- Отпусти меня домой, дочка, провожатый у тебя есть... - И она многозначительно взглянула на Вугара.
      Ширинбаджи скрылась за поворотом, а они все стояли, не двигаясь с места. Порой взглядывали друг на друга и тут же отводили глаза. Тоска, накопившаяся за время разлуки, мешала говорить. Что ж, случается подобное с влюбленными, - так много нужно сказать друг другу, что молчание порой выразительнее слов.
      - Пойдем, - наконец негромко сказала Арзу, - опоздаем...
      - Картина хорошая?
      - Не знаю, не видела, многие хвалят... Я все ждала, ждала твоего звонка, а потом маму уговорила...
      Опять упреки!
      - В своде законов есть статья: если преступник признает содеянное им преступление, вина смягчается, - с улыбкой заметил Вугар.
      - В строгом соответствии с содеянным преступлением...
      - И справедливостью судьи...
      - Ты прав, - быстро согласилась Арзу, - но тень обиды не сходила с ее лица. Накипевшая боль вылилась в словах:
      - Не могу понять, почему наши встречи всегда случайны...
      - Не случайны, а закономерны, - шутливо подхватил Вугар. - Случайность порождается закономерностью. Историку-марксисту полагалось бы это знать!
      - Эх, - глубоко вздохнула Арзу. Ты все шутишь... Раньше я за тобой этого не замечала.
      - Шутка - залог здоровья и бодрости! Нельзя же всегда быть серьезным, это может плохо отразиться на самочувствии! Конечно, в исторических книгах ты ничего подобного не прочтешь, придется поучиться у меня...
      - К сожалению, у тебя я учусь другому...
      - Чему, например?
      - Безразличию, невниманию... - Она осеклась, лицо ее затуманилось, помрачнело. - Ты очень изменился, Вугар! Мы почти не видимся, звонишь редко. Раньше, бывало, если два дня не встречались, ты звонил без конца. А теперь, если раз в неделю вспомнишь о моем существовании, и то хорошо...
      - Я ни на минуту не забываю о тебе!
      - Все на словах...
      - Человек придумал слова, чтобы выражать свои чувства.
      - Бывают слова, не подсказанные сердцем...
      - Конечно! Но такие слова произносят двуличные люди, подхалимы! Ты же не считаешь меня таким?..
      Арзу задумалась и продолжала ровным, тихим голосом:
      - Не думай, что ревную тебя. Нет, нет... Знаешь поговорку: "Ревность ножницы любви"? Я это прекрасно понимаю. Очень прошу тебя, пусть наши отношения с самого начала сложатся так, чтобы в них не было места сомнениям. Сомнение - зловредный червь? Если он поселится в сердце, конец любви. И еще просьба: пора перестать встречаться на улицах, в парках, на бульварах - это уже позади. Приходи к нам запросто, без особых приглашений, как к себе домой. Родители просили тебе передать...
      - Ну, конечно, родная, все так и будет! Разве мне не хочется бывать в вашем доме? Мне так понравились твои родители - и отец и мать, простые, добрые... Но, понимаешь ли, у меня сейчас горячее время, как говорится, хлопот полон рот. Я так занят! Мне отвели лабораторию, только сейчас начинается настоящая работа. Если редко видимся, поверь, причина только в этом. Других причин быть не может! А понять - значит простить. Я надеюсь, ты поняла меня?
      Произнося последние слова, Вугар вдруг словно увидел перед собою Мархамат-ханум, и на миг ему показалось, что она подслушивает их разговор. "Ну и пусть! Пусть слышит!" - подумал он и нарочито громко, словно кому-то назло, сказал:
      - Только смерть может разлучить нас! Прошу тебя запомнить это раз и навсегда.
      Арзу ничего не ответила, только благодарно прижалась головой к плечу Вугара. Он повернулся и крепко обнял ее. Счастливые, они на мгновенье замерли, ощущая теплоту и близость друг друга.
      - Так какой же фильм мы идем смотреть? - спросил Вугар, заглядывая ей в глаза.
