Северные огни (№1) - Спящий во тьме

Мистеру Найтингейлу комната показалась музеем, усыпальницей, где чтят память мертвых, но для мистера Хантера это был живой, осязаемый мир. На стенах висело оружие и доспехи, добытые им на заре юности: дротики и копья, мечи и небольшие круглые щиты, все из чистой бронзы. На столе громоздились артефакты, уцелевшие при посещении дюжего Боба: остатки коллекции сосудов для возлияний и терракотовых статуэток, и черного блестящего фаянса, столь характерного для культуры расенов. В центре комнаты возвышался алтарь из вулканического туфа, внутри которого некогда хранились таблички из этрусского электра, а теперь не было ничего, кроме спертого воздуха. Мистер Хантер скользнул глазами по расписным ширмам у камина, покрытым яркими изображениями колесничных гонок, атлетических состязаний, пиров и празднеств. Ныряльщики прыгали в воду, борцы сходились в поединке, всадники скакали верхом; сцены охоты и танцев перемежались картинами рыбалки и трапез. Счастливые времена… о, счастливые, трижды счастливые времена! И на фоне всего этого выделялась фигура шагающего флейтиста, гибкого и юного, выписанная художником столь живо и изящно, что казалось, будто в комнате еще звенит отголосок музыки.

Поддавшись внезапному порыву, мистер Хантер исчез за ширмами и тут же вернулся с флейтой удивительно тонкой работы: она состояла из двух одинаковых трубочек из золотистой древесины – длинных, хрупких, сужающихся к концу. Молодой джентльмен уселся на край бюро и поднес инструмент к губам.

Где-то с четверть часа он играл: его пальцы проворно порхали по боковым отверстиям двойной флейты, искусно варьируя высоту и тембр нот. Растекаясь в безмолвном воздухе, протяжная мелодия словно заполняла собою все укромные уголки и ниши. Судя по мастерству исполнения, было очевидно, что мистер Хантер не только прорицатель, но и талантливый музыкант. Играл он увлеченно, не замечая ничего вокруг: глаза его закрылись сами собою, брови двигались в лад напеву; и лицо, и весь облик светского щеголя словно растворились, и на смену им проступили лицо и обличия Вела Сатиэса, лукумона города Велка.

В противоположном конце комнаты высилась фигура юноши с гипнотическим взглядом и загадочной улыбкой, юноши, который, казалось, того и гляди пустится в пляс под музыку, – смотрелся он совсем как живой. Однако сей молодой человек, как всегда, довольствовался обличьем терракотовой статуи: то была земная инкарнация Аплу, лучезарного бога Солнца. А мистер Хантер все играл; мелодия звучала то нежно, то радостно, то печально, на грани отчаяния – как своего рода чествование, гимн памяти могущественного, одаренного народа, давным-давно исчезнувшего с лица земли.

Так прошло еще какое-то время. Но вот в дверях появился слуга, мистер Хантер отнял от губ флейту, и музыка оборвалась.

– Ну, в чем дело, Салоп? – осведомляется мистер Хантер, откладывая двойную флейту в сторону: он уже дал выход сердечной тоске, по крайней мере на время. – Что-то не так?

Престарелый челядинец в пропыленном фраке пытается отдышаться: видимо, даже столь незначительное усилие для изъеденных табаком легких оказалось чересчур тяжким.

– К вам гость, – скрипит он.

– Кто таков?

– Винч, – кратко отвечает Салоп. Два-три слога – вот и все, что ему под силу выговорить за раз.

Мистер Хантер недоумевает про себя: и что же могло выманить изнеженного поверенного в Вороний переулок в такой день? Пока ответ неясен.

– Хорошо. Я его приму.

Слуга кивает и, шаркая, удаляется в коридор. Спустя какое-то время в дверном проеме возникает тучная фигура поверенного, затянутая в темно-сиреневый костюм.

– Заходите, Винч, заходите. Какой, однако, сюрприз! Боюсь, цель вашего визита ставит меня в тупик. Просветите меня, будьте так добры.

