Несгораемая страсть

Шкаф потянулся к ней и взял за руку. Кизия вздрогнула от его нежного прикосновения.

— Не надо ничего объяснять. Она понимает.

— Ты и вправду так считаешь?

— Да, киска.

Кизия прикусила нижнюю губу и отвела взгляд. Глубоко вздохнув, она попыталась высказать словами то, в чем не признавалась даже себе.

— Это не потому, что я не верила в успех, — медленно начала она. — То есть, в успех этой затеи с приютом. Я верила. И сейчас верю. Просто я смотрела на приходящих туда женщин… в синяках, с переломами, до смерти напуганных… и видела себя. А когда я начинала расспрашивать о мужчинах, которые их избивали, слышала те же слова, которые говорила сама о себе и Тайрелле.

Она замялась, затем заставила себя снова взглянуть на Шкафа. Он не сводил с нее глаз, но продолжал молчать. «Все зависит от тебя, — было написано на его лице. — Говори столько, сколько хочешь сказать».

Кизия глубоко вздохнула и продолжила:

— Бывало так, что я начинала их ненавидеть за то, что они пробуждали во мне воспоминания. И некоторые из них догадывались о моих чувствах. Именно поэтому мне пришлось уйти, Шкаф. Потому что я причиняла им дополнительную боль. Ведь они обращались за помощью. А я вместо того, чтобы протянуть им руку, смотрела на них с презрением!

Пальцы Шкафа сжали ее ладонь. Он покачал головой.

— Не верю.

Ее сердце забилось сильнее, но все же она возразила:

— Это правда.

— Нет.

— По-твоему, ты знаешь меня лучше, чем я сама?

— Может быть. — Шкаф ослабил хватку, а затем и вовсе отпустил ее руку. — Иногда. Да, знаю.

— Тем вечером, когда я наконец рассказала тебе о Тайрелле… — начала Кизия.

— Я не правильно повел себя, малыш, — вмешался Шкаф. Его голос был низким и напряженным. Глаза наполнились болью. И чем-то еще, из-за чего Кизии было еще труднее выносить его взгляд. Стыдом. — Я разозлился.

Кизия моргнула, потрясенная его реакцией. Она вовсе его не осуждала. Даже наоборот.

— Ты злился из-за меня, Шкаф, — мягко заметила она. — Но не на меня. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять разницу, но теперь я понимаю. И даже когда не понимала…

— Что?

Кизия взглянула ему прямо в лицо, удивляясь, что не объяснила это раньше. Она была очень благодарна этому мужчине. Пора признать это и расплатиться.

— Знаешь, ведь ты единственный человек в мире, который не считает, что я сама виновата, — сказала она наконец.

Шкаф нахмурил брови.

— То есть… виновата в том, как обращался с тобой Тайрелл?

Она кивнула.

— И кем же, черт возьми, надо быть, чтобы обвинять тебя?

Его ругательство само по себе говорило о многом. За все время знакомства Кизия всего лишь два раза слышала, как он чертыхается. И в обоих случаях он тут же извинялся.

— Ах, Шкаф. — Сидящий перед ней мужчина вовсе не был наивным. Но иногда врожденная порядочность приводила к тому, что он заблуждался насчет человеческой натуры. — Спроси любую женщину, которую бьет муж или любовник. И она скажет, что осуждают всегда только ее. Это видно даже по вопросам, которые задают ей люди, пытаясь проявить сочувствие. А вопросы такие: «За что он тебя ударил?» Или: «Чем это ты так его достала?» Или: «Если он такой плохой, почему ты не уйдешь от него?»

Шкаф казался растерянным.

— Я даже не представлял…

— Знаю.

Снова наступила тишина. Кизия взглянула в ту сторону, куда Ванесса утащила Дерека. Она заметила юную парочку в противоположном конце зала. Они крепко обнимались. Их губы слились в страстном поцелуе.

Воркуют голубки, — подумала она и мысленно помолилась, чтобы их подростковая влюбленность не привела к далеко идущим последствиям. Слишком часто дети рождают детей, и не хватало, чтобы шестнадцатилетняя Ванесса Темпл угодила в эту ловушку.

