Когда молчит совесть

      Вугар не выдержал, вырвал газету из рук Джовдата и быстро огляделся, выискивая место, где бы сесть, - столь важную для него статью не хотелось читать наспех, стоя.
      Сесть было негде, даже подходящего полена не оказалось поблизости. Хотел войти в дом, но едкий дым очага еще не выветрился. Вугар прошел на солнечную сторону галереи и, прислонившись к угловому столбу, погрузился в чтение.
      Заложив руки за спину, Джовдат молча прохаживался взад и вперед по двору, время от времени искоса поглядывая на Вугара, и когда тот наконец окончил чтение, громко спросил:
      - Ну, как?
      - Отлично! - Вугар поднялся и, подойдя к Джовдату, счастливо улыбнулся. - Стрелу выпустил, а лук спрятал? - обратился он к другу. - Так какой же магарыч ты хочешь получить?
      - С тебя-то? - Джовдат шутливо пожал плечами, заглянул через открытую дверь в комнату, где на тахте были разложены разные лакомства, приготовленные Шахсанем сыну в дорогу. Громко, так, чтобы его услышала сама хозяйка, он произнес: - Что с тебя, бедного аспирантишки, взять? Опять вся тяжесть падет на Шахсанем-халу. Так пусть сама скажет, какой мне магарыч полагается. Она еще с прошлого раза мой должник!
      - Ты что расшумелся, Джовдат? - укоризненно спросила Шахсанем из глубины комнаты.
      - Как не шуметь, Шахсанем-хала? Добрую весть принес! Нашего Вугара в газете расхвалили, а тебя благодарят за то, что такого сына вырастила...
      Шахсанем торопливо подошла к двери и, остановившись, с недоверием покосилась на Джовдата. Она переводила взгляд с Вугара на газету, которую он держал в руках, и наконец негромко, с надеждой сказала:
      - И вы будьте счастливы, дети мои!
      - Благодарностью сыт не будешь! - притворяясь обиженным, ответил Джовдат. - Скажи лучше, какой магарыч мне полагается?
      - За угощением дело не станет, проходите-ка в дом!
      - Вот это по-моему! - Он подмигнул Вугару. - Идем, не то опять какие-нибудь препятствия возникнут. Да и время прощаться подходит.
      Смеясь, перебрасываясь шутками, они вошли в дом.
      * * *
      На станцию прибыли за минуту до того, как поезд с грохотом подошел к платформе. Наклонившись к Вугару, Джовдат торопливо говорил ему:
      - Счастливого пути! Смотри не забывай нас. Пиши почаще, как идут дела, не то беспокоиться станем. За работу берись крепко! Ни перед кем не отступай, ничего не бойся. А если что - помни, мы всегда с тобой...
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      Глава первая
      Вугар не торопился выходить из вагона. Чтобы не толкаться, он отошел к последнему окну, ожидая, пока схлынет народ. Да и куда ему торопиться? Белесые края изумрудного неба лишь чуть порозовели со стороны моря. До начала рабочего дня в институте оставалось еще много времени, а мама Джаннат, верно, еще сладко спит, зачем тревожить ее в такую рань?
      Прижавшись лбом к холодному стеклу, он разглядывал пассажиров, толпившихся на платформе. Люди шумно и весело здоровались, целовались. Вдруг сердце Вугара дрогнуло, вспомнилась Арзу. Бывало, когда он возвращался из деревни или из командировки, Арзу всегда встречала его. И они так же, как эти люди, на глазах у всех целовались, Вугар обнимал ее за плечи, и они торопливо шли к стоянке такси. А теперь...
      Ему стало досадно. Острая боль прошла по сердцу. Но мгновенье - и лицо его радостно просияло. Он резко потянул окно и, открыв до половины, высунулся. Поодаль от суетившихся пассажиров, уже у самого выхода в город, стояла стройная девушка в белом расстегнутом плаще. Прижав к груди букет свежих цветов, она встревожено оглядывала проходящих. Как она была похожа на Арзу! А может, это она, как всегда, пришла, чтобы встретить Вугара?.. И что из того, что он не сообщил ей телеграммой о своем возвращении? Ведь у сердца есть свои позывные. Недаром говорил Джовдат, что в маленькой, с детский кулачок, частичке тела заключен целый мир.
