Когда молчит совесть

      А у Вугара аппетит пропал. Появление пионеров с новой остротой заставило заныть его раны, но, не желая огорчать мать, он промолчал.
      Едва они с Джовдатом очутились вдвоем на улице, Вугар быстро спросил:
      - Что все это значит, Джовдат, зачем мы идем в школу?
      - Значит, надо!
      - Я серьезно спрашиваю, Джовдат, почему ты, не спросив меня, дал согласие? К чему это? Кто я? Рядовой аспирант... Да и...
      - Ни о чем не беспокойся! - прервал его Джовдат. - Кто ты, мы и сами прекрасно знаем. Или не слыхал, что сказала девочка?..
      - Все обстоит совсем иначе... - начал было Вугар, но вдруг решительно прервал сам себя: - У меня дома дел много!
      - Каких еще дел?
      Вугар указал на окна, заколоченные фанерой.
      - Сам погляди, стекла разбиты, солнечный свет в комнату не проникает, бедная женщина как крот в темноте живет. Да и мало ли других забот по дому? Надо ремонт хоть кое-какой сделать, в лес съездить, дров на зиму запасти.
      - Дела не убегут, да ты один с ними и не управишься. Завтра вызову строительного бригадира, и они тебе мигом и окна застеклят, и ремонт сделают. С дровами же решим так: через несколько дней дам тебе арбу и хорошего помощника. По лесу погуляешь - сейчас пора-то золотая! - и дров заготовите. Нельзя же сразу в физическую работу впрягаться, отдохни пока, приди в себя, подыши спокойно нашим деревенским воздухом. Есть еще возражения?
      - Есть. Не хочу я идти на эту встречу!
      Джовдат осуждающе взглянул на Вугара:
      - Не перебарщивай, скромность тоже имеет пределы...
      - При чем тут скромность, Джовдат? У меня нет морального права идти, понимаешь? Ваши представления обо мне и моей работе весьма преувеличены, вы ошибаетесь, поверь мне...
      - Идем! - коротко бросил Джовдат и, взяв Вугара под руку, властно подтолкнул его вперед. - Или ты хочешь обидеть учителей? Забыл, чем ты им обязан? Не они ли учили тебя, воспитывали, сделали из тебя человека?
      - Я все помню! Я бесконечно благодарен им за все, что они для меня сделали. Прошу тебя, выслушай! Право, это серьезный разговор...
      - Поговорим по дороге.
      - Но послушай!
      - Потом, потом! - Джовдат крепче сжал его ладони. - Неужели ты не понимаешь, что не пойти, если тебя приглашают, неучтиво. Это неуважение к людям! Подумают, ты зазнался. Да идем же, мне тоже надо кое-что тебе показать.
      "Будь по-твоему, Джовдат! - думал Вугар. - Раз ты настаиваешь, я пойду. Только боюсь, что встреча эта никому не доставит радости. Я откровенно расскажу о своих делах. И все узнают, что того, кого они считают своей "гордостью", выгнали из аспирантуры. Они ужаснутся! Я не хотел, чтобы мой позор стал достоянием всех. Не потому, что боюсь осуждения, просто не хотел их огорчать. Но ты вынуждаешь меня, что ж, пеняй на себя!"
      Они дошли до угла, откуда вела к школе узенькая короткая тропка. Когда-то в давние годы эту тропинку протоптали Вугар и Исмет, бегая в школу кратчайшим путем; Сейчас тропинка заглохла, заросла травой и колючками. Вугар с грустью глядел на нее, стараясь отыскать знакомые изгибы. Однако Джовдат почему-то повел Вугара дальней дорогой. Пройдя через центр села, он остановился возле здания, стены которого до половины были старые, красной кирпичной кладки, а верхняя часть надстроена, по-видимому, позже.
      - Помнишь это здание? - загадочно улыбаясь, спросил Джовдат.
