Сильно обмороженного, но всё ещё живого лётчика тотчас поместили в корабельный лазарет, где доктор Целиков принялся его обследовать. А погибшего пилота поместили до возвращения в базу в один из корабельных рефрижераторов. Обнаруженные документы свидетельствовали, что в живых остался штурман старший лейтенант Михаил Друган, тогда как погиб командир экипажа капитан Виктор Ямщиков.
      О том, что лётчики найдены, удалось послать РДО перед самым погружением лодки. В ответ же был получен приказ полным ходом идти на перехват неопознанной атомной лодки, предположительно большого водоизмещения, которая по данным разведки направляется подо льдами в район Кольского полуострова. А обстановка была тревожной. В полярных морях разворачивались крупные силы шестого американского флота. И вот теперь угроза родным берегам исходила уже из подо льдов. Впрочем, было ещё достаточно времени, чтобы занять изначальный район для патрулирования. Непрядов утвердил новый расчётный курс и пошёл в лазарет, чтобы проведать обмороженного лётчика.
      Егор нашёл его далеко не в лучшем состоянии. Старший лейтенант Друган пребывал в глубокой коме. Он лежал на койке в отдельном
      помещении лазарета, похожий на мумию египетского фараона. Всё тело его было сплошь забинтовано. Лишь по хриплому и прерывистому дыханию можно было понять, что лётчик ещё жив.
      - Ну, как он? - с волнением спросил Непрядов.
      - Да сами видите, в каком он ужасном состоянии, - тихо и озабоченно ответил Целиков. Знаком он дал понять, что лучше перебраться в соседнее помещение, чтобы не тревожить больного. Непрядов тотчас подчинился, на цыпочках последовав за доктором.
      - Жить будет? - прямо спросил его о главном, что тревожило теперь весь экипаж.
      - Я постараюсь, - уклончиво пообещал доктор. - Но придётся оперировать. Без этого никак нельзя.
      - Ясное дело, - согласился Непрядов, устало опускаясь на табурет. -Теперь надо постараться сберечь его, - и добавил, исподлобья глянув на Целикова. - Во что бы то ни стало, Александр Сергеевич.
      Доктор понимающе кивнул, хотя ясно было и то, что он всё же обыкновенный корабельный эскулапе, а не всесущий Господь Бог, который может сотворить чудо.
      Видя, что командир не торопится, Целиков предложил ему кофе. Егор не отказался. Они расположились здесь же за столиком в процедурной, где у доктора было оборудовано нечто вроде уютного гостевого уголка.
      - А сможете, Александр Сергеевич, оперировать в такой вот непростой подлёдной обстановке? - спросил Егор, отхлёбывая из чашки обжигающий кофе маленькими глоточками.
      - В этом особой проблемы нет, хотя определённая опасность всё же существует, - сказал Целиков, настраиваясь на философский лад. - Опыт на сей счёт у морской медицины имеется предостаточный, - и пояснил.
      - С тех пор, как некто Кудрин, корабельный доктор с фрегата "Александр Невский", первым в конце прошлого века сделал в море операцию под эфирным наркозом.
      - Вот видите, в конце века, - как бы укорил Егор Целикова сразу за всех его корабельных собратьев по профессии. - А великий Пирогов, если не ошибаюсь, делал подобные операции в полевых условиях гораздо раньше, в самый разгар Крымской войны.
      - Всё так, - согласился Целиков. - Но должен заметить, Егор Степанович, что над корабельными медиками той поры весьма долго довлело мнение известного военно-морского эскулапа Бахерахта, - Целиков поднял указующий перст, воздавая должное авторитету своего коллеги. - Так вот он утверждал, что "каждая болезнь гораздо опаснее на море бывает, нежели на берегу". Поэтому корабельные медики старались тогда особенно не рисковать. Больных мореходов, от греха подальше, просто свозили на берег при первой же возможности и уже там их оперировали.
      - Тоже мне, гиппократы нептуновы, - подколол доктора Егор. - А потом что же, расхрабрились?
