Загадки Русского Междуречья

Искусственная изоляция от Мира Духа преследовала цель привить человеку жизненные потребности и заботы. Такой человек постигал физическую жизнь через наставления и личный опыт, не уповая на духовные прозрения. Хотя в процессе жизни он зачастую оказывался исполнителем чужой воли, его чаша (чара) чиста к восприятию высокочастотных энергий. Не востребованный при жизни человека духовный потенциал, без наличия в нем земных шлаков, закладывал страдальческую основу для своего сея, жаждущего высокого духовного воплощения в грядущем поколении.

Бортня – лесная пчела; в переносном смысле – застава в засечной части пущи, с потаенным проходом к реке. Бортне вменялось в обязанность контролировать водную гладь, не допускать причаливания чужих судов в неустановленном месте, сопровождать их, то есть обеспечивать своим проводником. Береговые посты при необходимости применяли против транспорта тяжелые луки с сосудом из горючей смеси на конце стрелы. Устройство донных надолбов и ловушек, установка сельга (веревочных переметов через реку) – все это находилось под присмотром бортни.

Сплав на плотах строений на нижние зани представлял наиболее опасную и ответственную задачу, так как это занятие требовало особой подготовки и оснастки на период весеннего паводка. Выстроенные в верховье реки городы доставлялись на заливные луга, близ русла реки. Затем вязались плоты, а на них согласно маркировке штабелировались срубы.

При зажере (паводке) весенних вод плоты оказывались на плаву и после ледохода выводились на стремнину. Место по приему груза обустраивалось ловушкой-заводью, куда шли управляемые плоты. Случалось, в знак особого торжества, спускался по реке выстроенный город. После этого за короткий срок на ранее пустынном месте вырастал словно из земли новый град, ожидая своего заселения под временным присмотром посланцев бортни (их называли «бортью»).

Рона – любое фортификационное оборонительное сооружение. Устройство рона обусловливалось ландшафтом. При умелом сочетании укреплений и естественных преград создавался неприступный рубеж. Существовало два вида быстро возводимых рон – ловушек-препятствий. Это острия кольев с углом в сторону предполагаемого противника. Ряды таких кольев бывали стационарными (вкопанными) или подвижными, установленными на специальной подставке, – они приводились в боевое положение за счет вожжей (легких канатов управления). Лежащие на земле колья ощетинивались по желанию людей, сидящих в укрытии на расстоянии 250 и более метров.

Рона по способу действия напоминает современные минные поля. В виде частокола (высота колышка от 10 до 80 см) они становились серьезным препятствием на пути следования противника. Устанавливалась рона как на летний, так и на зимний период. Хорошая маскировка зимой – сугробы, а летом – высокие травы.

Ронные приспособления играли важную роль в тактике – ведь это западня для врага. Отступающая группа пробегала через не приведенный в действие участок рона, увлекая за собой неприятеля. Внезапное введение рона в боевое положение сковывало действия врага и приносило ему ощутимые потери. Замешкавшегося противника уничтожали лучники. Ронные поля назывались «пастью дракона». Дракон, по всей видимости, означает «драть коня». Попавшие в пасть дракона всадники навсегда становились его добычей.

Слово «борона», очевидно, имеет общий корень со словом «рона», – даже конструкция этих двух объектов совпадает.

НАРУШЕНИЕ НОРМ ЖИЗНИ

Гридня – родовой оберег в виде кольца с изображением змеи, удерживающей в зеве собственный хвост. Оберег изготавливался из глины с последующим обжигом; нередко рубился из дикого камня известняка или отливался из переплавленного трофейного бронзового оружия. Ее изготовлением занимался род – гардар.

Изделие вручалось ведунье на кострище несуном, накануне ночи первуна, при совершении обряда образования нового племени. После совершения обряда на кострище, по выходе на колодесь молодых супружеских пар, гридня вручалась одной из самых трудолюбивых женщин зародившегося племени. Мера оценки старания – сотканное ею холстинное полотно.

Обладательнице оберега поручалось доставить гридню в священное место выстроенного селища и уложить в родник своего племени. При этом зев змеи, изображенной в орнаменте гридни, раскрыт по ходу солнца – изображение как бы бросалось в погоню за своим хвостом, в направлении с восхода на запад. Считалось высокой честью для племени сохранить покой гридни в омывающих ее струях родника.

