Супружеские пары

      — А кто вон тот, с одухотворенным взглядом?
      — Действительно, одухотворенный взгляд! Раньше я считала, что у него стальные глаза, но теперь вижу, что ошибалась. Это Эдди Константин, пилот гражданской авиации. Они въехали примерно год назад в большой мрачный дом около поля для гольфа. Вон тот высокий подросток, вылитый Аполлон Бельведерский — сосед Константинов, приглашенный на всякий случай. Пайт не был уверен, что ваш муж приедет.
      — Значит, Кен оказался лишним?
      — Вовсе нет, они рады каждому новому игроку Баскетбол сейчас не очень популярен, женщину на площадку не пригласишь. А ваш муж очень неплохо играет!
      Фокси пригляделась к игре. Соседский парень, сохранявший изящество даже в праздности, стоял в сторонке, а шестеро мужчин, пыхтя и обливаясь потом, тренировались в дриблинге и обводке. На тесном асфальтовом пятачке, окруженном раскисшей глиной, все они выглядели неуклюже. Самыми рослыми были Кен и Галлахер. С грацией, которой Фокси не замечала в нем уже несколько лет, Кен поднес мяч ко лбу и сделал бросок. Мяч прокатился по кольцу, но не упал в сетку. Это доставило ей удовольствие. Почему? Потому, наверное, что он был слишком уверен в себе, вся его поза говорила о том, что мячу некуда деться, кроме корзины. Константин схватил отскочивший мяч и повел его у самого низа, защищая локтем. Фокси почувствовала, что он вырос в городе. Его глаза призрака напоминали фотобумагу, меняющуюся цвет в зависимости от того, куда ее макают. Литтл-Смит намеренно путался у Константина под ногами. У него не было естественной мгновенной реакции баскетболиста. Солц, которым Фокси уже была готова восхищаться, осторожно перемещался по краю площадки, то и дело останавливаясь и улыбаясь, словно напоминая себе и остальным, что игра детская и не заслуживает серьезного отношения. У него был широкий зад, на ногах не кеды, как у других, а зашнурованные ботинки, точь-в-точь как те, что выглядывают из-под сутаны священника. На глазах у Фокси Хейнема отнял мяч у Константина, оттолкнул Кена, нарушив правила, подпрыгнул и произвел бросок. Мяч угодил в корзину, Хейнема на радостях оседлал Галлахера, и ирландец с широкими, почти пятиугольными челюстями послушно провез партнера по всей площадке.
      — Нарушение! — запротестовал Солц.
      — Ты толкнул новенького! — крикнул Константин, обращаясь к Хейнема. Где твоя совесть?
      Они бранились, как визгливые подростки.
      — Ладно, сосунки, тогда я вообще отказываюсь играть. — И с этими словами Хейнема поманил на площадку запасного. — Может, позвать Торна? Или сыграете втроем против четверых?
      Ответа не прозвучало: игра уже возобновилась. Хейнема, надев на шею свитер, как хомут, занял место рядом с двумя болельщицами. Фокси не могла изучить его лицо: ей в глаза било солнце. От него исходил мужской запах главным образом, пота.
      — Мне позвать Торна, или ты сама его позовешь? — обратился он к жене хрипло, но с уважительной интонацией.
      — Звать его так поздно было бы невежливо, — ответила Анджела. — Он удивится, почему ты не сделал этого раньше.
      Фокси ответ Анджелы показался испуганным.
      — Торн на грубость не реагирует. Иначе он бы давно отсюда сбежал. Любому в городе известно, что воскресный обед он запивает пятью мартини. Раньше он бы все равно не появился.
      — Тогда звони ты, — посоветовала мужу Анджела. — Кстати, поздоровайся с Фокси.
      — Прошу прощения. Как поживаете, миссис Уитмен?
      — Спасибо, мистер Хейнема, неплохо. — Она решила, что не будет его пугаться, и пока что это ей удавалось.
      На солнце его голова горела огнем. Он оставался вертикальной тенью, источающей жар, но тон голоса изменился: видимо, он заметил в ней какую-то перемену.
      — Очень мило, — произнес он и повторил: — Мило, что вы тоже приехали. Нам нужны зрители.
      Выходило, что внезапный взрыв энергии, запрещенный прием против Кена, езда на спине у Галлехара — все это было разыграно для аудитории, то есть для нее.
      — Вы все такие энергичные! — молвила Фокси, подчеркнув «все». — Это впечатляет.
