До последнего

Потом они проехали мимо старинного амбара, которому было лет двести. Он был выстроен в два этажа и одной стороной примыкал к склону холма, по причине чего имел отдельные входы на верхнем и нижнем уровнях. После этого они миновали огороженный выгон, где проводилась выездка лошадей. Гвен рассказала Вебу о том, что такое выездка и из каких обязательных упражнений она состоит. Потом им на пути попалась высокая деревянная башня на каменном фундаменте. Гвен пояснила, что это пожарная башня, с которой сто лет назад наблюдали за округой в целях раннего обнаружения лесных пожаров, а также следили за ходом проводившихся здесь скачек.

Веб внимательно осмотрел башню и прилегающую к ней территорию. Как бывший снайпер, он понимал, что лучшей наблюдательной площадки ему не найти. К сожалению, людей у него не было, так что выставить на башне наблюдателя он не мог.

Они проехали мимо двухэтажного каркасного дома, который, по словам Гвен, принадлежал управляющему.

— Похоже, этот Немо Стрейт неплохо справляется со своей работой, сказал Веб.

— Да, он человек ушлый и знает, что к чему. Кроме того, он привел с собой на ферму много опытных работников, что тоже большой плюс, — довольно равнодушно сказала Гвен.

Они осмотрели земли, лежащие на отшибе, задние ворота и все возможные подступы к этой части фермы. Неожиданно из зарослей выскочил олень и помчался от них прочь. За оленем с лаем увязались Опи и Тафф; лошади же отреагировали на появление животного и поднявшийся громкий лай совершенно спокойно, чего нельзя было сказать о Вебе, который никак не ожидал увидеть здесь дикого лесного красавца и от удивления едва не свалился с седла.

Потом, когда они въехали в небольшую, обрамленную деревьями долину, Веб в дальнем ее конце увидел то, что меньше всего ожидал здесь увидеть, — католическую часовню, которая, впрочем, издали больше походила на бельведер или садовую беседку, была выкрашена белой краской и покрыта дранкой. Только с более близкого расстояния можно было заметить находившийся внутри маленький алтарь со скульптурным изображением Иисуса в центре и крест на крыше.

Когда Веб обернулся к Гвен, надеясь получить объяснения то заметил, что она, глядя на часовню, замерла и словно впала в транс. Впрочем, это продолжалось не больше минуты, после чего она отвела глаза от часовни и посмотрела на Веба.

— Я католичка. А это, как вы, наверное, догадались, — часовня. Мой отец был церковным старостой, а двое его братьев — священниками. Религия всегда играла в моей жизни большую роль.

— Так, значит, это вы построили часовню?

— Да, в память о моем сыне. Я приезжаю сюда почти каждый день в любую погоду и молюсь о спасении его души. Надеюсь, вы ничего не имеете против?

— Ну что вы.

— Скажите, а вы сами — религиозный человек?

— В определенном смысле, — смущенно сказал Веб.

— Раньше я много думала. Все пыталась понять, почему то, что случилось, коснулось столь невинного существа, как мой маленький сын. Но найти ответа на этот вопрос так и не смогла.

Она соскочила с коня, зашла в часовню, перекрестилась, достала из кармана крохотный молитвенник, после чего встала перед алтарем на колени и стала молиться. Веб наблюдал за ней в полном молчании.

Через несколько минут она поднялась на ноги и подошла к Вебу. Они снова пустились в путь и через некоторое время подъехали к большому зданию, которое, судя по всему, уже довольно давно пустовало.

— Это так называемый «Старый обезьянник», — сказала Гвен. — Его построил Сенник, который содержал в нем шимпанзе и бабуинов. У него даже гориллы были. Не знаю, зачем ему это все было нужно. Говорят, что когда какая-нибудь обезьяна сбегала отсюда, жившие в этих местах вечно пьяные от пива болваны отправлялись охотиться за животным, мотивируя это тем, что присутствие обезьяны в здешнем лесу их нервирует. Они прозвали лес, который окружает ферму, «обезьяньими джунглями». Меня до сих пор передергивает при мысли, что эти негодяи забавлялись, расстреливая несчастных животных из ружей.