      - Да жизнь заставила смелее быть, - Целиков утверждающе ткнул пальцем в стол. - Корабельные медики уже в море стали бороться за жизнь каждого моряка, оказавшегося в беде. Кстати, в Великую Отечественную войну почти девяносто шесть процентов больных и раненых моряков корабельного состава было возвращено в строй.
      - Выходит, этот самый ваш Бахерахт был обыкновенным перестраховщиком?
      - А вот и нет, - упрямствовал доктор. - В чём-то сей корабельный эскулап был всё-таки прав, поскольку всякая болезнь на море
      действительно опасна. Она во сто раз усиливается изнурительной качкой, да и всем ненормальным укладом нашей жизни, перестройкой её ритма. На состоянии организма в море вообще сказывается масса всякой всячины.
      - Ладно, убедили, - примирительно согласился Непрядов. - Надеюсь, что вашего опыта, Александр Сергеевич, в данном случае будет достаточно.
      - Я постараюсь, Егор Степанович, - снова пообещал доктор.
      Командиру ничего не оставалось, как поверить на слово. И потом, ведь не было ещё случая, чтобы доктор хотя бы раз в чём-то подвёл свой экипаж. А что касается его осторожности, - такой уж он, верно, обстоятельный и разумный человек, не привыкший бросать слов на ветер.
      По корабелке Непрядову доложили, что для него приготовлена корабельная сауна. После изнурительного вояжа на "пятачок подлянки" надо было хорошенько отогреться и попариться. Непрядов через приоткрытую дверь глянул ещё раз на Другана и отправился в бытовой отсек.
      А сауна была сработана на подводном корабле по всем правилам настоящей финской бани. Правда, округлые каменюги были горкой навалены в жаровне скорее для красоты, чем для пользы дела. Но зато свежий пар можно было по собственному усмотрению доводить до любой температуры, которой душа желала. Имелся даже небольшой бассейн, который заполнялся донельзя холодной и просоленной забортной водой.
      Егор долго сидел на самой верхней полке, привалившись спиной к обшивке из ольховых, гладко выструганных досок, совсем
      разнежившись и разомлев. Ему было хорошо и спокойно. Он всё же испытывал удовлетворение от того, что спас чью-то человеческую жизнь. И ещё оттого, что сам не заблудился и не сгинул вместе с двумя моряками на том самом распроклятом "пятачке подлянки". Вспомнилось, а ведь был момент, когда он уже начал сомневаться в том, что разыщет пропавший экипаж. Но всё обошлось. Подумалось, а будь иначе, он бы себе этого никогда не простил, до конца дней своих считал бы себя виноватым. Выходило, что опять ему повезло. И вот так бы всегда...
      Тряхнув головой, Егор согнал с себя полусонную одурь и, выскочив из парилки, рухнул в ледяную воду. Тело разом ожгло, дыхание перехватило. Егор пробкой выскочил наверх, радостно дрожа всем своим существом, и вновь устремился в жар парилки.
      Только снова поблаженствовать не пришлось. Появившийся в сауне посыльный доложил, что командира ждут в центральном.
      Не без досады Непрядов спустился с полки, ополоснулся тёплой водой и начал поспешно обтираться сухой простынёй. "Неужели Хуторнов уже обнаружил ту самую "вражью" лодку?" - подумал Егор с ощущением появившегося дискомфорта и тревоги.
      На самом же деле оказалось нечто похуже. Теренин сказал, что вышел из строя один из насосов энергетической установки, поскольку отчего-то забарахлил кингстон системы охлаждения. А это значило, что лодка уже не могла двигаться полным ходом. Скорость её резко упала.
      - Что делать будем, Юрий Петрович? - недовольно спросил Непрядов, глядя на озабоченного механика.
      - Выход один, - убеждённо отвечал Теренин. - Для доступа в отсек придётся расхолаживать реактор. Иначе к этому кингстону никак не
      подступиться.
      - То есть, стопорить ход? - почти ужаснулся Егор.
      - Выходит, что так, - механик развёл руками. - А иначе просто живьём зажариться можно.
