— Шагом… марш! — скомандовал я.
      Загремели барабаны, запели горны, лошади забили копытами, офицеры закричали, передавая мою команду своим солдатам. В голове колонны, сразу же за знаменами, шел домициус Танет со своим полком, недавно переименованным в 17-й полк Юрейских Улан.
      — Неплохо, — повернулся я к Линергесу.
      — Пока ты разыгрывал из себя героя, мне и впрямь удалось научить их кое-чему, — согласился тот. — Теперь они умеют не только начищать медь. Ты обратил внимание, что горны держат практически один и тот же темп?
      — Я имел в виду как раз не музыку, — ответил я, — а выучку солдат.
      — А-а, вот ты о чем, — протянул Линергес. — Очень уж скучно было сидеть без дела — хоть учись вязать, — так что пришлось подумать, как убить время. Мы решили, что для этого лучше всего подойдут строевые занятия.
      Линергес, Симея, Синаит, Кутулу и я с нашими штабами стояли на вершине холма, а внизу проходила наша армия.
      — Посмотрим, как они поведут себя, когда хлынет кровь, — продолжал Линергес. — До тех пор все это ничего не значит. — Он посмотрел вдаль, туда, где шли конные разведчики, а за ними, прикрывая фланг, пешие разведчики Йонга.
      — Остается только посетовать, — почти жалобно сказал он, — что мы не располагаем еще месяцем-двумя до начала кампании.
      — Уже прошла почти половина Сезона Росы, — ответил я. — А Тенедос всегда предпочитал начинать войну как можно раньше.
      — Совершенно верно, — согласился он. — Но после той штуки, которую ты сыграл с майсирцами, я очень хотел бы иметь возможность оставаться на месте, чтобы эти пухлощекие новобранцы, которые рвутся начать службу под знаменем Дамастеса Справедливого, могли успеть примкнуть к нам.
      — Те, кто на самом деле рвется, найдут нас, — сказал я. — Армия, как правило, оставляет за собой довольно заметный след.
      Да, время было именно тем, в чем мы нуждались больше всего, но его-то у нас как раз и не было. Пытаясь выиграть время, мы тем самым помогли бы экс-императору, предоставив ему возможность творить самые сложные заклинания и развивать свою стратегию.
      А моя стратегия была простой — идти на север по восточному берегу Латаны, пока Тенедос двигался по западному берегу. Я рассчитывал соединиться с армией Совета где-нибудь в дельте Латаны, переправиться и нанести Тенедосу сокрушительный удар. Я не разрабатывал стратегические планы в деталях, предпочитая уточнять их на ходу, в зависимости от обстоятельств.
      Я дал Быстрому шенкеля и подскакал к Кутулу, как всегда неловко сидевшему на лошади.
      — Чем можешь похвастаться?
      — Ничем, — ответил он. — Сегодня утром прибыли еще два агента. Но у них нет ничего, кроме подтверждения предыдущих донесений.
      Тенедос сгонял к себе сельских жителей — стариков, женщин, детей, в общем, всех, кто попадался на глаза, — со всей территории, которую контролировала его армия. Никто не имел ни малейшего представления о том, для какой цели это делалось, но я твердо знал, что она не могла быть доброй, поскольку все его волшебство питалось кровью. Но, пока мне не было известно, что это значило, я ничего не говорил об этом своим командирам, не желая тревожить их раньше времени. Я вернулся к Линергесу.
      — Ну что, пора и нам вступать в игру?
      Не встречая никакого сопротивления, мы достигли Латаны и повернули к северу, да и потом нам не встретился никто, кроме кучки высланных навстречу разведчиков Тенедоса — не столько солдат, сколько шпионов. Некоторых мы перебили, часть попала в плен, ну а кое-кому удалось сбежать, чтобы сообщить, что наша армия уже находилась в пути.
      Я не тревожился из-за этого, так как знал, что, несмотря на все старания Синаит, Тенедос уже насторожился.