Поверенный Винч раболепно семенит в комнату, усиленно пряча глаза от мистера Хантера. Похоже, он необычайно взволнован или во власти нерешительности, или, может быть, смущен, или слегка робеет; или все это одновременно: он облизывает губы, он елейно улыбается, он не поднимает головы, словно опасаясь, как отреагирует мистер Хантер на одно только его присутствие. Шляпу он снимает едва ли не подобострастно и неловко кланяется, точно школьник, заслуживший порку.

К вящему удивлению поверенного, мистер Хантер, похоже, воспринял его визит как само собой разумеющееся. Ни в голосе его, ни в лице не ощущается ни следа недовольства; так что поверенный Винч всерьез обеспокоен. Что-то здесь не так, заключает он. Где праведный гнев? Ни тени праведного гнева! Где ярость при мысли о том, что собственный поверенный приставил к нему соглядатая? Никакой ярости! И что же за каверзу такую затевает его светский молодой клиент? – гадает мистер Винч.

– Вы… кхе-кхе!.. вы уверены, что… гм… вас, часом… гм… ничего не удручает, сэр?.. Кхе-кхе!

– Удручает? Вы о чем? Боюсь, я вас не вполне понимаю. Право же, Винч, да не стойте вы столбом и не тряситесь так! Что за дело вас привело? Или вы вздумали нанести мне светский визит?

Мистер Винч, окончательно уверившись, что каверзы не миновать, опасливо вручает мистеру Хантеру конверт, сообщая, что в нем – учредительные документы, а именно протокол взаимных обязательств относительно совместного предприятия, в котором мистер Хантер намерен поучаствовать наряду с мистером Иосией Таском из фирмы «Таск и К°». Мистеру Хантеру отлично известно о взаимоотношениях между скрягой и мистером Бобом Найтингейлом и о настоящем положении дел в том, что касается мистера Таска и табличек из электра, однако о протоколе взаимных обязательств мистер Хантер слышит в первый раз – и теперь, в свою очередь, озадачен и подозревает какую-то каверзу.

– Совместное предприятие? «Таск и К°»? О чем вы, Винч? Что еще за чушь?

Постреливая глазами туда-сюда, поверенный кивает на конверт, давая понять, что вложенный в него документ содержит в себе ответы на все вопросы. Мистер Хантер извлекает на свет содержимое. В его лице отражается глубокое недоумение, что мало-помалу сменяется яростным гневом – по мере того как он проглядывал следующие любопытные строки:

Досточтимый сэр!

Я вас знаю. Да-да. Я знаю вашу историю, знаю, откуда вы родом. Я знаю, кто вы. Знаю и то, с какой целью вы прибыли в Солтхед и что ищете. Вот уже несколько недель за вами следит мой человек, сэр; выполняя мою волю, он представил мне разнообразные сведения, которые, не сомневаюсь, окажутся для вас небезынтересны; в частности, информацию такого рода, какую человек чести не захотел бы открывать неблагодарной публике.

Давайте же обсудим это дело подробнее и придем к полюбовному соглашению, выгодному для обеих сторон. За известную компенсацию я лично позабочусь о том, чтобы компрометирующие предметы были быстро и незаметно изъяты из обращения и более никогда не всплывали. Ваша тайна, сэр, в надежных руках; можете на меня положиться.

Мой лозунг – деликатность и осмотрительность.

Остаюсь, сэр, как всегда, ваш покорный слуга и т. д. и т. п.

Дж. Винч

Мистер Хантер медленно поднял голову.

– Это ваша работа? – осведомился он негромко, превосходно владея собой.

В ответ мистер Винч отводит глаза, вновь демонстрируя весьма характерное нежелание взглянуть собеседнику в лицо.

– Кхе-кхе! Разумеется, – заверяет он, глядя в пол. – Документ в полном порядке, не так ли, сэр? Если обнаружатся недостатки, мой клерк головой ответит!.. Кхе-кхе. Ленивый бездельник. Вертопрах. Кхе-кхе!

