Королевы не плачут

Однако виконт прознал, где находятся его расписки. Вместе с горничной Жоанны он пробрался с спальню и забрал пакет - но тут нагрянул хозяин. Завязалась драка, в результате которой погибли горничная и Фернандо, а Рикард Иверо бросился бежать, прирезав по пути проснувшегося камердинера и потеряв во время схватки с ним записку. Потом он явился к Жоанне, рассказал ей обо всем, она, естественно, впала в истерику и решила вызвать стражу. Они повздорили, в пылу он убил ее, но при этом оступился, упал, ударился о что-то головой и тоже погиб. - Филипп поежился. - Жуть какая!.. Не усни тогда Эрнан в моем шатре на ристалище, завтра нам осталось бы только гадать, какие же планы строил Фернандо в отношении Жоанны и Рикарда Иверо.
      - Гадать не пришлось бы, - ответил Шатофьер. - У меня хватило ума порыться в шкатулке с деловыми бумагами дона Фернандо... Прошу великодушно простить меня, ваше высочество, - с сардонической ухмылкой добавил он, что я сломал замок шкатулки, но цель оправдывает средства - так ведь говорят ваши друзья иезуиты? В числе прочих бумаг, тоже небезынтересных, я обнаружил весьма любопытную петицию, написанную почерком дона Фернандо, но наверняка рукой уже упомянутого мною брата Гаспара, и адресованную Августу Инморте...
      - Где же она?
      - Вместе со шкатулкой я передал ее на хранение коменданту замкового гарнизона. Вкратце содержание этого письма таково: дон Фернандо ЯКОБЫ предлагает Инморте организовать убийство госпожи Маргариты и свалить вину за это на графа Бискайского с тем, чтобы возвести на наваррский престол княжну Жоанну и Рикарда Иверо, которых он намерен поженить. Дон Фернандо ЯКОБЫ утверждает, что крепко держит обоих в узде - угрожая виконту его векселями, а за княжной, дескать, водятся некоторые грешки, - и уверен, что заставит их дать письменные обязательства, чуть ли не присягу на верность иезуитам. А поскольку, говорится в послании, и княжна Жоанна и Рикард Иверо слабовольные и безынициативные, к тому же она попросту глупышка, а он постоянно витает в облаках, то вскоре после смерти короля дона Александра Наварра фактически превратится еще в одну область ордена Сердца Иисусова, которой на самом деле будут править ставленники Инморте. Вот так-то.
      Маргарита покачала головой.
      - М-да... В чем, в чем, но в уме и хитрости кузену Бискайскому не откажешь.
      - Но зачем? - недоуменно спросила Бланка. - Зачем ему убивать Фернандо? Я ничего не понимаю!
      Филипп внимательно поглядел на нее и произнес.
      - Ты просто отказываешься это понимать, боишься посмотреть правде в глаза и признать, что все это - следствие проявленного тобой малодушия, когда ты отвергла предложение падре Антонио. Он был готов прибегнуть к обману, солгать ради твоего же блага, но ты предпочла до конца оставаться праведницей и вышла замуж за графа Бискайского, а не за меня. Ты стала женой нелюбимого и неприятного тебе человека, зато, видишь ли, не осквернила себя ложью. И вот тебе результат: твой муж, это скотина, едва не взошел на престол твоего отца по ступеням, обагренным кровью Жоанны, Рикарда Иверо и обоих твоих братьев. И только благодаря Эрнану ты избежала незавидной роли невольной и ничего не ведающей соучастницы этого ужасающего преступления.
      Бланка резко вскочила на ноги и в гневе выкрикнула:
      - Прекрати, Филипп! Сейчас же прекрати!.. - Вдруг она вся сникла и тихо всхлипнула. - Не мучь меня, дорогой. Прошу тебя, не надо...
      Филипп подошел к ней и обнял ее за плечи.
      - А в чем, собственно, дело? - отозвался озадаченный Симон. - Что происходит?
      Эрнан тяжело вздохнул.
      - Глупенький! Граф Бискайский рассчитывал, что устранив дона Фернандо, он все же убедит Инморте не отказываться от задуманного им убийства дона Альфонса.
      - Ну и что с того?