      - Итальянский! Прекрасный фильм! Кстати, нам с тобой не мешает посмотреть. Он рассказывает о том, как складывается семейная жизнь двух очень молодых людей.
      - Подозреваю, что ты видела его, иначе не стала бы так расхваливать.
      - Да, видела, мы с мамой возвращались из кино.
      - Но ты же только что утверждала обратное. И не стыдно говорить неправду?
      - Мне очень хочется, чтобы ты тоже посмотрел эту картину, я пойду с тобой.
      - Понятно! Решила провести воспитательную работу? Хочешь, чтобы я стал похож на героя фильма? Клянусь, можешь быть уверена на сто процентов, что я приложу все усилия, чтобы стать таким, каким меня хочет видеть твое сердце...
      - Тогда я буду самая счастливая на свете, - негромко шепнула Арзу. Говорят, семейное счастье - источник всяческого счастья. Я верю в это. А ты?
      - И я, Арзу!
      - Значит, мы сейчас счастливы?
      - Конечно! И будем еще счастливее...
      Они шли, взявшись за руки, как дети. Их сердца были переполнены мечтами о будущем. Оно представлялось им добрым и щедрым. Они не знали, что счастье порой зависит не только от их намерений.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
      Глава первая
      Капризный климат в Баку. Трудно угадать, когда начинается зима, когда приходит весна, а когда наступает лето. В середине зимы вдруг начинает ярко светить солнце, город наполняется весенним благоуханием, а в разгаре весны задувает свирепый норд, обжигая холодом первые робкие листья и бутоны. Даже старожилы, родившиеся и прожившие жизнь в этом полном неожиданностей городе, затруднятся ответить вам, какое стоит время года. Не успеешь привыкнуть к студеным капризам зимы, резким, обжигающим ветрам, и вот уже солнце жарит в спину, и теплая одежда кажется невыносимо тяжелой. Радуются люди: на Апшерон пришла весна. Можно насладиться ароматом весенних трав, послушать шорох новорожденных листьев. Но не тут-то было! Пройдет три-четыре дня, духота наваливается на город. Такая духота, что чертям впору задохнуться. Куда исчезла блаженная прохлада, где найти уголок, чтобы укрыться от жары?
      И Вугар не заметил, когда в нынешнем году пришла в Баку весна. Вроде бы и не было ее, а вот уже на дворе жаркое лето. Во всем виновата лаборатория. Казалось бы, позади годы напряженных поисков, бесконечных опытов. А вот теперь, когда дело шло к завершению, все осложнилось. Он снова и снова ставил одни и те же опыты, десять, пятнадцать раз подряд - и не мог добиться желаемого. Сегодняшний результат не соответствовал вчерашнему, завтрашний - послезавтрашнему. Давление то снижалось, то повышалось. Удельный вес не соответствовал коэффициенту преломления света. А то не удавалось добиться необходимой реакции на температуру. И так без конца! Просто беда...
      О эти бесконечные часы! Как утомительно сидеть, устремив взгляд в одну точку... Где набраться терпения сотни раз в день слышать одни и те же вопросы:
      - Йодное число?
      - Вакуум?
      - Рефракция?
      - Степень чистоты?
      Старая Хадиджа-хала подчас не выдерживала. Ее обвязанная марлей голова тяжелела, дремота смежала глаза, и, сидя за аппаратом, она клевала носом, как журавль на старом нефтяном колодце.
      А случалось, что за целый день в лаборатории никто не слышал голоса Вугара. Он молча сидел в углу за маленьким письменным столом, склонившись над бумагой, напряженно думал, что-то отмечая в итоговой таблице. Лишь иногда, то ли затем, чтобы размять затекшие ноги, то ли чтобы немного освежить голову и собраться с мыслями, он вставал и тихими, неслышными шагами ходил по лаборатории. Он заглядывал в контрольные приборы и аппараты, подолгу неотрывно смотрел на вакуумметр, стоя записывал показатели температуры. А потом снова садился за стол, снова безмолвные раздумья, проверки и вычисления.