      Как не помнить? Начали строить его перед самой войной, весной 1941 года, выложили первый этаж и законсервировали - не до него было в те грозные годы. Так и осталось здание недостроенным, днем дети играли здесь в прятки, на ночь сюда загоняли скотину. Кончилась война, а о здании словно забыли, никто его не достраивал. Но никто и не разрушал, будто люди сохраняли этот своеобразный памятник трудным военным годам.
      - Кажется, помню... - после долгого молчания задумчиво ответил Вугар. - Здесь должен был разместиться сельский клуб?..
      - Верно! Это он, наш горемычный клуб! Но, как видишь, и ему улыбнулось счастье. В прошлом году достроили...
      - Двадцать лет дожидался...
      - Пожалуй, побольше... И если бы я всерьез не взялся за него, так и стоять ему без крыши! Когда избрали меня секретарем партийной организации, я сразу же ребром поставил вопрос перед правлением о строительстве клуба. В район ездил, с начальством разговаривал. Натерпелся, намытарился. А все таки на своем настоял. Выделили необходимые средства и за год отстроили клуб. А это магазин, видишь? А там под баню из пяти секторов фундамент заложили, все село сможет мыться на славу!
      Сразу за зданием клуба был разбит цветник, яркие осенние цветы источали аромат, по-осеннему пряный и резкий. Среди цветов высился большой монумент из черного гранита, на основании которого художник изобразил боевые эпизоды, рисунок был четкий, выразительный. На черном щите - золотом высечены имена тех, кто ушел из села в годы Отечественной войны. Ушел, чтобы никогда не вернуться. Десятки имен.
      Вугар остановился и стал медленно читать фамилии. Среди погибших нашел он имя своего отца. В горле защипало.
      - Спасибо... - еле слышно прошептал он.
      - За что благодаришь? - негромко отозвался Джовдат. - Это наш священный долг! Ты не думай, что я тебе все из хвастовства показываю. Пока это лишь капля в море! Когда я был на военной службе, мне пришлось видеть и в России и на Украине множество благоустроенных просторных сел, с дворцами культуры, кинотеатрами и больницами городского типа, с общественными банями, хлебопекарнями, телефонными переговорными пунктами, не отличишь город или деревня. И все построили уже после войны. А мы за это время один клуб и то с трудом осилили. Почему? Да потому, что наши колхозные руководители пеклись только о том, чтобы выполнить план госпоставок, подумать о чем-нибудь другом им в голову не приходило. Да разве только в нашем селе так? Ничего подобного! Соседним селам тоже нечем похвастаться. Вот мы часто жалуемся, что молодежь норовит из села в город перебраться!
      Окончат десятилетку - и в город. Получат высшее образование, а в село возвращаться не хотят. Кто виноват? Да мы, руководители, аксакалы! Не желаем думать о том, что у молодежи свои запросы, свои интересы и требования. Не могут они по старинке возле калиток сидеть или смотреть телевизор. - Джовдат замолчал, задумавшись о чем-то, и, вдруг, улыбнувшись своим мыслям, продолжал: - Знаешь, о чем я вспомнил? Когда мы подросли, это было в самом конце войны, - сделали из тростника дудочки и организовали этакий самодеятельный оркестр. Кто-то на зурне играл, бубен заменяли ржавые ведра или дырявые тазы. По вечерам собирались мы в пустой, полуразрушенной избе соседа, веселились, играли, танцевали, пели. Парни постарше, призывники, тоже приходили. Доставалось нам от наших бабушек и матерей - и били нас, и ругали, ведь многие из них носили траур по убитым, где было понять им наше желание повеселиться? Сколько неприятных слов пришлось выслушать! А мы продолжали свое, - едва выдавалось свободное время, устраивали концерты, ставили спектакли. Разве мы это делали из желания досадить старшим? Или не понимали, что творится вокруг? Все прекрасно понимали и вместе со взрослыми горевали о погибших. Но ведь жизнь продолжается, ничто не остановит ее... А нынешняя молодежь выросла совсем в других условиях, да и время иное. Большинство родилось уже в пятидесятых годах. Откуда им знать, что такое голод, холод, лишения? Развлекаются, наряжаются - естественная потребность. У них совсем другие требования к жизни, чем были у нас. Что ж, осуждать их тягу к городской жизни? Да вместо того чтобы жаловаться, какая, мол, нынче молодежь неблагодарная, надо думать о том, чтобы в селе они жили так же интересно и с удобствами, как в городе. А это значит - неуклонно, всесторонне и всеобъемлюще повышать культурный уровень. И не возведением одного-двух общественных зданий, клубов, не радиоприемниками и телевизорами решается эта проблема. Духом современности должна быть пронизана вся наша жизнь, и материальная, и духовная. Вугар молча слушал друга.