      - Да у тебя не мозги, а решето, друг мой любезный. Кто тогда унаследует престол, спрашивается? Конечно же, не годовалая дочурка Фернандо Уэльвы, а госпожа Бланка, и вместе с ней граф Бискайский - как ее муж.
      Тут раздался пронзительный вопль Фернандо. Бланка мигом отпрянула на Филиппа и во все глаза уставилась на брата, лицо которого было перекошено от бессильной ярости и злобы. Он наконец понял все, осознал, как был глуп и беспечен, с какой легкостью его провел тот, кого он считал своим другом. И этот крик был криком тонущего в безбрежном океане отчаяния рассудка.
      В комнату ворвались два охранника с обнаженными мечами - Маргарита жестом велела им выйти.
      - Фу! - брезгливо произнесла она. - Как он противно кричит! Господин де Шатофьер, если вас не затруднит, велите ему заткнуться.
      Эрнан велел Фернандо заткнуться, для пущей убедительности пнув кулаком его в живот, затем наклонился и подобрал с ковра все долговые расписки Рикарда.
      - Сударыня, - сказал он, обращаясь к Бланке. - Эти векселя по праву принадлежат вашему брату. Однако сейчас он находится под арестом и, следовательно, недееспособен, а посему вам решать, что с ними делать.
      Бланка молча взяла у него кипу векселей и методично разодрала каждый в мелкие клочья.
      - В мерзкой затее Александра был, впрочем, один положительный момент, - промолвила она, глядя на Фернандо с кротостью, повергнувшей того в ужас. - Надеюсь, все вы понимаете, что я имею в виду. И у меня аж руки чешутся привести в исполнение эту часть несостоявшегося плана. Пойдем, Филипп, иначе я за себя не отвечаю.
      - Ты уходишь, кузина? - вяло спросила Маргарита.
      - Да.
      - Но ведь у тебя Жоанна.
      - Я... Я буду у Филиппа.
      Принцесса вздохнула:
      - Ну что ж, ладно, ступайте. Мы с господином де Шатофьером сами решим, что делать дальше... Но нет, постойте! Не думаю, что эта хорошая идея - тебе, Бланка, провести ночь у мужчины, пусть и у Филиппа. Уж лучше останьтесь здесь, а мы сейчас пойдем ко мне, прихватив с собой кузена Фернандо, разумеется, - полагаю, вам он не понадобится. Таким образом, вы с Жоанной просто поменяетесь покоями; рокируетесь, говоря на языке твоей любимой игры.
      17. ДОЧЬ КАСТИЛИИ
      Первое, что увидела Бланка, проснувшись, было склоненное над ней лицо Филиппа и были слезы, стоявшие в его глазах.
      - Почему ты плачешь, милый? - спросила она.
      - Это я от счастья, родная... Вправду от счастья.
      С его ресниц сорвалась крупная слеза и упала ей на губы.
      - Не обманывай меня, Филипп. Взгляд у тебя такой печальный, а слезы так горьки... О чем ты думаешь? Что тебя мучит?
      Филипп положил голову на подушку, крепко обнял Бланку и зарылся лицом в ее волосах.
      - Я вспомнил нашу первую встречу... Почему мы сразу не поняли, что любим друг друга? Почем мы не поняли это позже? Ведь у нас было столько времени! Целых пять лет мы были слепы. Даже когда я просил твоей руки даже тогда я не понимал, что люблю тебя, я не настоял на немедленном браке, я принял условия твоего отца, не заподозрив в них подвоха. Проклятье!..
      - Ты очень жалеешь об этом?
      - Я проклинаю себя за это. Ведь мы могли пожениться, всегда быть вместе, жить счастливо... Боже, да что и говорить! Упустили, проворонили мы наше счастье, Бланка...
      - Однако тогда ты не смог бы жениться на Анне Юлии, и наследством Арманда Готийского, вероятнее всего, завладел бы граф Прованский.
      - Ну и что с того? Ну, пришлось бы мне повоевать с ним за галльский престол - эка беда! В конце-то концов я бы все равно вышел победителем... Знаю, это нелогично, неразумно, не по-государственному, но когда говорит любовь, рассудок молчит.
      Бланка вздохнула.