      — А вам хотелось бы сыграть? — спросил он у нее.
      — Вряд ли, — ответила она, гадая, знает ли он о ее беременности. Вспомнив, как он заглядывал ей под юбку, она решила, что это не может составлять для него тайну. Такие вещи он обязательно выведывает.
      — Раз так, придется вызвать Торна, — решил он и зашагал в дом.
      Анджела, снова перейдя на легкий тон, сказала Фокси:
      — Женщины действительно иногда соглашаются сыграть. Например, Джанет и Джорджина смотрятся на площадке очень неплохо. Во всяком случае, у меня ощущение, что они знают, что к чему.
      — Единственное, во что я играла, — хоккей на траве.
      — Правда? Кем же вы были на поле? Я играла центральной полузащитницей.
      — Вы тоже хоккеистка? Я играла на правом крае.
      — Отличная игра, — сказала Анджела. — Единственная жизненная ситуация, когда мне нравилось проявлять агрессивность. А мужчины — почти всегда агрессоры. — В ее тоне была такая убежденность и напор, что Фокси несколько раз кивнула в знак согласия.
      Солнце скатывалось все ниже, закатное небо все сильнее розовело. Подставляя бледные лица последним лучам вечернего солнца, они с удовольствием обсуждали хоккей («Полузащитницей быть хорошо! — заявила Анджела. — Играешь и в защите, и в нападении, и никто ни в чем тебя не может обвинить»), спорт как таковой («Я люблю, когда Кен во что-то играет, призналась Фокси. — Когда проводишь все время со студентами, легко раньше времени состариться. В Кембридже я чувствовала себя ископаемым»), профессию Кена («Он перестал обсуждать со мной свою работу, — пожаловалась Фокси. Раньше он специализировался на морских звездах и тому подобных занятных вещах. Однажды летом мы ездили в Вудсхоулскую морскую лабораторию. А сейчас он перешел на хлорофилл. Все крупные открытия совершаются в последнее время в других областях: в генетике и так далее»), дом Пайта («Он его любит, сказала Анджела, — потому что здесь сплошь прямые углы, а мне нравился ваш дом. Там можно столько всего натворить… А как он парит над низиной! Но Пайт испугался комаров. Зато здесь нас мучают слепни с фермы. Пайт сухопутное существо. По-моему, море его пугает. Он любит коньки, а плавать нет. По его мнению, море неэкономно. Мне подавай все бесформенное, зато Пайт — любитель правильных форм»), а также детей, которые то и дело выбегали из зарослей — то с царапиной, то с жалобой, то с подарком.
      — Большое спасибо, Франклин! Что это такое, по-твоему?
      — Погадок, — объяснил мальчик. — От совы или ястреба. Мальчику было лет восемь-девять, он был смышленый, но неуклюжий и бледный. Его находка лежала на ладони у Анджелы — сухой шарик, в котором можно было разглядеть косточки.
      — Любопытно, даже симпатично… — сказала Анджела. — Как мне с этим поступить?
      — Подержите, пока меня не заберут домой. Главное, не отдавайте Руги! Она говорит, что это ее, потому что весь лес тоже ее. А я хочу собирать коллекцию. Я первый это увидел, а она только подобрала… — Объяснять пришлось так долго, что мальчик чуть не расплакался.
      — Фрэнки, передай Рут, чтобы она подошла ко мне, — попросила Анджела. Мальчик кивнул и убежал.
      — Это, наверное, Фрэнки Эпплби? Но самого Фрэнка здесь, кажется, нет.
      — Его привез Гарольд. Фрэнки дружит с их сыном Джонатаном.
      — Я думала, что сын Смитов на несколько лет старше.
      — Так и есть, но у них, конечно, много общего. «Конечно»?
      Из лесу вышли сразу трое детей, вернее, четверо, если считать Нэнси Хейнема, которая не отходила от птичьей купальни и загораживала лицо ладошкой, как будто пряталась от Фокси. Рут оказалась рослой, крепкой и круглолицей. Она тряслась от негодования.
      — Мама, он говорит, что первый это увидел, а на самом деле вообще ничего не видел, пока я это не подобрала! Тогда он и говорит: «Мое, я первый увидел!»
      Мальчик повыше, с виду умница, подхватил:
      — Так и есть, миссис Хейнема. Франклин все пытается захапать!
      Юный Эпплби с ходу разревелся.
      — Неправда!.. — тянул он. Жалоба вышла бы более пространной, но мешали судорожные рыдания.