      Непрядов едва не выругался. Получалось, что лодка могла безнадёжно опоздать с прибытием в намеченный квадрат боевого патрулирования. А этого командир никак не мог допустить, поскольку в противном случае "неопознанная" лодка безо всяких помех, свободно выходила к берегам Кольского полуострова. Задача осложнялась ещё и тем, что ремонтироваться предстояло в подводном положении, так как поблизости не было даже самой маломальской полыньи или трещины.
      - Значит, так, - распорядился командир. - Полного расхолаживания реактора ждать не будем. Времени на такую роскошь у нас просто нет. Как только температура упадёт до более-менее терпимой, будем приступать к работе. В отсек пойдут одни добровольцы.
      - В таком случае работать придётся в несколько смен, - соглашаясь, выдвинул условие Теренин. - Меняться будем как можно чаще, чтобы избежать теплового удара. В первой смене пойду сам.
      - Добро, - кивнул Непрядов. - Туда же и меня включайте.
      В первой смене, из солидарности с командиром, напросились пойти также Чуриков с неразлучным Ганзей. Теренин не возражал, поскольку оба моряка были как раз хорошими ремонтниками.
      Ждать пришлось несколько часов. Лодка тем временем выполнила манёвр приледнения. Подвсплыв, она осторожно упёрлась рубкой в лёд, придав себе, таким образом, более устойчивое положение и снизив давление забортной воды на корпус до минимума.
      Впрочем, и это вынужденное бездействие пришлось кстати. У
      обмороженного штурмана Другана началась гангрена обеих ног, и поэтому Целиков решился на срочную операцию, чтобы спасти лётчику жизнь. А для этого, естественно, лодка должна была пребывать в спокойном состоянии, исключающем всякие толчки и тряску.
      Непрядов места себе не находил, мучительно поглядывая на бортовой хронометр, который с издевательским бесстрастием отщёлкивал впустую тратившиеся минуты и секунды. Команда, тем временем, успела пообедать. Но Егор даже не подумал о еде. Выпил только пару чашек крепкого кофе, который ему сварил вестовой Шастун. Правда, кое-какой запас времени всё же имелся. Теперь всё зависело от того, как скоро они приступят к работе и устранят поломку в клапане кингстона.
      Командир сидел, откинувшись на спинку кресла, и делал вид, что беззаботно дремлет. В центральном была тишина, прерываемая редкими докладами с боевых постов. Порой где-то вверху слышался лёгкий скрежет и шипение. Это означало, что течение пыталось развернуть лодку, и она верхом рубки тёрлась о лёд.
      - Вахтенный офицер, - попросил Егор, не открывая глаз. - Доложите обстановку.
      - Лодка в дрейфе, - поведал вахтенный, что командиру, впрочем, и самому было известно. - Глубина под килем полторы тысячи метров, температура забортной воды - минус два градуса. Радиационный фон в норме.
      "Это хорошо, что в норме, - подумал Егор. - Значит, рентгена не нахватаем".
      - Пожалуй, можно начинать, Егор Степанович, - почему-то интимно склонясь к уху Егора, сказал Теренин и, на всякий случай, подстраховался. - Только лучше бы ещё с полчасика подождать, для
      верности.
      - Никаких "только"! - Непрядов резко вскочил с кресла. - Приступаем немедленно.
      Командир, как и все ремонтники, облачился в светло-серый теплозащитный костюм и встал крайним в общий строй. Теренин же сделал вид, что не замечает этой командирской причуды - представляться со всеми равным. Поскольку лодку Непрядов знал не хуже самого механика и вполне мог бы проинструктировать на этот счёт кого угодно. Однако порядок на лодке - прежде всего. И поэтому Теренин жёстким и требовательным голосом напомнил каждому стоявшему в строю о его личных обязанностях по демонтажу кингстона. Работать предстояло в тесном трюме, при адской жаре и при повышенном давлении. Требовалось "наддуть" отсек сжатым воздухом, чтобы внутрь прочного корпуса не поступала бы забортная вода. Ведь при полной разборке кингстона в корпусе практически образовывалась обыкновенная круглая дыра диаметром в три десятка сантиметров.