      - Любовь... Ты слишком часто употребляешь это слово. Боюсь, оно значит для тебя не больше, чем банальное желание обладать женщиной...
      - Но, милочка...
      - Молчи, Филипп. Твой язык, пусть и против твоей воли, становится лживым, когда ты разговариваешь с женщинами. Прошу тебя, не надо опошлять словами то единственное прекрасное, что осталось у меня - мою любовь к тебе. На первое время ее хватит на нас обоих, а потом... Потом видно будет, время само расставит все на свои места. У нашей любви нет будущего, зато есть настоящее, и пока я с тобой, я буду жить лишь текущим днем. Со вчерашнего вечера меня больше ничто не связывает с графом Бискайским, и я буду с тобой до тех пор... - Она умолкла, подняла к Филиппу лицо и пристально поглядела ему в глаза. - Имей в виду, дорогой: вчера, отдавшись тебе, я потеряла от любви голову, но вся моя гордость осталась при мне. Я ни на мгновение не забываю и никогда не забуду о том, что я принцесса Кастилии, дочь и сестра кастильских королей. Разумеется, я не стану требовать от тебя верности - право, это было бы смешно. Ты уже неисправим, ты до такой степени развращен и любвеобилен, что будешь путаться с другими женщинами, даже если действительно любишь меня, любишь так, как люблю тебя я. К тому же вскоре у тебя появится жена...
      - Насчет Анны можешь не беспокоиться. Она предпочитает девчонок, и вряд ли ее вкусы изменятся.
      - Это несущественно, Филипп. В любом случае она должна родить тебе сына или дочь. Твое право на галльскую корону станет бесспорным только тогда, когда твои и Анны родовые земли будут объединены общим наследником. Впрочем, речь сейчас не о том. За прошедшие восемь месяцев я во многом изменилась. Я уже не та маленькая твердолобая святоша, которую ты тщетно пытался совратить с пути истинного, я поняла, что реальную жизнь никак нельзя втиснуть в прокрустово ложе ханжеской морали, исповедуемой моими воспитательницами-кармелитками. Я приняла как должное факт существования внебрачных связей, и даже сама грешила этим. Я отдаю себе отчет в том, что мы с тобой будем любовниками, и я согласна на это, я этого хочу. Однако запомни, хорошенько запомни: мы будем вместе, пока я буду владеть всеми твоими помыслами, как ты владеешь моими. Время от времени мне придется делить тебя с другими женщинами - но сердце твое должно целиком принадлежать мне одной, иначе... Как только я почувствую, что ты охладеваешь ко мне, что у меня появилась соперница, которая. с твоего позволения, покушается на мое единовластие, я не стану бороться с ней ибо я не жена тебе, а насильно удерживать любовника будет для меня унизительно, - но я первая уйду от тебя. Я уйду прежде, чем ты сам осознаешь, что теряешь ко мне интерес. Ты будешь утверждать, что произошло ужаснейшее недоразумение, будешь клясться, что любишь меня больше всех на свете, и это не будет ложью. Но я все равно брошу тебя. Брошу навсегда.
      - Никогда...
      - Не зарекайся, Филипп. Если тебе кажется, что ты любишь меня, так люби, пока тебе кажется. Но наперед не загадывай... Лучше поцелуй меня.
      Он поцеловал ее, а затем они любили друг друга, пока им хватало сил.
      Около трех пополудни Бланка встала с постели и накинула пеньюар, собираясь вызвать горничную, чтобы дать ей распоряжения насчет обеда и воды для купания. Но едва лишь отворив дверь, она тут же остановилась на пороге, как вкопанная. Из груди ее вырвалось изумленное восклицание:
      - Брат!
      Филипп быстро набросил на себя одеяло и в два прыжка очутился возле нее. Челюсть у него отвисла, и он недоуменно уставился на сидевшего в кресле в дальнем от двери углу комнаты человека.
      - Альфонсо!
      Король Кастилии попытался доброжелательно улыбнуться им, но то, что у него получилось, больше походило на отчаянную гримасу боли.
