Агариза встретил их в воротах. Вид у него был жалкий, растерянный. Он стоял сгорбившись, втянув голову в плечи, и казалось, что за ночь стал ниже ростом. Шахмалы оглядел его бледное, осунувшееся лицо, покрасневшие от бессонницы глаза и, не поздоровавшись, спросил:
      - Как дела? Малыш не замучил вас?
      Агариза в ответ лишь глубоко вздохнул.
      - Родители не появлялись? - продолжал Шахмалы.
      Агариза отрицательно покачал головой.
      - Положение не из лучших, - досадливо сказал он. - Ширинбаджи всю ночь не сомкнула глаз, плакала. Нечестивец, подбросивший ребенка, только усугубил наше горе.
      Агариза печально уставился в землю, потом поднял усталую голову и просительно посмотрел на Шахмалы.
      - Только светать стало, я вышел из дома и вот, видишь, жду тебя. Посоветуй, как быть? Что делать с ребенком? Дольше оставлять его у нас нельзя. Я еще ночью хотел отнести девочку в детдом, но Ширинбаджи не позволила: "Жалко, говорит, малыша, что же его с рук на руки перебрасывать..." Шахмалы немного успокоился.
      - Ширинбаджи права, - сказал он. - Я и сам думал, вдруг ребенок попадет к людям, которые и смотреть-то за детьми не умеют, заболеет, а то и, не дай аллах, умрет. А потом родители отыщутся, станут нас проклинать, призывать бедствия на наши головы.
      Агариза недоуменно пожал плечами и снова погрузился в раздумья. Шахмалы обнял его за плечи и повел в дом.
      - Я могу хоть сейчас отнести ребенка в приют, - говорил Шахмалы, входя в комнату. - Там малыши живут в прекрасных условиях. Но тут есть одна закавыка: приняли ребенка, зарегистрировали - и конец! Обратно не получишь! Даже если родители найдутся. Сразу расспросы начнутся: "Кто вы? Работаете ли? Где живете? Как получилось, что ребенок оказался у чужих людей?" Тут уж внимания следственных органов не миновать...
      - А нам-то какое дело? - вскипел Агариза. - Пусть отвечают за свои поступки!
      Шахмалы на мгновенье задумался и вдруг вдохновенно заговорил:
      - Эх, Агариза! Зачем судить о том, что нам неизвестно. Вот сейчас, когда мы шли к вам, один старик рассказал, что вчера на углу нашей улицы трамвай раздавил женщину. Может, это ее ребенок? - Шахмалы повернулся к Нисе, ожидая, что она подтвердит его выдумку: - Не так ли, Ниса?
      Ниса уже прижала к груди дочку, с наслаждением ощущая, как девочка жадно опустошает грудь. Она трогала губами теплую, покрытую пушком головку, и сердце ее разрывалось от отчаяния и боли. Она удивлялась, как может ее муж быть таким спокойным да еще сочинять небылицы. Однако не желая ставить его в глупое положение, еле слышно выдавила из себя:
      - Да!..
      Расхрабрившись, Шахмалы повернулся к Агаризе:
      - Знаешь, я почему-то уверен, что та несчастная и была мать этого ребенка. Наверное, у нее не нашлось другого выхода. Подбросила малыша и лишила себя жизни. Знаете что, отдайте ребенка нам, пока все не выяснится! Ниса будет кормить его, может, это хоть немного утешит ее.
      - Нет! - раздался вдруг категорический голос Ширинбаджи - Ребенка я никому не отдам. Раз судьба закинула его в наш дом, здесь он и останется!
      Шахмалы торжествующе улыбнулся. И, чтобы убедиться в том, что ее решение неизменно, спросил:
      - Но ты же работаешь, Ширинбаджи, на кого станешь оставлять девочку?
      - Найдется кто-нибудь, кто присмотрит за ней, пока я в школе! решительно заявила Ширинбаджи. - Здесь по соседству живет старая одинокая женщина, попрошу ее, она с удовольствием согласится.
      Шахмалы замолчал, делая вид, что размышляет над словами Ширинбаджи, и наконец сказал медленно и многозначительно:
      - Не возражаю. Пусть ребенок остается у вас. Подождем несколько дней и тогда будем окончательно решать, что делать.
