Десятая глава

Почти вся следующая неделя оказалась для Шкафа потерянной. Кое-что, впрочем, ему удалось запомнить. Во-первых, как он поднял распухшие веки и увидел, словно в тумане, искаженное волнением, но все такое же прекрасное лицо Кизии. Во-вторых, мягкий и уверенный голос матери, молящейся за его выздоровление. В-третьих, собственные крики, когда медицинские работники готовили его к операции по пересадке кожи. Но в основном этот период был наполнен благословенной пустотой.

Шкаф ненадолго пришел в сознание перед рассветом седьмого дня. Он не сразу понял, где находится, и как сюда попал. Попытки разобраться в своем состоянии заняли еще больше времени. Его правая нога оказалась в гипсе. Правое предплечье, кисть и бедро были забинтованы, как у мумии, а грудь и плечи обмотаны марлей. Какой-то жесткий воротник сдавливал шею и неприятно щекотал подбородок.

Ему было плохо. Очень плохо. Но, как ни странно, боль казалась чем-то далеким и второстепенным.

Лекарства, — решил Шкаф. Должно быть, его накачали лекарствами. Он смутно припоминал какой-то разговор о дозировке морфия. Похоже, наркотики сделали свое дело. Физической боли он не чувствовал. Другое дело — боль душевная. Морфий явно ударил ему в голову. Сейчас ему казалось, что кто-то из работников больницы хочет его смерти.

Шкаф попробовал повернуться. Тело отказывалось повиноваться. Он застонал, вцепившись в одеяло пальцами здоровой руки. Холодный пот выступил у него на лбу и над верхней губой.

— Шкаф? — окликнул его чей-то заспанный и неуверенный голос.

Его сердце забилось быстрее. Спустя пару секунд он слегка повернул голову, боясь, что это окажется галлюцинацией. Как он мог услышать…

— Шкаф? — голос больше не был заспанным. Теперь в нем появилась отчаянная надежда.

Внезапно возле него оказалась Кизия. Шкаф заметил за ее спиной что-то вроде кушетки с кучей смятых простыней и придавленной подушкой.

Она ночевала в его палате. Кизия Лоррейн Кэрью дежурила у его постели, словно ангел-хранитель.

Присматривала за ним.

Ждала, пока он проснется.

Склонившись над кроватью, Кизия легонько прикоснулась к его щеке кончиками пальцев. Казалось, она хочет убедиться, что это не сон. Затем она протянула руку и зажгла лампочку над его головой. Шкаф моргнул от вспышки света.

— Ох, Шкаф, — прошептала она. Слезы текли у нее по лицу и капали с подбородка. Ее веки припухли, белки глаз сильно покраснели. Шкаф никогда еще не видел ее такой исхудавшей. Выглядела она так, словно не ела и не спала несколько дней. — Ох, Шкаф. Слава Богу.

— Ки…зия. — Шкаф с трудом произнес ее имя. Он умолк, переводя дыхание. Ему не хотелось, чтобы она плакала. Это разрывало ему сердце. — Не надо…

Кизия его остановила, нежно поднеся пальцы к его губам. Затем она улыбнулась счастливой, лучезарной улыбкой.

— Не пытайся говорить, маленький, — хрипло сказала она. — До прошлой ночи у тебя была трубка в горле, и, наверное, осталось раздражение.

— Я… — Внезапно он заметил, что на Кизии надета его оранжевая футболка с надписью «Горячая штучка», запачканная и сильно измятая.

— Тсс. Тсс. — Она снова коснулась его губ. Ее топазовые глаза блестели, словно драгоценные камни. Пальцы дрожали. — У нас впереди много времени. Все наладится, Шкаф. Ты снова с нами… и теперь все будет хорошо.

Через шестнадцать дней после поступления в больницу Шкаф узнал, что его ждет. Он очень тщательно выбрал время для откровенного разговора с врачом, постаравшись, чтобы мамы и Кизии не было рядом. Ему хотелось… было необходимо… самому узнать правду о своем будущем.

