1

Вооружённым силам США необходимо иметь учреждения для содержания нарушителей дисциплины и воинского порядка. Для этой цели построено около 130 военных тюрем, используемых сухопутными войсками, военно-морскими силами и морской пехотой.

В самом центре сан-францискского залива, примерно на полпути между Сан-Франциско и Оклендом, находится остров с романтическим названием Трежер-Айленд[63]. Первоначально здесь устраивались международные выставки и находился муниципальный аэропорт. Во время второй мировой войны остров был передан в распоряжение военно-морских сил, и сейчас здесь размещается штаб 12-го военно-морского округа.

Находясь в нескольких минутах езды от Сан-Франциско, Трежер-Айленд представляет собой весьма привлекательное и красивое место. С любой точки на острове открывается вид на захватывающую дух панораму Сан-Франциско, холмы и высоты графства Марин и находящийся чуть дальше в море остров Алькатрас.

С островом Алькатрас у Трежер-Айленда помимо других прелестей ещё одно общее — тюрьма, которую по тяжести условий нельзя сравнить ни с одной другой тюрьмой[64]. Военно-морская тюрьма, помещающаяся в двухэтажном белом здании, окружённом забором из колючей проволоки, находится здесь уже 25 лет. В июне 1969 года на здании появилась новая вывеска — «Исправительный центр ВМС». Но это странное название не обманет никого, и меньше всего заключённых этой тюрьмы.

В сентябре 1969 года 31 заключённый тюрьмы подал жалобы в федеральный суд Сан-Франциско, требуя прекратить зверства, чинимые тюремным персоналом. Заявители подали в суд письменные показания, содержавшие конкретные факты из жизни заключённых в тюрьме.

Матрос Харри Кларк рассказал о том, как он подвергся побоям за то, что отказался снять обручальное кольцо во время обыска.

Рядовой ВВС Мэрфи Мюзик, заключённый в тюрьму после попытки к самоубийству, заявил, что его «заставили бегать по тюремному двору, хлопать руками и кричать „по-птичьи“, в то время как тюремные стражники стояли вокруг и били пробегавшего мимо них узника кулаками.

Матрос Роберт Орт заболел вследствие тех изнурительных упражнений, которые стражники заставили заключённых выполнять в тюремном дворе. Он писал:

«Нам приказали пробежать двадцать раз вокруг тюремного двора. На восемнадцатом круге я почувствовал себя плохо и упал. У меня началась рвота. Дежурный стражник сейчас же крикнул: „Вставай, симулянт! Вставай и беги, сукин сын!“ Я поднялся и сделал несколько шагов, но ноги не слушались меня. Почувствовав резкую слабость, я снова опустился на землю. Стражник подошёл ко мне, ударил меня ногой и бил всё время, пока я пытался подняться на ноги и выполнить его требование продолжать бег.

Позднее в тот же день дежурный стражник отвёл меня в одиночную камеру. Когда я отказался выполнить его гомосексуальные притязания, он стал избивать меня, наносил мне удары кулаками в живот и грудь. Нанеся мне примерно десять ударов, стражник спросил: «Будешь опять блевать во дворе?» Прежде чем я успел ответить, он снова начал избивать меня. Так продолжалось несколько минут. Я подумал, что он собирается убить меня, и упал на пол. Стражник приказал мне встать, но у меня не было сил выполнить его приказ. Он схватил меня и крикнул прямо в ухо: «Я убью тебя, сукин сын! Может быть, ты хочешь подраться со мной? Я готов». Затем стражник ударил меня ещё несколько раз и велел возвращаться в свою камеру.

Когда мы проходили мимо другого стражника в коридоре, мой истязатель улыбнулся и сказал: «Он наблевал во дворе, но теперь знает, что с ним будет, если это повторится». С этими словами он впихнул меня в камеру. Потом я видел, как он подошёл к другому стражнику, что-то ему сказал, и они оба рассмеялись. Видимо, стражник был горд своим «геройством».