      — Плакса! — фыркнул Смит-младший.
      — Мама! — крикнула Руг и топнула ногой, чтобы привлечь к себе внимание — То же самое случилось прошлым летом: мы нашли птичье гнездо, а Фрэнки сказал, что оно его, для коллекции, и отнял у меня, а гнездо раз — и рассыпалось. Все из-за него! — Она так сильно передернула плечами, что прямые волосы взлетели в воздух.
      — Смотрите, этот плакса опять разнюнился! — засмеялся Джонатан Смит. Вот соплей-то! Бедненький, маленький…
      Фрэнки с воем набросился на насмешника и стал лупить его кулаками. Джонатан со смехом отпихнул его, вложив в свой жест бездну презрения. Анджела встала и разняла их. Фокси отдача должное тому, как гармонично в ней сочетается изящество и основательность. Видимо, она очень эффектно смотрелась в синих спортивных шароварах посреди хоккейного поля невозмутимая, непробиваемая. Было заметно, что она не молодеет: торс тяжеловат, ноги тонковаты. Но в грациозности ей пока нельзя было отказать.
      — Послушай, Джонатан, — заговорила Анджела, держа обоих мальчишек за руки, — Фрэнки хочет собирать коллекцию. У тебя такое же намерение?
      — Плевать я хотел на какую-то птичью отрыжку! Просто он обокрал Рути.
      — Рути здесь живет и может найти в лесу много таких диковин. Между прочим, вы все могли бы ей помочь. Тут в лесу каждую ночь ухает сова. Если вы отыщете дерево, на котором она сидит, то найдете еще уйму такого же добра. Ты тоже помоги ребятам, Нэнси.
      Девочка успела подойти ближе.
      — Мышка умерла, — сообщила она, не вынимая пальца изо рта.
      — Конечно! — подхватила Рут, прыгая на месте и потряхивая волосами. Если ты не будешь глядеть в оба, тебя тоже сожрет огромная сова. Получится здоровенный погадок, из которого будет торчать твои большой палец с глазами.
      — Рут! — прикрикнула Анджела, но было поздно: старшая дочь уже кинулась бежать, ретиво перебирая длинными ногами. Мальчишки устремились за ней следом, как гончие за муляжом кролика. Нэнси уселась к матери на колени, чтобы меланхолично принять ее ласку.
      — Видите, что вас ждет? — сказана Анджела Фокси.
      Значит, ее беременность ни для кого не тайна… Оказалось, что это ее не смущает.
      — Хотелось бы побыстрее. Пока что я чувствую себя то больной, то ненужной.
      — Ничего, зато потом вы будете на седьмом небе, — успокоила ее Анджела. — Вы обретете гармонию с миром. У вас будет крохотное существо, полностью от вас зависящее, с насущными надобностями, которые вы способны удовлетворить! У вас будет все, что ему необходимо. Обожаю материнство! Правда, потом детей приходится растить…
      Девочка, устроившаяся у матери на коленях, широко раскрыла глаза и навострила уши, не выпуская палец изо рта и влажно чмокая.
      — Вы — прирожденный воспитатель, — похвалила Фокси Анджелу.
      — Мне нравится поучать, — призналась Анджела. — Это проще, чем самой учиться.
      Раздался шум разбрасываемого гравия. Желтый автомобиль с откинутым верхом остановился в ярде от их скамейки. За рулем сидел Торн: его розовый череп торчал из стальной раковины, как мясо из панциря моллюска. На заднем сиденье торчали две головы: нездоровый с виду мальчик, похожий лицом на отца, и девочка помладше, лет шести, с зелеными глазами немного навыкате.
      Фокси обидело рвение, с которым Анджела вскочила навстречу вновь прибывшим. После целого часа вдвоем на солнышке она испытала ревность.
      — Уитни и Марта Торн, — представила Анджела детей. — Ну-ка, поздоровайтесь с миссис Уитмен!
      — Я вас знаю, — заявил мальчик. — Вы въехали в дом с привидениями.
      Мальчик был бледный, с красными ноздрями и ушами. Возможно, у него была температура. Его сестра оказалась толстушкой. Фокси была почему-то тронута видом этих детей. Когда она подняла глаза на их отца, то оказалось, что ее умиляет и он.
      — В этом доме есть привидения? — спросила она.
      — Просто дом долго простоял необитаемым, — объяснила Анджела. — Он далеко виден с пляжа.
      — Окна закрыты ставнями, а из труб валит дым, — гнул свое Уитни.