      ...Дни потянулись за днями. Почти две недели Ниса и Шахмалы каждый день приходили к Ширинбаджи утром и вечером, Ниса кормила девочку, сцеживала молоко. Но вот как-то утром Агариза снова встретил их возле ворот. "Что еще могло случиться?" - в тревоге подумал Шахмалы, взглянув на расстроенное лицо друга.
      Агариза отвел Шахмалы в сторону.
      - Я совсем потерял голову! - грустно сказал он. - Помоги советом...
      - Что произошло?
      - Понимаешь, Ширинбаджи так привязалась к девочке, души в ней не чает. Ну, а если...
      Шахмалы весело улыбнулся.
      - Вот и прекрасно, что она полюбила малыша! - воскликнул он. - Не бойся, ничего не бойся...
      - Но как же... - волновался Агариза. - Что значит "прекрасно"! А если отыщутся родители, ты понимаешь, какой это будет для нее удар?
      - Говорю тебе, ничего не бойся! Этого не случится... Так говоришь, Ширинбаджи полюбила ребенка?
      - Полюбила! Да она просто с ума сходит. Кажется, уже и не помнит, что это не ее ребенок...
      - Прекрасно! - повторил Шахмалы, не в силах скрыть свою радость. Глаза его весело и лукаво блестели. - Поверь мне: родители за ребенком не придут.
      - Откуда ты знаешь? Почему?
      - Да потому что, Агариза, это наш ребенок, наш, понимаешь?
      - Ваш? Но ты... Ты же говорил...
      - Да, говорил! У меня не было иного выхода. Если бы я сказал прямо, Ширинбаджи не согласилась бы взять ребенка.
      Несколько мгновений Агариза стоял неподвижно, потом крепко обнял Шахмалы и поцеловал его в щеку.
      - О верный друг... - тихо прошептал он, и слезы потекли по его мужественному загорелому лицу.
      Волнение Агаризы передалось Шахмалы. В разных переделках доводилось бывать его другу, но никогда не видел Шахмалы слез у него на глазах. И вот сейчас этот суровый человек, на висках которого уже серебрилась седина, всхлипывал, как ребенок. Кого не тронет такое? Однако Шахмалы постарался взять себя в руки. Он кашлянул раз-другой, заглушая громкое биение сердца, и с упреком обратился к Агаризе:
      - Как не стыдно, Агариза, будь мужчиной! Об одном прошу: держи язык за зубами. Никто, кроме тебя, меня и Нисы, не должен быть посвящен в эту тайну. И особенно, ничего не должна знать Ширинбаджи. Иначе все пойдет кувырком.
      - Зачем ты говоришь мне это? Разве я могу допустить такую глупость? успокаиваясь, сказал Агариза. - Друг мой, верный друг...
      Проводив Нису к Ширинбаджи, они вдвоем отправились в ресторан, чтобы отметить столь знаменательное событие.
      * * *
      Прошел месяц. В доме Агаризы собралось множество гостей - праздновали рождение дочки. По желанию Ширинбаджи девочку назвали Арзу, что означает мечта. Пировали до утра, произносили тосты, желали новорожденной счастья.
      А когда девочке исполнился год, Агариза и Ширинбаджи сменяли свою благоустроенную квартиру в новом доме на маленькую квартирку в крепости. Улочка невзрачная, узкая, но зато при доме был маленький, уютный дворик. Боялись, если останутся на прежней квартире, найдется недобрый человек, который расскажет девочке, что она не родная, и тяжко ранит детское сердце. Напрасны оказались их старания. Поговорка - народная мудрость. Недаром говорят люди: слухом земля полнится. Через двадцать два года тайна раскрылась...
      * * *
      Агариза подошел к телефону и трясущимися руками набрал номер Шахмалы. Отныне скрывать и молчать было бессмысленно. Запинаясь, рассказал о случившемся, попросил немедленно приехать и привезти с собой Нису. Пусть будет еще один свидетель.
