И в этот вечер, когда Чингу, как обычно, явился к ним в гости, Аманда впервые посмотрела на него совершенно иными глазами. Она обратила внимание на то, какой грации и легкости полны движения молодого индейца. Больше всего его бесшумные, скользящие шаги напоминали шаги огромного льва, и ей стал ясен смысл его имени — Большой Кот. Темные, пронзительные глаза быстро пробежались по лицам людей, сидевших возле огня, и при виде Аманды на точеном суровом лице расцвела теплая улыбка. Да, его бездонные, угольно-черные глаза, так зачаровавшие ее еще там, в форте Эдуард, по-прежнему могли с колдовской силой притягивать ее взгляд. Как всегда, Аманда утонула в этих темных глубинах и улыбнулась в ответ.

Чингу перебросился несколькими словами с каждым из членов семьи, но как только позволила вежливость, подошел к Аманде, ласково прикоснулся к ее руке и промолвил:

— Пойдем погуляем, Аманда.

Она молча направилась следом. Так они шагали, не произнося ни слова, пока не оказались в некотором отдалении от деревни, где могли не опасаться чьих-то нескромных глаз. Аманда, испытывая непривычное смущение в его присутствии, не смела поднять глаза. Она почувствовала, как ласковые пальцы Чингу гладят ее по щеке и осторожно заставляют посмотреть ему в лицо.

— Аманда, что с тобой сегодня? Почему ты так странно себя ведешь?

Нежные щеки залил очаровательный румянец — ведь она ни за что не решится повторить то, что услышала недавно от Мамалнунчетто. Наконец девушка набралась смелости заглянуть Чингу в лицо, и тут же к ней вернулось прежнее теплое и доверчивое отношение к этому человеку. Былая стеснительность развеялась без следа, а на лице заиграла улыбка, от чего на щеках появились соблазнительные ямочки.

— Нет, ничего, Чингу. Расскажи, где ты завтра собираешься охотиться?

Однако в ту же минуту ей стало ясно, что Чингу не до охоты: его рука скользнула по ее щеке и с трепетом прикоснулась к живому облаку чудесных волос. Чувствуя, как часто и с трудом он дышит, Аманда захотела поскорее отвлечь его внимание и задала вопрос, который уже долго не решалась высказать вслух:

— Чингу, я давно хотела бы узнать у тебя одну вещь. — Убедившись, что он слушает, девушка продолжила: — Я видела, какое лицо было у Нинчич, когда ты впервые сказал, что привел меня к ней. Она смотрела на меня с жуткой ненавистью. И в тот миг я уже не сомневалась, что меня ждет неминуемая смерть. Но ты продолжал убеждать ее, и она согласилась отложить решение. Как тебе все же удалось убедить такую стойкую женщину, любящую мать, как Нинчич, простить и принять в свою семью девушку из того народа, что убил ее сына?

Чингу подумал, прежде чем решился ответить:

— Ты и сама успела заметить, Аманда, как сильна у Нинчич материнская любовь и как сильно она возненавидела тебя в первый же миг. Однако у меня на сердце стало очень тяжело при виде такой бездумной ненависти, и я постарался объяснить ей, что она обратила свое чувство мимо цели. Я рассказал Нинчич, что жизнь твоих родителей забрала та же война, в которой погиб ее единственный сын, и что ты такая же одинокая и покинутая, какой стала она, потеряв своего сына. Я сказал ей, что вы с Мачеламиком очень близки по духу, что ты так же добра и прекрасна, каким был ее щедрый, красивый Мачеламик. Для вас обоих дороже всего на свете человеческая жизнь. Ее сын погиб, спасая мою жизнь, а ты рисковала очень многим, стараясь помочь мне — облегчить страдания чужого человека, попавшего в беду. Я сказал ей, что, по-моему, сам Великий Манито надоумил меня привести к ней в вигвам дочь на место ушедшего к нему сына и что твое имя доказывает правильность моей мысли, потому что означает Достойная Любви, — Чингу замолк в нерешительности и закончил дрогнувшим голосом: — И теперь Нинчич, как и я, искренне верит в то, что тебе дали совершенно правильное имя.

