- Отпусти меня, Филипп! Сейчас же отпусти!
      - Спокойно, пташечка! - произнес Филипп с металлом в голосе. - Если ты сию же минуту не уймешься, клянусь, я пренебрегу своими принципами и изнасилую тебя. Сегодня ты так возбуждаешь меня, что я, пожалуй, решусь на этот поступок.
      - И покроешь себя позором!
      - Ха! Кабы не так! Да ты скорее умрешь, чем обмолвишься кому-нибудь хоть словом. Еще и горничной строго-настрого прикажешь держать язык за зубами. Или я ошибаюсь?
      Бланка обречено вздохнула, признавая его правоту.
      - Нет, не ошибаешься.
      - То-то и оно, - удовлетворенно констатировал Филипп. - Вот мы и пришли к согласию. Теперь, милочка, устраивайся поудобнее - ты даже не представляешь, какая для меня честь служить тебе креслом, - и мы продолжим наш разговор.
      - О чем?
      - Вернее, о ком. О нас с тобой. О том, как ты нравишься мне.
      - И как я тебе нравлюсь?
      - Очень нравишься, Бланка. Больше всех на свете.
      - Врешь! Ты говоришь это всем женщинам, которых хочешь соблазнить.
      - Но только не тебе. Тебе я не вру. Я просил твоей руки вовсе не потому, что ты была скомпрометирована теми дурацкими слухами. Право, если бы я женился на всех девицах, чья репутация была подмочена из-за меня, я был бы обладателем одного из самых больших гаремов во всем мусульманском мире. Но я не мусульманин, я принц христианский, и я собирался взять себе в жены ту, которая нравилась мне больше всех остальных. Тебя, сладкая моя. Потому что ты прелесть, ты чудо... Ты сводишь меня с ума!
      На этот раз ему быстро удалось расстегнуть корсаж и обнажить ее плечи и грудь. Поначалу Бланка не могла собраться с силами для решительного отпора, памятую давешнюю угрозу Филиппа изнасиловать ее, а чуть погодя ей пришлось направить все свои усилия на то, чтобы преодолеть дикое возбуждение, вмиг поднявшееся в ней от легоньких, но бесконечно нежных прикосновений к ее коже его пальцев, губ и языка.
      - Филипп, не надо... прошу... - умоляюще прошептала она.
      - Ну неужели я чем-то хуже твоего Монтини? - спросил Филипп, страстно глядя ей в глаза. - Скажи - чем?
      Бланка до боли закусила губу, еле сдерживаясь, чтобы не выкрикнуть: "Да ничем!" - и самой поцеловать его.
      Филипп прижал голову Бланки к своей груди и зарылся лицом в ее душистых волосах. Она тихо постанывала в истоме, а ее руки все крепче обвивались вокруг его туловища. Наконец, Филипп поднял к себе ее лицо и пылко прошептал:
      - Я люблю тебя, Бланка. В самом деле люблю... Я так тебя люблю! Я так сожалею, что мы не поженились. Очень сожалею... А ты - ты любишь меня?
      Вместо ответа она закрыла подернутые поволокой карие глаза и чуть разжала губы. Наклонив голову, Филипп коснулся их своими губами - а мгновение спустя они слились воедино в жарком поцелуе.
      Целовалась Бланка умело (в этом Монтини нельзя было упрекнуть), а губы ее были так сладки, что Филипп совсем одурел. Он опрокинул ее навзничь и, не обращая внимания на протестующие возгласы, отчаянные мольбы и угрозы, запустил свои руки ей под юбки. При этом обнаженная правая нога Бланки оказалась меж ног у Филиппа, и скорее машинально, чем осознанно, она пнула коленом ему в пах.
      Удар вышел не очень сильным, но вполне достаточным, чтобы Филипп, взвыв от боли, сложился пополам и бухнулся с дивана на пол. Бланка приняла сидячее положение, одернула платье и прикрыла обнаженную грудь.
      - Коломба! - громко позвала она.
      Тотчас в комнату вбежала молоденькая горничная. Она плотно сжимала свои тонкие губы, ее смуглое лицо искажала гримаса едва сдерживаемого смеха, а большие черные глаза лучились весельем. Она явно была в курсе всего происходящего.
