7. ТКАНЬ НЕБЕС

Глазами Чарма Бульдог смотрел, как Котяра уходит меж выветренных скал, его перевёрнутое изображение плывёт в отражении воздушных линз у горячей почвы пустыни, и кажется, будто он идёт по небу, и голова задевает растресканные камни. Большой вор ничего не сказал спутникам, пока они не дошли до скального окна, где нашли ружьё, ожерелье амулетов и снаряжение, которое оставил Котяра.

— Он с ума сошёл, — убеждённо заявил Вороний Хлыст. — Без Чарма ему не выжить.

— Он человек из другого теста, — сказал Бульдог и сунул ружьё в сундук.

— Я думаю, он вообще не человек, — раздражённо возразил Вороний Хлыст. — Разве человек пойдёт в пустыню без чармострела или амулетов? Он просто кот из джунглей, кое-как замаскированный под человека спятившим волшебником.

— Он храбрый человек, — тихо сказала Тиви.

— Для тебя — да, — согласился Вороний Хлыст. — А для нас он просто ушедший псих.

— Он нас покинул, чтобы видеть сны, — догадался Бульдог. — Он знал, что отяготит нас на пути к нашей судьбе, если придётся каждую ночь останавливаться для сна.

— Ну и ладно. — Вороний Хлыст бросил нитку амулетов острых глаз себе в рюкзак. — Теперь мы от него свободны, а впереди — Горы Мальпаиса. В их бесчисленных долинах и ущельях можно спрятаться от змеедемонов.

Трое оставшихся пошли по обугленной и ржавой земле, и к полудню меж выветренных валунов стали появляться высушенная трава и бурьян. Снежные гребни плавали в воздухе миражом, будто став на якоре над горизонтом. Закат, полный ярких красок и облачных замков, застал их на лугу под тёмными талисманами высоких деревьев. Группа остановилась подзарядить амулеты от массивного посоха Вороньего Хлыста и теперь сидела в колышущейся траве под бледными звёздами, оглядывая пройденный путь.

— Каф, — произнёс Вороний Хлыст с заметной гордостью. — Мы прошли Каф. Теперь нам на все наплевать.

— И на змеедемонов? — спросил Бульдог, приподняв белесую бровь.

— У них нет Чарма, — сказал Вороний Хлыст. — Они не видят нас издали. Значит, всё, что мы должны делать, — это быть там, где их нет.

— И как это сделать? — Бульдог вытащил из сумки на поясе пакет медовых ягод и раздал спутникам.

— Ясно, что надо держаться подальше от городов, — ответил Вороний Хлыст, жадно прожёвывая горсть ягод. — Устроить свою жизнь в глухих местах. По крайней мере здесь есть еда. Мы уже чёрт знает сколько дней живём на Чарме и этих проклятых ягодах. Я изголодался по настоящей еде. Может, найдём здесь деревушку с трактиром. Хотя скорее всего придётся обойтись подножным кормом.

Бульдог застонал:

— Всю свою жизнь я знал только Заксар. Я трудился целые дни, чтобы заработать себе путь к какой-нибудь истине в этом городе. А теперь… теперь успех — это найти вкусный корешок! Вся моя работа в Заксаре пошла прахом.

— Да нет, большая Собака. — Вороний Хлыст раздал спутникам ореховые палочки и сам взял одну. — У тебя есть твоё сокровище. Держи почаще жезлы силы под взглядом Извечной Звезды, и они будут всегда заряжены и на твою жизнь этого заряда хватит для всех твоих амулетов.

— Я годами бедствовал, не мог позволить себе ни на один жезл силы больше, чем было нужно для зарядки перевязи, — горестно причитал Бульдог. — И теперь, когда у меня хватает жезлов, чтобы все амулеты работали, когда кончились дни моего воровства, я изгнан из Заксара — из всех городов! Что у меня будет тут за жизнь? — Он показал жестом на сияющую пыль заката, мрачные деревья и камни пустыни.

— У тебя хотя бы есть Чарм, которым можно жить, — ответил Вороний Хлыст с набитым ртом. — А посмотри на этого ребёнка. У тебя же нет Чарма, кроме того, что мы тебе дали, так? И я прав буду, если скажу, что у тебя за всю жизнь Чарма не было?

— Не было. — Тиви сосредоточенно грызла ореховую палочку, заедая ягодами, и не смотрела на своих спутников. Лицо её было скрыто рассыпавшимися волосами.

