разглядеть того, кто был с другой стороны, но достаточно далеко, чтобы цепкие руки, державшиеся за решетку, не смогли схватить ее саму.

И тут же устыдилась своих подозрений. Это была женщина, длинные черные волосы спутались, она стояла согнувшись, безвольно опустив голову. Мокрая накидка не позволяла рассмотреть ее получше. Незнакомка застонала, ее пальцы скользнули вниз по решетке.

— Кто вы? — крикнула Джульетта, пытаясь перекрыть шум бури, и откинула надоевший капюшон, постоянно сползающий на глаза.

Женщина с трудом подняла голову.

— Buona suora[40], — с трудом прохрипела она.

Эти прекрасные, сейчас лихорадочно горящие темные глаза были знакомы послушнице.

— Мария? — едва произнеся это имя, девушка ощутила какое-то мрачное предчувствие. — Это вы, Мария?

Веки женщины опустились, она еле слышно пробормотала:

— Да… помогите… прошу…

Мария не договорила, а Джульетта беспомощно смотрела на сползающую на землю цыганку. Сейчас упадет лицом в грязь — эта мысль опалила девушку, и она, спотыкаясь и путаясь в мокрых, облепляющих ноги юбках, забыв о ведрах, рванулась к главному зданию, где, как она знала, сестра Маргарита или кто-либо другой еще моет посуду.

Когда сестра София открыла замок и распахнула ворота, мать-настоятельница отступила в сторону. Джульетта бросилась к лежащей на земле Марии. Сестра Франческа, под чьим управлением находился лазарет, и Луиджия последовали за ней.

Джульетта опустилась на колени и с помощью Луиджии перевернула просительницу. Сестра Франческа склонилась над ней. Ливень уже ослабел, перейдя в мелкий дождик, но ветер не утихал.

— Чума, мать-настоятельница. Цыганка больна чумой.

Джульетта услышала, как ахнула за спиной Луиджия, но больше всего удивил вид сестры Лукреции. Ужас исказил ее лицо, прежде чем она смогла прийти в себя и найти выход в гневе. Монахиня отвернулась, и Джульетта подумала, что та собирается захлопнуть перед ними ворота.

— Ее нельзя впускать в Санта-Лючию! — приказала Лукреция. — Zingari здесь не место… Я не позволю, чтобы сестры умирали!

— Но, мать-настоятельница, — вступилась Джульетта, возмущенная услышанным. — Мы же не можем оставить ее здесь!

— Почему нет? — оборвала сестра Лукреция. — Как настоятельница, я ответственна за здоровье всех в этой обители. Взять ее сюда — безумие! — игуменья собралась уйти, но девушка шагнула к ней.

— Пожалуйста! Я присмотрю за ней.

— Дело не в этом! Нельзя допустить, чтобы она заразила остальных. Вы разве не знаете, что чума опустошает целые монастыри?

— Тогда… я позабочусь о ней в сарае… никому не нужно будет входить туда, пока женщина не выздоровеет.

В карих глазах Лукреции зажегся хитрый огонек. Наконец она произнесла:

— Хорошо. Вы можете ухаживать за ней в сарае. Пищу вам будут приносить. Вам запрещается выходить до тех пор, пока цыганке не станет лучше. Понятно?

Сестра Франческа бросила на нее обеспокоенный взгляд, но, вероятно, передумала и отступила от лежащей.

— А если она умрет? — спросила Джульетта.

Лукреция равнодушно пожала плечами.

— Не имеет значения. В любом случае, Zingari прокляты.

Несмотря на недобрые мысли о Родриго и его народе, иногда посещавшие ее, Джульетта почувствовала, как в ней поднимается негодование.

— А если выживет? — губы онемели, и вопрос дался девушке с трудом.

— Можете быть уверены, шансов у нее мало, — ответила Лукреция. — Но если такое чудо произойдет, вы подвергнетесь двухнедельному карантину, чтобы удостовериться, что болезнь не перешла к вам, — она кивнула Луиджии. — Помогите вашей подруге отнести Zingara в сарай, — прижав к лицу край плаща, настоятельница кивком указала сестре Софии на два ведра с молоком, все еще стоявшие там, где их оставила Джульетта, и поспешно вернулась в главное здание.

— Помоги мне, Луиджия, — обратилась девушка к подруге. Вторая послушница взяла Марию под колени, Джульетта обхватила плечи больной. На помощь пришла сестра Франческа, и девушка пробормотала:

— Grazi, suora.

Они медленно двинулись к коровнику и не заметили, как к воротам подошла привратница и закрыла их, потом подобно мышке скользнула в здание монастыря и захлопнула дверь.