Но не всегда суждено ей хранить покой племени. Случалось, что член племени, усомнившийся в своей праведности или нарушивший обет, приходил в святилище огня, к пальцу, и ритуальным ножом языном, тайно напитанным змеиным ядом в высокой концентрации, надрезал свой перст. Пораженная гадючьим ядом кровь обрекала жертву на мучительную смерть. Изнемогая от жгучей боли в теле, человек спешил испить воды из родника. Но не только жар в крови гнал мученика к источнику. Главная его цель – гридня, ее несчастный должен перевернуть. Не каждый преодолевал малый путь от пальца до родника. Если человек успевал перевернуть гридню, это соответствовало всепрощению и жертву самосуда возносили на виру – погребальный костер. Но если пораженный огнем разливающегося яда забывал о гридне или, обессилев, не мог перевернуть ее, его ждала могила. (Могильное захоронение в обществе белой расы предназначалось лишь врагу.)

Прежде чем допустить человека, почувствовавшего свою вину, к очагу племени и воспользоваться языном, ведунья выведывала – добивалась признания от нарушителя, а после решала, заслуживает он наказания или нет. Удостоверившись в виновности испытуемого, она вручала ему язын и вздувала угли пальца, подлежащие окроплению его кровью. (Это единственный кровавый обряд, практиковавшийся в обществе белой расы.) В соответствии с характером вины ведунья могла вручить нарушителю и язын, не напитанный ядом.

Эхо обряда из далекого прошлого достигло и наших дней. У жителей поокских земель до сих пор бытует предание: ужаленный змеей человек должен поспешить к воде, опередив змею, которая тоже следует к источнику вод, чтобы сохранить свою жизнь. Кто окажется вторым – тот и умрет с закатом солнца.

Гридня по мере угасания племени оставалась в водах родника. Лишь со смертью последнего члена племени гридню изымали из вод и доставляли в гардар. Эта ноша вручалась вирнику, возводившему последнюю кладь для члена угасшего племени.

Обладательница длинного холста наделялась правом не только уложить гридню в родник – на нее возлагалась обязанность идти по жизни дольше всех. Длинный холст – олицетворение длинного жизненного пути, особо хранимого ведуньей и зарем.

Варвор – человек, испытывающий угрызения совести, подвергающий себя самоосуждению. Оно в обществе белой расы считалось высшей степенью осуждения. Человек, совершивший преступление или уличивший себя, виновный, испытывая угрызения совести, приходил к духовным руководителям рода, зарю или ведунье – в зависимости от половой принадлежности. Зарь не располагал полномочиями судить или принимать участие в осуждении женщин. Он не доводил обвиняемого до пальца племени и во всех случаях, невзирая на степень виновности человека, вручал его судьбу в гардару. Таким образом, виновник сразу подпадал под суд рода. Совершивший тяжкое преступление (изнасилование, убийство) затачивался в «змеиный ров» – яму с ядовитыми змеями. Если вина признана незначительной, представлялась возможность искупления. Получив особую подготовку в рати рода, провинившийся направлялся в качестве сведа в сопредельные народы. Нередко из варворов формировались подразделения наемников для ведения разведывательных действий в стане неприятеля.

По-другому дело обстояло с представительницами женского пола. Определение степени виновности происходило на огласной площади в присутствии всех членов племени. Приговор к высшей мере наказания вершился на пальце. В сопровождении огницы или яги осужденную вводили в святилище огня. Представ перед пальцом, она надрезала над тлеющими углями перст ритуальным ножом – языном; изготовленный из капа березы, он напитан ядом гадюки в высокой концентрации. Нередко ритуальный нож по указанию ведуньи подменялся на обычный и жертва пальца оставалась жить прощенной.

Наместницы гардара преследовали цель добиться от виновной чистосердечного раскаяния, особенно в тех случаях, когда речь шла о посягательстве на личный генофонд, то есть о половых связях, нарушающих законы седьмы.

Пир Дюки – праздник Змеи; во время его вершился приговор над осужденными.