— Ты работала на фабрике за глаза тритона и на них покупала себе грубую пищу и призму, чтобы отогнать сон, — уверенно сказал Вороний Хлыст и сам себе кивнул.

— Мне случалось спать, — призналась она, не поднимая глаз. — Мне не стыдно об этом рассказывать.

— Да, — продолжал Вороний Хлыст, снова кивнув, измеряя её пристальным взглядом тёмных глаз. — Я знаю, что было много ночей, когда тебе приходилось выбирать между хлебом и призмой. Лучше спать сытым, чем бодрствовать на голодный желудок.

— Как со мной было в детстве, — перебил Бульдог. — Я заползал под мусорные ящики и закладывался кирпичами, чтобы не унесло во сне.

— Там до тебя ночные ползуны могут добраться, — сказала Тиви.

— Верно. — Бульдог показал размытые серебристые шрамы на внутренней поверхности рук. — Вот следы, как они пытались влезть в мои жилы. А ты где спала?

— На фабрике, когда работала, — ответила она, — пока меня не поймали и не уволили. А потом — в мусорных ящиках.

— Фу! — Вороний Хлыст с отвращением дёрнул бородой. — У меня для этого слишком чувствительный нос. Даже под ними — и то сильно воняет. — А здесь придётся привязываться к кронам деревьев, как первые люди. — Он отвернул капюшон, открыв узкое, как лезвие топора, лицо, сморщенное, словно кожаная сумка, с очерченными синим губами и глазами, с чёрными вихрами, завернувшимися в колючие перья. — Если ты не хочешь оставаться с нами.

Тиви порывисто подняла голову.

— Я не знаю, что мне делать. Не знаю, зачем бежала из Заксара. Куда мне было идти? Я нигде больше никогда не была. Мне только хотелось удрать подальше от змеедемонов.

— Вот мы и удрали, — спокойно сказал Вороний Хлыст и положил тощую руку на потёртую ткань, покрывавшую её бедро. — Ты симпатичная женщина, Тиви. Я бы тебе дал столько Чарма, сколько тебе нужно, если бы ты согласилась быть моей спутницей.

— Спасибо, но я этого не стою. Я всего лишь уличная сирота. — Она снова опустила голову, и волосы упали ей на лицо. — Я благодарна за то, что вы для меня сделали — спасли от троллей, исцелили от страха Чармом, очистили меня и провели через Каф, делясь водой, и вот теперь едой — вы столько для меня сделали. Но я — я никто. У меня для вас ничего нет.

Бульдог обратился к ней ироническим тоном, жёстко глядя на Вороньего Хлыста.

— Мне кажется, что эта любвеобильная Ворона интересуется тобой как таковой.

Тиви решительно покачала головой:

— Я не могу быть твоей, Вороний Хлыст. Ты — человек Чарма, а я — бесчармовая.

— Правда? — Вороний Хлыст убрал руку. — Ты бесчармовая. А я? У меня есть для тебя Чарм. Но дело не в этом, да? Я не просто человек Чарма, я человек со звериными метками. В этом дело?

— Звериные метки меня не волнуют, — ответила она тише. — Мне ты не нравишься.

— Ба! — Вороний Хлыст встал и положил руку на янтарный посох, качнув амулеты, свисавшие с него на колдовской проволоке. — Если я для тебя недостаточно хорош, можешь вернуть мои амулеты.

— Вороний Хлыст! — Бульдог встал с места. — Она на нашем попечении.

— А сама она о нас не печётся, — ощерился Вороний Хлыст. — Если бы она дала то, что у неё есть, у меня хватило бы щедрости дать то, что есть у меня.

— Грубо, Вороний Хлыст. — Бульдог глядел на наводчика пылающим взором. — Ты ведёшь себя как последний хам.

— Времена хамские, Бульдог. Времена.

Тиви встала и сняла с шеи ленту целительных опалов, которую дал ей Вороний Хлыст на время, пока заряжал её амулеты. Она протянула ему ленту, и он сердито выхватил её.

— У тебя будет Чарм, Тиви, — пообещал вор. — Я тебе дам амулеты.

Тиви покачала головой:

— Я не могу их взять, Бульдог. Как я тебе за них заплачу? Разве здесь есть работа?

— Ты долго на меня работала. Теперь нам надо работать вместе, чтобы выжить.