      Тихо в лаборатории. Только хрипло и монотонно постукивает вакуумный насос... Порой Нарын нарушала нудную тишину, - заметив, что Хадиджа-хала задремала, она вдруг заливалась звонким смехом, заставляя ее просыпаться и вздрагивать Вугара. А то к месту или не к месту задавала Вугару вопросы, вступала с ним в спор. Хадиджа-хала встряхивалась от липкой дремоты, казалось, по лаборатории пролетал свежий ветерок...
      В первые же дни лета Вугару пришлось столкнуться с непредвиденным затруднением: обнаружилась нехватка льда. При испытаниях лед заменял охладители. Доставать его казалось трудно, а это здорово мешало работе. Выручила, конечно, Нарын. Она не стала на этот раз вступать в споры с начальством, никому не угрожала, ни на кого не жаловалась, просто каждое утро приносила в лабораторию два ведра, наполненные голубыми прозрачными кусками льда. Где и как она его доставала, Вугар не знал, а спрашивать не решался.
      Но вот однажды утром Нарын появилась на работе расстроенная, озабоченная, - ведра пусты. Шел июль, день стоял жаркий, душный. Раскрасневшаяся, запыхавшись от быстрой ходьбы (словно бежала от погони), Нарын, не проронив ни слова, тяжело опустилась на стул. Вугар из своего угла взглянул на нее с удивлением. Что случилось? Чем так огорчена она? Отдышавшись, Нарын быстро подошла к столику и, по-свойски взяв Вугара за локоть, потянула.
      - Идемте, - твердила она настойчиво. - Идемте и проберите его построже!
      Вугар в недоумении хлопал глазами.
      - Кого?
      - Да этого пройдоху!
      - Какого? - Вугару передалось волнение девушки. - Вас обидели? Да успокойтесь, расскажите толком!
      - Некогда! Пошли, на месте все узнаете...
      Вугар неохотно поднялся из-за стола и остановился в нерешительности. Куда идти? Зачем? Если ее кто-то обидел, что он может сделать? Вугар с детства ненавидел ссоры и драки. "Надо успокоить девушку, растолковать, что нельзя связываться с первым встречным негодяем", - думал он и уже хотел сказать: "Леса без шакалов не бывает", но в этот момент Нарын потащила его с новой силой.
      - Идемте, говорю вам! Смотришь на его гнусную физиономию - и тошнить начинает! Он зазнался, заважничал, персону из себя строит. "Не признаю, говорит, никаких институтов! И ученых не признаю!" Идиот!.. - Нарын скорчила уродливую гримасу и надула щеки, явно передразнивая кого-то. Чтоб тебе подохнуть, несчастный! Он, видите ли, институтов не признает! Брюхо умнее головы!
      Вугар понял, что вовсе не личная обида взволновала Нарын, очевидно, речь шла об интересах лаборатории. Он послушно последовал за ней.
      Выйдя из института, они направились к киоску с газированной водой, что стоял на противоположной стороне улицы. Час был ранний, но солнце палило нещадно, казалось, в воздухе пахнет гарью. После сумрачной прохлады лаборатории жара и духота показались Вугару невыносимыми. Возле киоска выстроилась длинная очередь. Широкоплечий толстяк в сетчатой майке, обливаясь потом, торговал водой. Он тщательно мыл стаканы, холодные брызги летели в его мясистое лицо и, смешиваясь с потом, тяжелыми каплями падали на толстый круглый живот.
      Увидев Нарын, толстяк прекратил торговлю.
      - Опять пришла?! - сердито крикнул он.
      Нарын привела сюда Вугара, рассчитывая, что он поддержит ее. Однако, не дав ему слова сказать, сама кинулась в атаку.
      - Пришла! - вызывающе ответила она.
      - И напрасно! - Толстяк в ярости выкатил глаза. - Человеку один раз говорят, и он все понимает, а я тебе тысячу раз повторял: не дам льда! Все! Разговор окончен.
      - Нет, не окончен.
      Толстяк злился все больше, но молчал и только сопел. Нарын, тоже молча, смотрела на него.
      - Не мешай работать! - не выдержал продавец. - Человеческим языком говорят. Не зли меня понапрасну!
      - Ишь ты! "Не зли"! Важная персона. Видите ли, если он изволит разгневаться, земля наденет траур!