Медицинское заключение было неумолимым. Он поправится со временем, но никогда уже не станет таким, как прежде. Сколько бы он ни старался, полное исцеление невозможно. До конца дней ему придется жить со шрамами на коже и с поврежденным позвоночником.

Вывод: с работой в пожарной охране покончено навсегда.

Хотя терапевт закончил разговор на радостной ноте и всем своим видом выражал надежду на лучшее, Шкаф мог думать только о том, что больше непригоден к своей любимой работе. Профессия, в которой он был лучшим среди лучших, оказалась для него закрытой. Размышляя над тем, что делать дальше, он вспомнил собственные слова, сказанные в тот памятный вечер, когда он отвозил Кизию домой и впервые поцеловался с ней по-настоящему.

«Малыш, — сказал он. — Малыш, выслушай меня. Я больше, чем ты. Так получилось, и никто из нас не может это изменить. Но разве ты не понимаешь? Я знаю, что означает мой рост. Я знаю свою силу. Это… ну, это мой природный дар. Такой же, как и голос. Моя сила помогает мне спасать человеческие жизни, Кизия. Я ценю ее. Я никогда не направляю ее против людей. И никогда, никогда не воспользуюсь ею, чтобы обидеть тебя.»

Шкаф закрыл глаза, испугавшись, что расплачется, как ребенок.

Он говорил своей любимой женщине, что ценит свою силу. И это было правдой. Но он не говорил, как сильно гордится ею. Осознание своей физической мощи доставляло ему искреннее удовольствие. Ему нравилось входить в комнату, и чувствовать себя самым большим и сильным мужчиной из всех. Он верил, что всегда будет таким.

И Кизия таким его воспринимала. Потому что, хоть и нервничала иногда, но все же вид его богатырской фигуры частенько ее возбуждал. Шкаф видел… чувствовал… как она следила за ним пару недель назад на строительстве детской площадки. Он еще и повыпендривался перед ней, снял рубашку и поиграл мускулами. Он знал, что у нее текут слюнки, и это его самого заводило. Если бы Кизия внезапно не испугалась, всем ясно, чем бы это закончилось.

А теперь…

В дверь больничной палаты постучали. Секунду спустя на пороге возник Джексон Миллер.

— Привет, Шкаф.

— Привет… Джексон. — Он мысленно встряхнул себя, чтобы собраться с духом.

— Ты занят?

Зная, какого ответа от него ждут, Шкаф иронически хмыкнул.

— О, да. Совсем делами завалили. К Олимпиаде, видишь ли, готовлюсь. Прилег отдохнуть ненадолго. Но через пару минут буду с шестом прыгать.

Джексон усмехнулся и вошел в палату. Шкаф как-то раньше не обращал внимания, какая энергичная у него походка. Теперь же, заметив, он испытал приступ зависти. Несмотря на все их различия, он считал себя ровней Джексону Миллеру. Сейчас уже нет.

Встав слева от кровати, Джексон осмотрелся по сторонам.

— Если бы я не знал тебя так хорошо, — протянул он, — то принял бы за местную знаменитость.

— Ага. — Шкаф мельком взглянул на букет, стоящий на тумбочке в дальнем углу комнаты. Лишние цветы, а также безумное количество воздушных шариков, плюшевых игрушек и сладостей он просто раздарил по всей больнице. Но подарки продолжали поступать. К тому же он получил несколько открыток и писем с пожеланиями выздоровления. Мама решила развесить их на стене. Скоро они всю стену закроют. — Я на пике популярности.

— Я слышал, тебя майор навещал.

— И член конгресса. — Шкаф хмыкнул во второй раз. — Вместе с бригадой телевизионщиков.

— Опять предвыборная гонка?

— Да, как всегда. Небось подумал, что сфотографировавшись со мной, сможет набрать больше голосов.

Джексон поджал губы. Его глаза потемнели.