      Вугар был так взволнован, так растроган, что у него не осталось и капли сомнения в том, что девушка, которую он увидел из окна, Арзу. Он уже готов был крикнуть: "Я здесь, Арзу!", но в это мгновенье девушка, сорвавшись с места, кинулась на шею какому-то парню, который, широко раскинув руки, шел к ней навстречу. Они обнялись, а потом, радостно смеясь и словно освещая все вокруг своим счастьем, затерялись в толпе.
      Опечаленный, Вугар отошел от окна и прислонился к стенке. Однако отчаяние его длилось недолго. Глаза снова засветились веселым блеском. Да и что за горе?! Он в Баку, в городе, где живет Арзу. Длинные дороги, разделявшие их, позади. Они помирятся, обязательно помирятся, чего бы это ему ни стоило! Любящее сердце долго не держит зла, и особенно девичье сердце. Чище цветов, омытых росой, сердце его Арзу! Вугар расправил плечи, поднял с пола портфель, сверток с гостинцами, которые дала в дорогу Шахсанем, и легким, бодрым шагом вышел из вагона.
      Перрон стих, опустел. Репродукторы, громогласно информирующие пассажиров, успокоились. Теперь вместо хриплого баса привокзального диктора легкая утренняя музыка плыла над перроном.
      Он шел медленно, с жадностью разглядывая все, что попадалось ему на глаза, будто впервые приехал в Баку. Спокойно спустился по лестнице, ведущей в город. Не стал ждать такси - на стоянке была длинная очередь. Перейдя трамвайную линию, направился прямо к деревянному щиту у входа в сквер Самеда Вургуна, на котором была наклеена свежая, со следами непросохшего клея, газета. Ему хотелось тут же, сразу узнать все новости, которые произошли в Баку во время его отсутствия. Поставив вещи на тротуар, он вплотную подошел к газетному стенду и стал жадно просматривать один материал за другим. Находящийся в нашей стране с официальным визитом премьер-министр Афганистана прибыл в Баку... В академии состоялся всемирный симпозиум астрофизиков... Старейшему коммунисту вручена Почетная грамота в связи с его семидесятипятилетием...
      Он перевел взгляд на раздел объявлений. Ничего интересного не было. И вдруг маленькая информация привлекла его внимание: сегодня вечером премьера новой постановки пьесы Вильяма Шекспира "Гамлет".
      - Отлично! - весело воскликнул Вугар и от радости даже потер руки. Надо посмотреть, обязательно посмотреть!
      Но это не так-то просто. Он задумался. "Смогу ли достать билеты? Два билета!.. Как это было бы кстати! Прекрасный повод, чтобы помириться с Арзу". Он вспомнил, как часто в первые месяцы их знакомства ходили они в театр. Арзу не пропускала ни одной премьеры. Она являлась на свидание, держа в руках два билета. Вугар обижался. "Так нельзя, Арзу! - говорил он. - Ты унижаешь меня тем, что сама покупаешь билеты!" Арзу лукаво щурила карие глаза, прижималась головой к плечу Вугара и оправдывалась: "Что за счеты, Вугар? Какая разница, кто купил билеты, ты или я?.. Ты студент..." "Что же, выходит, студент так беден, что не может купить два билета?!" упрямо возражал Вугар и сердито отворачивался. Голос Арзу жалобно дрожал: "Вугар, дорогой! Придет время - все будет по-твоему. Каждое твое слово станет для меня законом. Мной избранным, единственным законом! А пока дай мне насладиться девичьей свободой, чтобы сердце мое потом не тосковало о ней..." И Вугар тотчас сдавался, покорно улыбаясь: он, счастливый, крепко обнимал свою сладкоречивую подругу. Но в глубине души тосковал о том счастливом времени, когда наконец сможет предупреждать ее желания. И вот долгожданный день настал. Сегодня он купит билеты в театр. Да еще на какой спектакль!