      По пути мы восстановили башни гелиографа и благодаря этому имели, когда позволяла погода, постоянную связь с нашими тылами в Каллио. Это был один из тех маленьких шагов, которые служили восстановлению порядка, а также вселяли надежду в сердца нумантийцев.
      Погода стояла довольно холодная, порой шли сильные дожди, прибивавшие дорожную пыль, но я все равно ощущал, как в земле зарождалась новая жизнь. Сезон возрождения вступал в свои права, и я надеялся на то, что новый год наконец принесет Нумантии мир.
      Наш мир.
      — Тетенька, можно задать вам вопрос? — Мы с Симеей ехали поодаль от основной группы. — Даже два вопроса. Так, ерунда, чтобы скоротать время за болтовней.
      — Если хочете, то спрашивайте, дяденька, — в тон мне откликнулась она, — а я, может быть, отвечу, и ежели захочу, то, глядишь, и правду скажу.
      — Как Джакунс воспринял новость о том, что мы с тобой водим дружбу?
      — Как и любой разумный человек, которому волшебник сообщает нечто такое, что ему очень не нравится. Он предпочел скрыть свой гнев, чтобы я ненароком не превратила его в паука и ему не пришлось доживать свой век в пыльном чулане.
      — А ты можешь это сделать?
      — Нет, но только ты ему об этом не говори. Я серьезно. Не стоит. Хотя, может быть, он считает, что я таким образом убеждаю тебя присоединиться к нам, раз уж другие способы не сработали.
      — Эти слова заставляют меня сразу же задать тебе второй вопрос: почему, как ты однажды сказала, совратила меня?
      Она хихикнула:
      — Я увидела, как сильно твоя шишка оттопыривает штаны, и поняла, что она очень большая.
      — А если серьезно?
      — Стоит ли? — Улыбка исчезла с ее лица. — Вероятно, я могла бы придумать три или четыре причины, наподобие того, как это частенько делаешь ты. Впрочем, я ограничусь двумя. Первая относится к очень давним временам, сразу же после того мой брат был… убит.
      — Я не хотел бы говорить о том времени.
      — Но придется. Так что молчи и слушай меня, — приказала Симея. — Когда меня крепко связали и твои солдаты были готовы везти меня из Ланвирна в Полиситтарию, я заметила, что ты все время с тревогой смотришь на меня. Сначала я решила, что ты боишься, как бы я не удрала по дороге, но почему-то вгляделась в твое лицо попристальней. Хотя я совершенно не хотела даже допускать мысли о том, что в тебе может быть какая-то человечность, но все же поняла, что ты тревожился обо мне самой — о том, что могло случиться со мной в императорской темнице.
      — Ты угадала, — признался я. — Но я никогда не думал, что по моему лицу так легко прочесть мысли.
      — Дамастес, любовь моя, — ответила она. — Если тебе предложат бросить солдатское ремесло и стать бродячим фокусником — ни в коем случае не соглашайся.
      — Это удар по моей мужской гордости, — сказал я. — А какая же вторая причина?
      — Та наша первая ночная встреча, когда мы пробрались к тебе в комнату, чтобы прощупать тебя на предмет перемирия, а ты отказался выдать нам Кутулу. Нас было шестеро, а ты все равно сказал, что тебе наплевать на нас, обозвал вероломными подонками и велел убираться.
      — Очевидно, дело в том, что порой я употребляю слова, которые не подобает произносить генералу.
      — А может быть, как раз наоборот, — возразила Симея, — именно такие слова и должен употреблять генерал. По крайней мере, хороший. Когда вещи называют своими именами, их просто невозможно истолковать превратно.
      — Я чувствую, что краснею, — сказал я. — Так значит, ты решила, что я храбрый?
      — О, вовсе нет, — ответила Симея. — Я… мы уже хорошо знали об этом. Я была очарована твоей несравненной глупостью. Лично я в твоем положении согласилась бы на что угодно, а потом, после нашего ухода, подняла бы тревогу — при условии, конечно, что это входило в твои планы. Знаешь, те, кто так поступает, обычно живут дольше.