Само празднество соотносилось с периодом осеннего солнцестояния. Пик торжества – момент лунного затмения, означающий, что группа посвященных жриц отправляется в плавание (за мудростью) в полуденную землю – на девятнадцать лет.

С этим праздником связано также посвящение в знак змееносца, осуществляющееся на глазах зрителей. Испытуемые опускались в огромную бочку, вкопанную в землю, выступающую по пояс над поверхностью земли. Этот огромный сосуд покрывался скатертью из пурпурной ткани с отверстием в центре. Из специальных кожаных мешков на скатерть вываливали змей. Пиршествующие с помощью клюки сбрасывали в отверстие скатерти змей – они падали в яму. Некоторое время спустя, убрав скатерть, из ямы извлекали посвящаемых в знак змееносца. Обвитые смертоносными лентами, они являлись перед публикой целыми и невредимыми. Смельчакам предлагалось повторить подобное действо, однако желающих, как правило, не находилось.

После этого в яму опускали наиболее провинившихся воров. Сведы-иноземцы, свидетели этой душераздирающей сцены, с ужасом ожидали собственной участи. Через некоторое время в яме стихали истошные вопли; оттуда извлекали почерневшие тела осужденных. Сведов ввиду незначительной вины отпускали и препровождали в их земли. Страшные слухи распространялись среди окрестных народов, и враг опасался быть незваным гостем на земле священной дюки – Змеиного царства.

В Осло, в Музее кораблей викингов, экспонируется повозка из Осебергского погребения, датируемая приблизительно IX веком. Резьба на этой повозке изображает человека в змеином рву; он оплетен клубком змей, на лице его застыл ужас. Не вызывает сомнения, что в этой сцене запечатлено событие, происходившее на пире дюки. Весьма вероятно, что тем же событием навеян и миф о Лаокооне – троянском жреце-прорицателе, задушенном змеями.

Змеиное отродье – поселения или племена (резервации), куда определялись лица, нарушившие закон или порядок общества белой расы. Любому отродью давалась возможность искупить свою вину трудовым промыслом. Величайшая награда для исправившегося – если род вручает его потомкам права на вознесение их седьмы во вновь образуемом племени. Учитывая сложность воссоздания генетического фонда общества, в большинстве своем молодые люди не считались повинными в деянии своих предков и, подконтрольные представительству гардара, не вводились в состав отродья. Неизвестность относительно дальнейшего существования собственного потомства ложилась тяжелым бременем на родителей. Лишь на смертном одре они получали сведения или встречу с отлученным от них чадом.

СМЕРТЬ И ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ОБРЯД

В обществе, живущем по законам седьмы, переход в иной мир воспринимался как гарба, то есть распад человеческого организма на две составные части – выделившееся сея и охладевшее тело. Этот распад визуально зафиксирован в опыте духовников, наблюдающих метаморфозу ауры.

Они установили, что в момент распада сея образуется не из-за концентрации ауры вне тела (что наблюдается в состоянии белсон). Светящийся столб из области позвоночника стягивается в область сердца. Полностью прекращается свечение крови, в ней происходит полярный распад цветности. Светящийся шар энергии в области сердца, подобно осьминогу, стягивает к себе свои щупальца из отмирающих частей тела. Он сжимается в маленький сгусток, напоминающий размер и форму бобового зернышка; затем отрывается от тела и распадается на множество светящихся снежинок, которые вновь концентрируются в большие хлопья светящегося снега.

Испытатели состояния гарба, пребывая в состоянии белсон, входили в контакт со светящимися хлопьями. По их утверждению, сконцентрированная энергия сея в состоянии белсон способна привлечь часть энергии гарба, что позволяет многое пережить из жизни усопшего. Зачастую вынесенная в этом состоянии частица гарба вновь возвращалась в материализованный мир и вынесший ее становился продолжателем дела усопшего.

Нередко независимо от желаний или вовлечения в состояние белсон определенному человеку передавались учение и наработанный опыт духовного лица. Недаром в народе сохранилось поверье, что колдун умирает, до тех пор, пока не передаст на предсмертном одре свою силу другому человеку. Колдун («колодун») значит не что иное, как «близко подошедший к Миру Духа»; дословно: «коло» – рядом, «дун» – дух.

