Позывные дальних глубин

      Они подошли к маленькому участочку, обозначенному живой изгородью из подстриженного кустарника. Посреди площадки возвышался поросший травой холмик с железным крестом. На табличке аккуратно было выведено: "Леночка Непрядова". И две даты с разрывом
      в три с небольшим года...
      - Вот видите, - с укоризной сказала Нонна Александровна, - Лерочка так великодушна, что даже фамилию оставила ей вашу, а не свою. Вроде как завещает вам теперь хранить самое дорогое, что у неё было.
      Непрядов стоял в полной растерянности. Руками он всё время теребил плюшевого медвежонка, не зная, куда его приткнуть. Потом всё же догадался посадить мишку на могильный холмик, прислонив спинкой к кресту.
      - Здравствуй, доченька, - сказал тихо, каким-то потерянным и незнакомым даже самому себе голосом. - Вот я и пришёл. Папка твой, значит.
      Ответа не было. Тишина. Только птицы щебетали в гуще кладбищенских деревьев. Рядом, у колонки, не переставая журчала вода - верно, кран плохо закрывался. Взглядом Непрядов попросил, чтобы его оставили одного. Нонна Александровна понимающе кивнула и, торопливо покрестившись, направилась к выходу.
      До позднего вечера, пока не стемнело, сидел Непрядов на лавке у могилы своей дочери. А душа разрывалась. Не в силах сдержаться, Егор судорожно глотал слёзы. Несчастье было сильнее его. Даже по Кате и по деду он так не убивался, как об этом маленьком человечке, которого совсем не знал. Думалось, что всё теперь в жизни для него потеряно. Может, и поутихнет терзавшая его боль, но рана в душе всё равно будет кровоточить и саднить, тревожимая совестью. Он разговаривал с дочкой как с живой, совсем не обращая внимания на редких прохожих, которые с недоумением поглядывали на него. Надо полагать, со стороны всё же странным казалось, что такой видный, представительный моряк вёл себя подобно убогому, жалобно причитающему старцу. Но для самого Непрядова это не имело никакого значения. Он продолжал говорить с воображаемой дочкой, торопясь высказаться и в этом находил для себя хоть какое-то облегчение.
      Егор приходил на могилу и на другой день, и на третий, пока отпуск ещё продолжался. Каждый раз он приносил с собой какую-нибудь игрушку, стараясь тем самым как бы смягчить свою вину. Потом все имевшиеся у него наличные деньги потратил на установку кованой ограды. И больше уже ничего не мог дать своему ребёнку.
      9
      Возвратившись в дивизию, Непрядов сделал всё возможное, чтобы ничем не выдать своего горя. Он чётко доложил адмиралу Бахареву о своём прибытии и выразил готовность немедленно приступить к исполнению своих командирских обязанностей.
      Однако от зорких глаз "двух Данил" не ускользнуло, что Егора после отпуска словно бы подменили. Глаза затуманились какой-то не проходящей грустью, жёстче обозначились скулы и морщинки глубже пролегли на лбу. Казалось, из похода он вернулся менее уставшим. А впрочем, рассудил комдив, нелегко всё же Егору Степановичу в морях пришлось, но мужик он крепкий, оклемается и на этот раз. А самому Егору ничего не оставалось, как крепиться изо всех сил. Ещё какое-то время потребуется, прежде чем он окончательно придёт в себя и станет прежним, несгибаемым рыцарем подводной глубины, каким все его привыкли видеть.
      Только Вадим Колбенев догадался, что с Непрядовым творится что-то неладное. И Егору пришлось-таки рассказать дружкам, что с ним произошло. Как водится, они посидели ночку втроём, опорожнили пару бутылок водки, вместе попечалились. А Егору и впрямь стало немного
      легче, будто дружки часть его неподъёмного горя взвалили на свои крепкие плечи.
      Но для личных переживаний времени вскоре совсем не осталось. Поступило распоряжение снова готовить атомоход к "бою-походу", и началась привычная береговая круговерть, когда утробу лодки надо было загодя наполнять всем тем, без чего в море не обойтись.