Они слезли с лошадей и вошли в здание. От времени крыша в доме прохудилась; в комнатах все еще стояли выстроившиеся в ряд ржавые поломанные клетки. Вдоль стен были сделаны желоба — должно быть, в них сбрасывали обезьяний помет и прочую дрянь. Цементные полы были завалены мусором, какими-то проржавевшими механизмами, сухими ветками и прелыми листьями. Веб невольно задался вопросом, для чего изобретателю и автомобильному конструктору было держать у себя обезьян, но ничего путного в голову ему не приходило. Все его теории были довольно мрачными. Может, этот Сенник проводил эксперименты над животными? Резал их? Подвергал воздействию электротока? Как бы то ни было, место это было невеселое, и от него веяло безнадежностью, меланхолией, даже смертью. Веб был рад, когда они с Гвен вышли наружу.

Они продолжили поездку по ферме, причем Гвен останавливалась у каждого здания и добросовестно рассказывала о том, как, кем и когда оно было построено. Через некоторое время Веб уже стал путаться в информации, которую обрушила на него Гвен. Взглянув мельком на часы, Веб обратил внимание, что прошло уже более трех часов с того момента, как они покинули «конный центр».

— Думаю, нам пора возвращаться, — сказала Гвен. — Для первого раза три часа более чем достаточно. У вас будет болеть все тело.

— Но я в порядке, — заметил Веб, — и эта поездка доставила мне немалое удовольствие.

Он говорил сущую правду. Поездка и впрямь ему понравилась. Более умиротворенного и расслабленного состояния он давно уже не испытывал. Возможно, он не испытывал подобного состояния никогда в жизни. Однако когда они вернулись в «конный центр» и Веб слез с седла, неожиданно выяснилось, что спина и нижние конечности у него совершенно затекли и онемели до такой степени, что ему стоило немалого труда переставлять по земле ноги и держать корпус прямо. Гвен заметила его деревянную походку и улыбнулась.

— Завтра у вас будет болеть кое-что другое.

Веб в этот момент как раз растирал ягодицы.

— Я чувствую, на что вы намекаете.

К ним подошли двое работников и взяли у них лошадей. Гвен сказала Вебу, что они снимут с коней упряжь, а потом вычистят их.

— Обычно эту работу выполняет сам наездник, — добавила Гвен. — Уход за животным помогает наладить с ним более тесный контакт. Лошадь должна понимать, что ее хозяин о ней заботится.

— Что-то вроде установления партнерских отношений, верно?

— Совершенно правильно. Именно партнерских. — Гвен посмотрела на примыкавший к «конному центру» офис. — Извините, Веб, я должна на некоторое время вас оставить.

Когда она ушла, Веб стал развязывать и снимать с ног кожаные чехлы.

— Впервые ездили верхом после долгого перерыва? — Веб поднял глаза и увидел направлявшегося в его сторону Немо Стрейта. Неподалеку стоял грузовичок, в кузове которого лежало сено, а в кабине сидели двое парней в бейсболках, смотревших на Веба во все глаза.

— Черт, откуда вы знаете?

Стрейт подошел к Вебу и облокотился о каменную подставку. Кинув взгляд в сторону офиса, куда пошла Гвен, он сказал:

— Она отличная наездница.

— Мне тоже так показалось. С другой стороны, я не очень во всем этом разбираюсь.

— Но иногда она перегибает палку и может основательно загнать животное.

Веб посмотрел на него с любопытством.

— А мне казалось, что она любит лошадей.

— Бывает и так: кого любишь, того и мучаешь, верно?