– О нет, документ в безупречном порядке, – ответствует мистер Хантер. Он присаживается к бюро и внимательно вчитывается в послание, разглаживая указательным пальцем пышные усы. Надо подумать, хорошенько подумать и понять, что происходит. Откуда бы мистеру Джасперу Винчу из Солтхеда знать, кто он, мистер Хантер, такой и откуда, и с какой стати поверенный предъявляет ему подобный ультиматум? Кто же этот шпион, этот соглядатай, на которого Винч ссылается? Откуда кому бы то ни было стало известно о его, Джона Хантера, мотивах? Как кому бы то ни было докопаться до его истории? Не найдется и одного человека на миллион, кто бы…

Минуточку! Что, если Авле Матунас…

– Скажите-ка, Винч, – произносит мистер Хантер, – вы, часом, не знакомы с человеком, который называет себя Джек Хиллтоп?

– Как? Хиллтоп? Кхе-кхе!

– Я так и думал. А как насчет этого мистера Иосии Таска, финансиста? Уж с ним-то вы знакомы, я полагаю?

– А, мистер Таск! Ну, конечно. Кхе-кхе! Знаком, и очень близко. Я – его поверенный, сэр. Да-да, именно. Кхе-кхе. Мистер Иосия Таск – один из крупнейших и наиболее уважаемых клиентов фирмы. Промышленный магнат, я бы сказал. Что там – корифей!

– Понятно. Вот теперь все стало на свои места, – произносит мистер Хантер. – Вы, как я понимаю, действуете с полного ведома и с согласия мистера Таска? Вы с ним вполне солидарны?

– Разумеется, – отвечает мистер Винч, подобострастно улыбаясь и слегка наклоняя лысую голову. За разговором о финансистах и корифеях он почувствовал себя куда увереннее. Пожалуй, насчет мистера Хантера он заблуждался. Пожалуй, то, что наговорил ему мистер Иосия Таск, было чистой воды умозрительными домыслами, удачной догадкой или просто-напросто ложью. Что, если светский молодой джентльмен о деятельности Самсона Хикса даже не подозревает? Что, если он, Джаспер Винч, вне подозрений!

Однако радость поверенного Винча оказывается преждевременной.

– В таком случае мне потребуется время, чтобы все обдумать… обдумать этот протокол, как вы выражаетесь, – объявляет мистер Хантер, внезапно посуровев. Гневным движением он швыряет документ на бюро. – Вот уж не ждал от вас такого, Винч, положа руку на сердце! Приехав в Солтхед, я поручил вам свои дела, назначил вас своим доверенным представителем. Ваши услуги, по чести говоря, оказались для меня небесполезны: вы ввели меня в круг обитателей «Итон-Вейферз», дав мне тем самым возможность вернуть один предмет, некогда принадлежавший моему… словом, мне. Однако теперь мне открылась вся правда как есть! Вы меня предали. Не просто так стали вы моим представителем; на самом деле вы вынашивали хитрый план: узнать обо мне как можно больше, выведать слабости и уязвимые места, определить рычаги, на которые можно давить себе во благо. Вы с самого начала задались целью обмануть меня, человека, в вашем городе чужого! Ну вы и фрукт, Винч, просто-таки «украшение» своей профессии! Вы – вероломный подлец и негодяй! Вы – человек, начисто лишенный чести.

«Ну-и-фрукт» тут же выдает себя с головой. Веки его непроизвольно подрагивают, язык скользит по губам, рука вытирает лысину.

– Ч-что вы такое имеете в виду, сэр? – восклицает он, задерживая подозрительный взгляд на отброшенном в сторону листе. – Ч-что вы такое говорите? Кхе-кхе! Что такое содержится в этом документе?

– Кому и знать, как не вам, – презрительно бросает мистер Хантер.

Мистер Винч вкладывает в глаз монокль и принимается внимательно изучать мнимый «протокол». Поверенный ошеломленно продирается через незнакомый ему текст – строчка за строчкой, слово за словом, слог за слогом. Да уж, такого протокола о взаимном обязательстве сторон он в жизни своей не видел!.. Винч снова читает послание от начала и до конца и недоуменно пялится на собственное имя внизу. Его лицо покрывается пепельной бледностью, на фоне которой, точно оспины, поблескивают капли испарины.