— Врачи говорят…

— Они говорят, я поправлюсь, — перебил его Шкаф. — Снова смогу ходить. И даже бегать, хотя на марафонскую дистанцию меня вряд ли хватит. Зато я весь покрыт шрамами как воин-зулус, и больше уже не пожарный. — Он поморщился. — Можно ставить крест на моей карьере. Все кончено.

Джексон долгое время смотрел на него, молча.

— Мне очень жаль, Шкаф, — сказал он наконец сдавленным голосом. — Прости.

— За что? Ведь ты ни в чем не виноват.

— Если бы я подоспел раньше.

— Не наговаривай на себя, парень, — резко перебил его Шкаф. — Если бы ты пришел чуть позже, я бы уже был на том свете. Ты спас мне жизнь, Джексон. И рисковал собой при этом. Так что не надо глупостей, понял?

Снова наступила напряженная тишина. Затем Джексон поднял голову и произнес:

— Понял.

Шкаф перевел дыхание.

— Так что же случилось? — поинтересовался он через мгновение. — По-моему, я что-то слышал в новостях об аресте владельца склада. Но после всех таблеток, которыми меня напичкали, я с трудом отделяю реальность от галлюцинаций и призрачных надежд.

Лицо его друга помрачнело.

— Ты слышал правду. Вчера менты загребли этого ублюдка. Преступная халатность, приведшая к гибели людей, и куча прочих обвинений. Другое дело, что его адвокаты из кожи вон лезут.

— Окружной прокурор за него вступится?

— Скорее в аду начнут мороженое делать. Похоже, ты не видел вчерашний репортаж по местному каналу.

— Вроде нет.

— В общем, нашему любимому репортеру надоело совать микрофон людям в лицо и задавать дурацкие вопросы. Он провел журналистское расследование. Откопал еще два склада, где хозяин подпольно хранил горючие материалы. Как оказалось, от проверок он откупался. К тому же, у сукина сына нелады с законом по меньшей мере в трех других штатах. — Джексон оскалился. В его голубых глазах светилась холодная ненависть. — Надеюсь, из него все дерьмо вытрясут.

— После таких обвинений его заднице несладко придется.

— Ага, — усмехнулся Джексон.

— Еще чего слышно? — после недолгой паузы спросил Шкаф. Несмотря на всю эту болтовню, он чувствовал, что друг пришел его навестить не просто так, а с какой-то определенной целью.

— Да, кстати. — Джексон умолк, подбирая слова. — Я уволился, Шкаф. Буду теперь преподавать в академии.

Снова Шкаф испытал мучительный прилив зависти и жуткое ощущение собственной никчемности. Мысль о том, чтобы стать инструктором в академии, уже приходила ему на ум. Но теперь…

— Научишь их тому, что знаешь сам, а? — поинтересовался он, стараясь сохранять шутливый тон. Меньше всего ему хотелось, чтобы Джексон догадался об его истинных чувствах.

— И тому, что узнал от тебя.

— Чтобы остерегались падающих потолков?

— Шкаф…

— Все нормально, парень, — перебил его Шкаф. — Я искренне рад за тебя. Ты будешь прекрасным инструктором. Только…

— Что, только?

— Только тебе уже года три как предлагают место в академии. Почему именно сейчас? Если это связано со мной… — Шкаф не стал договаривать.

— Связано, — согласился Джексон, взъерошив волосы. — Но это не то, что ты подумал. После несчастья с тобой Лорелея призналась, что очень боится за меня. Всегда боялась. Похоже, моя мама внушила ей, что женщины из рода Миллеров должны быть мужественными и держать рот на замке. Семейная традиция, понимаешь.

— Ни фига себе. — Шкаф покачал головой. Луиза Миллер оказалась очень жестокой женщиной. Он не мог себе представить, чтобы его собственная мать требовала такого поведения от испуганного ребенка. — То есть, ты согласился из-за Лорелеи?

Джексон ухмыльнулся.