Веб никак не ожидал, что Стрейт заведет с ним разговор на такую щекотливую тему. Прежде он представлялся Вебу эдаким грубым деревенским мужланом. Выяснилось, однако, что это человек неглупый, наблюдательный и, возможно, даже до определенной степени чувствительный.

— Насколько я понимаю, вы давно занимаетесь лошадьми?

— Всю жизнь. Некоторые считают, что хорошо разбираются в этих животных. Но это иллюзия. Лошади себе на уме. С ними нельзя расслабляться. Позволишь себе такое — мигом копытом по башке схлопочешь.

— Что ж, мне кажется, это относится и ко многим людям.

Стрейт едва заметно улыбнулся, после чего мельком взглянул на своих людей, которые сидели в грузовике и продолжали глазеть на них с Вебом.

— Вы и вправду считаете, что мистеру Кэнфилду грозит опасность?

— Я ничего не могу утверждать на сто процентов, но уж лучше перестраховаться, чем потом лить слезы.

— Кэнфилд, конечно, любит поворчать и все такое, но мы здесь все его уважаем. Он не получил свои деньги в наследство, как большинство состоятельных людей округи, а заработал их собственным горбом. Я лично к таким людям всегда отношусь с уважением.

— Понятно... Имеете представление, как тот телефон мог попасть к нему в машину?

— Не скрою, я думал об этом. Но дело в том, что этот автомобиль никто, кроме мистера и миссис Кэнфилд не водит. У всех работников свои машины.

— Когда мы садились в этот автомобиль, я обратил внимание, что дверцы не были заперты. Где, кстати, этот «лендровер» стоит ночью?

— У Кэнфилдов несколько легковых машин и грузовиков, но в гараже при доме только два бокса, причем в одном из них хранятся всевозможные припасы.

— Таким образом, злоумышленник мог без особого труда подбросить ночью телефон в «лендровер», и этого бы никто не заметил?

Стрейт поскреб в затылке.

— Думаю, это возможно. Но вы должны понимать, что в этих краях мало кто запирает двери. И не только машин, но и собственных домов.

— В таком случае скажите своим людям, чтобы они — пока не кончится эта катавасия — запирали и дома, и машины, и складские помещения. Вы должны понимать, что угроза может исходить откуда угодно — и снаружи и изнутри.

Стрейт задумчиво посмотрел на Веба.

— Вы на «Свободное общество» намекаете? Я слышал о нем.

— Знаете кого-нибудь, кто состоял или состоит в каких-либо отношениях с этим обществом?

— Нет, но могу поспрашивать.

— Что ж, попробуйте. Но постарайтесь в лоб вопросов не задавать. Чтобы не переполошить всю округу и не спугнуть злоумышленника.

— Буду иметь это в виду.

— Может, еще что-нибудь хотите мне сказать?

— Я просто хочу заметить, что такая большая ферма, как Ист-Уиндз, вообще довольно опасное место. Здесь полно тяжелых тракторов, всевозможных колющих и режущих инструментов, газовых баллонов, наполненных пропаном. Наконец, здесь лошади, которые при неосторожном обращении могут ударом копыта пробить вам голову. Это не говоря уже о змеях, которые здесь водятся, и крутых склонах, с которых можно упасть. Другими словами, здесь не так уж трудно убить человека и представить все это как несчастный случай.

— Спасибо, Немо, это интересная мысль, — сказал Веб, хотя никак не мог взять в толк, что крылось в словах управляющего — предупреждение или угроза.

Стрейт сплюнул и сказал:

— А вы продолжайте ездить верхом. Скоро будете управляться с лошадью не хуже, чем сам Рой Роджерс[8].

* * *

Вернулась Гвен и повела Веба осматривать «конный центр». Всего здесь было одиннадцать различных построек.

В первом здании, которое они посетили, содержались жеребые кобылы, за состоянием которых следили видеокамеры. Полы здесь были покрыты резиновыми матами и присыпаны соломой, чтобы в воздухе было меньше пыли.

