Свет иных дней

Они продолжили падение в глубь времен. Признаки многоклеточной жизни вскоре пропали. Жизнь утратила то, чему с такой болью научилась.

Глубина – миллиард лет. И снова навалился мрак, будто удар молота.

– Снова лед? – спросил Бобби.

– Думаю, я понимаю, в чем дело, – уныло отозвался Давид. – Это был скачок эволюции – очень давнее событие. Нечто такое, чего мы не разглядели в окаменелостях, – попытка жизни преодолеть стадию одноклеточности. Но эта попытка обречена на провал из-за оледенения. Два миллиона лет прогресса – и все зря… Проклятье, проклятье.

Когда льды растаяли – а это произошло еще через миллион лет, – снова появились признаки более сложной жизни. И тут многоклеточные существа попадались на глаза между водорослей.

Еще одна попытка, которая окажется неудачной из-за жестокого оледенения. И снова на глазах у братьев жизнь была отброшена на простейший уровень.

Они падали и падали вниз через долгие и безликие тысячелетия.

Еще пять раз мертвенная длань глобального оледенения сковывала планету, убивала океаны, выдавливала жизнь из всего, кроме самых примитивных существ, обитавших в самых маргинальных средах. Этот суровый цикл обратной связи начинался всякий раз после того, как жизнь успевала хоть чуточку развиться на мелководье и побережьях континентов.

Давид сказал:

– Трагедия Сизифа. Согласно мифу, Сизифу приходилось вкатывать камень на вершину горы – только ради того, чтобы потом смотреть, как он катится вниз, снова и снова. Вот так и жизнь: она пытается достичь сложности и значительности, а ее вновь и вновь возвращают на самый примитивный уровень. Нечто вроде нескольких ледяных Полыней подряд. Может быть, нынешние философы-нигилисты и правы: только этого мы и можем ожидать от Вселенной – бесконечного уничтожения жизни и духа, потому что для равновесия Вселенной космосу нужна гибель…

Бобби мрачно проговорил:

– Циолковский когда-то назвал Землю колыбелью человечества. Так и есть, это действительно колыбель жизни. Но…

– Но, – подхватил Давид. – Это такая жуткая колыбелька, которая то и дело губит тех, кто в ней лежит. Но хотя бы этого теперь не случится. Так уже не будет. Жизнь выработала сложные циклы обратной связи, научилась управлять потоками массы и энергии по системам планеты. Мы всегда думали, что живая Земля – это красивое создание. Не так. Жизни пришлось научиться защищать себя от беспорядочной геологической жестокости планеты.

Наконец они добрались до времени гораздо более далекого, чем то, в котором происходили разрушительные оледенения.

Молодая Земля имела очень мало общего с тем миром, которым ей предстояло стать. Воздух был явно более плотным. Им невозможно было дышать. Не было ни гор, ни берегов, ни скал, ни лесов. Большую часть планеты покрывал мелководный океан без всяких материков. Дно океана представляло собой тонкую корочку, то и дело разрываемую трещинами, через которые выливались реки вулканической лавы и высушивали море. Зачастую густые облака газов окутывали планету на долгие годы – пока над поверхностью не поднялись вулканы и не всосали газы внутрь себя.

Когда стало можно что-то разглядеть за плотным слоем клубящегося смога, солнце проступило яростным, слепящим шаром. Луна была огромная, размером с обеденную тарелку, хотя многие из ее знакомых черт уже находились на своих местах.

Но и Луна, и Солнце словно бы стремительно мчались по небу. Юная Земля быстро вращалась вокруг своей оси, она то и дело погружала свою поверхность и хрупкий груз жизни на ней во тьму ночи. По израненной планете проносились высокие приливные волны.

Предки человека в этом враждебном мире были совсем не амбициозны: это были всего-навсего ничем не примечательные клетки, живущие большими сообществами ближе к поверхности мелких морей. Каждое из этих сообществ начиналось с похожей на губку массы материи, которая затем сжималась слой за слоем, и в конце концов оставался крошечный клочок зелени, плавающий на поверхности воды и дрейфующий по океану, чтобы затем приклеиться к более старому сообществу клеток.