Командование ВМС явно не устраивала перспектива судебного разбирательства жалоб заключённых. Ему совершенно не нужна была такая «слава» и, особенно, вмешательство гражданского суда в дела военной тюрьмы. Поэтому быстро была создана комиссия по расследованию дела во главе с капитан-лейтенантом Льюисом Тернером. На закрытом заседании комиссия провела допросы нескольких десятков заключённых, стражников и других лиц из тюремного персонала. Показания составили семь солидных томов, и из них вырисовывалась куда более печальная картина, чем из первоначальной жалобы заключённых. Если бы дело рассматривалось открыто, оно несомненно вызвало бы горячее возмущение и протест общественности.

Расследование показало, что тюремный персонал разношерстен по составу. Капрал Билли Слик — один из тех, кто вёл себя с заключёнными исключительно грубо. Несколько заключённых в своих показаниях рассказывали о случаях избиения их капралом Сликом. На заседании комиссии Тернера Слик заявил, что не может припомнить ни одного случая из числа рассказанных заключёнными.

Характерен следующий отрывок из протокола допроса капрала Слика.

Вопрос. Можете ли вы припомнить случай, когда вы подверглись нападению со стороны заключённого?

Ответ. Нет, сэр.

Вопрос. А такие случаи бывают часто?

Ответ. Нет. Я частенько дерусь вне службы. Через две недели после драки я уже ничего не помню.

Вопрос. Вы сказали, что часто дерётесь вне службы. Как это следует понимать?

Ответ. В прямом смысле слова.

Вопрос. Были ли случаи, когда вы завязывали драку в общественных местах, например в баре?

Ответ. Раньше такие случаи бывали, но…

Вопрос. Какую оценку вы получили на экзамене по общеобразовательной подготовке?

Ответ. Не знаю.

Вопрос. Вы окончили среднюю школу?

Ответ. Нет.

Вопрос. Вам нравится служба в тюрьме?

Ответ. Мне безразлично, где служить.

Вопрос. Служба в тюрьме вам нравится больше, чем в каком-либо другом месте?

Ответ. После возвращения из Вьетнама мне пришлось служить только здесь.

Вопрос. Почему вы должны будете пересдавать экзамен по общеобразовательной подготовке?

Ответ. Не знаю. Меня вызвали в ротную канцелярию и сказали об этом.

Вопрос. И не объяснили почему?

Ответ. Мне сказали, что нужно набрать 90 баллов.

Вопрос. Зачем?

Ответ. Чтобы остаться на службе в тюрьме. Вот всё, что мне сказали.

Другие стражники имели лучшую память, чем капрал Слик. Одним из них был сержант Джон Энгрэм. Он вспомнил все, но объяснял это тем, что ему предстояло уволиться со службы в ближайшие дни. Энгрэма спросили, считает ли он, что некоторые из стражников непригодны для службы в тюрьме.

Ответ. Да.

Вопрос. Сколько таких?

Ответ. Немало. Самых неподходящих людей, как правило, назначают на службу в приёмное отделение. Никто не проверяет, что они там творят.

Вопрос. Вы считаете этих людей неподходящими по образованию или по личным качествам?

Ответ. Я имею в виду и то и другое. Они приходят сюда с убеждением, что заключённые — не люди, и относятся к ним соответственно своим убеждениям. Они творят, что хотят.

Вопрос. Известны ли вам, сержант, случаи избиения заключённых и издевательского отношения к ним?

Ответ. Да.

Вопрос. На каком основании вы считаете, что некоторые стражники непригодны для службы в тюрьме? Видимо, вы были свидетелем чего-то такого в их поведении, что считали неправильным?

Ответ. Многие стражники склонны к садизму. Они знают, что заключённые не могут сопротивляться им и потому с ними можно делать что угодно.

Чаще всего издевательствам и побоям, как установила комиссия Тернера, заключённые подвергаются в приёмном отделении тюрьмы. Их заставляют стоять по стойке «смирно» по нескольку часов. Стражники кричат на них, издеваются над ними. Излишне грубо проводится и обыск. Заключённых часто избивают.

Когда рядового Лоуренса Симеона доставили за самовольную отлучку в тюрьму, стражники начали обзывать его за то, что у него были довольно длинные волосы. Когда он стоял по стойке «смирно» в помещении регистратуры, один из стражников ударил его по голове шваброй. Другой стражник палкой ударил Симеона в пах.