      - Мне, конечно, следовало бы обождать в прихожей, но вы так красиво занимались любовью, что просто загляденье... Нет, нет, я, пожалуй, неточно выразился. Разумеется, я не подглядывал за вами, - но звуковое сопровождение было потрясающим. Честное слово, после всех тех гадостей, что мне довелось услышать в последние несколько часов, мне было несказанно приятно послушать, как вы самозабвенно любились. Я даже немного воспрянул духом.
      Смущенная Бланка подошла к брату, поцеловала его в щеку и присела рядом, сжимая его руку в своих руках. Следовавший за ней Филипп пододвинул еще одно кресло и расположился напротив них, кутаясь в одеяло, как в широкий плащ.
      - Рад вас видеть, Альфонсо, - сказал он. - Жаль только, что при таких обстоятельствах. Когда вы приехали?
      - В начале одиннадцатого.
      - А? - удивилась Бланка. - Как ты успел?
      Король нервно усмехнулся.
      - Скорее, я опоздал. Мне надо было выехать еще вчера днем, как только я получил письмо от невестки.
      - Мария послала к тебе гонца?
      - Да. Собственно, потому я и приехал так рано. С господином де Шатофьером мы встретились на полпути.
      - Мария что-то знала о планах Фернандо?
      - Кое-что, но ничего существенного. Оказывается, Фернандо имеет привычку разговаривать во сне, особенно, когда выпьет. До поры до времени Мария молчала, потому что любит его, но вчера ночью он нес такую жуть, что она, хоть и ничего толком не поняла, не на шутку испугалась и решила немедленно известить меня, что Фернандо, по ее мнению, влез в какую-то опасную авантюру. Особо Мария упомянула его слова о том, что, дескать, святой хрыч вот-вот издохнет.
      - Святой хрыч? - пораженно переспросил Филипп; он знал, что так иезуиты прозывают между собой Павла VII. - Инморте готовит покушение и на папу?
      - Боюсь, что УЖЕ не готовит, - хмуро ответил Альфонсо. - Как раз вчера вечером пришло сообщение, что Святой Отец при смерти.
      Бланка перекрестилась.
      - Матерь Божья! Да что же это делается такое?!
      - Всю ночь я переколотился, не зная, как мне поступить. Лишь к утру я наконец принял решение, взял с собой два десятка гвардейцев и отправился к вам. Но, увы, опоздал.
      - Ты уже разговаривал с Фернандо?
      - Да. Он умолял простить его, клялся, что впредь ничего подобного не повторится. Он утверждает, что это была инициатива Инморте, а сам он ни о чем таком не помышлял. По его словам, Инморте соблазнил его, вскружил ему голову. Теперь он обещает немедленно порвать с иезуитами и вести себя паинькой.
      - Он раскрыл тебе детали заговора?
      - Фернандо сказал, что на эту тему Инморте с ним не шибко откровенничал. Ему известно лишь то, что меня должны отравить и что покушение намечено на конец ноября. И кстати. Фернандо подтвердил, что болезнь Святого Отца - дело рук иезуитов. Инморте прознал о готовящемся отлучении его ордена от церкви и устроил отравление папы.
      Бланка снова перекрестилась.
      - Ну, это уже слишком! Они вконец обнаглели, еретики!.. Будем надеяться, что с Божьей помощью Святой Отец вскоре поправится.
      - Однако, - добавил Филипп, - ему лучше не медлить с изданием буллы об отлучении.
      Альфонсо еще больше помрачнел.
      - Для этого необходимо собрать заседание священной конгрегации. А это может сделать либо папа, который, судя по сообщению, очень плох, либо кардинал-камерлинг - а его лояльность к иезуитам общеизвестна.
      - М-да, дело дрянь, - резюмировал Филипп. - Теперь вам, Альфонсо, надо быть начеку. Коль скоро иезуитам удалось добраться до Святого Отца...
      Король кивнул.
      - Отныне я буду начеку. Главное, что я предупрежден; а кто предупрежден, тот вооружен. Я незамедлительно издам указ о лишении Фернандо всех прав на престол и буду молить Бога, чтобы он поскорее даровал мне наследника.
      Филипп с сомнением покачал головой.
      "В Кастилии королевские указы редко переживают своих королей," подумал он.
      А Бланка сказала:
      - Ты знаешь, брат, я не жестокий человек. И не кровожадный. Но на твоем месте...