      Вугар заторопился. Во что бы то ни стало он должен достать билеты! Другого такого случая для примирения не представится. Надо же, чтобы так повезло! Но... Радость его улетучилась, и он снова расстроился. Ведь билеты на премьеру распродаются задолго до спектакля. Наверное, в кассах давно нет ни одного билета. Может быть, узнать в справочном телефон театра, позвонить и все, все рассказать директору или администратору, просить, умолять?! Ведь и они были когда-то молодыми, влюблялись, ссорились и мирились со своими возлюбленными. Неужели они не захотят войти в его положение? Нет, они должны, обязаны что-нибудь придумать и помочь ему. Не может быть, чтобы у них не нашлось двух билетов... Всего лишь двух!
      В волнении он огляделся по сторонам. К счастью, не надо было идти далеко: голубая телефонная будка находилась в двух-трех шагах от него. Схватив вещи, он втиснулся в кабину и... неожиданно переменил решение. Вместо номера справочного бюро он сейчас наберет телефон Арзу! "Пусть знает, что я в Баку. Хоть шепот ее, хоть одно слово услышать. Ясно как день, что Арзу не пожелает говорить со мной и, узнав мой голос, бросит трубку. Мне и этого хватит... Ну, а если подойдет Агариза-киши или Ширинбаджи-муэллим, еще лучше! Со стариками договориться куда легче, они добрые, благожелательные люди. Поздороваюсь, спрошу, как здоровье, глядишь - и восстановится былая дружба. Ну а если удастся наладить отношения с родителями - трудности позади. Возьмутся за дочку с двух сторон и сломят ее упорство. А в театр можно и в другой раз сходить..."
      Он постарался взять себя в руки. Снял трубку и стал медленно набирать номер. На последней цифре палец его дрогнул. Казалось, в один миг иссякли силы, и не хватит их даже на то, чтобы сдвинуть с места маленький диск. Прислонившись к узкой стенке кабины, он опустил руки. "Какая глупость, что я делаю? Конечно же дома все, все знают. Как, наверное, они теперь ненавидят меня!"
      Червь сомнения заполз в его сердце.
      "Искать столь простой и легкий путь к примирению - по меньшей мере наивно, несерьезно. Да нет, это просто безумие! Они могут обвинить меня в легкомыслии. Надо придумать что-то другое!"
      Он вытер холодный пот, капельками выступивший на лбу, и ощутил во всем теле слабость. С трудом передвигая ноги, вышел из кабины. Нетвердыми шагами направился в сквер и опустился на первую попавшуюся скамью.
      Солнце уже поднялось высоко, его яркие лучи, рассыпавшись, позолотили крыши, верхние этажи домов, верхушки вечнозеленых кипарисов и стройных чинар, еще не сбросивших летнего одеяния, и разожгли костры в окнах домов. Лучи опускались все ниже. Вот уже на тротуарах растаяли темные полосы теней. Улицы, перекрестки, переулки, парки и площади засветились, радуя глаз. Даже Вугар ощутил на своем лице живительное тепло медленно раскаляющегося солнца. И по мере того как отогревалась в добрых утренних лучах его душа, уходила вялость, прояснялись ум и память. Он спокойно подумал: "Зачем торопиться? Надо немного выждать. Сначала пойду в институт, приведу в порядок дела, поговорю с профессором, выясню сложившуюся ситуацию. С одной бедой легче справиться. Да и с мамой Джаннат посоветоваться не мешает. Она женщина опытная, много горя повидала. Таких сама жизнь мудрости учит, она направит меня на верный путь..."
      Он быстро поднялся, - надо скорее повидаться с мамой Джаннат, чтобы потом не опоздать в институт, не то может не застать профессора, он человек занятый сверх головы: каждый день собрания, совещания, защиты, симпозиумы, да мало ли еще что!
      Глава вторая
      Вугар был прав в своих предположениях - родители Арзу хорошо знали о причине их ссоры...
      Когда Арзу с громким плачем вбежала на застекленную галерею, Ширинбаджи уже закончила генеральную уборку, которую затеяла в то утро, и принялась за мытье посуды. С удивлением и испугом глядела она на дочь.
      - Что случилось? Почему ты плачешь? - бросилась она к Арзу.
      Но Арзу не отвечала. Она пробежала в комнату, тяжело опустилась на диван и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
      "Наверно, у Вугара какие-нибудь неприятности с его работой", подумала Ширинбаджи, идя следом за дочерью. Она села рядом с ней на диван, обняла за плечи.