      - Коломба, золотко, - сказала ей Бланка. - Господин принц собирается уходить. Проводи его, чтобы не заблудился.
      Тем временем Филипп поднялся на ноги, но полностью выпрямиться еще не мог. На лице его отражалась адская смесь чувств - боли, досады, растерянности и недоумения. Горничная прыснула смехом и с издевкой заметила:
      - Мне сдается, монсиньор, вам срочно надобно кой-куды сходить.
      - Да иди ты туды!.. - простонал он и пулей вылетел из покоев Бланки.
      "Этот Монтини - нахал, каких еще свет не видел, - раздраженно думал Филипп, несясь по темному коридору. - Когда-нибудь он доиграется, что я его порешу. И очень скоро..."
      В ту ночь Бланка легла спать, отказавшись от приготовленной ей теплой купели. Обычно она мылась дважды - утром и вечером - и такое вопиющее отступление от правил попыталась оправдать перед собой тем, что якобы очень устала за день, а недавние переживания и вовсе лишили ее последних сил. В действительности же ей хотелось подольше сохранить на своем теле невидимые следы поцелуев и ласк Филиппа...
      4. ФИЛИПП СТАНОВИТСЯ ДОЛЖНИКОМ,
      А ЭРНАН МЕЖДУ ТЕМ ПЬЯНСТВУЕТ
      Когда Филипп вернулся в банкетный зал, там еще оставалось человек двадцать пирующих. Молодые люди разделились на две почти равные группы, одной из которых, чисто мужской, заправлял Эрнан де Шатофьер. Хорошо зная привычки своего друга, Филипп догадался, что он устроил поединок выпивох и уже успел опоить всех своих соперников до зеленых чертиков, и их безоговорочная капитуляция была лишь вопросом времени.
      Душой второй компании была Маргарита. Она безжалостно измывалась над Тибальдом Шампанским и графом Оской и натравливала их друг на друга, проявляя при том незаурядное остроумие, утонченное коварство и почти полнейшее бессердечие, а несколько ее кузин и кузенов искренне забавлялись этим представлением.
      Появление Филиппа присутствующие восприняли с неподдельным изумлением. На мгновение в зале воцарилась напряженная тишина; двадцать пар осовелых глаз с немым вопросом уставились на него.
      - Вот как! - озадаченно произнес Фернандо Уэльва. - Вы уже кончили?
      Сказанная им пошлость была весьма характерна для его отношений с Бланкой, которую он ненавидел так же люто, как нежно любил ее Альфонсо, а она, в свою очередь, отвечала обоим братьям взаимностью, любя старшего и презирая младшего. В этой семейной вражде Филипп всякий раз принимал сторону Бланки, чем снискал себе глубокую ненависть Фернандо, и тот никогда не упускал случая уязвить его какой-нибудь едкой остротой - что, впрочем, в равной степени относилось и к Филиппу.
      Грубая шутка Фернандо, видимо, пришлась по вкусу большинству пирующих, и зал просто таки сотрясся от гомерического хохота, в котором особо выделялся сочный баритон Шатофьера и густой бас Пуатье. Филипп подошел ближе к компании Маргариты и устремил на кастильского принца пронзительный взгляд.
      - Каждый думает в меру своей распущенности, кузен Уэльва, - ответил он, когда смех немного поутих. - Что же касается меня, то я лишь проводил кузину Бланку до ее покоев.
      - Однако долго вы ее провожали, - не унимался Фернандо. - Больше часа... Ага! Понятненько! Все в порядке, господа. Моя сестра, оказывается, поселилась где-то по соседству, и кузену Аквитанскому пришлось отвозить ее.
      - А к вашему сведению, - вставила словечко Маргарита, - ближайшее людское поселение, мужской монастырь августинцев, находится в двух милях отсюда, так что нашему дорогому кузену пришлось здорово попотеть, чтобы уложиться в один час... Вы, случаем, лошадь не загнали, кузен?
      Присутствующие так и покатились со смеху. Филипп не на шутку разозлился, но никакой достойной отповеди насмешникам, кроме грязных ругательств, не приходило в его затуманенную хмелем голову.
      - А ему это не впервой, - заметил Фернандо. - В бытность свою в Толедо он имел обыкновение назначать по нескольку свиданий в одну ночь.