      Альфонсо тяжело вздохнул.
      - Пожалуй, ты права, сестренка. Так бы, бесспорно, поступил наш отец. Так бы, возможно, поступила ты. Но я... Я же все помню! В детстве мы с Фернандо были очень дружны, вместе воспитывались, вместе играли в разные игры, позже ухаживали за одними и теми же барышнями... Да что и говорить! Боюсь, я никудышный король. Отец не уставал напоминать мне, что в государственных делах нельзя давать волю человеческим слабостям, но я оказался плохим учеником... Эх, Бланка, зря ты не родилась мужчиной и моим старшим братом.
      Бланка взглянула на Филиппа и застенчиво улыбнулась, будто говоря: "Женщиной быть тоже неплохо."
      - Моего мужа схватили? - спросила она.
      - Пока нет. Но даже если ему удастся сбежать, насчет развода не беспокойся - я все улажу. Самое большее это займет полгода. Как только граф Бискайский будет осужден... Ах да, чуть не забыл. Кузина Маргарита не желает широкой огласки, что вполне понятно, и намерена потребовать от Сената передачи дела на рассмотрение малой коллегии, состоящей из короля, верховного судьи и епископа Памплонского. Думаю, что с этой целью она попросит вас дать показания перед Судебной Палатой, что граф совершил государственное преступление, в результате чего погиб Рикард Иверо.
      - Рикард мертв! - воскликнула Бланка. - Они что, избили его до смерти?
      - Нет. Просто он выпил яд, находясь в здравом уме и твердой памяти; так, во всяком случае, утверждает Маргарита. А как оно было на самом деле - сам ли он отправился или же она принудила его к этому - ведомо только Богу единому.
      - Бедная Елена, - прошептала Бланка. - Бедняжка... Впрочем, для нее это будет лучше, чем публичный суд и наказание Рикарда. Пусть она думает, что он был убит графом Бискайским.
      - Маргарита считает так же. Она уже разговаривала с кузинами Жоанной и Адель и взяла с них слово держать язык за зубами. Вы тоже ничего не знаете, добро?
      - Добро... Нет, постой, так не пойдет. Вскоре Елена придет ко мне плакаться - странно, что она еще не явилась...
      - Поговорив с Маргаритой, она сразу поехала в усадьбу лесничего и до сих пор не вернулась оттуда.
      - Вот и хорошо. Пока она там, мне надо потолковать с Маргаритой. Мы должны решить, что говорить Елене и как лгать ей поубедительнее... Бланка вздохнула. - Не выношу лжи, но порой ложь - большое благо. Так что я уж постараюсь выглядеть искренней.
      Они немного помолчали, обмениваясь быстрыми взглядами, затем король спросил:
      - А ты что будешь делать, сестренка? Может, вернешься в Толедо? Мне очень не хватало тебя в последнее время, а с замужеством Норы я и вовсе остался один. Конечно, у меня есть Констанца, но она не сможет заменить мне сестер - особенно тебя. Подумай над моим предложением, Бланка. Ты еще молоденькая, спешить тебе некуда, поживи пару годков в свое удовольствие, потом найдешь себе нового мужа... Между прочим, я окончательно помирился с арагонским королем, все былые раздоры забыты, и я уверен, что он с радостью ОТДАСТ за тебя своего сыночка.
      Бланка решительно покачала головой.
      - Нет, Альфонсо, об этом и речи быть не может. Я больно обожглась на своем замужестве и сейчас даже думать не хочу о каком бы то ни было браке. Кузен Педро, конечно, не подлец и не интриган, он вообще никто и ничто, он и мухи обидеть неспособен, он просто малое дитя, однако... Нет, нет и нет! И слышать не хочу и думать не желаю.
      - А я не настаиваю, сестренка. Ты можешь выйти замуж когда угодно и за кого угодно. Я согласен даже на мезальянс, лишь бы твой избранник был дворянин и католик. Для меня твое счастье превыше всего. Кроме того, что я люблю тебя, я считаю аморальным дважды приносить тебя в жертву политическим амбициям. Ведь и в политике должны существовать хоть какие-то нравственные нормы, иначе весь наш мир провалится в тартарары. Если тот парень, господин де Монтини, по твоему мнению, достойный человек, бери его в мужья и будь с ним счастлива - а я приму его как брата. Главное, чтобы ты вернулась ко мне, в Толедо.