      - Ну, рассказывай, что опять случилось? - ласково и настойчиво спросила она. - Что сказал тебе Вугар? Почему он не пришел вместе с тобой?
      Арзу молчала, только всхлипы стали реже и тише.
      - Ну поплачь, поплачь, - скрестив руки на груди, грустно сказала Ширинбаджи, - со слезами уйдет обида...
      Арзу вдруг резко выпрямилась, вопросительно и строго глядела на мать.
      - Я сирота, да? - четко спросила она. - Кто мои родители?
      Вопросы дочери словно крупные градины били по голове бедную Ширинбаджи.
      - О чем ты, доченька? - с трудом выговорила она.
      В голосе матери Арзу уловила растерянность и испуг. И продолжала настойчиво и строго:
      - Я должна знать истину, скажи мне всю правду, мама!
      Ширинбаджи долго смотрела на нее круглыми и неподвижными глазами. Казалось, они сделаны из того же стекла, что и ее выпуклые очки. Посеревшие губы тряслись.
      - Ты, ты не веришь мне, своей матери? - еле выдавила она из себя.
      Волнение Ширинбаджи, ее тревога усугубили подозрения Арзу. Если бы все, что сказал Вугар, было вымыслом, не стала бы Ширинбаджи так волноваться.
      - Все ясно! - с горечью сказала Арзу. - Я все поняла. Вы удочерили меня, я сирота!
      Закрыв лицо руками, она ничком повалилась на диван и громко, на весь дом зарыдала.
      Ширинбаджи словно окаменела, крупные слезы катились по ее бледному лицу, - горе так неожиданно свалилось на нее...
      В тот вечер Агариза приехал домой с Нефтяных Камней. Не торопясь поднимался он по шаткой деревянной лестнице, поглядывая на двери стеклянной галереи. Сейчас Арзу услышит его шаги и, как всегда, выбежит к нему навстречу, обнимет, поцелует. Ведь так повелось с самого детства. Лишь раз в десять дней приезжал Агариза домой с далекого промысла Нефтяные Камни, и Арзу ждала его, чтобы первой встретить, самой открыть отцу дверь. Они входили в комнату обнявшись, и Ширинбаджи не могла нарадоваться, глядя на них. Он нарочно замедлял шаги, ожидая появления Арзу. Но Арзу не показывалась, и Агариза не на шутку расстроился. "Наверное, дома нет, подумал он, - видно, гуляет где-нибудь с Вугаром..." Настроение испортилось, он стал мысленно ворчать на Вугара: "Отнимает у нас девочку! Скоро она совсем нас позабудет. Некому больше будет меня ждать, никто не выбежит навстречу. Хорошо еще, если изредка забежит навестить..."
      Почему-то Агариза никогда раньше не задумывался над тем, что годы идут, дочка растет, рано или поздно она выйдет замуж и уйдет из дома. Сейчас его словно разбудили от спокойного сна. Недоброе чувству ревности шевельнулось в душе.
      "Нет, это несправедливо! - сердито думал он. - Растили, воспитывали, волновались. И вдруг приходит какой-то чужой человек и отнимает у тебя дочь. Навсегда отнимает. А мы, старики, должны коротать свой век в одиночестве. Незнакомый человек, который для нее и пальцем не пошевелил, станет ей ближе и роднее нас? Нет, несправедлива природа!"
      Агариза тяжело вздохнул, лицо его помрачнело, казалось, ступенькам не будет конца. Он толкнул дверь - она была незапертой. Что это? Арзу сидела насупившись в одном углу комнаты, Ширинбаджи в другом, сгорбленная, придавленная горем, похожая на подстреленную птицу. В комнате царило тяжелое молчание - так молчат люди после непоправимой ссоры.
      Переводя взгляд с жены на дочь, Агариза старался понять, что произошло. Его никто не замечал. Он сделал несколько шагов, никто не поздоровался с ним. Глаза у обеих женщин были красные, словно опаленные утренним морозом, лица серые, осунувшиеся. Агариза подошел к жене, осторожно тронул ее за плечо.
      - Что случилось? - спросил он.