В обществе белой расы считалось высшим достоинством быть приглашенным к смертному одру человека, уходящего в иной мир. Лиц, оставленных наедине с умирающим, иногда находили мертвыми. В этом случае тела умерших не разделяли, а сжигали вместе на одном костре.

В дальнейшем, согласно наработанным знаниям испытателей гарба, хлопья света вновь преобразуются в сея и устремляются к зоне креста. В этот момент сея проходит процесс очищения от земных шлаков. Сущность этого процесса заключена в сбрасывании цветовых оболочек.

Духовники белой расы предупреждали испытателей, чтобы те не сопровождали отторгнутое сея, так как оно способно увлечь испытателя и обездушить оставленное тело.

Переход в иной мир не воспринимался членами общества белой расы как «смерть», то есть как трагическое событие, вызывающее чувство безнадежной утраты и глубокой скорби. Это связано с абсолютной уверенностью в духовном и генетическом бессмертии конкретного человека и рода, а также с возвышенной и вдохновляющей культурой погребального ритуала, способствующего непосредственному, органичному включению телесных останков человека в природный круговорот стихий: огня, ветра, воды и земли.

В отличие от зороастрийцев, хоронивших своих покойников в «башнях смерти», дабы не осквернить бренными останками ни одну из природных стихий, в постгиперборейской культуре белой расы метровое тело, напротив, приобщалось ко всем природным стихиям. Обряд кремации в этом отношении представлял собой только часть общего обряда погребения. С него как раз и начинался похоронный процесс; завершался он преданием праха земле, именуемым тризной, что значит «третья память»: память огня – память воздуха – память земли.

По окончании земного пути тело человека возносилось на вира и предавалось стихии огня (вира – настил на верхней части клади, предназначенной для возложения тела усопшего с целью предания его огню). Вирник – представитель племени или рода, возводил кладь погребального костра из соответствующих пород деревьев, за исключением хвойных. Если огню предавалось тело женщины, возводилась березовая кладь. Труп мужчины сжигали на клади, возведенной из дуба. Подручный вирника – несун доставлял огонь племени и подносил его к клади. Мужчины племени, взявшись за руки, двигались вокруг костра, вторя движениям вирника. В своем хоровом бессловесном пении с помощью выразительных движений и жестов они сообщали о земном пути усопшего, о его предках и потомках, о его делах и заслугах.

Вирник изымал останки из прогоревшего погребального костра, укладывал в ягол (глиняный сосуд) и препровождал в составе шествия племени на боуи – кладбище. Пепел собирали отдельно и в горшке ганза выставляли подле ягола до срока летнего солнцестояния; после этого его отправляли на шугарник – место проведения тризны, расположенное возле родника.

После погребального костра процессия перемещалась на боуи – кладбище, предназначенное для предания скелетных останков стихии воздуха. Боуи устраивалось вблизи источника, но ниже по течению от селения. Источник именовался родником. Здесь заканчивался путь человека в обществе.

Прибыв на зажель для построения своего жилища, гои – будущие зачинатели нового племени – сразу выстраивали общественное жилье братину. За этим следовало обустройство боуи со святилищем огня племени на месте белого столба.

На боуи выстраивалась бдынь – каменный постамент под ягол. Наличие каменных скоплений говорит о количестве погребений. По количеству камней в скоплении следует судить о числе членов племени, принявших участие в ритуале почтения памяти усопшего и установлении ягола (урны с останками) после предания мертвого тела огню. Первые захоронения имели больше всего камней; последние насчитывали до сорока. Обычай запрещал захоронение иноплеменников и членов своего племени, нарушивших завет и не сумевших перевернуть в роднике гридню.

Уменьшение количества камней в бдыни свидетельствовало о постоянном отселении молодых людей в выстроенные ими селища и вымирании этого селения.

С первого дня заселения селища боуи находилось под присмотром прислуги ведуньи – огницы. С истечением срока деторождения – тремя родами до тридцати лет – место у пальца переходило к бездетной женщине того же племени или специально посвященной от имени гардара. Ей поручалось следить за боуи и содержанием яголов. Будучи их хранительницей, она являлась как бы матерью всех усопших, за что нарекалась наместницей богини га в племени. С этого момента она утрачивала свое имя и именовалась ягой.