      — Твои причины все больше и больше шокируют меня, — сказал я. — Мне уже жаль, что я задал этот вопрос.
      — Бедное дитя. — Симея наклонилась и погладила мою руку в перчатке, лежавшую на шее лошади. — Правда всегда жестока. Но ты же знаешь, что я люблю тебя.
      — А я тебя.
      Северные земли Каллио не столь плодородны, как остальная часть провинции, а кое-где попадаются такие же бесплодные степи, как в Тагиле и Амуре. Через неделю после начала похода мы были вынуждены удалиться от Латаны: многочисленные притоки и обширные болота не позволяли следовать вдоль берега. Это был трудный путь через солончаковые пустыни и крутые холмы. Судя по карте, единственным населенным пунктом на нашем пути была безымянная деревня у самого берега реки. Я намеревался остановиться там, чтобы собрать воедино растянувшуюся армию.
      Тенедос должен был находиться не на столь уж большом расстоянии от нас на противоположной стороне реки. Я рассчитывал, что мне удастся послать в обход его армии в Никею гонцов и передать Бартоу и Скопасу, что Трерис может выступить на юг и присоединиться ко мне.
      Я ехал впереди армии, с наслаждением дышал чистым, прохладным воздухом, болтал с Симеей и Ласлейгом.
      — Так вот, — сказал я, — что вы будете делать, когда все это закончится, мы победим и будем увенчаны лаврами? Вернетесь домой, осыпанные золотом и удостоенные всех почестей, на которые расщедрится благодарное правительство, и приметесь восстанавливать свои поместья?
      Барон с важным видом покачал головой:
      — Очень сомневаюсь, что меня устроит прозябание в деревенской глуши.
      — А почему бы и нет? Лично я, например, только об этом и мечтаю.
      Ласлейг недоверчиво взглянул на меня.
      — Ну а я, наверно, лишь изредка буду заглядывать в свои поместья, — ответил он. — Пожалуй, для удобства я куплю дом в Никее.
      — Удобства?
      — Я думаю, что, когда мы победим, для меня найдется место в правительстве, — торжественно сказал он.
      — В каком же качестве? — удивленно спросил я. — Инспектор по делам заблудших девиц?
      — Вы, как всегда, шутите, сэр. Я из тех, кто считает себя обязанным хранить чистоту до женитьбы, — со своей обычной серьезностью сказал он. — Я хотел бы помочь восстановлению монархии.
      И я, и Симея взглянули на него широко раскрытыми глазами.
      — А что здесь странного? — в свою очередь удивившись, спросил барон. — Разве этот Великий Совет хоть чем-нибудь отличается от Совета Десяти? Я его, конечно, не помню, но много слышал от отца. Кто еще имеет право управлять страной, кроме короля?
      — Совет, — веско произнесла Симея, — это то, что вы из него делаете. Если в него войдут представители народа… всего народа, а не только знати, то и вся наша нация станет другой.
      — Да, — ответил Ласлейг, и в его голосе отчетливо прозвучало презрение, — да, все мы станем другими и будем жить по-новому.
      Симея смерила его холодным взглядом, придержала лошадь и, оказавшись рядом с Синаит, завела с ней подчеркнуто оживленный разговор.
      — Маленький совет, барон, — сказал я. — Не очень-то разумно ссориться с волшебниками, даже если они находятся на твоей стороне… в данный момент.
      Ласлейг начал было отвечать, но поспешил прикусить язык.
      — Простите, сэр. Вы правы, сэр.
      — Так продолжайте, что вы там хотели сказать на счет монархии, — предложил я, почувствовав легкий интерес к теме, тем более что за разговором бесчисленные мили, которые мерил копытами Быстрый, казались короче.
