Бледно восковое, отороченное курчавыми бакенбардами лицо корабельного навигатора казалось в эти мгновенья настолько одухотворённым, что напоминало всем с детства знакомый пушкинский профиль. При тусклом боковом свете плафона это ощущение ещё больше усиливалось, и тогда всем начинало казаться, что сам великий
      поэт присутствовал на борту. И с каждой его озвученной строчкой в удушливой отсечной атмосфере будто прибывало спасительного кислорода.
      Скиба кончил читать. А в отсеке всё ещё
      продолжалась тишина, наполненная стихами... Лишь за бортом по-прежнему инородно скребло и погромыхивало, возвращая всех к суровой действительности подводного бытия.
      - Спасибо, - чуть слышно вымолвил Непрядов.
      А штурман на это так же тихо сказал:
      - Есть одно соображение, товарищ командир.
      - Давайте, - устало сказал Егор, как бы из вежливости, не переставая размышлять о своём. Его занимало, каким способом теперь придётся идти на прорыв. Но именно об этом, как оказалось, думал не только он один.
      - Я вот кое-что прикинул, - и с этими словами Скиба протянул Непрядову наспех изображенное им на клочке ватмана рельефное расположение кораллового острова.
      Егор сначала глянул на чертёжный набросок без особого интереса, как бы на всякий случай.
      - А штука в том, что наш островок своей сушей охватывает внутренний водоём не сплошняком, - интригующе произнёс штурман. - По крайней мере, в одном месте есть один незаметный узенький проход. Я это ещё с вечера в перископ разглядел. Вот здесь, - Скиба ткнул карандашом в помеченный им разрыв береговой черты.
      - И что из этого? - усомнился Непрядов. - Проход просматривается, но там же, под водой, коралловая перемычка. Она и на карте пунктиром обозначена.
      - Вот и хорошо, что обозначена, - не сдавался штурман. - Я полистал лоцию здешних мест и вычитал, что во время прилива вода здесь поднимается до двух метров. К тому же ещё штормом волну нагоняет...
      - Стоп, стоп! - оживился Егор, выхватывая из рук Скибы клочок ватмана. - А что если...
      - Ну да! - с настойчивым блеском в глазах напирал штурман, уже не сомневаясь, что командир правильно его понял. - Ведь главное, что нас там совершенно не ждут. Как только прилив достигнет своего пика, мы всплывём, разгонимся что есть мочи под дизелями и - одним махом! - он резанул ребром ладони по изображению коралловой перемычки, обозначая движение корабля.
      - Однако попахивает авантюрой, Андрей Борисович, - всё же усомнился Непрядов. - Не так все просто, как вам кажется. Одним-то махом лишь в ад попадём, если в раю не примут...
      - Но ведь это же реальный шанс, товарищ командир.
      Непрядов задумался, продолжая рассматривать прочерченную схему возможного прорыва. Потом решил.
      - Вот что, старший лейтенант: распорядитесь-ка приготовить мне акваланг. Попытаюсь лично осмотреть эту самую перемычку. А потом и решим, как нам дальше быть.
      - Есть, - сдержанно отрезал Скиба и отправился выполнять командирское распоряжение.
      Механик с боцманом сделали, казалось бы, невозможное. Напрягаясь изо всех сил, они всего за полтора часа сумели исправить повреждённое перо руля, и лодка теперь опять могла свободно маневрировать по глубине. Смертельно усталые, но довольные, Теренин и Гуртов долго сидели прямо на паёлах в первом отсеке, постепенно приходя в себя.
      Оба взбодрились, когда доктор обоим, в целях профилактики, отмерил в мензурке точно по пятьдесят граммов спирта. Водолазы, не торопясь, со знанием дела, поочерёдно сглотнули его из докторской склянки, запивая из трёхлитрового медного чайника омерзительно тёплой питьевой водой. При этом механик ошалело потряс головой, после чего с трудом выдавил из себя:
      - Теперь понятно, почему на Северах спирт "шилом" зовут, ибо протыкает насквозь и... даже глубже.