      Бланка молча поднялась с кресла и отошла к окну.
      - Нет, Альфонсо, - произнесла она, глядя в чистое безоблачное небо. Я не хочу возвращаться назад, потому что не могу воротиться, потому что детство мое ушло безвозвратно, и его уже ничем не вернешь. Я уже взрослая, мне скоро семнадцать, и я должна идти вперед, смотреть в будущее, а не цепляться за прошлое. Отец сделал меня графиней Нарбоннской, по галльским законам я совершеннолетняя, я один из пэров Галлии, и мое место в этой стране, которая, надеюсь, станет моей второй родиной. Прости, брат, что я не оправдала твоих надежд.
      Король пристально поглядел на Филиппа.
      - Так вот оно что! Мне всегда казалось, что вы влюблены друг в друга, но я говорил себе: если кажется, креститься надо. А выходит, я не ошибался.
      - Неужели это было так заметно? - в недоумении спросил Филипп.
      - Это было ОЧЕНЬ заметно, кузен. Вы всегда смотрели на Бланку как-то особенно, иначе, чем на остальных женщин. Раньше я все не мог понять, что же в вашем взгляде такого необыкновенного, но теперь я знаю, теперь я вижу, что это обожание.
      Альфонсо встал, подошел к Бланке и обнял ее за плечи.
      - Желаю тебе счастья, сестренка, от всей души желаю. Но запомни, что я тебе скажу. Что бы там ни случилось, как бы ни повернулась твоя судьба, Кастилия с распростертыми объятиями примет свою дочь, а брат - сестру.
      В больших карих глазах Бланки заблестели слезы.
      - Я всегда буду помнить это, Альфонсо...
      18. СИМОН ДЕ БИГОР ПИШЕТ ПИСЬМО
      Дорогая моя Амелина!
      Прошло больше недели с тех пор, как я послал тебе последнее письмо, и вот, наконец, решил написать снова. Надеюсь, это уже последнее мое письмо из Памплоны, и вскоре я увижу тебя и прижму тебя к своему сердцу, родная. Ты, кстати, очень обидела меня в своем письме, которое я только что получил, намекая, будто бы я не шибко скучаю за тобой, и потому не спешу возвращаться в Тараскон. Можно подумать, что это от меня зависит! Да и кому-кому, но не тебе упрекать меня за мою якобы неверность. Ты же для меня единственная в мире женщина, других женщин для меня просто не существует, то есть они-то на самом деле существуют, другие женщины, но мне все они безразличны. Они совершенно не трогают меня, и если кто-то пытается меня оклеветать, не верь тем грязным наветам.
      Да, кстати, чтобы не забыть. В предыдущем письме я забыл предупредить тебя, чтобы ты никому не рассказывала о покушении на княжну Жоанну и прочих грязных делах графа Бискайского. А ты рассказал, небось? Матушке. Так попроси ее молчать. А если вы с матушкой рассказали своим подругам, попросите молчать и их. Правда, Эрнан, узнав, что я забыл предупредить тебя сразу, да и вообще, что написал тебе об этом, сказал, что теперь это гиблое дело. Дескать, предупреждай, не предупреждай - все едино. Однако я верю тебе, ведь ты у меня - самая лучшая на всем белом свете жена, ТОЛЬКО ВОТ ИЗМЕНЯЕШЬ МНЕ, БЕССТЫЖАЯ. ЕСЛИ БЫ ТЫ (зачеркнуто). И мама у меня самая лучшая из мам. Я полагаюсь на вас. Это очень важно - сохранить все в тайне, ибо это государственная тайна. За исключением нескольких человек никто даже не догадывается об истинной подоплеке дела. Большинство полагает, что граф Бискайский... Впрочем, он уже не граф, равно как и Жоанна Наваррская уже не княжна. Король добился согласия Сената на передачу этого дела так называемой малой коллегии, и позавчера эта самая коллегия - король, граф де Сан-Себастьян и монсеньор Франческо де Арагон после тайного совещания огласили эдикт, в соответствии с которым граф Бискайский признается виновным в государственной измене, лишается всех прав, титулов и владений и приговаривается к смертной казни путем отделения головы от туловища, а все его титулы и владения переходят к его сестре Жоанне, теперь уже графине Бискайской. Король назначил солидное вознаграждение за поимку бывшего графа, но того уже и след простыл видно, не хочется ему расставаться с головой.
