Магический портал - Паломничество жонглера (фрагмент)

      Фриний улыбнулся:
      - Ну вот, значит, все-таки кто-то выходил.
      - Ты еще скажи "а вы боялись"! - хмыкнул Быйца. - Лучше признайся, что же мы такого должны исполнить, чтобы они выполнили свои обещания.
      - Мы должны попасть в зал Средоточия. Он расположен примерно в центре Лабиринта.
      - И?
      - Там поймем. Мне сказали, что главное - попасть в зал.
      - Значит, - подытожил Быйца, - попасть туда не так уж и легко. Кстати, этот зал - средоточия чего?
      Фриний развел руками, мол, ни малейшего понятия.
      - Думаю, все выяснится на месте.
      - Так давайте в конце концов отправляться в это самое место! - не выдержал Иссканр. - Стоим тут, как ребятня в чужом саду: залезли, а теперь обсуждаем, надо было лезть или не надо, и чего хозяин сделает, ежли поймает.
      - Пойдем, - поддержал Быйца. - Разговаривать, если кому-то очень припечет, можно и в пути.
      Они пошли - безо всяких "боевых построений", обыденно и неспешно, рассеивая мрак коридора светом браслетов на руках.
      Но потревоженная тьма уже кралась за ними по пятам, решая, когда же ударить.
      * * *
      В первый момент, когда Кайнор взобрался по шесту на канат, им овладел нутряной, сосущий ужас. Ужас этот не имел ничего общего с риском прогулок на приличной высоте и без страховки - нет, Гвоздь испугался, когда не увидел в толпе нужного ему человека. Если он не пришел, значит, всей Кайноровой затее грош цена. И значит, разбираться с гвардейцами придется как-то по-другому.
      А может, придется-таки поехать в столицу вместе с господином К`Дунелем, высоким ценителем площадного искусства.
      Гвоздь отыгрывал обычную программу: плясал, жонглировал зажженными факелами, балансировал на одной ноге, водрузив на подбородок бутафорский меч, - проделывал все это, а сам скользил по толпе глазами.
      Вот!
      Он едва не уронил меч, когда заметил в задних рядах нужного ему человека. Тот, кстати, словно нарочно пробирался поближе к площади. И был без жены, вероятно, оставшейся дома в наказание.
      - А теперь гвоздилки! - звонко объявил Кайнор.
      Народ притих - здесь, как и почти во всей Иншгурре, про гвоздилки знали. Причем если авторство этих четверостиший безусловно приписывалось Гвоздю, то декламировать их могла любая актерская труппа, а многие поэты даже придумывали свои, подражая язвительному стилю Кайнора. У некоторых, вынужден был он признать, получалось вполне сносно.
      Но - по-другому, совсем не так, как у него.
      - Я войны не боюсь и чумы не боюсь.
      Вечно лезу в петлю, над собою смеюсь.
      Но клянусь, если скажут: "В храмовничьей школе
      тебя учат на память", - пойду утоплюсь!
      Захохотали. Кайнор подмигнул симпатичной молодице в первом ряду и продолжал:
      - Каждый шаг наш по жизни - то след на песке.
      Будь гуляка шальной ты иль смирный аскет,
      всяк мечтает побольше следов понаставить.
      Но вот ветер подул - только рябь на песке...
      - Эй, приятель, - крикнули из толпы, - ты что же, самый умный, да? Или считаешь себя... хэх!.. вторым Тойрой Мудрым?
      - Да не, - ответили крикуну, - эт он славы взалкал. Следы на песке, так сказать, "гвоздит"!
      Кайнор улыбнулся "знатоку" души своей:
      - Славы вкус? - знаешь, слаще бывает моча!
      Мне не веришь? Спроси, дорогой, палача.
      "Пьедестал с эшафотом, - тебе он ответит,
      часто разделены лишь ударом меча!"
      Засвистели, по-девичьи взвизгнули то ли от восторга, то ли сосед-рукоблуд за бочок ущипнул.
      Подкузьмили:
      - Артист, а ты вообще-то разговаривать по-нормальному умеешь?
      Кайнор пожал плечами:
      - Задавая поэту вопрос, не сердись,
      коль ответом тебе будет вычурный стих.
