2

В десяти милях от тюрьмы Трежер-Айленд на покрытом лесами холме стоят два белых здания, окружённых металлической оградой с проложенной поверху колючей проволокой. Это ещё одна военная тюрьма в Сан-Франциско, пожалуй, самая известная в сухопутных войсках. Тюрьма «Пресидио» (так она называется) в настоящее время мало используется и военным властям даже рекомендовали закрыть её совсем. Однако до 1970 года в тюрьме было достаточно много заключённых. Характерной чертой обстановки в этой тюрьме всегда была общая напряжённость.

Как и во многих военных тюрьмах, почти все заключённые тюрьмы «Пресидио» попали сюда за самовольные отлучки и дезертирство. Это —люди, которые по разным причинам не нашли в себе сил или желания подчиниться военным порядкам. Многие из них — юноши с травмированной нервной системой, которым, возможно, никогда не следовало бы служить в вооружённых силах. Были среди них и солдаты, решившие, что их убеждения не позволяют им участвовать в делах США в Индокитае. Заключённые размещались в камерах, которые рассчитаны всего максимум на две трети числа содержавшихся тогда заключённых.

Особенно напряжённая обстановка в тюрьме создалась летом 1968 года. В шестом армейском округе, штаб которого находится в Пресидио, почти никого не увольняли со службы, и поэтому число заключённых стало быстро расти. В главном здании тюрьмы оказалось 120 заключённых, хотя по признанию командования округа помещения были рассчитаны только на 88 мест. В камерах буквально нельзя было повернуться, не задев соседа.

Были и другие причины, вызвавшие недовольство среди заключённых: например, всего четыре туалета в здании.

Постоянные неудобства и другие чисто административные трудности усугублялись частыми случаями грубого обращения тюремного персонала с заключёнными. Однажды стражники стащили одного из заключённых вниз по лестнице за ноги только за то, что тот недостаточно быстро встал с постели при подъёме. Другого заключённого стражники обливали мочой из водяных пистолетов. Заключённым-неграм запрещалось разговаривать друг с другом. В конце июня 1968 года стражник тяжело ранил из пистолета одного заключённого, который якобы пытался совершить побег.

Участились попытки совершить или симулировать самоубийство. Симуляция самоубийства объяснялась стремлением любой ценой уйти с военной службы. За период с мая по октябрь 1968 года было зарегистрировано 33 попытки покончить жизнь самоубийством.

Командование тюрьмы наказывало заключённых, пытавшихся совершить самоубийство, отправляя их в карцер. Рядовой Рикки Додд бритвой перерезал вены на руках. Его перевязали и отправили в карцер. Там он повесился на бинтах. Врач, осматривавший Додда после доставки в госпиталь, выдал заключение о его смерти. Однако Додд жив и по сей день, так как другой врач госпиталя, заподозрив ошибку, сумел вернуть ему жизнь.

Рядовой Патрик Райт, отбывавший в то время тюремное заключение, вспоминает: «Это настоящий сумасшедший дом. Было много попыток к самоубийству. В камерах вечно стоял крик. Стражники избивали заключённых, сокращали им суточный рацион питания».

Зная условия содержания заключённых в тюрьме, не приходится удивляться, что обстановка там была крайне напряжённой. В июле один из заключённых, объявивший голодовку, был отправлен в карцер. В течение летних месяцев не раз вспыхивали волнения. Заключённые сжигали матрацы, разбрасывали по тюремным помещениям мусор, били стекла. Отмечено несколько попыток побега.

Рядовой Ричард Банч, худощавый паренёк из Бостона, штат Огайо, тоже оказался одним из заключённых тюрьмы. «Ричард всегда был тихим религиозным мальчиком, — рассказывала мать солдата. — Когда призвали на военную службу его лучшего друга, Ричард решил стать добровольцем. Сначала, казалось, военная служба ему нравилась. Но что-то случилось с ним в Форт-Льюисе».

Банч ушёл в самовольную отлучку, принял дозу наркотика, несколько дней проболтался где-то и наконец заявился в родной дом в Бостоне. Мать с трудом узнала собственного сына. Он рассказал, что дважды чуть не умер и лишь каким-то чудом остался жив. Мать попыталась устроить сына в психиатрическую клинику, но никто не хотел брать дезертира. В отчаянии мать обратилась к военным властям и получила заверение в том, что её сын будет устроен в военную психиатрическую лечебницу. Вместо этого его бросили в тюрьму, сначала в Форт-Миде, а затем в «Пресидио».