      А епископ Памплонский, кроме того, сделал еще одно заявление. Он объявил о расторжении брака госпожи Бланки с графом Бискайским с момента вынесения последнему смертного приговора. Я целиком поддерживаю это решение, ведь неизвестно, сколько времени уйдет на розыски графа, прежде чем его казнят, так что было бы в высшей степени несправедливо заставлять госпожу Бланку ждать, аж пока она станет вдовой. А вот Эрнан, мне показалось, был недоволен такой скорой развязкой. По его словам, он думал, что епископ не решится самолично расторгнуть брак и направит дело на рассмотрение Курии. Но вот вопрос: почему Эрнан выглядел недовольным и даже встревоженным? Я прямо так и спросил у него, однако он ответил, что мне это лишь показалось. И все же мне думается, что тут не все чисто.
      Я предполагал рассказать тебе про свадьбу госпожи Маргариты с графом Шампанским, но вот подумал чуток и пришел к выводу, что рассказывать тут особо не о чем. Ну, разве что только о том, что перед первой брачной ночью (ну да, так уж она и первая была!) Маргарита сама пожелала, чтобы граф Тибальд, следуя этому варварскому обычаю, раздел ее догола при всем честном народе - а в спальне тогда собралось около полусотни человек. И она ничуть не смущалась, бесстыжая, куда больше смущался сам Тибальд, раздевая ее - а ей хоть бы хны, она даже рисовалась перед всеми в своей наготе, ни стыда у нее ни совести, КАК, СОБСТВЕННО, И У ТЕБЯ (зачеркнуто). А впрочем, справедливости ради надобно сказать, что ей было что показать всему честному народу - только ты не подумай ничего такого.
      А сейчас в королевском дворце полным ходом идет подготовка еще к одному бракосочетанию, вернее, к мезальянсу. Да-да, оно самое! Я уже рассказывал тебе про Ричарда Гамильтона - так, оказывается, не только Маргарита, но и король дал свое согласие на брак с ним госпожи Жоанны. По правде говоря, она, после того как стала графиней, ни в чьем согласии, кроме согласия церкви, не нуждается, но факт примечательный - дон Александр согласился принять в свою семью нищего шотландского барона. Гастон говорит, что это вполне объяснимо, ведь госпожа Жоанна старше Маргариты на два года, она дочь старшего брата короля, приемная дочь самого короля и, по идее, имеет больше прав на престол, чем сама Маргарита. Поэтому, утверждает Гастон, король, боясь, как бы сторонники ее брата не сомкнулись вокруг нее, с радостью отдает госпожу Жоанну за Гамильтона - и в самом деле, кто захочет иметь своим королем какого-то шотландца? И вообще, скажу тебе, этот Гамильтон в высшей степени странный человек. Представляешь, ему уже двадцать семь лет, а он только женится, тогда как у Тибальда Шампанского Маргарита уже вторая жена. А вот Филипп мне сказал, что не видит в этом ничего странного, дескать, британцы все такие: там север, туманы, и они (то есть британцы) созревают для брачного ложа лишь после двадцати лет. Мне в это с трудом верится, но Филиппу, конечно, виднее.
      Ага, про Филиппа! Собственно, зачем я и взялся писать тебе. На днях приехал Этьен де Монтини, кажется, я упоминал о нем в предыдущем письме. Да, точно, упоминал - он любовник госпожи Бланки. Теперь можно с уверенностью сказать, что бывший любовник. Филипп отослал его в Рим в почетной свите Анны Юлии, чтобы он не препятствовал ему в соблазнении Бланки, но вот он вернулся. Сбежал, как оказалось, в Барселоне перед самой посадкой на корабль; видно, ревность его замучила, и он воротился. Долго будут помнить его возвращение! Весь двор никак не нахохочется, вспоминая его блистательное возвращение. Я и сейчас смеюсь, когда пишу тебе эти строки.