      Если хочешь ответ получить, как приказ, то
      к капитану гвардейцев ты лучше иди.
      С последними словами он указал на К`Дунеля, по-прежнему сидевшего где-то под ним, на фургонной лавочке.
      А потом, выловив взглядом протиснувшегося наконец в первые ряды муженька Зойи, плеснул масла в камин:
      - Я не нажил друзей, я растил лишь врагов
      идиотов, мерзавцев, владельцев рогов.
      Но мой враг самый страшный - я сам, без сомненья,
      так, танцуя, себя же сжигает огонь.
      На "владельцах рогов" Кайнор недвусмысленно ткнул пальцем в нужную сторону - еще и подмигнул дуболому, чтобы уж наверняка. Тот пригляделся к жонглеру, узнал и взвыл от ярости. Его едва удержали стоявшие рядом, а то бы благоверный Зойи наверняка ринулся мстить обидчику.
      А обидчик, словно не замечая волнения толпы и не слыша страшных проклятий, которыми награждал его рогоносец, отвесил ему низкий поклон:
      - Улыбнитесь же, ну! Ну увел я жену
      но зачем бить рогами и выть на луну?
      Мы ведь с ней пообщались не так уж и долго
      и к тому ж я, заметьте, ее вам вернул!
      И это было последней каплей - тут уж никакие силачи не удержали бы обиженного! Он ткнул одного локтем в чувствительное брюхо, заехал второму кулачиной в глаз и, ревя как бык во время случки, затопотал к фургонам.
      Кайнор присел и еще раз взглядом измерил расстояние от того места, где он сейчас стоял, до купола местной храмовенки, тулившейся к площади, но чуть поодаль от места представления.
      Гулкое "Ух!" - это обиженный муженек Зойи со всего разбегу врезался в фургон. С самыми, заметьте, гнусными намереньями: сбросить Гвоздя с каната.
      Гвоздь разочаровывать беднягу не решился и "сбросился" - пусть порадуется человек!
      Толпа ахнула, у Кайнора в желудке тоже что-то ахнуло, он мысленно сосчитал до... раз, два, три... - на "три" он уже был впечатан лицом в рельефный купол храмовенки. Который, кстати, сказать, свет факелов почти не освещал. А луна сегодня как-то стыдливо и не по-взрослому прячется за плечи туч, поэтому...
      Ну, и так ясно, что "поэтому" - додумывать некогда! Гвоздь соскользнул на бордюр, обрамлявший купол, и перебежал по нему на ту сторону, которая была скрыта от глаз толпы - впрочем, увлеченной сейчас совсем другим. Но ведь оставались еще и гвардейцы во главе с бравым господином К`Дунелем.
      Спрыгнув на землю, Кайнор первым делом вывернул плащ и закутался в него поплотнее. Конечно, жонглерское трико, пестрое, как мысли обкурившегося кровяными цветочками, плащ вряд ли скроет. Поэтому пришлось вымазать ноги в грязи, благо, этого добра в здешних канавах хватало.
      Ну и теперь главное - подальше, подальше от самой вероятности быть кем-либо увиденным! Ибо гвардейцы, возможно, прямо сейчас прорубаются сквозь бурлящую толпу к храмовенке, и уж они, будьте покойны, допросят всех и разберут каждую хибару по бревнышку, чтобы найти Кайнора.
      Он аккуратно вытер подошвы своих кожаных туфлей, увы, тоже предназначенных для выступлений, а не для путешествий. Ничего, потом что-нибудь решим.
      Убедившись, что не оставляет следов, Гвоздь вернулся к храмовенке и через один из "ползучих" входов на четвереньках вошел внутрь. Здесь было темно, все окна оказались прикрыты ставнями, и только через зарешеченное отверстие в куполе проникали отсветы от факелов на площади. Гвоздю хватило и их, чтобы сориентироваться; да впрочем, все храмовенки в подобных деревнях устраивались одинаково, и эта не была исключением.
      Небольшое ее помещение почти полностью занимали вырезанные из дерева фигуры зверобогов - все двенадцать. Расставленные кругом, мордами внутрь, они представляли собой воплощение календарного цикла.