Соседям по камере не потребовалось много времени, чтобы установить, что Банч психически ненормален. Банч усаживался на койку и начинал что-то бормотать о своём воскрешении. Он говорил, что может проходить сквозь стену. Ночью тюрьму часто будили истошные крики Банча.

Однажды в октябре 1968 года Банч попросил кого-то из заключённых рекомендовать ему надёжный способ самоубийства. Сосед по камере в шутку сказал, что для этого достаточно попытаться сбежать во время работы. 11 октября, находясь на работе, Банч подошёл к стражнику и спросил: «Если я попытаюсь бежать, ты меня застрелишь?» Стражник ответил: «Попробуй и увидишь». Банч тогда попросил выстрелить ему обязательно в голову и тотчас же бросился бежать. Он сделал всего несколько шагов, как стражник выстрелом в спину сразил его насмерть.

Когда об этом убийстве узнали в тюрьме, заключённые едва сдержали свой гнев. Один из них нашёл на койке Банча записку, в которой говорилось: «Если вы меня не любите, так по крайней мере пожалейте и убейте. Жить не стоит. Мне хватит одного выстрела, и всё будет кончено». Тюремная администрация воспользовалась этой запиской и заявила, что Банч покончил с собой по каким-то личным мотивам.

Вечером после убийства Банча в тюрьме начались волнения. Начальник тюрьмы капитан Ламонт предупредил заключённых, что будет расценивать их поведение как бунт. Однако волнение среди заключённых не утихало. Убийство Банча явилось кульминацией в длинной цепи насилий, угрожавших психике заключённых и самой их жизни. Раздавались угрозы убить стражника и сжечь тюрьму. К ночи страсти улеглись, но заключённые решили провести мирную демонстрацию на следующее утро. Они намеревались устроить сидячую забастовку и не покидать тюремного двора, пока начальство не выслушает их претензий.

Была написана жалоба, в которой выдвигались семь главных требований: отменить конвоирование заключённых вооружёнными стражниками, произвести медицинское освидетельствование всего тюремного персонала и заключённых с целью выявления лиц с психическими расстройствами, отчислить расистски настроенных стражников, чаще менять тюремный персонал, улучшить санитарные условия и питание заключённых и дать возможность заключённым изложить представителям печати свою точку зрения по поводу убийства Банча. Заключённые полагали, что если начальство узнает об обстановке в тюрьме, то быстро будут приняты меры к исправлению положения. «Нельзя же так обращаться с людьми. Если бы только общественность знала, что происходит!»

Утром 14 октября 1968 года в тюрьме произошла мирная сидячая забастовка, которая потом получила известность как «мятеж в „Пресидио“. Вопреки ожиданиям заключённых эта забастовка привлекла внимание общественности не только к военным тюрьмам, но и к условиям службы в вооружённых силах вообще.

Почти четвёртая часть из 123 заключённых тюрьмы приняла участие в «мятеже». Если учесть вероятность строгого наказания, то это небывалое событие. В забастовке не приняли участия в основном заключённые-негры, опасаясь, что именно они будут наказаны строже других.

Личные данные 27 участников «мятежа» были характерны как для состава заключённых тюрьмы «Пресидио», так и для других военных тюрем. Все они были осуждены за самовольные отлучки, их возраст не превышал 19 лет. Все были выходцами из бедных семей, многие являлись сыновьями кадровых военнослужащих. Только пятеро из 27 закончили среднюю школу. Некоторые из участников мятежа поступили на военную службу после того как им обещали, что за время службы они приобретут полезную специальность. Ни один из этих людей не получил назначения, на которое рассчитывал.

Трое из 27 могли быть отнесены к числу противников войны во Вьетнаме. Рядовой Стефан Роуланд, сын подполковника ВВС, поступил на военную службу добровольцем, желая получить медицинскую подготовку. Пройдя обучение на курсах санитаров, он вдруг подал рапорт об увольнении по религиозным мотивам, но получил отказ. Рядовой Кейт Мэттер принадлежал к числу девяти солдат — противников войны во Вьетнаме, которые ещё полгода назад пытались добиться увольнения с военной службы, публично заявив о своём отрицательном отношении к войне во Вьетнаме. Рядовой Ричард Джентайл, сын сержанта ВВС, прослужил один год во Вьетнаме и после возвращения в США заявил, что больше не желает участвовать в убийствах мирных людей. 12 октября, когда оставалось всего 84 дня до истечения срока его военной службы, Джентайл нарушил запрет участвовать в марше мира, проводившемся в Сан-Франциско, и был осуждён за самовольную отлучку из части в течение восьми часов.