      Свиделся, наконец-то, Егор со своим "непутёвым" Стёпкой. Не так уж много усилий нужно было приложить, чтобы опального курсанта из соседнего гарнизона перевести в их дивизию. Теперь Непрядов -младший стал дослуживать срочную в здешних торпедных мастерских. Виделись они по мере того, как сыну давали увольнительную в город. А случалось это не чаще одного раза в неделю. Однако Стёпке вскоре повезло: за примерную службу вскоре ему вернули его прежнее мичманское звание, в котором он проходил предвыпускную корабельную стажировку и которого лишился после подачи рапорта об отчислении из училища.
      Ещё недавно Егор горел желанием круто поговорить с сыном по поводу его отступничества, если даже не предательства, по отношению к флоту. Но потом рассудил, что у Степана своя голова на плечах, к тому же далеко не глупая, раз он по результатам учёбы тянул на золотую медаль. "Да вот незадача: флотской форме предпочёл поповскую рясу", сокрушался отец. Но Степан уже твёрдо решил, что после службы непременно будет поступать в духовную академию. На этот счёт даже благословением и ручательством отца Иллариона, духовника своего, обзапасся. Знал Егор, что хоть и немощен был монах, доживавший остаток дней своих в Загорском монастыре, но всё же нашёл в себе силы приехать однажды на Севера, чтобы поддержать, укрепить духом своего крестника в трудную для него минуту. К тому же, как выяснилось, перед смертью дед просил отца Иллариона не оставлять Степана без духовного окормления, поскольку тот имел твёрдые намерения продолжать святое дело предков своих, служа Богу и вере православной.
      Поняв друг друга, отец и сын, вновь помирились. Да и как мог Егор долго сердиться на сына, если роднее и ближе его уже никого не было. И не так уж важно, что поступком своим бросал тень на отцовскую партийную репутацию. Это Егор как-нибудь переживёт. Куда хуже, если бы Степан принял офицерское звание, а потом тяготился бы им всю жизнь, не находя своего места в подплаве. В конце-то концов, весь их Непрядовский род всегда по совести и личному убеждению служил Отечеству. Получалось, что сын всё же не изменил этой их семейной заповеди. Он просто выбрал свою дорогу, решив с неё не сворачивать.
      А ведь были попытки наставить его "на путь истинный". В политотделе Непрядову давали понять, что не мешало бы ему по-отцовски повлиять на сына, чтобы тот покаялся в содеянном: глядишь, и офицерские погоны получил бы со временем. Только Егор уклонялся от каких бы то ни было обещаний на этот счёт, не желая портить отношения с сыном. Стёпка это сознавал и потому был особенно благодарен отцу за его терпеливое великодушие.
      Став мичманом, Стёпка окончательно перебрался жить в отцовскую квартиру. Начальство это ему позволило, а Егор ничего более лучшего и желать не мог. Теперь опять всё свободное время они проводили вместе. Занимались в основном тем, что разбирали дедовы записи по пчеловодству. Чтоб не пропали они, Егор вывез их в своём чемодане из Укромовки все, вплоть до последнего листочка.
      - Как говорится, ни злата, ни серебра дед нам не завещал, - рассуждал Егор. - Да это и не нужно, поскольку вот этим самым записям его цены
      нет, - и заверял в полной своей уверенности. - Мы ещё, Стёпка, эту самую дедову науку не только вместе осилим, но и дальше двинем её.
      - А почему бы нет? - соглашался сын. - Ты помнишь, он хотел добиться того, чтобы мёд стал бы дешевле сахара? И чтобы покупали его в магазинах, как соль или спички... Но это всё для людей. Значит, и Богу угодно. Поверь, пап, ничего так больше не желаю, как получить сан и вернуться в нашу Укромовку. А церковь заброшенную я там снова подниму, чего бы это мне ни стоило.
      - Верю, сынок, что так и будет, за плечами у тебя века,.. - соглашался отец. - Дай только срок. Вот я и сам, как только выйду в отставку, да вернусь домой,.. мы же горы с тобой своротим. Добьёмся всего того, что дед нам с тобой наказывал. Так ведь?