      Одним словом, Монтини вернулся - это было после обеда, - ну и, балда такая, тотчас побежал к Бланке. Идиот, он думал, что она с нетерпением ждет его. Да уж, больно ждала она его - с Филиппом в постели. Они, кстати, будто с ума сошли - добрых полдня (и это не считая ночи) проводят в спальне. Ну, никак не налюбятся! Впрочем, с Филиппом все ясно, он у нас жеребец похотливый, а сейчас Бланка - его единственная женщина? Но вот ей каково?!
      Ладно, вернемся к Монтини. Он вихрем ворвался в спальню, чтобы обнять поскорее Бланку, но не тут-то было - ее уже обнимал другой! Когда Филипп позже признался, что они как раз очень мило развлекались, Гастон бухнулся на пол - так хохотал. Но разве это самое смешное? Вовсе нет! Самое смешное то, что Монтини парень сообразительный, но дурак еще тот. Едва лишь он увидел свою Бланку с Филиппом, сразу все понял и схватился за шпагу. А у Филиппа шпаги не было, как и тогда, с московитом. Однако на сей раз он не виноват - ну, где ему было поцепить, эту шпагу, спрашивается? Монтини чуть было не убил его. Как буйно помешанные, они носились по покоям, швыряли друг в друга кресла и стулья, разбили большое зеркало, выбили три окна, задавили насмерть трех кисок госпожи Бланки - она была безутешна и горько оттого рыдала. Филипп потом клятвенно уверял ее, что это не он, что это все Монтини. А киски те были такие красивые, такие маленькие, пушистые и хорошенькие. Бланка очень любит кошек, и когда она приедет к нам, вы с ней быстро найдете общий интерес, настоящую кошачью стайню устроите... Впрочем, хватит о котах, заговорился я что-то. Продолжу.
      Значит, не знаю там как, но Монтини в конце концов удалось вытеснить Филиппа в коридор. Вот-вот, оно самое! Тогда Филипп пустился наутек. Монтини побежал за ним, изрыгая проклятия и угрозы. И никто его не остановил - из стражников, я имею в виду. Наверное, им было интересно посмотреть, чем же все это кончится. А кончилось это тем, что, к счастью Филиппа, по коридору как раз шел Эрнан, направляясь к нему и госпоже Бланке. Он тут же разобрался с Монтини - разоружил его и сгреб в охапку. А Филипп тем временем сорвал с него (то есть с Эрнана) плащ, кое-как прикрыл свою наготу и бегом возвратился в покои Бланки.
      Теперь один только бог знает, что станется с Монтини. Филипп может и прикончить его - он у нас такой, очень гордый, впечатлительный и злопамятный. Пока что Эрнан взял его под свое покровительство - не хочу, говорит, смертоубийства. А дальше видно будет. Такие вот дела.
      Кстати, легок на помине - только что ко мне заходил Филипп. Тихонько так вошел, бессовестный, стал у меня за спиной и через плечо читал, что я тебе пишу. Заметив его, я, конечно, возмутился, а он и себе вскипел, накричал на меня: мол, какого черта я про все это пишу. Я же отрезал ему, что его не должно касаться, о чем я пишу - что хочу, то и пишу.
      А впрочем, не затем приходил ко мне Филипп, чтобы читать мое письмо. Собственно, он и понятия не имел, что я пишу тебе, пока не начал читать. (Проклятый этикет, что позволяет принцам заходить без предупреждения!)
      Так вот, Амелина. Оказывается, Филипп изменил свои планы. Он передумал возвращаться в Тараскон в этом году, собирается погостить в Памплоне аж до конца ноября и прямо отсюда отправиться в Рим на свою с Анной Юлией свадьбу и торжества по случаю освобождения Европы от мавров таковые состоятся, невзирая на смерть Святого Отца (если ты еще не знаешь, Его Святейшество Павел VII умер 19 сентября - да почиет он с миром). Так вот, торжества состоятся, хоть и без предполагаемой помпы. К тому же Филипп рассчитывает, что к Рождеству будет избран новый папа, который отлучит иезуитов от церкви - надеется, небось, отхватить и себе часть владений и богатств ордена.