Большинство других «мятежников» были людьми, по разным причинам не годными к военной службе. Рядовой Уолтер Павловский, как он сам выразился, восстал против абсурдности воинской дисциплины. Рядовой Додд совершил несколько самовольных отлучек, пытался дезертировать из армии, где, по его словам, его хотели превратить в убийцу. В тюрьме он получил известность за свои попытки покончить жизнь самоубийством. Рядовой Рой Пуллей, сын военнослужащего, до поступления на военную службу был лихим мотоциклистом, часто попадал в аварии из-за злоупотребления спиртными напитками. После одного из конфликтов с полицией он поступил добровольцем в сухопутные войска, желая стать авиамехаником. Однако стал он не механиком, а стрелком на вертолёте.

Двое из 27 «мятежников» были призваны на военную службу, несмотря на явные признаки психического заболевания и почти полную неграмотность. Один из них объяснил свою самовольную отлучку из части трудностями усвоения программы обучения. «Мне пришлось очень тяжело на военной службе, — сказал он. — Ведь я почти не умею писать».

Рядовые Майкл Мэрфи и Лэрри Зайно поступили на военную службу по совету полицейских следователей после того, как были несколько раз арестованы за уголовные преступления. Оба несколько раз совершали самовольные отлучки, пока не оказались в тюрьме.

Рядовой Лэрри Райдл, как и многие другие юноши, не раз имел дело с полицией, арестовывался за кражи, грабежи и насилия. В тюрьме он постоянно затевал драки с другими заключёнными. По мнению военных психиатров, «никакое лечение, никакие меры наказания не смогли бы сделать из этого человека хотя бы удовлетворительного солдата».

Рядовой Алан Раперт никогда не знал отца. Его мать работала в барах и за пятнадцать лет двенадцать раз меняла мужей. Раперт несколько раз сбегал из дому. Он совершил девять самовольных отлучек из части, прежде чем оказался в тюрьме.

Рядовой Лэрри Сейлз еше в детстве стал заправским вором, не раз его отправляли в исправительные дома и тюрьмы. В 1967 году с ним произошёл нервный припадок, и его отправили в госпиталь. Врач-психиатр хотел прямо из госпиталя отправить Сейлза в сумасшедший дом, но Сейлз попросил разрешения поступить на военную службу, полагая, что это исправит его. День спустя после начала обучения в Форт-Льюисе он понял, что совершил ошибку. Сейлз ушёл в самовольную отлучку, вернулся домой и пытался покончить жизнь самоубийством. Военная полиция арестовала его, и он был осуждён. В тюрьме Сейлз предпринял ещё одну попытку к самоубийству.

Для других участников демонстрации также характерны противозаконные поступки в юношеские годы, принадлежность к распавшимся семьям, низкий уровень образования, психические расстройства, жизненные неудачи. Все это усугублялось ужасающими условиями содержания заключённых в тюрьме «Пресидио».

Демонстрация началась просто. В половине восьмого, как обычно, состоялось построение для распределения на работу. Происходило это перед главным корпусом тюрьмы. На построение вышло около 80 заключённых. Когда дежурный сержант приказал больным выйти из строя, 27 заключённых сделали шаг вперёд, уселись на газон и потребовали вызвать капитана Ламонта. В ожидании прибытия начальника тюрьмы заключённые запели песни о свободе, выученные ими во время показа по телевидению демонстрации в защиту гражданских прав.

Вскоре прибыл Ламонт, вызвавший пожарную автомашину и фотографа, который намеренно стал снимать заключённых под различными ракурсами. Прибыла рота военной полиции. Полицейские были в касках и с дубинками.

Рядовой Уолтер Павловский — один из трех заключённых, позднее бежавших в Канаду, встал и сказал капитану Ламонту, что хочет зачитать жалобу с претензиями на условия содержания заключённых. Заключённые затихли. Павловский начал читать:

— «Капитан Ламонт, мы требуем отмены вооружённого конвоя, требуем медицинского освидетельствования тюремного персонала, чтобы выявить лиц с нездоровой психикой, требуем улучшения санитарных условий…».

