До последнего

— Я бы сказал: какого черта ты не сообщил мне об этом раньше?

— Мне это только что пришло в голову.

— Ладно. Пусть так.

— Так ты будешь слушать — или нет?

— А тебе-то какая от этого выгода?

— Как какая? Я даю тебе информацию по делу. Ты, в свою очередь, тоже предоставляешь мне определенную информацию.

— А что, если я тебя выслушаю, а взамен ничего не скажу?

— Ну, такую мелкую пакость ты мне не сделаешь. Уж очень давно мы друг друга знаем.

Бейтс задумчиво постучал пальцами по обложке лежавшей перед ним папки.

— Откуда мне знать, что эта твоя информация чего-то стоит?

— Если она ничего не стоит, тогда ты ничего мне не должен. В данном случае я готов положиться на твое суждение.

Бейтс секунду смотрел на него в упор, потом сказал:

— Ладно, выкладывай.

Веб сообщил ему о том, как подменили Кевина Вестбрука. По мере того как он рассказывал, Бейтс проникался к его повествованию все большим интересом. Под конец он даже раскраснелся — до того его взволновало сделанное Вебом открытие. Можно было не сомневаться, что в эту минуту его пульс превышал норму, составляющую 64 удара, как минимум в два раза.

— Когда ты пришел к такому выводу? Мне нужно знать точно.

— Когда пил пиво с Романо и сказал ему, что у Кевина Вестбрука, которого я спас в аллее, был на щеке шрам от пули. Романо же мне на это сказал, что у парня, который принес мою записку, такого шрама не было. Позже Кортес это подтвердил.

— Так кто же подменил Кевина Вестбрука — и зачем?

— Представления не имею. Но готов повторить, что парнишка, которого я спас в аллее, и мальчуган, который принес штурмовикам записку и которого Романо потом сдал на руки подставному «пиджаку», — это два разных ребенка. — Веб выбил пальцами дробь на поверхности стола. — Итак, как тебе мои выводы? Стоят чего-нибудь?

В ответ Бейтс открыл папку, но не заглянул в нее и прочитал информацию чуть ли не наизусть.

— Ренделл Коув. Сорок четыре года. Из них двадцать лет проработал в Бюро. До того как поступить в ФБР, был профессиональным футболистом, подавал надежды, но по причине травмы коленных чашечек в НФЛ принят не был. Фото прилагается. — Бейтс по столу подтолкнул снимок к Вебу. У изображенного на нем парня была коротко подстриженная бородка, небольшие глаза смотрели очень внимательно. Если верить приведенной в документе информации, рост у него был шесть футов три дюйма, а вес — двести сорок фунтов. С такими физическими данными Коув мог бы сладить даже с медведем. Веб перегнулся через стол, как бы желая получше рассмотреть снимок, но смотрел не на фотографию, а на лежавший перед Бейтсом документ, стремясь за несколько секунд извлечь из него максимум полезной информации. Документ находился в перевернутом по отношению к нему положении, однако читать расположенные вверх ногами тексты Веб умел. Когда он служил агентом ФБР, то научился кое-каким трюкам.

— Этот парень способен о себе позаботиться, знает улицу, как никто другой, и сохраняет хладнокровие даже в самых отчаянных ситуациях, — произнес Бейтс.

— Да уж, белокурые парни из Принстона вряд ли смогли бы сыграть роль наркодилера из гетто, — сказал Веб. — Помнится, ты говорил, что у него нет ни жены, ни детей. Он что же — так ни разу и не женился?

— Его жена умерла.

— А детей у них не было?

— Были.

— И что же с ними приключилось?

Прежде чем ответить, Бейтс поерзал на стуле.

— Это довольно старая история...

— Я весь внимание.

Бейтс тяжело вздохнул. Судя по всему, говорить об этом ему не хотелось.

— Я потерял всю свою группу, Пирс. Уж мне-то ты можешь об этом рассказать.