      Ширинбаджи ничего не ответила, только еще ниже опустила голову. Он повернулся к дочери - и она не глядела на него. Агариза подсел к ней, обнял за плечи и ласково заговорил:
      - Доченька, родная моя, что произошло между вами? - Он осторожно взял Арзу за подбородок и повернул к себе ее заплаканное лицо. Потом достал из кармана носовой платок и бережно отер ее слезы. - Ну, ненаглядная моя, ну что ты? Кто обидел тебя? Должен же я наконец узнать!
      В ответ на ласку отца Арзу громко разрыдалась, вырвалась из его рук и убежала в соседнюю комнату.
      Агариза растерялся. Руки его беспомощно повисли.
      - Знаешь, Ширин, совесть не такая уж плохая вещь! - укоризненно сказал он. - Я вернулся домой после работы, усталый, пришел, чтобы отдохнуть немного. Меня тоже пожалеть надо! За что мучаете старика? Чем я заслужил такое?
      Сделав над собой усилие, Ширинбаджи проговорила дрожащим голосом:
      - Наша тайна раскрыта... Девочке все рассказали...
      - Какая тайна? О чем ты?!
      - О том, что она чужая нам...
      Поначалу Агариза ничего не понял. "Почему же чужая?" -хотел спросить он и вдруг запнулся. Старая, давно забытая история мгновенно всплыла в памяти. Его словно кнутом стегнули, он присмирел и сгорбился, виновато поглядывая на жену.
      ... В каждой семье есть самая заветная мечта. В семье Гюльбалаевых мечтали о ребенке. Десять лет счастливо прожили Ширинбаджи и Агариза, а детей у них все не было. Бездетность омрачала их безоблачное, супружество.
      Агариза никогда и ни с кем не говорил о своем горе, таил боль в сердце. Все силы отдавал он работе на промыслах, и казалось, ничто больше не интересовало его. Дома или в компании друзей он всегда старался казаться веселым и бодрым. Посмотришь на него и подумаешь: не может быть у этого человека никаких огорчений! А Ширинбаджи нет-нет да и сетовала на свою судьбу. И тогда Агариза утешал ее, успокаивал:
      - Зачем горевать, Ширин? Что поделаешь, видно, такова наша судьба. Разве мы одни такие на свете? Не суждено нам растить сынов и дочерей. Но не кончать же из-за этого самоубийством? Проживем и так.
      Слова мужа не утешали Ширинбаджи, а заставляли еще острее чувствовать свое несчастье. Годы шли, она начала хиреть и чахнуть. Становилась все раздражительней, все чаще между любящими супругами возникали споры и ссоры. Даже самая безобидная шутка порой доводила Ширинбаджи до слез. Родственники Агаризы сочувствовали их беде и с горечью наблюдали, как эта счастливая поначалу семья неудержимо, точно корабль, получивший пробоину, идет ко дну. А что они могли сделать, чем помочь? Пожалуй, больше всех был озабочен закадычный друг Агаризы, его побратим Шахмалы Клыджев.
      Однажды ночью, когда в доме все уже давно спали, Шахмалы разбудил жену:
      - Встань, Ниса, выйди на кухню, есть у меня к тебе серьезный разговор.
      Ниса с трудом открыла глаза. Она так устала за день! С утра на ногах стирка, готовка, мытье посуды. Шутка ли - обстирать да накормить такую большую семью? К вечеру она всегда еле держалась на ногах от усталости и, едва ложилась в постель, засыпала крепко и спокойно. И сейчас она с неудовольствием спросила мужа:
      - Уже далеко за полночь, какой может быть разговор в такой час? Разве нельзя подождать до утра?
      - Нет, Ниса, этот разговор нельзя на утро откладывать! Самое время, все спят, нас никто не услышит.
      Ниса не стала спорить, послушно оделась и сонная вышла за мужем на кухню. В их двухкомнатной квартире кухня была самым спокойным местом - в обеих комнатах спали дети.
      Шахмалы услужливо пододвинул жене стул.
      - Садись, - сказал он, сам уселся возле нее, плечом привалился к стене и задумался. Как начать разговор?