Небо то и дело озаряли вспышки гигантских метеоров, возвращавшихся в дальний космос. Часто – ужасающе часто – по планете проносились водяные волны высотой в километр, налетали на пылающий шрам, полученный от удара метеорита, а оттуда выпрыгивало огромное светящееся небесное тело – астероид или комета, и улетало в космос, на краткий миг озаряя израненное небо, чтобы потом пропасть во мраке.

Жестокость и частота этих «ударов наоборот» все нарастала.

Но вот неожиданно зеленые ковры водорослей начали мигрировать по поверхности юного бурного океана и увлекли за собой цепочку наследственности – а вместе с ней и фокус червокамеры Бобби. Колонии водорослей сливались между собой, потом снова таяли и снова сливались – будто стремились к какому-то общему ядру.

Наконец они оказались в изолированном озере, замкнутом внутри широкого и глубокого метеоритного кратера – как будто на Луне после наводнения. Бобби видел вокруг зубчатые хребты гор, срезанный центральный пик. Озеро было наполнено неприятно-ядовитой зеленью. Где-то в середине цепочки предков продолжали свое слепое шествие к безжизненности.

Но вот вдруг зеленое пятно сжалось, распалось на отдельные клочки, и поверхность кратерного озера покрылась плотным коричневым ковром.

– О… – в изумлении выговорил Давид. – Мы только что потеряли хлорофилл. Способность производить энергию из солнечного света. Видишь, что произошло? Это сообщество микроорганизмов было изолировано от остальных за счет падения метеорита или еще какой-то геологической катастрофы – вследствие которой образовался этот кратер. Тут перестало хватать питания. Микроорганизмы должны были либо мутировать, либо умереть.

– И они мутировали, – сказал Бобби. – А если бы они этого не сделали…

– Если бы они этого не сделали, не было бы нас.

А потом последовал жестокий взрыв, все пришло в движение – всепоглощающее, неясное. Вероятно, это и была та катастрофа, о которой сказал Давид.

Когда все было кончено, Бобби вдруг опять оказался под водой, и перед ним предстало плотное скопление коричневой массы, держащейся неподалеку от дымящегося жерла, тускло подсвеченного сиянием недр Земли.

– Вот до чего дошло, – проговорил Давид. – Наши самые дальние предки были поедателями камней. Это термофилы, а может быть, даже гипертермофилы. То есть они обожали высокую температуру. Они питались минералами, попадавшими в воду из жерл вулканов, – железом, серой, водородом… Грубо, неэффективно, но здраво. Им не нужен был ни свет, ни кислород, ни даже органические вещества.

Бобби погрузился во тьму. Он миновал туннели и расселины, и эти расселины и туннели уменьшались в размерах, сжимались. Кромешный мрак прерывали только редкие красноватые вспышки.

– Давид? Ты еще здесь?

– Я здесь.

– Что с нами происходит?

– Мы находимся под дном океана. Перемещаемся сквозь слой базальта. Вся жизнь на планете слипается, Бобби, сжимается на всей протяженности береговой линии океана, на базальтовом дне. Все соединяется в одну точку.

– Где она? Куда мы перемещаемся?

– К твердым породам, Бобби. На глубину около километра. Это будет последнее отступление жизни. Вся жизнь на Земле началась в этой полости, в этом каменном убежище.

– И из чего же, – спросил Бобби с опаской, – она потом появилась?

– Это нам и предстоит выяснить.

Давид поднял фокус червокамеры выше. Братья словно бы повисли в зловонном небе над безжизненной Землей.

Тут был свет – тусклый, оранжевый, как сумерки в городе, где небо затянуто смогом. Солнце, видимо, стояло над горизонтом, но Бобби не мог точно определить, где находится оно и гигантская Луна. Атмосфера была осязаемо плотной и давящей. Внизу чернел и местами вскипал океан. Тут и там над поверхностью воды вспыхивало пламя, прорывавшееся через трещины в дне.

«Теперь на кладбище действительно пусто, – думал Бобби. – Только где-то сохранился глубокий "карман", и там прячутся мои самые далекие предки. Эти юные горы уже отдали все, что в них было захоронено».

Но вот собрались в непроницаемую пелену черные тучи, и их словно бы поволокло по небу какое-то жестокое божество. Начался ливень наоборот. Струи воды отскакивали от подернутой рябью поверхности океана к набухшим тучам.

