- Вправду, - Гвоздь снова стал на койку и выглянул наружу. - Ты как сюда попала, конопатая?
      - А у меня знакомые всюду, понял! ...Слушай, а тебе сильно досталось?
      - Ты это о чем, мелюзга? Если про холодную, так я, знаешь, доволен: сижу в тепле, накормлен, напоен.
      - Дурак! ...Ой, прости! Я хотела сказать, что... ну, так получилось, я не нарочно. Я же не собиралась ничего такого про тебя говорить, что ты батю убил. Я знаю, он сам утоп. Я б и не сказала, только... Смеяться не будешь?
      - Буду, - пообещал Кайнор.
      - Ну и смейся себе на здоровье! А мне вот тогда смешно совсем не было! Мне... в меня как будто забрался кто-то, понимаешь. Живой... и как бы неживой - и такой, и такой, но один... забрался и делал так, чтобы я ходила и говорила, как он хочет. Вот я и говорила... А потом, в трактире, он исчез.
      - Я знаю, конопатая, - улыбнулся ей Кайнор - и, видит Цапля Разящая, впервые за весь долгий сегодняшний день улыбнулся искренне! - Он больше не вернется, не бойся.
      - А ты откуда знаешь, что не вернется?
      "Он - кто бы он ни был - сделал то, чего добивался, вот и всё".
      Но девчонке Гвоздь сказал другое:
      - Ты же слышала про то, что время замедлилось? - Она с серьезным видом кивнула. - Ну вот, и этот твой "он" просто не сможет попасть в Три Сосны.
      - Но время же когда-то... размедлится?
      - Его это так напугает, что он никогда даже не помыслит сюда вернуться. Веришь?
      - Честно? Не очень.
      - Ну, как хочешь, - с напускным безразличием отмахнулся Гвоздь. Потом сама убедишься. А теперь давай-ка беги домой, а то я устал и хочу спать.
      - Держи, - она просунула ему через окно помятый хлебец. - Знаю я, как здесь кормят, - по-взрослому сказала конопатая. - А ты вон какой тощий.
      - Спасибо. Ну, беги теперь.
      Он сидел на койке и лениво жевал горбушку, когда на лестнице снова раздались шаги.
      - Эй, скажи им там, что на сегодня прием закончен! - крикнул стражнику Гвоздь. - Пусть приходят завтра, я устал. Нельзя же так, в самом деле...
      Дверь однако лязгнула о стену - и внутрь ввалились три дебелых молодца в кафтанах стражников. За их спинами маячил господин Хожмур в жреческом балахоне, отблески факелов и тени ложились на его лицо и делали похожим на лик идола из храмовенки: то ли Муравей, то ли Крот...
      - Вяжите его! - рявкнул жрец, свирепо топорща бороду. - "Завтра", ха! Не будет тебе, зандробово отродье, никакого завтра!
      И Гвоздь как-то сразу поверил: действительно, не будет.
      * * *
      Они оставили убитых махсраев прямо посреди коридора и отправились дальше. Теперь Иссканр пренебрег советами чародея и держал обнаженный клинок в правой руке - так, на всякий случай. В другой раз может не повезти.
      ...Впервые с махсраями он столкнулся в Сна-Тонре, во время падения Узла. Подтвердились еще одни россказни, в которые Иссканр до того времени не верил: о Внешних Пустотах и о том, что попавшая в Узел местность теми или иными "слоями реальности" оказывается сопряженной с этими самими Пустотами. Которые в действительности не такие уж пустые, а наоборот, обильно населены тварями, одна другой отвратительнее и смертоноснее. При падении Узла на ту или иную часть Ллаургина Отсеченного твари эти имели возможность прорваться в Тха - и пользовались ею на всю катушку. Те, кто пребывал воплощенным в физическое тело или находился, как это называли чародеи, в "пограничном состоянии", - те начинали убивать все живое, ну а те, кто были на момент прорыва полностью развоплощены, первым делом искали себе подходящее для воплощения тело.
      Обитателей Внешних Пустот называли по-разному; как правило, демонами или зандробами. Ну а чтобы как-то отличать развоплощенных от прочих, первых называли зандробами ночными.