Кизия почувствовала, что Шкаф снова взял ее за руку, и повернулась к нему. Выражение его лица подсказывало, что он видел то же, что и она, и что их мысли совпадают. Ей вспомнился однажды услышанный обрывок разговора между Шкафом и двумя подростками. О том, что настоящий мужчина не тот, кто может сделать ребенка, а тот, кто способен о своем ребенке позаботиться.

Шкаф нежно поглаживал ее пальцы, не сводя с нее глаз. В конце концов он спросил:

— А ты хочешь иметь детей, Кизия Лоррейн?

Ее сердце замерло. Перед ее мысленным взором возник образ маленького пухлого мальчика. Смуглый малыш с темно-карими глазами и широким, резко очерченным носом. Его, хохочущего, подхватывает на руки отец, сильный, чернокожий мужчина.

Кизия моргнула, отгоняя от себя эти мысли. Ей отчаянно хотелось отвести взгляд, но она смогла удержаться. Глядя Шкафу прямо в глаза, она ответила со всей присущей ей честностью.

— Да, я хочу детей. Но сначала я хочу кое-чего другого.

Сопровождая Кизию к машине пятнадцать минут спустя, Шкаф все еще обдумывал ее ответ. По нескольким причинам он не стал углубляться в эту тему. Да и сам вопрос насчет детей вырвался у него нечаянно. Просто он уже несколько раз задумывался о детях Кизии… его детях. Но заводить речь об этом, когда так много других проблем остаются неразрешенными…

По меньшей мере преждевременно.

Придя к такому выводу, Шкаф был рад перевести разговор в более привычное русло. Вскоре Кизия взглянула на часы и сказала, что пора домой.

Проливной дождь, из-за которого был сорван бейсбольный матч, сменился мелкой моросью. Будь Шкаф один, он бы даже не потрудился раскрыть зонт. Но присутствие Кизии заставило его сделать это. Сын Хелены Розы Рэндалл не мог позволить леди промокнуть.

— Как машина? — спросил он.

Кизия остановилась и взглянула на него. Свет фонарей на стоянке придавал ее лицу какой-то неземной вид.

— Лучше чем когда бы то ни было.

— А точнее?

— Ну…

— Ага. Я так и думал.

— Она ни разу не ломалась с тех пор, как я получила ее от Джамала, — пояснила Кизия. — Он хорошо поработал.

— Я тебе говорил.

— И взял недорого.

— И это говорил тоже.

— Пытался, по крайней мере, — поправила его Кизия, выгнув бровь. — А я так даже не хотела слушать.

Шкаф вдохнул ее возбуждающий запах. Он судорожно сглотнул, переступив с ноги на ногу.

— Мы всего лишь заботились о твоих интересах.

— Нет. — Его спутница покачала головой. При виде этого жеста у Шкафа комок подступил к горлу. Он не мог глаз отвести от ее длинной, стройной шеи. — По

— Как независимая женщина? — перебил ее Шкаф. Он понял, что она собирается извиниться, и ценил это, но не нуждался в ее извинениях. Кроме того, он не хотел, чтобы она переживала из-за такой мелочи.

Кизия склонила голову, сбитая с толку его высказыванием.

— Что-то вроде.

— Я ничего не имею против независимых женщин, киска.

— Да?

— Ага. Обеими руками за. — Шкаф помолчал секунду и добавил, — В разумных пределах.

Поначалу казалось, Кизия приняла его слова всерьез. Но затем на ее пухлых губах вспыхнула лукавая улыбка. У Шкафа голова пошла кругом.

— И что же это за пределы, братец Рэндалл? — медовым голоском поинтересовалась Кизия. Она вскинула подбородок, в ее глазах светился чисто женский вызов.

— Ну… — Шкаф притворился, что обдумывает ответ. Его переполняло возбуждение. Можно было только порадоваться, что сегодня он надел не слишком узкие джинсы. — Если ты независимо положишь руки мне на плечи…

— Вот так?

— Ага.

— Не слишком независимо для тебя?