Прекрасные синие глаза наполнились слезами: удивительное объяснение Чингу тронуло ее до глубины души. Он ласково привлек Аманду к себе, поняв, какие у нее возникли чувства.

— Аманда, — его глубокий голос прерывался от бури эмоций, возникшей в ответ, — я верю также и в то, что Великий Манито привел меня к тебе, потому что с первого же взгляда увидел в тебе воплощение своей мечты. Сегодня вечером я буду говорить с Нинчич и просить отдать тебя мне в жены. Нинчич любит меня как сына и не откажет. И я заберу тебя к себе, как только построю отдельный большой вигвам для нашей семьи.

От удивления Аманда онемела. Кто бы мог подумать, что вместе с ответом на свой вопрос она услышит предложение руки и сердца?! И тут ей вдруг стало ясно, что Чингу вовсе не делал предложения. Он не собирался спрашивать ее согласия, потому что в его племени это не было принято. Решение будет принимать Нинчич, а Аманде полагалось покориться ее воле. Однако искоса поглядывая на сильного, стройного мужчину, шагавшего рядом, она не могла не признаться, что вряд ли отказала бы Чингу, если бы он спросил согласия у нее.

Когда они вернулись к вигваму, Чингу жестом велел ей удалиться внутрь, и она молча, не задавая вопросов, повиновалась ему, как полагается добропорядочной индейской девушке, хотя сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Вскоре Нинчич вернулась, но Аманда притворилась спящей, и мать не стала ее беспокоить. На следующее утро Аманда проснулась, вся дрожа от нетерпения, и едва заставила себя заняться привычными делами. Почти всю ночь она ворочалась без сна, представляя свою будущую совместную жизнь с Чингу. Одно дело — стать приемной дочерью у абнаки и совсем иное — выйти замуж и воспитывать детей в духе индейского племени, совершенно чуждого тому обществу, в котором она родилась. Кроме того, став женой индейца, она навсегда лишит себя возможности вернуться в общество белых, потому что будет выглядеть в их глазах падшей женщиной — не важно, каким честным и добропорядочным человеком будет ее муж. Если однажды она вернется, хватит ли ей сил выдержать взгляд Роберта или жалость, с которой наверняка будет смотреть на нее Адам? Да, рассудок ее давно смирился с тем, что нет надежды когда-то вернуться, однако сердце упрямо цеплялось за какую-то надежду. А свадьба с Чингу наверняка положит этому конец и отрежет ей путь обратно к белым людям. В такие минуты на Аманду накатывала волна отчаяния, и она начинала молиться в темноте о том, чтобы Нинчич отказала Чингу.

Позавтракав, как обычно, кукурузными лепешками, испеченными на углях, девочки снова принялись молоть муку, чтобы просушить ее и оставить храниться на зиму. Нинчич была непривычно молчалива и не обращала внимания на смех и шутки своих живых, веселых дочек. Аманда не сомневалась, что женщина занята мыслями о предложении Чингу и что принятие решения давалось ей с большим трудом.

Аманде и в голову не могло прийти, что отказ Нинчич выдать ее за Чингу скорее всего повлек бы в будущем необходимость выйти за другого, гораздо менее привлекательного воина абнаки. Сейчас ее преследовала одна-единственная мысль: «Если я выйду замуж, то никогда не смогу вернуться!»

Весь день она не находила себе места, и, когда Чингу принес им на ужин свежей форели, девушка поспешила укрыться от него в вигваме. Она не смела посмотреть в его черные проницательные глаза, способные заглянуть в самую душу, — ведь тогда Чингу сразу поймет, как отчаянно Аманда мечтает избежать их союза. А еще она до смерти боялась. Ведь, несмотря на проявленные Чингу бесконечные доброту и терпение, Аманда слишком хорошо помнила дикий, кровожадный взгляд, которым он отвечал своим мучителям в форте Эдуард, и залитое кровью, оскальпированное тело мальчишки-часового, убитого возле ворот.