      Боцман кивнул, приняв это к сведению. На флоте он служил вдвое больше механика и потому это самое "шило" давно уже научился "принимать на грудь", не морщась и без лишних рассуждений.
      Повреждённую лодку кое-как залатали, подправили, и она снова была на ходу. Теперь всё зависело от командира: как решит, так и будет. А экипажу оставалось лишь выполнить его приказ. Сам Егор не торопился принять окончательное решение. В его голове прокручивались разные варианты дальнейших действий. Тем не менее, заброшенная Скибой в его душу идея продолжала жить и крепнуть уже обособленно. В другое время и в иной обстановке бросок через коралловый барьер мог бы показаться едва не самоубийством, но положение было столь тупиковым и безвыходным, что иного выбора не оставалось.
      Еще до того, как начало светать, Егор облачился в плотно облегавший тело прорезиненный костюм, навесил на спину акваланг и полез в трубу торпедного аппарата. Глухо захлопнулась задняя крышка, и в замкнутый объём узкого и длинного цилиндра со зловещим шумом ворвалась забортная вода. Даже в ночное, предутреннее время, она была как в чайнике - такой же тёплой и еще более омерзительной. "А в Северном-то ледовитом водица родненькая так освежает, что зуб на зуб
      не попадёшь", - невольно сравнил Егор, мечтая о прохладе. Как только давление внутри трубы уравновесилось с забортным и отворилась передняя крышка, Егор начал выбираться наружу. Над рубкой было не более десяти метров воды. За бортом всё ещё стоял непроглядный ночной мрак и царила полная тишина. Работая ластами, Непрядов начал осторожно всплывать.
      Ощущение было не из приятных. Трудно вообразить, что ожидало его там, наверху, в чужой и враждебной зоне, где в случае чего к нему никто уже не смог бы прийти на помощь. Не следовало исключать заранее подстроенной засады, где ничего не стоило нарваться на пулю или нож. А на тот случай, если бы его попытались взять живым, при себе была лимонка... Егор ничуть не сомневался, что в данной ситуации он имеет право рисковать только собой.
      Высунув голову из воды, Непрядов огляделся. Берег был совсем рядом, в каких-нибудь трёхстах метрах от затаившейся на дне лодки. А поодаль, где-то у выхода из лагуны, всё так же неподвижно маячили силуэты трёх сторожевых кораблей. Ничего подозрительного Непрядов не заметил. Похоже, на фрегатах не слишком-то беспокоились, вполне убеждённые, что "заблудшая" субмарина и так от них никуда не денется.
      Первым делом Егор взял ориентиры. Между тёмными береговыми зарослями, проступавшими на фоне светлевшего небосклона, заметна была небольшая полоска открытой воды - той самой, которую Скиба разглядел в перископ. К ней и устремился Непрядов, снова заработав руками и ластами. Однако на всякий случай опять ушёл на глубину, чтобы по пути ничем себя не выдать. Прожектора с фрегатов по-прежнему продолжали шарить по поверхности лагуны.
      Непрядов плыл, пронзая перед собой толщу воды лучом фонаря. Перед ним будто в чудесной сказке возникали неправдоподобно огромные, слегка колыхавшиеся водоросли. Стайки удивительно разноцветных и ярких рыбёшек ошалело шарахались в разные стороны, как только Егор вплотную приближался к ним. Это был какой-то неведомо прекрасный мир, который мог бы пригрезиться разве что во сне. Он всё больше и больше увлекал и завораживал своей первородной гармонией красоты и глубинного таинства. Казалось, этому не будет конца. Непрядов даже огорчился, когда подводные заросли иссякли и сплошняком пошёл мелкий ракушечник, заметно бравший на подъём. И вдруг снова, как по волшебству, перед зачарованным пловцом открылась череда каких-то фантастических древних замков, причудливых гротов, ветвящихся райских кущ. И это всё переливалось от ярко красного и нежно розового до изумрудно голубого и жемчужно белого цветов и оттенков.