      - Ну и как? - вяло поинтересовался Педро Арагонский. - Успевал?
      - Ясное дело, успевал. Он же вездесущ и неутомим.
      - Какое счастье, что я оставил свою сестру в Шалоне, - с серьезной миной констатировал Тибальд Шампанский. - Так я чувствую себя более или менее спокойно. Хотя, надо признаться, если я подолгу не вижу кузена Аквитанского, меня начинает мучить дурные предчувствия.
      Опять хохот.
      - Надеюсь, - отозвалась Маргарита, - с кузиной Бланкой по дороге ничего не случилось?
      - А что с ней могло случиться? - с циничной ухмылкой произнес Филипп, наконец совладав с собой. - Кто-кто, но вы, Маргарита, должны знать, что ничего особенного. С вами же было все в полном порядке, не так ли? Вы даже не забеременели, насколько мне известно.
      Смешки в зале мигом умолкли. От неожиданности Маргарита остолбенела. Королева Констанца Орсини, Жоанна Наваррская, Изабелла и Мария Арагонские стыдливо опустили глаза, а Тибальд Шампанский и Педро Оска вскочили со своих мест и, сжав кулаки, медленно двинулись к Филиппу. Эта медлительность придавала их угрозе некую зловещую внушительность. Филипп ожидал их приближения с олимпийским спокойствием. Синева его глаз, обычно чистая и глубокая, как весеннее небо над Пиренеями, поблекла и стала напоминать скованное льдом зимнее озеро.
      Эрнан тоже встал.
      - Сейчас будет драчка! - громко сообщил он. - Двое на одного. Ну, ничего, невелика беда. Держитесь, государь, я иду на подмогу. Вместе мы их так отделаем... - И он ринулся к Филиппу.
      Первой опомнилась Изабелла Арагонская. Она торопливо поднялась с кресла, быстрым шагом опередила Тибальда и Педро Оску и стала между ними и Филиппом.
      - Умерьте свой пыл, господа! - чеканя каждое слово, произнесла она, обращаясь к атакующим. - Ваше искреннее негодование направлено явно не по адресу. Вам следовало бы несколько раньше выказать свое рыцарство - когда дон Фернандо и Маргарита оскорбляли отсутствующую здесь Бланку. Кузина Наваррская сама напросилась на неприятности, и нечего тут винить дона Филиппа. В конце концов, это его личное дело, где он был и с кем он был. А вы, дон Фернандо... Я, право, не понимаю вас. Хотите вы того или нет, но Бланка ваша родная сестра, и как бы вы к ней не относились, она таковой остается. Своими пошлыми остротами в ее адрес вы прежде всего оскорбляете всю свою семью, а значит, и самого себя. Мне стыдно, что у моей сестры такой муж.
      Маргарита и Фернандо смутились под осуждающими взглядами прочих дам и господ, которые, вдруг почувствовав себя неловко, поспешили переложить на них всю вину, хоть и сами были не без греха.
      Филипп невольно залюбовался Изабеллой.
      "Ах, какая она красавица! - с умилением подумал он и тут же удрученно добавил: - А досталась такому увальню..."
      - Дон Педро, - снова заговорила Изабелла, властно глядя на графа Оску. - Я старшая дочь вашего короля. - Затем она перевела свой взгляд на графа Шампанского: - Я ваша наследная принцесса, дон Тибальд. И я приказываю вам обоим вернуться на свои места. - Она топнула ножкой. - Ну!
      Тибальд Шампанский и Педро Оска неохотно повиновались, всем своим видом показывая, что поступают так против своей воли и только из уважения к женщине и принцессе.
      Эрнан де Шатофьер тоже уселся и хлопнул по плечу сидевшего рядом виконта Иверо.
      - Аларм отменяется, приятель. Продолжим-ка наше состязание.
      Порядком кося глазами, Рикард внимательно посмотрел на Эрнана и в растерянности захлопал ресницами, по-видимому, не соображая, о чем идет речь, но потом все же неуверенно кивнул.
      - Вот и ладушки, - сказал Шатофьер и поднял очередной кубок вина.
      Между тем Изабелла подошла к Филиппу и взяла его за руку.
      - Принц, вы не откажете мне в одной маленькой услуге?