– «Ваш человек», как вы выражаетесь, приставленный ко мне соглядатаем, – продолжает мистер Хантер, – работает на Таска. Этот низкий мужлан по имени Найтингейл вломился в мой дом и похитил то, что принадлежало мне. Вот теперь все сходится! В придачу к прочим вашим талантам вы еще и мошенник, сэр. Надо ли говорить, что услугами вашей дискредитированной фирмы я более пользоваться не намерен.

Монокль выскакивает из глаза мистера Винча, точно пробка из бутылки. Под испытывающим взглядом мистера Хантера поверенный трепещет от ужаса: что, если дело дойдет до «кулак к кулаку»? Но… но при чем тут этот скользкий тип Боб Найтингейл?

– Я этого документа не составлял, – восклицает мистер Винч. – Где же протокол? Его здесь нет! А это не мое! Кхе-кхе! Кто же меня так подставил? Скрибблер… вечно он в облаках витает… неблагодарная тварь… это злодейский заговор мне на погибель… – Поверенный лихорадочно шарит в конверте, ища бумагу, которой там нет, переворачивает тот единственный лист, что был обнаружен, то так, то этак, то на другую сторону, то вверх ногами, скатывает его в трубочку и вглядывается в нее, точно в телескоп, ища хоть обрывок, хоть клочок чего-то похожего на протокол взаимных обязательств. Ну должен же он где-то быть, право слово!

– Не трудитесь оправдываться, Винч. Вашу вину подтверждает каждое написанное здесь слово…

Внезапно мистер Хантер замолкает. Он хмурится, оборачивается, напряженно прислушивается. Во французские окна ударяет порыв ветра. По комнате внезапно распространяется ледяной холод. Словно не замечая, мистер Хантер вновь оглядывается на поверенного, и на губах у него играет еле заметная улыбка.

– Похоже, – произносит он, – похоже, мы здесь не одни.

Страшась гнева мистера Хантера и, возможно, нового заговора, поверенный Винч нервно оглядывается по сторонам, мысленно отмечая зловещие, таинственные артефакты и гадая, что за всем этим последует. Его бьет дрожь.

– Н-н-не одни? Кхе-кхе! А кто же тут еще есть?

Мистер Хантер подходит к французскому окну, останавливается на мгновение и смотрит сквозь стекло.

– Так я и думал, – произносит он. Отдергивает штору, открывает створки – в комнату тут же потоком врывается свежий воздух – и, не убирая руки со шпингалета, оборачивается к «ну-и-фрукту». – Смотрите-ка, Винч. Да к вам гости!

Поверенный – ошарашенный, смущенный, перепуганный, встревоженный – робко смотрит в указанном направлении. Сперва в окно, взметнув занавеску, задувает новый порыв ветра. А вслед за ним появляется престарелый, изможденного вида джентльмен с лицом белее снежной поземки и с серыми, в молочных разводах, глазами. Одет он на старинный манер: такой наряд был в моде лет этак пятьдесят назад. Старый джентльмен не столько входит, сколько вплывает в комнату, словно оседлавши ветер. Нижнюю часть его туловища окутывает клубящийся туман, оставляя открытыми для обозрения лишь торс выше пояса, руки и голову. Само его тело плавно покачивается вверх-вниз, вверх-вниз, повисая в воздухе, точно боги гравитации не имеют над ним власти.

Сей «бюст» беззвучно скользит к мистеру Винчу, распространяя вокруг себя пронизывающий холод. По мере приближения благодушное выражение его лица сменяется отвратительно злобной гримасой. Молочные глаза свирепо расширяются, обращаются на поверенного… будь на мистере Винче парик, он непременно сполз бы и упал на пол! Визитер не произносит ни слова, просто поднимает руку – можно подумать, одного его кошмарного присутствия недостаточно, чтобы привлечь внимание поверенного Винча! На краткую долю секунды взгляды их встречаются, но многострадальный мистер Винч находит-таки в себе силы отвести глаза. Лицо поверенного, в свою очередь, искажается в гримасе, отражающей душевную муку, и Винч наконец восклицает:

– Что еще за чушь? Кхе-кхе! Что за чушь, говорю? Т-т-таким, как он, здесь не место! – И поверенный в немой мольбе обращается к мистеру Хантеру.