      Стоя в шеренге и внимая строгим напутствиям механика, Егор всё же не мог не заметить, какие откровенно презрительные взгляды бросали Чуриков и Ганзя в сторону Шастуна. Вестовой, похоже, совсем не рвался в числе первых пойти в реакторный отсек. Впрочем, этого от него и не требовалось. Однако Непрядов припомнил, что так же скромно держался вестовой в тот момент, когда кому-то надо было отправиться на поиски лётчиков. Шастун всё время норовил находиться как бы в тени, ни на что не напрашиваясь, хотя и не отказываясь ни от какой работы, какую ему поручали. Подумалось, такая уж осторожная натура у парня, такую почти невозможно переделать...
      Ремонтная группа гуськом, друг за другом, отправилась в кормовые
      помещения лодки. Сняв пломбу, Теренин разгерметизировал энергетический отсек. Ремонтники начали входить в стерильно чистую, сиявшую белизной зону. Под ногами ребристые паёлы. По бортам никелированные кожуха и трубопроводы с раздражающе "ядовитой" ярко-красной маркировкой.
      Перед тем, как спуститься в трюм, Теренин снова наглухо задраил входную дверь с вмонтированным в неё окошком из кварцевого стекла и махнул рукой, чтобы поднимали давление. Прильнувшая с обратной стороны к окошку голова инженера-ядерщика Стеблева понимающе кивнула.
      Тотчас со свистом и шипением в отсеке шибануло сжатым воздухом. Уши стало закладывать.
      Первым в трюм полез механик, громко сопя под маской носом и бряцая сумкой с гаечными ключами. За ним по ступенькам отвесного трапа начал спускаться и Непрядов. "А температурка-то здесь и впрямь как в преисподней - похлеще будет, чем в корабельной сауне, - думал Егор, поспевая за Терениным, проворно двигавшемся в узких щелях между механизмами и трубопроводами. - Если бы не кислородные аппараты, то дышать, верно, было бы нечем". Думалось ещё и о том, что Целиков, вполне вероятно, уже приступил к операции и ему, конечно же, приходилось нелегко, а всего хуже - самому штурману, жизнь которого, по словам доктора, висела на волоске.
      "А ты возьми, да выживи, старлей!" - не то попросил, не то подзадорил Егор, будто находившийся в глубокой коме лётчик мог его слышать.
      Наконец, добрались до неисправного кингстона. Включили фонари, чтобы разогнать по углам трюмный мрак и осветить привод кингстона со всех сторон, как больного в операционной палате.
      Разложили инструмент, разобрали ключи. Вот со скрипом поддалась первая гайка, пошла вкруговую туго и нехотя, как бы назло испытывая терпение людей. Непрядов толкал рукоятку огромного гаечного ключа, помогая механику. Оба натужно кряхтели, стараясь побыстрее освободить первый фланец. Всего минут через десять адской работы жара показалась такой невыносимой, что впору было потерять сознание. Не спасал даже защитный термостойкий комбинезон. Почувствовав этот губительный предел, механик подал рукой энергичный знак и начал всех ремонтников поочередно подталкивать к выходу. Им на смену уже готовилась другая группа добровольно желавших изжариться в этом пекле. Возглавлял её Кузьма Обрезков.
      Выйти из энергетического отсека было так же не просто, как и зайти в него. Чтобы не снимать здесь при пересменке давление, соседний отсек пришлось так же держать под напором сжатого воздуха, превратив таким образом всё отсечное пространство в своего рода шлюзовую камеру для пропуска людей. Сжатый воздух туда, по мере необходимости, нагнетался или стравливался. Поэтому пришлось там ещё какое-то время попотеть, прежде чем Егор вместе с другими ремонтниками выбрался на обычный, регенерируемый отсечный воздух. Казалось, все надышаться им не могли - таким прохладным и свежим казался он после жаркой кислородной дыхалки в реакторном отсеке.