— Ну, мою будущую жену тоже не очень радует, что я должен вбегать в горящий дом, когда остальные умные люди из него выбегают.

Шкафу понадобилась одна секунда, чтобы выделить из ответа друга самые важные слова.

— Будущую жену?

— Ага.

— То есть, вы с Фебой…?

Джексон не ответил. Он лишь усмехнулся, сияя, как начищенный пятак.

Зависть, смешанная с более жгучим чувством, пока не имеющим названия, вновь охватила Шкафа. Он попытался не вспоминать разговор, состоявшийся у них с Джексоном сразу перед сигналом тревоги.

— Когда? — спросил он несколько мгновений спустя.

— Через две недели.

— Куда вам спешить, правда?

— Ну, раз все уже решено…

— Ясно. — Он улыбнулся. Как ни странно, его улыбка была искренней. — И я рад, что ты пришел поделиться хорошей новостью.

— Вообще-то у меня к тебе просьба.

— Ко мне?

— Ага.

— Я обязан тебе жизнью, Джексон. Все, что желаешь, твое.

— Я хочу, чтобы ты был моим шафером.

У Шкафа перехватило дыхание.

— Ты… ты хочешь, чтобы я стоял у алтаря рядом с тобой? — выдавил он наконец.

— Ага.

— Парень. — Шкаф облизнул пересохшие губы. Просьба друга его тронула, и в то же время привела в ужас. — Я не… то есть… черт, Джексон! Я не могу даже вылезти из кровати и дойти до сортира. Они мне утку приносят!

— Я не буду против, если ты явишься на мою свадьбу, привязанный к носилкам и в подгузниках, — прозвучал краткий и недвусмысленный ответ. — Ты мне почти как брат, Шкаф. Мне хочется… мне нужно… чтобы ты был рядом, когда я отвечу Фебе «да».

На такую просьбу Ральф Букер Рэндалл мог дать только один ответ.

И он его дал.

Хотя за дни, прошедшие после несчастья, их дружба сильно окрепла, Кизия была удивлена и тронута, когда Феба Донован попросила ее быть посаженной матерью на свадьбе. Кизия сразу согласилась участвовать в столь радостном событии. Но вскоре она начала тяготиться своими обязанностями.

Помочь невесте одеться для церемонии оказалось непосильной задачей.

— Феба? — Кизия постучала в дверь кабинки больничного туалета. — Ты там не уснула?

Из кабинки донесся звук льющейся воды. Кизия отошла от двери, молясь, чтобы подружкины проблемы с мочевым пузырем прошли как можно скорее. Спустя мгновение дверь распахнулась, и Феба вышла, цокая каблучками по кафельному полу.

— Прости, — со смущенным смехом извинилась будущая невеста. Она остановилась, чтобы расправить шелковую юбку цвета слоновой кости. — Знаю, это уже в четвертый…

— В пятый.

— Пятый? Ты уверена?

— Конечно. — Кизия нахально улыбнулась, разглядывая Фебу с ног до головы. Она была вполне довольна увиденным. Казалось, эта женщина сошла с обложки дорогого журнала мод. — Я считала. По-моему, ты скоро побьешь все рекорды.

Феба снова рассмеялась, ее молочно-белые щеки окрасились румянцем. Она провела рукой по золотисто-рыжим волосам, уложенным в причудливую прическу.

— Предсвадебное волнение, — объяснила она.

— Это твой диагноз? — Кизия сняла соринку с правого рукава Фебиного жакета в стиле «шанель», затем поправила правый лацкан. Ей хотелось, чтобы подруга сегодня выглядела идеально.

— Ну…

Кизия склонила голову, внезапные мурашки пробежали по ее спине. Ей вспомнился разговор, состоявшийся у них с Фебой в ночь пожара.

— Теперь-то ты уже не сомневаешься в чувствах Джексона?

Румянец на щеках Фебы стал еще гуще. Большие светло-зеленые глаза ярко блеснули.