      Глава восьмая
      На просторном школьном дворе было шумно и многолюдно. Ученики старших классов выстроились в линейку на спортивной площадке. Учителя столпились чуть поодаль, с нетерпением поглядывая на дорогу. Казалось, они собрались, чтобы встретить почетного официального гостя.
      Вугар еще издали увидел торжественные приготовления, и волнение с новой силой охватило его.
      - Сми-ирно! - раздался звонкий ребячий возглас, едва Вугар и Джовдат приблизились к школьным воротам.
      Вугар узнал голос той девочки, что сегодня утром так бойко и непринужденно разговаривала с Джовдатом. Говор в рядах смолк. Навстречу Вугару вышел худощавый, убеленный сединами директор школы. Обеими руками пожал он руку бывшего своего ученика и провел его мимо строя школьников, туда, где стояли учителя.
      К Вугару подошла пожилая женщина. Она обняла его, по-матерински нежно поцеловала в лоб. Лицо ее светилось внутренним волнением, глаза блестели. Первая учительница! Это она учила его держать перо, выводить буквы, складывать слоги в слова. Как давно это было!
      - Рада видеть тебя, - негромко сказала она. - Вот ты какой стал.
      А вот этот темнолицый человек лет пятидесяти, бодрый, энергичный, лишь кое-где в черных волосах поблескивают седые нити, - любимый учитель Вугара. Он преподавал химию. Его лицо в крупных, словно родинки, рябинках расплылось в гордой, счастливой улыбке. Он молча обнял Вугара, крепко, по-мужски. Так отец обнимает любимого сына после долгой разлуки. От избытка чувств на глазах его выступили слезы.
      Следом за ним к Вугару подошли и другие педагоги, приветствуй его.
      - А теперь пройдем в школу, - предложил директор, снова беря Вугара под руку.
      Учительская празднично прибрана. Карты, глобусы, схемы, таблицы аккуратно были сложены на полках. В застекленном шкафу ровными рядами стояли классные журналы и ученические дневники. Даже красная скатерть на длинном столе, который занимал половину комнаты, постелена новая, без следов мела, без чернильных пятен.
      Директор усадил Вугара на почетное место, а сам сел рядом вместе с Джовдатом. Преподаватели чинно расположились вокруг стола, а те, кому не хватило стульев, стояли, опираясь на подоконники. Вугар сидел, не поднимая глаз, чувствуя устремленные на него исполненные любопытства взгляды учителей.
      "Надо сейчас же, сразу, сказать им всю правду! - мысленно твердил он. - Потом будет поздно".
      Он приподнял голову и быстро оглядел собравшихся. Радостные, гордые глаза улыбались ему со всех сторон. Решимость его была поколеблена.
      "Порой даже правда бывает бессильна! - подумал он. - Разве они сейчас поверят моим словам? Их не переубедишь! К тому же обращать радость в печаль - человечно ли?"
      Тишина делалась все тягостней, и, чтобы нарушить ее, учитель химии громко спросил:
      - Вугар, дорогой, теперь расскажи о себе! Как идут у тебя дела? - И, чтобы лучше слышать, почти вплотную пододвинул к нему стул и уселся рядом.
      Вугар вконец растерялся.
      Согласно педагогике, если ученик смущен, ему задают дополнительные вопросы. Вот и сейчас, видя замешательство бывшего ученика, на помощь пришел красноречивый учитель истории.