      Отдыхали в спортзале, развалившись на матах. Механик решил, что все они снова полезут в трюм, как только кингстон будет полностью демонтирован. Тогда уже потребуется его личный квалифицированный осмотр и устранение самого повреждения.
      - Как там дела в операционной? - спросил Непрядов Колбенева
      первым делом, не успев ещё как следует отдышаться и напиться воды.
      - Хреново, - сказал Вадим, который здесь готовил для ремонтников снаряжение. - Целиков считает, что этому старлею придётся ампутировать ступни обеих ног, - и с уверенностью обнадежил. - Правда, обмороженные руки док всё же обещал спасти.
      На полном, обрамлённом рыжеватой бородой лице Вадима отражалось такое неподдельное сострадание, будто он сам вместо того лётчика испытывал нестерпимую боль. Мучился Колбенев ещё и по другой причине. Набравшись решимости, он осторожно, совсем не навязчиво предложил:
      - Я бы тоже пошёл вместе с вами... Добро? А то как-то совсем не хорошо получается: вы всё время рискуете, а я вот отсиживаюсь за вашими спинами.
      - Тебя ещё не хватало, - недовольно пробурчал Егор. - Да и что ты там будешь делать? Изображать фигуру "мыслителя" на табурете?
      - Мог бы там на подхвате, - со слабой надеждой на успех всё же настаивал Колбенев. - Скажем, ключи подать или ещё чего.
      - Вот именно, "ещё чего", - передразнил Егор. - Например, кандейку, чтобы пописать. Ты со своими могутными телесами в первой же шхере застрянешь, а потом тебя оттуда и лебёдкой не вытянешь, - и строго напомнил. - А ведь сто раз умолял, чтобы за своим весом следил. Помнишь, какой ты стройный былинкой был, когда мы месяц в море голодали?
      Но Колбенев на это лишь со вздохом махнул рукой.
      - Это от природы у меня такие габариты, - пожаловался он. - Я ведь и бегал по утрам, и прыгал по вечерам. Диету терпел как святой отшельник в пустыне. Да только всё это зря. Потому и выходит как у
      того китайца в анекдоте: всё равно "осень кусать хосисса..."
      - Тогда и не ной, отче ты наш из пустыни. К бессмертному подвигу в трюме ты не готов.
      - Ладно, геройствуйте там с Кузьмичом без меня, - сдался Вадим. - Я помогу вам горячие раны зализывать.
      От незлобивой пикировки с дружком Непрядову немного даже полегчало на душе. Подумалось, а ведь есть всё же у Вадимыча дар Божий как-то незаметно успокаивать, отвлекать от тяжелых мыслей...
      Теренин дал команду и первая ремонтная смена опять полезла в трюм. А неисправность, как выяснилось, была самой пустячной: на приводе кингстона пробило фторопластовый манжет и поэтому заело клапан. Разведя руки в стороны, Теренин выразил удивление: "Надо же, столько хлопот из-за какой-то мелочи..." И работа после этого выразительного жеста пошла быстрее. Жара не казалась уже столь несносной, дышалось легче. Верно, температура в отсеке спала, приблизившись к нормальной. Будто на одном дыхании собрали и отладили весь механизм привода. На этот раз не потребовалось даже пересменки.
      Сняв защитный комбинезон, Егор вернулся в центральный.
      "Ну, родимые, теперь выносите...", - подумалось ему о лошадиных силах корабельных турбин, как только гребной винт снова пришёл в движение. Вскоре командир совсем успокоился. Сидя в кресле настолько размяк, что опять потянуло в сон.
      Впервые за последние трое суток Непрядов позволил себе нормальный отдых. Он уже предвкушал, как спустится в свою каюту, примет душ, попьёт чайку и, непременно раздевшись, завалится на койку. Немного помечтав в сладкой полудрёме, Егор нашёл-таки в себе силы подняться с кресла. Он спустился на нижнюю палубу, пришёл
      к себе, но больше ничего уже из намеченного сделать не смог. Рухнув на койку, заснул почти мгновенно, мертвецки, с сознанием хорошо и полностью сотворённой работы.