      - Мы постараемся, пап, - отвечал сын.
      А Егор думал, как он сейчас изумительно похож на свою мать - те же самые узнаваемые черты лица и особенно глаза - широко распахнутые, как у большой птицы...
      - Вот с моря этот раз вернёшься, - делился Стёпка своими соображениями, - и я, наверное, попрошу твоего благословения... Дослуживать мне всё равно ведь меньше года осталось.
      - Да неужто женишься?! - воскликнул удивлённо отец.
      - Думаю, что уже скоро.
      - И кто же она, уж не Светланка ли из соседнего подъезда? - предположил Егор, припомнив давнишнюю школьную подружку своего сына.
      - Конечно же, она, - с улыбкой отвечал сын. - Мы ведь, Непрядовы, все однолюбы, как дедушка говаривал.
      И не мог уже Егор вслух не посетовать.
      - А всё же лейтенантом гляделся бы краше попа. И Светлана твоя, смекаю, ничего не имела бы против.
      Степан на это ничего не ответил, только ещё упрямее сжал губы.
      Не имел возможности Непрядов поближе познакомиться со своей будущей невесткой. Запомнил её девчушкой-школьницей, которая иногда по-соседски приходила к сыну делать уроки. Но какой она стала теперь, мог представить лишь со слов Степана. Надо полагать, Светлану совсем не смущала перспектива сделаться попадьёй. В том был её добровольный выбор, искреннее влечение сердца. Непрядов и здесь во всём доверялся сыну, надеясь на его правильный выбор, о котором он никогда не будет жалеть.
      - Внука хочу, - напомнил Егор. - Вы уж с этим делом не откладывайте. А то мне, старику, на пенсии скучно будет.
      Степан смущённо и таинственно улыбнулся, не желая пока раньше времени касаться этой темы. Поскольку прежде он должен был ещё закончить службу и поступить в духовную академию. Что же касается отца, то ведь и его понять можно - он мечтал о продолжении своего рода.
      10
      День выхода в море подкрался как-то незаметно. Как ни старался Егор, так и не переделал всех намеченных дел. Впервые казалось, что он оставляет на берегу что-то очень важное. Тяготило, что он так и не смог побывать в дедовой церкви, чтобы взглядом попрощаться с Непрядом, далёким предком своим. Тревожился за Стёпку, судьба которого окончательно не определилась. Болел душой и за Лерочку, которая во многом по его - Егоровой вине оказалась на чужбине. Кто знал, суждено ли когда-нибудь им снова свидеться, чтобы попытаться понять и
      простить друг друга. Не хотелось даже в мыслях допустить, что Лерочка могла бы забыть его, выкинув из своего сердца. Слишком многое их в этой жизни связывало. И должна будет помнить хотя бы потому, что на всём земном шаре существует единственная точка, куда каждый из них, хотя бы порознь, станет непременно стремиться всю оставшуюся жизнь. Это могила их дочки. Верилось, что у заветной ограды они могли бы однажды снова повстречаться. С этой утешительной надеждой и собрался Егор выйти в море.
      На этот раз поход слишком долгим не предвиделся. Предстояло обычное плановое патрулирование в высоких широтах. Обстановка, в целом, на морском театре была спокойной и не имелось никаких причин беспокоиться по поводу её возможного осложнения.
      Как обычно, проводить Непрядовскую лодку на пирс прибыло всё штабное начальство. Пока не настало расчётное время отхода, офицеры курили, собравшись в кружок. А в сторонке скромно стоял Степан, дожидаясь, когда можно будет попрощаться с отцом. Егор кивнул ему, сейчас, мол, подойду, вот только отделаюсь от начальства.
