Теперь уже не кажется необычным, когда высокопоставленные офицеры высказываются по общественным вопросам, иногда даже прямо выступая против господствующего политического курса. Так, например, в 1967 году генерал Джон Макконнелл, бывший в то время начальником штаба военно-воздушных сил, выступил в сенатской подкомиссии по вопросу о военной готовности с критикой ограничения бомбардировок Вьетнама. Но даже в более обычных случаях, когда офицеры выступают в поддержку официальной политики, политическое значение их выступлений едва ли меньше. Генерал Уильям Уэстморленд, например, будучи командующим американскими войсками во Вьетнаме, выступал на пресс-конференциях в Пентагоне и на объединённом заседании обеих палат конгресса, настаивая на поддержке весьма спорного политического курса. После назначения его начальником штаба армии Уэстморленд произносил в среднем по одной речи в неделю в различных клубах и на других собраниях.

Ещё одним завзятым оратором является помощник командующего морской пехотой генерал-лейтенант Льюис Уолт. Одна из его излюбленных тем — утверждение, что противники войны во Вьетнаме должны нести ответственность за смерть американских солдат.

Майор Джеймс Роу, который провёл пять лет в плену у вьетнамцев, в 1969 году участвовал по меньшей мере в двадцати телевизионных передачах вместе с конгрессменами — сторонниками войны во Вьетнаме. В нескольких передачах он подвергал сомнению патриотизм сенатора Джорджа Макговерна, заявляя, что державшие его в плену наживали политический капитал на заявлениях сенаторов Уильяма Фулбрайта, Майка Мэнсфилда и Уэйна Морзе. Когда репортёр спросил Роу, не тревожит ли его вопрос о нарушении традиционного отделения военных от политики, майор не выразил никаких опасений. «Мы вступаем в век идеологической борьбы, — отвечал он, — когда политика и армия сливаются воедино. Если бы мне сказали, что нельзя выступать, оставаясь в вооружённых силах, я подал бы в отставку».

Пожалуй, самое примечательное состоит в том, что такого рода участие в политической деятельности касается уже не только отдельных военных, выступающих с публичными заявлениями, оно приняло сейчас систематический и организованный характер. Вооружённые силы содержат целую сеть пропагандистских органов, разбросанных по всей стране, и используют офицеров действительной службы, обычно ветеранов войны во Вьетнаме, для поддержки военных усилий правительства. Так, только в штабе 6-й армии состоят на учёте тридцать ораторов, готовых выступать —в военной форме — с любой трибуны в Калифорнии.

Нельзя сказать, что эти разглагольствования создают реальную угрозу гражданскому контролю над вооружёнными силами, но они безусловно опровергают представление о том, будто в Америке вооружённые силы отделены от политики, и не вызывают симпатии к тем, кто утверждает, что рядовым солдатам, даже если они не в военной форме, нельзя разрешать высказывать свои взгляды как гражданам. Опасность захвата власти военными, как таковая, заключается не в словах, которые могут высказать рядовые солдаты, а в потенциальных действиях высших офицеров. Рядовые солдаты, отстаивающие свои права, вполне способны стать преградой на пути к перевороту, но никак не могут содействовать ему.

Имеются и другие веские основания для предоставления солдатам конституционных прав. Одно из них заключается в том, что солдаты, в отличие от гражданских служащих, например полисменов и пожарных, от которых тоже, требуется смелость и подчинение гражданским властям, не могут уволиться со службы. Заманить их в Ловушку и лишить прав — это двойная несправедливость, которой не подвергаются никакие другие слои общества. Тем более неправильно и нелепо лишать солдат прав, которые основатели США считали неотъемлемыми, поскольку именно они приносят самые большие жертвы во имя защиты свободы.

Другим важным различием между военнослужащими и гражданскими лицами является изоляция, которой подвергаются солдаты большую часть времени. Они размещаются на отдалённых базах и на кораблях в море, лишены возможности обмениваться мнениями о гражданской политике. «Предавая парней деспотической абсолютной власти правительства, —заметил как-то покойный сенатор Роберт Тафт, — мы даём ему право внушать им политические доктрины, которых в данное время придерживается правительство. Это достаточно плохо в военное время, а в мирное время совершенно нетерпимо».

