4
      На разборе прошедших учений действия непрядовского экипажа были признаны образцовыми. Лодка подтвердила звание "отличной", а сам командир, естественно, ещё больше укрепил свой авторитет в глазах начальства. Его метод внезапной атаки путём глубокого обхода противника подо льдом был признан и по достоинству оценен. Все шансы были надеяться на соответствующее поощрение. Комдив даже намекнул, что самого Непрядова в скором времени может ожидать
      очередное повышение по службе - с переводом на адмиральскую должность при штабе.
      Егор к этому известию отнёсся спокойно, поскольку в ближайшее время расставаться с кораблём в его планы не входило. А что там на самом деле решит начальство - ещё вилами по воде писано. Никакими посулами Егор никогда не обольщался. Он просто служил как мог и как умел. И этим вполне довольствовался.
      И вот настал день, который много значил для Непрядова и всего экипажа. В штабе сообщили, что принято решение отправить его лодку в длительное автономное плавание в дальних арктических широтах, с выполнением целого ряда особо важных задач. Сам он в душе давно уже был к этому готов, поскольку знал, что именно его субмарина, как никакая другая, наилучшим образом приспособлена к длительному плаванию подо льдами. Теперь же предстояло делом доказать, на что способны лодки этого проекта. А Непрядовский экипаж, вполне вероятно, выбрали потому, что именно на него во флотских верхах надеялись больше всего.
      Начались привычные суматошные дни по подготовке к дальнему походу. Принимали на борт боезапас, пополняли провизионку, закачивали топливо для вспомогательных движков и питьевую воду для личного состава. Поневоле пришлось теперь Егору дневать и ночевать на корабле. Даже со Стёпкой стал видеться реже, да и то на борту своей лодки. Другого места для встречи отца с сыном теперь просто не находилось. Но Степан и сам был рад познакомиться с новейшим подводным кораблём, служить на котором, казалось, было пределом всех его мечтаний. По крайней мере, так думал отец, глядя, с каким благоговением и восторгом сын его осматривал совершеннейшие
      устройства корабля. Теперь вместо того, чтобы прогуливаться по сопкам, они ходили по отсекам лодки и в этом находили одинаковое удовлетворение. Но всё же короткими стали минуты, когда отец и сын могли побывать наедине. На командира, как и всегда в таких случаях, сваливалось столько дел, что он едва успевал с ними справляться.
      Немало забот выпало и Вадиму Колбеневу. Однажды он пришёл в каюту к Непрядову чем-то расстроенный. Грузно сел на диван, едва не продавив его могучим весом до основания. Егор сидел за письменным столом, просматривая ведомости на запчасти, которые механик Теренин дал ему на подпись. С краю стола пристроился и Кузьма Обрезков, - в ожидании подписи на свои продовольственные накладные.
      Слыша, как жалобно скрипел кожаный диван под Колбеневым, Егор сказал, не отрываясь взглядом от бумаг:
      - Вадимыч, ты по утрам бегал бы что ли, пока мы на берегу. Глядишь, так и сбросил бы пяток-другой лишних кило. А то ведь скоро в люк не пролезешь.
      - Партия прикажет, он и в угольное ушко проскользнёт, - сразу же съехидничал Кузьма. - Как бывший отличник он всё может...
      - Ты-то помолчал бы, двоечник несчастный, - сказал Обрезков, не перестававший при случае напоминать Кузьме его курсантское прошлое, когда тот на первом семестре числился отстающим по математике. - Это ты просочился каким-то чудом на второй курс. Хотя, если по совести, тебя следовало бы как "дубаря" оставить на первом курсе на второй год.
      - А я исправился, вот те крест, - тут же побожился Кузьма. - Зри в корень сегодняшнего дня, а не вчерашнего. Если наша лодка отличная, значит я - пятёрочник! - и прищурился, торжествуя победу. - Что, съел,
      зубрила несчастная?