И когда вечером Чингу, по обыкновению, явился к ним в вигвам, он не застал Аманду среди приветствовавших его членов семьи, расположившихся у огня. Все еще лелея мечту каким-то образом отделаться от Чингу, девушка улеглась спать сразу же после ужина и крепко зажмурилась, как только услышала знакомые шаги. Но не прошло и минуты, как ее щеки коснулось горячее дыхание, а ласковые губы прошептали, щекоча ей ухо:

— Аманда, не пытайся от меня прятаться, тебе нечего бояться. Нинчич дала свое согласие, и ты через неделю станешь моей женой. — Чингу осторожно заставил ее повернуться к нему лицом. В его блестящих глазах читалась такая искренняя любовь, что Аманда покраснела от смущения. — Я люблю тебя, Аманда!

Она покраснела еще пуще, но по-прежнему не в силах была вымолвить ни слова.

А Чингу прижался гладкой щекой к ее щеке и зашептал, словно успел и вправду заглянуть в самую душу:

— Ты боишься, что не сможешь никогда вернуться к белым, если станешь женой индейца. И это правда, Аманда, тебя уже никогда не примут назад, но ты можешь поверить тому, что я сейчас скажу. — Он продолжал прерывистым от избытка чувств голосом: — Я никогда не сделаю ничего такого, из-за чего ты захотела бы вернуться к ним. Ты станешь моей женой, и я буду заботиться о тебе до самой смерти. Мы вместе проживем свою жизнь, вместе встретим старость. Ты нарожаешь мне детей, и мы воспитаем их как индейцев, но постараемся приучить к мысли о том, что рано или поздно все люди станут братьями — и белокожие, и краснокожие, и они будут уважать белых не меньше, чем своих соплеменников. — Ласково подняв Аманду, Чингу заглянул ей в лицо. Любовь переполнила его сердце. Он прижал девушку к себе и каким-то чужим голосом повторил: — Я люблю тебя, Аманда!

Итак, все было решено. Чингу женится на ней через четыре дня — время, вполне достаточное для того, чтобы достроить вигвам, в котором они проведут свою первую брачную ночь и будут зимовать. И для того, чтобы успеть подготовиться к свадьбе должным образом.

С того момента, как Нинчич приняла предложенные Чингу условия, Аманда его почти не видела. Он с утра до поздней ночи трудился над вигвамом. Их ежевечерние свидания стали совсем короткими, и Аманда чувствовала, как до предела напряжены нервы Чингу и с каким нетерпением он дожидается того часа, когда наконец сможет дать волю сдерживаемым желаниям.

Нинчич была одновременно счастлива и грустна. Она улучила минуту, чтобы обсудить с Амандой предстоящую свадьбу в своей обычной неторопливой манере.

— Аманда, когда Чингу пришел ко мне в первый раз и заговорил о том, что хочет на тебе жениться, я расстроилась. Я не хотела расставаться с дочерью, которая принесла столько счастья моей семье. Однако после того, как я все обдумала, мне стало ясно, что, расставаясь с тобой одной, могу обрести гораздо большее счастье, когда придет время нянчить внуков. Ведь Великий Манито наверняка очень скоро освятит своим дыханием твой союз с Чингу. И поэтому мне не остается ничего другого, как радоваться тому, что ты уходишь, хотя сердцу больно будет без тебя. Опустеет без тебя мой вигвам.

От этих теплых, сердечных слов приемной матери в душе у Аманды растаяли последние остатки напряжения и тревоги. Девушка крепко обняла мать и прошептала, зажмурившись, чтобы не дать воли слезам:

— Спасибо тебе, матушка!

Наступил третий день ожидания. Аманда постоянно отлучалась в законченный Чингу вигвам, складывая аккуратными рядами вдоль стен туеса и корзины с зерном, мукой и вяленым мясом, которыми щедро поделилась с ней Нинчич. Чингу так напряженно следил за каждым ее движением, что под конец ей стало неловко, и она неуверенно оглянулась в тишине, вдруг воцарившейся в необжитом вигваме. Но ей так и не удалось понять, что же кроется за пронзительным взглядом черных глаз, и девушка невольно вздрогнула всем телом. А Чингу вопреки тем чувствам, что отразились все же на его лице, внезапно развернулся и выскочил вон, в очередной раз заставив Аманду подумать, что ей так и не дано полностью разобраться в мыслях чистокровного абнаки.