Нет необходимости доказывать, что военное командование должно иметь возможность дисциплинировать и обучать своих солдат. Но оно не должно иметь права запрещать солдатам выслушивать и высказывать свои взгляды. Это особенно важно теперь, когда каждый солдат, как было решено в Нюрнберге[55], несёт полную ответственность за свои действия.

Но, пожалуй, самое убедительное основание для тщательной охраны прав солдат заключается в том, что из всех граждан именно солдаты больше всего страдают от ничем не оправданных «президентских» войн.

Часто кажется, что в основе доводов против предоставления прав солдатам лежит страх или предположение, что американские военнослужащие глупы, непатриотичны и необычайно восприимчивы к вражеской пропаганде. Многие офицеры, по-видимому, считают, что, если позволить солдатам свободно высказываться, читать и задавать вопросы, они перестанут действовать в интересах своей страны.

Эта точка зрения игнорирует два весьма важных обстоятельства. Во-первых, если многие американские солдаты сомневаются в разумности политики, значит, наверное, что-то не в порядке с политикой, а не с солдатами. Во-вторых, военное командование всегда сохраняет право наказывать провинившихся за противозаконные действия. Если солдат отказывается идти в бой и выполнять приказания или участвует в настоящем бунте, командование имеет полное право предать его военно-полевому суду.

За исключением тех случаев, когда существует чрезвычайное положение в стране или когда конгресс объявил войну, не может быть ни необходимости, ни оправдания в ограничении для солдат тех свобод, на страже которых они стоят.

Особенно жестокая борьба за определение объёма солдатских прав разыгралась в США в течение последних нескольких лет, и в частности после эскалации американской интервенции в Индокитае. В эту борьбу втянулись солдаты, некоторые офицеры, конгресс и суды. Вероятно, она будет продолжаться ещё довольно долго.

Одним из важных спорных вопросов в этой борьбе является право федеральных судов вмешиваться в чисто военные дела. В течение почти двух столетий существовало исключительное положение: командиры, по существу, заставляли солдат отказываться от конституционных прав и наказывали их в случае неподчинения. В то же время вооружённые силы не подчинялись юрисдикции федеральных судов.

Особый иммунитет вооружённых сил от гражданского права и гражданских судов до последнего времени был делом обоюдно выгодным: командиры всегда считали необходимым осуществлять полный контроль над своими войсками, не заботясь о том, что скажет судья; федеральные суды, в свою очередь, не были склонны открывать ящик Пандоры, защищая права солдат. В течение многих десятков лет они принимали к рассмотрению дела военнослужащих только в тех случаях, когда ставился вопрос о надлежащей военной юрисдикции. Они и без того были перегружены делами о гражданских спорах; казалось более практичным позволить вооружённым силам самим решать свои проблемы.

Однако Верховный суд США постепенно пришёл к выводу, что нельзя успешно защищать права граждан и в то же время игнорировать мнение миллионов тех граждан, на долю которых выпало быть солдатами. В 1953 году в решении по одному делу Верховный суд впервые вынес постановление о том, что федеральные суды могут рассматривать дела о случаях лишения солдат конституционных прав при слушании дела в военном суде. С тех пор федеральные суды получили право рассматривать нарушения солдатских прав не только во время процессов в военных судах, но и в других случаях. Апелляционный суд в постановлении по указанному выше делу отметил, что федеральные судебные органы имеют право определять, следовали ли военные власти должной процедуре в административном разбирательстве— в данном случае это было ходатайство об увольнении по убеждениям. Окружной суд Южной Каролины в 1969 году вынес постановление о том, что федеральные суды могут рассматривать вопросы о правильности заключения солдат в тюрьму командирами до суда. В 1970 году судья федерального окружного суда в Сан-Франциско отдал временный судебный приказ, запрещающий жестокое обращение караула с арестованными на гауптвахте.

Одной из самых больших трудностей в деле защиты прав солдат часто является огромный разрыв между декларациями и действительностью, который продолжает существовать, что бы ни говорили суды и даже военные уставы.