      - Что сегодня такой сердитый, Вадимыч? - в свою очередь, с лукавством хана Кончака спросил Егор, как бы не замечая привычной перепалки дружков. - Иль сети порвались, иль ястребы не злы, и птицу с лёту не сбивают?..
      - И сеть крепка, и ястребы надёжны, и... танки наши быстры, - убеждённым тоном заверил Вадим. - Да вот только причин для радости, как при половцах не было, так и теперь нет.
      - Вот те раз! Экипаж хвалить в штабе не перестают.
      - А на замполита лодки в здешнем политотделе нарадоваться не могут, - встрял Кузьма и тут же уточнил. - Правда, замполитом кое-кто числится у нас по совместительству, вроде как "пристегни кобыле хвост". Экипаж и так сознательный. Кого же, спрашивается, воспитывать, как не самого себя?
      - Балабол! - Вадим с досадой отмахнулся.
      - А всё же? - настаивал Непрядов.
      Колбенев грустно помолчал. Потом, не торопясь, достал из кармана широченного кителя сигареты. Но прежде чем закурить, взглядом попросил на это командирского разрешения - ведь не в своей каюте был. Потом возбужденно заговорил так, будто продолжал с кем-то прерванный спор:
      - Ну, никак не понимают... Или не хотят понять...
      - Ты это о чём? - попросил Егор уточнить.
      - Да всё о том ЧП, которое имело место быть недавно в команде берегового обеспечения нашей лодки. Помнишь, когда двое "годков" избили "салажонка" за то, что тот якобы отказался делать за них приборку?
      - Скверная история, - согласился Вадим. - Но мы-то здесь причём? Это ведь не наши подчинённые. Прямого отношения мы к технической команде не имеем.
      - Но это как поглядеть. Береговая команда - это ведь тыл нашего экипажа, если брать по большому. От неё же, ой как зависит исправность работы всей нашей "умной" субмарины. Теперь же вдруг оказывается, что тыл этот непрочный, с гнильцой. Нам же пытаются втолковать, что ничего страшного не происходит. Всё в норме, ибо у отличной по всем статьям лодки просто не может не быть равноценной ей команды береговой обслуги. А там, как выясняется, и пьянки, и самоволки, а теперь вот и мордобой.
      - Послушай, Вадимыч, - начал вежливо укорять Кузьма. - Вот вечно ты кипятишься, даже без воды с своём "чайнике" - он выразительно постучал себя костяшками пальцев по темечку. - Тебе что, своих забот мало?
      - Короче, опять в политотделе со своими переругался? - спросил Егор, допытываясь до сути дела.
      - Ни с кем я не ругался. Просто высказал свои убеждения на этот счёт: в том смысле, что нашу береговую команду, таким образом, нельзя считать благополучной, а уж тем более продолжать числить её в передовиках социалистического соревнования. Происходит какая-то профанация святая святых. Все понимают, что флот наш Российский начал заболевать каким-то тяжким нравственным недугом. А мы всё это или не понимаем, или делаем вид, что ничего такого особенного не происходит.
      - Вот-вот, один ты такой выискался страдалец за всех, а все, выходит, против тебя одного, - Кузьма уничтожающе ткнул пальцем в сторону
      Вадима. - Неужели ты думаешь, что кроме тебя никто не понимает, что дела на флотах российских действительно идут наперекосяк? Я вот сам с начпродом Белкиным вчера чуть не подрался. Надо провизионку пополнять, а он, прыщ гнойный, лишь половину заявки, да и то консервами отоварить хочет. Нам положены свежие овощи и фрукты по полной норме. Только он, гад ползучий, вместо этого вздумал нам одну сушёную картошку, да кое-какие собачьи кости подсунуть. А ведь по накладной это всё значится как свежая капуста, морковочка, лучок и говядинка "першего" сорта. Так неужели не ясно, что это всё с наваром для кого-то на сторону сплавляется?