      Толстяк побагровел от злости, его огромный живот сотрясался. Ища сочувствия и поддержки, он обратился к очереди:
      - Слыхали? Какая наглость! Я ей в отцы гожусь, а она... О времена! В вечность канули срам и стыд...
      - Зачем на время клевещете?! - рассердилась Нарын. - Такие, как вы, уродуют жизнь! Вот уж у кого нет ни стыда, ни совести! Водой торгуете, а живот нарастили.
      Толстяк вздрогнул, из наполненного стакана выплеснулась вода. Лицо его стало кирпично-коричневым, как увядший цветок граната.
      - Вон отсюда! - заорал он. - Вон! Чтобы духу твоего не было! Не то что льда - отравы проси, и то не дам! Или я для тебя из такой дали таскал сюда лед?
      - А для кого?
      - Для них! - он кивнул на людей, терпеливо стоящих в очереди. - Для тех, кто изнемогает от жажды под палящими лучами солнца!
      Толстяк явно старался заручиться поддержкой очереди. Нарын не дала никому слова сказать.
      - Неправда! - крикнула она. - Ты таскал лед для своего кармана, для жирного брюха.
      Упоминание о брюхе подействовало на продавца оглушительнее самых жестоких ругательств. Он окончательно вышел из себя.
      - Пусть мое брюхо не мозолит тебе глаза! - орал он. - Или в твоем институте мало толстобрюхих? О них вспомни! Каждый месяц деньги лопатой гребут, а польза какая? Один обман! Что создали? Что построили? Я людям помогаю, утоляю их жажду, вместе с ними в жару мучаюсь. А твои ученые, едва лето наступает, на курорты бегут, ищут местечко попрохладнее! Среди них ищи толстобрюхих и толстосумов! А я детям своим на хлеб по копейке собираю. Убирайся отсюда, оставь меня в покое!
      Нарын растерялась, она не ожидала от продавца таких слов.
      - Не вам судить об ученых! Что вы знаете об их работе? - помявшись, сказала она, однако голос ее потерял прежнюю уверенность. В глубине души она была согласна с толстяком. Мало ли людей, что смотрят на науку как на источник легкой наживы и обогащения? Приходилось видеть и таких...
      Решимость ее погасла, она замолчала. Молчал и Вугар. Слова продавца больно задели его, и, приблизившись к Нарын, он тихонько шепнул ей на ухо:
      - Идем отсюда, а то еще не такое услышим...
      Нарын и сама была не рада, что привела сюда Вугара. Девушка послушно пошла за ним. Они перешли на другую сторону улицы, взяли такси и поехали на поиски льда.
      Нарын и Вугар вернулись в институт во второй половине дня. Взглянув на часы, Вугар схватился за голову. Каждая минута на счету, а они потеряли несколько часов. Если за лето он не закончит контрольные опыты и не добьется нужных результатов, плохо его дело! Сейчас жара, большинство членов ученого совета в отпуске, институт пуст. Его никто не проверяет, никто ни о чем не спрашивает, ничего не требует. Наступит осень, и все сразу резко переменится. Расспросам и понуканиям не будет конца. Надо спешить...
      Включив вакуумный насос, Вугар, как всегда, проверил приборы и аппараты, наполнил бюретки щелочным раствором, забил льдом холодильники-конденсаторы. И, лишь покончив с этим, уселся за письменный стол и открыл тетрадь.
      Нарын за все время после их возвращения не проронила ни слова. Хмурая, мрачная, скрестив на груди руки, она неподвижно сидела на табуретке, изредка взмахивая пушистыми ресницами. Обычно она сама делала все подготовительные работы к опытам, не позволяя Вугару тратить на это время. А сегодня поглядишь на нее и подумаешь: то ли она в гости пришла, то ли ее утром приняли на работу, и она, неопытная, дожидается чьих-то распоряжений.
      Забыв о ее присутствии, Вугар уже погрузился в бесконечные вычисления и формулы, как вдруг до него донесся ворчливый голос. Он с недоумением взглянул на девушку. Нарын разговаривала сама с собой.