Право обращаться к членам конгресса является, например, одним из немногих солдатских прав, особо гарантированных законом. Закон гласит:

«Никто не может запретить военнослужащему обращаться к члену конгресса, если обращение не является противозаконным и не нарушает правил, необходимых для безопасности Соединённых Штатов».

Но практически право обращения к конгрессмену выглядит совсем иначе. Солдат предупреждают против обращения не по команде и изложения своих жалоб гражданским законодателям. Солдаты, которые настаивают на осуществлении этого права, действуют на свой риск. Солдат, который таким образом «нарушил слово», имеет шансы на то, что ему об этом соответственно напомнят, а для этого у командования есть много способов.

В начале 1970 года капитан Чарльз Сэннер написал тогдашнему сенатору Чарльзу Гуделлу о проблеме, которая его очень тревожила. К этому времени Сэннер являлся начальником медицинской службы пункта обследования и приёма новобранцев в Олбани, штат Нью-Йорк, и каждый день ему приходилось разговаривать с десятками людей, которых призывали в армию, невзирая на их право на отсрочку по семейным обстоятельствам или другим причинам. Почему бы не внести законопроект, предложил он сенатору Гуделлу, обязывающий местные призывные комиссии информировать молодых людей о различных категориях отсрочки от призыва и о порядке возбуждения ходатайств? Сэннер также отмечал, что на многих молодых людей оказывают сильное давление с целью привлечь их на военную службу, используя при этом вводящие в заблуждение обещания. Он считал, что следовало бы проводить расследование случаев неэтичного поведения военных вербовщиков.

Помощница Гуделла направила предложения Сэннера на отзыв в органы, ведающие призывом. Прямого ответа она оттуда не получила, но капитана Сэннера сразу сняли с занимаемой должности. Как видно, органы, ведающие призывом, сообщили фамилию Сэннерз управлению комплектования первого армейского округа, которому подчинён призывной центр в Олбани. Через несколько дней Сэннера вызвали в отдел личного состава первого округа и приказали в течение семидесяти двух часов явиться к новому постоянному месту службы в Мэриленд.

Сэннер поинтересовался, по какой причине его переводят, и получил ответ, что он «доставляет неприятности». Сэннер обжаловал распоряжение в штаб первого армейского округа, указав, что, если его переведут из призывного центра, на его место придётся взять частного врача с оплатой на гонорарной основе, что приведёт к значительным расходам. Он также заметил, что перевод офицера дважды за пять месяцев противоречит традиционному порядку. В данном случае ему предстояло расторгнуть договор об аренде дома, потеряв при этом арендную плату за несколько месяцев. Его жена, которая прошла половину курса аспирантуры в университете штата, не успеет закончить образование и потеряет деньги, уплаченные за обучение.

Штаб первого армейского округа отклонил жалобу Сэннера. Сенатор Гуделл обратился к министру сухопутных войск Стэнли Резору с просьбой отменить решение о переводе как нарушающее установленное законом право избирателя обращаться к своему сенатору. Резор ответил отказом.

Точно так же военнослужащему «гарантируется» право жаловаться юристу-ревизору[56] гарнизона или части. Ревизор — это нечто вроде армейского «миротворца», облечённого правом расследовать жалобы на несправедливое отношение и выправлять кое-какие бюрократические извращения. Если солдат совершил мелкий проступок, например не уступил дорогу сержанту в дверях, ревизор действительно может помочь. Он может отменить задержку жалованья или очередного отпуска. Однако его рвение и возможности ограничены тем, что он принадлежит к офицерам штаба — он не станет заниматься жалобами, которые могут поставить его в неприятное положение в офицерском клубе.

Впрочем, главная проблема при обращении к юристу-ревизору заключается не в том, что он не захочет помочь, а в резонансе, который это вызовет у ротного начальства. «Раз ты обратился к юристу, то тебе уже несдобровать, — говорил один солдат в Форт-Худе, имевший неосторожность так поступить. — Начнут давать лишние наряды, посылать на тяжёлую работу, сделают жизнь ещё невыносимее».