— Не-а.

— А что если я… независимо… придвинусь поближе?

Соски Кизии скользнули по его груди. Она сопроводила это движение легким покачиванием бедер, от чего у Шкафа дыхание застряло в горле. Он обнял ее за талию, не зная, привлечь ее ближе или пока повременить.

— Мы еще не достигли предела? — притворно испуганным голосом спросила Кизия.

Шкаф моргнул, его затуманенные мозги отказывались понимать смысл вопроса.

— Какого предела, малыш?

Кизию позабавило его смущение. Он чувствовал это. Ощущение своей власти над ним доставляло ей удовольствие. Его это тоже радовало. Ведь тот факт, что она наконец взяла на себя роль соблазнительницы, означает, что она преодолела психологические последствия своего брака с Тайреллом Бэбкоком.

— Предела, за которым ты перестаешь ценить независимость в женщинах.

— А. — Шкаф привлек Кизию чуть ближе. Заметил, что она дрожит. Его охватил прилив страсти. Чувство было на удивление сильным. — До него еще далеко.

— Ты… уверен?

— Гм. — Шкаф очень нежно погладил ее по спине. Он не хотел просто обладать ею. Ему хотелось, чтобы она сама сделала первый шаг к сближению, чтобы разделила с ним удовольствие.

— Значит, ничего плохого не случится, если я чуть-чуть наклоню твою голову…

Ах.

— …и встану на цыпочки…

Ах, да.

— …и тогда…

Ах, да. Пожалуйста.

Их губы встретились. Слились.

Оба застонали.

Рот Кизии приоткрылся. Язык Шкафа проскользнул между ее зубов и затрепетал в медленном, волнующем танце. Вкус мяты свидетельствовал о том, что она заранее подготовилась к этому поцелую. Шкафу приятно было узнать об этом.

Она наклонила голову. Их поцелуй делался более крепким. Более страстным. Медленный, волнующий танец стал откровенно сексуальным.

— Ммм… — выдохнула Кизия, когда они наконец разжали объятия. Она пробежалась розовым язычком по пухлой верхней губе, словно слизывая запах Шкафа. У него все сжалось внутри. Джинсы внезапно перестали быть просторными, и грубая ткань врезалась в тело.

— Кизия, — прошептал он.

Она протянула руку и погладила кончиками пальцев его усы точно так же, как сделала это шесть недель назад на пороге своей квартиры. Затем бережно коснулась его губ. Шкаф не удержался, чтобы не лизнуть ее ладонь.

— Быть может, моя женская независимость заходит слишком далеко, — пробормотала Кизия. Ее глаза пылали жаром, словно полуденное солнце. — Но я хочу сказать, что ты прекрасно целуешься, Ральф Букер Рэндалл.

Шкаф рассмеялся.

— Я еще не то умею, киска, — похвастался он.

Но только не на автостоянке у ресторана.

И не с независимой женщиной-пожарным, у которой в семь утра начинается смена.

Звонок раздался сразу, как только Кизия вошла в квартиру. Она бросилась к телефону, едва не наступив на Шабаз. Хотя кошке и не следовало путаться под ногами, Кизия почувствовала себя виноватой. После поцелуя со Шкафом она была, как пьяная. Даже ноги заплетались.

— Алло? — сказала она в трубку.

— Привет, Кизия.

У нее подкосились колени. Она прислонилась к стене, чувствуя, как пылает лицо. Шабаз с мяуканьем гоняла по полу набивную мышку.

— Проверяешь меня, Шкаф? — спросила Кизия через мгновение, отфутболив игрушку в сторону.

— Я бы не осмелился.

— Тогда зачем звонишь?

— Хотя бы затем, чтобы сказать, как мне было хорошо с тобой.

— Гм. — Кизия не хотела, чтобы он догадался по голосу о ее улыбке. Незачем давать мужчине лишний повод для зазнайства.

Шабаз с воплями носилась кругами у ее ног.

— Что ж, — продолжил Шкаф. — Мне интересно, как такая независимая женщина, как ты, воспримет предложение встретиться послезавтра, а не через два дня, как договаривались.