      Командира долго не будили, вполне понимая, как он измотался и обессилел. К тому же, совсем не было причин понапрасну тревожить его. Лодка продолжала идти намеченным курсом, развив крейсерскую скорость. И пока ничто не предвещало какой-то неожиданности. Гидролокаторы на много миль вокруг ощупывали ультразвуком глубину и пространство, не находя ничего подозрительного. Порой лишь небольшие косяки трески, да селёдки давали о себе знать. Могло показаться, что сам океан решил подводным мореходам дать небольшую передышку: в награду за испытания минувшие и в предвидении страданий грядущих.
      Егор вполне выспался и хорошо отдохнул. Появившись в центральном, снова сел в своё кресло. При этом не без удовлетворения заметил, что вахта на боевых постах неслась так же надёжно, словно он никуда не отлучался и лично наблюдал за действиями своего экипажа. Работал чётко отлаженный механизм взаимодействия многих людей, который сам он так долго и упорно создавал и на который мог теперь вполне положиться. Обрезков и Колбенев поочерёдно командовали так, будто это был сам Непрядов. Даже с какой-то ревностью подумалось, а ведь исчезни он с лодки совсем, то никто этого, верно, и не заметил бы. Точно так же заступала бы и сменялась вахта. Те же самые подавались бы команды. И лодка всё так же покорно слушалась бы руля, с любой заданной скоростью перемещаясь в океанской бездне.
      Но не этого ли сам он хотел, не того ли добивался, по многу часов изматывая людей бесконечными учениями и тренировками, чтобы
      обрести это самое нераздельное единение человека с подводным кораблём? Там, вблизи реактора, в чудовищно мертвящем его дыхании, Непрядов особенно почувствовал эту крепкую спайку до конца преданных ему людей. Он жил своим экипажем, и сам был его полезной частицей. Хотелось верить, что примерно так же думали и все остальные члены экипажа. Но только вот не принято было об этом говорить вслух из опасения показаться сентиментальным, а то и не искренним. Поскольку истинные моряцкие чувства глубоко запрятаны в душе. О них разве что в песнях вспоминают. Да только вот под водой времени никогда нет, чтобы от души спеть...
      В отсеках шла привычная работа, не требовавшая пока повышенной напряжённости. Сменившись с вахты, люди отдыхали в каютах, а желающие могли позаниматься на снарядах в спортзале, или же просто помечтать и погрустить о чём-нибудь в отсеке "живой природы". А вечером в кают-компании задушевные беседы за чашкой чая и, как водится, непременный флотский трёп - вперемешку с анекдотами. И здесь уж торпедист Вася Дымарёв бывал просто незаменим со своими одесскими подначками и нескончаемой небывальщиной из жизни его тётки Васёны, которая по простоте душевной вечно попадала в какие-то переплёты.
      На высоте бывал и Андрей Скиба, когда неизбывная любовь к поэзии прямо-таки озаряла его. Он с таким вдохновением принимался по памяти читать Пушкина, что все находившиеся рядом могли часами его слушать. В походе это были те самые маленькие радости, без которых под водой просто не прожить. Глубина бывает зла и коварна, а оказавшийся в ней человек - терпелив и добр. В этом равновесии всегда содержится залог того, что количество погружений лодки будет
      равняться числу её всплытий, и что она, в конечном счёте, невредимой вернётся в базу.
      Экипаж, тем не менее, ждали новые испытания. Лодка была уже на подходе к заданному квадрату, когда на пути у неё оказалась целая гряда огромных ледяных островов. Поэтому пришлось долго маневрировать и уклоняться от нежелательной встречи с ледяными монолитами. В результате лодка всё время как бы отклонялась в сторону от той расчётной точки, где ей давно бы уже надлежало быть. По всем предположениям именно там могла появиться искомая "цель".