      Так просидели они некоторое время молча. Наконец Шахмалы заговорил:
      - Был я сегодня у Агаризы и Ширинбаджи. Не могу смотреть на их жизнь! Тоска по ребенку извела бедных людей...
      - Знаю, знаю, - грустно ответила Ниса, искренне сочувствуя. Но почему разговор об этом нужно вести в такое позднее время?
      Она с удивлением взглянула на мужа.
      А Шахмалы все не решался подойти к сути разговора и кружил окольными путями:
      - Ты знаешь, Ниса, нет у них друзей ближе нас, и кто, как не мы, должны помочь им. Это наша святая обязанность. Не то в один далеко не прекрасный день они, глядишь, и разойдутся...
      - Но как же мы можем помочь им? - с недоумением спросила Ниса.
      - Вот, вот, вопрос именно в том и состоит: как им помочь? - запинаясь, проговорил Шахмалы. - Я долго судил, рядил и наконец придумал: мы должны отдать им одного из наших детей, навсегда отдать...
      Всего могла ожидать Ниса, но только не этого! Подарить кому-то родное дитя - мыслимое ли это дело для матери?
      - Ниса, почему ты молчишь? Ну, скажи, что ты об этом думаешь?
      Но Ниса продолжала молчать, только черные брови ее насупились и сошлись у переносицы, Шахмалы попытался шутить.
      - Долго же ты думаешь! - улыбаясь, сказал он. - Тебе, слава аллаху, ребенка легче родить, чем кусок пирога съесть. У нас четверо, вон их уже класть негде. А кто знает, сколько ребятишек ты еще мне подаришь? Давай младшую нашу, ту, что еще в пеленках, отдадим Ширинбаджи, право же, доброе дело сделаем.
      Ниса упрямо молчала, но в ее глазах Шахмалы читал упрек и укоризну. Еще и недели не прошло, как новорожденную привезли из родильного дома. Что же, оторвать девочку от материнской груди и навсегда расстаться с ней?..
      А Шахмалы продолжал настаивать:
      - Выслушай меня внимательно. Представим на мгновенье, что малышка еще не родилась...
      В ответ он услышал всхлипывания. Но Шахмалы решил во что бы то ни стало добиться своего и продолжал ласково уговаривать жену:
      - Ты пойми меня правильно, Ниса! Не подумай, что я от ребенка отрекаюсь. Право же, только ради друга своего, ради Агаризы. Или ты не видишь - на глазах тает Ширинбаджи. Ты ведь у меня добрая...
      Ниса в ответ только молча повела плечом. Но Шахмалы принял ее молчание за согласие. Благодарный, он нагнулся и крепко поцеловал Нису: дело улажено.
      Теперь Шахмалы был озабочен другим: как подарить ребенка Ширинбаджи? Взять и принести его? Но она может обидеться. Вдруг это заденет ее женское самолюбие? Тогда благие намерения Шахмалы обернутся жестокой враждой между семьями. Впутывать в это щекотливое дело еще кого-нибудь - нельзя. Люди болтливы и, когда девочка вырастет, могут открыть ей тайну. А тайна должна храниться крепко и свято. Всю ночь ворочался без сна в постели Шахмалы, и все-таки к утру решение было найдено.
      Не откладывая дела в долгий ящик, Шахмалы в тот же день отправился к Гюльбалаевым. Он вошел понурый, расстроенный. Агариза и Ширинбаджи кинулись к нему с расспросами - не случилось ли какой беды? Шахмалы, жалуясь и причитая, рассказал им, что действительно горе пришло в их дом, новорожденная, не прожив и двух недель, заболела и скончалась. Ширинбаджи от души сочувствовала его горю, сетовала, что из-за собственной болезни до сих пор не навестила Нису и так и не поглядела на девочку. Она засуетилась, стала собираться.
      - Пойдем, пойдем, - говорила она, обращаясь то к мужу, то к Шахмалы. Я хочу сейчас же навестить Нису...
      Шахмалы грустно улыбнулся:
      - Не надо, Ширинбаджи, Ниса уже оправилась от удара. Она даже решила немного рассеяться сегодня и подышать свежим воздухом. Сейчас она сама придет сюда...
      Но в тот вечер Нису ждали напрасно, она не пришла.