Тиви вопросительно поглядела на зверечеловека. Его грива отливала медью в последних лучах дня.

— Почему ты это делаешь, Пёс?

— Да, благородный Пёс, — поинтересовался Вороний Хлыст, — ты что, собираешься оделять чармом каждого беспризорника, который нам попадётся?

— За весь Ирт я не отвечаю, — сказал Бульдог, — а за эту молодую женщину отвечаю.

— Почему? — с вызовом спросил Вороний Хлыст. — Потому что у Котяры хватило дури отобрать её у троллей? Бульдог расправил плечи:

— Истина в том, что мы с ней не чужие, пусть и не близкие. Она на моём попечении. Это простая истина, а я служу истине.

— Истина! Ха! — Вороний Хлыст снял с посоха амулеты и потряс ими в воздухе. — Истина в том, что мы здесь одни в глуши. Сегодняшний день может оказаться для нас последним. В любой момент могут прилететь змеедемоны. Вот тебе истина! И почему нам не получить удовольствие, когда оно плывёт в руки?

— Ты нехороший человек, Вороний Хлыст. — Бульдог с негодованием отвернулся и стал открывать сундук.

— Мир не хорош, Бульдог. — Наводчик снова потряс амулетами. — Я тебе дам ленту звёзд и ещё ленту целительных опалов за эту женщину.

Бульдог медленно поднял лицо от раскрытого сундука:

— Я не торгую людьми.

— Тогда считай это щедрой платой за то, что ты просто уйдёшь. — Синие губы Вороньего Хлыста загнулись вверх, маленькие глазки прищурились. — Никого другого, кто мог бы меня остановить, я здесь не вижу.

— Ты прав, мерзкая Ворона. — Бульдог поднял глаза и увидел на изголодавшемся лице Тиви страх. Когда он повернулся к Вороньему Хлысту, у него раздувались ноздри. — Я тебя остановлю так, что ты не встанешь, если только попробуешь её тронуть. Теперь убирайся. — Бульдог вытянул руку к тёмным полосам леса. — И чтобы больше я тебя не видел. Уходи — пока я не забыл, что я философ, и не разорвал тебя на части, как тролль.

Вороний Хлыст задрожал от ярости.

— Ты что, прогнать меня решил, дворняга? — Он схватил с земли ружьё и направил его на вора.

Бульдог с рычанием обнажил клыки и бросился вперёд. Он успел схватиться за ствол как раз перед выстрелом, и синий импульс Чарма ударил мимо его головы, опалив гриву и взорвавшись в ветвях. Посыпались опилки и листья. С яростным рёвом Бульдог выхватил у Вороньего Хлыста оружие и ударил наводчика прикладом в лоб.

Вороний Хлыст упал на спину, закатив глаза и раскрыв рот.

Тиви бросилась к Бульдогу и приложила руку к его дымящейся гриве.

— Ты ранен?

Голову обжигала пылающая боль, и шахта, ведущая в мир нижних инстинктов, ещё была открыта в душе Бульдога. Боевой клич ещё гремел, отдаваясь в ней, следуя за ощущением близкой миновавшей опасности.

— Я жив, Тиви. Боль вылечат амулеты. Тиви посмотрела на Вороньего Хлыста, растянувшегося в густой траве. Глаза его закатились.

— Он убит?

— Нет. — Бульдог поднял янтарный посох и рюкзак наводчика. — Он только без сознания. Но мне придётся его убить, если мы ещё будем здесь, когда он очнётся. Этого человека опасно злить. Он ничего не знает об истине — и потому способен на любую мерзость в сумасшедшей погоне за пользой.

Она отступила от лежащего человека.

— Он пытался тебя убить.

— Да. — Бульдог закрыл сундук и начал завязывать лямки. — Ружьё было настроено так, что у меня голова бы испарилась.

— И ты его не убьёшь?

Он подал ей ленту острых глаз из рюкзака Вороньего Хлыста.

— Я вор, Тиви, а не убийца. И потому я отберу у него все ценное — а если это приведёт к его гибели, меня совесть мучить не будет.

— Он может тебя преследовать, — сказала она, принимая амулеты.

— Если хочет получше узнать, что такое боль, пусть приходит учиться. — Бульдог привязал к волокуше второе ружьё и рюкзак управляющего. — Я преподаю истину — а для таких, как Вороний Хлыст, истина всегда болезненна.