      "Вот она, эта самая коралловая перемычка", - догадался Непрядов. Он снова всплыл, на этот раз у самого берега, где под утренним бризом вздыхали высокие, слегка наклонённые от постоянных ветров пальмы. Видимо, прилив уже начался. Прибойные волны напористо перехлёстывали через перемычку, поднимая в лагуне уровень воды. По ширине эта перемычка выглядела вполне подходящей для прохода лодки. Но неясно было, хватит ли под килем воды хотя бы впритык, поскольку на безопасные "семь футов под килем" рассчитывать не приходилось. Хорошо ещё, что толщина самой перемычки оказалась небольшой, и сразу же за ней почти отвесно начиналась большая глубина.
      Пока Непрядов прикидывал, в каком именно месте лодка могла бы
      пройти с наименьшим риском, над морем начало светать. Резче обозначились береговые очертания. Стало даже видно, как в куще деревьев и кустов перелетают с ветки на ветку какие-то неведомые тропические птицы. Всё там было полно жизни, удивительно ярких красок и какого-то нескончаемо летнего веселья. Диковинными казались прибрежные сочные травы и крупные цветы, которых он прежде никогда не видел. И всё это было в каких-нибудь пяти метрах от него, стоило лишь выйти из воды и протянуть руку, чтобы дотронуться до этой красоты. При этом великолепии уже как в дурном сне представлялось то отчаянное положение, в котором находился Егор вместе со своим экипажем. А ведь так хотелось любить этот мир, думать о вечности природы, о бескорыстной доброте людей и бессмертии собственной души.
      Вдруг совсем неподалеку, где-то за скрывавшимся в зарослях поворотом береговой черты, птицы с рассерженным криком взмыли ввысь. Что-то их явно встревожило. Непрядов понял, что ему самое время отсюда убираться. Не исключено, что с фрегатов могли выслать разведку, которая обследовала берег. Попадаться кому бы то ни было на глаза, разумеется, не было никакого резона.
      Прежде чем снова окунуться с головой в воду, Непрядов мельком заметил, как она хрустально чиста и прозрачна. Лежавшую на малой глубине лодку не стоило труда обнаружить невооружённым глазом. К тому же, инородным явлением выглядело большое масляное пятно, которое расплывалось посреди лагуны. К своему ужасу Егор догадался, что из повреждённой топливной цистерны продолжает вытекать солярка.
      Непрядов подплывал к лодке с правого борта. Стало настолько светло, что фонарь совсем не требовался. Теперь он только мешал грести руками. Оставалось лишь обогнуть форштевень, чтобы вобраться в ту самую открытую трубу, из которой он полчаса назад выбрался. Но случилось нечто непредвиденное, чего Егор никак не ожидал. Только подплыл к острию форштевня, как едва не нос к носу столкнулся с огромной акульей мордой. Он так близко увидал нацеленный на него остекленевший голодный взгляд и приоткрытую забастую пасть, что на какое-то мгновенье замер в леденящем страхе. Потом всё же отпрянул, дав хищнице дорогу. Весьма крупное, совершенное от природы акулье тело величаво скользнуло мимо Непрядова. На расстоянии вытянутой руки Егор отчетливо разглядел всю её, от носа и до хвоста: со щелями жабр, с чередой роговых наростов и лезвиями плавников. Эта гигантская рыбина словно не удостаивала человека своим вниманием, выказывая к нему полное презрение. Видно знала, что добыча теперь никуда от неё не денется. Но в этом был шанс, чтобы не дать ей такого удовольствия. Прежде чем акула развернулась, готовясь к атаке, Непрядов снова рванулся на другой борт, огибая форштевень. Не помня себя, каким-то немыслимым штопором, он сходу вкрутился в трубу торпедного аппарата. В том, что акула на него все же напала, сомневаться уже не приходилось. Левое бедро зажгло так сильно, будто к нему приложили раскалённое железо.