      - Успокойся, я с этим Белкиным разберусь, - пообещал Егор. - Но и ты не очень-то правду-матку на трюмном жаргоне качай. - Начпрод уже в штабе нажаловался, что ты хамишь ему. Он как-никак полковник, а ты - кавторанга. Не по чину орать на него стал. Хотя, махинатор он, конечно, известный, но ведь не пойманный.
      - Орать больше не буду, - посулил Кузьма. - Следующий раз я этому зажравшемуся борову морду набью. Ворюга он.
      - Допустим. Но это ещё надо доказать, - осадил дружка Егор. - Так вот брякнешь ему, а он в ответ: где факты, где доказательства? Ты же и окажешься в глупом положении.
      - Какие факты! Какие ещё нужны доказательства! - горячился Обрезков. - А дача у него на взморье в Петродворце? А две новенькие "Волги"? От трудов праведных что ли? Да ни за что не поверю!
      Непрядову на это нечем было возразить. Да и не в самом Белкине была суть. Не только с продуктами, но и вообще со снабжением дела на флоте шли всё хуже и хуже. Корабли ремонтировались с большим напряжением, все чащё случались перебои с поставками топлива и
      масел. Хорошо ещё, что на атомных лодках не экономили "на дровах", запасы энергоресурсов были у них предостаточными.
      - Что бы там ни было, - грустно вздохнул Егор, - но лодку нам к "бою-походу" готовить надо. Это уж, хоть умри, а сделай.
      - Понятное дело, - согласился Кузьма. - Потому я и лезу из кожи вон, чтобы всё, значит, в ажуре у нас было.
      Непрядов понимающе кивнул, мол, действуй, старпом.
      Взяв со стола подписанные квитанции, Обрезков вышел из каюты, исполненный решимостью "драться" с начпродом до победного конца. Колбенев же остался сидеть на диване, закурив новую сигарету.
      - Задумка у меня кое-какая есть, командир, - сказал, как только они остались вдвоём.
      - Валяй, - разрешил Егор, вальяжно разваливаясь в кресле.
      - Жизнь такая странная штука, что не замечаешь, как не по своей воле оказываешься в дураках. Ибо никогда не знаешь, когда под ногами найдёшь чью-то оброненную копейку, а когда в своём же дырявом кармане потеряешь целый рубль.
      - Ты это о себе? - осведомился Егор.
      - Конечно же не о вас с Кузьмой, - утешил Вадим. - Вы оба умные, потому как знаете, чего каждому из вас для полного счастья не хватает: одному щей суточных с наваром, а другому - фуражки с адмиральским крабом.
      Предвидя готовое было сорваться с языка у Егора возражение, Вадим поднял руку, прося внимания. Сам продолжал:
      - Пускай каждый получит то, чего достоин. Вам с Кузьмой - хоть по звезде Героя, а Белкину... хоть шваброй по морде. Себе же прошу одного: чтобы не мешали поискать кой чего, чтобы не оказаться в
      дураках.
      - Чего поискать-то?
      - Да вот, представь себе, всё то же самое - человеческое в человеке...
      - Ищи себе на здоровье. Я что, мешаю тебе?
      - Вот и не мешай. Более того, помоги. - Вадим сделал паузу, всласть затягиваясь сигаретным дымом. - Помнишь, Егор Степаныч, ты собирался в штабе поднять вопрос, чтобы пополнить наш экипаж двумя-тремя матросами срочной службы для всяких там ремонтных и подсобных работ?
      - Не только собирался, но и получил на это адмиральское "добро". Аж на целых пять душ. Больше, думаю, нам не потребуется. Теперь только надо бы толковых ребят поискать. Главное даже не в том, чтобы они были "на прихвате" у нашего мичмана Расходова: сделать приборку в кают-компании, или картошку на камбузе почистить... Прошлый поход показал, что в первом отсеке кому-то надо нести вахту. Автоматика там сложная, и контролировать её надо не только по приборам, но и личным присутствием. Словом, пломбировать первый отсек пока ещё рано. По крайней мере до тех пор, пока нам конструкцию некоторых узлов разработчики "до ума" не доведут.