Вор вынул из плаща Вороньего Хлыста все амулеты, не оставив ему ничего. Полоса последнего дневного света протянулась через горизонт оставшейся позади пустыни. Бульдог впрягся в волокушу и, с посохом Вороньего Хлыста в руке, потащил её в лес.

Прикладывание целительных опалов излечило обожжённую голову вора, и к полуночи он был исцелён. Они с Тиви пробирались под плотной парчой свисающего мха гигантских бородатых деревьев, собирая по дороге съедобные грибы и побеги спаржи. Пар звёздного огня струился меж ленивых ветвей и освещал поляны похожих на водоросли трав в кафедральной темноте леса.

— Ты здесь в глуши так же благороден, как был в Заксаре, — сказала Тивн и поглядела на него большими ввалившимися глазами. — Я думала — то есть мы в трущобах все так думали, — что, понимаешь, те, у которых звериные метки, они опасны.

— Так оно и есть, — охотно подтвердил Бульдог, вглядываясь в темноту из-под тяжёлых бровей.

— Нет. Ты не опасен. То есть в Заксаре я думала, что ты опасен. Вот почему я никогда не ошибалась у тебя на работе — боялась ошибиться. Тебя боялась. Мы все боялись. Потому что ты такой — свирепый. Но ты совсем не такой, как Вороний Хлыст.

— Я философ. — Он наклонился сорвать очередной побег спаржи и бросил на сундук, на уже собранную кучу.

— А как? — Она заглянула ему в глаза. — Как ты стал философом?

— Как все философы. — Он поглядел в Глаз Чарма на плече, выискивая, нет ли кого в лесу. Во мраке даже Глазам Чарма не хватало точности, которая радовала его в пустыне. — У меня была учительница. Её звали Умная Рыбка. Она меня спасла из трущоб. И научила меня истине.

— Истина. Ты столько о ней говоришь. Что такое истина? Бульдог подобрал ещё несколько грибов.

— Истина есть то, что есть. Она не всегда полезна. Не всегда добра. Не всегда красива. Не всегда — что бы то ни было. Она изменяется и все равно всегда одна и та же.

— Как это может быть?

— Все меняет все. Всегда. Изменение — это истина, которая не меняется никогда.

— То есть ничто не остаётся одним и тем же?

— Ничто.

— Даже Извечная Звезда?

— А! — Большие зубы Бульдога сверкнули в широкой улыбке. — У тебя задатки настоящего философа, Тиви. Это проницательный вопрос. — Он на ходу раздвинул посохом мох на пути. — Ты знаешь, что такое Извечная Звезда?

— Начала. Так говорят уличные ведьмы. Это такая книга у них — «Начала».

— Да. — Он поднял глаза к ветвям, где истекал звёздный пар, и процитировал: — «Пылает над Иртом Извечная Звезда. Её лучи слепят первичную тьму, как открытая в небеса дверь. И они суть Начала». «Начала», глава вторая, стих девятнадцатый. — Он посмотрел на Тиви, вопросительно подняв брови. — Ты читала «Начала»?

— Нет. — Тиви проводила взглядом ночную птицу, бесшумно перелетевшую им дорогу в верхнем нефе леса. — Мать-ведьма, которая управляет домом сирот на Холодной Ниобе, читала из них перед каждой едой. Я иногда там жила. Но долго там жить нельзя, если не согласна стать ведьмой. Я не хотела.

Бульдог услышал шорох, всмотрелся в Глаз Чарма и заговорил снова.

— Это благородная жизнь. Праздновать времена года, делать амулеты для бедных и больных. Ты знаешь, каждая ведьма — умелый чармодел. Если бы было достаточно ведьм, на Ирте бы не было бедных.

— Но ведьмы не выходят замуж, — сказала Тиви. — Они занимаются ритуальной любовью с мудрецами. Это не для меня, Пёс. Я… я чувствую, что для меня есть только один.

Бульдог заметил Глазом Чарма белого оленя, бросившегося прочь. Это объяснило услышанный шорох. «Успокойся, храброе сердце, — сказал он себе. — Страх сам по себе тоже враг».

— И кто этот один, кто предназначен тебе?

— Не знаю. Чувствую только, что он есть. Я всегда это чувствовала.