      Признаться, убийство было не единственным любимым занятием демонов. Не менее привлекательными они считали плотские утехи - и при возможности предавались им с неистовством, которому позавидовал бы иной герой-любовник. Обычно люди, которыми овладевали зандробы, вскоре умирали, не способные перенести нанесенных им психических и телесных увечий, да и случалось такое редко, ведь Узлы, как правило, падали на необитаемые земли. Но были известны случаи и появления родившихся от зандробов детей... точнее, детенышей, ибо больше всего младенцы походили на животных, да и вели себя соответственно. Их истребляли... или (подозревал Иссканр) говорили, что истребляли, а на самом деле такие вот полулюди-полудемоны отправлялись в подвалы чародейских башен, откуда уже никогда не возвращались.
      Наверное, после сна-тонрских событий чародеи в который раз обогатили свои подвалы - само собой, сперва отстроив их заново, ибо вся северная часть города оказалась разрушенной, даже несколько мостов обвалилось. Ну а обычные горожане, обслуживавшие кварталы чародеев, еще долго зализывали раны, хотя, конечно, сами чародеи помогали им, чем только могли.
      По сути, только благодаря их быстрому вмешательству и удалось истребить всех зандробов, прорвавшихся в Северный Сна-Тонр. И если бы не Держатели, которые "развязали" Узел, хотя сами при этом и рухнули, демонов в городе было бы намного больше - и возможно, королевство вообще лишилось бы Сна-Тонра, а граница Вольных Земель переместилась значительно южнее нынешней.
      Ничего этого не случилось - а то, что кто-то там оказался раздавлен под каменными пальцами, кто-то задохнулся в занявшемся от шальной искры доме, пытаясь вытащить на улицу старика, которому и жить-то оставалось - до будущих холодов, что полгорода в развалинах, что люди ночевали на улицах ведь так было всегда и так будет всегда. Горе сближает, а беда обнажает душу, зубы, клинок... тело - в последнюю очередь.
      ...Оставив позади рыночную площадь, где на ночных прилавках стонали раненые и разглядывали небеса убитые, Иссканр бежал к дому Танайи, когда наткнулся на свору махсраев. Ему повезло: они успели заплевать своей ядовитой слюной какого-то наивного беднягу, увлекшегося пощелкиванием зандробовых пальцев и теперь расклеванного вдоль и поперек. Но стоило Иссканру вбежать в этот переулок, как все пять тварей одновременно оторвались от пиршества и повернули к парню клювастые, вымазанные в крови образины. Это у грифов шея лысая, чтобы не пачкаться, а у махсраев на голове длинные космы волос; и опять же, Иссканру повезло с этим. Космы разметались по лицам тварей, и пока махсраи торопливо, словно крысы, "умывались", он успел швырнуть в одного кинжал (противником меньше!..) и обнажить клинок. Хвала Сатьякалу, Иссканр догадался не поворачиваться к зандробам спиной и не искать спасения в бегстве - ибо в таком случае получил бы порцию яда прямо между лопатками.
      Но четыре махсрая - это все равно очень много для одного запыхавшегося и изрядно уставшего воина.
      Спроси потом кто-нибудь у Иссканра, каким образом ему удалось выжить и он бы только пожал плечами. Тогда же, в переулке, он попросту отложил все мысли в сторону, как откладывают, войдя в комнату, теплый плащ и вешают на крюк шляпу. Годы вышибалой в борделе и несколько ходок с караваном придали его телу способность "размышлять" в подобных ситуациях самостоятельно - и действовать, не растрачивая время на сомнения.
      Ложное движение влево, молниеносная пробежка в противоположную сторону (воздух рассекают сгустки ядовитой слюны - мимо, пока мимо!..), удар, еще второй оказался чуть смазанным, махсрай цепляется тебе в плечо толстыми пальцами, когти рвут шерсть куртки, повернуться, подставить тварь под плевки его же собратьев... брызги на руке - Дракон Огненосный, как же больно! - потом, об этом - потом; стряхнуть с себя полудохлого махсрая, свободной рукой прикрыться от очередного плевка (больно!.. потом!!!) взмах клинком - попал! - добить! - присесть, выпад, выдернуть клинок... всё!