Боуи – священное место для племени, рода, кущи, аргаима. Спустя семь поколений после исчезновения племени боуи начинало вновь принимать останки обитателей зарожденного племени. Камни из скоплений бдынь омывались в роднике и использовались для возведения новых бдынь..

Бдынь имела вид сужающегося кверху сруба. Каждый венец сруба сужался на величину среза бревна в каждый ярус с каждой стороны. Скреплялась бдынь «в лапу». Объем строения заполнялся речными камнями (их приносили участники совершения погребального обряда) вперемешку с землей.

Ягол – сосуд, глиняный горшок; обожженный в погребальном костре, предназначался для останков усопшего. После кремации доставлялся на боуи и устанавливался на постаменте – бдынь. С этого момента ягол находился под присмотром яги.

Газна – сосуд для сбора и хранения мелких фракций – останков тела, подвергшегося кремации на погребальном костре. Изготавливался сосуд следующим образом: корзина со всех сторон обмазывалась вязкой массой белой глины; в наружный слой втиралась холстина. Затем изделие сохло в тени, в хорошо продуваемом месте. Внутренняя часть набивалась берестой и холодным углем. Газна устанавливалась в специальный сруб и обкладывалась также берестой, вперемешку с ранее выжженным углем.

В период летнего солнцестояния горшок с пеплом приносили на ритуальное место – шугарник, расположенное на ровной луговине или поляне близ родника. Содержимое газны разбавлялось водой, и образованная зольная шуга заливалась в щели рассохшейся земли. Освободившийся сосуд наполняли едой и по очереди вкушали из него поминальное угощение. По окончании тризны горшок кололи, а черепки укладывали в перекат реки – брод.

Тризна – третья память об усопшем члене общества белой расы.

По окончании земного пути тело человека возносилось на виру и предавалось стихии огня. Непрогоревшие останки тела укладывались в ягол и выставлялись на боуи, подвергаясь стихии ветра.

Оставшийся пепел с золой доставлялся на ритуальное место, расположенное близ родника или реки. Тризна совершалась в строго определенное время независимо от срока предания тела огню – первой памяти. Эта дата приходилась на период летнего солнцестояния, когда земля особо страдала от безводья. Растрескавшаяся земля жадно поглощала разбавленную водой золу погребального праха.

Из года в год близлежащие племена доставляли на это место, именуемое шугарник, прах усопших и заливали его в образовавшиеся щели земли – третья дань памяти человеку.

ЗАКАТ АРИЕВ. ВЫРОЖДЕНИЕ ОКСКОЙ КУЛЬТУРЫ

А.В. Барченко, опираясь на тайную тибетскую доктрину «Дюнхор» и секретные материалы тамплиеров, датирует окончание «золотого века» гиперборейской культуры VII тысячелетием до нашей эры и связывает его с исходом индоариев на юг во главе с предводителем Рамой. Окская эзотерика вносит в это предание весьма принципиальные уточнения и дополнения. К VII тысячелетию общество белой расы начинает все чаще подвергаться агрессивному напору темных народов, не знающих учения света и закона седьмы или пренебрегающих ими. Один из таких набегов оказался катастрофическим по своим последствиям: отравлены родники, сровнены с землей погосты, разрушены культовые сооружения. Ущерб, нанесенный обществу белой расы бактериологической диверсией, порвал связи племен, взращенных в соответствии с законом седьмы. Многие вознесенные в макуши практически уничтожены. Не готовая к отражению столь многочисленного нашествия, видя разорение своих святынь на торе кущ, выступила мужская община. Игнорируя глас женщин, она стянула под свой стяг первунов, чтобы ответным ударом покончить с ненавистным врагом. Обязав втор свято исполнять заповедь старших братьев – хранить землю и предавать память о прошлом потомкам, – первуны встали на тропу поруни (тропу войны).