— О нет, — мягко сказала она. — Уже нет.

— И в своих чувствах уверена?

Феба выразительно на нее взглянула и торопливо обняла.

— Я никогда еще не была так уверена, Кизия, — ответила она. — Просто я слегка на взводе, понимаешь? А когда я нервничаю…

Дверь туалета распахнулась, и внутрь заглянула Лорелея Миллер. Ее льняные волосы были украшены цветами. Она должна была исполнять роль подружки невесты.

— Вы скоро? — резко спросила она, наморщив усыпанный веснушками нос. — Папа там у Шкафа в палате рвет и мечет. Совсем распсиховался.

Будущая невеста и посаженная мать обменялись взглядами и улыбнулись.

— Идем, — сказала Кизия, подав подруге ее букет. Ее позабавило, что, узнав о волнении Джексона, Феба сразу же успокоилась. — Пошли, развеем его тревогу.

Брачная церемония, связавшая Фебу Ирэну Донован и Джексона Стюарта Миллера, была короткой, милой и очень трогательной. В этом Кизия была уверена. Но если бы ее спросили о подробностях, она не смогла бы ответить. В отличие от остальных гостей, чье внимание было полностью поглощено женихом и невестой, она не сводила глаз с шафера.

Испытания последнего месяца не прошли даром для Шкафа. В его коротко остриженных волосах появилась седина, и в усах виднелись серебряные нити. Черты лица заострились. Темная кожа приобрела какой-то пепельный оттенок.

Но все это не имело значения. Для Кизии Ральф Букер Рэндалл всегда оставался самым неотразимым мужчиной.

Кизия встретилась с ним взглядом на краткое мгновение, после того, как Джексон заключил Фебу в объятия. Кизию бросило в дрожь. Ее сердце замерло, страх мгновенно улетучился, как осенний лист, сорванный порывом ветра.

Я люблю тебя, — подумала она. — Всей душой, всем, что у меня есть… люблю тебя.

Неизвестно, когда именно Кизия поняла, что знает, как доказать свою любовь. Она шла к решению с той самой ночи, когда со Шкафом случилось несчастье.

Одно несомненно. Ее решение было принято до того, как новоиспеченная миссис Джексон Миллер прицелилась и швырнула свой букет прямо ей в руки.

На следующий день после свадьбы Фебы и Джексона Кизия работала. Хотя смена оказалась довольно напряженной, «тяжелых» вызовов не было — ни смертей, ни серьезных ранений. Кизия искренне радовалась этому.

Потеря Митча Джонсона все еще чувствовалась. Заменивший его пожарный, опытный сотрудник с отличным послужным списком, не находил себе места. Эмоциональное равновесие на станции нарушилось. Как нарушился ритм перепалок между Джей Ти Уилсоном и Бобби Роббинсом.

Но все же… появлялись признаки улучшения. Самое главное, Кизия и ее товарищи уже не боялись произносить имя Митча. Они вспоминали его. Вспоминали хорошо.

После окончания двадцатичетырехчасового дежурства Кизия вернулась в свою квартиру. Шабаз была не в духе, и это не удивительно. Кошка явно скучала по Шкафу.

Кизия приняла душ и вымыла голову, высушила волосы и оделась. Долго выбирать наряд не пришлось. Она взяла черную куртку и облегающий желтый комбинезон, который был на ней на Дне пожарного.

Ее не мучили мрачные предчувствия, когда она выходила из лифта. Ожидание закончилось. Ей больше не нужно время для борьбы со своими страхами. Наконец она готова, полностью готова принять предложение мужчины, которого любит.

— Привет, Кизия, — обратилась к ней одна из медсестер.

— Привет, Шерин, — ответила Кизия, заметив, что среди медперсонала появилась новая сотрудница. Чернокожая девушка с роскошным бюстом, почему-то казавшаяся знакомой. В обычной ситуации Кизия отчаянно попыталась бы вспомнить, где же видела ее раньше. Но сейчас ситуация не была обычной. — Шкаф уже вернулся с физиотерапии?