      Акула, Цапля, Нетопырь, Крот, Сколопендра, Дракон, Лягушка, Муравей, Змея, Мотылек, Стрекоза, Кабарга, - каждый топорщился крыльями или клыками, по которым только и можно было их узнать: здешний скульптор, хоть и старался на совесть, вряд ли когда-нибудь достиг бы вершин мастерства. Да этого от него и не требовалось - а самые главные черты каждого из Сатьякала он передал.
      Изображения были полыми внутри. Когда наступал месяц того или иного зверобога, местный священник распахивал пасть его идола - и прихожане складывали туда подношения.
      Сейчас, в самом начале осени, с распахнутой пастью стояла Кабарга. Ее неестественно удлиненные клыки напоминали два меча, а пустые глазницы, казалось, пристально наблюдали за Кайнором.
      - Нет, сударыня, - сказал он ей, - я вас не потревожу.
      Гвоздь огляделся, выбирая подходящего идола. Да, Лягушка годится для его целей лучше всего.
      Кайнор опустил нижнюю челюсть Пестроспинной и ужом проскользнул внутрь ее чрева.
      Потом как-то ухитрился поднять челюсть в прежнее положение и замер, прислушиваясь к звукам снаружи...
      * * *
      Сперва они шли молча, подсознательно все же ожидая подвоха от темных коридорных отростков, то и дело манивших свернуть в них, и от напряженной, глухой и пыльной тишины, колыхавшейся вокруг. Подвоха не было. Не было вообще ничего, кроме пляшущего света от браслетов; даже эхо от шагов вязло в здешнем воздухе и не звучало.
      - Гляньте! - почему-то шепотом произнес Иссканр. Он повыше поднял левую руку и помахал ею, словно отгоняя клочья тьмы от потолка. Интересно, кто все это вырезал?
      Коридорные своды не были прямыми и ровными, и хотя Фриний и Быйца заметили это уже давно, сейчас не удержались, каждый запрокинул голову и скользнул взглядом по диковинным фигурам, которыми бугрился потолок. Цветы, деревья, морские волны, прибрежные скалы, натянутые луки и скрестившиеся в смертельном поединке мечи, падающая башня и люди, которых она вот-вот накроет, солнце, луна, мохнатые звезды - предвестницы гибельных событий, твари речные, воздушные, подземные, многорукие исполины, многорогие рыбы, распахнутые Книги и плотно запечатанные свитки, ларцы с драгоценностями, черепа, почившие воины, девы неземной красоты... - и глаза, сотни тысяч глаз на каждом клочке потолка; глаза, которые, казалось, безмолвно и строго следили за пришельцами.
      Над этими узорами даже целому городу скульпторов пришлось бы трудиться не один год, ведь коридоры, разветвляясь, тянутся на многие метры вглубь и на сводах каждого буйствует жизнь в камне.
      Поэтому на вопрос Иссканра Фриний предпочитает промолчать, а Быйца скалится желтыми обломками зубов:
      - Какая разница, кто вырезал? Мы пришли сюда не барельефами любоваться! Не знаю, что посулили тебе наши благодетели, юноша, а мне обещана смерть, о которой я мечтаю вот уже более трех сотен лет.
      - Если ты так сильно хочешь умереть, зачем было удирать от Дракона? огрызнулся Иссканр. - Остался б вместо чародея - и сейчас лежал бы россыпью угольков.
      - Не лежал бы, - отрезал Быйца, враз помрачнев. - А стоял бы по ту сторону стены, обгоревший, но живой.
      - Круто, - только и сказал Иссканр.
      Они пошли дальше - но почти сразу же вынуждены были опять остановиться: коридор, до этого прямой, теперь разъединялся на два совершенно одинаковых ответвления.
      - Куда пойдем?
      Фриний взглянул на горбуна:
      - А ты как считаешь?
      - Жребий, - проронил тот нехотя. - Только жребий.
      Чародей подбросил монетку, поймал и быстро накрыл ее ладонью.
      - Цапля - левый, Акула - правый, - предложил Иссканр.
      Выпала Цапля - и они свернули в левый.
      В последний момент Мыкун зачем-то вдруг обернулся и уловил краем глаза шевеление на потолке, но никак на него не отреагировал. Да и неясно было вообще, понял ли он, что именно увидел.