Ламонт резко оборвал Павловского. Ему не было дела до жалоб. О том, что намечена демонстрация, ему доложили ещё накануне вечером, и сейчас он хотел только одного — прекратить её. Ламонт потребовал внимания и начал зачитывать статью из Единого военно-судебного кодекса, касающуюся самого тяжкого преступления на военной службе — мятежа. Но стоило капитану повысить голос, чтобы его все слышали, как заключённые зашумели. Они требовали встречи с начальником военной полиции гарнизона полковником Фордом, прокурором Халлиманом и представителями печати.

Не сумев успокоить заключённых, Ламонт подошёл к громкоговорителю в патрульной машине военной полиции и приказал заключённым возвратиться в камеры. Заключённые продолжали петь и не подчинились приказу. Ламонт повернулся к водителю пожарной машины и приказал окатить заключённых водой из шланга. Водитель, гражданский служащий, отказался выполнить этот приказ. Тогда Ламонт приказал полицейским разогнать заключённых по камерам. Согласно заявлению военных властей «оружия пускать в ход не пришлось».

В одной из статей Единого военно-судебного кодекса говорится, что человек, «отказавшийся выполнить приказ или свой воинский долг с целью свержения законной военной власти или своим поведением вызвавший столкновение с органами власти, виновен в мятеже». За это человека могут приговорить к смертной казни. Всем 27 заключённым, участвовавшим в сидячей забастовке, было предъявлено обвинение в мятеже.

Последовала серия судебных процессов, самых противоречивых в истории американских судов военного трибунала. Все обвиняемые, кроме пяти (трое бежали в Канаду, двое были обвинены в совершении меньших преступлений), были признаны виновными в мятеже и приговорены к тюремному заключению на различные сроки — от шести месяцев до 16 лет. Только год спустя были рассмотрены апелляции осуждённых и сроки тюремного заключения для некоторых уменьшены. Осуждённым предъявили обвинение в неповиновении приказу. В решении апелляционного суда очень строго осуждался первоначальный приговор:

«Учитывая, что намерение свергнуть законную военную власть должно быть обязательно доказано при определении виновности в мятеже, материалы дела со всей очевидностью свидетельствуют о неправильности вынесенного приговора. Ни в словах, ни в действиях осуждённых не было никакого намерения свергнуть законную военную власть. Наоборот, осуждённые продемонстрировали намерение повиноваться той самой власти, в стремлении свергнуть которую они были обвинены. Это подтверждается показаниями всех проходящих по делу лиц».

Участники демонстрации в конце концов были отомщены, но ценою огромных личных страданий.

3

Среди небольших речушек и травянистых канзасских прерий находится старинный гарнизон — Форт-Райли. Отсюда генерал Джордж Кастер направлял карательные рейды против индейцев. Здесь родилась американская кавалерия.

Недавно в целях борьбы с самовольными отлучками, вызвавшими переполнение военных тюрем страны, в Форт-Райли был создан экспериментальный исправительно-учебный лагерь.

Командование сухопутных войск далеко от скромности в оценке этого лагеря. Оно считает его деятельность «новым, смелым подходом к решению вопросов дисциплинарной практики». Задача лагеря официально состоит в том, чтобы возвращать в строй осуждённых к тюремному заключению. Командование сухопутных войск рассчитывает усилиями лагеря добиться того, чего оно не может добиться в тюрьмах. «Исправительные меры теперь не ограничиваются лишением свободы, — отмечает начальник лагеря полковник Джордж Праудфут. — В лагере бывшие арестанты проходят курс переподготовки и воспитания с тем, чтобы вернуться в строй и преодолеть те трудности, которые вынудили их нарушить воинский порядок».

В лагере нет такой скученности, как в тюрьмах. Постоянный состав лагеря тщательно отбирается. Здесь работает много опытных офицеров и сержантов, а также юристы, капелланы, врачи психиатры и другие специалисты.

Каждую неделю в лагерь доставляется около двухсот заключённых из различных военных тюрем. Большинство из них осуждены за самовольную отлучку, но иногда встречаются и осуждённые за отказ нести службу по политическим мотивам или за пререкание с офицером и нарушение воинских уставов. Около двух третей поступающих в лагерь заключённых принадлежат к числу добровольно вступивших на военную службу, около 40 процентов являются выходцами из распавшихся семей, примерно 20 процентов составляют бывшие участники войны во Вьетнаме.

Сразу же по прибытии в лагерь новичкам сообщают, что здесь порядки совсем не такие, как в тюрьме. С них снимают наручники, поскольку, дескать, они больше не заключённые, а «курсанты». Тем не менее лагерь окружён забором из колючей проволоки со сторожевыми вышками.