Кизия растерянно моргнула.

— Ты имеешь в виду… среду?

— Ага.

— Но разве ты не будешь работать?

— Нет. Мне на автоответчик скинули сообщение, что на время расписание изменилось. Там какие-то проблемы с персоналом.

Кизия вертела в руках телефонный провод. Ее пальцы слегка дрожали.

— То есть… ты будешь работать в третьей смене?

— Ага.

— Со мной.

— Вот именно.

— И без всяких сверхурочных?

— Ага. Я распрощался с первой сменой на целый месяц.

— И ты хочешь, чтобы мы встретились в среду вместо четверга.

Наступила долгая пауза. Затем Шкаф решительно произнес:

— В четверг тоже можно, киска.

— Ясно.

— Я подумал, что ты могла бы придти ко мне, и я угостил бы тебя ребрышками по папиному рецепту.

Она рассмеялась.

— Ты мне уже обещал это.

— Я всегда выполняю свои обещания.

Его ответ был похож на шутку, но Кизия знала, что это чистая правда.

Ты можешь доверять ему, — прошептал ее внутренний голос. Нечто похожее она уже слышала шесть недель назад.

Знаю, — подумала она. — Знаю… и доверяю.

— Кизия?

Она выпрямилась. Пьянящее чувство возбуждения сменилось искренней радостью. Голова перестала кружиться. Но зато впервые за долгое, долгое время на сердце у нее полегчало.

— Можно, я принесу с собой сладости? — спросила она.

В трубке раздался смех. Этот звук пробуждал в Кизии приятное чувство предвкушения. Она поднесла руку к груди. Ее соски затвердели. Сердце билось, как сумасшедшее.

— Можешь приносить все, что хочешь, Кизия Лоррейн.

Пятая глава

Дзынь!

Шкаф проснулся, как от толчка, почти моментально перейдя от глубокого сна к полному пробуждению. И сразу же понял две вещи.

Во-первых, он лежал дома на собственной кровати, а вовсе не в койке на пожарной станции.

Во-вторых, ему снился сон.

Яркий.

Эротический.

Со всеми вытекающими последствиями.

Дзынь!

Шкаф перевернулся на бок и снял трубку. На электронных часах, стоящих рядом с телефоном, было без двух минут одиннадцать.

— Алло? — сказал он, решив не обнадеживаться раньше времени.

Ответа не было.

Он откашлялся и попробовал снова.

— Алло?

— Ральф?

Его надежды рухнули, как биржа в 1929 году.

— Доброе утро, мама, — произнес он, сев в кровати. Одеяло скользнуло вниз, сбившись на бедрах. Он почесал грудь.

— Ральф Букер Рэндалл, что ты делаешь дома?

Шкаф напомнил себе, что он взрослый мужчина. Он уже вышел из того возраста, когда рассерженный мамин голос наводил на него такой же ужас, как голос ангела в Судный День.

— Разговариваю с тобой, а что? — ответил он, сдержав зевок. Теперь, когда он понял, что на пожар спешить не надо, его снова начало клонить в сон.

— Разве ты не должен быть на работе?

Разве он не должен быть…?

О Господи. Конечно!

— Я работал вчера, мама, — торопливо пояснил Шкаф, мысленно выругав себя за то, что не предупредил ее об изменениях в расписании. Хотя мама всегда любила совать нос в его жизнь, ее стремление быть в курсе всех его дел стало еще сильнее после того, как четыре года назад отец умер от рака. Хотя иногда это раздражало, все же Шкаф старался удовлетворять ее любопытство. Он знал, какое страшное чувство пустоты оставила в ее жизни смерть Вилли Лероя Рэндалла.

— Как это?

— Расписание временно изменилось. Я месяц буду работать в третьей смене вместо первой.

— А. — Наступила тишина. Затем, — Значит поэтому тебя не было, когда я звонила вчера.

Шкаф подавил очередной зевок, вспомнив несколько звонков, обнаруженных на автоответчике после возвращения домой в полвосьмого утра.