Владелец дома стоит в стороне с видом крайне равнодушным.

– Тебя удивляет появление таких, как я, Винч? – восклицает призрак. – Что ты имеешь в виду? А ну-ка, объяснись!

– Очень… кхе-кхе… очень удивляет, Эфраим! – лепечет мистер Винч. Он ослабляет воротничок и поворачивает голову из стороны в сторону. – Очень… удивляет… – И снова поверенный взывает к бесстрастному Джону Хантеру. – Этот человек… мертв! – сообщает Винч, тыкая жирным пальцем в сторону призрачного торса. – Мертвее мертвого… апоплексический удар… церковное кладбище… вот уже одиннадцать лет как. Кхе-кхе!

– Такие, как я? – повторяет мистер Баджер, недобро улыбаясь. Ибо это и впрямь мистер Эфраим Баджер, или по крайней мере его тень. – Ты не ответил на мой вопрос, Винч. Что ты имеешь в виду?

Поверенный дергает головой туда-сюда, пытается встряхнуть ею в знак того, что не верит в реальность видения. Но голова словно застряла в гнезде и проворачиваться упорно не хочет.

– Это потому, что я не принадлежу к живым? Это потому что я уже не такой, как ты, то есть не своекорыстен и не поглощен земными заботами? Ты это хочешь сказать?

Отпрянув назад, мистер Винч придушенно откашливается в ответ.

– Вот так я и думал. Как на тебя похоже! Но придет и твой срок, Винч, как однажды пришел мой. Сейчас ты вполне здоров и бодр, а в следующее мгновение нагрянет болезнь, раз! – и тебя нет; точно кран завернули. Вот и все, и ничего-то от тебя не остается, кроме доброго имени. А что ты сделал с моим добрым именем, а, Винч? Что ты сделал со мной? Со всем, ради чего я жил, со всем, чего я достиг? Как ты смеешь позорить репутацию фирмы – моей фирмы! – своими расчетливыми махинациями, своими грязными плутнями, своими злоухищрениями, своим тщеславием, своим эгоизмом! Что, думаешь, я ничего не вижу, ты, твердолобый болван? Так вот, изволь запомнить: я вижу все!

Мистер Винч находит в себе силы кивнуть твердолобой головой в знак подтверждения.

– Ты поступил ко мне на службу еще юнцом, чье будущее оставалось под большим, просто-таки огромным вопросом. Я дал тебе шанс, поступил с тобой так же, как некогда мой благодетель – со мной. Я почтил тебя своим доверием. Со временем я назначил тебя младшим партнером фирмы и тем самым вверил тебе свое доброе имя. И чем же ты отплатил мне, Винч! Шпионишь за нашими собственными клиентами! Обманываешь их доверие! Как верно заметил этот вот молодой джентльмен, ну и фрукт же ты! До того как я взял тебя к себе, ты был полнейшим ничтожеством. Им ты и остаешься по сей день.

Поверенный Винч вроде бы обижен, но возразить ему нечего; тем не менее он словно бы порывается запротестовать. Однако леденящий призрак Эфраима Баджера скользит ближе: нет, перебивать себя он не позволит!

– Хватит чушь пороть, Винч, и врать тоже хватит – я твои выдумки в гробу видел! Я слишком стар, слишком умудрен и слишком мертв, чтобы мне морочил голову жалкий судейский вроде тебя. В данный момент я хочу лишь одного: вернуть свое законное наследие – восстановить репутацию. И заруби себе на носу: я своего добьюсь! Пусть при упоминании имени Баджера люди Солтхеда почтительно умолкают, а потом говорят: «Честный был прохвост, ничего не скажешь!» И ты, Винч, мою репутацию восстановишь. Возлагаю на тебя эту задачу. Ты вернешь фирме «Баджер и Винч» то глубокое уважение, которым она некогда пользовалась по всему городу.

Мороз вокруг тучного поверенного все крепчает: тень Эфраима Баджера обрушивается на него, точно зимняя стужа. Удивительная, небывалая зимняя стужа, принявшая обличье покойного адвоката и изъясняющаяся его голосом!