      - А если бы я кое-кого из матросов взял бы на себя смелость лично предложить?
      - Так валяй, если ты такой храбрый!
      Колбенев немного задумался, будто не совсем был убеждён в том, правильно ли его поймут.
      - Видишь ли, Егорыч, - начал он, как бы подбираясь к сути издалека. - Дело здесь не совсем простое. В какой-то мере на кон будет поставлена моя офицерская честь. А не получится, так я сам перед начпо выложу на стол свой партбилет.
      - Даже так? - крайне удивлённый, Егор с настороженностью посмотрел на друга.
      - А как же иначе? - убеждал Вадим. - На общем собрании политотдела я привёл не только вопиющие факты развала дисциплины, но и попытки со стороны начальства это скрыть, как-то снивелировать. А при этом, заметь, присутствовал представитель Главпура из Москвы. Таким вот образом, получается, сор из избы вынес. Раз уж всё всплыло, тут же стали искать виноватых в нашей береговой команде. Офицерам - кому "неполное служебное соответствие", кому выговор, а вот двух морячков, которые избили своего же товарища - под трибунал. С прицелом, так сказать, на дисбат.
      - Так чем же ты недоволен теперь? Ведь сам этого хотел.
      - Нет, совсем не того я добивался. Нет ничего проще, чем назвать порок, но куда труднее помочь людям как-то изжить его. Ты опять можешь сказать, что не моё это дело, только я не могу от всего этого быть в стороне. Мне приходится сейчас даже ночевать в казарме вместе с матросами, чтобы тем самым попытаться некоторых от тюрьмы спасти. И матросики ко мне потянулись, зауважали. А народец там, доложу я тебе, ой, какой бедовый: подобрались там в основном списанные с лодок за всякие прегрешения. Только ведь никуда не денешься, и с этими людьми кому-то надо работать.
      - А кроме тебя, конечно, никого другого не нашлось?
      - Может, и нашлось бы. Но я же говорил, что в береговой команде люди прониклись ко мне симпатией, говорят со мной обо всём насущном, как на духу. Слово моё там особый вес имеет. А это,
      согласись, дорогого стоит.
      - Чего ж ты от меня хочешь, горемычный?
      - В сущности, не так уж много - сделай одно доброе дело.
      - И какое же?
      - В числе пятерых новых членов нашего экипажа я попросил бы, под свою личную ответственность, взять на борт старшин второй статьи Чурикова и Ганзю.
      - Так в чём проблема?
      - А в том, что эти двое как раз и учинили мордобой своему дружку.
      - Час от часу не легче, - сказал Егор обескураженно. - Только этой "радости" нам на борту недоставало. Ты хоть сам-то понимаешь до конца, что говоришь?
      - Понимаю, иначе и говорить бы не стал, - Вадим придавил в пепельнице недокуренную сигарету. - Не такие уж совсем пропащие эти Чуриков и Ганзя. Оба специалисты высокого класса, имеют дипломы техников. И ребята ведь неплохие.
      - Вот в этом как раз позволь усомниться. Ты же сам говорил, что они первогодка измордовали за то, что тот отказался делать за них приборку. А это, согласись, подло.
      - Ерунда, никакого не первогодка. Это была неточная информация. Били они старшину первой статьи Шастуна в гальюне во время приборки, но отнюдь не по поводу самой приборки.
      - Так за что же тогда, позволь узнать, били?
      - Да просто нелепейшая ссора, из-за ревности. Слово за слово и... пошло-поехало. А причиной всему - наша кладовщица с бербазы Любочка Дрздова. Да ты знаешь её: пухленькая такая, на мордашку смазливая. Вот её-то Чуриков с Шастуном и не могли поделить.
      - Думаешь, банальная ситуация?
      - Выходит, что так. И всё-таки не могу согласиться, что за это полагается трибунал.
      - Но ведь у нас, под горячую руку, и не такое бывает. Так сказать, для примера и в назидание...