Новобранца Уэйка Шитса заставили ходить по помещению регистратуры и крякать, как утка. «Был такой случай, — рассказал Шитс, — когда вновь прибывших заключённых поставили в угол и потребовали, чтобы они кричали: „Мы — дерьмо“, а когда к ним приближался стражник, они должны были дружно крикнуть: „Дай нам по шее“.

Рядового Патрика Джонса, попавшего в тюрьму после того, как он несколько раз безуспешно просил уволить его с военной службы по религиозным мотивам, толкали на обшитую брезентом калитку у входа в тюрьму. Его заставили раздвигать ноги шире и шире, пока он не упал. Сержант-стражник приказал ему встать, и все началось сначала.

«На этот раз я успел схватиться руками за решётку калитки и, несмотря на побои, держался на ногах, — рассказал Джонс. — Ноги я расставил до предела, и одна из них упёрлась в бровку тротуара. Дальше подвинуть её я не мог. Но сержант всё время ударял меня по щиколотке, вдавливая мою ступню в бровку. Затем он стал избивать меня кулаками, бил головой о калитку».

Когда Джонса наконец ввели в приёмное отделение, начались новые издевательства. В его документы кто-то из стражников подсунул фотографию негритянки. Посыпались скабрёзные вопросы, и только вмешательство какого-то капрала положило этому конец.

Не минуют издевательств и побоев и те заключённые, которые давно находятся в тюрьме. Часто издевательства носят расистский характер.

Одного из офицеров охраны на заседании комиссии спросили, называют ли заключённых в тюрьме как-либо ещё, кроме как по фамилии или номеру.

Ответ. Да, это бывает часто.

Вопрос. Как же их называют?

Ответ. По-разному, чаще всего это расистские клички — «ниггер», например.

Вопрос. Так обращаются к заключённым неграм стражники?

Ответ. Да. Часто можно слышать разные прозвища. Некоторые заключённые реагируют на это очень болезненно. Например, индейцы. Есть такие племена, представители которых совершенно не могут выносить диких прозвищ и готовы сразу броситься на обидчика.

Стражники прибегают и к другим приёмам, чтобы досадить заключённым. Иногда вместо сухих одеял выдаются мокрые, под которыми невозможно спать холодной ночью. Стражник капрал Карлсен однажды приказал заключённым прыгать на коленях. Когда Карлсена попросили объяснить свой поступок, он ответил: «Эти люди только что попали сюда и думают, что они умнее нас.

Когда они обращаются ко мне за разрешением пойти в туалет или с другой просьбой, то надеются, что я попадусь на удочку. В рекрутском депо нас учили, как нужно исправлять нерадивых. Вот я и заставил их попрыгать на коленях».

Одной из «исправительных» мер является лишение заключённых личного времени для написания писем родным. Для этого допоздна продлеваются занятия. Иногда заключённых лишают права курить или заставляют в столовой вставать и садиться за стол до тех пор, пока стражника не удовлетворит слаженность всей группы.

Однажды в воскресный день стражникам пришла в голову вообще небывалая идея. Заключённых заставили надеть на голову мусорные корзины и, держа в руках флаги с надписью «Тюрьма Трежер-Айленд», стоять час или два в положении «смирно». Потом они должны были пройти по двору, закатав штанины брюк, с обрывками мешковины на шее. Все это рассказал комиссии один из стражников.

На заседаниях комиссии многие заключённые заявляли, что они не жаловались командованию тюрьмы, опасаясь возмездия со стороны стражников. Покидая тюрьму, каждый заключённый должен был подписать заявление о том, что у него «нет претензий к условиям содержания в тюрьме».

Тернер и другие члены комиссии спокойно восприняли показания допрошенных. Комиссия рекомендовала уволить кое-кого из стражников, наложить дисциплинарные взыскания на некоторых, полностью укомплектовать штаты тюремного персонала и периодически проводить инспекционные проверки тюрьмы.

Начальник тюрьмы лейтенант У. Лемонд был немало поражён выводами комиссии. Ему приходилось слышать о случаях зверского обращения стражников с заключёнными, но он всегда считал эти разговоры пустой болтовнёй. Однажды, ещё до начала работы комиссии Тернера, к нему пришёл военный священник с жалобой на издевательское отношение стражников к заключённым. «Наша тюрьма — просто рай по сравнению с тюрьмой в Кэмп-Пендлтоне», — ответил Лемонд священнику.