      * * *
      - Нет, сударыня, я вас не потревожу!
      Этот голос Зойи был знаком, о да! И то, что он померещился ей сейчас, когда она, коленопреклоненная, заключенная в исповедальной нише, замаливала грехи - в этом, если задуматься, не было ничего странного. Ведь грешила-то она как раз с обладателем голоса, рыжим жонглером, приехавшим утром в деревушку. Он говорил, его зовут Кайнор, но Зойи, конечно, не поверила. Все рыжие - те еще лжецы, а всякий жонглер мечтал бы оказаться известным Кайнором из Мьекра... впрочем, ее Кайнор и так был хорош, безо всяких гвоздилок. Дуклану бы не помешало взять у него несколько уроков насчет того, как следует выполнять супружеские обязанности!
      Но, конечно, ее благоверный не горел желанием брать эти самые уроки. Он попросту отлупил Зойи (уже после того, как вернулся из неудачной погони за Кайнором) и отправил в храмовенку. В общем-то, еще по-доброму поступил, Янкур вон свою, когда застукал, до смерти не зашиб, но месяц пластом лежала. А что? - ихнее право, мужиковское: раз за жену свадебный выкуп платил, считай, перешла в его собственность...
      А вот говорят (хотя, наверное, враки все это), что за Хребтом есть город, где правят женщины. Нет, точно враки - кто б им позволил?!
      ...Разве только такие вот обходительные и приятные во всех отношениях кавалеры, как тот, кто только что сказал: "Нет, сударыня, я вас не потревожу!" О, человек с таким голосом никогда не поднимет руку на женщину!
      Зойи вздрогнула, когда вслед за "примерещившимися" словами услышала вполне обыденное кряхтение - кто-то проник в храмовенку и сейчас пытался что-то сдвинуть с места. Сдвинуть у него не получалось... нет, вот получилось; слышно, как он... неужели?! - да, точно, влазит в идола одного из зверобогов!
      Тут уж у Зойи всякие сомнения пропали: точно он, Кайнор этот рыжий! Никто больше бы не осмелился - в такое время... да что время, что время! в храмовенке, в идола!.. - влезть, как в фургон свой жонглерский! Еще и ерничал, "сударыней" кого-то из них назвал!
      Ох!
      Последнее мысленное восклицание Зойи относилось к гвалту, который царил на площади и который она наконец-то услыхала. Гвалт плескался и вскипал, отдельные выкрики мешались в общем ропоте, всполошенно ржали усталые коняги, тявкали тонкоголосые шавки, звенел металл...
      "Не иначе, мой паскудник такое утворил", - разумеется, Зойи имела в виду не муженька, а только что схоронившегося в идоле Кайнора. Она уже поднялась с колен, чтобы... она еще и сама не знала, как собиралась поступить.
      ...Так никогда и не узнала.
      Идолы вдруг зашевелились, и в первый момент Зойи показалось, что это проделки все того же Кайнора. Но нет, как бы он смог управлять столькими сразу?!
      "Но тогда почему?.."
      Додумать Зойи тоже не успела. Завороженная, она смотрела, как Огненосный со скрипом расправляет корявые деревянные крылья, а Пестроспинная поворачивает голову к выходу, как Стоногая струится по направлению к Неустанной, а Немигающая наоборот, свивается в тугую пружину...
      Тонкое, на грани слышимости, шипение хлыстом разорвало воздух часовенки - и два идола почти одновременно прыгнули: Лягушка и Змея. Немигающая - на Пестроспинную, а та - к выходу.
      Когда они еще были в воздухе, остальные фигуры тоже атаковали друг друга, но Зойи почему-то неотрывно следила взглядом именно за первыми двумя, Лягушкой и Змеей. Казалось, в противостоянии этих двух кроется разгадка всего, что здесь происходит.
      Немигающая опоздала. Ее массивная деревянная голова ухнула о пол в том месте, где всего мгновение назад сидела Лягушка. А та уже была у двери, мощным ударом снесла ее с петель и выпрыгнула во тьму - с противоположной от площади стороны.
      Идол же Змеи от удара треснул, а нижняя челюсть Немигающей попросту отвалилась. Змея пыталась ползти, но не двигалась с места и лишь скрежетала по плитам угловатыми извивами тулова.