      - Вот я и прошу тебя, Егор. Возьми их на борт. У тебя же полный "карт бланш" на комплектование команды по собственному усмотрению. Этим ты, в общем-то, неплохих ребят от большой беды спасёшь.
      - Не знаю, не знаю, - озаботился Непрядов. - Так вот вдруг ничего не делается.
      - Разве тебе недостаточно моего слова? - почти с обидой сказал Вадим. - Повторяю, что на карту поставлена моя офицерская честь. Ты же сам понимаешь: для кого как, а для нас с тобой это ведь не пустые слова. Так уж воспитаны с поры нашей флотской юности, а ты ведь и того раньше - с нахимовского младенчества.
      Егор насмешливо посмотрел на дружка, мол, за живое берёшь...
      - Ладно, присылай ко мне своих драчунов, - решился Непрядов. - Побеседуем накоротке, а там видно будет.
      - Вот это уже другой разговор, - повеселел Обрезков.
      - Не слишком-то радуйся, - предупредил Егор. - Пока я тебе ничего конкретного не обещаю. Просто побеседую, присмотрюсь к твоим "протеже".
      - Вот и присмотрись, - примирительно согласился Вадим. - Только повнимательней. Я верю твоему командирскому чутью.
      Непрядов ухмыльнулся. Дружок ему, кажется, слегка льстил для пользы своего дела.
      5
      Командир сдержал обещание. Через пару дней он действительно нашёл время и поговорил с Чуриковым и Ганзей. Оба предстали перед Егором в промасленных ватниках, чумазые, поскольку только что выбрались из трюма, где меняли смазку в сальниках гребного вала.
      Николай Чуриков невысок ростом, но плечист и крепок, с тяжеловатым взглядом из-под густой курчавой чёлки, придавленной рабочей пилоткой. Иван Ганзя, напротив, был стройнее и выше ростом, с добрыми глазами и хитроватой улыбочкой скомороха-затейника. Беседа была недолгой. Непрядов спрашивал, оба моряка поочерёдно отвечали на интересующие командира вопросы. Чуриков и Ганзя ещё раз повторили, из-за чего произошла их драка со старшиной первой статьи Никитой Шастуном. При этом, как полагается, изобразили на лицах глубочайшее раскаянье. Однако у Непрядова сложилось мнение, что моряки ему не всё сказали. Возможно, не хотели в это дело впутывать кладовщицу Любочку. Однако докапываться до истины у Непрядова не было ни малейшего желания. Впечатление от обоих старшин сложилось у Непрядова ни плохое, ни хорошее. Просто он мало знал этих ребят и потому не торопился по каждому из них делать определённые выводы. Пока лодка оставалась у пирса, была вполне подходящая возможность получше приглядеться к этим старшинам, чтобы потом уже принять окончательное решение.
      Несмотря на береговые трудности и тыловую неразбериху, атомоход медленно и верно наполнялся всем необходимым, что было положено ему по полной выкладке для дальнего похода. Как принято, ходили на мерную линию, выверяли девиацию компаса, делали проверочное погружение на рабочую глубину. Будто капризный часовой
      механизм, на лодке до сотых долей секунды выверяли и отлаживали согласованную работу сложнейших систем, автоматики, электроники, телемеханики - всего того, что является сутью её совершенного подводного естества, сотворённого человеческим разумом. Многочисленные приборы и механизмы брали на себя не только физический, но и отчасти "мозговой" труд человека, пособляя его воле, душевной энергии и помыслам, в конечном счёте, лишь для одного - не дать себя победить кому бы то ни было. И Непрядов тешил себя мыслью, что его экипаж вполне достоин был того "рукотворного гения", которым представлялся его уникальный, не имевший себе равных атомоход будущего века.