      - Из газет и журналов, - заговорил он, - нам известно об огромном значении твоего изобретения. В нашем красном уголке есть специальный стенд, посвященный твоей работе. Мы тебе потом его покажем. Но одно дело - читать в газетах и журналах, а другое - услышать рассказ из уст самого изобретателя.
      Мы слушаем тебя...
      Положение Вугара все усложнялось. Мелкие капельки пота выступили у него на лбу.
      - На днях, - медленно, с расстановкой продолжал учитель истории, - в одном из центральных журналов я прочел интересную статью о том, что в начале двадцать первого века, примерно первой его четверти, население нашей планеты достигнет семи миллиардов, то есть увеличится почти вдвое...
      - Да, да, - поддержал историка сидевший напротив преподаватель черчения. - Я тоже читал статью. Вопрос этот волнует многих. Выдающиеся социологи и экономисты, основываясь на научных исследованиях, выдвигают гипотезу о том, что через каких-нибудь сто - сто пятьдесят лет на каждом квадратном километре земли будут построены города с населением не менее полумиллиона человек и, таким образом, понятие "село" исчезнет из словарей.
      - Это не гипотеза, дорогой коллега! - раздался как обычно размеренный и спокойный голос преподавателя физики. - Социологи говорят сущую правду! Развитие науки и техники, без сомнения, должно привести к тому, что человечество в далеком будущем будет жить в городах. Об этом свидетельствует статистика последнего времени. Почти во всех известных нам странах процент плотности городского населения в три-четыре раза выше сельского...
      - Что говорить, развитие науки и техники само по себе явление отрадное, - грустно вздохнув, вмешался в разговор учитель естествознания. Но оно имеет и оборотные стороны. Скопление в городах промышленных предприятий и комбинатов влечет за собой неисчислимый вред. Химические вещества загрязняют воздушные бассейны, что пагубно действует на здоровье людей, а также на животный и растительный мир...
      - Приведу и я один горький факт... - негромко сказал преподаватель географии. - Нельзя забывать о том крупном ущербе, который нанесен рекам, озерам, морям... и даже океанам! Они загрязняются нефтью, органическими и химическими соединениями, радиоактивными и другими вредными веществами. Именно поэтому стали исчезать некоторые водоросли, а следовательно, нарушен биологический режим водоемов, что ее дет к массовой гибели ценнейших пород рыбы...
      Преподаватель естествознания строго и категорически заявил:
      - К сожалению, есть люди, рассуждающие эгоистически: после нас хоть потоп! Порой мы варварски расточительно относимся к природным ресурсам, забывая о том, что, как бы ни были они велики, настанет день - и запасы иссякнут! Короче говоря, охрана природы - важнейшая задача сегодняшнего дня. От этого зависит не только наша жизнь, но и жизнь будущих поколений.
      Долговязый преподаватель физкультуры, до этого молча стоявший в дверях, подался вперед и, тихонько кашлянув, тоже счел необходимым вставить свое веское слово.
      - Подобные явления особенно явственны в капиталистическом мире, хриплым басом отчеканил он. - Я читал в "Известиях", что над крупными городами Рурской области, одного из главных промышленных центров Европы, а также над городами Африки и Северной Америки часто возникает густая дымовая завеса, так называемый смог, и в этих городах широко распространены страшные болезни...
      - Довольно! - раздался резкий голос. - Хватит философствовать! Послушаем наконец дорогого гостя...
      Вугар оглянулся. Это произнес преподаватель языка и литературы. Он стоял опершись о подоконник и, перехватив взгляд Вугара, приветливо улыбнулся ему.
      Директор постучал пальцами по столу:
      - Тише, товарищи, тише! Соблюдайте дисциплину. Мурад муэллим прав. Мы собрались сюда, чтобы послушать нашего талантливого питомца. Полемика потом... - И он ласково обратился к Вугару: - Мы готовы слушать тебя, дорогой...
      Вугар повеселел. Смущение его постепенно исчезло. Он искренне признался:
      - Мне нечего добавить. Мои уважаемые учителя, по-моему, все сказали. Они прекрасно разбираются в затронутых вопросах.