Обстановка в лагере действительно иная, чем в тюрьме. «Курсантов» не стригут наголо. Им разрешается иметь мыло, ножницы, конфеты, фотографии и другие личные вещи, которые в тюрьме заключённым иметь запрещено. В свободное от занятий время они могут играть в настольный теннис и другие игры. Хотя в лагере существуют такие же ограничения в отношении переписки и посещения «курсантов», как и в тюрьме, но с разрешения офицеров можно позвонить по телефону жене или другим близким родственникам.

Принимаются все меры к тому, чтобы убедить содержащихся в лагере, что возможность продолжения нормальной службы зависит целиком и полностью от них самих. Постоянный состав лагеря — офицеры, воспитатели, юристы, капелланы, врачи-психиатры — ведёт индивидуальные беседы с «курсантами», стремясь выяснить причины, заставившие их совершить преступление и повлекшие за собой заключение в тюрьму.

Все это представляет собой попытку командования сухопутных войск перевоспитать заключённых методами убеждения, а не наказания, как это принято в тюрьмах. Программа перевоспитания сочетает в себе изучение причин преступности, напряжённую военную подготовку и психологическую закалку «курсантов».

Важнейшая роль отводится психологической закалке, которая весьма разнообразна по форме. С момента прибытия в лагерь «курсанты» сразу обращают внимание на призыв «снова в строй!». Эти призывы можно видеть на стенах зданий, внутри лагерных помещений и повсюду на территории.

Психологическое воздействие на «курсантов» — одна из главных целей классных занятий, учебных кинофильмов и бесед. Как и новобранцам в учебных центрах, «курсантам» читают лекции по истории США и об американских военных традициях. Капелланы беседуют с ними о нормах морали. «Курсантам» всё время напоминают о льготах, которые они могут получить при увольнении со службы «с почётом», и о последствиях, которые повлечёт за собой увольнение «с позором».

На групповых занятиях преподаватели обычно начинают беседу с признания, что приговор военного суда был строгим, но перевод в лагерь является своего рода льготой. «Курсантов» вовлекают в обсуждение вопросов, связанных с поддержанием военной дисциплины. Преподаватель, признавая трудности воинской службы, обычно подчёркивает, что самовольные отлучки из части не позволят солдату уйти от этих трудностей и что лучше попытаться приспособиться к требованиям службы, чем подвергать себя заключению в тюрьму, увольнению «с позором» и связанным с этим дальнейшим жизненным невзгодам.

Подобные вопросы служат и темой бесед с «курсантами», которые проводятся бывшими заключёнными, ныне работающими по вольному найму в лагере. Эти беседы весьма эффективны. Бывшие заключённые быстро находят общий язык с «курсантами», поскольку они не являются офицерами и испытали на себе тяжесть жизни в тюрьме.

Бывшие заключённые в доходчивой форме объясняют «курсантам», что беда заключается в их собственном отношении к службе, а не в условиях воинской жизни. «Курсантов» убеждают в том, что для успеха на военной службе нужно только соблюдать воинский порядок. Вступая в борьбу против этого порядка, человек обрекает себя на неудачу в жизни.

На одной из бесед, где довелось присутствовать представителю печати, «курсанты» жаловались на условия военной службы. «Мне все опротивело, — сказал один из „курсантов“, — я поступил на службу в 18 лет и даже представить себе не мог, что смогу так опростоволоситься. Теперь мне всё ясно».

«Ты так ничего и не понял», — резко ответил ему бывший заключённый.

Разговор перешёл к вопросу об отбывании срока наказания. «Может потребоваться пять лет, чтобы отбыть двухлетний срок наказания, если вести себя неправильно, — заявил бывший заключённый. — Телефонного звонка отсюда достаточно, чтобы „курсант“ оказался в Ливенуорте».

В другой беседе возник вопрос о женитьбе в случае увольнения со службы «с позором». Многие «курсанты» утверждали, что если молодые люди влюблены друг в друга, то неважно, как будет уволен со службы солдат. Бывший заключённый на это заметил: «Если она захочет есть, если ей нужны будут туфли, то вся любовь испарится».