      Конечно же, при длительном плавании в некоторых системах могли произойти сбои, но это ничуть не обескураживало командира. Их офицерский экипаж был так натренирован, что вполне справлялся со всевозможными поломками собственными силами. Но это случалось весьма редко. Егор не только знал, но и чувствовал, какой запас прочности был заложен в его атомной субмарине. Это придавало уверенности и спокойствия как никогда прежде, когда он командовал подводными кораблями других, не таких сложных проектов. Порой Непрядов с подозрением спрашивал себя, не слишком ли он идеализирует свою лодку, не чересчур ли полагается на её возможности? Но всё же не мог не восторгаться, с удовольствием вновь и вновь представляя себе, как изящно и легко его лодка управляется по курсу и глубине, с какой стремительностью набирает полные обороты винта, разгоняясь до скорости торпеды, и насколько грозным является её оружие, до поры покоящееся на стеллажах и в трубах торпедных аппаратов. Эта лодка наилучшим образом была приспособлена для того,
      чтобы в немыслимых океанских глубинах достать любого подводного "супостата", нанеся ему упреждающий, чудовищный по своей силе удар.
      Выход в море приближался с каждым днем, с каждым часом. Береговые дела и заботы вновь отходили на задний план. Теперь уже ничего не было важнее того, что определялось интересами корабля и предстоящего длительного автономного плавания. В штабе получены последние инструкции, уточнены позывные, назначены шифры, определены частоты и время выхода на связь. И атомоход, стоя на швартовых у пирса, будто изнывал уже от своего бездействия. Ему хотелось крутой волны и крепкого ветра, дальних океанских глубин и настоящего дела, к которому он был приспособлен. Именно так думалось Непрядову, когда он возвращался из штаба дивизии на лодку. Только что состоялся его завершающий напутственный разговор с комдивом. Адмирал ещё раз подтвердил точное время выхода в море. Оставались только кое-какие береговые формальности, которые уже не имели существенного значения при подготовке к походу. Егор испытывал даже некоторое успокоение и удовлетворенность от того, как в эти дни самозабвенно и напористо поработал весь его экипаж. Подумалось даже, что теперь не помешало бы дать людям небольшой "роздых": с семьёй побыть, в баньке попариться... Да и самому хотя бы вечерок провести со Стёпкой. А то ведь кончается его стажировка, и снова уедет он в город на Неве, в своё училище подплава. Когда теперь свидеться предстоит?
      Своего Стёпку Непрядов заметил ещё издалека. Тот вместе с двумя другими курсантами толкался у трапа, переброшенного с пирса на лодку. Было довольно свежо. То и дело задувал шальной, пронизывающий до костей ветер, и ребята поёживались, подняв воротники бушлатов.
      Егор вспомнил: накануне он пообещал Стёпке, что как раз сегодня покажет его дружкам свою лодку. Вот ребята и дожидались его у трапа.
      - Что вы здесь мёрзнете, студенты? - с иронией сказал Егор, козыряя в ответ на дружное приветствие курсантов. - Я же распорядился, чтобы вас пропустили.
      - А вот не пускают, - ответил за всех Стёпка, разведя руками.
      - Бедняги, - посочувствовал Непрядов-старший, повелительно махая рукой стоявшему у трапа часовому, чтобы не препятствовал. Матрос тотчас вытянулся по стойке "смирно", пропуская мимо себя командира лодки и резво трусивших за ним, вконец озябших курсантов.
      - Кто это вас не пускает? - полюбопытствовал Непрядов, как только они по трапу спустились в центральный отсек.
      - Да этот,.. особист ваш, - пожаловался Стёпка, чувствуя неловкость перед дружками за случившееся. - Капитан третьего ранга Горохов.
      - Добро, уладим это дело, - сдержанно сказал Непрядов, хотя в душе опять досадовал на своего слишком настырного особиста, который на берегу курировал их экипаж.
      Попросив для начала дежурившего по лодке капитан-лейтенанта Дымарёва "организовать чайку", командир повелел курсантам пока располагаться в кают-компании, сам же прошёл в свою каюту. Не успел он снять шинель, как в дверь вызывающе громко постучали. Не дожидаясь ответа, в каюту вошел капитан третьего ранга Горохов, являвшийся заместителем начальника особого отдела бригады.