      Но, видя устремленные на него взгляды, спрашивающие, полные внимания и интереса, он стал увлеченно рассказывать об институте, о тех государственной важности проблемах, над которыми трудятся ученые. Однако о себе и о своей работе умолчал.
      - А ты все такой же, опять о себе ни слова, - покачивая головой, проговорил директор, когда Вугар окончил свой рассказ. - Каким вышел из нашей школы, таким и остался - застенчивый, скромный!
      Учитель химии даже заерзал на стуле:
      - Твоя скромность радует нас, мой мальчик. Оставайся и впредь таким же.
      - Скромность - свидетельство внутреннего богатства, а простота проявление духовной красоты, - заявил преподаватель литературы. - Обе эти черты - важнейшие признаки таланта.
      Преподаватель математики, до сих пор не сказавший ни слова, задумчиво нахмурил брови и важно провозгласил с противоположного конца учительской:
      - Нельзя забывать, что скромность производное простоты. Понятие простоты - качественная единица сдержанности. Итак, скромность, плюс сдержанность, да плюс...
      Учитель литературы отошел от окна и, подойдя к преподавателю математики, перебил его:
      - Об этом прекрасно сказал великий Низами:
      В море вливаются тысячи рек, не нарушая его покой.
      А переполнить канаву может маленький ручеек...
      Математик нисколько не обиделся, что его прервали. Только глаза под густыми нависшими бровями блеснули иронически, он усмехнулся и скрестил руки на груди: к бою готов!
      Странные отношения сложились у этих двух учителей, столь похожих друг на друга. Когда один начинал говорить, размеренно и чуть высокомерно, с присущей ему математической точностью, другой обязательно старался метко и остроумно обрезать его, цитируя высказывания великих писателей, приводя в восхищение слушателей. Он говорил с жаром, щеголяя дикцией и отличным произношением, словно желая доказать преимущество эмоционального мышления над логическим. Математик тоже не оставался в долгу. Сыпал мудрыми пословицами, народными поговорками, афоризмами великих физиков и математиков, вызывая у слушателей добрую улыбку, а то и веселый смех. Споры превращались в своеобразные диспуты, которые могли длиться часами. Впрочем, это нисколько не мешало их дружбе. И сейчас директор, понимая, что присутствующим вот-вот предстоит стать свидетелями одного из таких диспутов, решил предотвратить словесный поединок и быстро сказал Вугару:
      - У нас на сегодня разработан следующий план. Мы хотим, чтобы ты посидел на двух-трех уроках и послушал наших учеников, а потом устроим общее собрание, и ты поговоришь с ними...
      - У нас уже есть опыт таких встреч, - добавил завуч. - Они всегда приносят хорошие результаты, после них ученики начинают серьезнее относиться к занятиям. Вот почему мы и решили тебя побеспокоить...
      - Прекрасно! - воскликнул Джовдат. - А для нас, бывших учеников этой школы, посидеть на уроке и вспомнить свои школьные годы немалая радость!
      - Тогда не будем задерживаться и пойдем на урок к Гашам-муэллиму, решительно сказал директор, указывая на преподавателя химии. - Тем более что именно ему принадлежит инициатива сегодняшней встречи.
      Услышав свое имя, Гашам-муэллим вскочил с мальчишеской проворностью и, сунув под мышку наглядные пособия, гостеприимным жестом показал на дверь: Милости прошу!
      Вугар и Джовдат первыми последовали за ними. Когда они поравнялись с преподавателем литературы, тот быстро шепнул:
      - А потом прошу на урок литературы! - И громко добавил: - Литература тончайший ключ, открывающий сокровища человеческой души! Не великие ли классики наши вдохновляют людей на труд и на подвиги? - Он взглянул на математика и хитро улыбнулся: - Химиков, физиков и математиков в том числе! Кроме того, литература формирует эстетический вкус человека, его нравственный облик.