      — Последний король умер более двухсот лет назад, а наследный принц последовал за ним спустя несколько месяцев. Давным-давно, еще когда я впервые попал в Никею, мне довелось видеть кое-какие документы; так вот, к настоящему времени не осталось наследников даже по косвенным линиям. Так кто же должен стать королем? Или королевой?
      — Думаю, что нам придется провести всенародный опрос… Проклятье, это слово совершенно не подходит. — Ласлейг на минуту задумался. — Что-нибудь похожее на выборы, а уж кто будет определять, я не знаю. В общем, так или иначе, но будут найдены подходящие кандидаты, конечно благородного происхождения, а потом из них страна выберет себе короля. Между прочим, волшебница Симея попала в точку — почему бы народу не иметь права голоса, когда речь идет о том, кто будет им управлять, по крайней мере на первых порах. Королем могли бы стать и вы, сэр.
      — Нет, это невозможно, — отрезал я. — Я предпочитаю выращивать манго и кокосовые пальмы.
      В этот момент я услышал громкое фырканье и в первый момент подумал, что это фыркнула его лошадь, но тут же до меня дошло, что непочтительный звук издал сам барон.
      — Это будет большая потеря, — продолжил он как ни в чем не бывало. — Особенно после всего того, что вы сделали для Нумантии.
      — И ради Нумантии, — ответил я. На мгновение мое настроение испортилось, но я тут же взял себя в руки. — Предложите эту честь кому-нибудь другому.
      — Я не представляю себе… — протянул Ласлейг, пряча глаза. — Я уверен, что это должен быть человек, в высшей степени проявивший свою доблесть в этой войне, человек достаточно высокого происхождения, которого примет и знать, и народ, и не имевший никаких связей с майсирскими марионетками… Вот каким должен быть кандидат.
      У меня вдруг мелькнула странная мысль: а не имел ли Ласлейг, барон Пилферн, в виду самого себя?
      Перед нами простиралась равнина, плавно переходящая в небольшую возвышенность и упиравшаяся в гряду холмов, где должна была находиться та самая прибрежная деревня.
      На гребнях холмов темнела какая-то полоса, и я поначалу решил, что это кусты или, возможно, невысокие рощи, но тут заметил, что мои конные разведчики галопом несутся навстречу.
      А темная полоса пришла в движение, и я понял, что Тенедос переправился через Латану и поджидает нас!
      Однако в наших войсках, конечно испытавших немалое удивление, не было никакой паники. Мы спокойно дошли до невысокого, вытянутого бугра и расположились на нем, решив использовать его как командную высоту в центре позиции. Я разделил армию на три части, приказав Левому и Правому крылу развернуться цепью. Мои силы, казалось, численностью немного превосходили силы Тенедоса, и я рассчитывал на то, что мне удастся окружить его армию, если, конечно, я смогу вынудить его атаковать мои войска. Чтобы укрепить Центральный фланг, я расположил с обеих сторон кавалерию — легкую впереди, а тяжелую во втором эшелоне.
      Разведчикам Йонга было приказано тревожить вражескую армию налетами, но избегать потерь и немедленно отступать при первой же угрозе контратаки крупными силами.
      А после этого мне не оставалось ничего, как только ждать, ощущая, как сотрясается земля под ногами тысяч и тысяч людей, расходящихся по своим боевым позициям, да слушать разноголосую перекличку горнистов и то вспыхивавшую, то затихавшую дробь барабанов в обеих армиях.
      Повернувшись к Синаит, я спросил, ощущает ли она, что Тенедос сотворил какие-нибудь заклинания.
      — Нет, — ответила она. — Но все равно воздух прямо-таки насыщен колдовством. Но на сей раз мы будем готовы к нему.
      Я надеялся, что она права, но тем не менее был сильно встревожен. Мои разведчики обязаны были доложить мне о том, что армия противника переправилась через реку, — ведь именно для этого я и посылал их обследовать восточный берег на много лиг вперед. Каким же образом они проглядели эту переправу? Неужели мы угодили в западню?