      - Вы свободны, товарищ капитан первого ранга? - густым басом пророкотал он вместо приветствия. На его загорелом, с пышными усами и крутыми скулами лице заметно было лёгкое раздражение. Так уж
      получалось, что Непрядов всегда делал что-нибудь не так, как того хотелось бы особисту, и поэтому между ними постоянно "пробегала" какая-то кошка, которая обоим мешала сосуществовать. Командир по долгу службы выслушивал советы своего особо уполномоченного, но не более того. Поскольку сам обладал особыми полномочиями, которых не имел никакой другой командир лодки их соединения. Это давало ему право последнее слово всегда оставлять за собой. Горохов, разумеется, это знал и тем не менее не оставлял своих назойливых попыток навязать свою волю. Была у него манера, которая выглядела странно, если не неприятно. Ему нравилось при разговоре почти вплотную подходить к своему собеседнику и, глядя тому прямо в глаза, как бы слегка придавливать собственным волевым взглядом. Ростом он был не ниже Егора, и во всей его крепко сбитой, спортивной плоти ощущалась непомерно огромная сила, которая будто постоянно искала способ проявить себя.
      Горохов терпеливо выдержал, пока Непрядов повесит в шкафчик шинель, потом причешет волосы перед зеркалом, поправит галстук.
      - Так что вы хотели сказать, Виталий Борисович? - как бы чуть рассеянно полюбопытствовал Непрядов, будто не догадываясь, о чём может пойти речь и чем на этот раз недоволен особо уполномоченный.
      - Считаю своим долгом напомнить, товарищ командир, что наша лодка является строго режимным объектом, - пробасил Горохов.
      Непрядов кивнул, давая тем самым понять, что полностью согласен с определением исключительного статуса своей лодки.
      - Поэтому никаких посторонних лиц на её борту быть не должно, - продолжал особист, повышая неприязненную тональность своего голоса. - Я запретил трём курсантам доступ на объект, к которому они не имеют ни малейшего отношения. Вы же, товарищ капитан первого ранга, сочли нужным отменить моё распоряжение. Если хотите - приказ.
      Непрядов внимательно выслушал особиста и сказал:
      - Запомните, капитан третьего ранга, раз и навсегда. Приказывать в подобных случаях на борту вверенной мне лодки имею право только я. И никто другой! В том числе и вы.
      Горохов попытался возразить, но Непрядов резким жестом руки не дал ему такой возможности.
      - Я уже не говорю о том, что вы на сей счёт взяли на себя смелость отменить моё распоряжение или приказ, - сказал Егор, не скрывая своего крайнего недовольства. - И потом, у нас с вами весьма расхожие воззрения на то, что следует понимать под сутью такого словосочетания, как "посторонние лица". К таковым трёх курсантов никак не отношу, тем более что один из них - мой сын.
      - Это не имеет никакого значения, - напомнил Горохов. - Разве у них есть на это специальный допуск? А ведь я обязан проверять его наличие.
      - Кстати, пару недель назад, когда наша лодка стояла в ремонте, в её отсеках толкались с утра и до вечера десятки работяг с морзавода. И я не помню, чтобы вы хоть у кого-то из них потребовали этот самый спецдопуск.
      - Подразумевалось, что такие допуска имеются, - не сдавался особист. - Отнюдь не возбранялось проверять их при необходимости. В том числе персонально и в любой момент.
      - Представляю, что работяга ответил бы вам под горячую руку. Особенно в тот момент, когда у него гайка не откручивается или когда он случайно саданул себя молотком по пальцу,.. - с издёвкой сказал Непрядов. - Да вы хоть представляете, какая авральная работа шла здесь
      день и ночь, чтобы лодку подготовить к нынешнему походу? Притом, вы же тогда и носа не казали.