      Гостиница ступениатов, при которой живет Танайя, уже рядом, уже... вот она, ворота открыты, входи, но осторожно, кто знает, какие твари...
      Он зашипел от боли и в последний момент остановил руку с занесенным для удара мечом - когда понял, что перед ним не очередные порождения Внешних Пустот, а всего лишь госпожа Бриноклар, управительница ступениатской гостиницы, за руку же Иссканра держит один из ее "засовов", как она любит называть парней из охраны. На освещенном фонарями и факелами гостиничном дворе творился такой же беспорядок, как и во всем Северном Сна-Тонре - похоже, здесь устроили госпиталь для раненых, а постояльцы, чем могли, помогали пострадавшим. И последних становилось все больше: люди постепенно приходили в себя и принимались растаскивать завалы, спасая тех, кого еще можно было спасти, и относили их в такие вот на скорую руку устроенные лечебницы.
      - Э, да я тебя знаю, - заявила Иссканру госпожа Бриноклар. И велела "засову": - Отпусти его, это парень, который наведывался к Танайе... а-а, ты же ее не помнишь. Одна из кухонных работниц... неважно, ступай, помоги, вон, кажется, привезли новых клиентов. - "Засов" поспешил к группе мужчин и женщин, тянувших за собой двухколесную арбу, на которой лежали раненые. Госпожа Бриноклар вновь повернулась к Иссканру: - Уехала Танайя. Ты ж, наверное, знаешь, что она не отсюда родом. Ну, матушка у нее при смерти была, дядюшку и его жену вообще желтая мокрень скосила - так что собрала Танайя вещички и подалась в свою деревушку, хозяйство-то нужно кому-то вести, верно?
      - Когда вернется? - только и догадался спросить Иссканр.
      - Да вроде не собиралась. И как ей вернуться, когда двое малых племянников да хворая мать? Просила тебе передать, мол, хорошо ей с тобой было и все такое. Ты прости, мне сейчас не до того, видишь, какая беда приключилась. Адрес она оставила на всякий случай, потом дам тебе... ох, ты ж читать не умеешь.
      - Умею.
      - Ага, - она посмотрела на Иссканра с легким удивлением, но промолчала. Дел действительно было невпроворот, тут не до этого странного паренька из караванной охраны. Умеет читать и умеет, им, небось, в пути все равно заниматься нечем. - Ты как, сильно торопишься? Поможешь моим "засовам" с больными?
      Иссканр согласился - и поступил в полное распоряжение к тому самому громиле, который встретил его у ворот. Оставшуюся часть ночи парень вместе с "засовами" госпожи Бриноклар занимался тем, что переносил тяжело раненных, способным же передвигаться помогал добраться до работающих врачевателей. Было и много другой работы, тяжелой и грязной, не позволявшей задумываться ни о чем больше. И когда улица внезапно покачнулась, а в глазах потемнело, Иссканр решил, что просто устал. Голос дежурного врачевателя, на рабочий стол которого он сейчас оперся, звучал словно из далекого Нуллатона:
      - Эй, в чем!.. Приятель, да у тебя же все предплечье обожжено! Кто-нибудь, помогите его уложить - и давайте немедленно кипяток, нужно промыть инструменты. Потом, потом, Кигурш, сам закончи с той дамочкой, заштопай рану, перевяжи и напои сонным настоем, да, мне сейчас... зверобоги! да вы только поглядите, что творится с рукой парня! Госпожа Бриноклар, как вы вообще могли допустить его к работе, он же уже не один час ходит с этими ожогами! На стол его, сию же минуту!..
      И цепкие пальцы, очень похожие на пальцы махсраев, потащили его куда-то. Голоса пропали, пропал свет, и только во рту оставался металлический привкус крови, к которому Иссканр уже успел привыкнуть - все это время, пока он помогал больным, он закусывал от боли нижнюю губу, считая, что его-то раны как раз не смертельные...