Ещё одно право, существующее больше на бумаге, чем в действительности, — это право, гарантированное четвёртой поправкой к конституции, которая запрещает незаконные обыски и конфискации. Теоретически военное командование признает эту поправку, и в «Наставлении для военных судов» прямо говорится, что доказательства, полученные в результате незаконного обыска, не имеют силы на суде. Однако в действительности вещи солдата являются предметом постоянного и регулярного осмотра. Военная полиция может в любое время остановить и обыскать автомобиль. Кроме регулярных осмотров в казармах существуют необъявленные «перетряски», которые обычно производятся по крайней мере раз в месяц и, как правило, в ночное время.

Застигнутых врасплох солдат будят и заставляют встать у своих тумбочек в ногах кровати, чтобы они ничего не смогли переместить. Военная полидия становится у дверей, а офицер подходит и обыскивает каждый стенной шкафчик и прикроватную тумбочку. Если он пожелает, то может учинить солдатам и личный обыск. Цель «перетряски» — обнаружить «контрабанду»: спиртные напитки, наркотики, краденоe имущество, недозволенную литературу. Хотя справедливый военный суд, вероятно, отвёл бы материалы, полученные вследствие «перетряски», в результате этих предрассветных рейдов тысячи солдат — обычно незаконно — штрафуют, понижают в должности, сажают на гауптвахту или подвергают другим наказаниям.

Из всех прав, установленных конституцией, самыми ценными являются права, гарантированные первой поправкой: свобода слова, печати, мирных собраний и петиций об удовлетворении жалоб. Но именно эти права, столь дорогие сердцу основателей американского государства, больше всего стремятся ограничить в вооружённых силах.

На первый взгляд, военные наставления и инструкции допускают в армии некоторые формы политической деятельности. Согласно инструкции 381-135 солдаты имеют право получать печатные материалы по почте и хранить по одному экземпляру каждой книги, газеты или брошюры. (Наличие более одного экземпляра предполагает намерение их распространять, что, в зависимости от характера материала, может считаться незаконным.) Инструкция 600-20 разрешает солдатам, проходящим службу в Соединённых Штатах, участвовать в публичных демонстрациях, когда они находятся вне службы, за исключением случаев, когда демонстрации «могут привести к насильственным действиям». Директива министерства обороны 1344.10, относящаяся ко всем видам вооружённых сил, разрешает солдатам голосовать, высказывать личные мнения по политическим вопросам, вступать в политические клубы и посещать их собрания (в гражданском платье), подписывать петиции об определённых законодательных акциях, выдвигать кандидатов для голосования и писать письма редакторам газет, выражая личные взгляды.

Известный армейский меморандум 1969 года под названием «Руководство по отношению к инакомыслию», адресованный командирам, звучит прямо как гимн свободам, провозглашённым в первой поправке к конституции.

«Наша система правления не требует, чтобы каждый гражданин и каждый солдат всецело соглашался с политикой правительства… Право выражать мнения по общественным и личным вопросам обеспечивается конституцией и законами Соединённых Штатов в равной мере солдату и гражданину…»

По вопросу о свободе печати «Руководство по отношению к инакомыслию» выражается довольно конкретно:

«Издание „подпольных газет“ солдатами вне гарнизона, в своё личное время, за свой счёт и на своём оборудовании, вообще говоря, разрешается. Командир не может запретить распространение издания только потому, что ему не нравится его содержание… У командира должны быть веские основания, подкреплённые доказательствами, чтобы запретить распространение газеты. Тот факт, что издание критикует, пусть даже несправедливо, политику правительства или должностных лиц, сам по себе не служит основанием для его запрещения».

Кроме всего прочего, представители вооружённых сил часто указывают, что солдаты имеют право говорить о чём угодно между собой. Такие заявления подкрепляются «Наставлением для военных судов», которое гласит, что «выражение мнений в сугубо частном разговоре обычно не должно служить основанием для возбуждения дела в военном суде».

Это сформулировано весьма убедительно. Однако наставления и меморандумы умалчивают о том, что военное командование до сих пор, когда сочтёт нужным, сохраняет практически неограниченное право препятствовать свободному осуществлению прав, предусмотренных первой поправкой. Умалчивают они и о том рвении, с каким наказывают солдат, настаивающих на осуществлении своих прав. Надо обладать большим мужеством, чтобы в американской армии бороться за права гражданина-солдата.