      Досталось и другим зверобогам: во все стороны летели щепки и целые куски древесины, крылья, лапы, головы, хвосты. Сражались идолы беззвучно, только глухо ударялись друг о друга да с треском теряли части тел.
      Потом все стихло - изломанные, покореженные в схватке идолы растерзали друг друга так, что не могли уже пошевелиться - ибо превратились, по сути, в простые обломки - и не узнать, который был кем.
      На своих прежних местах стояли только двое: Мотылек Яркокрылый и Кабарга Остроклыкая, - да лежал, почти не тронутый, не оживавший, просто сброшенный в суете с постамента Нетопырь Мстительный.
      Вдруг Остроклыкая повернула голову и уставилась на Зойи черными дуплами глаз.
      Медленно, словно подрубленное и падающее дерево-великан, она сошла с пьедестала и направилась к Зойи. Неестественно длинные клыки блестели отполированными поверхностями, и поступь Кабарги была тяжела, как кошмарный сон, от которого уже не суждено пробудиться никогда, никогда, никогда...
      * * *
      Некоторые совершенно безосновательно считали Лабиринт чем-то похожим на паука: несколько лапок-коридоров, тянущихся к центральному залу-туловищу, - и всё. Иные полагали, что Лабиринт напоминает скорее паутину, нежели ее создателя, - и, подобно паутине, разветвлен и сложен.
      Ошибались и те, и другие; ошибался любой, кто верил, что Лабиринт можно представить себе в виде постоянного изображения. Ибо он подобен реке, лесу, лугу - и, сколь бы детально ни был описан, рано или поздно перестанет соответствовать своему описанию. Так высокородная леди через пару лет или дней лишь отдаленно походит на портрет, писанный лучшим столичным живописцем; так воришка ничуть не схож с карандашным наброском его внешности, разосланным на все посты городской стражи.
      Ибо и лес, и река, и высокородная леди, и воришка живы - как жив и Лабиринт: каждый по-своему. Живы, и, следовательно, изменчивы.
      Фриний догадывался об этом свойстве Лабиринта, Быйца знал совершенно точно, Иссканр чувствовал подсознательно, а Мыкун... Мыкун просто шагал туда, куда его вели.
      И ни Фриний, ни Быйца, ни Иссканр (и уж, конечно, не Мыкун) не понимали, что их давным-давно заметили. За ними наблюдают. Их оценивают на глаз, как оценивает подозрительную монету пройдоха-купец: не фальшивая ли?
      Вот-вот на зуб попробует.
      * * *
      - Отпирай! Где тут у вас местный жрец, ключник или я не знаю, кто?! А вы что стали, вешалки для мундиров?! Живо оцепить здание, смотрите внимательнее, да факелы, факелы несите, Змея вас язви! - Жокруа К`Дунель, вспотевший, в надорванном мундире, со свежим шрамом на виске, готов был карать - и беспощадно!
      Толпа, изрядно подавленная (во всех смыслах), безмолвствовала. Зато кто-то из гвардейцев, наплевав на приличия, решился-таки сообщить капитану, что ни ключника, ни жреца искать не нужно. Двери-то, вы только поглядите, сорваны с петель - так зачем нам ключник? Жокруа наорал на "жопу с усами" и велел заткнуться, а потом, немного успокоившись, пояснил, что видеть жреца хочет совсем по другой причине. А в храмовенку, даже была б она заперта, при желании вошел бы безо всяких ключников. Веришь?
      Гвардеец поверил и заткнулся. После приключений духа и плоти, выпавших сегодня на его долю, гвардеец готов был поверить во что угодно. Лишь бы не швыряли через всю площадь на потеху быдлу - и лишь бы у командира не было такое помятое лицо, которое кто-то иной, посторонний, может, и спишет на злость. Но гвардеец знал: такое лицо у капитана случается в принципиально других ситуациях.
      К`Дунель тем временем получил желаемое - какие-то серые личности едва не под руки выволокли к капитану лысого человечка с отчаянными глазами размером с плошку каждый. Глаза у человечка слезились, руки дрожали, а сам он, кажется, мечтал единственно о скорейшей смерти. К`Дунель же, вопреки всеобщим ожиданиям, заговорил с человечком ласково, просил господина... как, кстати, зовут господина? - Тунилюк? - ну вот, просил господина Тунилюка уделить минуточку внимания им, подневольным, служивым людям - и пройти вместе с ними в храмовенку. Вот спасибо, вот-такущее вам спасибо, господин Тунилюк!