– Ты сделаешь, как я сказал, – объявляет «зимняя стужа». И звучит это не просьбой, но приказом.

– Да, Эфраим, конечно, – дрожа, заверяет мистер Винч.

– Но берегись! Ты вернешь мне доброе имя – или я снова к тебе явлюсь! Вот какая «награда» ждет тебя, Винч, в случае неуспеха – мы снова увидимся. Не раз, и не два, – ты будешь встречать меня повсюду. Куда бы ты ни направился, там окажусь и я. В каждой комнате, в каждой галерее, на каждой террасе, на каждой лестнице, в каждом окне и в каждом дверном проеме стану я тебе являться. Я буду с тобой днем и ночью – неотлучно, постоянно, ни на миг тебя не покину. Каждое твое мгновение – и во сне, и наяву – омрачит мое карающее присутствие. В лице каждого прохожего ты узнаешь мои черты. Любой голос прозвучит для тебя моим голосом. Ты посмотришься в зеркало, и оттуда подмигну тебе я. Как тебе такая перспектива? Так что берегись!

От этой литании ужасов внутри у мистера Винча все холодеет – то, что еще не заледенил мороз. Комната начинает раскачиваться и вращаться – тошнотворно, гадостно, точно корабль, что вот-вот пойдет ко дну. Поверенный хватается жирной рукой за лоб: череп его вот-вот треснет. Что, если все это – не более чем зловещий сон, порождение его собственных фантазий? Он стискивает кулаки и даже слегка ими помахивает, точно изъявляя готовность сойтись в потасовке с тенью Эфраима Баджера. Но решимость тут же развеивается, веки подрагивают, с губ срывается стон, затем вздох… поверенный теряет сознание, с грохотом падает на пол и остается лежать бесформенной темно-фиолетовой грудой.

Когда за хозяином прибывает слуга, разумеется, никаких объяснений ему не предоставляют, вот разве что ссылаются на неожиданно приключившийся припадок или приступ – видимо, следствие переутомления: ведь мистер Винч, чрезмерно преданный долгу, безбожно перегружает себя работой. Эту версию угрюмый Салоп излагает буквально в двух-трех словах. При помощи верного челядинца и некоторого количества нашатырного спирта в придачу к нюхательным солям поверенного удается отчасти привести в себя и препроводить в карету. Экипаж срывается с места и уносит полубесчувственное тело подальше от Вороньего переулка.

Примерно полчаса спустя, невзирая на непогоду, перед дверью резиденции мистера Хантера собирается группа из четырех джентльменов. Они постучали в дверь и теперь жмутся поближе друг к другу, дожидаясь ответа. На крыльцо выходит угрюмый слуга и бесстрастно выслушивает их просьбу. Затем надолго задумывается и сообщает пришедшим, виртуозно экономя слова, что хозяина дома нет, не будет еще очень долго, но как долго продлится это «очень долго», он, Салоп, понятия не имеет. После того дверь резко захлопывается прямо перед носом четверых джентльменов. Несколько минут они оторопело глядят друг на друга: профессор и его секретарь, доктор Дэмп и Гарри Банистер. Доктор, до глубины души возмущенный непочтительностью лакея, ударяет в дверь кулаком в знак своего неодобрения.

Однако меланхолический сгорбленный колосс из кирпича и камня, известный под названием «Молт-Хаус», хмуро взирает на них в угасающем свете дня – и привечать никого не желает.

Глава VI

Скряга из дому…

В Солтхед пришла зима.

Ужасная буря – отпрыск тревожного неба, описанного в предыдущей главе – надвигается с востока, и старинный город тонет в снежных сугробах. Пробирающий до костей ветер воет днем и ночью, расшвыривая снег во все стороны, со свистом проносится мимо Свистящего холма и мимо всех прочих городских вершин высотой хотя бы с человека. Семь головокружительных утесов, эти гранитные воины, стоящие на страже Солтхеда со стороны нагорьев в дальнем конце города, пробудившись, обнаруживают, что укутаны покрывалом пороши: они слепы, они беспомощны и не способны уже охранять что бы то ни было. Ситуация мрачная, просто-таки зловещая; и с каждым днем становится все хуже.