      - Настоящих ученых по пальцам сосчитать можно, - говорила она, ни к кому не обращаясь. - А директор в прошлом году писал, я сама в газете читала, что только в нашем институте больше двадцати докторов химических наук, семьдесят кандидатов, несколько сот научных сотрудников - аспирантов и диссертантов. Целая армия! Зачем столько в одном институте? Ведь это научно-исследовательский институт, а не фабрика-инкубатор по разведению цыплят...
      Оторвавшись от работы, Вугар вслушивался в ее слова. Он подумал, что эта девушка, у которой язык всегда находился в разладе с сердцем, видимо, имеет в виду его.
      - Если говорить честно, - продолжала Нарын, - толстяк прав! Когда речь идет о науке, мы проявляем излишнюю щедрость! Разве не бывает, что над разрешением простейшего вопроса трудится множество ученых, компетентных и некомпетентных, они занимают лаборатории, получают высокую зарплату. Вот и задумываешься: оправдываются ли затраченные средства? Огромные государственные средства! А мы из-за таких людей обыкновенного льда достать не можем...
      Вугар понял, что тревога его была напрасной. Просто Нарын не могла простить обвинений, брошенных продавцом газированной воды. И, успокоившись, позабыв обо всем на свете, он снова окунулся в работу.
      Понемногу Нарын успокоилась, встала с табуретки, надела халат и, привычным жестом засучив рукава, подошла к приборам. Она все делала серьезно и старательно. Несколько дней Нарын заменяла заболевшую Хадиджу-халу, и Вугар не мог нахвалиться ею.
      День шел как обычно: монотонное гудение насоса, легкие шажки Нарын и тишина, тишина - симфония безмолвного напряженного труда, ставшая неотъемлемой частью жизни Вугара...
      Сколько прошло времени, ни Вугар, ни Нарын не знали. Увлеченные работой, они не заметили, что рабочий день давно кончился. Институт опустел. И лишь когда погасло солнце и в лаборатории совсем стемнело, Нарын отошла от приборов и посмотрела на Вугара. Он сидел склонившись над тетрадками, ничего не слыша и не видя вокруг себя. Нарын не решилась его окликнуть. Неслышными шагами подошла она к выключателю, и в лаборатории вспыхнул яркий свет. Вугар не сразу понял, что произошло. Подняв голову, он отсутствующим, непонимающим взглядом долго смотрел на Нарын, не говоря ни слова.
      За время совместной работы Нарын хорошо изучила его привычки. Понимала - одно неосторожное слово или движение способны прервать нить его размышлений, исчезнет мысль, которая, может быть, больше никогда не вернется! И она, как могла, оберегала его покой. Вот и сейчас, ничего не сказав, она тихо вернулась на свое место, к аппаратам.
      Прошло еще около трех часов. Все тело Нарын ныло от усталости, руки не слушались, в голове гулко и тупо стучало, но она не решалась тревожить Вугара. Выключив приборы и аппараты, уселась чуть поодаль на табуретку и стала внимательно разглядывать его лицо. Вугар что-то торопливо писал. Перо вдруг замирало в руке, брови хмурились, лицо становилось напряженным. Оторвавшись от бумаги, он часто-часто мигал и щурился, уставившись невидящими глазами в одну точку. С трудом удерживаясь, чтобы не рассмеяться, Нарын подумала: "Вот они какие, эти ученые! Смешные и трогательные, как дети... Минуты не может посидеть спокойно! То погладит ладонью тоненькие подстриженные усики, то потрет лоб, то дернет себя за ухо, а то закроет пальцами глаза и замрет на несколько мгновений, - не поймешь, спит или бодрствует... Удивительное зрелище!"
      Наконец, видно и Вугар почувствовал усталость. Бросил ручку на стол и, словно просыпаясь, огляделся. Его внимание привлекла стосвечовая лампочка, болтавшаяся на шнуре под потолком. Лампочка ярко горела, - значит, наступил вечер. Вугар прислушался - все тихо. В соседних лабораториях, в коридоре ни звука. Институт давным-давно пуст... Вспомнив о чем-то, Вугар резко повернулся и увидел Нарын. - Вы еще здесь? - изумленно спросил он.