      От этаких сахарных речей жрецу окончательно поплохело. Он смекнул, что скорая смерть ни при каких обстоятельствах ему не обломится - а если чего и обломится, так что-нибудь вдесятеро ужаснее смерти. Ведомый под локоточек обходительным господином "зовите-меня-просто-Жокруа", он ступил внутрь храмовенки - и там все-таки сполз в милосердный обморок. Потому что видеть этакие чудовищные разрушения и слушать этакие любезные речи оказалось выше скромных возможностей г-на Тунилюка.
      - Приведите его в себя, только аккуратно, - бросил К`Дунель своим подчиненным - и решил пока обойтись без жреца. Тем более, что толку-то от лысого все равно никакого; Тунилюк понадобится ему попозже, а сейчас...
      По приказу капитана, двое гвардейцев вошли в проем и встали по обе стороны, как можно выше подняв принесенные факелы. К`Дунель же гончим псом скользнул в гущу деревянных обломков, стараясь при этом ничего не задеть, ступать крайне осторожно и осмотрительно - и внимательно изучать "место попрания закона". В том, что таковое попрание здесь произошло, Жокруа не сомневался.
      Кровяные ошметки на выложенном разноцветными плитами полу только подтвердили К`Дунелевы подозрения. Неужели так все просто - и этот рыжий жонглер, Сатьякал ведает каким образом, нашел здесь свою смерть?
      Жокруа не верил в столь удобное совпадение. Он вообще не верил в удобные и удачные совпадения, предпочитая всякий раз приятно удивляться им, нежели разочаровываться в скороспелых выводах. А здесь... Нет, в этом случае он никак не мог позволить себе поверить в то, что жонглер мертв!
      И кстати, где само тело? Ведь не разнесли же его в клочья неведомые силы, бушевавшие сегодня в храмовенке!
      К`Дунель резко обернулся к гвардейцам, делая знак посветить получше, и повторно осмотрелся. На сей раз внимание Жокруа привлекли две детали: идолы Остроклыкой и Яркокрылого остались на своих постаментах, хотя вокруг них явно кипело сражение... ("Сражение деревянных фигур. Да ты не безумен ли, капитан?" - Нет, он знал, что не безумен. Достаточно было вспомнить то, что случилось в позапрошлом году в Таллигоне...)
      К`Дунель шагнул к идолу Яркокрылого и, не вполне понимая, зачем, постучал по деревянному боку.
      Гулкое эхо в ответ и тягостное поскрипывание качнувшегося крыла. Пустота - мертвая, безразличная.
      Теперь госпожа этого месяца, Кабарга Остроклыкая. Жокруа еще только начал идти к ней, а уже увидел ответ на свой вопрос. Деревянные клыки и копыта идола были измазаны кровью. Нижняя челюсть оказалась поднятой, но стоило капитану прикоснуться к ней, и она упала с глухим стуком. Изнутри пахнуло смертью, и кровь, накопившаяся в челюсти, потекла по шее Остроклыкой.
      Сами собой вспомнились строки из Запретной Книги: "И идолы их оживут, и станут терзать людей, яко же терзали они тело Его - и вновь снизойдут на Ллаургин Отсеченный хвори, и беды, и муки, и смерть беспощадная".
      За спиной заскулил пришедший в себя жрец Тунилюк.
      - Вставьте факелы в гнезда и подите разгоните толпу, - устало велел К`Дунель гвардейцам. - Артистов - в фургоны, и пусть сидят, пока у меня не будет время ими заняться. А этого выведите отсюда, я сейчас с ним поговорю, но нечего ему смотреть... - Оборвал, махнул рукой - и так понятно.
      Вывели.
      Сейчас... сейчас Жокруа поговорит с лысым Тунилюком и порасспросит, как выглядела храмовенка до... всего. А потом отпустит на все четыре стороны. А потом...