      Положив трубку, он, все так же сгорбившись, прошел на кухню и поставил вскипятить чайник. Во рту у него пересохло, он жадно глотнул раз-другой горячий чай из стакана, но больше пить не смог, опустился на табурет, закрыл лицо руками и погрузился в раздумья. Сколько он так просидел, Агариза и сам не знал, наверное, не меньше часа. Он уже слышал за дверью голоса Шахмалы и Нисы, хотел подняться им навстречу, но ноги плохо слушались его.
      Гостей встретила Ширинбаджи. Плохо понимая, что происходит и почему они здесь, Ширинбаджи, повинуясь вековым законом гостеприимства, поздоровалась с ними, пригласила к столу, стала суетиться, быстро соображая, чем угостить друзей. Но Шахмалы не торопился садиться. Из отрывочных слов Агаризы по телефону он уже понял, что произошло, однако сделал вид, что ему ничего не известно.
      - Где же Агариза? - громко спросил он. - Что он от гостей прячется, вот негостеприимный хозяин!
      - Нет, нет, я не прячусь, я здесь! - уныло отозвался из кухни Агариза.
      Шахмалы прошел к нему и шутливо сказал:
      - Хмурый, насупленный! Ну, кто же так встречает гостей? Прилип к табуретке, как младенец, испачкавший пеленку!
      Агариза горько вздохнул в ответ, однако отнял от лица руки, приподнялся навстречу другу, но тут же снова опустился на место. Он холодно поздоровался с Нисой и покосился на Шахмалы.
      - Оставь свои шутки, неуместны они сейчас... Лучше позови дочь и расскажи ей все, как было на самом деле. Пусть она из твоих уст узнает правду. Нам она все равно не поверит. Вот уже несколько часов убивается, плачет. Я, мол, сирота. Кто-то наговорил ей, что взяли ее из приюта и родители неизвестны. А твоя умная учительница вторит ей. Обе от слез распухли, черт знает на кого похожи. Да погромче рассказывай, пусть обе слышат!
      Шахмалы понял, что положение куда серьезнее, чем он предполагал поначалу, что шутками тут не отделаешься, и быстро прошел в комнату Арзу. Взяв ее за руку, он подвел девушку к Нисе. Усадив их рядом, Шахмалы стал подробно рассказывать о том, как Арзу попала в дом Гюльбалаевых. А в заключение достал из кармана пиджака пожелтевшую бумажку и протянул ее Арзу.
      Поколебавшись, Арзу взяла из его рук бумагу, нехотя развернула и стала читать. Это было написанное синими чернилами свидетельство о рождении Арзу. Все застыли в напряженном ожидании: кого сейчас назовет она родителями, тех ли, кто и вправду являлся ее отцом и матерью, или тех, кто изо дня в день растил, ласкал, баловал? Четыре пары глаз не отрываясь глядели на Арзу, ожидая решения. Особенно волновались женщины, казалось, каждая готова была крикнуть: "Ты моя дочь!"
      Наконец Арзу подняла голову. Ее измученное бледное лицо порозовело, глаза заблестели, она переводила взгляд, застенчивый и радостный одновременно, с одного лица на другое, потом медленно поднялась со стула и виновато подошла к Ширинбаджи. Вытянув руки вдоль тела, она несколько мгновений стояла, как провинившаяся школьница, и вдруг бросилась к ней, обняла.
      - Прости меня, мама, прости... - шептала она.
      Ширинбаджи не могла вымолвить ни слова. Последние минуты ожидания, казалось, вконец истощили ее силы. С тоскливой нежностью она прижала к себе Арзу, две мелкие слезинки скатились из ее глаз и побежали по бледной щеке. Но это были слезы облегчения...
      Агариза продолжал сидеть на кухне, издали наблюдая за всем, что происходило в комнате. От напряжения и усталости ныла спина, дышать было трудно. Увидев, как Арзу обняла Ширинбаджи, он понял, что все страхи позади, и, позабыв об усталости, о боли в спине, молодо и легко поднялся с табурета, чтобы идти в комнату. Арзу опередила отца. Не успел Агариза опомниться, как дочка повисла у него на шее.