Бейтс наклонился вперед и сцепил перед собой руки.

— Он был на задании в Калифорнии. Прикрытие было основательное, потому что ему пришлось иметь дело с русской мафией. А это такие парни, что по малейшему поводу начинают палить из переносных ракетных установок. По сравнению с ними итальянские мафиози все равно что малые дети. — Бейтс замолчал.

— И что же дальше?

— А то, что его раскрыли. А потом выследили его семью.

— И убили?

— Слово «зарезали» здесь более уместно. — Бейтс кашлянул. — Я видел снимки.

— Где же в это время был Коув?

— Они под каким-то предлогом услали его подальше от дома. Чтобы не мешал им развлекаться.

— А его они убить не пытались?

— Пытались. Чуть позже. Предоставили ему возможность похоронить мертвых. Неплохие парни, если разобраться. Ну так вот. Когда они пришли по его душу, он их уже ждал.

— И он их убил?

У Бейтса неожиданно стал подергиваться левый глаз.

— Зарезал. Всех до одного. Эти фотографии я тоже видел.

— И Бюро позволило ему продолжить работу? Я-то считал, что агентов, у которых бандиты убили близких, принято отправлять на пенсию.

Бейтс развел руками.

— Бюро попыталось — но он отказался. Он хотел работать. Если честно, после того, что случилось с его семьей, он стал работать вдвое лучше. Такого, как он, агента у Бюро давно не было. Правда, его пришлось перевести в Вашингтонский региональный офис. Но и здесь он показал себя с лучшей стороны. Забирался в такие места, куда до него никто носа не совал. Нам удалось привлечь к суду несколько крупных наркоторговцев только благодаря Ренделлу Коуву.

— Да тебя послушать, так он настоящий герой.

Нервный тик у Бейтса наконец прекратился.

— Скажем так: он не такой, как все, и идет своим путем, хотя начальству это не слишком нравится. Оно, как известно, самодеятельности не терпит независимо от того, убили у агента семью или нет. Не могу сказать, чтобы это не отразилось на его карьере: кое-кто в Бюро считает, что одиноким волкам, таким как Коув, в нашем агентстве делать нечего. Но он знает правила игры и всегда давал исчерпывающие объяснения своим действиям. Вернее, до сих пор давал.

— А тот факт, что русские выследили его семью? Не свидетельствует ли это о том, что его сдал кто-то из своих?

Бейтс пожал плечами.

— Коув, похоже, так не думает. Во всяком случае, никаких претензий по этому поводу он нам не предъявлял.

— Ты слышал, что говорят о мести, Пирс? Что это блюдо, которое лучше всего подавать холодным.

Бейтс снова пожал плечами.

— Возможно.

Веб не выдержал:

— Все у тебя «возможно» да «может быть». Между тем я вполне допускаю, что такой крутой и отбившийся от рук парень, как Коув, вполне мог подставить мою группу, чтобы отомстить Бюро за смерть жены и детей. Неужели у вас в отделе расследований не знают, как контролировать подобных одиноких рейнджеров?

— Агенты, работающие под прикрытием, — не рядовые сотрудники, Веб. Это совсем другого поля ягоды. Они живут вымышленной жизнью, и ложь становится их второй натурой. Иногда они настолько входят в образ, что сходят с ума или, что тоже бывает, переходят на сторону врага. Во избежание возможных негативных последствий их переводят с места на место, меняют им задания и предоставляют время на то, чтоб они могли, так сказать, перезарядить аккумулятор.

— А с Коувом ваше начальство тоже так поступало? Из игры выводило, возможность прочистить мозги предоставляло? Меня вот что больше всего интересует: после гибели семьи его к психиатру направляли?

Бейтс молчал.

— Или он был таким незаменимым работником, что вы смотрели на все его выходки сквозь пальцы до тех пор, пока он окончательно не свихнулся и не подставил мою группу?