      В одном из "ползучих" входов, черными провалами зиявших по всему периметру храмовенки, кто-то шевельнулся. К`Дунель скользнул в тень ("А вдруг, вопреки всякому здравому смыслу, - жонглер?!") - и тут же шагнул навстречу выпрямлявшейся фигуре.
      Не скрывая раздражения, процедил:
      - А вы откуда здесь взялись? Я же велел сидеть в фургоне.
      Узколицый трюньилец согнулся в смиренном поклоне. Впрочем, оправдываться не стал.
      - Вы, кажется, хотели бы отыскать моего рыжего сотруппника, который столь неожиданно покинул нас. Я знаю, куда он может направляться.
      Жокруа пригляделся к трюньильцу повнимательнее. Неужели правду говорит? Или попросту господа артисты решили навести "псов в мундирах" на ложный след?
      - Знаю, - кривенько усмехнулся трюньилец, - думаете, я пришел, чтобы ввести вас в заблуждение. Но это не так. Просто у меня есть причины выдать вам Гвоздя. Во-первых, его жена, Лютен, изменяла ему со мной. И он это знает - знает и делает вид, что ему все равно. Но вы же понимаете, такого не прощают.
      - Ну а во-вторых?
      - А во-вторых, я ухожу из труппы. Я прибился к ним, потому что так было удобнее всего добраться до Нуллатона... мы, конечно, еще не в Нуллатоне, но дальше, я, пожалуй, лучше отправлюсь один.
      - Допустим, - сказал К`Дунель, - допустим, все, сказанное вами, правда. И куда же, по-вашему, он собрался?
      Трюньилец блеснул глазенками:
      - Туда, куда вы и намеревались его отвезти. В столицу, в Нуллатон.
      - Почему?
      - Потому что вы бы меньше всего ожидали, что он туда отправится. И, соответственно, тщательнее искали бы его на других направлениях.
      "В этом что-то есть, - подумал К`Дунель. - К тому же, мне известны еще несколько причин, по которым Кайнор Мьекрский выбрал бы именно Нуллатон".
      - А вы не боитесь, что встретитесь со своим сотруппником в столице? спросил он у трюньильца.
      - Потому я пришел к вам, - просто ответил тот. - Чтобы вы поймали его. Поверьте, в противном случае я бы и пальцем не пошевелил. Все-таки быть подонком очень и очень неприятное, знаете...
      - Не знаю, но верю, - обронил Жокруа. - Ну что же, благодарю вас за то, что сообщили мне. Возвращайтесь в фургоны и не беспокойтесь. В ближайшее время если вы и отправитесь в Нуллатон, то лишь в составе труппы господина Жмуна и в сопровождении моих людей.
      - То есть?!
      - Я не имею предписаний арестовывать труппу, но я оставлю нескольких гвардейцев сопровождать вас до тех пор, пока вопрос с господином Кайнором не разрешится, так или иначе. И, опять же, до тех пор, пока она не разрешится, ни один актер не покинет труппу. Ступайте, господин...
      - Ясскен, - выдавил тот. - Меня зовут Ясскен.
      - Ступайте, господин Ясскен. И не тревожьтесь, мы будем очень тщательно искать вашего сотруппника - и не забудем о вашей помощи. ...Через "ползучий", пожалуйста, так же, как и пришли, - Жокруа непреклонно указал на отверстие в стене. - Во избежание ненужных подозрений, - пояснил он.
      И подумал, что с огромным удовольствием пнул бы сейчас этот тощий зад сапогом - да нельзя.
      "Интересно, заметил ли трюньилец то, к чему все это время стоял спиной?" Вот Жокруа, стоявшему к Остроклыкой лицом, было очень хорошо видно, как непрестанно течет кровь из ее пасти.
      Он подошел к идолу и захлопнул нижнюю челюсть, но кровь продолжала сочиться из щелей.
      Тогда К`Дунель вышел из храмовенки, присел на перевернутую бочку и вынул из кармана шкатулочку с порошком из лепестков кровяных цветочков. Уложил щепоть на тыльную сторону ладони ("....как руки-то трясутся, как трясутся!") и жадно припал ноздрей.
      Потом откинулся назад, упершись спиной в стену храмовенки, и попытался выгнать из головы хоровод запретных фраз: "И идолы оживут... и станут терзать людей... и вновь снизойдут хвори... и беды... и смерть беспощадная...".