      Армия экс-императора наконец остановилась, и на поле предстоящего сражения, где расположились две армии, насчитывавшие, вероятно, по миллиону человек каждая, воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдельными криками да ржанием лошадей, далеко разносившимся во все еще тихом, прозрачном воздухе.
      А потом эту непродолжительную тишину нарушило посвистывание ветерка, пролетевшего по печальной пустоши, разделявшей два войска.
      От центра неприятельской армии отделился одинокий кавалерист и легким неспешным галопом направился в нашу сторону. При нем не было никакого штандарта, но одежда его блестела золотом.
      Я узнал его.
      Лейш Тенедос.
      Доехав до середины разделявшего нас расстояния, он остановил лошадь, сложил ладони рупором, и его голос звучно раскатился над полем:
      — Я император Тенедос! Я хочу говорить с генералом Дамастесом а'Симабу!
      Он скрестил руки на груди и замер в неподвижности.
      — Ну что? — спросил я, повернувшись к своим волшебницам.
      — Я ничего не понимаю, — сказала Симея.
      — Я тоже, — подхватила Синаит.
      А Тенедос снова прокричал:
      — Генерал Дамастес а'Симабу! Выезжайте ко мне!
      — Конечно, я не доверяю ему, — сказал я. — Но, похоже, я оказался в дурацком положении.
      — Синаит, — сказала Симея. — Закутайтесь в плащ, как я.
      — Зачем?
      — Мы поедем вместе с Дамастесом и остановимся, отъехав полпути от нашего фронта. Он не сможет узнать нас под плащами, а для того, чтобы выяснить, кто мы такие, магическими способами, у него не будет возможности, — объяснила она. — Это, пожалуй, немного встревожит его и даст нам некоторое преимущество перед ним. Если же он попытается устроить какую-нибудь гадость Дамастесу или армии, то мы сможем ответить немедленно.
      — Хорошо, — одобрила Синаит. — Дамастес, вы и впрямь намерены засунуть голову в пасть льва?
      — А что, у меня есть выбор? — ответил я вопросом на вопрос, подбросив на ладони уздечку Быстрого. — Меня тревожит не столько львиная пасть, сколько исходящая из нее вонь.
      Когда я двинулся вперед, цокот копыт моей лошади показался мне оглушительным. Тенедос спокойно сидел в седле, поджидая меня.
      То впечатление, которое сложилось у меня после общения с ним посредством Чаши Ясновидения, подтвердилось — в его гипнотическом взоре появилось нечто нездоровое. Мне показалось, что он похож на бешеного ястреба. И тогда я подумал: а не может ли быть так, что все хищники от природы бешеные, по крайней мере если судить по ненависти и презрению, которые всегда заметны в их глазах.
      Тенедос теперь не производил впечатления мягкотелого и обрюзгшего, а, напротив, был мускулист, худощав, едва ли не тощ. Одет он был в золото, а на голове носил обруч, очень похожий на ту корону, которую много лет назад, в Никее, я возложил ему на голову. Я заметил, что он старается не двигать одной рукой, и понадеялся, что рана от стрелы Йонга оказалась неизлечимой и продолжала гноиться.
      — Приветствую вас, генерал Дамастес, — сказал он, когда я подъехал к нему. — Сегодня прекрасный день для сражения.
      Я кивнул в ответ, обратив внимание на то, что он, впервые со времени нашего пребывания в Кейте, разговаривает со мной на «вы».
      — Я тоже приветствую вас, хотя и сомневаюсь в том, что существуют дни, подходящие для убийства. Прошу простить меня за то, что я, обращаясь к вам, не использую звания, но я его просто не знаю.
      — Прежде мне вполне подходил титул императора.
      — Это было прежде.
      Он нахмурился, но я спокойно встретил его гневный взор. Его глаза вспыхнули, он на мгновение отвел взгляд, а потом вновь посмотрел на меня.
      — Я должен поздравить вас с тем, что вам удалось избавить Нумантию от ее злейшего врага, — сказал он.