      А вернувшись домой, Шахмалы снова принялся за уговоры. И наконец Ниса не выдержала, сдалась...
      На следующий день, после полудня, как раз за час до того времени, когда Ширинбаджи обычно возвращалась из школы, Ниса перепеленала ребенка, покормила, укутала в теплое одеяльце, положила на руки отцу, и они вместе вышли из дому...
      * * *
      У двери Ширинбаджи привычным движением опустила в карман руку, чтобы достать ключ, как вдруг почувствовала, что нога ее уперлась во что-то мягкое. Она нагнулась и не поверила своим глазам: на полу лежал завернутый в теплое одеяльце ребенок. В испуге она отпрянула, но в этот момент ребенок заворочался и запищал, очевидно разбуженный толчком.
      Что делать? Что предпринять? От растерянности Ширинбаджи не двигалась с места. А ребенок плакал все громче, его плач уже раздавался по всему двору, и Ширинбаджи, оглядываясь, громко спросила:
      - Послушайте, чей это ребенок?.. Кто принес его сюда? Нельзя же так...
      Но ей никто не ответил.
      Все это время в темном соседнем подъезде, затаив дыхание, прятались Шахмалы и Ниса. Слышать плач родного ребенка и не иметь возможности кинуться к нему - такого Ниса не могла выдержать. Она рванулась было к новорожденной, но Шахмалы крепко схватил ее за руку, шепотом уговаривая и увещевая.
      Ширинбаджи металась по двору, звала родителей. Никто не шел на ее зов. Ребенок кричал все громче. Она взяла его на руки, стала успокаивать и снова звала, спрашивала - все было тщетно! Держа младенца на руках, Ширинбаджи в полной растерянности выбежала на середину двора. Перед ней возник Шахмалы.
      - Что случилось, Ширинбаджи, кого зовешь? - спросил он.
      Увидев старого друга, Ширинбаджи немного успокоилась.
      - Вот беда, братец Шахмалы, - дрожащим голосом ответила она. Какой-то бессовестный человек подбросил нам несчастную малютку. Бывают же такие звери!
      Шахмалы грустно усмехнулся, верно говорят - ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Хотел людям радость доставить, а в благодарность получил ругательства. Но он спокойно сказал:
      - Может, кто-нибудь из соседей, зная вашу доброту, оставил его у твоего порога, не волнуйся, наверно, сейчас придут за ребенком. А ты, вместо того, чтобы метаться по двору, зашла бы лучше в дом, может, и младенец успокоится.
      Но Ширинбаджи и не думала следовать его совету. В растерянности продолжала она стоять посредине двора.
      - Что же я буду с ним делать? Он совсем изнемог от плача, еле дышит...
      - Говорю тебе, неси ребенка в дом!
      - А если придут родители и станут искать его?
      - Ну и пусть приходят. Увидят, что ребенка нет на том месте, где они его оставили, постучат в дверь...
      Ширинбаджи задумалась на мгновенье, бросила на Шахмалы взгляд, исполненный просьбы о помощи, и, ничего не говоря, быстрыми шагами направилась к двери.
      Шахмалы следовал за ней. Он помог ей открыть дверь. Они вместе вошли в комнату. Ширинбаджи развернула ребенка. Руки плохо слушались ее, она боялась причинить младенцу боль, ведь до сих пор ей не приходилось возиться с такими крошечными детьми.
      Через несколько минут в дверь постучали - и на пороге появилась Ниса. Она молча остановилась в прихожей, не смея подойти к ребенку, чтобы не вызвать гнев мужа. Крик ребенка словно ножом резал ее сердце. Шахмалы взглянул на жену, и ему стало совестно: он видел, как Ниса мучается.
      - Послушай-ка, Ширинбаджи, - негромко сказал он. - Отдай-ка ты ребенка Нисе, она их ребячий язык лучше нас с тобой понимает. - Он обернулся к жене, строго и выразительно глядя на нее: мол, ни в коем случае не выдай себя, держись спокойно, и добавил: - А вдруг, Ниса, в твоей груди чудом уцелела хоть капля молока? Попробуй покормить, а то у меня от его плача в ушах звенит.