      Но преподаватель математики был начеку. Сдвинув брови и подняв указательный палец, он немедленно ринулся в бой:
      - Основа всех основ - математика! Без нее немыслим технический прогресс. Недаром Галилей говорил: "В конце природы - азбукой является математика. Только постигнув эту азбуку, ты сможешь прочесть книгу".
      Литератор не остался в долгу:
      - Рожденная из материнских песен, литература качала колыбель человечества! Она всегда вела и продолжает вести борьбу за чистоту человеческих идеалов. Оноре де Бальзак сказал: "Литература - искусный хирург, анатомирующий общественную жизнь человечества".
      Учитель математики хитро улыбнулся, как человек, не сомневающийся в своей победе:
      - А Стендаль утверждал, что больше всего на свете он любит математику, потому что в ней нет места двуличию и лицемерию...
      - Русский критик и мыслитель Белинский, - не сдавался преподаватель литературы, - называл литературу великим глашатаем человеческого страдания, святым голосом, призывающим людей к братству. Развивая эту мысль, Максим Горький писал: "Литература и ее создатели являются глазами, ушами и другими органами чувств того класса, к которому они принадлежат..."
      Но математик не потерял выдержки и, снова подняв указательный палец, воскликнул:
      - Великий Леонардо утверждал, что ни одно исследование, если оно не зиждется на математических исчислениях, не может быть признано истинно научным...
      Преподаватель литературы на несколько мгновений замолчал, задумался, но вдруг глаза его просияли, он улыбнулся, видимо, вспомнив пример, долженствующий в пух и прах разбить оппонента и утвердить преимущество литературы над другими науками. Однако произнести и слова больше не успел, - зазвенел звонок, возвещавший начало урока.
      * * *
      Когда вечером Вугар с огромным букетом в руках вышел из дверей школы, он вдруг ощутил странную легкость и ясную душевную бодрость, словно гора с плеч свалилась. Сердце билось ровно, на губах играла веселая улыбка, он шел быстрым, уверенным шагом.
      Джовдат исподволь наблюдал за ним, ожидая, когда Вугар сам заговорит. Но он, погруженный в свои мысли, казалось, даже не замечал присутствия друга.
      Пока шли по людной дороге, ведущей к школе, ни один из не проронил ни слова. Наконец, когда добрались до пустынной в этот час центральной улицы, терпение Джовдата истощилось, он остановился и спросил:
      - Ну скажи, доволен ты встречей?
      - Доволен?! Это не то слово, Джовдат!..
      Слава аллаху! - Джовдат, подражая старикам, воздел pyки к небу и провел ладонью по лицу. - Счастлив слышать такое из твоих уст! Не то боялся - вдруг не понравится и ты станешь бранить меня за то, что потащил тебя в школу...
      - Не бранить, а расцеловать тебя хочется, Джовдат. Ты совершил благое дело! Я и представить не мог, что оживут чувства и мысли, которые, казалось, навсегда угасли, что эта беседа поднимет меня в своих собственных глазах!
      - А ведь не хотел идти, кокетничал, - с доброй иронией упрекнул Джовдат.
      - Нет, Джовдат, это не кокетство, это был страх, стыд...
      - У стыдливого дети не рождаются...
      - Верная поговорка! Но ведь против самого себя не пойдешь. Трудно.
      - Трудно бывает слабым, а тебя слабым не назовешь. Язык не повернется.
      - Есть и еще причина. Очень серьезная.
      В голосе Вугара снова зазвучало уныние. Джовдат быстро взглянул на него и удивился: куда девались бодрость и веселье, за минуту до этого светившиеся в его глазах.
      - Что с тобой? Чем ты опять расстроен? - спросил Джовдат, толкая Вугара в бок. - Говорят, похвала портит человека. А мне кажется, наоборот, похвала нужна людям как воздух. Она придает уверенность, вливает новые силы.