      Непрядов чувствовал себя как под прицелом снайперской винтовки. Командир дивизии, как всегда, благожелателен к нему, начальник политотдела - дипломатично сдержан, особист - по привычке двусмысленно улыбчив. Часом раньше Горохов провёл с Егором очередную беседу, порядком подгадив ему перед выходом в море настроение. На этот раз кавторанга мёртвой хваткой готов был вцепиться в Колбенева, почему-то потребовав его в море не брать, а оставить на берегу, в распоряжении политотдела. Егор с этим не согласился и настоял на своём. Горохов же, в свою очередь, дал понять, что сделает необходимые выводы уже в отношении самого Непрядова. Егор на этот намёк не отреагировал, чем окончательно взбесил самолюбивого особиста. Разумеется, Горохов мог бы за поддержкой обратиться к адмиралу, однако предпочёл этого всё же не делать. Возможно, он сомневался, что Бахарев без достаточных оснований согласится со списанием Колбенева на берег. Несговорчивый командир был всё ещё особисту не по зубам. Горохов, естественно, тешил себя мыслью, что у него оставались в руках все козыри, чтобы однажды "подмочить" Непрядову репутацию. А ждать он умел.
      За несколько минут до отхода, стоя у трапа, отец с сыном напоследок обнялись. Крепко держа Степана за плечи, Егор полюбовался им: высок, статен, русоволос и мичманская форма ладно сидит на нём. "Ну, что б такому молодцу, спрашивается, на флоте не послужить?" - с сожалением снова и снова думал Егор. Пытался представить его в рясе и... никак не мог.
      А сын, видимо, сердцем почувствовал отцовские мысли и тихо сказал:
      - Не беспокойся, пап, со мной всё будет в полном порядке. Я тебе обещаю.
      Ничего на это не сказал Егор. Лишь ещё крепче стиснул сына в своих руках. Потом легонько оттолкнул его от себя, будто отпуская на все четыре стороны свободного плавания и шагнул на трап, ведущий на борт лодки.
      И в это самое время, непрерывно сигналя, на пирс влетел штабной "Уазик". Непрядов невольно задержался на трапе. Встрепенулись и провожавшие его офицеры, недоумевая, что бы это могло значить.
      Выскочивший из машины офицер тотчас протянул адмиралу бланк телеграммы, пояснив при этом:
      - Срочная, из Генштаба.
      Сам же как-то странно глянул на Непрядова, давая понять, что сообщение касается его лодки.
      "Опять какие-нибудь неприятности", - предположил Непрядов и на душе у него снова сделалось тоскливо и пусто. А здесь Горохов ещё сверлит глазами так, будто дырку проделать хочет или с потрохами сожрать...
      Кончив читать, Бахарев с самым серьёзным, официальным видом подозвал к себе Непрядова и громко, чтобы все слышали, произнёс:
      - Поздравляю вас, товарищ командир, с присвоением воинского звания контр-адмирал.
      При этих словах Непрядов не столько обрадовался, сколько удивился, поскольку не верил, что такое вообще когда-либо возможно. Офицеры возбуждённо загалдели, принялись наперебой поздравлять его, пожимая руку. Он же в ответ сдержанно кивал и грустно улыбался, не чувствуя в себе особого торжества. Ощущение было таким, будто всё происходящее его не касалось.
      Могло показаться, что не хотел верить собственным ушам и кавторанга Горохов. Никогда ещё Непрядову не приходилось видеть человека, на лице которого отражалось бы столько разочарования и досады. Впрочем, лично для Непрядова это не имело уже никакого значения.
      Окончательно поверил Егор в своё новое звание лишь после того, как его снова обнял сын, в толпе еле протиснувшийся к отцу. Едва ли кто из всех присутствующих радовался за Егора так искренне и чистосердечно.
      - Эх, знать бы чуть раньше, - посетовал Бахарев. - Я бы вам свои погоны подарил. У меня как раз парочка новеньких контр-адмиральских
      дома завалялась. Всё же приятнее было бы с ними в моря идти. Да вот беда: уже поздно за ними кого-то посылать.
      - Это не так уж важно, - успокоил комдива Непрядов. - Я не гордый, потерплю как-нибудь до возвращения с моря.
      - Строго между нами, - доверительно шепнул Бахарев Егору, - Ваше адмиральское звание каким-то образом опередило назначение вас на мою должность. Получение приказа ожидается со дня на день, из Москвы мне уже на этот счёт звонили. - А вас куда? - учтиво полюбопытствовал Непрядов.