      Непрядов и сам не помнил, как он оказался в отсеке, среди людей. Сидя на паёлах, он долго и жадно глотал ртом воздух, словно никак не мог им впрок надышаться. А с лица всё это время не сходила какая-то рассеянная, глупая улыбка. Егору стыдно было признаться, что его только что едва не схарчила гигантская акула. Но все и так догадались, что с командиром за бортом произошло что-то неладное. Прочная прорезиненная ткань на его ноге была будто бритвой располосована.
      К счастью, рана оказалась не глубокой. Целиков, как полагается,
      обработал её, а для пущей верности вогнал Егору шприцем несколько кубиков противостолбнячной сыворотки, как от укуса бешеной собаки. Только теперь до Непрядова со всей очевидностью дошло, что в отсек он мог и не вернуться. Но испугался при этом даже не за себя. Страшно было подумать, что его экипаж остался бы без командира в самый неподходящий, критический момент. А это уже в его понимании было чем-то вроде предательства. Однако судьба и на этот раз благоволила командиру подводных мореходов. Подумалось, ведь не для того же она оставила его в живых, чтобы затем дать погибнуть вместе с экипажем. "Если командир удачлив, то экипаж его никак не может быть невезучим", - попытался убедить себя Егор.
      Снова офицеры собрались по вызову в центральном отсеке. Окончательно пришедший в себя Непрядов опять был предельно собран и твёрд. Скупыми фразами он доложил обстановку и предложил всем желающим вкратце высказать свои соображения насчёт дальнейших действий. Все без исключения стояли за то, чтобы принять рискованный, но зато более подходящий план командира. Ведь ясно же было, что идти на прорыв завесы означало бы едва не верную гибель подлодки. На это решиться Непрядов мог лишь в крайнем случае, когда уж не оставалось бы ничего другого. И офицеры с такими доводами согласились.
      Только замполит по-прежнему был нем. Он хранил глубокомысленное молчание, как бы не желая противоречить большинству. По глазам своего "комиссара" Непрядов видел, что тот был всё же с чем-то не согласен. Однако разбираться с этим у Егора не было ни времени, ни желания, поскольку всю ответственность он и без того брал на себя.
      - Командир, а что если для верности шарахнуть по этой самой перемычке торпедой? - неожиданно предложил Обрезков.
      - Всё бы тебе громыхнуть, - проворчал Колбенев. - Всех американцев распугаешь. А то ещё в штаны наложат...
      - А что? - подхватил Теренин. - По-моему старпом дело говорит. Во время Великой Отечественной так вот в боно-сетевых заграждениях торпедные катера для себя проходы проделывали.
      - То во время войны, - назидательно сказал замначпо. - Мы же просто обязаны исключить любой её рецидив, даже ценой собственной жизни, - при этом Колбенев поглядел на Непрядова, как бы засомневавшись. - А впрочем, впрочем... Как думаешь, Егор Степанович?
      Вместо ответа Непрядов повернулся к Дымарёву и без колебаний произнес:
      - Приготовить четвертый аппарат к залпу, заглубление - два метра.
      Исполняйте!
      Дождавшись полного прилива, лодка осторожно всплыла под перископ. Тем временем достаточно рассвело, и вся гладь лагуны видна была как на ладони. Фрегаты начали медленно маневрировать, вероятно, готовясь войти во внутреннюю акваторию острова.
      В центральном отсчёт времени пошел по секундам. Поводя рукоятками перископа, Егор прицеливался в самую середину перемычки. Промах исключался, поскольку дистанция была ничтожно мала. Не отрываясь бровями от тубуса, командир поднял руку и подал торпедистам предварительную команду:
      - Аппараты, товсь!
      Все замерли в ожидании залпа. "Ну, родная, теперь выручай", - подумал Егор о готовой вырваться на волю торпеде, будто это была
      лихая застоявшаяся кобылица, и что есть мочи выдохнул:
      - Пли!