— Вообще-то, — нахмурилась Шерин, — он сегодня не был на процедурах.

У Кизии замерло сердце.

— Что-то случилось?

— Нет, вроде. — Медсестра взмахнула рукой. — Состояние у него нормальное. Ожоги и пересаженная кожа заживают хорошо. Он сказал, что ему не хочется. Я позвала доктора Уэстона, и он решил, что один раз пропустить можно.

— То есть…

— То есть, это не страшно. Шкаф, похоже, не в настроении. Может, тебе удастся его развеселить.

Кизия расправила плечи и вскинула подбородок.

— Может, и удастся, — согласилась она и направилась к палате.

Шкаф полулежал в кровати, полностью погруженный в свои мысли. Хотя выглядел он почти как на свадьбе Фебы и Джексона, в его позе было что-то тревожное.

— Шкаф? — тихонько окликнула его Кизия.

Он часто заморгал, затем повернул голову и посмотрел на нее. Его взгляд скользнул по ее телу. Судя по его выражению, этот комбинезон он не забыл.

— Привет, — ответил Шкаф слегка невнятно.

Кизия подошла к кровати, заметив краем глаза, что корзины цветов, которые она сама готовила для свадьбы Фебы и Джексона, уже убрали. На тумбочке скопилась пачка нераспечатанных писем.

— Сестра Крамли сказала, что ты сегодня не был на процедурах.

— Не хотелось.

Она погладила его по руке.

— Тебе это действительно нужно.

— Завтра пойду. — Он пожал плечами.

— Шкаф…

— Ты зачем пришла? — перебил он, окинув ее мрачным, тяжелым взглядом. Судя по всему, продолжать разговор о процедурах он не собирался.

— Я? — Кизия невольно поморщилась. — Ну, вообще-то… я хотела поговорить.

— О чем?

— О нас. — Она облизала губы. — О тебе и обо мне.

— И что?

Шкаф слегка изменил позу, задавая этот вопрос. Кизии показалось: он знает, что она хочет сказать, и заранее собирается с силами. Ее первым желанием было сразу перейти к делу и заявить, что она готова принять его предложение и хочет выйти за него замуж как можно скорее. Однако Кизия подавила это желание, понимая, что сначала должна как-то объяснить свое решение. Глубоко вздохнув, она начала.

— Мы еще не говорили о том вечере, когда ты обгорел. Знаешь, мы с Фебой гуляли. Сходили в кино, а потом зашли перекусить в кафе. Там был большой телевизор за стойкой. В одиннадцать часов началась программа новостей и первый же сюжет был о пожаре. Я как раз взглянула на экран и увидела. Сначала я не знала, что происходит, потому что звук был выключен. Но затем… — ее горло сжалось, когда она с жестокой ясностью вспомнила это мгновение, — поняла, что горит склад на нашей территории. Я крикнула, чтобы включили звук, и сразу же услышала, что трое пожарных погибли, а еще двое серьезно ранены.

— Поэтому вы с Фебой сразу помчались к складу.

— Чтобы узнать, что случилось с тобой и Джексоном. — Кизия на секунду зажмурилась. — Когда Сэм Филдс рассказал мне о взрыве… о том, что тебя увезла «скорая»…

Шкаф издал какой-то звук. Может, это была попытка произнести ее имя. Или болезненный стон. Кизия открыла глаза и вопросительно на него посмотрела.

— Шкаф?

— Ничего. — Он покачал головой, выражение его лица невозможно было понять.

— Я так… испугалась, — подытожила Кизия, пристально глядя на него. Она заметила, что его глаза заблестели. — Боже мой, если бы с тобой что-нибудь случилось…

— Со мной случилось.

— Знаю, — быстро добавила она, похолодев от его тона. — Я знаю, что ты был ранен. Но я хотела сказать, если бы ты… не…

— Как Дуайт Дэниэлс.