Миновал целый век, а дождь все лил и лил, все бушевал над океаном, и его ярость не ослабевала. То есть мощь ливня была так велика, что уровень воды в океане вскоре заметно понизился. Тучи сгустились еще сильнее, океаны сморщились, остались только отдельные соленые озерца в самых низких впадинах на потрепанной, потрескавшейся поверхности Земли.

Прошло две тысячи лет. Дождь не прекращался до тех пор, пока океаны не превратились в облака, пока вся суша не пересохла.

А потом суша стала изменяться.

Вскоре на ее обнаженной поверхности возникли светящиеся трещины, и из них полилась лава. Наконец посреди лавы остались только отдельные островки, каменные осколки, но и они дрожали и таяли, и новый океан покрыл Землю: океан расплавленной породы глубиной в сотни метров.

Начался новый дождь наоборот: жуткая буря поднялась на поверхности, из расплава вылетали светящиеся камни. Капли лавы улетали к водяным тучам, и атмосфера превратилась в страшную смесь пара и лавы.

– Невероятно! – вырвалось у Давида. – Земля накапливает атмосферу из испарений камня, толщина этого слоя сорок – пятьдесят километров, а давление в сотни раз превышает те показатели, которые мы имеем сейчас. Тепловая энергия немыслимая… Верхушки облаков наверняка светятся. Земля пылает – звезда, окутанная испарениями камня.

Но каменный дождь отнимал тепло у потрепанной планеты, и быстро – всего за несколько месяцев – Земля остыла и стала твердой. Под светящимся небом снова начала образовываться жидкая вода, новые океаны сформировались из остывающих облаков. Но они получались кипящими, поскольку их поверхность соприкасалась с горячими испарениями. А между океанами образовывались горы, они словно бы сами себя лепили из кучек шлака.

А потом мимо Бобби пронеслась волна света, утащила за собой фронт кипящих облаков и пара. Произошел чудовищный взрыв. Бобби вскрикнул…

Давид замедлил их спуск в глубь времен.

Земля снова себя восстановила.

Черно-синие океаны были спокойны. Безоблачное небо имело зеленоватый оттенок. Покрытая оспинками кратеров Луна пугала своими размерами, она напоминала черты лица человека, такие знакомые Бобби, – не хватало только правого глаза… А еще тут было второе солнце – светящийся шар, затмевавший Луну, с хвостом, протянувшимся через все небо.

– Зеленое небо, – пробормотал Давид. – Странно. Может быть, дело в метане? Но как…

– А это, черт подери, что такое? – не выдержал Бобби.

– Ты про комету? Просто чудовище. Размером с нынешние астероиды вроде Весты или Паллады, километров пятьсот в поперечнике. В тысячу раз больше той, которая угробила динозавров.

– То есть размерами она равна Полыни.

– Точно. Не забывай, что Земля образовалась из комет и метеоритов, несколько планетоидов, обращавшихся вокруг юного Солнца, сплавились воедино. Самым грандиозным ударом, наверное, было столкновение с другой молодой планетой, из-за которого мы чуть было не превратились в обломки.

– Из-за этого удара образовалась Луна.

– А далее поверхность Земли стала более или менее устойчивой, но и потом ей пришлось выдержать немало сильнейших ударов. Десятки, сотни за несколько сотен миллионов лет. Бомбардировку такой силы нам даже трудно себе представить. Потом частота падения метеоритов ослабела, поскольку их начали притягивать к себе другие планеты, и наступил период относительного спокойствия, продлившийся еще несколько сотен миллионов лет… а потом настало – это. Земле не повезло, что она встретилась с таким гигантом так поздно. Удар был такой силы, что вскипели океаны и даже горы расплавились.

– Но мы выжили, – мрачно произнес Бобби.

– Да. В нашей глубокой теплой нише.

Они снова оказались под поверхностью Земли. Бобби погрузился внутрь камня вместе со своими самыми дальними предками, скоплением микробов-термофилов.

Он ждал во мраке, а мимо пролетали бесчисленные поколения.

Потом сквозь дымку он снова различил свет.

Он поднимался по какой-то шахте – подобию колодца – к кругу зеленоватого света, к небу этой чужой Земли до начала метеоритных бомбардировок. Круг расширялся и расширялся, и наконец Бобби оказался на свету.