      Полторы недели он провалялся в гостинице ступениатов, ставшей теперь госпиталем. Лукьерр и кое-кто из охранников каравана наведывались к Иссканру - все равно из-за громадных разрушений в Северном Сна-Тонре множество сделок сорвалось и караван вынужден был задержаться дольше запланированного. "Хуккрэн роет копытом землю, - улыбался Лукьерр. Считает, что тут дело нечисто, и, кажется, подозревает, что все это устроил ты один, только из неприязни к нему". Иссканр пожимал плечами: он-то знал... хотя иногда, вспоминая про тот невидимый колпак... нет, конечно, Держатели обрушились не из-за Иссканра, тут и думать нечего! И вообще, нечего об этом думать, лучше бы заняться записками брата Гланнаха - жаль, их у Иссканра отобрала госпожа Бриноклар, когда застала больного за таким "утомительным занятием". Управительница гостиницы считала себя виноватой, что не сразу заметила ожоги Иссканра, и всячески старалась эту вину загладить. Иногда ее старания представлялись Иссканру чрезмерными - вот как в случае с записками монаха. Конечно, госпожа Бриноклар обещала вернуть их - пусть только сперва Иссканр выздоровеет.
      Он ругался, умолял, уверял ее, что чтение лишь поможет управительница была непреклонна. В конце концов Иссканр смирился.
      Точно так же смирился он и с тем, что в ближайшее время не увидится с Танайей. Может, оно и к лучшему? Он не знал; в глубине души был рад, что все решилось само собой, и сам же досадовал на себя за эту радость... хотя - не слишком.
      Он взял у госпожи Бриноклар адрес Танайиной деревушки, так что по окончании поисков, связанных с записками брата Гланнаха, вполне можно будет навестить ее. ...А можно будет и не навещать. Лежа на госпитальной койке, глядя в потемневшие от времени доски потолка, Иссканр, как и тогда, на мосту, почувствовал, что жизнь его меняется - и кто знает, куда приведут записки монаха? Меняется жизнь, меняется сам Иссканр... на мгновение ему показалось, что мир вокруг бешено завертелся: разноцветные смазанные полосы извивались одуревшими червями, даже почудилось, что этажом ниже кричит кто-то из больных.
      Он помотал головой - и наваждение прошло. Поэтому когда здешний врачеватель полюбопытствовал, на что больной жалуется, Иссканр честно ответил: на госпожу Бриноклар, отобравшую мешочек с записками. А больше жаловаться не на что.
      Его отпустили (записки госпожа Бриноклар, как и обещала, вернула) - и вместе с караваном Иссканр отправился обратно на юг, чтобы в Дьенроке свернуть с привычного пути и поехать к побережью.
      "Мы никогда не можем знать, насколько привлекаем внимание зверобогов и угодны ли им наши деяния. А когда узнаём, как правило, бывает слишком поздно что-либо предпринимать", - написал когда-то брат Гланнах.
      И Иссканру еще предстояло убедиться в этом на собственном примере.
      * * *
      Публика собралась - столько и на выступлении не каждый раз увидишь. Кажется, прежние гастроли Кайнора в Трех Соснах не пользовались таким, скажем прямо, бешеным успехом.
      Толпу трясло, толпа неистовствовала. Какое там "хлеба!" - зрелищ и только зрелищ! Крестьяне, кузнецы, кожевники, рыбаки, пастухи - сегодня все они превратились в зрителей. Или, если угодно, в прихожан - поскольку творимым действом руководил господин Хожмур.
      Свежесбитый помостец со столбом в центре установили на самом краю дороги, где не так давно Гвоздь наблюдал за зависшими в небе грачами. Сейчас они, едва видные на фоне черного неба, растопырили крылья и вот-вот собирались взлететь с ветвей, чем-то напуганные. Им, беднягам, тоже сегодня не дали как следует выспаться.
      Под взъерошенное гудение толпы Кайнора привязали к столбу так, что он мог видеть и три сосны, и грачей на их ветвях, и людей вокруг. Видел он и дорогу, поле, тонувшее в сумраке, повозку, на которой сюда доставили помостец. И еще - факелы, много факелов и много хвороста. Хватит, чтобы спалить не одного жонглера.