— Да. — Или Митч Джонс. Или Кэлвин Ли, третий пожарный, погибший в горящем складе. — Я честно не знаю, что бы я делала, Шкаф.

Шкаф отвел взгляд.

— Ты сильная женщина, — произнес он через несколько секунд безжизненным голосом. — Ты бы справилась.

— Я не уверена, что смогла бы.

Карие глаза снова встретились с топазовыми.

— Что ты хочешь сказать?

— Что я люблю тебя, Шкаф. Я люблю тебя очень давно. Но я не понимала, насколько сильно, пока не столкнулась с угрозой потерять тебя. Потерять навсегда. И когда я столкнулась с этой угрозой, я поняла, какой была трусихой. То… время… которое я просила, мне уже не нужно. Я знаю, чего хочу.

— И чего же?

— Выйти за тебя замуж, — просто сказала она. — Стать твоей женой. Создать семью.

Наступило долгое молчание. Сердце Кизии билось все быстрее. Она сжимала и разжимала кулаки, с тревогой глядя в удивительное темное лицо своего любовника. Почему он не отвечает? Что в ее словах такого… неожиданного?

— Шкаф? — произнесла она наконец, затаив дыхание.

— Ты меня за дурака держишь? — спросил он. Его голос был мягким, почти бархатистым. В отличие от выражения глаз.

Кизия похолодела. Ее бросило в дрожь.

— Что?

— Ты меня за дурака держишь? — повторил он сквозь зубы.

— Я не…

— Ты не горела желанием стать моей женой, пока я был здоров. А теперь, когда я валяюсь тут с ожогами и сломанными костями, ты разбежалась замуж.

— Нет! — Кизия была так потрясена, что не смогла сдержаться.

— Ты больше не боишься меня, да? — продолжил он, не обращая внимания на ее возражение. — Это и есть горькая и грязная правда? Теперь тебе незачем меня бояться.

— Я не…

— Да, ты боялась. — Он почти выплюнул это слово. — А если я прямо сейчас встану на ноги, ты испугаешься снова. Но я не могу встать, и мы оба знаем, что это случится очень, очень нескоро. Так что ты можешь позволить себе эту смелость, да? — Он покачал головой, его лицо казалось каменным. — Ты говоришь, что любишь меня. Но я вижу в тебе только жалость. А жалость, это не то, что я хочу от жены.

— Я тебя не жалею! — Если бы сердце Кизии не было разбито, она посмеялась бы над его словами. Это так странно. — Я не могу тебя жалеть.

Но мужчина, которого она любила, ей не верил. Это читалось в его глазах.

— Я просил твоей руки три раза, — напомнил он с горечью. — Три раза! Почему ты не могла ответить «да» до того, как я загремел в эту долбаную больницу?

— Я не знаю! — вырвалось у нее.

Последовавшая за этим тишина была угрожающей. Наконец Ральф Букер Рэндалл очень тихо произнес:

— Так подумай над этим, Кизия Лоррейн. Потому что пока ты не сможешь объяснить это мне, и самой себе, я не хочу тебя больше видеть.

Одиннадцатая глава

Кизия высоко держала голову, выходя, а не выбегая, из палаты Шкафа. Ей удалось сохранить эту осанку, эту решительную походку до женского туалета в конце коридора. Но оказавшись внутри, она метнулась в ту самую кабинку, которую облюбовала Феба Донован в день своей свадьбы, и ее стошнило.

Ее долго рвало. Желудок только начал успокаиваться, когда она вспомнила кусок недавнего спора, и тошнота подкатила снова.

Шкаф говорит, что она держит его за дурака…

Шкаф считает, что она приняла его предложение из жалости…

Шкаф заявил, что не хочет видеть ее до тех пор, пока она не объяснит причины своих поступков…

Когда дурнота прошла, Кизия, пошатываясь, вышла из кабинки и добрела до ряда раковин у стены напротив. Она открыла кран и ополоснула водой испачканное лицо. Протянув руку, она нащупала бумажные полотенца, шершавые как наждак, и вытерла мокрый лоб, щеки и подбородок.