      - Всегда рад вам служить, моя принцесса.
      - В таком случае, побудьте моим кавалером до конца этого вечера. Сегодня мой муж не в состоянии позаботиться обо мне.
      - Почту за честь, кузина, - вежливо поклонился Филипп. - Я весьма польщен вашей просьбой и с превеликим удовольствием выполню ее.
      Граф де Пуатье недовольно заерзал в своем кресле, однако возражать не стал, лишь потребовал себе еще кубок вина.
      Филипп и Изабелла отошли в противоположный конец зала, подальше от обеих компаний, и устроились в мягких креслах, немного повернутых друг к другу. На какое-то мгновение их колени соприкоснулись, и Изабелла с такой поспешностью отдернула ногу, будто до боли обожглась. Ее щеки вспыхнули ярким румянцем, и Филипп с некоторым самодовольством отметил, что смутилась она вовсе не из страха оказаться в неловком положении - ведь их ноги надежно укрывал от посторонних глаз стоявший перед ними невысокий столик.
      - Кузина, - первым заговорил он. - Примите мою искреннюю признательность за ту услугу, которую вы мне оказали... Да и не только мне - всем остальным тоже.
      - Я сделала то, что сочла нужным сделать, - просто ответила Изабелла. - Не больше, но и не меньше.
      - И все же позвольте мне считать себя вашим должником.
      Она кротко улыбнулась; в ее глазах зажглись лукавые искорки.
      - А вы не очень обидитесь, если я не позволю?
      - Но почему? - удивился Филипп.
      - Честно говоря, я боюсь быть вашим кредитором, дорогой кузен. Насколько мне известно, у вас довольно своеобразное понимание долга перед дамой, к тому же вы, как и Господь Бог, привыкли воздавать сторицей. Поэтому я сразу списываю ваш долг и сжигаю все ваши векселя - и вот уже вы мне ничем не обязаны.
      Филипп тихо рассмеялся.
      "По-моему, я влюбляюсь, - решил для себя он, желая отомстить Бланке за ее неуступчивость. - Какое очаровательное дитя!.. Гм, дитя то дитя, до почти на три года старше меня."
      Он нежно поцеловал ее руку и в то же мгновение почувствовал на себе хмурый взгляд своего тезки, графа де Пуатье.
      - Ну вот, - сокрушенно констатировала Изабелла. - Так у нас с графом всегда: когда он смеется - я невеселая, мне весело - он бычится.
      - Искренне вам сочувствую, - сказал Филипп. - Боюсь, вы ставите себя под удар, продолжая оставаться в моем обществе.
      Изабелла мило тряхнула своей белокурой головкой.
      - Ваши опасения напрасны, кузен.
      - Разве?
      - Да. Я уже поставила себя под удар, когда вмешалась в вашу ссору с кузенами Тибальдом и Педро. Дальше хуже не будет. Теперь не имеет принципиального значения, сколько времени я проведу с вами наедине четверть часа или четыре часа.
      - Или всю ночь? - вкрадчиво поинтересовался Филипп.
      - Или всю ночь, - повторила она с утвердительной интонацией. - Это ничего не изменит. Все равно завтра меня ожидает бурная сцена ревности.
      - Гм... И на каком основании?
      - Да ни на каком. Просто чуть ли не с самого первого дня нашего пребывания в Памплоне мой муж вбил себе в голову, что мы с вами тайком, как он выражается, крутим шуры-муры.
      - Вот как! Стало быть, у нас роман? А я и не знал.
      - Зато мой муж в этом уверен... Был уверен.
      - Был?
      - Да, был. После того, как в этой ссоре я приняла вашу сторону, его уверенность переросла в убеждение.
      - Ну, коли так, - произнес Филипп, устремив на нее нежный взгляд, то что мешает нам оправдать его надежды... то бишь подозрения? Ведь по вашему собственному утверждению, хуже все равно не будет. А?
      Щеки Изабеллы вновь порозовели. Она потупила глаза и в замешательстве принялась перебирать тонкими пальцами оборки своего платья.
      - Это следует понимать так, что вы меня соблазняете?
      - Помилуй бог, кузина, вовсе нет! Это вы меня соблазняете.
      - Я?!