Вызов политике лагерных властей чаще всего бросают «курсанты», ранее осуждённые за отказ выполнять приказы старших начальников по политическим причинам. Такие «курсанты» обычно бывают убеждены, что виновен не солдат, не желающий воевать, а вся военная система, принуждающая его быть участником грязной войны. «Курсанты», придерживающиеся подобных взглядов, обычно лишены возможности проповедовать их в лагере. Они назначаются в отдельные группы, которые не участвуют в беседах, проводимых персоналом лагеря со всеми «курсантами». Бывает и так, как это случилось с рядовым Джеймсом Гордоном. Этот солдат на занятиях по гражданским правам осмелился задать преподавателю каверзный вопрос. «Курсантов» сразу же лишили обычного перекура между занятиями, а на следующем уроке преподаватель сказал, что виноват в этом Гордон. Самого Гордона он заставил весь урок пролежать на спине с поднятыми вверх руками и ногами.

Хотя офицеры-воспитатели стремятся действовать методом убеждения, «курсантам» всё время напоминают о том, что грозит им в случае нарушения лагерного порядка. Почти в центре территории лагеря находится двухэтажное здание, окружённое проволочным забором. Это — тюрьма, где содержатся «курсанты», которые без должного усердия относятся к занятиям в лагере или отказываются соблюдать установленный порядок. Чтобы напомнить «курсантам» о суровой жизни заключённых, в последнюю неделю их пребывания в лагере обязательно проводится «экскурсия» в Ливенуортскую военную тюрьму, располагающуюся неподалёку от лагеря. «Это производит колоссальное впечатление», — заявил один высокопоставленный офицер.

Девять недель пребывания в лагере, классные занятия и интенсивная военная подготовка, по сути дела, эквивалентны периоду начальной подготовки солдат в линейных частях и подразделениях сухопутных войск. Успешно закончившим курс подготовки засчитывается весь срок тюремного заключения, на который они были осуждены по приговору суда. «Курсанты» направляются для прохождения службы в части и подразделения сухопутных войск.

Около 14 процентов прибывающих в лагерь заключённых не оканчивают курса подготовки. Из тех, кто полностью прошёл курс подготовки, 70 процентов прибывают к новому месту службы согласно предписаниям, а 30 процентов сразу же уходят в самовольную отлучку. Из тех, кто прибывает к новому месту службы в срок, около 14 процентов вскоре снова совершают самовольную отлучку и «с позором» увольняются со службы. Таким образом, примерно на 44 процента направляемых в лагерь заключённых программа перевоспитания в лагере не оказывает никакого воздействия. Большинство этих людей возвращается в тюрьмы, где содержатся совершившие самовольные отлучки военнослужащие, а некоторые из них оказываются и в Ливенуортской тюрьме.

Одна из причин, по которым почти половина всех людей, проходящих через лагерь, никогда не становится примерными солдатами, состоит в том, что они твёрдо и непоколебимо решили не быть солдатами. «Большинство этих парней, — заявил один из офицеров лагеря, — только и ждут возможности уйти отсюда, чтобы снова совершить дисциплинарный проступок. Они не хотят служить в вооружённых силах».

Ещё одна причина заключается в том, что, несмотря на некоторую демократичность порядков в лагере, военная служба остаётся военной службой. Один из выпускников лагеря вскоре после освобождения написал следующее письмо полковнику Праудфуту:

«Я сейчас в самовольной отлучке, и мне кажется, что на этот раз у меня была уважительная причина, чтобы уйти.

В первый же день по прибытии к месту службы мне пришлось испытать неприятное чувство. Я явился к дежурному по части и доложил, что прибыл из лагеря. В этот момент вошёл старшина роты. Услышав мои слова, он воскликнул: «Ещё один сукин сын!» Я сразу понял, что меня ждут неприятности.

Устроившись в казарме, я отправился в канцелярию роты, чтобы попросить у старшины увольнительную записку. Я сказал старшине, что очень нуждаюсь в увольнении, так как был лишён свободы почти пять месяцев.

Старшина ответил, что не даст мне увольнительную записку. Тогда я спросил, можно ли обратиться к командиру роты, но старшина сказал, что капитан занят и не будет в роте весь день.

Я покинул канцелярию в расстроенных чувствах. Первое, что мне пришло в голову, — это уйти из казармы без разрешения. Так я и сделал. Три дня спустя я снова вернулся в роту.

Здесь-то и началось все. Я явился к старшине, и вот что он тогда сказал: «Итак, негодяй, вернулся? Знаешь, что я должен с тобой сделать? Бить, пока не посинеешь. Можешь снова уходить в самоволку, но знай: я от тебя не отстану. Ты — самое гнусное существо, какое мне только приходилось видеть».