      - В Москву, в переулок Козловского, - поскромничал "два Данилы", имея ввиду Главный штаб флота, - на должность начальника одного из отделов, - и предупредил. - Надо полагать, командиром вы идёте в море последний раз.
      - Что ж, там видно будет, - неопределённо отвечал Егор.
      На том и расстались. Время вышло, и с борта убрали трап.
      Уже на мостике Кузьма по-свойски шлёпнул Непрядова по спине и посулил:
      - Не расстраивайся, Егорыч. Мы тебе прямо к ватным штанам пришьём красные генеральские лампасы. Во, какие галифе будут! - и показал большой палец.
      - Сам ты солдафон, - незлобно огрызнулся Непрядов и дал команду сниматься со швартовых.
      Взбугрилась маслянистая вода у кормы лодки. Громада подводного корабля медленно, задним ходом отвалила от пирса. Провожаемая криком чаек, субмарина величаво пошла к выходу из гавани, нацеливаясь на океан. Оставшиеся на берегу люди какое-то время махали вслед уходившему кораблю руками. Потом, не дожидаясь когда он скроется за дальним поворотом в шхерах, моряки стали расходиться по своим обычным делам. И только высокий, стройный мичман долго ещё глядел в том направлении, где виднелся ещё смутный силуэт лодки. Что он ждал и о чём думал, никому не было ведомо. К тому же, на пирсе до него никому не было дела. Там снова началась привычная рабочая суета. Ворочались стрелы грузовых кранов, медленно передвигались тяжело гружёные торпедовозы. Со своими заботами сновал моряцкий люд, и часовые, как всегда, маялись у корабельных трапов. А мичман всё стоял и стоял у самой кромки пирса, погружённый в свои раздумья. Потом он что-то пошептал про себя и трижды перекрестил совсем уж было ушедшую лодку, благословляя её.
      Мичман не двигался с места до тех пор, пока атомоход совсем не затерялся где-то вдали. Только после этого он пошёл прочь, его тоже звала служба.
      11
      Для моряка-подводника, так уж выходит, однажды всё может кончиться если не вполне естественным, то самым нелепым образом - даже любовь и сама жизнь, но только не прерванный поход, который становится вечным. Подлодка Непрядова с моря не вернулась. Её долго искали и какое-то время продолжали ещё ждать, надеясь на чудо, но потом, когда минули все разумные сроки, объявили без вести пропавшей. В предполагаемый район её исчезновения вылетали поисковые самолёты, которые с помощью чутких приборов обшаривали едва не каждый торос. Но сплошные ледяные поля были пустынны, безжизненны и немы. Можно было лишь гадать, что произошло с пропавшей лодкой. О ней вспоминали всё реже и реже. А потом она вообще стала достоянием истории флота Российского. Обвинять, либо оправдывать в случившемся экипаж и его командира не имело никакого смысла, потому как ни для того, ни для другого не было достаточных доказательств и фактов. Просто принял океан в очередной раз человеческие души, и оттого снова осиротела земля. Осталась лишь вечная память, да чьи-то невыплаканные слёзы.
      А лодки опять из дальней гавани уходили в моря. В отсеках продолжали верить, любить, мечтать и надеяться на счастье, которого подводнику не так уж много отпущено. Конечно же, глубина стоила того, чтобы её однажды преодолеть, а потом уже в ней продолжать весь предназначенный путь, измеряемый ценой собственной жизни. Так было, так есть и так будет всегда, пока в живых останется хоть один моряк-подводник флота Российского.
      12
      Минули годы. В старинное русское село Укромово Селище однажды прислали на службу молодого иерея. Был он высок и статен, с аккуратной пшеничной бородкой и голубыми васильковыми глазами. Поселился в старом, давно заброшенном доме приходского священника, что стоял на холме подле такой же запустелой церкви. Начал молодой батюшка, по мере сил своих и с помощью мирян православных, поднимать из порухи и запустения храм Божий. Всё ещё могучие стены его покрылись лесами, застучали молотки, завизжали пилы. На звонницу вновь подняли сброшенный с неё и лежавший на земле колокол, укрепили его на железных растяжках, и снова начал он, будто корабельная рында, отбивать над Укромовскими полями и лесами время вечности.