— У нас большие надежды на пополнение. Здесь содержится несколько кобылиц из Кентукки, которых покрыли жеребцы с длинной-предлинной родословной.

— И во сколько это вам обошлось?

— Каждое покрытие обходится нам в сумму, выражающуюся шестизначной цифрой.

— Дорогой секс, ничего не скажешь.

— При выплатах оговаривается множество условий. Самое главное, жеребенок должен родиться живым и здоровым и не иметь видимых дефектов экстерьера. Что же касается воспитания молодняка, то это дело очень сложное, но красивый годовичок, отцом которого является призовой жеребец, может принести на торгах хорошую прибыль. И все-таки, как ни старайся, выхаживая лошадку, многое в нашем деле зависит от простой удачи.

Веб подумал, что ее слова вполне применимы и к тому, чем занимались в ПОЗ.

— Билли тоже много говорил об удаче. Но из его слов, кроме того, следовало, что хотя этот бизнес и приносит кое-какую прибыль, но не захватывает его целиком.

— Это он из вредности сказал. Деньги, конечно, вещь хорошая, но я лично занимаюсь разведением лошадей не только из-за денег. Вы и представить себе не можете, какой восторг испытываешь, когда видишь, как по ипподрому мимо тебя проносится выращенная тобою лошадь. Когда же она первой пересекает финишную черту, тебя на несколько минут затопляет такое невероятное счастье, что кажется, будто выше этого ничего и на свете нет.

Веб подумал, не является ли для нее воспитание лошадей своего рода компенсацией за то, что ей так и не удалось воспитать и вывести в люди своего ребенка. Если это так, подумал Веб, то остается только радоваться, что эта женщина сумела отыскать для себя после смерти сына такое занятие, которое приносит ей удовлетворение и даже радость.

— Вполне возможно, вы испытываете аналогичные чувства, когда занимаетесь своим делом, — сказала Гвен.

— Возможно, это и было, но в прошлом, — сухо сказал Веб.

— Извините, прежде мне как-то не приходило в голову, что вы принимали участие в той роковой стычке в Вашингтоне, когда погибли ваши люди. Мне очень жаль, что все так случилось.

— Мне тоже.

— Честно говоря, я никогда не могла понять, что побуждает мужчин заниматься такой работой, как ваша.

— Скажем так: существующее в мире зло и люди, которые являются носителями этого зла.

— Такие, как Эрнст Фри?

— Именно.

Когда экскурсия по «конному центру» подошла к концу, Гвен спросила:

— Что от вас хотел Стрейт?

— Хотел дать мне дружеский совет. Кстати, вы сами его наняли или он достался вам от предыдущих хозяев?

— Его нанял Билли. Но и Стрейт, и люди, которые с ним пришли, имели хорошие рекомендации. — Гвен огляделась. — Ну, куда теперь?

— Быть может, прогуляемся до большого дома?

Они сели в открытый джип и покатили в сторону хозяйского дома. Неожиданно в воздухе послышался стрекот мотора. У них над головой пронесся небольшой вертолет и ушел со снижением в сторону леса.

Веб бросил взгляд на Гвен.

— Куда, интересно знать, он направляется?

Гвен нахмурилась.

— На соседнюю ферму. Саутерн-Белли. У них там не только вертолетная площадка оборудована, но и посадочная полоса для самолетов. Когда их реактивный самолет пролетает над нашей фермой, лошади до смерти пугаются. Билли пытался поговорить об этом с владельцами Саутерн-Белли, но они продолжают свои полеты.

— А кто они — владельцы Саутерн-Белли?

— На этот вопрос не так-то просто ответить. Владельцев там целая куча. Они тоже разводят лошадей, но их ферма кажется мне очень странной.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что лошадей на ней совсем немного, а люди, которые там работают, не отличают годовичка от жеребенка. При всем при том ферма, похоже, процветает, поскольку дом в Саутерн-Белли еще больше, чем у нас.