      - Ну да. Ведь наш разговор-то вели вы, а я лишь пассивно поддерживал его в заданном вами русле. И именно вы спровоцировали меня на это предложение.
      Изабелла еще больше смутилась.
      - Поверьте, кузен, я и не помышляла ни о чем подобном.
      Филипп пристально посмотрел ей в глаза:
      - М-да. Похоже, вы не лукавите.
      - Я же говорю, что вы ошибаетесь.
      - Э нет, кузина, все не так просто. Может, сознательно вы не собирались провоцировать меня, но где-то в глубине души вам очень хотелось, чтобы я предложил вам свою любовь. Что, собственно, я и сделал.
      - Любовь, говорите? - произнесла вконец обескураженная Изабелла. - А вам не кажется, что вы слишком вольно трактуете это слово? Любовью нельзя разбрасываться направо и налево. Любовь одна, она неделима, и любить можно только одного человека.
      - Вы рассуждаете точно так же, как Бланка, - с недовольным вздохом заметил Филипп.
      Изабелла усмехнулась:
      - То-то я и гляжу, что слишком уж близко к сердцу вы приняли пошлые остроты Маргариты и Фернандо. У меня сразу возникло подозрение, что вы ушли от кузины Бланки не солоно хлебавши, и потому были так взвинчены.
      Теперь пришла очередь краснеть Филиппу. Однако он быстро совладал с собой и отпарировал:
      - Уж коли вы так проницательны, принцесса, то не скажете ли мне, почему ваш двоюродный брак Эрик смотрит на меня с таким видом, будто я сейчас соблазняю его жену. Кажется, он безнадежно влюблен в одну известную нам обоим даму, которая явно не спешит отвечать ему взаимностью.
      - Но ведь она замужем, - возразила Изабелла, впрочем, без особой убежденности.
      - Ну и что? Это же не мешает ей заигрывать с Гамильтоном.
      Брови Изабеллы взлетели вверх.
      - О чем вы говорите, кузен?
      Ее изумление было таким неподдельным, что Филипп даже растерялся.
      - Неужели я ошибся? Почему-то я был уверен, что это по вашей просьбе кузен Эрик выхлопотал для барона приглашение в Кастель-Бланко.
      - Ну да. Однако я здесь ни при чем. Об этой услуге меня попросила кузина Иверо. Сейчас она не в ладах с Маргаритой; недавно они здорово погрызлись...
      - Я знаю, - кивнул Филипп. - Из-за ее брата.
      - Вот именно. И потому Елена не хотела обращаться напрямик к Маргарите. Она попросила меня, чтобы я через Эрика выхлопотала для Ричарда Гамильтона это приглашение.
      - Понятненько, - сказал Филипп, а после короткой паузы добавил: - И все же странно.
      - Странно? Что странно?
      - Просто мне казалось, что Елена Иверо всерьез увлечена Гастоном Альбре.
      Изабелла пренебрежительно фыркнула.
      - Да бросьте вы, в самом деле! Если Елена кем и увлечена, так это своим братом. А что касается Гастона Альбре, то разве можно принимать это всерьез, когда он сам несерьезный? Вы уж простите меня за прямоту, но у меня сложилось весьма неприглядное мнение о вашем друге. Он груб, до крайности пошл, настырен, к тому же похотлив и любострастен, как мартовский кот.
      - Я это знаю, - улыбнулся Филипп. - Однако быстро же вы его раскусили!
      - Кстати, - сказала Изабелла, косясь в сторону. - Еще об одном вашем друге. Кажется, господин де Шатофьер победил.
      С некоторым усилием Филипп оторвал взгляд от глубокого выреза ее платья, обнажавшего верхнюю часть ее прелестной груди, и посмотрел в том же направлении. Последний из выпивох - противников Эрнана только что отключился, и теперь Шатофьер принимал поздравления от компании Маргариты. Он стоял, выпятив грудь, и, чуть пошатываясь, держался за спинку своего кресла.
      - Матерь Божья! - пораженно пробормотал Филипп. - Да ведь он пьян!
      - Ну, разумеется, - пожала плечами Изабелла. - Как же ему быть трезвым после такой залихватской попойки?
      - Э нет, моя принцесса. Вы просто не знаете Шатофьера - ни с того ни с сего он никогда не пьянеет. И если он пьян, значит имеет на то основания.