Способов препятствовать осуществлению прав достаточно много. Вблизи военной базы намечена антивоенная демонстрация? Тогда просто придумывается причина, чтобы задержать солдат на службе. В «Пресидио» солдатам отменили отпуска в пасхальное воскресенье 1969 года, потому что на этот день был назначен марш мира в центре Сан-Франциско. Их не выпускали из части, и в ознаменование христова воскресения устроили занятия по подавлению гражданских беспорядков. В Форт-Льюисе, штат Вашингтон, по случаю субботнего марша мира в Сиэтле начальник гарнизона отправил внезапно весь личный состав на работы по «благоустройству».

Солдаты собираются обсуждать политические вопросы на своём митинге? Тогда надо просто арестовать их. Так поступили с тридцатью пятью членами Союза американских военнослужащих, которые собрались на митинг во внеслужебное время в Форт-Льюисе.

Солдат устно или письменно выражает взгляды, которые не одобряет начальство? Тогда назначьте его охранять уборную или, ещё лучше, отправьте во Вьетнам.

Командиры имеют настолько неограниченную власть, что даже не считают нужным выполнять военные инструкции. В этом убедились солдаты нескольких воинских частей, которые приняли за чистую монету «Руководство по отношению к инакомыслию».

Например, в Форт-Блиссе солдаты, издающие газету «Гиглайн», добивались официального разрешения на распространение своего издания в соответствии с указаниями меморандума. Они подали официальное заявление, приложив два экземпляра своей газеты. Через три недели последовал краткий ответ: «Просьба о разрешении на распространение № 5 газеты „Гиглайн“ в Форт-Блиссе отклоняется». Никаких объяснений, никаких «веских оснований» — просто «отклоняется». Аналогичные заявления были отклонены в Форт-Брэгге, Форт-Орде, на военно-морской базе Норт-Айленд (Сан-Диего) и в других местах.

В Форт-Брэгге солдаты, которым не разрешили распространять их газету «Брэгг брифс», передали дело в окружной суд. Прокурор, выступая против утверждения солдат о том, что предварительное запрещение, наложенное на распространение их газеты, равносильно неконституционной цензуре, не стал ходить вокруг да около. «Первая поправка, — заявил он — не распространяется на военнослужащих. Вопрос лишь в том, является ли сделанный в данном случае выбор Ї предварительное запрещение — разумным и необходимым для поддержания порядка и дисциплины в гарнизоне. При данных обстоятельствах я считаю, что выбор был правильным». Федеральный судья согласился с мнением прокурора.

В 1969 году один гражданин попросил разрешения раздать в Форт-Брэгге листовки, содержащие замечания трех американских сенаторов о Вьетнаме, взятые из «Конгрешнл рекорд»[57]. Через три месяца после подачи заявления он наконец получил письмо от начальника военной полиции Форт-Брэгга с отказом без всяких объяснений. Даже сенатор Сэм Эрвин, высокопоставленный член сенатской комиссии по делам вооружённых сил, убеждённый сторонник американской политики во Вьетнаме, пришёл в ярость, услышав об этом инциденте. Эрвина взбесили три обстоятельства: сам отказ, отсутствие какого-либо объяснения и трехмесячная задержка с ответом.

Свобода выражения взглядов нарушается и другими способами. За солдатами, участвующими в демонстрациях во внеслужебное время и в штатской одежде, что разрешено военными инструкциями, следят, их фотографируют, допрашивают.

Когда не помогают другие меры, остаётся наказание. Рядового Уэйда Карсона приговорили к пяти месяцам заключения в военной тюрьме в Форт-Льюисе за распространение солдатской газеты. Ему предъявили обвинение по статье 134 Единого военно-судебного кодекса, всеобъемлющие положения которой запрещают «всякое поведение, позорящее вооружённые силы». Рядовой Ричард Джентайл, один из 27 наказанных в Пресидио, участвовал в марше мира в субботу 12 октября, за два дня до «бунта», в штатской одежде и в нерабочий день. После марша он вернулся в казарму и был немедленно брошен в тюрьму.

Сержант Дон Шерман как-то вечером ушёл из части в Форт-Льюисе, чтобы принять участие в обсуждении моратория со студентами Такомского колледжа. Он вернулся с опозданием на двадцать минут, и за самовольную отлучку его лишили увольнения на два месяца и понизили в звании до рядового первого класса.