      Нарын молчала, продолжая сидеть неподвижно. В глазах ее, лукаво поблескивающих, светилась насмешливая улыбка.
      Смущенный своим грубоватым тоном, Вугар хотел сказать девушке что-нибудь приветливое, но взглянул на часы:
      - Уже одиннадцатый?! - с неподдельным ужасом воскликнул он и виновато добавил: - Простите меня, я так задержал вас...
      Глядя на него в упор, не мигая, Нарын продолжала молчать. Глаза ее были нежные и обиженные. Перехватив ее взгляд, Вугар растерялся. До сих пор он не замечал, чтобы она так на него смотрела. Вернее, он вообще не обращал внимания на ее взгляды и поведение. А если бы обратил, то увидел, что за последнее время Нарын сильно изменилась. Бойкая, разговорчивая, всегда с шуткой на языке, она теперь все чаще казалась задумчивой и озабоченной, все реже раздавался в лаборатории ее заливистый смех. Особенно ясно обозначилась эта перемена с тех пор, как старая Хадиджа-хала заболела и ушла в отпуск. Нарын и Вугар работали в лаборатории одни. Если раньше Нарын не называла его иначе, как "братец Вугар", то теперь слово "братец" было позабыто ею. Голос Нарын то и дело дрожал от волнения, лицо заливала краска смущения. Но... какое до всего этого дело Вугару? Приняв подчеркнуто серьезный вид, он деловито сказал:
      - Как поздно! Время пролетело незаметно... Вы можете идти, Нарын. Дома вас, наверное, ждут, тревожатся. А я поработаю еще немного. Мне пришла одна мысль, как бы не забыть...
      Нарын послушно поднялась с табуретки и стала снимать халат, но движения ее были медленны, казалось, она все делает с неохотой. У двери она так же медленно переобулась и, не попрощавшись, вышла. В коридоре звучали ее неторопливые шаги.
      Догадаться, почему, несмотря на столь поздний час, девушка с такой неохотой покидает лабораторию, было нетрудно. Вугар устыдился, что отпустил ее одну. Время близилось к полночи, трамваи и троллейбусы ходили редко. Черный город давно погрузился в сон. Как она пойдет по пустынным улицам? Выбежав в коридор, он окликнул ее:
      - Подождите! Я тоже ухожу!
      И без того медленные шаги Нарын совсем замедлились, она остановилась. Вугар вернулся в лабораторию и стал торопливо собирать бумаги. Ему было досадно. Он надеялся после ухода Нарын немного отдохнуть, а потом поработать часок-другой. Можно было открыть окно, и ночная прохлада пришла бы в душную, нагревшуюся за день лабораторию... Но что поделаешь! Он взял портфель, выключил свет.
      Шаги гулким эхом отдавались по всем этажам опустевшего института. Они долго шли по длинным коридорам. У выхода вахтер с упреком сказал Вугару:
      - Опаздываете, молодой человек! Не разрешено так долго задерживаться на работе.
      Голос вахтера звучал сердито. Вдруг он прищурился, многозначительно улыбнулся и, пропустив вперед Нарын, задержал Вугара. Отведя его в сторону, зашептал:
      - Я понимаю, молодость... Но в институте... Нельзя так, молодой человек!
      Вугар не понял его намеков, еще раз принес сторожу извинения и догнал Нарын.
      По безоблачному, светлому небу медленно плыла луна. Приятная свежесть, словно водяная пыль от фонтана, овевала их разгоряченные лица. Воздух был прозрачным и легким. Они недолго постояли на безлюдной трамвайной остановке. Дождаться трамвая надежды не было.
      - Может, пешком пойдем? - спросила Нарын, просительно поглядев на Вугара. Ей так хотелось пройтись с ним по тихим улицам!
      Вугар внимательно поглядел в одну сторону, потом в другую, прислушался - трамвая не предвиделось. Он, словно между прочим, спросил:
      - Вы далеко живете?
      - Да нет, не очень! - Не могла же она сказать Вугару, что готова идти с ним хоть на другой конец города!