Очень скоро почтовое сообщение прерывается; да и экипажи остались не у дел. На улицах жгут костры: не в честь праздника, но чтобы обогреть и приветить тех бедолаг, которым некуда больше податься. Трубы дымят, точно заправские курильщики, тщась произвести столь необходимое для людей тепло. Люди в большинстве своем облеклись в несколько слоев рубашек и платья, в шерстяные чулки, фланелевые жилеты, тяжелые пальто и шали, и всевозможные воздухонепроницаемые перчатки и сапоги, и кашне, и шарфы, и причудливые меховые шапки. Из гардеробов и бельевых шкафов, точно притянутые магнитом, появились одеяла и пледы и мигом перекочевали на диваны, постели и на зябнущие плечи. Кухни, где ярко пылает огонь, где на крюках висят чайники, где так приятно посидеть у печки, снова стали центрами развлечений и светской жизни, в то время как столовые и гостиные утратили свое обаяние. Кони поставлены в теплые стойла, если, конечно, не требуются по неотложному делу, а собаки и кошки почти вовсе исчезли с заснеженных улиц. По городу ползут зловещие слухи о том, что в свинцово-сером небе якобы видели тераторна; люди гадают, не окажется ли эта зима самой суровой и безжалостной из тех, что старинный город знал за многие годы. В здании городской ратуши спешно собирается совет олдерменов. Жителям настоятельно рекомендуется не покидать домов до тех пор, пока буря не утихнет; это постановление доводится до сведения горожан усилиями окружной стражи. И тем не менее вскоре поступают известия о неизбежных трагедиях, неразрывно сопряженных с жизнью в холодном климатическом поясе. В ущелье обнаружен насквозь промороженный труп путешественника, так и застывший в сидячем положении: конь бедолаги рухнул от усталости, а сам он, видимо, прислонился на минутку к сугробу, решил малость передохнуть, да так и уснул. Маленькая девочка улизнула незамеченной из-под надзора многочисленного семейства, не ведая об опасностях, подстерегающих ее за порогом, но, не дойдя до соседнего переулка, рухнула в снег. Во время одного из обходов стражник, патрулирующий окраины своего прихода, натолкнулся на лежащего сотоварища: из снега торчал лишь носок его сапога, а под правой его рукой примостился верный спаниель.

Вот какая обстановка царила в Солтхеде, вот какие виды открывались взгляду, когда на возвышенности в дальнем конце города, на главном тракте, временно заброшенном, появился караван из двух животных. В обычных обстоятельствах два экземпляра чего бы то ни было вряд ли назвали бы караваном: скажем, пара ломовых лошадей или два экипажа под это название никак не подходят. Но великолепие и внушительные размеры созданий, появившихся из полутьмы – они без устали брели все вперед и вперед, продираясь сквозь заносы, и их горячее дыхание вырывалось неохватными столбами пара, – этому описанию вполне соответствовали. Как я уже сказал, караван состоял из двух животных – двух рыжих мастодонтов. Их косматую шерсть припорошило снежное крошево, ноги, подобные стволам могучих дерев, ритмично и неодолимо сокрушали сугробы, так что при каждом шаге глухо дрожала земля. Два рыжих мастодонта, говорю я: один – гигантский самец; клыками огромнее не могло бы похвастаться ни одно живое существо в истории; вторая же – самка, уступающая самцу размерами и идущая за ним след в след.

На спине у каждого из мастодонтов крепились пассажирские возки и грузовые платформы. На самце ехал долговязый, придурковатый юнец с раззявленным ртом, странно слезящимися глазами и в засаленной фетровой шляпе с обвисшими полями. Рядом с ним пристроился бородатый субъект с крохотными, похожими на орехи глазками и пышной, смахивающей на руно шевелюрой мышиного цвета. Второй возок занимал коренастый коротышка в клетчатом жилете; впрочем, сейчас помянутый жилет скрывался в самых глубинах, под несколькими слоями одежды более теплой. На круглой седой голове красовалась смятая шляпа. Все три путешественника щеголяли также в перчатках и шарфах; их усталые лица побелели от холода. Итак, экипажи приказали долго жить, почта – тоже; приказала долго жить цивилизация как таковая, все в мире замерло, но могучие рыжие мастодонты пребывали в своей стихии, ибо, как мистер Хокем любил сообщать всем и каждому в пределах слышимости, «зверей ничего не остановит».