В последний день перед свадьбой Чингу отвел Аманду к родителям, встретившим ее с каменными лицами. Их неприязнь к будущей невестке была вполне очевидна, однако они хранили молчание и даже коротко кивнули в ответ, когда услышали о решении своего сына. После чего он поспешил увести нежеланную гостью.

День свадьбы выдался погожим, ясным. Он начинался вполне обычно — если не считать постоянного хихиканья и шуток сестер. Аманда смущалась и тревожилась. Молчаливая Нинчич обратила внимание на ее состояние, отозвала в сторонку и постаралась успокоить.

— Не надо бояться, дочка. Чингу — добрый и терпеливый, и он очень тебя любит. Тебе нужно лишь слушаться его со всей верой и любовью, на которые ты способна, — и тогда все будет хорошо.

Аманда кивнула, завидуя уверенности Нинчич. В последние дни Чингу вел себя все более странно. К тому же Аманда была совершенно неискушенной по части того, что должно случиться в первую брачную ночь. Ах, как ей сейчас не хватало матери, ее искренних, простых слов! А вдруг Чингу разозлится, когда узнает, что она не имеет понятия, как доставить мужчине удовольствие? В памяти всплывали жуткие истории об изнасилованиях, которым дикие индейцы подвергали белых женщин, и от страха и неуверенности ее бросало то в жар, то в холод. Ну что ж, по крайней мере ждать оставалось недолго — скоро она узнает, что уготовано ей судьбой.

Прозрачный октябрьский день их свадьбы уже клонился к вечеру, когда у входа в вигвам встали обе сестры, чьи милые юные мордашки сияли от радостного возбуждения. Аманда неохотно взглянула на них со своей скамьи, где уже давно сидела неподвижно, погруженная в невеселые раздумья.

— Пойдем, Аманда, пора готовиться, — прозвенел тонкий голосок Мамалнунчетто. Чолентит стояла рядом и зажимала рот ладошкой, чтобы заглушить рвавшееся наружу хихиканье. Аманда не двинулась с места, и Мамалнунчетто взмолилась: — Ну же, не тяни, Аманда! Нинчич уже ждет тебя возле пруда.

На непослушных, налитых свинцовой тяжестью ногах Аманда вышла из хижины. Девочки нетерпеливо схватили ее за руки и повели к пруду на лесной опушке. Обе так и сияли от восторга. Аманда, не в силах выносить их лукавые многозначительные взгляды, потупилась, пока шагала между рядами вигвамов, — ей казалось, что все жители деревни не спускают с нее глаз.

Нинчич с серьезным видом молча ждала их. Аманда почувствовала, словно во сне, как маленькие ручки ее сестер ловко стащили с нее всю одежду и потянули за собой в воду.

— Идем, Аманда! — звенели в воздухе чистые детские голоса. — Сегодня ты должна вся сверкать и быть самой красивой для Чингу! — Мамалнунчетто и Чолентит, повторяя процедуру, которой подвергли ее в день принятия в племя, набрали со дна полные пригоршни песка и принялись старательно тереть нежную белую кожу. С забавной сосредоточенностью и старанием они вымыли названую сестру с ног до головы, а затем занялись ее чудесными волосами. Наконец девочки сочли, что вполне справились со своей задачей. Тогда они вывели Аманду на берег, к Нинчич. Как и в прошлый раз, индианка старательно вытерла Аманду досуха и не удержалась от тяжелого вздоха, расчесывая дивные волосы. После долгих недель, проведенных с непокрытой головой под ярким солнцем, они успели выгореть до тусклого платинового оттенка. Тем временем солнце скрылось за деревьями, из леса потянуло прохладой, и Аманда невольно вздрогнула всем телом. Она потянулась за своим платьем.

— Нет, Аманда! — резко воскликнула Нинчич, и Аманда от неожиданности уронила одежду.