      Они пошли. Вугар шагал хмурый и молчаливый. Нарын, обиженная его равнодушным молчанием, не выдержала.
      - Я все на свой аршин меряю, - сказала она, замявшись. - Может, все-таки подождем трамвая? Вы устали...
      Обернувшись, Вугар через плечо взглянул на трамвайные пути, - пусто и тихо.
      - Лучше идти, чем зря терять время, - сказал он.
      Снова некоторое время шли молча.
      Нарын подняла голову и долго смотрела на небо, отыскивая что-то среди бледных, мерцающих звезд.
      - Я ведь о вас беспокоюсь, а мне что?.. Я могу и в десять раз больше пройти... - Она хотела добавить "с вами", но последнее слово замерло на кончике языка.
      Вугар еще раз с надеждой поглядел на убегающие вдаль рельсы. Нет, его не пугало расстояние, он боялся другого - услышать те, не сказанные ею слова!
      - А я знаю, вы любите ходить пешком! - лукаво сказала Нарын. - На работу пешком ходите. Я из своего окна видела...
      - Из вашего окна?
      - Ну да. Наши окна выходят на улицу, а живем мы на первом этаже.
      Вугар удивился:
      - Вот странно! Вы видите, как я иду на работу, а я, приходя, уже застаю вас в лаборатории. Как это получается?
      - Очень просто! Вы идете задумавшись, медленно, я обгоняю вас, а вы не замечаете...
      Нарын бросила на Вугара испытующий взгляд, - кажется, подходящий момент, чтобы начать откровенный разговор.
      - Первое время, когда мы начали работать, продолжала она, - несколько раз случалось: я здоровалась с вами, а вы не отвечали...
      - Этого не может быть!
      - К сожалению, может. - Она чуть-чуть подпрыгнула и заговорила быстро, красуясь, как ребенок перед новым гостем: - Я обижалась, думала: ну и пусть! Не буду с ним разговаривать! А потом поняла: во время работы вы ничего не замечаете. Вы и сейчас такой!
      Вугар невольно улыбнулся.
      - Вот и молодец, что прощали меня. Таить обиду - не хорошо!
      - Разговаривать - это не значит простить!
      - Это как же?
      - А так! Работа требует. А у сердца свои законы.
      Смущение, отступившее было, снова охватило Вугара. Разговор, как назло, кружился вокруг того, что он так боялся услышать. И Вугар быстро переменил тему:
      - Проклятый трамвай, словно в воду канул! Ни слуху, ни духу!
      Нарын весело махнула рукой:
      - А пусть не приходит! Какая в нем нужда! Мы уже дошли.
      Вугар твердо решил больше не говорить ни слова. Но, очевидно, его молчание не смутило Нарын, и она бойко продолжала:
      - Наш двор и дом неказисты! А шумно так, что порой голова кругом идет. Но мне нравится здесь жить. И до института и до работы близко... В прошлом году мама подыскала хороший обмен. А я не разрешила меняться. Кончу институт, тогда пусть меняется с кем хочет! Права я?
      Вугар не отвечал, но Нарын была настойчива:
      - Я вас спрашиваю, я права?
      - Вам виднее, - нехотя сказал Вугар. - Вы свои дела лучше знаете.
      - Я считаю, что поступила правильно! После занятий приходится поздно возвращаться, случается, встретишь собаку или волка в человеческом обличье. Пристает, говорит глупости, от страха сердце замирает... А когда дом близко, все не так страшно. Я вам говорила, где учусь? - вдруг неожиданно спросила она.
      - Кажется, говорили...
      - А вот и не говорила! Во всяком случае, я этого не помню. Да и вы не помните! Ну, ничего, повторение - мать ученья! Послушайте еще раз и больше не забывайте... Не то, чем аллах не шутит, а вдруг у вас спросят... Надо же знать биографию своих помощников.
      Вугар покраснел. Нарын права. До сих пор не поинтересовался, как живет человек, который самоотверженно трудится рядом, помогает. Стыдно!