— Этот вопрос я обсуждать с тобой не буду. Просто не имею права.

— А что, если я скажу, что все это просто отговорки?

— А что, если я скажу, что ты не имеешь права разговаривать со мной в подобном тоне?

Мужчины гипнотизировали друг друга взглядами до тех пор, пока кипевшая в них злость слегка не поутихла.

— А его контакты и осведомители? Они тоже все чистенькие? — спросил Веб.

— Коув никому о них не рассказывал. И никто, кроме него, доступа к ним не имел. Это не совсем соответствует нашим порядкам, но, как я уже говорил, информацию этот парень поставлял ценнейшую, так что Бюро в данном случае было вынуждено играть по его правилам.

— А что нового ты узнал об объекте? Ты говорил, что это оперативный центр какой-то группы наркодилеров. Какой?

— По этому поводу существуют разные мнения.

— Очень мило, Пирс. Мне нравятся такого рода ребусы, в которых, куда ни ткнись, всюду сплошные загадки.

— Ну, кое-какие зацепки у нас все-таки есть. Территория, на которой расстреляли твою группу, в значительной степени контролируется бандой наркоторговцев, во главе которой стоит Большой Тэ. Я, по-моему, тебе уже об этом говорил.

— Значит, это его оперативный центр мы пытались штурмовать?

— Коув так не думает.

— То есть не знает наверняка?

— Думаешь, эти негодяи, словно члены какого-нибудь профсоюза, носят с собой карточки, где сказано, к какой банде они принадлежат?

— Так что же все-таки думает по этому поводу Коув?

— Он думает, что это оперативный центр куда более крупного игрока, чем Большой Тэ. Возможно даже, центр группировки, которая поставляет в Вашингтон препарат оксиконтин. Слышал о таком?

Веб кивнул.

— Ребята из группы ДЕА рассказывали мне о нем в Куантико. О том, в частности, что его не нужно изготовлять в какой-нибудь подпольной лаборатории или переправлять контрабандой через границу. Все, что требуется, — это получить к нему доступ, а для этого есть множество способов, — после чего можно начинать считать деньги.

— Криминальная Нирвана, — сухо сказал Бейтс. — Это один из самых сильных болеутоляющих препаратов, который, кстати сказать, довольно часто прописывают. Он не только снимает боль, но и дает ощущение эйфории. Некоторые считают, что его действие напоминает действие героина. Особенно если его растереть в порошок и втягивать через нос — или покурить. Но в этом случае он может вызвать приступ удушья.

— Небольшой побочный эффект. Так ты, значит, не знаешь, кто был осведомителем Коува?

Бейтс постучал пальцами по лежавшей перед ним папке.

— Кое о чем мы догадываемся. Но, предупреждаю, это неофициально.

— Я готов выслушать любые слухи и сплетни.

— Коув вышел на торговцев оксиконтином, когда вел разработку Фрэнсиса Вестбрука, то есть Большого Тэ. Поэтому есть предположение, что осведомитель Коува был из его окружения. Представляется вероятным, что именно этот человек и навел Коува на оперативный центр неизвестной нам пока группировки. В окружении Вестбрука есть парень, которого зовут Антуан Пиблс. Он у Большого Тэ что-то вроде министра финансов — лучшего термина я пока подыскать не могу. Так вот, Пиблс ведет свой корабль настолько уверенно, что подобраться к Вестбруку нам пока не удается. Вот Вестбрук, а вот Пиблс. — Бейтс пододвинул Вебу две фотографии.

Веб посмотрел на снимки. Вестбрук был настоящим чудовищем — Коув ему и в подметки не годился. Видно было, что этот парень прошел огонь и воду и не раз наблюдал смерть своих врагов. Пиблс же представлял собой совершенно другой тип.

— Вестбрук — типичный бандит. А Пиблс выглядит так, будто закончил курс в Стэнфорде.