      Как это там в законах Бердальфа Морепашца? "Певцы и комедианты, глумословы и артисты всяких мастей есть люди, ни к какому из сословий не принадлежащие, и хоть к ворам и разбойникам без причины приравнивать их не следует, однако же и безоглядно доверять им не стоит". И еще: "А если кто словом или делом обидит артиста, пеней в качестве возмещения тому пусть служит тень обидчика".
      Но не наоборот - верно, мудрый Морепашец? Хотя... законы твои составлены не одним тобой, наверняка ведь за спиной у тебя стояли верховные иерархи Церкви. И ты знал, что если пойдешь против них, лишишься и земель, которые завоевал, и головы, которая тебе на плечах отнюдь не мешала...
      Но разве мне, Кайнору из Мьекра, легче от этого понимания?!
      Ведь я же не герой из баллад и баек, которые сам же не раз горланил по кабакам! Посмотрите на меня: худой, избитый, совсем не зверобогоизбранный! Меня не запишут в святые мученики, меня даже похоронят за оградой кладбища - и в посмертии своем, вновь воплотившись в Тха, попав в Ллаургин или в другие земли (наверное, в другие, я ведь грешен, а Ллаургин Отсеченный считается землей едва не святой), я не стану ни малиновой цаплей, ни голубой акулой, ни угольным кротом, ни кабаргой-альбиносом... - ни одним из священных животных! - я снова воплощусь в этом мире в человека... ну, в лучшем случае в подзаборного блохастого пса...
      Гвоздь вдруг замер: показалось, что, словно отзываясь на его мысли, где-то далеко залаяла Друлли. Бред какой! Откуда ей здесь взяться?
      Неоткуда. И все же...
      - ...обвиняешься, - громогласно бубнил уже некоторое время господин Хожмур, - в наведении чар колдовских, вредоносных, способствовании утоплению Кнурша Кружечника и...
      "Ты еще обвини меня, что древоточцы в вашей храмовне идолов погрызли", - подумал Кайнор.
      - ...слово в свое оправдание? Или признаешь ты вину свою?
      - Не признаю, - сказал Гвоздь, со скукой разглядывая обступивших со всех сторон людей. "И ведь обычные лица, не хари какие-нибудь непотребные..."
      - Доказать свою невинность можешь?
      Во-от, тут они дыхание и затаили. В задних рядах встрепыхнулся господин Туллэк, готовый бороться за свой покой всеми доступными способами. Кайнор подмигнул ему.
      - Не могу. Верьте на слово, что ль? - предложил, обращаясь уже к жрецу. Тот надулся индюком, покраснел, завращал глазами:
      - Ах ты нечестивец! Пошутить решил, да?! На костер его!..
      - Так уже ведь... - напомнил, показывая взглядом на хворост Гвоздь. Он понимал, что поведи себя иначе - и можно было бы оттянуть неизбежное. Но, во-первых, Кайнора, как это иногда случалось, "понесло", а во-вторых, если "неизбежное" - так зачем оттягивать? Главное, что не топить собираются, верно?
      Слова, все это время игравшие в чехарду у него в голове, начали сами собой складываться в строки:
      "Дожить до вечера без увечий"?
      Зачем тебе, однодневке, вечность?!
      Чужим плащом натирает плечи
      возможность мучаться бесконечно.
      Разлейте ж млеко, задуйте свечи!
      Шагаю смело судьбе навстречу!
      И время - врал ты, мудрец, - не лечит!
      И бремя, радость - уже далече.
      Я был наивен, я был доверчив:
      я сеял смех, а пожал лишь ветер.
      И завсегдатай хмельной таверны
      мне вновь хохочет вослед гиеной.
      Я прахом был - и я был вселенной
      святой провидец, подлец последний.
      Луной кровавой во тьме алею
      такой ли вам я, толпа, милее?!
      Так мажьте маслом и ешьте с хлебом
      меня, поющего гимн хвалебный!
      Сгорю безмолвно, углем дотлею...
      но, может, хоть одного согрею?
      Не знаю. Верю...
      - Последнее желание будет? - сплюнул господин Хожмур. - Давай скорее, глумослов!
      Гвоздь задумался, всего на секунду.