На сей раз, однако, звери остановились – надо ли говорить, что по воле погонщиков. Последние два дня путешественники продирались через горные снега и безмолвные леса и теперь при виде знакомых очертаний старинного города не сдержали ликующих криков. Лохматые мастодонты двинулись вниз по склону, и вскоре взглядам предстали не менее знакомые контуры трактира под названием «Три шляпы», занимающего обширный участок на окраине города под сенью головокружительных утесов.

Трактир «Три шляпы» был хорошо известен мистеру Хокему своим вместительным конюшенным двором и близостью к наезженному тракту; и то, и другое в создавшихся обстоятельствах являлось немалым преимуществом. Так что погонщики мастодонтов натянули поводья, размотали веревочные лестницы и приветственно замахали конюху и его подручным. Те в долгу не остались; причем поздоровались они не только с людьми, но и с Коронатором, и с кроткой Бетти. С успехом осуществив доставку очередного груза и прибыв в Солтхед уже порожняком, мистер Хокем и его спутники мечтали об отдыхе на добром старом постоялом дворе, о тепле гигантского очага, о сытной снеди и питье и о славной компании его обитателей.

К слову сказать, название трактира тут же себя и оправдало: прежде чем войти в общую залу, трое джентльменов сняли свои шляпы, числом три, и повесили их на крючки в коридоре. Двое джентльменов расстались с головными уборами по доброй воле, а вот третьего, по имени мистер Эрхарт, Бластеру пришлось настоятельно уговаривать, прежде чем тот согласился выпустить из рук свое изорванное сокровище.

– В город сегодня не въехать ни с одного конца, ни с другого, – сообщил хозяин заведения; он покинул пределы кухни и присоединился к мистеру Хокему и его отряду. Это был приземистый, рыхлый субъект с огромным бесцветным носом, формой смахивающим на клубничину, и мясистыми, похожими на сливы ушами. Ситцевый рабочий халат едва сходился на его обширной талии. – Гнусная нынче стоит погода, так-то. Вот в город и не войти. Здорово его завалило, бедолагу. Все встало почитай что намертво. Никто никуда не ходит, никто никуда не ездит.

– Так никто никуда и не пройдет, вот разве что звери, – напомнил мистер Хокем, аккуратно поддергивая и оправляя клетчатый жилет. Его голубые глазки ярко искрились.

– Ага, вы их небось во дворе поставили, нет? Там им хорошо будет. А ведь снега-то еще навалит немерено, прежде чем все успокоится-то. Стало быть, вам комната нужна?

– Думаю, да, сэр, если найдется свободная, – ответствовал мистер Хокем, отмечая про себя, сколько народу набилось в общий зал. – А ежели не получится, так паренек с Чарльзом и я, мы и на сеновале отлично переночуем.

– Еще чего не хватало, – возразил трактирщик, важно покачивая головой. – Будет вам ваша комната, так-то. Но сейчас вам небось горячий грог куда как нужнее. Эйлин! Эйлин! Три порции горяченького для мистера Хэтча Хокема и его друзей!

Прелестная толстушка у стойки – к слову сказать, дочка хозяина – с улыбкой взялась за дело. Очень скоро перед мистером Хокемом и его спутниками уже стояли три дымящиеся кружки с горячим бузинным вином, щедро сдобренным бренди и пряностями, – эликсир, спасающий от холода, причем весьма эффективно. И никогда не казался он путешественникам таким вкусным, как в тот холодный, холодный день много, много лет назад.

– По дорогам теперь не очень-то покатаешься, – рассуждал трактирщик, лениво ковыряя ноготь большого пальца в ожидании новых заказов от клиентов. – Завалило город намертво, так-то. Здорово его поприжало: корсет моей супружницы, и то так туго не давит.