А Нинчич отошла туда, где лежало новое платье из мягкой замши — такое Аманде довелось увидеть впервые. Этот наряд был скроен так же просто, как и обычное платье, однако искусно выделанная кожа казалась почти что белой, а тонкая бахрома по вороту и подолу мягко колебалась при каждом движении. Еще раз старательно расчесав Аманде волосы, Нинчич украсила их головной повязкой, на которой были те же узоры, что и на платье. Затем приемная мать отступила на шаг, с удовольствием полюбовалась на плоды своего труда и едва заметно улыбнулась. Аманда с удивлением обратила внимание на то, с каким восторгом смотрят на нее младшие сестры. Внезапно Чолентит опрометью помчалась в деревню, скрылась на минуту в крайнем вигваме и тут же выскочила обратно, сжимая что-то в руках. Аманда не сразу разглядела, что сестра несет ей ручное зеркальце, наверняка захваченное во время очередного набега и хранимое как зеница ока обитателями вигвама, которые с беспокойством высыпали наружу и следили за тем, чтобы с их сокровищем ничего не случилось.

А Чолентит подскочила к Аманде и, не успев отдышаться, протянула ей зеркальце, так и сияя своей круглой рожицей.

— Вот, смотри, Аманда! — произнесла она. — Смотри, какая ты красивая для Чингу!

Аманда охотно взяла зеркальце. С того дня как ее похитили из форта Эдуард, она могла видеть свое отражение только на поверхности пруда, и ей было очень любопытно узнать, как сказалась на ее внешности новая жизнь. Медленно поднеся зеркало к глазам, она была поражена увиденным отражением. Чтобы разглядеть себя получше, Аманда отодвинула руку и долго всматривалась в какое-то чужое лицо, на котором светились полные удивления огромные синие глаза, чей глубокий цвет подчеркивал непривычный золотистый оттенок кожи и сильно выгоревшие волосы, блестящими волнами ниспадавшие до самого пояса. Нинчич постаралась сделать вышивку на головной повязке в тон ее глазам. Внутренний голос шептал Аманде, что сегодня она выглядит так, как должна Выглядеть юная невеста храброго индейского воина.

Аманду больше не мучили мысли о прежней жизни, к которой нет и отныне не будет возврата. Она смогла сосредоточиться на будущем и на первой брачной ночи, которую предстояло провести в вигваме у Чингу. Сестры взяли ее за руки и торжественно повели обратно в деревню, мимо притихших индейцев, удивлявшихся ее красоте. Вот уже она оказалась у вигвама Чингу. Нинчич с серьезным, сосредоточенным лицом ввела ее внутрь и сказала:

— Чингу скоро придет к тебе.

Аманда покорно села на лежанку и застыла в напряженном ожидании. Она и сама не знала, долго ли просидела так, только вдруг услышала тихие шаги. При виде Чингу Аманда быстро встала.

Широко распахнутыми от страха глазами она окинула взглядом стройную фигуру индейского воина, стоявшего перед ней. Он тоже успел искупаться. В слабых отблесках огня в очаге его мускулистое тело отливало густой медью. Темные волосы были расчесаны, а длинную прядь, спускавшуюся на шею, согласно обычаю искусно заплели и украсили цветными раковинами. Черные блестящие глаза внимательно смотрели на Аманду. Красивое лицо не было раскрашено — явная уступка, так как Чингу знал, как пугают Аманду расписанные жуткими узорами лица соплеменников. А в эту ночь ему меньше всего хотелось бы ее напугать.

— Аманда. — Он выдохнул ее имя едва слышно, однако в напряженной тишине, повисшей в вигваме, оно прогремело как выстрел. — Не бойся меня. Иди сюда.

Чингу заключил в объятия неловкое, застывшее тело, стараясь развеять сковавший ее испуг. Еще шире раскрыв глаза, бедняжка не в силах была двинуть и пальцем, хотя и боялась разгневать Чингу непослушанием.

Он долго всматривался в ее лицо, потом ласково улыбнулся и спросил, положив руки ей на плечи:

— Аманда, разве ты еще не была близка ни с одним мужчиной?