      Лодку встряхнуло. Егор видел, как ровный пенистый след выброшенной торпеды в мгновенье достиг цели. Огромный фонтан взыгравшей на солнце воды и чёрной тротиловой гари взметнулся к небу. И слабыми былинками прогнула взрывная волна стройные пальмы.
      Ещё не успели осесть поднятые взрывом водяные брызги, как лодка, до предела продув балласт, всплыла посреди лагуны. Взревели дизеля, и она полным ходом понеслась к перемычке. Пулей взлетев на ходовой мостик, Непрядов видел, как растерянно засемафорили прожектора на фрегатах. Вероятно, там пока не совсем сообразили, что собиралась предпринять эта "сумасшедшая" субмарина.
      Берег стремительно приближался с колыханием пальмовых ветвей, с ошалелым метанием потревоженных птиц. Непрядов находился под обвесом рубки рядом с рулевым. Достаточна ли была глубина проделанной взрывом бреши, он не знал. И поэтому следовало ожидать удара если не форштевнем, то днищем. Стоявшему на руле мичману Гуртову Егор посоветовал "насмерть" держаться на ногах, сам же крепко вцепился руками в бортовой поручень. Он понимал, что далее уже бессмысленно давать какие-либо команды боцману. Гуртов и без того отчётливо видел перед собой цель, направляя форштевень лодки в самую середину небольшого прохода между берегами.
      И вот лодка, высоко задрав нос, скрежеща по коралловой основе всем своим днищем, с разгону вползла на хребет перемычки. Форштевень её медленно пошел книзу, а потом, будто передумав, опять начал задираться в ослепительно голубое, подрумяненное солнцем небо. Лодка походила на какие-то безумные качели.
      - А-а, твою,.. через дышло,.. - сложно выругался боцман, всей грудью наваливаясь на штурвал, как бы подвигая вперёд заупрямившуюся было субмарину.
      - В душе у Егора всё оборвалось. "Неужели это конец? - подумалось. - Ведь не пройдет и нескольких минут, как фрегаты обложат со всех сторон". И тотчас озарило непонятно каким чудом... Перегнувшись через комингс верхнего рубочного люка, Егор крикнул в центральный:
      - Слушай мою команду! Вся подвахта - бегом в первый отсек!
      Непрядов слышал, как через какие-то секунды заскрипели кремальеры отдраиваемых люков, а потом загромыхали ботинки бегущих людей. Некоторое время лодка оставалась в уравновешенном состоянии, но потом, из-за сместившегося с помощью людей центра тяжести, начала медленно, как бы через силу, снова наклоняться носом к воде. Вот корпус опять натужно заскрипел, и произошло как раз то, на что и рассчитывал Егор. Лодка поползла по перемычке, окунаясь форштевнем в спасительную воду.
      В самый последний момент Непрядов шарахнулся к рубочному люку. Егор влетел в него вместе с брызгами нахлынувшей волны, едва не сев при этом на плечи боцману. Командир всем телом повис на штурвальчике кремальерного затвора, наглухо задраивая верхний рубочный люк.
      На сердце у Непрядова отлегло. Промокший, всё ещё возбуждённый, он спустился на нижнюю палубу с ощущением нечаянного избавления от, казалось бы, неминуемой беды.
      Лодка дала ход электромоторами и начала перемещаться в сторону больших глубин. Измученные, ещё недавно тревожные лица моряков немного просветлели. А старпом зло и громко захохотал, воздев глаза к подволоку. При этом правую руку со сжатым кулаком он вытянул вперед и выразительно шлепнул её на сгибе ладонью левой руки, адресуя этот некорректный жест фрегатам.
      - Взяли, да?! Вот вам, с-суки, с привеском...
      Егор прощал другу его нелепую выходку. В эти минуты она была даже к месту, поскольку вызвала у людей понимающие улыбки.
      По тому, как беспорядочно и совсем не в том направлении заметались фрегаты, ни у кого сомнений не оставалось, что лодку они потеряли. Как нельзя кстати поблизости оказался слой температурного скачка, которым грех было не воспользоваться. Поднырнув под него, лодка стала неуязвимой.