      - Вы не шутите?
      - Ни в коей мере.
      Тем временем Эрнан взял в обе руки два наполненных вином кубка и неуверенной поступью двинулся через зал в направлении Филиппа.
      - Великолепный и грозный сеньор Эрнан де Шатофьер, граф Капсирский, заорал он, довольно удачно подражая главному герольду турнира, - вызывает на поединок великолепного и грозного сеньора Филиппа Аквитанского, принца Беарнского, верховного сюзерена Мальорки и Минорки и... э-э... графа Кантабрии и Андор-р-ры! - Это последнее раскатистое гасконское "р-р-р" было произнесено так звучно и с таким смаком, что все вельможи, которые еще оставались при своей памяти, дружно захохотали.
      - Неужели он играет? - с сомнением произнесла Изабелла. - Уж больно естественно у него все получается.
      - Я думаю, - предположил Филипп, - что при необходимости он просто позволяет хмелю ударить себе в голову. Но сколько бы он ни выпил, ни капли здравомыслия не теряет - за это я отвечаю.
      Подойдя к ним, Эрнан поставил оба кубка на стол и бухнулся в соседнее кресло.
      - Ну что, государь, посоревнуемся?
      - Не возражаю, - ответил Филипп, внезапно почувствовав настоятельную потребность дозаправиться. Он взял в руки один из принесенных Эрнаном кубков, сделал небольшой глоток и спросил: - Что стряслось, дружище? Почему ты пьян?
      Шатофьер бросил быстрый взгляд на Изабеллу и, сохраняя пьяное выражение лица, но совершенно трезвым голосом заговорил:
      - Слушай меня внимательно, Филипп... И пей, пей, не смотри на меня так... И вы, сударыня, тоже - сделайте вид, что я несу вам пьяный вздор... Так вот, Филипп, сейчас я отрублюсь, а ты через час-полтора возвращайся к себе - нам надо потолковать. Понял?
      - Да. Но что...
      - Об этом позже. Одно скажу - дело серьезное... Гм, ладно. Только что мне стало известно, что твой брат Робер плетет против тебя заговор. Но не тревожься понапрасну - я держу ситуацию под контролем... И еще раз повторяю: через час, максимум через полтора часа я жду тебя в твоих покоях. - Он снова взглянул на Изабеллу. - Ну, хорошо. Крайний срок - два пополуночи. Если в четверть третьего тебя не будет, я тебе голову оторву. Уразумел?
      - Да.
      - А вас, сударыня, - обратился он к Изабелле, - убедительно прошу держать все услышанное вами в тайне.
      - Безусловно, граф, - кивнула она. - О чем может быть речь!
      - Вот и ладушки! - Эрнан одним духом осушил свой кубок и пьяно завопил: - Где вино, черт возьми? Где же вино, чтоб вам пусто было! Куда делись слуги, так их перетак? Эй вы, свиньи ленивые, несите еще вина.
      С этими словами он запустил пустой кубок в ближайшего лакея, грузно откинулся на спинку кресла, умиротворенно закрыл глаза и спустя мгновение из его глотки раздался могучий храп, который вызвал новый приступ гомерического хохота в окружении Маргариты.
      - Отнесите господина графа в его покои, - велел Филипп двум подошедшим лакеям. - Нет-нет, возьмите третьего - вдвоем вы его уроните... А еще лучше, если вас будет четверо.
      Когда четыре лакея вынесли Шатофьера из банкетного зала и смех пирующих поутих, Изабелла спросила у Филиппа:
      - Он что, вправду заснул?
      - Похоже на то. Но через полчаса он проснется и будет свеженький, как огурчик.
      - Однако странный у вас друг!
      - До странности странный, - согласился Филипп. - И жутко охоч до драматических эффектов.
      - Вы имеет в виду его последнюю выходку? - (Филипп утвердительно кивнул). - Да, кстати, ваш брат действительно интригует против вас?
      - О нет, для этого он слишком прост и прямолинеен. По сравнению с ним даже Симон де Бигор может показаться гигантом мысли.
      - Но ведь господин де Шатофьер...