Над раковинами висело длинное, забрызганное водой зеркало. Выбросив использованные полотенца, Кизия взглянула в него. Лицо, смотрящее на нее из зеркала, было осунувшимся и несчастным. Глядя на свое размытое отражение, Кизия вспомнила, что рассказывала Фебе в ночь пожара, навсегда изменившего так много судеб.

«Я верила всему, что внушал мне Тайрелл в эти три года, — призналась она. — Даже тому, что он бьет меня за дело. Но однажды утром я взглянула в зеркало в ванной и сама себя не узнала. У этой женщины в зеркале был фингал под глазом и выражение лица, как у зомби в фильмах ужасов. Только через несколько секунд до меня дошло, что эта женщина… эта незнакомка… я. Я даже не знаю, как это объяснить. Но внезапно я услышала какой-то голос внутри. Он говорил: „Это нечестно, девочка. Ты не заслуживаешь такого. Даже если бы ты была такой никчемной, как утверждает Тайрелл, ты все равно бы этого не заслуживала“.

Кизия глубоко вздохнула, молясь, чтобы внутренний голос зазвучал снова. Чтобы поддержал ее в этот тяжелый момент. Но голос упрямо молчал. Вместо этого в ее памяти всплыл упрек Шкафа.

«Я просил твоей руки три раза, — напомнил он. — Три раза! Почему ты не могла ответить „да“ до того, как я загремел в эту долбаную больницу?»

Кизия закрыла глаза, думая о последствиях своих слов, невольно вырвавшихся в ответ на злой, необычайно грубый вопрос Шкафа. Почему она так долго не решалась принять его предложение? У нее хватило храбрости уйти от Тайрелла Бэбкока. Почему же она боялась сблизиться с человеком, от которого видела только добро и…

— Ах… простите, — произнес неуверенный женский голос.

Кизия вздрогнула, ее глаза распахнулись, а сердце забилось, как у вспугнутого кролика. Она обернулась к двери. В паре метров от нее стояла новенькая медсестра, та, что казалась знакомой.

— С вами все в порядке? — спросила грудастая молодая женщина, поправив замысловатую прическу. Ее длинные ногти были покрыты желтовато-зеленым лаком с серебристыми блестками.

— Все хорошо, — соврала Кизия, ухватившись за край раковины.

— Вы уверены?

— Конечно. — Она кивнула. — Просто понадобилась пара минут, чтобы привести себя в порядок. Но я благодарна за ваше сочувствие.

— Нет проблем. И если я чем могу помочь, скажите, хорошо? Я Бернадина Уоллес.

— Спасибо, — буркнула Кизия, когда девушка уже поворачивалась к двери. Затем это имя внезапно вызвало у нее целый шквал воспоминаний. — Бернадина Уоллес?

Бернадина оглянулась.

— Да?

— Вы несколько месяцев назад были на вечеринке, когда одного пожарного провожали на пенсию?

— Ага. — Молодая женщина кивнула, на ее лице промелькнуло странное выражение. — В середине мая. Я была там с братом, Мелвином.

— Вы… танцевали… со Шкафом Рэндаллом.

Бернадина поджала ярко накрашенные губы.

— Я бы сделала с этим парнем гораздо большее, будь у меня шанс, — заявила она с обезоруживающей искренностью. — Но как только я увидела вас вместе, сразу поняла, что мне ничего не светит.

Кизия застыла, как вкопанная, ошеломленная этим безыскусным признанием.

— К-как?

— Как я догадалась? По вашим взглядам. Вы оба казались… ой, я не знаю, как это описать. Но даже когда вы находились в разных концах комнаты, я чувствовала, что вы… — она выразительно взмахнула рукой, сверкнув блестящими ногтями, — …созданы друг для друга.