      Отвернувшись к стене, горько всхлипнула Ниса. И только Шахмалы, как всегда, не терял самообладания. Увидев Агаризу и Арзу, которые в обнимку появились в кухонных дверях, он ласково улыбнулся, подошел к дочери и, поцеловав в лоб, сказал гордо и громко:
      - Да будет счастье в этом доме!
      ...Прошло много дней. Казалось, в семье Гюльбалаевых все было забыто, жизнь потекла своим чередом. Но один вопрос, хотя вслух никто и не говорил об этом, тревожил всех. Как сложатся теперь отношения Арзу и Вугара? Помирятся ли они? А если помирятся, смогут ли до конца понять и простить друг друга? Не затухнет ли в их сердцах яркий пламень горячего чувства, ведь так часто случается с первой любовью! Сложно все это, сложно и тревожно...
      Глава третья
      Мама Джаннат, как обычно, проснулась еще затемно.
      Вугар боялся, что его внезапное возвращение испугает ее, она разволнуется. Старая ведь уже, не ровен час, случится беда.
      Он задержался у двери и, нагнувшись, поглядел в замочную скважину. В комнатах, куда никогда не заглядывало солнце, было полутемно. Мама Джаннат сидела у стола, скрестив на груди руки, освещенная слабым светом лампы под ветхим ситцевым абажуром. У Вугара сжалось сердце: у нее был такой вид, словно все горести мира обрушились на ее старенькие плечи. И этой осиротевшей женщине он посмел причинить еще одно горе!
      Вугар осторожно постучал, но мама Джаннат не откликнулась, лишь недоверчиво посмотрела на закрытую дверь. Сколько раз, оставшись одна, вскакивала она на каждый, еле слышный стук - а вдруг Вугар приехал? В час ночи ворота запирались, а она выбегала во двор в одном нижнем белье, а вернувшись в комнату, до утра не смыкала глаз. Тысячи дум не давали ей покоя. Вот и сейчас она подумала, что ослышалась. Громко вздохнув, отодвинула локтем стакан с давно остывшим чаем, из которого не отпила и глоточка, и закрыла руками лицо.
      Вугар не мог больше ждать. Он громко кашлянул и стал шумно вытирать ноги о половичок. Мама Джаннат и на это не обратила внимания. Даже не шевельнулась.
      Вугар в волнении толкнул дверь плечом, она со скрипом отворилась.
      - Мама, прости меня...
      Старая женщина вздрогнула. Ничего не понимая, как человек, которого только что разбудили, смотрела она на Вугара, виновато стоящего у порога.
      - Доброе утро, мама!
      Мама Джаннат не двинулась с места, не переменила позы. Словно это не она всегда так приветливо и радостно встречала его.
      Поставив на пол портфель и сверток с гостинцами, Вугар, улыбаясь, шагнул к ней. Нежно, как родной сын, обнял старуху и крепко поцеловал.
      - Как дела, мама? Не болела ли ты без меня?
      Ее застывшее лицо осветилось робким внутренним светом, разгладились мелкие пересекающиеся морщинки вокруг впалых глаз. Она по-прежнему не произносила ни слова, но в ее застывшем взоре Вугар легко прочел упрек: "И ты еще спрашиваешь?..."
      - Я все понял, мама, прости меня...
      Ресницы ее, повлажнев, тяжело опустились. Ласковые слова Вугара тронули сердце. Еле шевеля губами, она спросила:
      - Где ты пропадал?
      Вугара не обидел этот сердитый вопрос. Он снова обнял добрую женщину беспокойство читалось в ее глазах! И, стараясь говорить как можно мягче, ответил:
      - В деревню ездил. К матери Шахсанем. Она тебе большой привет посылает...
      - Пусть будут здоровы и тот, кто послал мне привет, и тот, кто его привез... - Мама Джаннат, видно, старалась утешить себя, и все же тайная обида звучала в ее голосе: - Ну разве нельзя было зайти и сказать, что ты уезжаешь? Или хоть передать с кем-нибудь?
      Вугар виновато улыбнулся. Он взял стул, поставил его возле мамы Джаннат и, снова обняв ее одной рукой за плечи, прошептал:
      - Это долгая история, мама. Здесь несколькими фразами не отделаешься, когда-нибудь я тебе все расскажу...