То, что он увидел затем, не поддавалось описанию.

Он словно бы оказался внутри коробки, изготовленной из какого-то стекловидного материала. Давний предок, по всей вероятности, находился здесь – одна-единственная клетка посреди миллионов в этом контейнере. Коробка лежала на чем-то вроде подставки. Отсюда открывался вид…

– О боже, – прошептал Давид.

Это был город.

Бобби увидел архипелаг маленьких вулканических островков, встающих из синевы моря. Но островки были связаны между собой широкими и плоскими мостами. На суше низкими стенами были вычерчены геометрические фигуры. Это походило на поля, но пейзаж не напоминал тот, который создали бы люди. Поля были шестиугольные. Тут были даже дома – невысокие, прямоугольные, похожие на ангары для самолетов. Бобби заметил, что между постройками что-то передвигается, какой-то транспорт, но издалека точно рассмотреть было трудно.

Но вот что-то двинулось прямо к нему.

Оно походило на трилобита. Приземистое членистое туловище, поблескивающее под зеленым небом. Лапки – шесть или восемь – оживленно шевелились. Спереди – нечто вроде головы.

Голова, рот, а во рту – инструмент из блестящего металла.

Голова приподнялась и повернулась к Бобби. Он попытался разглядеть глаза этого невероятного создания. Ему казалось, что он вот-вот прикоснется к покрытой хитином физиономии, и…

И мир погрузился во мрак.

Они были двумя стариками, которые провели слишком много времени в виртуальной реальности, и «Поисковик» попросту вышвырнул их. Бобби, лежа на кушетке, подумал: «Это счастье».

Он встал, потянулся, потер кулаками глаза.

Он побрел по «Червятнику». Прочность и незыблемость всего, что его окружало, казались нереальными после спектакля длиной в четыре миллиарда лет, который ему довелось посмотреть. Бобби разыскал дрона-кофеварку, заказал две чашки кофе и сделал большой глоток. Потом, ощутив себя немного вернувшимся к человеческой жизни, он возвратился к брату и протянул ему чашку. Наконец Давид, с вытаращенными глазами и открытым ртом, сел и взял у Бобби кофе.

– Сизифианцы, – пробормотал Давид хрипло.

– Что-что?

– Вот как мы должны их называть. Они эволюционировали на юной Земле, в промежутке покоя между ранней и поздней бомбардировками. Они так сильно отличались от нас… Это метановое небо. Что бы это могло означать? Вероятно, даже их биохимия была новшеством, она, видимо, была основана на соединениях серы, или аммиак служил растворителем, или… – Он схватил Бобби за руку. – И конечно, ты понимаешь, что у них было очень мало общего с теми существами, которых они выбрали для хранения. Они сохранили наших предков. У них с нашими предками было не больше общего, чем у нас с экзотической флорой и фауной, до сих пор обитающей в глубоководных впадинах на Земле. Но они – термофилы, наши предки – были единственной надеждой на выживание…

– Давид, погоди. О чем ты говоришь?

Давид озадаченно уставился на него.

– Ты еще не понял? Они были разумны. Сизифианцы. Но они были обречены. Они знали, что им грозит, понимаешь?

– Огромная комета.

– Да. Точно так же как мы знаем о нашей Полыни. А они знали, что она сделает с их миром: вскипятит океаны и даже расплавит горную породу на сотни метров вглубь. Ты видел их. Техника у них была примитивная. Они были молодым видом. Они не могли покинуть планету, не могли самостоятельно пережить столкновение с кометой или отклонить ее с курса. Они были безнадежно обречены. Но все же они не впали в отчаяние. Они захоронили контейнер – достаточно глубоко для того, чтобы потом до него могла добраться тепловая волна.

– Да. Да! Понимаешь? Они постарались сохранить жизнь. Нас, Бобби, чтобы мы уцелели, несмотря на страшную катастрофу. Вот это и есть наша судьба, Бобби. Точно так же, как сизифианцы сохранили горстку термофильных микробов, дабы те пережили падение кометы, точно так же, как ковры водорослей старались пережить жестокие периоды оледенения, как потом более сложные формы жизни, эволюционируя и приспосабливаясь, переживали вулканические катастрофы, падения метеоритов, геологические аномалии – так должны поступить и мы. Даже Единые, новая эволюционная форма разума, являются частью единой цепи, которая ведет к заре жизни.