— А сообщение ты оставить не могла? — поинтересовался он. Если честно, он тоже недолюбливал автоответчики, но по крайней мере пользовался ими.

— Разве у тебя нет других занятий кроме как валяться в постели?

Внезапно Шкаф вспомнил, каким чувственным было лицо Кизии на автостоянке у ресторана. Его захлестнуло желание при мысли о страстном блеске ее топазовых глаз, о ее податливых губках.

Его тело напряглось. Пальцы свободной руки сжались, сминая простыни. Сладости, — вспомнил он. — Она спросила, можно ли принести…

Звук материнского голоса, окликающего его по имени, вернул Шкафа к действительности. Он поерзал в кровати, раздраженный собственной впечатлительностью.

— Я что-то могу сделать для тебя, мама? — спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Тишина в трубке.

— Мама? — повторил Шкаф.

— Я звонила насчет завтрашнего дня, — прозвучал загадочный ответ. — Но раз уж ты не на работе, может, сегодня вечером будет лучше.

— Лучше? — переспросил Шкаф, одним махом растеряв все свое чувство сыновней почтительности.

Девушка, — мрачно подумал он. — Она нашла мне девушку.

В который раз.

— Ага. Моя подруга Этель Делани… ты ее помнишь, верно? Она работала со мной в том благотворительном фонде год назад. Так вот, ее племянница Женева приехала из Мобиля, и…

— Нет, мама. — Прозвучало довольно грубо, и Шкаф знал это. Но еще он знал, что только резкий, категорический отказ может остановить мамочку, когда она пытается устроить его личную жизнь. Любые вежливые попытки увильнуть не сработают. Давно проверено.

— Что ты сказал?

— Я говорю, нет.

— Почему нет? — спросила Хелена Роза Рэндалл не менее резким тоном. — Этель Делани утверждает, что Женева очень милая девушка…

— Я не сомневаюсь в словах миз Делани, — решительно оборвал ее Шкаф. — И уверен, что эта Женева просто прелесть. Но мой ответ нет. НЕТ, большое спасибо, мама, но нет.

— Что плохого в желании матери, чтобы ее сын женился на хорошей девушке и подарил ей внуков?

Эти слова пробудили в Шкафе новую волну эмоций. Он всегда мечтал о детях. Но до встречи с Кизией Кэрью он понятия не имел о том, от какой женщины хочет их иметь.

«А ты хочешь иметь детей, Кизия Лоррейн?» — спросил он прошлым вечером.

«Да, я хочу детей, — ответила она. — Но сначала я хочу кое-чего другого».

С Божьей помощью она получит все, что хочет.

С Божьей помощью хоть что-нибудь из этого она получит от него.

— Ральф?

Шкаф поднял голову.

— Ничего плохого в этом нет. И я доставлю тебе такое удовольствие. Можешь мне поверить.

— Как я могу верить, когда ты даже не хочешь встретиться с племянницей Этель Делани? Я думала, что смогу пригласить ее к ужину сегодня вечером…

— У меня сегодня вечером свидание.

Мать молчала секунд, наверное, тридцать. Шкафа нервировала эта затянувшаяся тишина. Он знал, о чем она думает. И заранее собрался с силами.

— Когда ты его назначил?

Вопрос оказался неожиданным. После недолгого раздумья Шкаф пришел к выводу, что никаких ловушек в нем нет.

— Примерно тридцать шесть часов назад.

Матери понадобилась всего одна секунда, чтобы подсчитать.

— Ты встречался с ней посреди ночи?

Шкаф сглотнул, понимая, что вся его уверенность рассыпалась в прах. Как ей это удается? Как она умудряется так запросто заставить его почувствовать себя нашкодившим мальчишкой?

— Э…

— И что же это за женщина?

— Ты ее знаешь, мама, — сердито ответил он. — Это Кизия Кэрью.

Снова наступила тишина. Но на этот раз Шкаф даже не задумывался о ходе мыслей своей матери. Он был занят тем, что распекал себя за излишне болтливый язык.