      Сам батюшка, как и полагается, правил службу в воссозданном храме, а всё свободное время проводил в подвале за колбами, да ретортами, - что-то "химичил", о чём-то раздумывал и мечтал.
      Особым уважением люди прониклись к своему пастырю, как только стало известно, что молодой иерей весьма даже сведущ в пчеловодстве. И здесь он личным примером, да посильной помощью сумел поставить дело так, что редкий сыскался бы двор на селе, где не держали по два-три улья. Но и это, уверял батюшка, только начало...
      А через год приехала к настоятелю храма его жена с пятилетним сынишкой. Подстать батюшке попадья была такой, что нельзя не залюбоваться ею. Миловидная, стройная, с пышной косой. Правда, намётанным глазом бабы тотчас определили, что матушка снова тяжела. Значит, быть скоро очередному прибавлению в семье их пастыря. И решили, что дело-то житейское. Детьми своими, как корнями, батюшка
      прирастал к земле родной, а значит - навсегда.
      Ну, а что же первенец? Мальчишка хоть куда! Смышлёный, непоседливый, крепенький как гриб-боровичок. То на звонницу без спроса залезет, то к пруду пойдёт уток погонять, а то вдруг хватается за молоток, чтобы помочь отцу что-нибудь подправить в доме. Родители, порядка ради, журили мальчишку, но не очень. Даже со стороны видно было, как они нежно любили малыша. Впрочем, отец всё же чуть построже к сынишке относился, зато мать баловала, души в нём не чая.
      Отцу особенно нравилось наблюдать, как его мальчишка учился самостоятельно познавать окружавший его мир вещей и явлений. Хотелось всё же убедиться в том, насколько сбудется прорицание прадеда, который перед смертью предрёк праправнуку своему необыкновенно яркую и славную судьбу. И оттого батюшка порой даже робел перед собственным сынишкой, особенно когда заглядывал в его бездонные голубые глаза. Как знаком батюшке был этот глубинный взгляд! И ведомо было, откуда брала начало заключённая в нём сила...
      Видел батюшка, как сын однажды зашёл в храм. Остановился подле старинной фрески и прямо-таки замер, силясь понять своим детским умом что-то очень важное. Мальчишка с удивлением глядел на огромные лучезарные очи, от которых исходило непонятное ему сияние, и чему-то улыбался. Он не знал ещё, что его собственные глазёнки, по детски чистые и ясные, были сродни тем очам и тому взгляду, который исходил из глубины веков, осеняя всё вокруг своей первозданной благодатью и святостью. Но его детские глаза были ещё выразительнее, оттого что были живыми.
      Мальчишка не знал и того, что никогда ему не быть служителем вечности в этом храме, как того страстно желал отец. По отцовским, да
      прапрадедовским стопам пойдёт его младшиё братишка, который пока не появился ещё на белый свет, пребывая до урочного часа в утробе своей матери. А старшенькому суждено будет по велению сердца пойти служить на флот и тем самым исполнить заветное предсказание мудрого старца. Испытав великие горести и беды, которые выпадут на долю флота Российского, да и всей земли русской, он тем не менее будет командовать большим подводным кораблём, достигнет немалых чинов и почестей, но в сущности своей навсегда останется мальчишкой с голубыми глазами отрока Непряда. И род его, мореплавателей и священнослужителей, не иссякнет до тех пор, пока жива будет земля русская.
 
      КРАТКИЙ СЛОВАРЬ
      МОРСКИХ ТЕРМИНОВ И ВЫРАЖЕНИЙ
 
      Автономка - автономное плавание (жаргон).
      Бак - носовая часть палубы от форштевня до фок-мачты.
      Банка - лавка на гребном судне или катере.
      Бачковой - дежурный матрос, ответственный за получение на камбузе бачков с едой для своей команды.
      Бербаза - береговая база.