      - Как знаешь... - Мама Джаннат глубоко и печально вздохнула. - Я так обиделась на тебя. Подумала, снял другую комнату, живешь там, а вещи и книжки-тетрадки забрать стесняешься...
      - Напрасно! Мы ведь однажды уже говорили с тобой об этом. Неужели я способен на такое...
      - Не знаю, детка, не знаю... - Мама Джаннат замялась. - Не укоряй меня. Думала, может, и тебя, как Исмета, свели с пути, вынудили... Та женщина, которая явилась к нам в то утро, так напугала меня.
      - Кто раздует огонь, сам и обожжется. Не под силу этой ведьме сломить меня.
      Мама Джаннат умолкла. Вугар обернулся и через раскрытую дверь оглядел свою комнату. Бумаги, разбросанные на маленьком письменном столе, что стоял в углу возле окна, схемы, чертежи, раскрытые книги - все лежало так, как до его отъезда. Даже домашняя одежда, в спешке брошенная на спинку стула, висела на том же месте. Только постель была аккуратно застелена и пол, как всегда, чисто вымыт.
      Почему-то это обрадовало Вугара. Мягко улыбнувшись, он сказал:
      - Ну, мама, какие новости? Меня никто не искал, не спрашивал?
      - Девушка одна приходила... - задумчиво проговорила мама Джаннат.
      - Девушка?! - взволнованно переспросил Вугар. - Когда?
      - Да дня через три-четыре после твоего отъезда.
      - Как ее зовут, не сказала?
      - Нет. Сказала только, что вы товарищи по работе.
      Вугар помрачнел. А он решил, что это Арзу... Второй раз за сегодняшнее утро он обругал себя: наивный фантазер!
      - А зачем она приходила?..
      - Не знаю, не сказала. Тебя искала... Ветреная, кажется, девушка! Поворчала на тебя и, покачивая бедрами, удалилась.
      Вугар, представив себе игривое поведение Нарын, улыбнулся:
      - Нет, мама, она не ветреная. Это манера у нее такая. А сердце чистое-пречистое. И умница. Она мне здорово помогала.
      - Может быть... - Мама Джаннат, пожав плечами, пристально посмотрела на Вугара. - Письмо тебе пришло.
      - Письмо?! - вырвалось у него. - От кого?
      - Не знаю, тебе лучше знать.
      Вугар хотел было вскочить, но не смог, словно его приковали к стулу. "Это от Арзу!.. Интересно, что она пишет?.. Наверно, ругает меня!.."
      - Где оно?
      - Вот там, на твоих книгах лежит...
      Волнение Вугара не ускользнуло от мамы Джаннат, и, чтобы обрадовать его, она добавила:
      - Верно, от невесты твоей письмо... - И, видя, что Вугар не трогается с места, закончила: - От Арзу, я по почерку узнала.
      Он с трудом поднялся и прошел в свою комнату. Мама Джаннат не ошиблась, почерк и вправду принадлежал Арзу. С трудом сдерживая тревогу, стараясь умерить беспокойное биение сердца, он вскрыл конверт и внимательно оглядел двойной листок, вырванный из ученической тетради, густо исписанный мелким убористым почерком. То, что письмо было длинное, обрадовало Вугара. Не могло же оно состоять только из брани и упреков! Гнев и ненависть обычно скупы на слова. Но надежды его не оправдались. "Уважаемый!..."
      Ничего себе! Хорошенькое начало. Видно, боль и обида делают человека грубым и заставляют забывать элементарные правила вежливости! Уж если Арзу поскупилась назвать его по имени, то хотя бы назвала по фамилии!
      Он перевернул страницу и взглянул на дату: письмо было написано на следующий день после ссоры. Это несколько утешило его: ведь только когда каждое слово взвешивается, прежде чем лечь на бумагу, его можно рассматривать как категорическое решение, приговор. А это писалось в порыве гнева.
      Он продолжал читать:
      "Я могла не писать вам этого письма. Поверьте, жаль тратить на него и труд и время. Лишь одно обстоятельство вынуждает меня это сделать".