      По-прежнему где-то далеко и в то же время вот здесь, совсем рядом, лаяла собака.
      - Свистнуть хочу, - провозгласил он народу свою последнюю волю.
      - Так свисти, - предложили из толпы - без особого, впрочем, радушия.
      Кайнор объяснил, что свистнуть ему хочется в свисток, а тот висит на шее; или развязывайте руки, или пусть кто-нибудь подойдет и вложит ему свисток в рот.
      Господин Хожмур собственной персоной снизошел (вернее, поднялся на помостец) и, морщась, ткнул Гвоздю в губы свисток. Рыжий двинул бровями, мол, не заслоняй пейзажа в последние-то минуты, не на тебя же, злыдня, смотреть во время финального свиста, верно? Жрец отвалил.
      Кайнор набрал воздуху в легкие и засвистел, переливчато, узорчато. Впрочем, свисток предназначался для Друлли, так что народ-то ничего и не услышал.
      Да им сейчас и не до свисту было.
      Дряхлым занавесом вздернулось и заплясало небо, грачи наконец-то оторвались от ветвей и с карканьем взмыли вверх, а по дороге, прямо на помостец, скакали гвардейцы, гвардейцы!.. - "Вы чем тут занимаетесь, в-вашу!.." - "Да мы... да он... да сами видите..." Гвардейцы видели, гвардейцы ой как видели и ой как карали, вот уж тут девятихвостки пошли выписывать по спинам и плечам, господин К`Дунель не останавливал, он только фургонам Жмуновым велел остановиться да, спешившись, скорым шагом направился к помостцу. Лично рубил веревки на Гвозде, улыбался во все усы.
      "Сейчас еще обниматься полезет", - подумал Кайнор.
      И действительно, господин капитан заключил его в свои крепкие, можно сказать, братские объятия. А заключивши, прошептал на ухо, чтоб другие не слышали: "Еще раз попытаешься сбежать, я всех твоих акробатов нахрен повырежу, понял? И псину твою живьем крысам скормлю. Если понял - кивни".
      Кайнор - человек не гордый и неглупый - понял и кивнул.
      И даже похлопал К`Дунеля по спине в приступе ответной братской любви.
      Глава шестая:
      "Где наследил великий Бердальф..." Что испугало кальмаров. В Шатрах
      Захребетников. Гостеприимство монахов. Прогулки по ночному кораблю.
      "Неподдельное смущение и искренняя наивность".
      Иль по снегу бреду, иль пустыней, в бреду,
      словно грешник в аду, я пощаду не жду.
      Кто-то спросит: "Живешь для чего ты, бродяга?"
      "Не живу! Я лечу... пусть - вот-вот упаду!"
      Кайнор из Мьекра
      по прозвищу Рыжий Гвоздь
      Рыбацкая деревушка со звучным названием След Бердальфа, по сути, принадлежала монастырю Акулы Неустанной. Считалось, что именно здесь великий мореплаватель и воин, основатель династии иншгурранских правителей, впервые ступил на берег Ллаургина - тогда еще не Отсеченного. Он приплыл сюда во главе множества людей, оставивших свои дома и отправившихся в новые земли по велению сердца (а также, не сомневался Иссканр, из-за манящего сияния баснословных заморских богатств). Сам же Морепашец начал путешествие, ведомый являвшейся ему в снах Неустанной. Именно она охраняла великую армаду Востока от невзгод, которые обрушивались на корабли, потомки мореплавателей по сей день любят рассказывать истории о невиданных чудовищах, исполинских волнах, летающих черепахах, штормах, длившихся неделями... И хотя в те годы, еще до падения Сети, мореходство было такой же обычной профессией, как пекарство или зодчество, мало кто из приплывших в Ллаургин захотел бы по своей воле проделать этот путь еще раз. Даже несмотря на то, что новая земля оказалась совсем не тем взлелеянным в мечтах и расписанным в сказках краем с медовыми реками и золотыми горами.