Многообразные формы запугивания, запретов и наказаний, применяемые в вооружённых силах для того, чтобы помешать солдатам пользоваться конституционными правами и во многих случаях гарантированными положениями военных инструкций, бесспорно «не стимулируют», как указал Верховный суд, пользование этими правами. Тем не менее Верховный суд никогда не осуждал военное командование за нарушение первой поправки к конституции и никогда не выносил постановлений о применимости прав, предусмотренных этой поправкой, к военнослужащим.

Во время первой мировой войны Верховный суд утвердил приговор, вынесенный гражданину по фамилии Шенк на основании Закона о шпионаже 1917 года. Преступление Шенка заключалось в том, что он распространял листовки, осуждающие воинскую повинность. В решении суда, написанном судьёй Холмсом, впервые излагается юридическое толкование применимости первой поправки к военному времени:

«Когда страна находится в состоянии войны, многое из того, что можно было высказывать в мирное время, становится такой помехой военным усилиям, что не может быть терпимо, пока люди воюют. Ни один суд не вправе считать, что такие высказывания охраняются каким бы то ни было конституционным правом. В каждом отдельном случае ставится вопрос, наносят ли эти высказывания существенный ущерб военным усилиям».

В деле Шенка «существенный вред» заключался в помехе набору в армию. Суд вынес заключение о том, что его листовка создаёт явную и реальную угрозу, что будет причинен вред.

Неприменимость официальных заявлений высшего судебного органа можно наблюдать за последние годы в целом ряде дел, связанных с первой поправкой к конституции. В 1965 году молодой лейтенант Генри Хау, служивший в Форт-Блиссе, участвовал в небольшой мирной демонстрации. Его участие в получасовом марше протеста соответствовало правилам: он находился вне службы, был одет в штатское платье, а марш протеста был мирной демонстрацией.

Во время демонстрации Хау нёс самодельный плакат, на котором с одной стороны было написано: «Прекратить фашистскую агрессию Джонсона во Вьетнаме», а с другой — «Больше возможностей, чем выбор между мелкими невежественными фашистами». Выражения, конечно, резкие, но что в них преступного? Военное командование как будто разрешает военнослужащим обсуждать политические вопросы.

Если бы Хау был гражданским лицом, его никогда не стали бы преследовать в судебном порядке. Но Хау только был в гражданском платье, и военное командование круглосуточно сохраняло над ним власть. Как оказалось, за демонстрацией наблюдал переодетый военный полицейский, который и предложил полиции Эль-Пасо арестовать Хау. Полиция Эль-Пасо услужливо сфабриковала обвинение в подозреваемом бродяжничестве, Хау отвели в полицейский участок, а затем передали военным властям. Командование тут же предъявило ему два обвинения в соответствии с Единым военно-судебным кодексом: употребление пренебрежительных выражений в отношении президента (статья 88) и поведение, недостойное офицера (статья 133)[58].

Военный суд признал Хау виновным по обеим статьям и приговорил его к двум годам заключения в Форт-Ливенуорте. Военный апелляционный суд, куда обратился Хау, утвердил приговор. В решении этой судебной инстанции говорилось:

«Ущерб, нанесения которого стремится не допустить статья 88 Единого кодекса, заключается в подрыве дисциплины и поощрении неподчинения со стороны офицера, находящегося на военной службе… То, что в настоящее время и при существующих обстоятельствах подобное поведение офицера представляет собой явную и реальную угрозу дисциплине в наших вооружённых силах, в соответствии с прецедентами, установленными Верховным судом, очевидно, не требует, доказательств».

Почему «не требует доказательств»? Весьма возможно потому, что, если бы военный апелляционный суд стал разбирать доказательства, военное командование наверняка проиграло бы дело. Никто никогда не утверждал, а тем более не доказал, что Хау стремился подорвать военную дисциплину или поощрял неподчинение в войсках. Он не требовал невыполнения приказов, никого не подстрекал к противозаконным действиям; он, собственно говоря, даже не обращался к солдатам. Не было ни малейших внешних признаков, что он имеет какое-то отношение к вооружённым силам. Короче говоря, не было никакой явной и реальной угрозы ничему и никому, кроме как в конечном счёте самому Хау.