      - Твоя мысль не нова, - согласился Вугар. - Объективная похвала полезна. Жан-Жак Руссо утверждал, что похвалой можно испортить лишь того, кто падок на лесть. Однако настроение мое изменилось к лучшему не потому, что я услышал от учителей добрые слова в свой адрес. Просто я убедился, что путь, избранный мною в науке, правильный, что моя работа может принести пользу людям. Рассеялись сомнения и колебания, сбивавшие меня с толку. Вот за это я бесконечно благодарен и моим учителям, и тебе... Я теперь многим обязан всем вам!
      - Прийти на помощь человеку, утвердить веру в самого себя - долг каждого.
      - Если бы мы всегда умели вовремя поддержать друг друга, право, многие дела творились бы куда быстрее и успешнее.
      Вугар долго молчал, морщины проступили на высоком лбу. Джовдат, сам того не желая, разбередил его рану. Ему снова вспомнилось заседание ученого совета, опять возникла перед ним раскрасневшаяся физиономия Мархамат-ханум и надменная фигура Башира Бадирбейли.
      - Да, Джовдат, проблема честности, чистоты в поведении людей - одна из главных. Но жаль, что мы не в полную меру ею занимаемся. У нас еще немало людей с гнилыми убеждениями. Слабо мы пока с ними боремся, очень слабо.
      - Слабо?! - воскликнул Джовдат. - Ты слишком мягко выражаешься... Сплошь и рядом мы закрываем глаза на дурные поступки, проходим мимо тех, кто порочит звание человека. Наш псевдогуманизм нередко играет на руку преступникам, которым место на скамье подсудимых. А они при первом удобном случае нас же хватают за глотку...
      Вугар задумчиво смотрел вдаль, брови его сдвинулись, он легким кивком подтвердил правоту его слов. Джовдат продолжал с горечью:
      - А разве умалчивать о хорошем - не такое же преступление? Без теплого слова, без поддержки сердце черствеет, гаснут благородные порывы души, рождается эгоизм: кому, мол, я нужен? Кроме самого себя? И превращается человек в холодный камень или в скалу угрюмую... Если бы с самого раннего детства мы могли оградить человеческое сердце от всего дурного, не допустить, чтобы зачатки добрых чувств хирели, покрывались плесенью, люди стали бы добрее, доверчивее и освободились от тех пороков, о которых мы только что с тобой говорили. Словом, воспитывать и беречь добрые чувства так же необходимо, как бороться с пороками.
      От волнения Джовдат раскраснелся, голос стал хриплым. Вугар слушал его с вниманием.
      - Вот почему мне было так хорошо сегодня в школе, продолжал Джовдат. Учителя встретили тебя, как родного сына. А дети, дети! Как блестели их глаза! Они ловили каждое твое слово, каждое движение. Я уверен, что теперь они и заниматься станут прилежнее. Твоя судьба - наглядный урок для наших подростков. - Он на секунду умолк, набрал в грудь воз дух и мечтательно заговорил: - Знаешь, о чем я сейчас думаю? Дожить бы до того времени, когда все-все люди без исключения станут благородными, честными, великодушными!... Я верю, глубоко верю, что рано или поздно так и будет! Только надо действовать. И мы будем действовать! Да, да, мы!.. Ну, а теперь иди к Шахсанем-хала, она уже, верно, истосковалась без тебя. А мне надо, хотя и поздно сейчас, обойти пару участков, посмотреть, как идут там дела. А вон и машина. Меня разыскивают. Опять какое-нибудь неотложное дело...
      Навстречу, подпрыгивая на ухабах и раскачиваясь, мчался газик. Заметив Джовдата, шофер резко снизил скорость и остановил машину на обочине.
      - Через часок возьми свою матушку и приходите к нам. Посидим, спокойно потолкуем. Твоя землячка отличный ужин состряпала. Хочет продемонстрировать тебе свое кулинарное искусство!
      Джовдат, улыбнувшись, хлопнул Вугара по плечу и быстрым шагом направился к машине.
      * * *
      Шахсанем достаточно было одного взгляда, чтобы понять: сын вернулся в добром расположении духа.
      - Видно, в школе все хорошо прошло, свет очей моих?