      Невыносимо! Как холодно и официально, даже на "вы" перешла, словно писал человек чужее чужого. Исписать каких-то два листка почитает за тяжкий труд, жалеет о потерянном времени... Неужели они и вправду так быстро стали чужими?! "...Услышав во время последней встречи от вашей милости гнусные измышления, я поначалу растерялась. Рыдания сдавили мне горло, и я не смогла ответить вам должным образом. А потом уже было поздно. Удар, нанесенный человеком, которого ты считал самым надежным, самым верным, особенно безжалостен и страшен. Он отупляет, и ты не знаешь, что делать. Я ненавижу сейчас себя за эту беспомощность, я должна была вот эти самые слова, которые пишу, тогда же бросить вам в лицо. Я очень жалею, что не сумела. Впрочем, и сейчас не поздно. Я не хочу, чтобы вы думали, будто я правда в чем-то виновата, и потому молчала, выслушивая ваши оскорбления.
      Говорят, после драки кулаками не машут. Может быть, все, что я пишу вам, уже не имеет для вас никакого значения? Может, у вас не хватит терпения дочитать письмо? Вы не сочтете возможным тратить ваше драгоценное время на подобную чепуху, не вскрывая конверта, разорвете мое письмо и бросите его в мусорный ящик?.. Я вполне могу в это поверить. Потому что таким людям, как вы, готовым во имя славы продать не только ум и талант, но даже совесть, не понять душевных страданий и нравственных потрясений другого человека. Уважение, милосердие, забота - все эти чувства чужды таким людям, как вы. Иначе вы не посмели бы сделать жертвой своих грязных целей любимую (теперь-то я ни на йоту не сомневаюсь в фальшивости этой любви), которую три года обманывали, усыпляя сладкозвучными песнями..."
      Вугару не хватало воздуха. Тяжесть ее обвинений непосильным грузом ложилась на его душу. Пододвинув стул, он устало опустился на него. А ведь он не дошел еще и до середины письма. Не хотелось читать дальше, но взгляд словно магнитом тянуло к ровным убористым строчкам.
      "... Можете порадоваться. Лишь одно-единственное из сказанного вами правда. Мои нынешние отец и мать действительно не являются моими истинными родителями. Ваши осведомители донесли вам правду, поздравляю!
      Но и тут позвольте вам немного насыпать перцу под нос! То, что я "незаконнорожденная" и взята на воспитание из дома младенца, - пустая ложь. Мои настоящие родители живы и здоровы, они живут в Баку. Отца моего вы хорошо знаете, познакомились с ним у нас дома; на семейном торжестве, шестидесятилетии Агаризы-ага, - я говорю о тамаде Шахмалы Клыджеве. Вот этот-то богатырского сложения человек и есть мой родной отец! Я своими глазами видела свидетельство о рождении, ходила в загс, добилась того, что разыскали корешок и сопоставили его с оригиналом.
      После ссоры с вами я вернулась домой и рассказала обо всем родителям, на них без слез смотреть было нельзя. Вот тогда я поняла, что означает выражение "живой покойник". От стыда я готова была сквозь землю провалиться. Как я смела раскрыть им все?.. Не прощу себе этого до самой могилы. А ведь все из-за вашей милости!..
      Одно меня изумляет - какими путями, какими средствами удалось вам добраться до этой, двадцатидвухлетней давности, семейной тайны, так тщательно скрываемой? Восхищаюсь вашим искусством и завидую вашему таланту. Если бы с самого начала вы избрали своей профессией шпионаж, вы бы уже достигли огромных успехов. Но вы проиграли, жаль, да что поделаешь?!"
      Последняя фраза окончательно сразила Вугара, голова у него закружилась. Он и не представлял, что Арзу может быть такой злой. Как она его ненавидит! Откуда такие колкие, ядовитые слова?.. Все ясно, надежды на примирение нет. Он скомкал письмо и швырнул на стол. Дальше можно и не читать. Поднявшись, он долго ходил по комнате, мрачный, расстроенный. Наконец, немного успокоившись, снова взял в руки письмо и разгладил его. А все-таки любопытно, чем она закончила свои насмешки и издевательства?