Бобби улыбнулся.

– Помнишь, как, бывало, говорил Хайрем? «Нет предела тому, чего можно достигнуть, если только трудиться сообща».

– Да. Именно так. Хайрем был не дурак.

Бобби любовно положил руку на плечо брата.

– Я так думаю…

И тут мир снова без всякого предупреждения погрузился во мрак.

/Эпилог/

– Бобби. Пожалуйста, проснись. Бобби. Ты меня слышишь?

Голос доносился до него словно бы издалека. Женский голос. Бобби слышал голос, понимал слова еще до того, как его телу вернулись ощущения.

Его глаза были закрыты.

Он лежал на спине – судя по всему, на мягкой кровати. Он чувствовал свои руки и ноги, медленное биение сердца, вдохи и выдохи. Все вроде бы было нормально.

И все-таки он знал, что это не так. Что-то было неправильно – так же чуточку ненормально, как лиловое небо над Землей мелового периода.

Ему стало ужасно страшно.

Он открыл глаза.

Над ним склонилось лицо женщины: высокие скулы, карие глаза, светлые волосы, немного морщинок вокруг глаз. Лет сорок – пятьдесят. И все же он узнал ее.

– … Мэри?!

Ему ли принадлежал этот голос?

Он приподнял руку. Тонкое запястье выдвинулось из-под рукава, скроенного из какой-то серебристой ткани. Тонкие кости, длинные и узкие пальцы, как у пианиста.

Это была его рука?

Мэри – если это была Мэри – наклонилась и прикоснулась к его щекам ладонями.

– Ты очнулся. Спасибо за это Хайрему. Ты меня понимаешь?

– Да. Да, я…

– Что ты помнишь?

– Давида. «Червятник». Мы с ним…

– Странствовали. Верно. Хорошо, ты это помнишь. После воскрешения Давид рассказал нам о том, что вы повидали.

«Воскрешение, – подумал Бобби. – Оживление».

И его страх исчез.

Он попытался сесть. Она помогла ему. Он чувствовал себя слабым и легким.

Он находился в комнате с ровными пустыми стенами. Было темно. Дверь вела в коридор, наполненный светом. В комнате имелось одно маленькое круглое окошко. За ним синяя полоса над черной полосой.

Синяя Земля. Черное небо.

Воздух Земли был прозрачен, как стекло. Над синевой океана, в сотнях километров от поверхности, серебрилась какая-то конструкция. Он находился на орбите? Нет, Земля не вращалась. Значит, он находился на чем-то вроде орбитальной башни.

«Господи».

– Я мертв? Меня оживили, Мэри?

Она заворчала и провела пальцами по распущенным волосам.

– Давид предупреждал, что все так и будет. Вопросы, вопросы.

Интонация у нее была странная, голос сухой, словно она отвыкла разговаривать вслух.

– Зачем меня вернули? … О! Полынь. В этом все дело?

Мэри нахмурила брови. Она словно бы на миг прислушалась к далеким голосам.

– Полынь? А, ты про ту комету. Ее мы давным-давно оттолкнули.

Она сказала об этом небрежно, будто речь шла о мошке, которую прогнали, махнув рукой.

– Так что же тогда? – зачарованно спросил Бобби.

– Я могу сказать тебе, как ты здесь оказался, – тихо проговорила Мэри. – А вот насчет того, почему, это тебе придется выяснить самому…

Он узнал о том, что миновало шестьдесят лет.

Помогла, конечно, червокамера. Теперь появилась возможность заглянуть в прошлое и прочитать полную последовательность ДНК в любой момент жизни индивидуума. И стало возможно загрузить копию сознания этого индивидуума – и сделать его на краткое время одним из Единых; на годы, даже на десятки лет – чтобы потом, сплавив между собой ДНК и разум, получить восстановленное тело и загруженное в него сознание.

Вот так воскрешали из мертвых.

– Ты умирал, – объяснила Мэри. – И в тот же миг мы тебя скопировали. Хотя ты об этом еще ничего не знал.

– Мое клонирование.