      Но случилось как раз то, чего Непрядов более всего опасался. На экране локатора, прямо по курсу лодки, начали появляться характерные всплески, означавшие двигавшуюся "цель". Уникальные уши Пети Хуторнова безошибочно уловили слегка чавкающие звуки, принадлежавшие винтам крупнотоннажной субмарины. Несомненно это была та самая "Огайо", её-то и предстояло перехватить.
      Непрядов подошел к планшету, на котором Скиба обозначил положение "цели". Оценив обстановку, Егор понял, что эта самая "цель" безнадёжно ускользала от него. Даже превосходства в скорости хватило бы лишь на то, чтобы преследовать "Огайо" на большой дистанции, но никак не выйти ей наперерез. Таким образом, к родным берегам можно было бы с позором приволочиться на хвосте у чужой субмарины. А это уже лично для командира такое бесчестье, после которого ему не то что лодку, но и баржу с дерьмом нельзя доверять. Разумеется, этого никак нельзя было допустить.
      - Юрий Иванович, - обратился Непрядов к механику. - Если твой атомный котёл шуровать на всю катушку, то как думаешь, догоним?
      - Догнать-то догоним, товарищ командир, - пообещал Теренин. - Да
      вот только перегонять потом не стоит.
      - А что, дед, боишься американцам голую задницу показать? - сразу нашёлся словоохотливый Кузьма.
      - Вот именно, - без тени обиды отвечал Теренин. - А где гарантия, что при такой бешеной скорости у нас опять в трюме чего-нибудь не
      полетит? Ведь лодка у нас пока, можно сказать, экспериментальная и некоторые узлы не отработаны по параметрам надёжности.
      - Но другого выхода нет, - напирал Кузьма, взглядом прося у Егора поддержки.
      В это время Скиба доложил, что "Огайо" изменила курс, резко беря вправо, в обход большого ледяного острова, который оказался на их
      пути. Непрядов снова озадачился. Но штурман подсказал, что перед
      ними был тот самый остров, который они уже преодолевали, только в обратном направлении. Скиба ткнул карандашом в планшет, в то самое место, где его рукой был прочерчен своеобразный канал подо льдами.
      Глаза командира и штурмана понимающе встретились. Конечно же, это
      был выход из положения, о чём они одновременно подумали. Расчёты показывали, что американская лодка, описывая на курсе вынужденную глиссаду по краю гигантского острова, неизбежно потеряет уйму
      времени. Можно было не сомневаться, что об узком проходе под
      островом на "Огайо" ничего не знали. Но если это и было им ведомо, то
      янки, вполне очевидно, предпочитали осторожничать. Однако для
      Непрядовской лодки появилась возможность снова воспользоваться
      подледным коридором, наверстав, тем самым, упущенное время, и
      встретиться с "Огайо" уже по другую сторону острова на контркурсах,
      имея возможность упреждающего манёвра.
      - Штурман, рассчитайте курс на проход под островом, -
      распорядился Непрядов уже успокоенным, ровным голосом, будто дело касалось сущих пустяков. - Прикиньте, сколько времени будет в нашем распоряжении.
      - Есть, - коротко отрезал Скиба и зашевелил на планшете прокладочным инструментом.
      Но Егор и без штурманских расчётов знал, что времени на перехват должно хватить, если им повезёт и на этот раз.
      Вблизи острова "Огайо" резко сбавила ход и пошла почти крадучись, явно не желая в неведомых водах рисковать или "засвечиваться" на экранах чужих гидролокаторов. А Непрядовская лодка тем временем полным ходом неслась прямо на ледяной монолит острова, будто собиралась таранить его бульбой своего форштевня. Если командир "Огайо" отслеживал этот манёвр, то уж наверняка посчитал "этих русских" сумасшедшими. Тому и в голову вряд ли могло прийти, что в данном случае Непрядов тоже "не лыком шит", а если и рискует, то прежде семь раз отмеряет, прежде чем отрежет...
      - И всё-таки, они могли вполне нас не обнаружить, - предположил Колбенев, заглядывая через Егорово плечо на экран командирского пульта. - Слишком уж как-то спокойно себя ведут эти нахальные янки. А иначе заметались бы, запсиховали.