      "...Эх, Вугар, Вугар! Я любила вас больше всех на свете, я так верила в вас. Считала вас чистейшим человеком. Не удержались вы на этой высоте! Ни за что ни про что обозвали меня "гулящей". И как у вас язык повернулся? Как позволило вам ваше сердце?! Или, желая развязаться со мной, не нашли ничего лучшего этой лжи, этой клеветы?! Да понимаете ли вы, какое это оскорбление для девушки, превыше всего дорожащей своей честью? Даже у зла и клеветы есть пределы. А вы не пощадили нашей трехлетней дружбы, наших клятв и обещаний и нанесли моему сердцу незаживающую рану. Разве нельзя было расстаться уважительно, с достоинством? Говорят, первая любовь - всегда разочарование. И я, как другие, вкусив ее горечь, понемногу забыла бы все, боль бы сгладилась и утихла. Но вы сочли меня недостойной даже такой развязки. Вы швырнули меня себе под ноги, надсмеялись над моей юностью, будущим, мечтами. Что я сделала вам плохого, в чем провинилась?
      Прощайте, прощайте! О горы, которые я считала чистыми и недоступными, и на вас, оказывается, порой ложится грязь".
      Словно прохладный ветер прошел по его разгоряченному сердцу. "Любит, любит..." - еле слышно шептал он. И медленно, вникая в каждое слово, стал перечитывать конец письма.
      Мама Джаннат, уже приготовив: еду, накрыла на стол. Услыхав радостный шепот Вугара, она подошла к двери и кротко спросила:
      - Такую маленькую бумажку так долго читал, Вугар?..
      Вугар, весь погруженный в чтение письма, несколько мгновений недоуменно глядел на старую женщину, и вдруг свет счастья хлынул из его глаз, и он произнес вслух то, что шептал про себя:
      - Любит, мама. Любит!
      - Кто любит, детка?
      - Арзу!
      Насмешливая улыбка тронула старческие губы.
      - Ты это только сейчас понял?
      Вугар аккуратно сложил письмо, сунул его обратно в конверт и, пряча во внутренний карман пиджака, спокойно сказал:
      - Я давно знал, что она любит меня, мама. Но из этого письма сегодня я понял всю огромность этой любви.
      - Поздновато!
      Вугар не стал оправдываться.
      - Есть одна причина, мама, ты не знаешь об этом. Между нами произошел неприятный разговор... - искренне признался он.
      Старая женщина устало глядела в одну точку. Вспомнилась молодость, далекая, скрывшаяся за вереницей длинных годов. Она печально улыбнулась.
      - Ссоры между влюбленными, сынок, обычное дело. Вы молоды, стараетесь покрасоваться друг перед другом. А стоит один раз взглянуть в глаза, и все забудется. Ну, садись, чай стынет.
      Глава четвертая
      Вугар не стал задерживаться дома. Теперь, когда у него появилась надежда на примирение с Арзу, он немного успокоился. Оставалось ждать вечера, чтобы Арзу вернулась из института. А он пока съездит на работу, и если там тоже все будет благополучно, то все беды останутся в прошлом. Он придет на свидание веселый, довольный. А когда идешь мириться с любимой девушкой, хорошее настроение так много значит!
      Он быстро позавтракал, привел себя в порядок, почистил туфли и подошел к зеркалу. "Молодой человек должен заботиться о своей внешности, - вспомнил он, как его всегда наставляла старая Джаннат, - стыдно приходить на свидание неряшливым..."
      Да и в институте, где, он знал, у него достаточно недоброжелателей, надо появиться подтянутым и аккуратным, чтобы своим внешним видом доказать противникам: неприятности не сломили его, он в прекрасной форме.
      Однако в фойе института Вугар никого не встретил. Даже в приемной директора, где обычно всегда толклись сотрудники из общего отдела, сегодня было безлюдно. Казалось, огромное здание опустело. И на верхних этажах не слышалось ни шагов, ни разговоров. Эта необычная тишина в первое мгновение показалась Вугару странной. "Может, сегодня выходной день? - подумал он. Но если так, почему настежь открыты ворота и охранник пропустил меня?"