— Совершенно верно. Пиблс молод и относится к новому поколению наркоторговцев. В нем нет кровожадности, как у стариков; он деловит, сдержан и чертовски амбициозен. Ходят слухи, что кто-то хочет подмять под себя всех уличных дистрибьюторов, чтобы заставить их действовать более эффективно, и вообще поставить дело на современный лад и с большим размахом.

— Похоже, старину Антуана пост министра финансов не устраивает и ему самому хочется всем заправлять.

— Возможно. Теперь Вестбрук. Он — человек улицы, промышлял наркотиками с детства и, можно сказать, создал свой бизнес с нуля и своими собственными руками. В последнее время, правда, поговаривают, что он хочет отойти от дел.

— Думается, что у Пиблса совершенно противоположные намерения, особенно если предположить, что за попыткой объединения всех наживающихся на продаже наркотиков криминальных группировок стоит он. Непонятно, правда, что он выиграл, слив информацию Коуву. Ведь если бы в результате действий властей бизнес Вестбрука накрылся, чем, спрашивается, он бы руководил?

— Вопрос, — согласился Бейтс.

— Кто еще относится к ближнему кругу Вестбрука?

— Шеф его охраны Клайд Мейси.

Бейтс передал Вебу фотографию Мейси, который, мягко говоря, выглядел как кандидат в камеру смертников. Он был настолько бледен, что можно было подумать, что у него малокровие. Голова Мейси была обрита наголо, а глаза у него были спокойные и безжалостные, как у самых опасных серийных убийц.

— Если бы Господь увидел этого парня, то сразу позвал бы копа.

— Уверен, что Вестбрук нанимает только лучших из лучших.

— Интересно, как он ладит с чернокожими? По виду это типичный белый экстремист.

— Не имею представления. На первый взгляд их объединяет только то, что Мейси тоже бреет голову. Мы мало что знаем о Мейси. По неподтвержденным слухам, он служил телохранителем у каких-то важных шишек, а когда их посадили в федеральную тюрьму в Джоли, перебрался в округ Колумбия и поступил на работу к Вестбруку. На улице у него репутация лояльного, но крайне жестокого человека. Совершеннейший псих, но в своем роде профессионал.

— Как и всякий закоренелый преступник.

— Впервые он продемонстрировал свою жестокость, когда ударил в голову свою бабку кухонным ножом. За то, заявил он чуть позже, что она положила ему в тарелку мало мяса.

— Почему же его не посадили за покушение на убийство?

— Ну, тогда ему было всего одиннадцать лет. Впрочем, он отбыл какой-то срок в исправительном заведении для несовершеннолетних. С тех пор, правда, официально за ним числится лишь три штрафа за превышение скорости.

— Милый парень. Ты не возражаешь, если я оставлю эти три фотографии у себя?

— На здоровье. Но если ты случайно повстречаешь Мейси в темной аллее, мой тебе совет: уноси поскорее ноги.

— Я же служу в ПОЗ, Пирс. Таких парней, как он, я съедаю на завтрак.

— Ладно. Продолжай себе это внушать.

— Если Коув так хорош, как ты говоришь, он не мог так вот запросто попасться в расставленные ему сети. За этим наверняка что-то кроется.

— Возможно. Но никто не застрахован от ошибок.

— Ты можешь подтвердить, что Коув не знал точного времени атаки?

— Могу. Коува в известность об этом не поставили.

— А почему, собственно?

— Руководство боялось утечки информации; кроме того, во время вашего налета Коува в этом доме все равно не должно было быть, поэтому считалось, что время атаки ему знать необязательно.

— Здорово. Выходит, что вы не доверяете собственному агенту. Но это не означает, что он не мог получить эти сведения из какого-нибудь другого источника. Из ВРО, например?

— Или из ПОЗ, — бросил Бейтс.

— Это Коув вам сообщил, что в оперативном центре могут находиться потенциальные свидетели?

Бейтс кивнул.

— Знаешь, Пирс, я был бы не прочь знать об этом с самого начала.