      Ну а теперь-то о возвращении и речи быть не может. Большую часть кораблей, приплывших с Востока, разрушило время, меньшую - люди, ведь после падения Сети громадные парусники-дома оказались никому не нужны. Их сохранилось меньше десятка, дряхлых свидетелей былой славы - а прибрежные воды, в которые только и отваживаются выходить предки былых мореходов, бороздят сейчас небольшие галеры да рыбацкие лодчонки. В распоряжении короля имеются и несколько древних боевых трирем, предназначенных, впрочем, не для морских сражений, а для перевозки войска.
      Время покорителей волн прошло - и не вернется уже никогда. Ни один человек в здравом рассудке не рискнет отправиться на восток дальше, чем на день-другой пути. Чем ближе к Пелене, тем безжизненней становятся воды, а та жизнь, что кишит в них... лучше человеку с ней никогда не встречаться, Акула Неустанная - свидетель!
      Такие невеселые мысли Иссканру навеял вид деревушки, в которую он пришел осенью 698 года, покинув в Дьенроке свой "родной" караван. В Следе Бердальфа Иссканр надеялся найти кого-нибудь, кто согласится отвезти его на остров Йнууг, где находился монастырь Акулы Неустанной. Хотя за время путешествия он успел прочесть некоторые из записей брата Гланнаха и догадывался, что попасть на остров будет не так просто. Да и на острове...
      "Иногда мне мнится, что Баллуш обрадовался бы, если бы у Йнууга появилась собственная Пелена. Нет, я и мысли не имею обвинять отца настоятеля в стремленьи отгородится от мира - однако ни для кого не секрет, что больше Тихохода заботят Пелена и прошлое, нежели мирские дела.
      "Мы - хранители традиций и знаний", - любит повторять он. И верно: ведь именно отец Кеввал Волны Усмиряющий из церкви Акулы Неустанной сопровождал Бердальфа в его великом походе и помогал ему советом в трудные минуты. Так же и Баллуш готов всегда помочь советом страждущему - и его ли вина, что порой советы эти жестоки и суровы? Таковы и зверобоги, которые властвуют над миром. Таков и мир. Таковы и люди, его населяющие".
      Мухи не по-осеннему бодро роились во дворах и у побережья, где были разложены и развешены пойманная рыба, шкуры и туши тюленей и рыбацкие сети.
      Деревенские псы так же бодро облаивали Иссканра - и не теряли надежды ухватить его за пятку, а то и за что-нибудь повыше и помягче. Он лениво отмахивался от них палкой и пробирался к причалу. Точнее, к тому, что считалось здесь причалом - к хлипкому настилу из полупрогнивших досок, на котором возились с лодкой несколько рыбаков. На чужака ни один из них внимания не обращал.
      - Добрый день! - крикнул Иссканр, подойдя к рыбакам. - Да сопутствует вашим делам Акула Неустанная.
      Один из них отвлекся от лодки, мельком взглянул на Иссканра и, пробурчав: "Пусть и тебе сопутствует", - продолжал что-то втолковывать своим соотечественникам. Теперь Иссканр разглядел, что лодка, с которой они возились, пробита в двух местах, и рыбаки, похоже, решали, чинить ее или разобрать на доски.
      - Скажите, уважаемые, как я могу попасть на Йнууг?
      - Вплавь, - буркнул кто-то. - Как же еще.
      Иссканр потянулся за мечом - собаки "словили" этот момент и одна добралась таки до его штанины.
      Рыбаки оторвались от лодки и с вялым интересом наблюдали за развитием событий. Иссканр угостил обидчицу палкой, прислонился спиной к хлипкому деревцу, Проницающий ведает каким образом выжившему на этих продуваемых ветром камнях; вынул из поясного кошелька амулет - стилизованное изображение Акулы. Такие носил каждый, кто посвящал себя служению Неустанной; этот когда-то принадлежал брату Гланнаху, а потом перешел к Иссканру вместе с прочими вещами монаха. Он показал амулет рыбакам:
      - Знаете, что это такое?
      Они, конечно, знали. Тотчас отогнали собак, а один из них, коренастый, с кудрявой рыжей бородой, пригласил гостя присесть - прямо на пробитую лодку. И сам пристроился рядом, пожевал губами.
      - Ты не монах, - заявил наконец. - Тогда откуда у тебя амулет?