— Наверное, у них тоже много построек — как у вас?

— Да, но большая часть наших построек уже достояние истории. У них же здания все больше новые, причем большие и массивные, как пакгаузы. Уж и не знаю, что они там хранят — в таком-то количестве. Эти любители вертолетов перебрались в наши края сравнительно недавно — всего два с половиной года назад.

— Но вы там, надеюсь, побывали?

— Дважды. В первый раз я поехала к ним, чтобы попытаться наладить соседские отношения, но они этого не захотели. Во второй раз мы были у них с жалобой по поводу полетов над нашей территорией. Нас, конечно, на улицу не выставили, но чувствовали мы себя там не лучшим образом. Даже Билли было не по себе, хотя обычно он сам вводит людей в смущение.

Веб откинулся на спинку сиденья, устремил взгляд в ту сторону, где за лесом скрылся вертолет, и предался размышлениям...

На осмотр дома ушло довольно много времени, зато они обошли его весь — от чердака до подвала. В полуподвальном этаже находились бильярдная, винный погреб и гардеробная, где хозяева обычно переодевались в купальные костюмы: уровнем ниже располагался плавательный бассейн размером тридцать на шестьдесят футов, целиком изготовленный из стали. Гвен сказала, что это сталь с боевого корабля времен Второй мировой войны, который после войны был разобран и переплавлен. Там же располагались так называемая «нижняя кухня» с печью «вулкан» и большой хромированной вытяжкой, датированной 1912 годом, маленький механический лифт для подъема готовых блюд из кухни в столовую и прачечная. В бойлерной Веб заметил большие паровые котлы фирмы «Маклейн»; рядом находился большой дровяной склад.

Располагавшаяся на первом этаже большая гостиная была отделана в английском стиле: на стенах висели оленьи головы и канделябры. «Верхняя кухня» поражала своими размерами, была обшита деревянными панелями и заставлена инкрустированными серебром шкафами и шкафчиками. Кроме того, на первом этаже находились три танцевальных зала, примыкавшие к ним гардеробные, приемная и еще несколько гостиных поменьше, а также спортивный зал. На верхних этажах были семнадцать ванных, двадцать спален, огромная библиотека и другие помещения. Этот дом воистину был громаден, и Веб понял, что с его ничтожными силами полностью обезопасить его не удастся.

Когда они заканчивали осмотр, Гвен с рассеянным видом огляделась и сказала:

— Я, знаете ли, полюбила этот дом. Я понимаю, что он слишком велик и даже грандиозен, но, как ни странно, именно в этом я и черпаю подчас умиротворение. Вы меня понимаете?

— Я вижу это по выражению ваших глаз... Ответьте, однако, мне еще на один вопрос: сколько у вас в доме прислуги?

— У нас три приходящие работницы, которые здесь убираются, стирают и следят за отоплением. Потом они уходят, и мы вызываем их лишь в том случае, если к нам приезжают гости. Все они живут неподалеку.

— А кто у вас готовит пищу?

— Я и готовлю. Мне это тоже доставляет немалое удовольствие. Кроме того, у нас есть подсобный рабочий, который приходит почти каждый день. На вид ему можно дать лет сто, но на самом деле он не такой уж старый, просто жизнь у него была трудная. С фермой управляются Немо и его люди. Но так как скаковые лошади нуждаются в ежедневных упражнениях, мы держим четырех мастеров по выездке — трех молодых женщин и мужчину. Все они живут в «конном городке».

— Насколько я понимаю, у вас установлена сигнализация. Я видел панель, когда вошел в дом.

— Мы никогда ею не пользуемся.

— А теперь придется.

Гвен, ничего на это не ответив, провела Веба в последнюю комнату, которую они еще не осмотрели, — хозяйскую спальню. Это была большая просторная комната, в которой, однако, было очень мало мебели. К спальне примыкала еще одна комната с кроватью — поменьше.