— Те, кому надо, об этом знали, Веб. А тебе, чтобы выполнить свою работу, знать это было необязательно.

— Как ты можешь это утверждать, если не имеешь ни малейшего представления о том, как я выполняю свою работу?

— Ты опять начинаешь кричать, приятель? Предупреждаю, не перегибай палку!

— Меня бесит, что во время этой операции погибли шесть человек, а всем, похоже, на это наплевать!

— Если брать Бюро в целом, то по большому счету так оно и есть. Это волнует только людей вроде тебя и меня.

— Может, есть что-нибудь еще, что мне необязательно знать?

Бейтс вытащил из горы лежавших у него на столе документов толстую черную папку, а из нее вынул другую папку — потоньше. Открыв ее, он посмотрел на Веба и спросил:

— Почему ты не сказал мне, что Харри Салливан — твой папаша?

Веб сразу же поднялся с места и направился к кофейному автомату. Кофе ему больше не хотелось, но эта короткая отлучка позволила ему собраться с мыслями. Когда он снова сел за стол, Бейтс все еще просматривал содержимое папки. Когда же он поднял на Веба глаза, тому стало ясно, что Бейтс хочет получить ответ на свой вопрос и без этого папку ему не отдаст.

— Я никогда не думал о нем, как о своем отце. Мы расстались, когда мне было шесть лет. Для меня он просто малознакомый человек. — Секунду помолчав, он спросил: — А когда ты узнал, что он мой отец?

Бейтс провел по странице пальцем сверху вниз.

— Не раньше, чем добрался до твоего старого дела, где содержались сведения о всех твоих родственниках. Откровенно говоря, принимая во внимание все его аресты и художества, остается только удивляться, как ему удалось выкроить время, чтобы зачать тебя. Здесь много чего понаписано, — с лукавым видом добавил он.

Вебу хотелось выхватить папку из рук Бейтса и выбежать с ней из зала. Но он и пальцем не пошевелил: сидел, смотрел на лежавшую на столе перед Бейтсом пачку пожелтевших бумаг и ждал. Окружавшие его звуки неожиданно исчезли. Остались только Бейтс, он и его отец, незримо присутствовавший на страницах старых документов.

— Отчего, скажи на милость, ты вдруг заинтересовался этим, как ты его называешь, «малознакомым человеком»? — спросил Бейтс.

— Когда годы берут свое, смутные воспоминания детства начинают обретать смысл.

Бейтс вложил пачку бумаг в толстую черную папку и пододвинул все это Вебу.

— Коли так, читай на здоровье.

25

Когда Веб вернулся в мотель, он первым делом заметил свежее масляное пятно на той стороне парковочной площадки, где обычно ставил свою машину. В этом не было бы ничего удивительного, так как поставить машину в этой части парковки мог любой другой постоялец мотеля, если бы масляное пятно не располагалось точно напротив его номера. Поэтому, прежде чем войти в комнату, Веб, сделав вид, что роется в карманах в поисках ключа, тщательно осмотрел замочную скважину. К сожалению, даже Веб был не в состоянии определить, вскрывали замок в его комнате или нет. То, что его не взламывали, было ясно, но человеку, знавшему свое дело, не составило бы труда открыть этот простой замок с помощью отмычки в считанные секунды, не оставив при этом никаких следов.

Веб отпер дверь и, положив ладонь на рукоять пистолета, вошел в комнату. Ему понадобилось ровно десять секунд, чтобы определить, что в помещении никого нет. Все вещи находились на своих местах; коробка с документами, которую он взял в доме матери, стояла там, где он ее оставил, а бумаги и фотографии ни на миллиметр не изменили своего расположения. Но Веб не поленился проверить пять различных крохотных ловушек, расставленных им по комнате. Три из них сработали. Веб всегда прибегал к этой системе безопасности, когда куда-то уезжал. Что ж, кем бы ни были люди, проводившие обыск в его комнате, они сработали хорошо, но отнюдь не идеально. Это успокаивало — вроде того как успокаивает известие о том, что верзила, с которым тебе предстоит драться, носит вставную челюсть и иногда мочится в постель. Ирония, однако, заключалась в том, что его комнату обыскивали именно в то время, когда он беседовал с Бейтсом.