Таким образом, воинство лишило матриархат права на владение куцепой – символом женской власти: это рукоять женского холодного оружия, говорящая о личной принадлежности ее женщине-воительнице, именуемой Руса. Форма и внешний вид рукояти изображали мужской фаллос. Изготавливалась рукоять из пластин бересты, которые нанизывались на откованный ромбовидный хвостовик оружия. Объединение берестяных пластин осуществлялось за счет прополиса – пчелиного клея. Завершение набора рукояти обеспечивалось металлической шайбой; поверх ее производилась клепка хвостовика со скрытой нишей или украшением, хранящим в себе кристаллизованный змеиный яд. Легко поддающаяся обработке рукоять обладала свойством, впечатываясь в кисть, хранить тепло во время использования оружия и обладала высокой способностью к трению. Рукоять женского оружия означала полную власть над мужским началом. Женщин, владеющих этим оружием, называли куцепами. Впоследствии и мужчин-русов инородцы нарекли куцепами за их неподатливость соблазну иноземок. О таких мужчинах говорили, что они куцепые, то есть без детородного члена. До наших дней сохранилось полубранное слово «кацап» (так украинцы уничижительно именуют русских), но певоначальный смысл его давно утерян.

В план действий мужского воинства вошло два положения: 1) установление законов седьмы на пути следования ариев в южном и юго-восточном направлениях; 2) колонизация «темных народов» (при сохранении собственного генетического фонда) и пропаганда учения света.

Духовное воинство, выступившее в южном направлении, состояло из перворожденных детей родов «семиглавого змея», получивших особую подготовку для совершения своей миссии. Встав на тропу войны, духовное воинство умело сочетало внушение с принуждением.

Из числа еще девяти неокрепших родов и для защиты своего генетического фонда от бактериологической диверсии существовал «золотой фонд»; в него входил каждый двенадцатый, третьерожденный житель вместе со своими родителями и скарбом; им предстояло переселение.

Продвижение происходило посезонно, каждый год вперед высылалась группа людей – искать место будущей стоянки. В их обязанности входило возведение на месте полного ансамбля гардара, – при этом использовались силы местного населения. Теперь переселенцы назывались гарамыками – искателями места своим богам. Горемычный народ знал, что ради просвещения других народов, прославляя культ женщины и огня, покидает родину навсегда.

Коренное население приветствовало гостей и всячески содействовало им. Молва неслась впереди экспедиции. По достижении намеченной точки они, к немалому удивлению, созерцали свою мысль: готовые храмы встречали их, чтобы быть освященными из тлети гарамык. В походе пользовались самым необходимым. Застигнутые зимой, нередко, чтобы не стеснять коренное население, использовали для жилья и проповедования гроты. Местные жители встречали и провожали гарамык как солнце, дарующее тепло и свет знаний. Пристанище гарамык называли пещерой (дословно – «сошедшее с небес»). Невероятная возможность пребывания гарамык на морозе практически без одежды – своеобразный штрих, свидетельствующий о их неразделимости с окружающим миром. Продвигаясь постепенно с севера на юг, гарамыки утверждали свою культуру среди народов, населяющих эти земли. В конце концов их путь привел к рекам Инд и Ганг.

Трудным оказалось их продвижение вперед: непролазные лесные дебри, стремнины рек, суровые климатические условия. Местное население удивлялось: гарамыки выходили из пещер, временно используемых для жилья, в одних набедренных повязках. Говорили – им не страшен холод, – ведь в груди у них горит маленькое согревающее солнце. Единственное украшение – обруч в виде змеи, заглатывающей свой хвост, – венчало чело. Обруч символизировал нагов, посвященных в знак змееносца и способных концентрировать ауру в форме «огненного змея». Обладатель укрощенного змея наделялся «обоюдоострым мечом», способным целить и разить. В русских народных сказках герой отсекает голову животного, а оно принимает человеческий вид.

В конце своего пути гарамыки достигли мест, где уже утвердилась культура белой расы, ранее принесенная сюда Рамой и его сподвижниками (об этом дальше). И новые мигранты по этой и другой причине вынуждены продолжить поиск места своим богам, оставляя после себя еще дышащую «теплом огненного яйца черной птицы» землю Индостана. Их путь пролегал к берегам Туманного моря (Тихому океану), к берегам Амура, название которого на архаичном языке означало «Последнерожденная дочь».

Для преодоления этого пути потребовалось три жизненных поколения по 49 лет: 3 ґ 49 = 147 лет. Эта цифра часто фигурирует в сказаниях, что подтверждает высказанную мысль. Цифра 147 неделима, кроме как на семь. В результате такого деления получается 21, то есть возраст вступления в брак. Значит, в период движения гарамык сменилось семь брачных поколений. Согласно седьме, именно в седьмом поколении полностью обновляется материнская кровь и начинают формироваться духовные и физические качества предыдущих поколений.