      Вугар дошел до середины фойе и обернулся, хотел что-то спросить у дежурного охранника. Взгляд его упал на часы, прибитые над дверью, и ему сразу все стало ясно. Сейчас в лабораториях самый разгар работы. Как правило, до обеденного перерыва никто оттуда не выходил.
      Ему нравился этот ставший уже почти законом порядок. Раньше, когда Вугар дни и ночи проводил в лаборатории, он не замечал этого само собой установившегося правила, не было у него времени обращать внимание на подобные вещи!
      Ступая осторожно, чтобы не нарушать тишины, он подошел к доске приказов. Интересно, какие новости, касающиеся его работы, произошли в институте за то время, пока он отсутствовал?
      Но как внимательно ни изучал он приказы, не было среди них ни одного, где бы упоминалось имя Вугара или его работа. Даты под приказами были старые. На одном из двух рядом приклеенных объявлений партийная, комсомольская и профсоюзная организации горячо поздравляли институтскую футбольную команду с получением звания чемпиона Академии наук Азербайджанской ССР и желали молодым сотрудникам и в дальнейшем блестяще сочетать спорт с научным творчеством. Другое объявление доводило до сведения всех записавшихся в жилищный кооператив, что не уплатившие вовремя пай будут вычеркнуты из списка.
      Вугар уже хотел отойти от доски, как вдруг его остановил чей-то удивленный и вместе с тем начальственный голос:
      - Товарищ Шамсизаде?!
      Голос был незнакомый. Кто мог разговаривать с ним так властно? Он не успел повернуться, как перед ним возникла высокая полная женщина:
      - Слава аллаху! Наконец-то... Неужели мы видим вас?!
      Женщину эту, в голосе которой соединились и радость и укор, Вугар знал. Это была заведующая общим отделом института - Бекташева. Точная в работе, предельно аккуратная, Бекташева пользовалась в институте всеобщим уважением. Она была подчеркнуто официальна, неразговорчива, редко улыбалась, даже седовласые профессора и почтенные ученые порой с опаской обращались к ней. Не было в институте такого человека, который посмел бы поднять голос на Бекташеву, вступить в спор, сказать ей что-нибудь наперекор. И сейчас, когда Бекташева так ласково заговорила с Вутаром, он обрадовался: это был добрый знак, значит, его дела в институте обстоят не так уж плохо! Иначе не стала бы Бекташева так шумно приветствовать его, а пожалуй, и не взглянула бы в его сторону.
      - Салам алейкум, Селминаз-ханум. Как вы себя чувствуете? Как идут ваши дела?
      Он спросил это из самых лучших побуждений, ему хотелось предстать перед заведующей отделом человеком сердечным и тем самым установить с ней добрые отношения. Но, как говорится, хотел бровь подправить, а глаз выколол. Не учел, что Бекташева терпеть не могла подобных любезностей. Здороваться с нею нужно было предельно официально, не переходя за черту служебных отношений, а уж спрашивать, как идут ее дела, то есть заводить разговор, не относящийся к делу, было совершенно излишним.
      Бекташева ничего не ответила, нахмурилась и проговорила серьезно и строго:
      - Где же это вы пропадали? Почему ничего не давали знать о себе? Бросив все дела, мы разыскиваем вас, милицию на ноги подняли. Или вы решили поиздеваться над нами?
      - Меня не было в городе, Селминаз-ханум...
      Но Бекташева, не желая слушать оправданий, оборвала его на полуслове:
      - Не утруждайте себя, нам уже все известно. Вы получили нашу телеграмму?
      - Получил, Селминаз-ханум, и первым же поездом прибыл в Баку.
      - Весьма мило, - ехидно сказала Бекташева. - Значит, не отправь мы телеграммы, вы бы так и не вернулись?
      Вугар не стал возражать - Бекташеву все равно не переубедишь. Он глядел в пол, чуть заметно улыбаясь.
      И вдруг Бекташева взмахнула рукой и крепко вцепилась Вугару в локоть, словно испугалась, что он сейчас сбежит и больше никогда здесь не покажется.
      - Идемте, ради бога! Сдам вас с рук на руки товарищу Гамзаеву, не то кто знает, что вы еще можете выкинуть. Вот уже сколько дней, как он меня только о вас и спрашивает. Вперед! - приказала она.