      - Учусь я на четвертом курсе вечернего отделения института нефти и химии, на факультете технологии, - отчеканила Нарын. - Мама давно настаивает, чтобы я перешла с вечернего отделения на дневное. Но мне ее жалко, она у нас слабая, больная. Сколько можно жить на иждивении?
      - У вас нет отца?
      - Нет.
      - Умер? Нарын нахмурилась, ее бойкость погасла.
      - Бросил нас, ушел к другой женщине! - В голосе задрожали слезы.
      Вугар расчувствовался. Недаром говорят: сердце сироты слышит чужое горе.
      - И давно?
      - Очень... Я тогда только в школу пошла.
      - Он помогает вам?
      - Нет! - Нарын до боли прикусила губу, стараясь этой болью заглушить боль сердца. - Пьет он! Все деньги оставляет в ресторанах да в барах. Никогда трезвый-то не бывает, где ему о детях помнить! - Она вздохнула. Когда он ушел от нас, мама поначалу сама не своя ходила, потом слегла и четыре месяца пролежала в больнице. Я тогда на почту устроилась, надо было сестренку кормить. Сама маленькая, а сумки во-от такие огромные таскала...
      Вугар глядел на девушку сочувствующим взглядом и думал: вот, оказывается, у этой веселой, жизнерадостной девушки на душе такое горе! Как умело она таила его...
      - Вот почему я всегда так быстро хожу. Не хожу, а бегаю! Привыкла, когда почтальоном работала. Иногда сама себя останавливаю: "Иди нормально!" Забудусь на секунду, глядишь и опять побежала. Привычка - вторая натура... - Нарын засмеялась, повеселев. - Теперь мы в его помощи не нуждаемся!
      С весны сестра работать пошла. У меня зарплата хорошая, денег хватает. Через два года окончу институт и заставлю маму уйти с работы. Хватит, потрудилась, пускай отдыхает. Подлечиться ей надо...
      Несколько шагов они прошли молча.
      - Есть у меня на душе один грех. Мама узнает - расстроится...
      - Что за грех? - озабоченно спросил Вугар. Дела Нарын уже всерьез интересовали его.
      - Экзамены за третий курс не сдала!
      - Ни одного?
      Нарын кивнула головой.
      - Почему?
      Девушка замялась.
      - Работа... Хадиджа-хала захворала, раньше времени ушла в отпуск... Не могла же я вас оставить одного...
      - Почему же вы мне не сказали? Я бы все сделал, чтобы вас на время освободить.
      - А самому остаться без помощника? - Нарын покачала головой. - Это нечестно! Принести интересы дела в жертву личным интересам? Да если бы вы и отпустили меня, я все равно не ушла бы. Экзамены не убегут. Подготовлюсь и осенью сдам. Я уже договорилась с деканом.
      Вугар подыскивал добрые, благодарные слова, ему так хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но Нарын прервала его размышления:
      - Спасибо! До свидания!
      Вугар растерялся, не сразу поняв, что должны означать ее слова.
      - Простите меня, сегодня я доставила вам так много хлопот!
      Она протянула руку, и Вугар крепко пожал ее. В улыбающихся глазах Нарын загорелся тот, уже знакомый Вугару ласковый блеск, и он осторожно, чтобы не обидеть девушку, отвел взгляд.
      - Спокойной ночи... - тихо проговорил он.
      Глава вторая
      Мама Джаннат постелила себе на застекленной галерее. Духота и тревога гнали сон, она открыла все окна, но и это не помогало, прохлады нет и нет! Вернувшись домой, Вугар застал ее во дворе. Она медленно вышагивала, обмахиваясь большим белым платком. Двор, окруженный с четырех сторон каменными домами, раскаляясь за день, до поздней ночи не успевал остынуть. И все же жильцы в поисках прохлады выносили свои постели - легкие раскладушки или тяжелые никелированные кровати - и располагались на дворе. В такую ночь даже простыня казалась невыносимо жаркой.
      Измученная духотой и бессонницей, мама Джаннат даже не спросила Вугара, почему он так поздно задержался.
      - Душно, сынок, - тяжело переводя дыхание, жалобно сказала она. Настоящий ад, земля горит под ногами... Не ходи в дом, задохнешься...