      - Ой, какие цветы! - воскликнула она, с гордостью глядя на большой букет, который Вугар держал в руках. - И все свежие!
      Вугар на мгновение замялся. Он совсем забыл про цветы, которые на прощание преподнесли ему учителя, обрадовался, что не растерял по дороге.
      - Я дарю их тебе, мама.
      - Будь всегда счастлив, сынок! - благодарно прошептала Шахсанем, осторожно принимая букет из рук Вугара, и, зарывшись в цветы лицом, долго вдыхала терпкий осенний аромат. - Как пахнут! Во всем районе, сынок, нет таких цветов. Где они их только достали, да еще в осеннюю пору?..
      - Наверное, на базаре купили.
      - Дай бог им счастья! Они оказали тебе большую честь, мой родной!
      Шахсанем-хала мелкими шагами поспешила к посудной полке. С трудом отыскав старую запыленную вазу, тщательно вымыла ее, наполнила свежей водой и, бережно обрывая засохшие листки и подрезая стебельки, стала по одному ставить цветы. Вугар смотрел на нее нежно и виновато - как мало внимания видела она за свою жизнь!
      - Пусть удача не оставляет тебя, сынок, - сказала Шахсанем, не сводя глаз с букета. - Пусть твой путь всегда будет украшен цветами...
      Глава девятая
      Осень доживала последние дни. Шел к концу октябрь. Все холоднее становились ночи, а на рассвете белый иней устилал поля и сады. Но днем теплело, казалось, осень вспоминала, что не кончились еще ее сроки. Вот уже неделя, как ветер угнал куда-то на север грозный строй черных туч. Небо поголубело, очистилось, лишь летящие облака, словно клочья расчесанной белой шерсти, бродили в бескрайней, как море, синеве. Ночью они грудились, образуя мягкие ватные кучи, а к утру снова рассеивались и плыли по небосклону легкие и прозрачные. Рассветный ветер, обжигающий лицо, гнал рваные хлопья в неведомую даль. Занималась заря, и зелено-изумрудное небо становилось прозрачным и чистым, как в летнее утро. Трудно было поверить, что зима уже стучится в ворота. Нежаркое солнце, ласковое, как усталая мать, медленно взбиралось на вершины окрестных гор, и разгораясь все ярче и ярче, согревало остывший за ночь воздух. Все наслаждалось жизнью - горы, поля, облака, деревья, люди. На солнечной стороне, возле канав, в садах, подле заборов, зазеленели новорожденные побеги. А там, в поле, куда не ступала нога ни коня, ни осла, ни коровы, трава второго укоса поднялась на целую пядь. Оглянешься и подумаешь: природа после долгой зимы улыбается навстречу грядущей весне и не сегодня-завтра будет новруз-байрам.
      Густой стройный лес, что начинался прямо за селом, был похож на сказочный расписной терем. Нижние ветви уже обнажились, но на вершинах листья еще горели ярким осенним пламенем - желтым, золотым, багряным. Многовековые, кряжистые дубы, вязы и грабы первыми сбросили летний убор и сейчас зябко тянули свои голые раскидистые ветви к земле, подле могучих стволов стлались влажные груды опавших листьев. Еще не увядшие листья лежали недвижно и ровно, словно аккуратно уложенные человеческой рукой. Как разнообразны их цвета и оттенки! Кажется, гостеприимный хозяин расстелил по лесу мягкие разноцветные ковры.
      А в глубине леса, в густых зарослях, огненными брызгами светились рыжие, как хна, ягоды боярышника, чернел круглый терн, сбросивший с себя голубую пыльцу, алел шиповник, пламенели гроздья ложа, издали маня к себе путника.
      И все-таки поступь зимы уже ощущалась в еще нарядном и ярком лесу. Здесь царила тишина, порой казавшаяся зловещей. Смолкло веселое щебетанье, не слышно соловьиных трелей. Опустели гнезда, - тяжелые и черные, отяжелевшие от дождей, они четко выделялись на голых ветвях, и солнце холодно взблескивало в воде, покрывавшей их донышки.