— Билли работает допоздна и, чтобы меня не будить, часто спит там, — объяснила Гвен. — Он человек весьма деликатный.

Когда она это произнесла, Веб по выражению ее лица понял, что Билли деликатен далеко не всегда. Между тем Гвен продолжала рассуждать о муже:

— Большинство людей считают Билли человеком с очень трудным характером. Поэтому, когда мы поженились, многие отнеслись к нашему браку скептически. Половина наших недоброжелателей утверждала, что я польстилась на его деньги, в то время как вторая половина говорила, что Билли потянуло на молоденьких. Но истина заключается в том, что мы удивительно друг другу подходили и мне с ним всегда было хорошо. Когда мы начали встречаться, моя мать лежала при смерти — у нее был рак легких, и Билли на протяжении четырех месяцев ежедневно приезжал к ней в хоспис. Он не просто сидел и смотрел на нее, но приносил ей подарки, разговаривал о всякой всячине, спорил с ней о политике и рассуждал о спорте. Короче говоря, его забота и внимание скрасили ей последние дни жизни, и я об этом никогда не забуду. Да, жизнь у него была непростая, и некоторая жесткость в его характере присутствует. Но как муж он способен дать женщине все, что она только может пожелать. Он уехал из Ричмонда, который очень любил, и бросил дело всей своей жизни, чтобы заняться разведением лошадей. И все только потому, что я его об этом попросила. Но он знает, что с моей стороны это не каприз, а желание быть подальше от того места, которое навевает на меня мрачные мысли. А еще он был чудесным отцом и возился с Дэвидом с утра до вечера. При этом он никогда его не баловал, поскольку считал, что избалованные дети — существа слабые. Но любил он его бесконечно — всем сердцем, каждой клеточкой своего тела. Я думаю, что смерть Билли потрясла его даже больше, чем меня. Возможно, по той причине, что Дэвид был его единственным сыном, поскольку в первом браке у него родились дочери.

Он нелегко сходится с людьми, но если уж он стал вашим другом, то сделает для вас все. Он отдаст последний доллар, чтобы вам помочь, а таких людей в наше время осталось немного.

Веб обратил внимание на висевшие на стенах фотографии. Среди них было много фотографий Дэвида. Это был хорошенький мальчик, больше походивший на мать, чем на отца. Веб повернулся и увидел, что Гвен стоит рядом с ним и тоже смотрит на эти снимки.

— Как давно это было, — вздохнула Гвен.

— Я знаю. Но в некоторых случаях время ничего не в силах изменить.

— А ведь говорят, что время лечит. Но я лично этого не чувствую.

— Он был вашим единственным ребенком?

Она кивнула.

— Как я уже говорила, у Билли остались дети от первого брака, но у меня Дэвид был единственным. Странно... Когда я была маленькой девочкой, мне казалось, что у меня будет большая семья. Наверное, потому, что у меня было четверо братьев и сестер. Трудно поверить, но, если бы ничего не случилось, мой малыш сейчас уже учился бы в колледже. — Она неожиданно отвернулась и закрыла лицо руками.

Веб кашлянул.

— Полагаю, на сегодня достаточно, Гвен. Большое спасибо, что уделили мне время.

Она снова повернулась к нему, и он заметил, что щеки у нее мокрые.

— Билли хочет, чтобы я пригласила вас и вашего товарища на обед.

— Право же, в этом нет никакой необходимости.

— Но мы настаиваем на этом. Во-первых, вы спасли жизнь Билли, а во-вторых, если нам предстоит провести вместе какое-то время, мы должны узнать друг друга получше. Пять тридцать вас устроит?

— Мы придем. Но только в том случае, если вы уверены, что этого хотите.

— Я уверена, Веб. Но все равно спасибо, что спросили.

— Чуть не забыл. Мы не взяли с собой соответствующую одежду.

— Как я уже вам говорила, у нас не любят церемоний.