      Ниса быстро подошла к Ширинбаджи и взяла ребенка. Отвернувшись, она подняла кофту и приложила малыша к груди. Но, видно, ребенок был недоволен поведением матери, он крутил головкой и плакал все громче. Наконец, икнув и захлебываясь, малыш жадно схватил грудь и принялся, причмокивая, сосать.
      А Ширинбаджи не находила себе места. То и дело выбегала она во двор поглядеть, не пришли ли за ребенком. Вернувшись, нервно ходила из угла в угол, продолжая ругать "бессердечную" мать.
      - Сумасшедшая какая-то! - причитала она. - Бросить такую крошку у чужого порога! И куда она запропастилась? Дьяволица, не женщина!
      Шахмалы только тихонько посмеивался. Он незаметно подмигнул жене: видишь, как тебе достается! А потом обратился к Ширинбаджи:
      - Будь терпеливой, сестрица Ширинбаджи, придет его мать, не тревожься. Куда она денется?
      - Уже больше часа прошло, а ее все нет и нет! - сердилась Ширинбаджи. - Разве порядочная женщина так поступит!
      - Зачем ругаешь ее? Мало ли на свете горя? Разве можем мы знать, что заставило ее на такое решиться? Всякое в жизни случается. Поглядим, что дальше будет... Подожди.
      А что еще оставалось Ширинбаджи, кроме как терпеливо ждать? Уже Агариза вернулся с работы, а за ребенком никто не приходил. Узнав о случившемся, он не на шутку встревожился.
      - Надо немедленно сообщить в милицию, - решил Агариза. - Пусть объявят розыск.
      Но Шахмалы решительно возразил:
      - Нет, друг, так нельзя! Зачем торопиться? Пойдут толки и пересуды. Надо подождать...
      Время перевалило за полночь, а никто и не думал являться. Стараясь отвлечь друзей, Шахмалы забавлял их веселыми рассказами, шутил, острил. Наконец и его веселость иссякла. Он поднялся и сказал негромко:
      - Знать бы, что родители ребенка не явятся, забрали бы мы малютку с собой. Ниса его накормит, уложит. А то ведь он вам всю ночь спать не даст.
      Ширинбаджи растерянно молчала. Агариза недоуменно пожал плечами. Шахмалы, видя, что игра, затеянная им, удалась, заговорил увереннее:
      - Честно скажу - вот чего я боюсь! Только мы уйдем, явится мать и потребует малыша. А мы, сами знаете, живем на другом конце города. Ночью до нас только пешком можно добраться.
      - Что делать, пусть у нас останется, одну ночь как-нибудь перемучаемся, аллах с ним! - нехотя проговорила Ширинбаджи.
      Шахмалы торжествовал. Он громко сказал жене:
      - В таком случае, Ниса, покорми еще раз ребенка! Будет сыт, заснет и не станет тревожить наших друзей.
      Ниса разбудила девочку, вместе с Ширинбаджи перепеленала ее, покормила. Ребенок мирно уснул. Ниса сцедила молоко в фарфоровую чашку.
      - Покормишь с ложечки, а если мать не явится, завтра купишь в аптеке соску... Я с утра зайду...
      * * *
      Всю ночь не спала Ниса, вскакивала с постели, то и дело казалось ей, что маленькая плачет. Не в диковинку были ей бессонные ночи - уже трех вырастила она. А на каждого ребенка три года бессонных ночей - то перепеленать надо, то покормить. Молоко прибывало, и она с тоской и горечью думала о малютке, сердилась на мужа за его выдумку. Ее лихорадило, и порой казалось, что все это лишь дурной сон, что стоит только заставить себя проснуться - и она услышит теплое родное сопение.
      Шахмалы тоже не спал. Лежа на соседней кровати, он слышал, как мается жена, как, укрывшись с головой, она тихонько, чтоб муж не заметил, всхлипывает. И он лежал неподвижно и безмолвно, - узнай Ниса, что муж не спит, начнет плакать, упрекать. А Шахмалы по опыту знал, что бывают случаи, когда утешения и уговоры - соль на раны.
      Утром они поднялись раньше обычного. Молчали, словно поссорились, избегали встречаться взглядами. Еще не рассеялся утренний сумрак, как они оба вышли на улицу и не сговариваясь направились к дому Агаризы.