Увидев, как она удивилась, он продолжил;

— Ты никогда не делила с мужчиной постель? Ты… — Чингу замялся в поисках нужного слова и наконец проговорил; — Ты девственница?

При виде яркого румянца, залившего нежные щеки, Чингу улыбнулся еще шире. Аманда смущенно кивнула. Он привлек к себе дрожавшую от напряжения девушку, прижал ее лицо к своей сильной, гладкой груди и прошептал, уткнувшись носом в светлую макушку:

— Я хочу тебя, Аманда, девственница ты или нет, но теперь, когда я уверен, что никто не успел познать тебя так, как сегодня познаю я, ты стала для меня желаннее вдвойне. — И он продолжал, немного отстранившись, чтобы видеть ее лицо: — Я много раз делил ложе с женщиной, но в некотором смысле меня также можно считать девственником. Мне еще ни разу не приходилось быть близким с любимой женщиной, потому что я не любил никого, пока не повстречал тебя. А значит, для нас обоих такое случится впервые, и нам вместе придется учиться любить.

Чингу охватила удивительная нежность к этому беззащитному, покорному созданию, и каждое его прикосновение было полно любви и ласки. Он не спеша развязал ее платье и снял его, негромко приговаривая:

— Ты такая красивая в своем свадебном наряде, Аманда. — Однако при виде открывшегося его взору юного нагого тела его низкий голос совсем осип, и он продолжил: — Но теперь ты стала еще прекраснее!

Его пылающий взгляд скользил по молочно-белой коже, которая словно светилась в сумраке, царившем в вигваме. Чингу смотрел и не мог налюбоваться божественным, хотя и искаженным от страха лицом, стройной нежной шеей, хрупкими округлыми плечами и маленькими грудями, увенчанными острыми розовыми бутонами сосков, которым еще предстояло достичь своего полного расцвета от интимной, возбуждающей ласки. А Чингу все смотрел на неправдоподобно тонкую талию, на стройные, но уже набравшие округлость бедра, на золотистый треугольник курчавых волос внизу живота, под которым таился источник влечения, страсти и наслаждения.

Одним скользящим движением Чингу сбросил с себя набедренную повязку, и глазам Аманды впервые предстало мужское тело, готовое к любви. Она с таким удивлением уставилась на его напряженную плоть, что Чингу едва не рассмеялся. Сдерживаясь, он осторожно подхватил невесту на руки, отнес на лежанку и улегся рядом.

Крепко прижимая к себе се горячее тело, он принялся ласкать его. Он хотел, чтобы Аманда немного пришла в себя.

— Аманда, я полюбил тебя сразу, как только увидел в форте Эдуард. И сразу понял, что, если даже смогу убежать, ни за что не расстанусь с тобой, потому что на свободе окажется только мое тело, а душа по-прежнему останется в плену у тебя.

— Но ты же пригрозил, что убьешь меня, если я подниму тревогу, и потом так жестоко обращался со мной, заставляя идти как можно быстрее!.. — Аманда замолчала, только сейчас сообразив, что осмелилась высказать вслух давнюю обиду.

— Да, Аманда, я говорил так, но это была лишь пустая угроза, потому что если бы я и правда убил тебя, я бы и себя лишил жизни. — Он помолчал и ответил на второй ее упрек: — Разве тебе не известно, как принято поступать с заложниками, которые не могут передвигаться достаточно быстро? — Чингу прочел ответ на ее испуганном лице и продолжил: — Мне не хотелось оказаться перед выбором между твоей жизнью и жизнью Сакачгука, самого преданного моего друга.