      - Господин капитан! - позвали его. - Вы только посмотрите!..
      Он посмотрел.
      Перед ним стоял гвардеец, в руках - окровавленная голова Кайнора Мьекрского, более известного как Рыжий Гвоздь.
      Глава третья:
      Ветер в коридорах. Река, идол и советы утопленника. Два "неужели". "Ну
      и дурак!" Клятва Всеобщего Покарания. Младенчик в капусте.
      Тот напутствует: "Жди", тот торопит: "Иди!"
      Мудрецы, от беды вам меня не спасти.
      Я, дурак, не последую вашим подсказкам
      мне советник единственный - сердце в груди.
      Кайнор из Мьекра
      по прозвищу Рыжий Гвоздь
      - Ветер! - сказал, останавливаясь и прислушиваясь Иссканр. - Слышите, как дунуло?
      Вопреки ожиданиям парня, Быйца воздержался от ядовитых замечаний. Он по-птичьи склонил голову набок, после чего изрек:
      - Действительно, ветер.
      "Сейчас скажет: "И мне это не нравится!" ", - подумал Фриний.
      - И мне это очень не нравится, - проскрипел горбун. - Откуда здесь взяться ветру, а?
      - Как бы там ни было, у нас не такой уж большой выбор, - отметил чародей. - Либо стоять здесь и ждать, пока перестанет дуть, либо идти дальше.
      - Но мы можем пойти либо по основному коридору, либо свернуть в одно из боковых ответвлений, - возразил Быйца. - В то, откуда подул ветер, или в то, куда он дует.
      - Давайте все-таки идти прямо. - Иссканру не было страшно, но... он просто не хотел сворачивать, вот и все. Если уж на то пошло, он вообще не хотел бы больше ощущать на своем лице дыхание этого необъяснимого ветра.
      - Идем прямо, - согласился Фриний. - Кстати, - добавил он чуть погодя, - предлагаю, чтобы было не так тяжело идти, пусть каждый рассказывает что-нибудь о себе. - (По мнению чародея, это было бы значительно лучше, чем монотонное "тан-тан-таран!" Иссканра, которое тот простодушно считал "мурлыканьем походного мотивчика"). - Начнет... ну, допустим, Иссканр. Согласен?
      - О чем же вы хотите услышать?
      - Да о чем угодно.
      - Ну ладно. Вот был случай... - Он принялся рассказывать какую-то побасенку, которую обычно травил таким же, как он, наемным рубакам, но ветер, этот проклятый ветер по-прежнему тыкался в уши дразнящим пером в руках опытной девицы из дома с красным фонарем - и в памяти невольно пробуждались совсем другие события. Как охотничьи псы на матером медведе, они повисали на Иссканре и не размыкали челюстей - и он в конце концов сдался: говорил об одном, а вспоминал совсем другое...
      ...караван был снаряжен монастырем, но прибивались к нему и самостоятельные дельцы. Платили сколько положено, деньгами или товаром, и делили совместные тяготы нелегких дней путешествия - но и выгоду свою от такового получали.
      Иссканр попал в караван случайно. Он и выжил-то случайно, если уж по-честному. Не должен был выжить - а выжил.
      Матушка Шали послала его к мебельщику - узнать, почему до сих пор не выполнил заказ. В те годы Иссканр работал вышибалой в доме с красным фонарем, там же и жил. Матушка Шали, хозяйка этого почтенного заведения, утверждала, что однажды нашла его, еще младенца, в корзинке на пороге дома - и, сердце - не камень, сжалилась над орущим благим матом махоньким свертком.
      С годами Иссканр стал подозревать, что на самом-то деле является отпрыском одной из матушкиных девиц, неудачно обслужившей клиента и не пожелавшей избавиться от плода в какой-нибудь из тайных лекарен. Девица (подозревал Иссканр) то ли умерла во время родов, то ли вообще вернулась в дом и до сих пор жила там, а сына отдала на попечение матушке. Та не была чрезмерно жадной или жестокой, но выгоду свою знала, и как только мальчишка чуток подрос, начала с лихвой возвращать вложенные в приемыша деньги и труды.