      Менее чем через час лодка вышла на большие глубины, и посылки гидролокаторов надводных кораблей вообще перестали прослушиваться.
      - Горизонт чист! - даже как-то лениво, подавляя навязчивую зевоту, доложил старшина Медведев.
      И отчего-то яснее ясного в отсечном полумраке высветилось перед Егором печальное и доброе лицо деда. Будто он всё знал и наперёд предвидел, что произойдет с его внуком. А может, молитвами своими выпросил у Бога спасение всему экипажу заблудшей субмарины.
      "Ох, уж этот вечно сонный Медведев!" - с легким неудовольствием подумал Егор, и сам еле подавляя передавшуюся ему зевоту. Теперь он был уже спокоен за свой корабль. Всё самое страшное осталось позади.
      - Штурман, - сказал Непрядов как бы между прочим, как нечто несущественное и само собой разумеющееся. - Рассчитать обратный курс в базу.
      - Есть, товарищ командир, - так же немного рассеянно, не выказывая никаких эмоций, отозвался Скиба. - В базу, так в базу. - Он словно
      насытился приятным ощущением избавления от гибели и оно уже слегка надоело ему.
      - Будьте так добры, - с вальяжной усмешкой подтвердил командир своё распоряжение.
      Непрядов сегодня прощал своим подчиненным эту невольную расслабленность. В конце-то концов, они всё же победили, а победителей не судят, если они таковыми останутся и впредь. А уж он-то, командир лодки, постарается сделать именно так, а не иначе, потому что верил в счастливую звезду своего корабля.
      19
      Необычной силы тропический циклон появился внезапно. Голубизна небес начала меркнуть, будто её разбавили густой оранжевой тушью, которая постепенно темнела. Ветер крепчал, раскачивая огромную массу ещё недавно спокойной воды. И вот уже через какие-нибудь полчаса из самых океанских глубин зловещими демонами вздыбились гигантские волны. Небо окончательно померкло. И тогда в сплошном рёве, грохоте и свисте океан стал являть собой преддверие ада. Ушедшая на глубину лодка надёжно прикрылась им, уже не опасаясь погони.
      Только причин для особого успокоения и радости всё же не было. Недавняя бомбёжка даром не прошла. Повреждения некоторых приборов оказались настолько серьёзными, что исправить их своими силами не представлялось никакой возможности. Передатчик в радиорубке бездействовал, сорванный с фундамента гирокомпас так же не работал. К тому же солярки в топливных цистернах не оставалось даже на одну подзарядку аккумуляторных батарей. А это означало, что лодка через день-два потеряет возможность двигаться. Будто разбитая параличом старуха, она станет немой и беспомощной - вынужденно
      ляжет в дрейф, как на больничную постель, болтаясь по воле волн. А в случае опасности даже погрузиться не сможет, поскольку оставшегося в баллонах сжатого воздуха для всплытия уже не хватит. Впрочем, компрессор тоже не работал.
      Тайфун бушевал несколько дней кряду. Вволю накуражившись, он всё же начал понемногу слабеть, отодвигая врата ада от измученной лодки. Сначала стих ураганный ветер, а потом мала помалу улеглась и одуряющая мёртвая зыбь. Будто выдохнувшийся до основания, океан заштилел. Слегка рябившая, сверкавшая на солнце бликами водная пустыня простиралась вокруг дрейфовавшей лодки на тысячи миль. Даже птиц нигде не было видно. А это означало, что берег слишком далеко.
      Снова Егор собрал в кают-компании, как он выражался, собственный небольшой "совет в Филях". Офицеры думали и рядили, как теперь быть, но перспективы прорисовывались самые безрадостные. Оставшийся ресурс хода решено было оставить в качестве НЗ на самый крайний, непредвиденный случай, который в океане мог возникнуть в любую минуту.
      - Что же мы, так вот и будем теперь изображать здесь фекалию в проруби, - горячился старпом. - Надо же хоть веслами грести, да плыть.