32

Клер спустилась в подземный гараж и направилась к своей машине. Когда она открывала дверцу, к ней подошел хорошо сложенный мужчина в темном костюме.

— Доктор Дэниэлс?

— Да, это я.

Мужчина вынул из кармана удостоверение.

— Я агент ФБР Филлипс. Мы хотим с вами поговорить — прямо сейчас.

Клер с удивлением на него посмотрела.

— Кто это — мы?

Агент Филлипс повернулся и указал на черный лимузин с тонированными стеклами, который стоял при выезде из гаража.

— Сейчас вам все объяснят, мадам, — сказал агент Филлипс, подхватывая ее под руку и увлекая за собой в сторону большой черной машины. — Клянусь, это не займет много времени. Небольшой разговор — и все. А потом мы привезем вас назад.

Клер неохотно, но все-таки пошла с ним. Филлипс открыл дверь, помог ей забраться в среднюю часть салона, а сам поместился на переднем сиденье рядом с водителем. Как только он захлопнул дверцу, машина набрала ход и выехала на улицу.

Напротив Клер сидел незнакомый мужчина. Когда он наклонился к ней, она вздрогнула.

— Спасибо, что согласились поговорить с нами, доктор Дэниэлс, — сказал мужчина.

— Я не собиралась ни с кем разговаривать. Признаться, я даже не знаю, зачем к вам села.

Клер обратила внимание, что стеклянная перегородка, отделявшая водителя от салона, поднята.

— Так кто вы все-таки такой?

— Меня зовут Джон Уинтерс. Я шеф Вашингтонского регионального офиса ФБР.

— Знаете что, мистер Уинтерс... — начала было Клер.

— Друзья зовут меня Бак.

— Так вот, мистер Уинтерс, я не имею представления, о чем вы хотите со мной говорить.

Уинтерс снова откинулся на спинку сиденья.

— Вы отлично все понимаете, доктор Клер. Вы умная женщина. — Уинтерс постучал пальцем по лежавшей перед ним на столике толстой папке. — У вас чрезвычайно солидные рекомендации.

Клер бросила взгляд на папку.

— Это что — комплимент? Или намек на то, что вы занялись изучением моей скромной персоны? В таком случае я выражаю категорический протест.

Уинтерс ухмыльнулся.

— Назовем это комплиментом. Но при этом будем иметь в виду, что в силу своей профессии вы регулярно встречаетесь с сотрудниками Бюро, агентами, работающими под прикрытием, а также членами их семей.

— У меня оформлен допуск, который, насколько я знаю, все еще действителен. Кроме того, я не в курсе секретов Бюро, поскольку дела, которые мне выдают, предварительно подвергаются строгой цензуре.

— Скажите, а как подвергнуть цензуре то, что говорят вам ваши пациенты?

— Все, что говорят мои пациенты, — абсолютно конфиденциальная информация.

— О, я нисколько в этом не сомневаюсь. Как не сомневаюсь и в том, что люди, находящиеся в состоянии стресса, а также с различными психическими отклонениями частенько пускаются в разговорах с вами в ненужные откровения.

— Это зависит от человека. Некоторые, напротив, отмалчиваются. Но я не совсем понимаю, к чему вы клоните?

— Я клоню к тому, что вы имеете возможность получать от повредившихся в уме людей совершенно секретные сведения.

— Я отдаю себе в этом отчет, и если такие сведения ко мне поступают, они не выходят за пределы моего кабинета.

Уинтерс снова к ней наклонился.

— Одним из ваших пациентов сейчас является Веб Лондон. Это правда?

— Я не стану отвечать на этот вопрос.

Уинтерс ухмыльнулся.

— Да бросьте вы, доктор, отпираться.

— Как я уже говорила, вся информация относительно моих пациентов считается строго конфиденциальной, и я строго следую этому правилу. Я не могу даже сказать, кто в данный момент меня посещает.