      - Ты так думаешь? - спросил Егор, не поворачивая головы.
      - Но посуди сам: ведь мы постоянно держимся на фоне сплошного льда. Они же всё время остаются в стороне и потому видны нам как на ладошке.
      - Положим, что так и есть, - согласился командир.
      - Входим в подводный канал, - доложил вахтенный офицер. - Глубина погружения - сто пятьдесят, скорость - четыре.
      - Докладывать дистанцию через каждые десять метров!
      - Дистанция девяносто,.. восемьдесят,.. семьдесят,.. - тотчас стал отсчитывать вахтенный.
      Атомарина ползла самым малым ходом, который только позволяли обороты винта. На этот раз Непрядов решил, помимо эхоледомеров и гидролокаторов, использовать ещё и подводную телекамеру. Однако пользы от неё оказалось пока совсем немного. Даже в свете мощного прожектора удавалось "проглядывать" толщу воды не более, чем метров на пятнадцать. Порой на экране возникали рваные ошмётки блуждавших водорослей, какие-то заблудшие мелкие рыбёшки. А ведь ледяные монолиты были здесь где-то совсем рядом. Они простирались по бортам лодки, и над её рубкой. К тому же морское дно, судя по кривой эхолота, всё время неумолимо приближалось к днищу лодки, а впереди, прямо по курсу, было самое гиблое место - горловина ледяного канала. Больше всего Егор боялся, как бы здесь не произошла подвижка льдов, которая могла перекрыть эту единственную лазейку под островом. Тогда уже возникала бы проблема, как выбраться их этой западни. И уж время наверняка было бы упущено на радость "супостату".
      И надо же было такому случиться! Перед выносной телекамерой вдруг промелькнула какая-то огромная тень. Поначалу Егор даже не уразумел, что бы это могло быть.
      "Уж не обломок ли какой-нибудь отколовшейся ледяхи?.." - мелькнуло предположение.
      - Акула, мать её!.. - первым догадался Кузьма. - Вот стерва, нашла место, где шмыгать!
      Стало видно, как огромное чудище, метров эдак около двадцати, ткнулось мордой в рубку раз, потом другой, в надежде поживиться.
      Однако не посчитав её съедобной, акула презрительно вильнула хвостом, как бы говоря, "не больно-то я и хотела" и пошла себе вперёд, легко обгоняя еле двигавшуюся лодку.
      - Ох, сколько рыбьего мяса зазря пропадает, - сокрушался Кузьма. - Вот бы поймать её, голубу, - и вдруг мечтательно вопросил дружков. - А помните, как мы тогда лихо поймали голубую акулу, а потом сожрали её с отварной картошечкой? Ну, тогда ещё, когда после первого курса в Атлантику на "Седове" ходили?
      - Во, вспомнил тоже! - откликнулся Вадим. - Раз уж на то пошло, то поймали её как раз не мы, а мичман Мищенко. Что же касаемо было "сожрать" ту самую рыбку, то уж вы, Кузьма Петрович, и вправду были тут не из последних - одни лишь обглоданные косточки за борт летели.
      - А-а,.. - Кузьма лишь досадливо отмахнулся, глядя, как полярное чудище, удаляясь, медленно растворялось в толще воды.
      Но вскоре уже всем стало не до акулы, уплывавшей куда-то по своим рыбьим делам. Мрачновато матовые, с густым синим отливом монолиты с обеих сторон почти вплотную приблизились к лодке. Ребристые, с острыми сколами, они неотвратимо наваливались по бортам, угрожая вот-вот накрепко зажать лодку в своих ледяных тисках, чтобы уже никогда не выпустить.
      Ультразвуковые посылки гидролокатора тоже не радовали. Прямо по курсу обозначилась сплошная стена. Тоннель кончался полным тупиком.
      - Ну, вот, - обречённо изрёк Обрезков.- Кажется, приехали: теперь надо раком пятиться назад, пока форштевнем не долбанулись.