Он вовсе не стыдился того, что было… или не было… между ним и Кизией. Да и чего стыдиться? Просто он очень… дорожил… этими хрупкими взаимоотношениями. И как бы сильно ни любил свою маму…

— Что ж, слава Богу, — внезапно провозгласила Хелена Роза Рэндалл дрожащим от волнения голосом. — Давно надо было признаться.

— В чем? — встрепенулся Шкаф.

— Я же сказала, давно пора…

— Ты знала о моих отношениях с Кизией?

— Ну конечно.

— Ты знала… и молчала?

— А что я могла сказать?

Если вспомнить все ее разглагольствования в адрес его прошлых подружек, вряд ли этот вопрос можно воспринимать серьезно.

— Как? — спросил Шкаф через секунду.

— Как мне удалось держать рот на замке?

— Нет! — Это его тоже интересовало. Но не в такой степени. — Как ты узнала?

— Ах. Вот оно что. — Она фыркнула. — Ну, когда сын, который всегда держал свою любимую мамочку в курсе всех дел, перестает ей рассказывать о своей личной жизни, это вызывает естественное любопытство.

— А ты не подумала… моя «любимая мамочка»… о том, что мне нечего рассказывать?

— Я размышляла об этом, — призналась мама. — Но когда в прошлом месяце я была в салоне красоты, и моя парикмахерша сообщила, что видела тебя на джазовом концерте вместе с очень привлекательной молодой леди.

Шкаф чуть было не застонал.

— И ты тут же предположила, что эта привлекательная молодая леди — Кизия.

— Как тебе не стыдно! Я никогда ничего не предполагаю. Я спросила, как она выглядела, и пришла к выводу, что это Кизия. У Полетт… это моя парикмахерша… глаз наметан.

— Оно и видно.

— Естественно, меня это насторожило, — продолжила мама, не обратив внимания на его ироническое замечание. — И когда две недели назад я увидела, как вы в церкви глаз друг с друга не сводите…

Шкаф тяжело вздохнул, представив себе эту картину. В позапрошлое воскресенье он пел в церковном хоре. Кизия сидела во втором или третьем ряду с правой стороны. На середине первого куплета поток солнечных лучей ворвался в застекленное окно, окутав ее золотистым сиянием. Она подняла голову навстречу свету, словно повернувшийся к солнцу цветок. Шкаф в жизни не видел ничего более прекрасного. И то, что его голос не сорвался от избытка чувств, было настоящим чудом.

— Мы с Кизией знакомы вот уже три года, мама, — напомнил он, задумавшись о том, насколько очевидным было его влечение. Сколько прихожанок успели заметить, что его вдохновляет не Дух Святой, а самая обычная земная любовь? — Мы видели друг друга тысячу раз.

— Ага. — Очень сухой ответ. Означающий, что нечего и надеяться обвести ее вокруг пальца. — И то, что вы вытворяли на автостоянке у «Варсити», тоже, наверное, не в первый раз.

Шкаф чуть не поперхнулся. Откуда она…

Ах.

Конечно.

— Ванесса Темпл, — прошипел он сквозь зубы.

— Мы с ней случайно встретились вчера в общественном центре, — жизнерадостно подтвердила мама. — Такая милая девочка, хотя я ума не приложу, зачем ей понадобилось вдевать в нос это ужасное кольцо. Терпеть не могу весь этот новомодный «пирсинг».

— Мама… — Шкаф умолк, разрываясь между необходимостью узнать побольше и нежеланием давать объяснения.

— Что, милый?

Необходимость узнать побольше перевесила.

— Ты говорила об этом с Кизией?

— Конечно нет. — Услышав ответ, Шкаф тут же пожалел о том, что спросил. — Не могу отрицать, когда я познакомила тебя с ней в церкви, у меня были кое-какие надежды. Меня так и подмывало надавить на вас. Но когда я лучше узнала Кизию… ну, в общем, я поняла, что ей многое надо преодолеть в себе.

У Шкафа екнуло сердце от пронзительной нежности к женщине, находящейся на другом конце телефонного провода.

— Ей нужно время, мама, — сказал он. — Нам обоим. И хоть мне не хочется это говорить… преодоление еще не кончилось. Не кончилось для нас обоих.