– Да. Во времена Хайрема эта процедура была еще экспериментальной. Были проблемы с твоими теломерами. Это генетические структуры, управляющие старением клеток. Ты начал очень быстро стариться после того, как…

– После того, что мне вспоминается последним – «Червятник».

– Да.

Как странно было думать о том, что уже в то мгновение, когда он подавал Давиду чашку кофе, его жизнь была фактически кончена, что он тогда представлял собой жалкие останки самого себя.

Мэри взяла его за руку. Когда он поднялся с кровати, он показался себе легким, призрачным. Только теперь он заметил, что Мэри обнажена, но при этом в предплечья и живот у нее вживлены имплантаты. Груди у нее странно болтались – как-то лениво, словно тут необычно действовала гравитация.

Она сказала:

– Тебе так много всего предстоит узнать. Теперь у нас достаточно места. Население Земли устойчиво. Мы живем на Марсе, на спутниках внешних планет, мы направляемся к звездам. Уже были эксперименты по пересадке человеческого сознания в квантовую пену.

– … Места для чего?

– Для воскрешения. Мы собираемся воскресить все человеческие души, с самого зарождения вида. Всех отверженных, всех абортированных детей. Мы хотим исправить прошлое, победить жуткую трагедию смерти во Вселенной, которая способна прожить десятки миллиардов лет.

«Как это прекрасно, – подумал Бобби. – Сотни миллиардов душ, оживших, как листья на осеннем дереве. На что же это будет похоже?»

– Но, – медленно выговорил он, – это те же самые люди? Я – это я?

– Некоторые философы утверждают, что это возможно. По учению Лейбница, ты – это ты. Но…

– Но ты так не думаешь.

– Нет. Прости.

Он задумался.

– А когда нас всех воскресят, что мы будем делать?

Вопрос ее, похоже, озадачил.

– Ну… все, что угодно, конечно. – Она взяла его за руку. – Пойдем. Кейт ждет тебя.

Взявшись за руки, они пошли к свету.

/Послесловие/

Понятие «хронообъектива», будучи весьма почтенным, в научной фантастике эксплуатировалось довольно редко – вероятно, из-за того, что оно сулит меньше приключений, чем собственно путешествия во времени. И все же на эту тему было написано несколько значительных произведений – от «Викариона» Гарднера Хантинга (1926) до романа Орсона Скотта Карда «Стража прошлого: Искупление Христофора Колумба» (1996). Один из нас кратко описал применение этого устройства в ранних работах – «Конец детства» (1953) и «Паразит» (1953). Пожалуй, наиболее известным – и лучшим – примером является «медленное стекло» Боба Шоу из его романа с таким же названием, как у нас[60] (1966).

В наши дни это понятие получило первые штрихи научного правдоподобия, предложенные современной физикой, – и входит в резонанс с нашим временем, когда людей все чаще окружает аппаратура для наблюдения.

Концепция пространственно-временных «червоточин» хорошо описана у Кипа Торна в его работе «Черные дыры и завихрения времени: возмутительное наследство Эйнштейна» (W. W. Norton, 1994). Предположение о том, что «червоточины» можно генерировать с помощью «сжатия вакуума», было высказано Дэвидом Хохбергом и Томасом Кепхартом (Physics Letters В, vol. 268, pp. 377-383, 1991).

Весьма спекулятивная и, надеемся, уважительная реконструкция исторической жизни Иисуса Христа в большой степени почерпнута из прекрасной биографии работы Э. Н. Уилсон «Иисус» (Sinclair-Stevenson, 1992). За материалы, связанные с жизнью Авраама Линкольна, авторы в долгу перед Уорреном Алленом Смитом, нью-йоркским корреспондентом издания «Gay and Lesbian Humanist».

Идею о том, что в древности Земля пережила несколько суровых периодов оледенения, мы позаимствовали в работах Пола Хофмана из Гарвардского университета и его коллег (см. Science, vol. 281, p. 1342, 28 августа 1998). А мысль о том, что первобытная жизнь сумела пережить древние бомбардировки Земли метеоритами, спрятавшись глубоко под поверхностью, исследована, например, в «Пятом чуде» Пола Дейвиса (Penguin, 1998).