      - Он не доверяет женщинам, их способности молчать, поэтому решил пустить вас по ложному следу - на тот случай, если вы пробол... если вам будет невтерпеж с кем-нибудь поделиться услышанным.
      - Понятно. А вы, стало быть, доверяете женщинам?
      - Не всем. Но вам - да.
      - Спасибо. Я постараюсь оправдать ваше доверие, - сказала Изабелла и поднялась с кресла.
      Следом за ней вскочил и Филипп.
      - Вы уже покидаете меня?
      - Пожалуй, мне пора уходить. Я не привыкла засиживаться так допоздна. Благодарю вас за приятную беседу, кузен... - Она умолкла в нерешительности; на щеках ее заиграл слабый румянец смущения. Наконец она собралась с духом и робко добавила: - Окажите мне еще одну любезность, проводите меня до моих покоев.
      Филипп одарил ее лучезарной улыбкой:
      - С превеликим удовольствием, кузина.
      К счастью для Изабеллы, граф де Пуатье к тому времени вконец осовел и перестал что-либо соображать, кроме того, что в правой руке у него вместительный кубок, а в кубке - вино, которое надо пить, и то побольше, чтобы не давать возможности бездельничать пажам, в чьи обязанности вменялось следить за бокалами гостей. Изабелла даже не стала прощаться с ним. Ей было хорошо знакомо это агрессивное беспамятство, в которое впадал наследник французского престола, всякий раз напившись в стельку. В таком состоянии он никого, кроме своей кормилицы, не узнавал, а всех прочих, кто пытался заговорить с ним, в том числе и родителей, посылал в очень неприличные и весьма отдаленные места.
      Когда Филипп и Изабелла выходили из зала, за их спиной послышался едкий комментарий Маргариты:
      - Приношу свои извинения, кузен Фернандо. Ведь поначалу я грешным делом подумала, что вы малость присочинили насчет нескольких свиданий в одну ночь...
      Филипп ухмыльнулся. Он уже забыл о своей перебранке с Маргаритой будучи вообще злопамятным, Филипп, однако, не мог подолгу держать зла на хорошеньких женщин.
      - Боюсь, принцесса, - тихо произнес он, - что граф, муж ваш, сегодня вряд ли способен посетить супружеское ложе.
      Изабелла сделала вид, что не услышала его тонкого намека, и промолчала, а сопровождавший их паж украдкой захихикал.
      5. В КОТОРОЙ ФИЛИПП ДОКАЗЫВАЕТ, ЧТО
      НЕ ПРИВЫК ДОЛГО ОСТАВАТЬСЯ В ДОЛГУ
      Весь путь они прошли молча. Изабелла знай искоса поглядывала на Филиппа и то и дело заливалась краской. Во всем ее облике, в каждом движении чувствовалось необычайное напряжение, будто она решала про себя какую-то мучительную дилемму.
      Возле дверей ее покоев Филипп взял Изабеллу за обе руки и спросил:
      - Так вы точно сожгли мои долговые расписки или только припрятали их?
      В ответ она смерила его томным взглядом и тихо, но с пылом, произнесла:
      - Анна даже не представляет, как ей повезло с мужем. Надеюсь, когда-нибудь она поймет это и думать забудет про девчонок.
      Изабелла рывком прижалась к Филиппу и жадно поцеловала его в губы. Но не успел он опомниться и заключить ее в объятия, как она быстро отстранилась от него, даже чуть его оттолкнула, и, страстно прошептав: "Прости меня, Господи!" - скрылась за дверью.
      Несколько секунд Филипп стоял, не двигаясь с места, и обалдело таращился на дверь. Затем он посмотрел на ухмылявшегося пажа, затем снова на дверь, наконец пробормотал: "Черти полосатые!" - и ворвался внутрь.
      В два прыжка он пересек маленькую переднюю, распахнул следующую дверь и вихрем влетел в прихожую, едва не столкнувшись с Изабеллой. Лицо ее было бледное, как мрамор; она прижимала руки к груди и прерывисто дышала. В полумраке комнаты, освещенной лишь одной свечой, ее изумрудные глаза сияли, как две яркие звезды.
      "У меня еще никогда не было зеленоглазых женщин", - почему-то подумал Филипп.
      Тут он увидел стоявшую в стороне горничную и прикрикнул на нее:
      - Пошла вон!