— Твой папа ждал пять лет, пока я согласилась ответить ему «да», — напомнила Хелена Роза Рэндалл.

— Он часто говорил, что готов был ждать в два раза дольше, и еще считал себя счастливчиком.

— Мой Вилли Лерой был очень терпеливым.

— Не спорю.

— Он был хорошим человеком. Таким же, как его сын.

Шкаф был глубоко тронут. Хотя он никогда не сомневался в силе ее материнской любви, это сравнение доставило ему истинную радость.

— Мама… — начал он, его голос был хрипловатым от волнения.

— Знаешь, — перебила его мать. — Ребекка Мэттью… ты с ней не знаком? Не могу вспомнить. Может и нет. Мы с ней вместе ездили в Вашингтон прошлой осенью. Так вот, ее младший сын не женат и может стать отличной парой для племянницы Этель Делани. Джером, кажется, так его зовут. Позвоню-ка я Ребекке прямо сейчас и поинтересуюсь, не захочет ли он познакомиться с Женевой.

Шкафа не расстроила внезапная смена темы. Он знал, что еще успеет сказать матери, как много значили для него ее слова. И заодно сможет спросить, не для того ли предназначался весь этот разговор, чтобы прояснить ситуацию насчет Кизии.

— Надеюсь, ты дашь Джерому возможность выбирать? — сухо спросил он.

— Возможность выбора есть у всех, Ральф Букер. — Ответ был четким и абсолютно уверенным. — Не все это понимают, но выбор есть всегда.

— Ага.

— Пора закругляться, милый. Ты ведь передашь Кизии привет от меня, верно?

Он рассмеялся.

— Конечно, мама.

— И сам тоже не подкачай.

Что мама хотела сказать этой фразой, Ральф Рэндалл спросить не решился. Но это напомнило ему, что надо бы проверить наличие презервативов в ящике тумбочки.

И поменять постельное белье на двуспальной кровати.

— Что-то сладкое, — сказала Кизия семь часов спустя. Она слизнула с указательного пальца каплю соуса, приготовленного Шкафом по отцовскому рецепту, пытаясь разгадать секрет его необычного вкуса. О некоторых составляющих она уже догадалась. — Это явно что-то… сладкое.

— Сладкое — понятие растяжимое, киска, — ответил хозяин, отгоняя муху ленивым взмахом руки.

Начинало смеркаться. Кизия и Шкаф сидели на задней веранде его маленького домика. Хотя большую часть дня температура воздуха держалась на уровне тридцати градусов, легкий ветерок навевал прохладу. И доносил из парка голоса играющих детей.

— Кукурузный сироп, — предположила Кизия, решив, что жженый сахар был бы слишком простым вариантом.

— Не-а.

— Патока.

— Нет.

— Мед?

Шкаф покачал головой.

Она уже исчерпала все свои идеи. Сладкое… сладкое…

— Персиковый сок!

Шкаф от души рассмеялся.

Кизия теребила нижнюю губу, глядя, как он веселится. Она редко видела его таким раскованным. А сама…

И вовсе я не напряжена, — сказала себе Кизия. Скорее возбуждена. Насторожена. Словно в ожидании чего-то. Этим прекрасным вечером все ее чувства обострены до предела.

Даже слух стал острее чем прежде. Как иначе объяснить свою способность замечать малейшее изменение сердечного ритма.

Вот и опять сердце забилось быстрее. Стоило только взглянуть на широкоплечую фигуру Шкафа, на его узкие бедра и длинные ноги. Его темная кожа в угасающем солнечном свете блестит, словно полированное красное дерево.

— Сдаешься? — спросил он, понизив голос.

Кизия подняла глаза, чувствуя нарастающий внутри жар.

— А подсказка?

Он глубоко вздохнул. И коварно улыбнулся.

— Это можно пить.

— Чай.

— Не-а.

Кизия склонила голову набок, качнув золотыми сережками. Это не вино, — подумала она. Шкаф рассказывал, что в восемнадцатилетнем возрасте его отец дал зарок не употреблять спиртного и был верен своей клятве всю жизнь.