Мы благодарим Энди Сойера из отдела фонда научной фантастики ливерпульской библиотеки имени Сидни Джонса за помощь в поисках, а также Эдварда Джеймса из университета Рединга и Эрика Брауна за чтение черновиков рукописи. Все ошибки и пропуски – это, конечно, на нашей совести.

Данная книга по самой своей природе содержит много размышлений об исторических фигурах и событиях. Кое-что из того, о чем идет речь, подтверждено современными историческими источниками, кое-что находится на грани уважительного теоретизирования, а кое-что представляет собой плоды не в меру разыгравшегося воображения авторов. Пусть читатель поупражняется и поразгадывает, что есть что, памятуя о том, что опровергнуть наши заявления невозможно до тех пор, пока не будет изобретена червокамера.

Примечания

1

В оригинале русские слова выглядят именно так. (Здесь и далее примечания переводчика.)

2

Следует отметить, что название растения полынь, как и апокалиптической «звезды Полынь», по-английски звучит как «wormwood», что в буквальном переводе означает «червивое дерево». Такое название связано с тем, что в рыхлых стеблях некоторых видов полыни живут мелкие червячки.

3

Это Джон Леннон – так он выглядит на обложке альбома «The Beatles» «Sergeant Pepper's Lonely Hearts Club Band». Мундиры, в которые облачены битлы, представляют собой дизайнерскую фантазию.

4

А на самом деле он держит под мышкой валторну.

5

Это, соответственно, Ринго Старр, Пол Маккартни и Джордж Харрисон.

6

Речь идет о песне «Beatles» «All You Need Is Love».

7

Планк Макс (1858-1947) – немецкий физик, один из основоположников квантовой теории. Ввел понятие кванта действия (постоянная Планка) и, исходя из идеи квантов, вывел закон излучения, названный его именем. Нобелевская премия (1918).

8

Генрих Казимир, нидерландский физик, в 1948 году предсказал возможность притяжения между двумя идеально плоскими зеркалами в вакууме. Это явление получило название эффекта Казимира, а сила, возникающая между зеркалами, стала называться силой Казимира. Позднее, в 1997 году, Стивом Ламоро было в экспериментах доказано девяностопятипроцентное совпадение с теорией. Эффект Казимира и в наши дни продолжают изучать в отношении различных поверхностей – например, ленты Мебиуса и торообразных предметов. Остается животрепещущим вопрос о силе Казимира в одиночной полой сфере. Над этой проблемой сам Казимир размышлял в 1953 году, когда искал стабильную модель электрона.

9

Раскрашенная пустыня – местность в штате Аризона, в США. Национальный парк. Здесь находится так называемый Окаменевший лес – оказавшиеся на поверхности окаменевшие триасовые отложения.

10

Хокинг Стивен Уильям (р. 1942) – английский астрофизик. Автор теории образования черных дыр.

11

Имеется в виду Пьюджет-Саунд – залив Тихого океана, на берегу которого стоит Сиэтл.

12

Сиэтл считается кофейной столицей США. Кофе здесь выпивается столько, что гущу используют как удобрение. Говорят, даже цветы в Сиэтле припахивают кофе.

13

«Новости планеты (Земли) в прямом эфире» (англ.).

14

Если точнее – чернобыльник.

15

Чиксулуб – метеоритный кратер в Мексике, на полуострове Юкатан, вблизи деревушки Пуэрто-Чиксулуб. Диаметр кратера – 180-200 км. Высказываются гипотезы о том, что именно падение этого метеорита стало причиной гибели динозавров.

16

Имеются в виду такие строки этого стихотворения: «Святой и светлый Агнец Бог / Явился ль Англии цветущей?» (Перевод К. С. Фарай.)

17

«И пред престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади» (Откр. , 4, 6). Здесь и далее текст Откровения святого Иоанна цитируется по Синодальному изданию.

18

Откр. , 1, 10-11. В английском варианте текста вместо слов «напиши в книгу» стоят слова «напиши на свитке».

19

Откр. , 8, 10-11.

20

Перевод С. Маршака.

21

Героиня иронизирует. На самом деле город, показанный святому Иоанну в двадцать первой главе Откровения, называется просто Иерусалим. Кстати, в этой главе нет ни слова о пальмовых листьях. Они фигурируют в другом эпизоде св. Евангелия – описании входа Иисуса Христа в Иерусалим (Иоан. 12, 13).