Не все военные тюрьмы так плохи, как тюрьма Трежер-Айленд. Различны и тюремные помещения. Некоторые тюрьмы напоминают концентрационные лагеря с примитивными постройками барачного типа, окружёнными заборами из колючей проволоки, и сторожевыми башнями. Другие тюрьмы размещаются в более солидных каменных зданиях. Крупнейшая военная тюрьма, где содержатся заключённые, приговорённые к длительным срокам, находится в Форт-Ливенуорте. Главное здание этой тюрьмы, или, как его называют, «замок», было построено в 1920 году самими заключёнными. По форме здание напоминает колесо — восемь крыльев расходятся, подобно спицам, от центрального круглого корпуса. Камеры располагаются в два этажа: в цоколе и подвале.

Большинство тюрем, в том числе и тюрьма в Ливенуорте, имеют специальные камеры для содержания опасных заключённых. Это одиночные камеры длиной и шириной не более двух метров. Часто в них отсутствуют окна, камеры слабо освещаются и не отапливаются.

Так же как в гражданских тюрьмах, жизнь заключённых военных тюрем проходит в нудном однообразии, лишь иногда нарушаемом вспышками насилия. Весь распорядок строго регламентирован. Заключённые днём и ночью находятся под наблюдением стражников, часто прибегающих к грубым приёмам для проведения в жизнь тюремных правил. Поэтому отношения между тюремным персоналом и заключёнными всегда напряжённо-враждебны.

Самым сильным испытаниям заключённые подвергаются по прибытии в тюрьму. Именно в приёмном отделении стражники проявляют наибольшую грубость и жестокость. Как и инструкторы в рекрутских депо, они пытаются сразу сломить волю заключённого, чтобы он не оказывал им никакого сопротивления в течение всего срока заключения.

В начальный период пребывания в тюрьме заключённому выдаётся тюремная одежда, его знакомят с распорядком дня и правилами поведения. Это занимает в среднем 5 — 7 дней. По истечении этого срока заключённый переводится в общую камеру. Ему присваивается номер, и по этому номеру (а не по фамилии) он в случае необходимости вызывается тюремным персоналом. Заключённый обязан носить нарукавную повязку, по которой определяется его положение в тюрьме, то есть рассматривалось ли его дело в суде и какой режим содержания определён для него в приговоре суда. Правила содержания заключённых запрещают им иметь какие-либо личные вещи, в том числе фотокарточки, игральные карты, жевательную резинку и конфеты.

День в тюрьме, как правило, начинается очень рано— в половине пятого. С подъёмом заключённые скатывают и сдают постельные принадлежности. Завтрак — в 5 часов утра. Затем заключённые возвращаются в камеры, производят уборку помещения, делают физзарядку и ожидают сигнала к началу занятий.

В 7 часов проводится утреннее построение. Больные отправляются в лазарет, назначенные в наряд разводятся по своим местам. За примерное поведение заключённого могут назначать на работу вне тюрьмы — убирать улицу, мыть автомашины или работать в усадьбе начальника местного гарнизона. Остальные заключённые занимаются строевой или физической подготовкой, выполняют различные бессмысленные поручения на территории тюрьмы. В военно-морских тюрьмах и тюрьмах морской пехоты особое внимание уделяется физической и строевой подготовке, заключённые подолгу стоят в положении «смирно». В этих тюрьмах порядки, как правило, строже, чем в армейских тюрьмах.

В Ливенуортской тюрьме заключённые могут по своему выбору работать в различных мастерских. Поскольку в Ливенуорте размещается командно-штабной колледж, офицеры-слушатели пользуются услугами тюремных мастерских для ремонта своих автомобилей, мебели и другого личного имущества. Плата за эти услуги ничтожна в сравнении с обычными городскими расценками.

После утренних занятий заключённые возвращаются в камеры, и проводится поверка — одна из четырех, проводимых за сутки. Затем заключённые отправляются на обед, после обеда — на различные работы и строевую подготовку. Перед ужином снова проводится поверка, после которой заключённые имеют личное время (если, конечно, стражники не придумают им какое-нибудь наказание). В половине десятого-вечерняя поверка и отбой.