      Девушка растерянно заморгала и не сдвинулась с места. Филипп схватил ее за плечи и вытолкал в переднюю. Захлопнув за ней дверь, он сразу же бросился к Изабелле.
      Они целовались наперегонки. Едва переведя дыхание, они снова и снова осыпали друг друга жаркими поцелуями. Потом Изабелла положила свою белокурую голову ему на плечо и вдруг тихо заплакала.
      Филипп растерялся. Он всегда терялся перед плачущими женщинами; женский плач выбивал его из равновесия, и всякий раз невесть почему на глаза ему тоже наворачивались слезы.
      Филипп усадил Изабеллу в ближайшее кресло, сам опустился перед ней на колени и сжал ее руки в своих.
      - Не плачь, родная, - взмолился он. - Прошу тебя, не плачь. Если ты не хочешь, я не стану принуждать тебя.
      - О нет, милый, нет. Ты был прав. Я хочу, чтобы ты остался со мной. Она поднесла его руку к своим губам и поцеловала ее. - Я так хочу тебя...
      - Но почему ты плачешь?
      - Это я так... от счастья.
      - Ты счастлива?
      - Безумно! Я уже оставила всякую надежду когда-нибудь свидеться с тобой... Но вот, благодаря Маргарите, мы снова вместе, и ты опять целуешь меня... как и тогда...
      - Ты все еще помнишь об этом? - спросил Филипп, нежными прикосновениями губ собирая с ее щек слезы.
      - Да, помню. Все до последней мелочи помню. - В глазах Изабеллы заплясали изумрудные огоньки. - Я никогда не забуду ту неделю, что ты провел у нас в Сарагосе.
      - Я тоже не забуду...
      - Особенно тот последний вечер, когда ты явился ко мне в спальню якобы для того, чтобы попрощаться со мной. И тогда мы чуть не переспали.
      Филипп улыбнулся - мечтательно и с некоторым смущением.
      - Чуть не считается, Изабелла. - Он крепче обнял ее и прижался лицом к ее груди. - Тогда мы здорово испугались.
      - Как? Ты тоже?
      - Еще бы! У меня аж поджилки тряслись.
      - А мне сказал, что не хочешь лишать меня невинности вне брака.
      - Надо же было как-то оправдать свое отступление. Да и скрыть испуг. Вот я и сказал, что первое пришло в голову.
      - Подумать только! - томно произнесла Изабелла, запуская пальцы в его золотистую шевелюру. - У тебя - и поджилки тряслись!
      - Тогда я был ребенком, - пробормотал Филипп, изнывая от блаженства; ему было невыразимо приятно, когда женщины трепали его волосы. - Я был невинным, неиспорченным ребенком. Лишь через два месяца мне исполнилось тринадцать лет.
      - Но выглядел ты на все пятнадцать.
      - На четырнадцать. Это ты выглядела младше своих лет, и потому мы казались ровесниками.
      - Отец тоже так говорил. Он сказал: это не беда, что я старше тебя на два с половиной года, что с течением времени эта разница сгладится. В конце концов, моя бабка, королева Хуана, была не целых пять лет старше моего деда, Корнелия Юлия, - и ничего, жили в мире и согласии. Отец был уверен, что из нас получилась бы замечательная пара.
      - А я думал, что это была твоя идея.
      - Это была наша с отцом идея. Когда я сказала ему, что хочу стать твоей женой, то думала, что он лишь посмеется надо мной и уже готовилась закатить истерику. Но отец отнесся к этому очень серьезно. В письме к твоему отцу, предлагая обручить нас, он пообещал сделать меня наследницей престола, если твой отец, в свою очередь, завещает тебе Гасконь. Он пол а...
      - Да что ты говоришь?! - перебил ее пораженный услышанным Филипп; он поднял к ней лицо и вопрошающе поглядел ей в глаза. - Неужели так было?
      - А разве твой отец ничего тебе не рассказывал?
      - Нет. Тогда он вообще со мной не разговаривал, а потом, когда мы помирились... Думаю, он просто побоялся признаться мне в этом. Побоялся моего осуждения... Черт возьми! - Филипп досадливо закусил губу. - А как же твой брат? - после секундного молчания спросил он.