      Я мог бы ответить ему честно, что злейшим врагом был тот, кто находился сейчас передо мною, а не тот, который пал в Юрее, но предпочел промолчать.
      — Любопытно, — продолжал он. — Мы… вы, я и вся Нумантия приложили столько усилий для того, чтобы низвергнуть этого ублюдка, и потеряли на этом все, что имели. А потом вы с горсткой людей и при помощи лишь капельки волшебства — если, конечно, мне верно рассказали о том, как все это происходило, — добиваетесь потрясающего успеха.
      Я пожал плечами:
      — Полагаю, все дело в подходящем времени и стечении обстоятельств. И, возможно, в этот раз боги покровительствовали мне.
      — Да, — согласился Тенедос. — Готов спорить, что Сайонджи выла от ликования, когда он наконец-то вернулся к ней. Интересно, в каком облике она позволит ему возродиться? Червя? Или собаки?
      — Мне никогда не приходилось беседовать с богами, — ответил я, — так что я не буду рисковать и выдвигать предположения.
      — Дамастес, мой бывший друг, — сказал Тенедос (в его голосе появился оттенок фамильярности). — Вам совершенно не нужно разговаривать со мной в таком вызывающем тоне. Точно так же, как не было необходимости брать с собой тех двоих, что остались позади. Я полагаю, что они волшебники, но вам нечего опасаться меня, по крайней мере сегодня.
      — У вас не было ни единого повода для того, чтобы нападать на моих родных, — ответил я.
      — Вы поверите, что это не было делом моих рук? Более того, я даже не давал на это разрешения. Это сотворил один из моих честолюбивых подручных. Заверяю вас, что Годжам обошелся с ним точно так же, как он сам обошелся с вашими людьми.
      Я молча смотрел на него.
      — Вы не верите мне.
      — Нет, — отозвался я. — Я вам не верю.
      — Ладно, тогда хватит об этом. — Теперь его голос зазвенел от гнева. — Я хотел поговорить с вами, потому что собираюсь предложить сделку.
      — Ни о какой сделке не может быть и речи, — сказал я. — Разве что вы бросите на землю фальшивую корону, которую надели на себя, и сдадитесь мне. Если вы поступите таким образом, то обещаю — хотя для этого мне придется нарушить данное ранее обещание, — я приложу все силы, чтобы вы избежали казни.
      — Так вот, — очень спокойно ответил он, — вы сами знаете, что я не могу этого сделать. За мной миллион и даже больше людей, которым я дал слово. Но важнее всего — сама Нумантия. Я поклялся, что мое королевство возродится в достойной его славе и мощи.
      — И поэтому вы желаете окончательно разорить его? — холодно сказал я.
      — На этом поле находятся две армии, — ответил Тенедос, — и я могу задать вам тот же самый вопрос.
      — И именно поэтому мы будем сражаться, — произнес я.
      — Вовсе не обязательно, — отозвался он. — Потому что, устранив короля Байрана, вы нарушили равновесие.
      Я молча ждал продолжения.
      — Сразу же после того, как одно из тех существ, которых я способен призывать себе на службу, сообщило мне об убийстве Байрана, я стал творить заклинания и увидел, как майсирцы уходят через Кейт в свою страну. Путь усыпан их трупами и награбленным добром, и, боюсь, лишь очень немногие смогут вновь увидеть свой дом.
      — Это очень похоже на то, что случилось с нами в Майсире, — не скрывая горечи, ответил я.
      Тенедос вперил в меня жесткий взгляд, но ничего не сказал и продолжил дальше:
      — А что увидят те, кто все же доберется до Майсира? Ни короля, ни наместника, вообще никакого правительства; вместо них воцарится яростное безумство хаоса, в котором все эти вонючие мелкие князьки, кого мы так презирали, примутся брать себе столько автономии, сколько смогут ухватить. Хаос! Анархия! Если уж нумантийцы не в состоянии более или менее нормально существовать в состоянии анархии, то еще меньше можно ожидать этого от майсирцев. Вот это и есть наш шанс. Наступило время, когда мы должны забыть все наши разногласия и немедленно взяться за воссоединение Нумантии.