— Отлично! — улыбнулся ей Бульдог. — Такое чувство подразумевает будущее — а в это неверное время наших странствий, юная Тиви, такое чувство надо только приветствовать. — Он ухнул, перетаскивая волокушу через корень, и заговорил дальше: — А что до Извечной Звезды… постой! — Он показал посохом на полянку среди больших деревьев, где дрожали в звёздном сиянии папоротниковые стебли. — Это сахарные стебли. Отличная будет добавка к еде. Срежешь несколько штук?

Достав из-за пояса нож, он протянул его Тиви, и она пошла срезать папоротник. Когда она наклонилась срезать сладкий корень пониже, из стеблей высунулась здоровенная рука, схватила её за шиворот и потащила в темноту.

Вор вскрикнул, сбросил с себя упряжь и бросился к деревьям, топча сахарные стебли.

Тиви исчезла.

— Бульдог!

Её крик донёсся из тёмного далека, наполнив его пугающей болью.

— Тиви! — откликнулся он.

Ответа не было. Бульдогу пришлось долго вглядываться в Глаза Чарма, пока он обнаружил её уже почти на пределе досягаемости. Она была тюком переброшена через плечо огра. Здоровенный антропоид ломился через подлесок в ложбине, почти полностью скрытый от Глаз Чарма мхами и плющом.

Бульдог бросился в погоню, побежал сквозь тьму, не обращая внимания на хлещущие колючие лианы и переплетение трав. Он ориентировался по Глазу Чарма, пока не услышал впереди, как огр отмеряет огромные быстрые шаги по лиственной подстилке.

Вор включил все жезлы силы, рискуя разрывом сердца. Ноги гудели, массивный посох отбивал в стороны лианы и стебли трав. Единственный крик Тиви зацепил его за самое сердце и потянул за ней с неисчерпаемой выносливостью. Бульдог перепрыгивал валуны, бегом перебредал полные гадюк ручьи, невидимой нитью привязанный к силуэту бегущего огра, а сердце громом стучало прямо в ушах.

Похититель был гигантом. Огромные голые бугры мышцы блестели от пота в свете звёзд. Мелькая среди лесных теней, он то и дело оборачивал к преследователю маленькую курносую морду, вставленную в огромную голову из чёрного руна.

Не сбиваясь с шага, Бульдог сорвал с плеча ружьё, но боялся стрелять в огра, чтобы не попасть в Тиви. Он только дал быструю очередь впереди бегущего великана, надеясь замедлить его бег. Зелёные трассеры осветили торжественный мрак леса и взорвались над склоном ложбины, свалив два дерева скрещённой баррикадой.

Огр обернулся, присев, мордочка под горбами мышц исказилась яростью, и на краткий миг вору показалось, что воющий голиаф сейчас бросится. Бульдог прицелился, но огр бросил мешок, метнулся вверх и исчез за поваленными деревьями. Судя по треску, он побежал дальше.

Отстегнув жезлы силы от перевязи, Бульдог свалился рядом с мешком, тяжело дыша, слушая гулкие удары крови в ушах. Его острые пальцы разорвали грубую ткань, и дико танцующее сердце замерло в холодном спазме, когда он увидел спрессованные листья. Рёв отчаяния вырвался из измученных лёгких, и Бульдог рухнул, всхлипывая, ловя ртом воздух, на этот отвлекающий объект.

Когда он вернулся к волокуше, огр, который похитил Тиви, уже успел ограбить сундук. Его огромные следы истоптали всю землю вокруг, но он ничего не взял, кроме пояса с инструментами и еды. Огры ненавидят Чарм — так ему всегда говорили, хотя он никогда до этой ночи не видел огра. Ещё ему говорили, что огры — прекрасные тактики, и сегодняшний случай его в этом убедил.

Он взял два рулона грезоткани из перевёрнутого сундука и наклонился, чтобы собрать рассыпанные амулеты. Только тут до него дошло, что наговорные камни и талисманы не были рассыпаны как попало. Огр расположил их так, чтобы они выглядели рассыпанными, а на самом деле прикрывали лежащие под ними патроны. Патроны были соединены попарно контактными концами. В каждую пару патронов была вставлена звезда, поблёскивающая живым током. Если любую из них шевельнуть, проскочит искра и взорвётся вся куча.

Эти огры настолько ненавидят Чарм, что научились его разрушать, подумал Бульдог, пытаясь успокоить трясущееся тело, поражённый злобным разумом таких примитивных тварей.