Веб никогда не считал себя наивным человеком, поскольку видел жизнь в худших ее проявлениях — и в детстве, и в зрелом возрасте. Тем не менее он верил, что всегда может положиться на Бюро и на людей, которые обеспечивали эффективную деятельность этого агентства. Теперь же эта вера была основательно подорвана.

Он собрал свои скудные пожитки и уже через пять минут снова катил по шоссе. Остановившись у ресторана в пригороде Старая Александрия, он припарковался так, чтобы машину было видно из окна, заказал ленч и стал просматривать досье Харри Салливана, которое передал ему Бейтс.

Бейтс не шутил. Родитель Веба значительную часть жизни провел в образцовых исправительных заведениях страны, большинство из которых находились на юге, где особенно хорошо умели строить камеры, лишенные даже минимальных удобств. Обвинений против него было выдвинуто великое множество, но все они имели экономический характер. Его преступления можно было квалифицировать как разного рода мошенничества, связанные с присвоением чужих денег и собственности. Из расшифровок стенограмм судебных заседаний и протоколов задержаний, находившихся в папке, явствовало, что своим успехам на этом поприще его папаша был обязан прежде всего умению молоть языком и непревзойденному нахальству.

В папке находились фотографии Харри — анфас и в профиль с правой и левой стороны с шедшими понизу идентификационными номерами. За свою жизнь Веб повидал множество тюремных снимков, которые почти не отличались друг от друга. У людей на таких фотографиях было потерянное выражение лица: казалось, они были близки к тому, чтобы перерезать себе вены или пустить пулю в висок. Но Харри Салливан на этих снимках улыбался. Складывалось впечатление, что ему удалось обвести копов вокруг пальца, даже несмотря на то что они засадили его в тюрьму. Впрочем, годы сказались на нем не лучшим образом. Он уже не походил на того красавчика, которого Веб видел на фотографиях, хранившихся в принадлежавшей матери коробке. На последней же серии тюремных снимков он выглядел дряхлым стариком. Но продолжал улыбаться, правда, демонстрируя при этом почти полное отсутствие зубов. У Веба не было причин его любить; тем не менее ему было неприятно наблюдать запечатленную на цветной кодаковской пленке постепенную деградацию этого человека.

Потом Веб стал читать выдержки из показаний его отца на процессе и временами не мог сдержать улыбки.

— Мистер Салливан, — спрашивал прокурор, — верно ли, что в ту ночь, о которой идет речь, вы были...

— Извини, парень, никак не пойму, о какой это ночи ты толкуешь? Память у меня уже не та, что прежде.

Веб мысленно представил себе, как при этих словах папаши Салливана законник закатил глаза к потолку.

— Мы говорим о ночи на 26 июня, сэр.

— Понятно. Ты, парень, делаешь успехи, и твоя мать наверняка будет тобой гордиться.

В стенограмме в скобках было указано: «смех в зале».

— Я вам не «парень», мистер Салливан, — сказал прокурор.

— Прости меня, сынок. Я не очень-то опытен в таких делах и уж точно ничего дурного не имел в виду. По правде говоря, я просто не знаю, как к тебе обращаться. Когда меня перевозили из тюрьмы в это величественное здание, люди называли тебя такими словами, что я ни за что не отважился бы повторить их перед почтенной публикой. От таких слов моя бедная покойная матушка, у которой был-таки в душе страх божий, наверняка перевернулась бы в своей католической могилке. Главным образом, эти люди выражали сомнения в твоей честности и неподкупности, а что может быть для мужчины неприятнее?