Почти то же самое можно сказать о деле капитана Говарда Леви, приговорённого к трём годам тюремного заключения «за возбуждение недовольства и нелояльности» в войсках. Леви не участвовал в пикетах и не распространял листовок. Доказательства, приведённые против него по этому обвинению, заключались в письме, которое Леви написал своему другу, и в показаниях, касающихся некоторых его частных замечаний, которыми он делился с другими военнослужащими в Форт-Джексоне.

В письме, как и во многих замечаниях Леви, содержалась критика американской политики во Вьетнаме. На суде защитник Леви Чарльз Морган попросил военного судью разъяснить, требуется ли доказать, что слова Леви действительно создавали какую-то угрозу, или же эти слова сами по себе являются преступлением.

Судья. Дело не в словах, а в последствиях этих слов, в порождении нелояльности и недовольства.

Морган. В таком случае должно ли обвинение доказать, что кто-то действительно стал нелояльным или недовольным?

Судья. Нет, нет. Обвинение обязано показать, что эти слова имеют естественную и бесспорную тенденцию к порождению нелояльности или недовольства.

Следовательно, именно слова Леви, а не опасность, которую они могли вызвать, и составляли преступление.

Неосторожные высказывания привели к осуждению в 1967 году рядовых Джорджа Дэниелса и Уильяма Харви, негров, морских пехотинцев, служивших в Кэмп-Пендлтоне. Дэниелса и Харви при вербовке обещали назначить в авиацию, но вместо этого назначили в морскую пехоту. Со временем они стали разделять все шире распространявшееся убеждение в том, что война во Вьетнаме — это «война белых» и черным она ни к чему.

Дэниеле и Харви нередко высказывали свои взгляды в частных беседах. Иногда они советовали солдатам-неграм просить командование не посылать их во Вьетнам. Как-то Дэниеле сам обратился с такой просьбой к своему командиру роты, и тот обещал подумать, что можно будет сделать.

Однажды жарким летним днём, в июле 1967 года, Дэниеле, Харви и ещё с десяток морских пехотинцев, преимущественно негров, сидели под деревом, разговаривали и слушали грамофонные пластинки. Это была свободная и открытая дружеская беседа. Высказывались самые разные точки зрения.

Дэниеле и Харви высказывали свою обычную мысль о том, что негры не должны воевать во Вьетнаме, и побуждали собеседников-негров заявить об этом своим командирам.

На следующее утро восемнадцать негров — морских пехотинцев, в том числе Дэниеле и Харви, явились к командиру роты и потребовали собрать «мает»[59]. Солдаты вели себя дисциплинированно и почтительно. Командир роты поговорил с несколькими из них в отдельности, хотя и не стал собирать официальный «мает». Одни из тех, с кем он беседовал, просили не посылать их во Вьетнам; иные хотели получить новое назначение; двое просили увольнения по семейным обстоятельствам. Никаких «непомерных требований» не выдвигалось, да и вообще не было никаких требований. По окончании беседы солдаты спокойно удалились. Никто из них —ни тогда, ни после — не совершил каких-либо противозаконных поступков.

Однако через несколько недель Харви и Дэниелсу предъявили обвинение в попытке вызвать неподчинение, нелояльность и отказ от выполнения служебных обязанностей. Дэниеле был осуждён и приговорён к десяти годам тюремного заключения. Харви был осуждён за меньшее преступление — нелояльные заявления с намерением способствовать распространению нелояльности — и получил шесть лет тюрьмы.

В апелляции Дэниеле и Харви утверждали, что они не повинны ни в каких преступлениях. Они не совершали противозаконных действий, не толкали других на такие действия, и нет никаких данных о том, что в результате их высказываний подобные действия были совершены. Они высказывали мнение, которое разделяют многие другие солдаты, о том, что война во Вьетнаме несправедлива. Они также выражали желание, как и многие другие солдаты, не участвовать в этой войне. Единственной «явной и реальной угрозой», вызванной их словами, была угроза, что морские пехотинцы законно потребуют созвать «мает».