      Если мы с вами снова встанем рука об руку, то неужели эти идиоты Бартоу, Скопас и их так называемый генерал Трерис смогут продержаться хотя бы неделю? Мы должны вернуть Нумантии мир и снова сделать наш народ единым, каким он был прежде. А после этого мы двинемся в Майсир, чтобы принести в эту страну порядок и стабильность.
      — Дамастес, я предлагаю тебе королевство! — Наконец-то он перешел на свой обычный покровительственный тон. — Я хочу, чтобы ты управлял Майсиром, чтобы твой род вошел в историю как первая законная королевская династия этой варварской страны отныне и до скончания времен. Я знаю тебя, и знаю, что ты единственный человек, способный привести майсирцев к миру и единству.
      — Я думаю, что вы кое о чем забываете, — сказал я. — Мы были побеждены не королем Байраном, а более мощными силами. Да, короля Байрана больше нет, но король Зима и король Крестьянин все так же владеют той землей.
      — Ха! — воскликнул Тенедос. — Тогда мы были, можно сказать, девственниками, но теперь хорошо знаем всю силу нашего врага, и если проблема ясна, значит, она может быть разрешена. Дамастес, перестань разговаривать неудачными каламбурами. Ты только представь, что я тебе предлагаю! Бессмертие! Величайшую власть! И подумай о том, что ждет нашу Нумантию!
      На несколько мгновений я ощутил потрясение, вообразив тысячи и тысячи лиг, которые могли бы стать моими. Я получил бы возможность управлять империей по своему разумению, пусть иногда и сурово. В любом случае я оказался бы более милостивым королем, чем все властители, которых Майсир видел на протяжении своей истории. Мое королевство под…
      — В этом случае вы, конечно, были бы моим сюзереном… — медленно проговорил я.
      Тенедос согласно кивнул:
      — В какой-то степени — да. Майсир и Нумантия должны держаться вместе, поскольку в мире имеются другие короли и другие королевства, о которых я узнал при помощи своей магии, короли, обладающие великим могуществом и питающие в сердцах такую страшную злобу, какой не может даже представить себе ни один нумантиец. Да, ты был бы моим вассалом, но вовсе не в том смысле, который обычно подразумевает такая зависимость, а лишь в самых важных вопросах. На деле ты правил бы практически самодержавно. Вряд ли мне взбрело в голову впустую тратить время на то, чтобы вмешиваться в твои дела и одобрять или отменять твои решения.
      — Но вы все же делали это, пока я находился в Каллио, — напомнил я ему.
      — Я заблуждался, — неохотно признался он. — Я был очень зол и не желал думать. Но с тех пор я понял свои ошибки и переменился.
      Ну же, Дамастес! Посмотри вокруг. Есть ли в этой пустыне хоть что-нибудь такое, за что стоило бы сражаться? Почему бы нам совместными усилиями не объединить Нумантию и не покончить с этой бессмысленной резней? Да, ничего уже не будет таким, как было прежде, во время нашего наивысшего взлета, но, несомненно, настанут еще более великолепные и славные времена.
      Ты не доверяешь мне… по крайней мере сейчас. Но когда ты будешь сидеть на своем собственном троне в Джарре, ты признаешь, что это было временное заблуждение. Кроме того, когда нас будут разделять тысячи лиг, так ли много станет значить доверие или недоверие? Конечно же, я не стану посылать армии через пустыни из-за каких-нибудь мелких разногласий, а ничего более серьезного между нами я не ожидаю. Вспомни, сколько лет мы управляли… Да, я говорю «мы», ибо ты участвовал в разработке и проведении моей политики, во всех моих деяниях в куда большей степени, чем кто-либо другой, кроме меня самого. Почему бы тебе в конце концов не услышать это признание, не принять эту великую честь?