      Иссканр объяснил, не вдаваясь в подробности. Рыбак кивнул: дело известное, многие монахи так и погибали, отправляясь куда-либо по заданию обители.
      - Давай, - протянул он руку за амулетом. - Буду на Йнууге - передам, кому следует.
      - Мне нужно самому попасть на остров, - ответил Иссканр. Он подозревал, что рыбак отлично понимает это и всего лишь испытывает чужака. А настроение у Иссканра сейчас было неподходящее для испытаний, честное слово! И непонятно даже, чего больше жалко: порванных штанов или отведавших палки собак-дур, которых сердобольные хозяева вовремя не отозвали. - Когда на Йнууг отходит лодка?
      - Видишь? - рыжебородый привстал и для пущей наглядности указал пальцем на пробоину в днище. - Это насчет "когда". А вообще-то на Йнууг посторонних не пускают.
      - Я не посторонний, - ответил Иссканр.
      "Чудес не бывает. Я знаю это. Я верю в это. Однако же и младенчики просто так, с неба, в крестьянские огороды не падают.
      Оставивши ребенка на попечении у упомянутой особы, я отправился, куда следовало, по делам обители. Выполнив задание настоятеля, я вернулся на остров и смог наконец попасть в библиотеку. Брат Криссгон помог мне в поиске нужных свитков, где могли бы находиться ведомости, которые я искал. Увы, я не нашел почти ничего, что способно было бы хоть как-то объяснить явленье, мной наблюдаемое. За исключением одного сообщения из Тайдонского эпимелитства. Жрец тамошней сельской храмовенки писал Тайдонскому иерарху о странном случае, но подробности были опущены.
      Испросив соизволения у Баллуша Тихохода (и, признаюсь, введя его в заблуждение относительно истинной природы найденного мною младенчика), я покинул обитель и отправился в Тайдонское эпимелитство".
      Ждать пришлось до следующего утра. Иссканра поселили в доме Фэгрика того самого рыжебородого рыбака, оказавшегося кем-то вроде старосты в Следе Бердальфа. До вечера Иссканр успел вздремнуть, а после побеседовать с местным жрецом, который, узнав о чужаке, решил навестить его лично. Оказалось, жрец знал брата Гланнаха, хотя, конечно, в историю с таинственным младенцем посвящен не был.
      После ужина Фэгрик предложил Иссканру "подышать воздухом" - похоже, намечался серьезный разговор, для которого днем, за обыденными хлопотами, у рыбака попросту не было времени. Они зашагали вдоль линии прибоя, Фэгрик жевал листья туманного лопуха и спрашивал какие-то мелочи о жизни Иссканра в караване. Наконец они добрались до причала, где лежала лодка, уже почти разобранная на отдельные доски.
      - Я думал сперва оставить ее как есть, - признался вдруг рыжебородый. - А потом понял, что незачем. - Он перехватил удивленный взгляд Иссканра и ухмыльнулся - в далеком свете Йнуугского маяка видно было, что, вопреки ухмылке, Фэгрик совсем не весел. - Ты не из морских, это сразу ясно. Иначе бы первым делом спросил, откуда взялись такие пробоины - а они... - рыбак сплюнул комок пережеванных листьев и бросил в рот новую порцию. - Такие дыры не поставишь, налетев на камни! - Иссканр кивнул, соглашаясь. Теперь он присмотрелся к повреждениям: даже сейчас, на полуразобранной лодке, видно было, что они необычные. Как будто кто-то с силой ударил по днищу копьем, причем ударил снаружи. - Знаю, - продолжал Фэгрик, - считается, что все моряки любят прихвастнуть для красного словца. Любим, чего уж... Вам, сухопутным, правду рассказать - все равно не поверите!
      - Правду? - переспросил, чтобы не молчать, Иссканр.
      - Правду! В море тайн побольше, чем в любом королевском дворце! И хранить их оно умеет получше, эти тайны. А Пелена... Ты хоть слышал про Пелену?
      Про Пелену Иссканр слышал - двух недель в Сна-Тонре хватило с лихвой, даже если учесть, что он большую часть времени провалялся в госпитале. Все-таки госпиталь этот находился в ступениатской гостинице.