Спустя несколько секунд она назвала один напиток, который, по слухам, был не чем иным, как газированным сливовым соком.

— Как тебе только в голову пришло, — ухмыльнулся Шкаф. — Мой папа родился и вырос в Атланте. Секрет его соуса был и остается сугубо местным.

Атланта.

Что-то местное.

Может…

— И ты хочешь сказать, что полил эти ребрышки кока-колой?

Шкаф поднял руки, подтверждая ее правоту.

— Никогда бы не догадалась, — честно призналась она.

— Мало кто может догадаться. Ведь я еще добавляю щепотку красного перца.

— А в чем секрет твоего картофельного салата? — Кизия попыталась вспомнить что-то типично южное. — Овсяные хлопья?

— Иди сюда. — Он поманил ее пальцем. — Я скажу на ушко.

Кизия повременила пару секунд. Затем придвинулась ближе к Шкафу.

Он наклонил к себе ее голову.

Ее ресницы дрогнули.

Он прошептал всего два слова, согрев ее кожу теплым дыханием.

— Гм… — Кизия вздохнула, наслаждаясь ощущением близости.

И только потом поняла, что он ей сказал.

— Из магазина? — повторила она, широко раскрыв глаза и уставившись на него с притворным возмущением. — Ты посмел накормить меня салатом, купленным в магазине?

— Боюсь, что так, киска. — Шкаф нахально усмехнулся. — Картофельный салат показался мне слишком простым блюдом, чтобы за него стоило браться. Что сказать? Я из тех людей, которые не могут готовить еду без риска.

Кизия фыркнула.

— Не поняла.

— Это началось еще в те давние времена, когда мужчины охотились, — поведал он серьезным тоном. — Когда можно было добыть еду или самому стать жертвой. Когда обедающий мог запросто превратиться в чей-то обед из-за неосторожности.

— Когда у потенциальных кушаний были зубы, — подыграла ему Кизия.

— Вот-вот.

— И поэтому ты нуждаешься в… э… дозе адреналина перед тем, как приступить к готовке.

— Ага. — У Шкафа заблестели глаза.

— То есть, тебе обязательно нужен мангал.

— Или эти большие, острые ножи.

Кизию разобрал смех. С хохотом она прижалась к Шкафу, обхватила его за талию. Его левая рука скользнула по ее груди. Кизия придвинулась еще ближе.

Ее смех перешел в сдавленное хихиканье, а затем — в длинный, глубокий вздох.

— Похоже, ты не восприняла мою теорию приготовления пищи с тем уважением, которого она заслуживает, сестренка Кэрью, — пробормотал Шкаф через несколько секунд, коснувшись губами ее курчавым волос.

Она слегка отстранилась, запрокинула голову, чтобы видеть его лицо.

— Неужели находились женщины, которые действительно верили в твою доисторическую теорию?

Ее глупый вопрос оказался таким же неожиданным, как незваный гость на вечеринке. Если бы можно было взять назад свои слова, Кизия бы это сделала. Но теперь она могла только смотреть, как мрачнеет на глазах лицо ее спутника.

— Шкаф… — шепнула она, похолодев от страха. Ну зачем ей понадобилось напоминать о других женщинах? Не могла промолчать?

Ральф Рэндалл поднял правую руку. Хотя сердцем и разумом Кизия знала, что ей нечего бояться, тихий голосок из самого темного уголка души нашептывал прямо противоположное.

Она невольно отшатнулась, ненавидя себя за это. Ее дрожь стала дрожью облегчения, когда пальцы Шкафа с необычайной нежностью коснулись ее щеки.

— Ты первая женщина, которая услышала о моей теории, — сказал он, сверля ее взглядом. Кизия догадалась, что он знает о ее страхе. И что это знание причиняет ему боль. — А еще ты первая женщина, кроме моей мамы, которую я пригласил в этот дом. — Он снова погладил ее щеку, его прикосновение было мягким и успокаивающим. — И я никогда, никогда в своей жизни не готовил для других женщин.