— Надеюсь, вы понимаете, что я как глава Вашингтонского регионального офиса имею право знать, кто из моих людей ходит к «психу»?

— Обычно мы используем термин «психиатр» или в крайнем случае «специалист по психическому здоровью».

— Да знаю я, что Веб Лондон к вам ходит, — сказал Уинтерс. — Как знаю и то, что раньше он посещал другого психиатра — Эда О'Бэннона. Мне вот что интересно: почему он решил перейти к вам?

— Опять-таки, я не могу...

Уинтерс вынул из лежавшей перед ним папки листок бумаги и протянул его Клер. Она опустила глаза на бумагу. Это был подписанный Вебом официальный документ, который гласил, что психиатр, занимающийся проблемами психического здоровья Веба Лондона, имеет право обсуждать его диагноз и назначенное ему лечение с шефом Вашингтонского регионального офиса Джоном Уинтерсом. Прежде Клер подобной формы никогда не видела, но с первого взгляда было ясно, что эта бумага вышла из канцелярии Бюро.

— Надеюсь, данный документ рассеял ваши сомнения?

— Интересно знать, откуда он взялся и почему я ничего подобного прежде не видела?

— Это новая форма. В сущности, она появилась впервые в связи с делом Веба Лондона. Моя идея.

— Это вторжение в конфиденциальные отношения между врачом и пациентом.

— Если пациент дает на это согласие, никакое это не вторжение.

Клер еще раз внимательно прочитала документ. Она так долго его изучала, что Джон Уинтерс начал испытывать раздражение. Наконец Клер вернула ему документ.

— Хорошо. Теперь позвольте взглянуть на ваше удостоверение.

— Я вас не понимаю...

— Между тем все очень просто. Здесь сказано, что я могу обсуждать проблемы ментального здоровья Веба Лондона с шефом ВРО Джоном Уинтерсом. Но о вас я знаю лишь то, что вы ездите в черном лимузине и называете себя этим именем.

— Если не ошибаюсь, мой агент предъявил свое удостоверение.

— Он — да. А вы нет.

Уинтерс улыбнулся, полез в карман и вынул свое удостоверение. Клер рассматривала его документы тоже довольно долго, тем самым давая ему понять, что сложившаяся ситуация ей очень не нравится и так легко она Уинтерсу не поддастся.

Бак Уинтерс забрал у нее документы и откинулся на подушки.

— Итак, поговорим о Вебе Лондоне.

— Он заглянул ко мне, потому что доктора О'Бэннона не было на месте. Мы побеседовали, после чего он решил перейти ко мне.

— Какой у него диагноз?

— Окончательный диагноз я пока не поставила.

— Вы назначили ему какое-нибудь лечение?

— Это преждевременно, — сухо сказала она, — поскольку диагноза у меня все еще нет. Это все равно что делать пациенту операцию, не выяснив досконально, что у него — аппендицит или перитонит.

— Насколько я знаю, большинство «психов» — извините, психиатров — прописывают своим пациентам разные таблетки.

— Значит, я отношусь к меньшинству.

— Вы можете мне сказать, что произошло с ним во дворе?

— Нет, не могу.

— Не можете — или не хотите? — Уинтерс помахал перед ней подписанным Вебом документом. — Знаете что? Если будете упрямиться, наживете себе неприятности.

— Помимо всего прочего, в этом документе сказано, что психиатр имеет право придержать полученную от пациента информацию, если ее разглашение может причинить ему вред.

Уинтерс перебрался в середину лимузина и уселся рядом с Клер.

— Скажите, доктор Дэниэлс, вы представляете себе, что произошло тогда во дворе?

— Да. Я читала газеты и разговаривала об этом с Вебом.

— Это не просто расстрел шестерых агентов. Это дело гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Оно прямиком бьет по Бюро, угрожает его основам и целостности. Если вы этого не понимаете, значит, вы не понимаете ничего.