      - Это каким же образом? - усомнился Непрядов.
      - Да старым, дедовским, - храбрился Обрезков. - две надувные лодки у нас есть, вот и попробуем как-нибудь буксировать субмарину. Ведь главное, это с места её сдвинуть, а там сама пойдет.
      - Животик надорвёшь, - высказался Колбенев. - И штанишки лопнут.
      - Беда в том, что мы оказались в самой глухой и безлюдной части океана, - сказал Непрядов. - Корабли здесь не ходят и самолеты не
      летают. Получается, нас никто не увидит и не услышит. До ближайшей более-менее оживлённой морской трассы, где могут оказаться и наши суда, миль эдак двести. И каким-то образом надо попытаться всё же выйти в этот район.
      - Остаётся надежда, что нас будут искать, - подал голос замполит Собенин.
      - Может быть, но шансов на это немного, - сказал командир. - Ведь мы оказались совсем не в том районе, где у нас должна быть встреча с танкером для дозаправки соляркой. Теперь уже очевидно, что в расчётное время в точку "рандеву" мы никак не выйдем.
      - Но капитан танкера обязан об этом доложить командованию, - настаивал замполит.
      - Разумеется, доложит, - подтвердил Егор и тут же заметил. - Да вот только где нас искать, если координаты неизвестны?
      - Тогда надо послать обе надувные лодки в направление тех самых оживлённых морских трасс, - настаивал Собенин. - Это же хоть какой-то выход.
      - Да бросьте вы, - раздраженно отмахнулся Непрядов от такого предложения, как от заведомой глупости. - Прошу не забывать, Лев Ипполитович, что миссия не перестаёт быть секретной. Даже если одну из наших резиновых лодок обнаружат, то ещё неизвестно, к кому попадут наши моряки. И потом, послав таким способом людей в открытый океан, мы с весьма большой вероятностью обрекаем их на верную гибель. Как командир я не имею права так рисковать матросами.
      - Тогда я готов пойти один, - упрямился Собенин.
      - Куда?.. - с еле скрываемой насмешкой спросил Егор. - Это же вам не в городском пруду на лодочке покататься.
      - У вас есть более разумное предложение? - желчно поинтересовался замполит, задетый за живое.
      - Думаю, что есть, - отвечал Егор, не глядя на своего заместителя и обращаясь уже ко всем присутствующим. - В годы войны был такой случай, когда наша лодка на Балтике оказалась точно в такой же ситуации. Как вы думаете, какой выход нашли моряки?
      - Ба! - Обрезков радостно шлёпнул себя ладонью по лбу. - Так ведь и было. Они же тогда из чего не попадя сшили парус и укрепили его на выдвинутом перископе. Ну, чем не мачта?
      - Именно так, - подтвердил Егор. - Ты правильно сказал: ведь главное - это лодку с мёртвой точки сдвинуть. Бери это дело на себя, старпом, и приступай немедленно.
      Всю следующую ночь на лодке никто не смыкал глаз. Вся команда кроила из отдельных лоскутов прямой парус. В дело пошли все имевшиеся на борту парусиновые чехлы. Их аккуратно распарывали и вновь сшивали крепкой дратвой, которая нашлась в загашнике у запасливого боцмана. Кузьма похож был на заправского закройщика из гарнизонного ателье спецпошива. С болтавшимся на шее портняжным метром он придирчиво осматривал и ощупывал швы, пробовал на разрыв едва не каждый стежок. От такой живой работёнки матросы повеселели. Все надеялись, что лодка снова оживёт.
      К утру парус был готов. Не слишком большой, но достаточно прочный, он вполне мог обеспечить полтора-два узла хода при благоприятном ветре. Сверху и снизу к полотнищу прикрепили достаточно длинные древки от багров и в таком виде подвесили к выдвинутому до упора зенитному перископу.
      Обрезков с умилением и восторгом взирал на своё творение, будто
      ничего лучше в своей жизни отродясь не делал и едва ли уже что-либо подобное совершит потом. Радовались и моряки, помогавшие старпому.