Скоро Аманда успокоилась. А Чингу, лаская ее, говорил;

— Аманда, у моего народа есть сказка про давние-давние времена, когда были сотворены первые индейцы и один из них жил очень, очень далеко от своих собратьев. Он не умел обращаться с огнем и ел одни коренья, плоды и орехи. Этот индеец очень тосковал в одиночестве. В конце концов ему надоело копаться в земле в поисках корешков, и он много дней провалялся на солнце, предаваясь мечтам, а когда наконец очнулся, то увидел, что рядом кто-то стоит, и поначалу сильно испугался. Но когда это существо заговорило, сердце индейца возликовало, потому что перед ним стояла женщина — белая, с длинными светлыми волосами, совсем не такими, как у индейцев. Он попросил ее подойти поближе, но она отказалась, и всякий раз отступала, стоило ему шагнуть в ее сторону. Тогда индеец сложил для нее песню о своем одиночестве и умолял не покидать его. В конце концов женщина смягчилась и пообещала, что если он станет делать все в точности так, как велела она, то никогда не расстанется с ней. И индеец поклялся, что все исполнит.

Она отвела его на поляну с совершенно сухой травой, дала две палочки и приказала тереть одну о другую как можно быстрее, держа поближе к траве. Вскоре показались искры, и трава вокруг моментально сгорела. Тогда женщина сказала:

— Когда сядет солнце, схвати меня за волосы и протащи по выжженной земле.

Он очень не хотел выполнять этот приказ, но женщина пообещала, что там, где он ее протащит, из земли вырастет нечто, похожее на траву, а позже между листьями он увидит напоминание о ее волосах и тогда сможет считать, что семена готовы для еды. Индеец сделал все, как велела женщина. С того дня мы до сих пор верим, что она не забыла нас. Мы видим ее волосы на початках кукурузы.

Аманда слушала своего жениха, затаив дыхание.

— Для индейцев, — продолжил Чингу, — кукуруза является символом всего живого. И я, как индеец из легенды, долгие годы был одинок и ждал того дня, когда мечта моя сбудется и я найду женщину, которая положит конец моему одиночеству. И вдруг во дворе форта Эдуард я увидел тебя. Я понял, что нашел ту, которую Великий Манито создал именно для меня, потому что испытывал невероятную радость всякий раз, стоило просто взглянуть на твое прекрасное лицо.

Постепенно желание Чингу нарастало, и его руки смелели, все ближе привлекая Аманду и легонько раскачивая ее в такт собственным движениям. Она невольно охнула, когда напряженное мужское копье прижалось к золотистым завиткам между ног.

Однако Чингу не останавливался, и его глаза сверкали все ярче, пока он говорил:

— Но в отличие от индейца из легенды мне мало будет одного лишь напоминания о тебе, Аманда, потому что ты стала светом для меня, отрадой для души. Мне нет жизни без тебя, и оттого мне так хотелось привязать тебя к себе, чтобы мое тело стало частью твоего тела, как ты давно стала частью меня. Не отвергай меня, Аманда. — Искренняя любовь, от которой дрожал его умоляющий голос, не могла не тронуть чуткое сердце. — Отдайся мне, чтобы я снова смог стать целым человеком. — Придерживая ее за шею, он наклонился и припал ртом к ее чудесной нежной коже. Аманда содрогнулась от непривычного трепета, разбуженного горячим прикосновением влажных губ и языка, опускавшихся все ниже, к ямке над ключицей, к ложбинке между грудей. Вот он жадно накрыл губами розовый бутон соска, и Аманда охнула от всплеска новых эмоций и томного тепла, зародившегося в разбуженном лоне. А он продолжал свои ласки до тех пор, пока ей не показалось, что больше невозможно терпеть эту сладостную пытку.

— Чингу! — отчаянно выкрикнула она, вцепившись в его волосы. — Пожалуйста, перестань! Мое сердце вот-вот разорвется!

— Нет, Аманда, — с трудом сдерживая страсть, возразил он, — оно не разорвется, а распахнется, чтобы ты приняла меня!

И он снова ласкал ее языком и губами — пока не достиг заветного треугольника золотистых волос.