      Я почти физически ощущал, как его воля, возможно его магия, накатывалась на меня. Я начал что-то говорить, остановился и задумался, а его глаза в это время обжигали меня яростным огнем. В конце концов я собрался с мыслями и, очень тщательно подбирая слова, сказал то, что должен был сказать.
      Тенедос поджал губы, а к его лицу прилила кровь ярости.
      — Что ж, — чуть ли не взвизгнул он. — Ладно, ладно! Ты изменил, предал своего законного императора. Да будет так! Дамастес а'Симабу, ты совершал в своей жизни много ошибок. Но эта была самой худшей и непоправимой, этой ошибкой ты обрек на гибель и себя, и тех безумцев, которые имели глупость пойти за тобой. Ты не пожелал принять мою протянутую руку, отказался от предложенного мною мира. Так пусть будет война, безжалостная, непримиримая война до тех пор, пока один из нас, ты или я, не вернется на Колесо. Но я обещаю тебе, что не меня Сайонджи первой примет в свои объятия!
      Вздыбив лошадь, он развернул ее и галопом погнал к своим позициям. Копыта гулко стучали по твердой, подсохшей земле.
      Я тоже поехал назад, туда, где ждали Синаит и Симея.
      — Вы слышали?
      — Нет, — ответила Синаит. — Мне показалось, что у вас с императором приватный разговор.
      — А я не столь щепетильна, — твердо сказала Симея. — Я подслушивала изо всех сил. Дамастес, если ты позволишь, я расскажу Синаит, о чем у вас шла речь.
      — Я не только позволяю, — ответил я, — но и хочу, чтобы это стало известно твоим Товиети и всей армии.
      — Отлично! — воскликнула она. — Я рассчитывала, что ты скажешь именно так. Если все узнают, что ты только что отказался от короны, это прибавит армии силы в бою.
      Глаза Синаит округлились.
      — Это вовсе не так патетично, — сказал я. — Имея дело с Тенедосом, я, доведись мне выбирать между семью дюймами стали под ребра и золотым обручем на лысине, предпочел бы сталь. Но не будем задерживаться. Нам предстоит сражение, так будем драться. Я по горло сыт этим колдуном и его словесными выкрутасами.

      Будь это одно из тех сражений, которые можно выиграть или проиграть, да еще если бы я до сих пор оставался первым трибуном Тенедоса, я предпочел бы оставаться на месте и дожидаться, пока противник не обрушится на меня. У мятежников — моей армии — была плохо налажена связь, куда хуже, чем у Тенедоса, а численностью мы лишь незначительно превосходили врагов.
      Но, исходя из того, насколько стремительно и скрытно он пересек Латану, ширина которой составляла здесь около двух лиг, я допускал, что его тыл, может быть, не так уж и крепок. Однако до сих пор ни люди Кутулу, ни разведчики Йонга, ни наши волшебницы не могли сообщить, каким образом был осуществлен этот, не побоюсь громкого слова, героический переход.
      Примерно через час после того, как переговоры — а наша беседа была, несомненно, переговорами — закончились неудачей, загремели барабаны и армия Тенедоса двинулась в наступление.
      Не было никаких хитрых маневров — он начал с фронтальной атаки на мои позиции. Меня это не удивило, и, уж конечно, я не стал думать о Тенедосе как о неразумном или некомпетентном военачальнике. Его магия, какой бы она ни была, не могла осуществляться без крови, причем не имело никакого значения, кто ее прольет — мои или его солдаты.
      Они приближались шагом, а потом, не обращая, как мне показалось, внимания на то, что кричали их офицеры, побежали трусцой в нашу сторону и ринулись вверх по пологому склону, где их встретил убийственный град наших стрел. Пригнув головы, прикрываясь щитами, вражеские воины рвались вперед. Первая шеренга оказалась выбита чуть ли не до единого человека, следовавшая за ней вторая, тоже понеся тяжелые потери, замерла в нерешительности, а третья, топча по пути своих раненых и умирающих товарищей, накатилась на нас.