      Боны - боно-сетевые заграждения, представляющие собой находящиеся наплаву брёвна или бочки, к которым крепятся кольчугообразные стальные сети. Используются для защиты внутренних акваторий военно-морских баз, портов, гаваней и рейдов от проникновения неприятельских подлодок и торпед.
      БПК - большой противолодочный корабль.
      БЧ-1 - Штурманская боевая часть.
      ВВМУРЭ - Высшее военно-морское училище радиоэлектроники им. А.Попова.
      Выгородка - частично отгороженное помещение на корабле, не имеющее дверей.
      Гермоплафон - герметичный плафон освещения.
      Гиперборейское море - старинное название Северного ледовитого океана.
      Главкомат - главное командование флота.
      Главпур - главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота.
      Глухарь - корабельный гидроакустик (жаргон).
      Гомо-акватикус - человек подводный (латынь).
      Дисбат - дисциплинарный батальон, в котором по приговору трибунала отбывают наказание военнослужащие срочной службы.
      Замначпо - заместитель начальника политотдела.
      Кандейка - жестяная банка для отбросов (жаргон).
      Кавторанга - капитан второго ранга (жаргон).
      Капераз - капитан первого ранга (жаргон).
      Комингс - выступающая над палубой часть трубы, вертикальной шахты, к которой крепится крышка люка.
      Корабелка - корабельная радиотрансляция (жаргон).
      КБР - корабельный боевой расчёт.
      Леер - туго натянутый трос, служащий для ограждения борта.
      Макаров С.О. - адмирал, известный русский флотоводец и учёный-кораблестроитель (1848 - 1904 гг.).
      Морзавод - морской завод.
      Мотыль - корабельный моторист (жаргон).
      Надводники - экипаж надводного корабля (жаргон).
      Нарывал - зубатый кит, имеющий на верхней челюсти закрученный бивень.
      Начпо - начальник политотдела.
      Начпрод - начальник продовольственной службы.
      НЗ - неприкосновенный запас.
      Нючепинг - шведский город на побережье Балтийского моря, где расположена военно-морская база.
      Оверкиль - переворот корабля кверху днищем (жаргон).
      Особист - начальник особого отдела.
      Пакетник - электрический переключатель.
      Переговорка - переговорное устройство (жаргон).
      Подплав - подводное плавание.
      Привальный брус - верхняя часть конструкции борта катера или шлюпки.
      Примбуль - приморский бульвар (жаргон).
      Провизионка - хранилище провизии на корабле жаргон).
      Противолодочники - экипаж противолодочного корабля (жаргон).
      РДО - радиодонесение, направляемое находящимся в море кораблём на берег.
      Система ниппель - Высшее военно-морское училище со строгим пропускным режимом (жаргон).
      Старлей - старший лейтенант (жаргон).
      Студёное море - поморское название Северного ледовитого океана.
      ТВЭЛ - тепловыделяющий элемент реактора подлодки.
      ТВД - театр военных действий или зона оперативной ответственности.
      Тифон - звуковой прибор для подачи корабельных сигналов.
      Топ - верхняя часть мачты.
      ТОФ - Тихоокеанский флот.
      Тускарора - одна из наиболее глубоких впадин Мирового океана с отметкой 10.377 метров.
      Чепчик - рабочий берет (жаргон).
      Шкаф - жилая каюта на корабле (жаргон).
      Шпангоут - поперечное ребро жёсткости бортовой обшивки корабля между днищем и палубой.
      Шумопеленгование - определение направления на цель по шумам корабельных винтов.
      Флагврач - флагманский врач.
      Форштевень - передняя оконечность корабля.
      Шторм-трап - отвесная лестница на корабле, состоящая из двух канатов, соединённых деревянными перекладинами.
      ЭПРОН - Экспедиция подводных работ особого назначения, занимавшаяся судоподъёмом в 20-30 года прошлого столетия.
      Ямамото - адмирал, командующий японской эскадрой, палубная авиация которой в декабре 1941 года нанесла внезапный и сокрушительный удар по американской военно-морской базе Пирл-Харбор, расположенной на Гавайских островах.
      Ют - кормовая, задняя часть корабельной палубы.