      Даже погода, казалось, специально благоприятствовала в этот ранний час, чтобы лодка продолжила свой путь. Над океаном всходило солнце. Легкими порывами задувал свежий бриз. Лоскутный парус сначала слегка потрепыхался, будто пробуя свою мускулистую силу, и лишь после этого стал наполняться ветром, напрягая выгнутую колесом парусиновую грудь.
      - Давай, родная! Давай! - нетерпеливо поторапливал старпом всё ещё остававшуюся без движения лодку, подтягивая закреплённые на леерах концы растяжек нижней части полотнища. С их помощью можно было поворачивать парус под определенным углом к ветру и таким образом управлять движением корабля.
      Тем не менее, как ни напрягался парус, лодка оставалась без движения. Время шло, и вмести с ним таяла надежда, что из всей этой затеи получится что-либо путное. Вероятно, недостаточной была площадь паруса и слишком велика махина лодки, чтобы её сдвинуть с места.
      - Ничего из этой дурной затеи не выйдет, - ворчливо, себе под нос, выговаривал Собенин, находившийся под обвесом рубки рядом с рулевым.
      Непрядов его реплику пропустил мимо ушей. Ясно было, что замполит не оставлял надежды переубедить командира и всё же отправить надувные лодки в океан. Только Непрядов на этот счёт по-прежнему ничего и слышать не хотел, что порядком бесило самолюбивого замполита.
      Вздохнув, командир глянул на часы. Близилось время завтрака.
      Непрядов хотел было спуститься с надстройки под обвес, как вахтенный сигнальщик вдруг радостно заорал:
      - Пошли! Пошли! - и забыв, что находится на вахте, принялся отбивать ботинками чечётку. Короб обвеса загудел под его ногами торжествующей музыкой турецкого барабана.
      Непрядов глянул на корму и сразу же за ней увидал слегка обозначившийся на воде след кильватерной струи. Лодка всё-таки начала движение, давая людям надежду когда-нибудь снова вернуться в базу. Это было как нельзя кстати, поскольку механик часом раньше доложил, что батареи почти сели, и ёмкости их едва хватает на освещение. Электромоторы теперь бездействовали, как и дизеля, поскольку солярка иссякла ещё раньше. Только судьба снова благоволила командиру и его команде. Можно было не только двигаться, но и хоть как-то управлять кораблем, тем самым сокращая срок их затянувшегося автономного плавания.
      Усталый, вконец измотанный, экипаж начал обретать второе дыхание. Проходя по отсекам, Непрядов видел, как оживлены и радостны лица его моряков. Они всё же победили, сдюжив и вытерпев такое, что не каждому по плечу И это ощущение собственной стойкости придавало подводному люду новые силы.
      Вахта на боевых постах пошла по обычному походному расписанию. И всё время не прекращались ремонтные работы. Непрядов торопился как можно скорее привести лодку в боеготовное состояние, насколько это в их бедственном положении вообще возможно было сделать. Егор всегда помнил, что с океаном шутки плохи и поэтому готовил своих людей к новым, неведомым пока испытаниям.
      Ещё одной маленькой победой стало, когда радист главстаршина Метелин кое-как всё же наладил радиоприёмник. Теперь, по крайней
      мере, появилась возможность настроиться на определённую волну и попытаться поискать адресованные лодке телеграммы. Непрядов и сам иногда, втиснувшись в тесный закуток радиорубки, часами прослушивал вместе с Метелиным эфир. Нестерпимо хотелось услышать хоть одно родное слово. Только ничего, кроме шума, свиста и треска помех, невозможно было услышать. Порой в наушниках прорывались какие-то обрывки фраз на чужих языках, слышалась музыка. Но это всё было скоротечным, хаотическим и не имело никакого отношения к их лодке. Фиксированная частота упорно молчала: Непрядовскую лодку не вызывали ни морзянкой, ни голосом, будто её уже не существовало.