По-своему представлена в русской народной памяти и древняя история индоариев, в частности история арийских миграций с севера на юг под водительством знаменитого воителя и вождя Рамы, – его имя впоследствии дало название великому индийскому эпосу «Рамаяна». Согласно архаичным русским легендам, Рама – великий сын русов, несущий учение света. Представитель аргаима, он удостоен знака «всевидящее око» и с честью выполнил священный завет своих предков, просветив индоевропейские народы учением света. Вот какой трансформации подверглись древние сказания в устах русских сказителей:

«Баба – старая мать, мать отца (Рамы), – еще не утратила своего девичьего имени, Ель: только что начались приготовления к тмоу, чтобы посвятить ее в наместницы жрицы огня при гардаре из рода дюки. Поднявшись на пятнадцатую ступень святости материнского рода, она похищена страстно полюбившим ее сведом, который и стал пожизненным заложником ее красоты и ума. Пребывая в роскоши и достатке на одном из островов в Балтийском море, Ель оставалась невольницей. Спустя пять лет, после долгих любовных домогательств, в результате насильственного зачатия Ель понесла и родила сына.

За привязанность к матери и полное отрицание отцовского мужланства к сыну приросло имя Ели – Шин, то есть «Мамин сынок». Унаследовав стать и золотой волос отца, Шин оставался прикованным к сердцу матери. Получив от нее образование, по достижении восемнадцати лет он присягает матери в исполнении ее завета – доставить тайное послание на ее родину, в гардар Нара (ныне город Серпухов).

Впоследствии духовники гардара, передав доставленное послание в аргаим, свято хранили тайну содержимого торбы. В послании содержалось сообщение о причастности Шина к роду дюки (гардар Нара) через несостоявшуюся жрицу полуденного затмения. Среди даров с тайнописью, в квасцах покоилась голова ее насильника – отца Шина.

Шин, приближенный к духовенству, исполнял роль проверяющего: насколько воинство готово вести рукопашный бой и тактические действия на местности.

Согласно данным его ауры и родословной матери, Шин придан женщине, назначенной для ковшевого зачатия. Пепельноволосая девушка в десятом поколении согласно седьме получила обиль златокудрого мужа; зачатие осуществлено в период осеннего равноденствия; разрешилось в звездной ночи летнего солнцестояния появлением на свет златовласого младенца. Мальчик, укрытый шатром ночного неба, омыт в потоке ковша созвездия Большой Медведицы и осенен ее головной звездой Идус. Вскоре свет его мысли отмечен высшим жречеством аргаима.

С его необычно хватким умом, он быстро осознал и усвоил ряд таинств, в том числе науку о движении космического и земного времени. Подтвердил значение зодиакального круга, лежащего в основе знаний об устройстве храма науки – Белой Горы, – за что и удостоен титула Тот.

Рама, сын ковшинки, из числа первунов, возглавил духовное воинство ариев, в количестве 255 человек, и выступил в поход через Кавказ. Этот поход против ареман вызван необходимостью нанести ответный удар обществу белой расы за учиненное вероломство. Зная тактику ведения боя без применения оружия, он достиг берегов двуречья Инда и Ганга, оставляя на пути своего следования вехи в виде рогатых голов барана. Это знак, что народ, живущий на данной территории, получил посвящение и приобщен к культуре белой расы».

Создавая на своем пути мобильный очаг культуры, Рама надеялся получить генетический фонд и за счет сподвижников из своего воинства. Достигнув конечной точки маршрута, Рама стал обладателем трехсот детей, отданных ему в учение. Приняв над ними обет покровителя, вскоре выявил среди них тридцать избранных, ставших впоследствии проводниками учений, унаследованных им от своих учителей. Его сподвижники, воины и отцы его питомцев, возвратившись к своим берегам, обнаружили страшную разруху после опустошительного мора.

Приложение

Иван Забелин

ЯЗЫЧЕСКОЕ ВЕРОВАНИЕ ДРЕВНЕЙ РУСИ