      - Ремонтные работы - это иной режим, - на более пониженном тоне стал защищаться Горохов. - Я говорю, что в принципе имею право проверить допуск.
      - Вот именно, в принципе, - съязвил Егор. - Выходит, как вам удобнее. Мой же принцип состоит в том, что курсанту, как будущему офицеру, я доверяю не меньше, чем рабочему человеку, который горбатится в отсеках нашей лодки около ядерного реактора.
      - Вы неправильно меня поняли, товарищ командир, - Горохов чуть скривил губы в небрежной усмешке. - Я ничего не имею против этих курсантов, в том числе и против вашего сына лично. Понимаю также, что не сегодня, так завтра кто-то из них всё равно придёт на атомную лодку в звании лейтенанта. Но это когда им по всей форме дадут "добро". Сейчас же они - вроде как справки без печати.
      От таких нелюбезных слов Непрядова покоробило.
      - Вы же сами, капитан третьего ранга, как без году неделя, получили эту самую печать на собственную бумажку, - холодно, с плохо скрываемой неприязнью говорил Егор. - Всего пять лет назад вы были простым лейтенантом. Но откуда у вас такое неверие к людям? Смею заметить, что "бабу Ягу" вы ищете совсем не в том лесу.
      - А вы знаете, где эта самая "баба Яга"? - делано удивился Горохов. - Так подскажите.
      - Охотно. В нашей береговой команде одно ЧП следует за другим. Или для вас это такая новость, о которой вы и понятия не изволите иметь?
      - Мы об этом знаем, - авторитетно набычась, отвечал особист.
      - Толку-то что? - Егор безнадёжно махнул рукой. - Вот капитан второго ранга Колбенев, между прочем, днюет и ночует в казарме вместе с матросами, чтобы не допустить новых неожиданных "сюрпризов". А почему бы вам, молодому офицеру, не последовать этому примеру?
      - Но ведь береговая команда непосредственно не относится к вашему экипажу. Потому убеждён, что каждый должен отвечать именно за свой участок работы.
      - А вот Колбенев так не считает. И ему до всего есть дело, не в пример вам.
      Горохов возбужденно покраснел. Он привык, что командиры других лодок разговаривали с ним более покладисто и сдержанно. В любом другом экипаже он мог бы настоять на своём, но в случае с Непрядовым ничего не мог поделать, и это его бесило.
      - Разрешите, товарищ командир, остаться при своем мнении? - как из пещеры, глухо рыкнул особист.
      - Валяйте. Это ваше право, - позволил Непрядов, наперед зная, что Горохов накатает на него очередную "телегу". Опускаясь в кресло, Непрядов небрежно махнул рукой, мол, можешь быть свободным. Но Горохов не уходил, продолжая грозно бычиться посреди каюты.
      - Ну, что у вас там ещё? - нелюбезно бросил Егор, не поворачивая головы и не предлагая капитану третьего ранга присаживаться. Проглотив с оскорбленным достоинством и это, Горохов медленно, врастяжку процедил сквозь зубы:
      - Нам... стало известно,.. что вы... берёте в экипаж старшин второй статьи Ганзю и Чурикова.
      - Допустим, - сказал Непрядов, хотя окончательно для себя ничего
      ещё не решил.
      - Так вот, - Горохов снова для большей значимости выдержал паузу. - Есть мнение, что этого делать как раз не следует. Оба совершили грубейший проступок и должны быть за это строго наказаны.
      - Они что, разве под следствием? - попросил уточнить Непрядов.
      - Нет, - ответил на это Горохов и тут же поправился. - Пока нет.
      - Ну, на нет пока и суда нет, - окончательно решил Непрядов. - Будем считать, что они зачислены в штатное расписание моего экипажа.
      - Я категорически не согласен, - попытался оспорить это решение Горохов. Но Егор жестко осадил его:
      - Послушайте, товарищ капитан третьего ранга! Известно ли вам, что я имею право, данное мне в самых высших инстанциях, комплектовать команду по своему усмотрению?