На миг приподнявшись, чтобы заглянуть в ее потрясенное лицо, он громко прошептал в тишине пустого вигвама:

— Аманда, мое тело желает познать тебя всю, целиком, так же как мои губы жаждут испить всю твою сладость. — Он медленно опустил лицо и припал к завиткам мягких волос. Сначала Чингу лишь слегка пощекотал золотистый треугольник, но от этих легких прикосновений ноги Аманды раздвинулись, позволяя языку проникнуть в самые укромные, потаенные уголки юного тела. И как только это случилось, Аманда не смогла удержаться и застонала от острого, непривычного наслаждения. Тело ее затрепетало и содрогнулось, впервые познав сладость разрядки, пока наконец не затихло в руках у Чингу — обмякшее, обессиленное. Только тогда он позволил себе настоящую близость — медленными, ритмичными движениями Чингу проникал все глубже, пока не прорвался до конца, вызвав у Аманды громкий вскрик от неожиданной боли. Он тут же застыл и внимательно следил за сменой чувств на ее лице. От навалившихся на нее неожиданных ощущений в глазах у Аманды стояли слезы.

— Теперь я овладел тобой, Аманда, так, как никто еще не владел и уже не овладеет. Ты стала частью моего тела, как я стал частью тебя, и вместе мы вознесемся к звездам.

И Чингу снова стал двигаться внутри ее в медленном, возбуждающем ритме, и его движения набирали скорость и силу, по мере того как в теле Аманды нарастала ответная страсть. Под конец его рывки сделались столь частыми, что Аманда снова забыла обо всем, кроме шума крови в ушах и неистовой жажды разрядки. Чингу уверенно подвел ее к самому пику блаженства, на секунду замер, предвкушая этот чудесный взрыв, и наконец отдался на волю страсти, захватившей обоих. Все еще вздрагивая от экстаза под телом Чингу, Аманда выдохнула у него над ухом:

— Да, Чингу, ты действительно вознес меня сегодня к самым звездам.

На протяжении всей этой длинной ночи Чингу не выпускал Аманду из своих объятий и прижимал ее к груди даже в те минуты, когда позволял себе подремать, пока в молодом сильном теле не зарождалась новая волна неистовой страсти. И он снова и снова будил свою молодую жену, чтобы неустанными ласками разжечь в ней ответный костер любви.

Первые лучи рассвета упали на два крепко сплетенных измученных тела. Чингу тут же проснулся и осторожно повернул к себе ее лицо, любуясь неземной красотой милых черт, едва освещенных слабым светом утра, проникавшим через дымовое отверстие.

— Аманда, — ласково окликнул он, — Аманда! — В ответ на это длинные золотистые ресницы затрепетали и сонно приподнялись. Чингу погладил нежные щеки и прошептал: — Аманда, жена моя, я люблю тебя!

Его ласковый голос и легкие касания усыпили юную красавицу, и так, в полусне, Чингу снова овладел ею с нежностью и любовью.

Солнце уже почти достигло зенита, когда молодая пара Проснулась окончательно. Чингу чувствовал себя совершенно счастливым, любуясь обнаженным телом своей жены, распростертым возле него на лежанке. Ее лицо удивляло детским выражением невинности и чистоты. Чудесные волосы рассыпались по постели. Он осторожно встряхнул ее и промолвил:

— Аманда, проснись, день давно уже наступил. Или ты собралась проспать весь первый день нашей новой жизни?

Ее глаза медленно открылись. Она не сразу вспомнила, где находится. Вдруг осознала, что лежит перед Чингу совершенно голая средь бела дня!

При виде такого проявления девичьей стыдливости, от которой залилось краской милое лицо, Чингу не смог удержаться от лукавой улыбки. Игриво привлекая ее к себе, он со смехом заметил:

— Хватит, Аманда, мы же не можем провести в постели весь остаток жизни, как бы тебе этого ни хотелось. Нам непременно нужно пойти искупаться, ведь в это время дня к пруду никто не ходит, и нам не будут мешать! — Нарочно делая вид, что не замечает густого румянца, все еще покрывавшего ее щеки, Чингу как ни в чем не бывало встал, быстро оделся и терпеливо подождал, пока Аманда натянет свое новое платье. Затем, подхватив кое-какие необходимые мелочи, взял ее за руку и повел из вигвама.

Аманда очень стеснялась их позднего пробуждения и напрашивавшихся при этом мыслей и оттого не смела поднять глаза на обитателей деревни, мимо которых Чингу вел ее с гордым видом к месту купания.