— Меня не волнует, как отзываются обо мне преступники, сэр.

— Прошу меня извинить, сынок, но худшие отзывы принадлежали тюремным охранникам.

«Снова смех в зале», — напечатал секретарь суда. Веб решил, что в суде все просто умирали от смеха, поскольку секретарь поставил в конце этой ремарки несколько восклицательных знаков.

— Может, все-таки продолжим, мистер Салливан? — спросил законник.

— Знаешь что? Зови меня Харри, поскольку, когда моя ирландская задница появилась на свет, ее нарекли этим именем.

— Мистер Салливан! — На этот раз его папашу призвал к порядку судья, который, как казалось Вебу, в этот момент тоже едва удерживался от смеха. Конечно, Веб мог и ошибаться, но фамилия судьи была О'Мэлли, а это означало, что у них с папашей было нечто общее — по крайней мере национальность и, как следствие этого, традиционная неприязнь к англосаксам.

— Я, конечно же, не стану называть вас Харри, — сказал прокурор. Веб словно воочию увидел проступившее на лице этого человека негодование. Еще бы! Ведь папаша втянул его в совершенно ненужный двусмысленный разговор, да еще ухитрился при этом выставить его на всеобщее посмешище.

— Что ж, парень, я знаю, что твоя работа заключается в том, чтобы упечь меня, несчастного, в тюрьму, где такие холодные, темные камеры и где люди относятся друг к другу без всякого почтения. А ведь мое дело не стоит и выеденного яйца, так как в его основе лежит обыкновенное недоразумение и, возможно, то обстоятельство, что я позволил себе хлебнуть лишнего. Но ты все равно зови меня Харри, поскольку даже если тебе и удастся исполнить свое ужасное намерение, это не помешает нам остаться добрыми друзьями.

Заканчивая читать эту главу из жизни своего папаши, Веб не без удовлетворения отметил, что на этот раз присяжные оправдали Харри Салливана по всем пунктам.

За последнее преступление Харри Салливан получил двадцать лет — самый большой в своей жизни срок. К настоящему времени он уже отбыл из него четырнадцать лет в Южной Каролине — в тюрьме, которая была знаменита своим суровым режимом. Ему предстояло провести за решеткой еще шесть лет, если его не выпустят по закону об условно-досрочном освобождении или, что более вероятно, если он не умрет в своей камере.

Веб доел пасту и сделал последний глоток эля. Ему нужно было просмотреть еще один документ. Он прочитал его довольно быстро, но именно этот документ поразил его больше всех остальных.

Бюро делало свою работу на совесть. Уж если там хотели узнать чью-то подноготную, то не гнушались ничем. После того как ты подавал заявление о приеме на работу в Бюро, люди из этого учреждения беседовали чуть ли не с каждым человеком, с которым тебе приходилось встречаться в своей жизни. Бесед этих не могли избежать ни учительница младших классов, ни продавец магазина напротив, ни девчонка, с которой ты сначала встречался, а потом, бывало, и спал. Позже эти люди беседовали с отцом девушки, который, когда компрометирующая информация выплыла наружу, разговаривал с тобой на повышенных тонах. Люди из агентства разговаривали также с парикмахершей, которая тебя подстригала, с менеджером банка, у которого ты хотел взять кредит на покупку автомобиля, и даже с руководителем группы бойскаутов, который нянчился с тобой в детстве. Короче говоря, когда Бюро бралось за тебя всерьез, ничего святого для него не существовало. И уж конечно, там не могли не знать, кем приходился Вебу заключенный по имени Харри Салливан.

Харри как раз перевели тогда в тюрьму в Южной Каролине, и, когда составлявшие жизнеописание Веба агенты приехали туда, он опустил в их копилку свои два цента, сообщив им то, что они, по его мнению, должны были знать о его сыне. Во время беседы с ними он употребил словосочетание «мой сын» тридцать четыре раза — Веб не поленился подсчитать.

Харри Салливан дал своему сыну лучшую рекомендацию, какую только один человек может дать другому, хотя знал его всего шесть лет. Но, согласно утверждению Харри, настоящий ирландец всегда может сказать, выйдет ли из его сына толк — даже если он находится еще в таком возрасте, когда носят подгузники. Он заявил, что его сын станет одним из лучших агентов ФБР и что он готов это подтвердить перед властями в Вашингтоне, если такая необходимость возникнет, пусть даже ему придется ехать туда в кандалах и под конвоем. Для Харри Салливана ничто не было слишком, когда речь шла о его сыне.

По мере того как Веб читал этот документ, голова у него клонилась все ниже и ниже. Когда же он прочел последнее заявление Харри Салливана, записанное с его слов, то почти уперся лбом в стол.

Пусть «господа агенты», говорил Харри, обращаясь к своим собеседникам, напомнят сыну, что все эти годы его отец каждый день думал о нем и что он всегда был в его сердце. И хотя ему вряд ли удастся сказать об этом сыну лично, «господа агенты» наверняка не сочтут за труд передать ему, что Харри Салливан всегда его любил и желал ему добра. И пусть сын не думает о своем старике слишком плохо, поскольку жизнь — штука сложная. Потом Харри сказал, что с радостью поставил бы «господам агентам» по пинте пива, если бы у него была такая возможность, после чего добавил, что, хотя его перспективы в этом смысле выглядят не блестяще, принимая во внимание место, где он находится, никто не знает, как все может обернуться в будущем.

За все годы, что Веб прослужил в ФБР, никто ему и словом об этом не обмолвился. Что же касается этого документа, то до нынешнего дня ему не приходилось держать его в руках. Черт бы побрал Бюро и его правила! Неужели так уж необходимо все хранить под замком? И все-таки Веб мог получить доступ к этой информации, если бы по-настоящему захотел. Правда заключалась в том, что ему этого не хотелось.

Потом Вебу пришла в голову еще одна неприятная мысль, и он нахмурился. Если Клер Дэниэлс получила от Бюро его файл, она, вполне возможно, уже кое-что знает о Харри Салливане. Но если так, почему она ни разу об этом не упомянула?

Веб сложил бумаги, заплатил по счету и поехал на одну из принадлежавших Бюро парковочных площадок, где сменил машину, после чего выехал на «гранд-марке» последней модели через ворота, которые нельзя было увидеть с той улицы, откуда он заезжал. Вообще-то «гранд-марк» ему по статусу не полагался, но другой приличной машины на стоянке не оказалось, и Вебу пришлось договариваться с охранником. Он убедил его, что ему как оперативнику хорошие колеса куда нужнее, нежели какому-нибудь ветерану Бюро, редко покидающему свой офис. Под конец он сказал, что если у охранника в связи с исчезновением этой машины возникнут какие-нибудь проблемы, то он может обсудить их с Баком Уинтерсом, его, Веба, лучшим другом.

26

Бейтс все еще находился в отделе стратегических операций, когда туда заглянул какой-то человек. Бейтс поднял на него глаза и изо всех сил попытался скрыть овладевшее им уныние. Бак Уинтерс прошел через весь зал и уселся напротив Бейтса. Он был одет в тщательно отглаженный костюм, какие носили сотрудники Бюро высшего ранга. Платок, который торчал у него из нагрудного кармана пиджака, казалось, был выкроен по лекалу. Бак был высок, широкоплеч, интеллигентен и выглядел, как агент ФБР с рекламного плаката. Возможно, подумал Бейтс, именно по этой причине ему и удалось сделать карьеру.

— Я видел, как Лондон выходил из этого здания.

— Просто заходил узнать, нет ли на его счет каких-нибудь распоряжений.

— Понятно. — Уинтерс положил руки на стол и впился взглядом в лицо Бейтса. — Послушай, какого черта ты так печешься об этом парне?