      — У мальчишки галлюцинации, — вмешался его отец. — Он жует на завтрак мескалин.
      — А как же Игги Каппиотис? — не сдавался юный мистик. — Он и его приятели поднялись как-то раз на крыльцо дома и услышали внутри голоса.
      — Скорее всего, молодежь забралась в дом перепихнуться, только и всего, — брякнул Фредди Торн, щурясь на нежарком весеннем солнце. При дневном свете его аморфная рыхлость выглядела, скорее, жалкой, чем угрожающей. На нем была бордовая ворсистая рубашка, ядовито-зеленый шейный платок и высокие ботинки, смахивающие на ортопедические.
      — Привет, Большой Фредди! — крикнул Литтл-Смит с баскетбольной площадки. Игра временно прервалась.
      — Какие люди! — подхватил Хейнема с крыльца.
      — Ходячая емкость для спиртного, — сказал Галлахер. — Загляни ему в глаза — сразу поймешь.
      — При чем тут глаза? — Хейнема подбежал к Торну и взял его за локоть. Я доверяю своему нюху. Этот человек — бочка с джином.
      — И обувь у него неразрешенная, — подхватил Бен Солц.
      — Прямо сапоги Франкенштейна! — вскричал Эдди Константин и опасливо приблизился, чтобы, принюхавшись, схватиться за горло и отшатнуться. — Вот это испарения!
      Торн улыбнулся и вытер рот.
      — Я просто посмотрю. У вас и без меня хватает людей. Зачем было меня вызывать?
      — Ты нам необходим, — сказал Хейнема, снова хватая Торна за локоть и как будто радуясь тому, что достает ему только до плеча. — Сыграем четыре на четыре. Будешь играть с Мэттом, Эдди и Беном.
      — Ну и удружил! — проворчал Константин.
      — Какую вы даете нам фору? — спросил Галлахер.
      — Никакой, — ответил Хейнема. — Смотрите, какой баскетболист! Он сделает вам всю игру. Ну-ка, потренируйся, Фредди. — Он так ударил мячом об асфальт, что мяч отскочил Фредди в живот. — Видали, как поймал?
      Видя, как неумело Фредди обращается с мячом, Фокси поняла, что он никакой не спортсмен. Она даже отвела взгляд, чтобы не наблюдать этого зрелища.
      — Действительно, в дом могли наведываться влюбленные, — сказала Анджела, продолжая прежний разговор. — Им здесь совершенно некуда деваться.
      — Что за люди были прежние хозяева?
      — Робинсоны? Мы их почти не знали. Пара среднего возраста, выводок детей. Неожиданный развод. Ее я иногда встречала в городе, с биноклем на шее. Красивая женщина, волосы пучком, обветренная, в твиде. Муж был страшный на вид, голосистый. Постоянно грозил предъявить городу иск, если дорога к пляжу будет расширена. Правда, Бернадетт Онг, знавшая их лучше, говорила, что развода хотел он. Дом разваливался на глазах, но они не обращали на это внимания.
      — Не согласится ли ваш муж взглянуть на дом? — выпалила Фокси. Сделать оценку, подсказать, с чего начать?
      Анджела смотрела на лес, где скрылись дети.
      — Мэтт, — ответила она осторожно, — предпочитает, чтобы Пайт занимался строительством новых домов.
      — Тогда он, возможно, сможет посоветовать, к кому еще нам обратиться. Надо ведь с чего-то начинать. Кен готов оставить все, как есть, — ему и так нравится. Но зимой в таком доме не выжить.
      — Конечно.
      Фокси не ожидала такой лаконичности. Анджела, по-прежнему глядя на деревья, продолжила, запинаясь, словно ее отвлекали какие-то восхитительные, но невидимые другим картины.
      — Пусть лучше с Пайтом побеседует ваш муж. Только не сегодня, не после баскетбола. Между прочим, все задержатся у нас, выпьют пива.
      — Спасибо, мы, к сожалению, не сможем. Мы ждем в гости друзей из Кембриджа.
      Между ними возникла трещина. Теперь они смотрели в разные стороны: Анджела — в сторону леса, где резвились дети, Фокси — на площадку, где продолжалась игра. Восемь игроков с трудом помещались на асфальтовом пятачке. Двор уже накрыло тенью от сарая; Торн со своим торчащим задом и нескоординированными движениями путался у всех под ногами. Мячом завладел Хейнема. Преследуемый Торном, он под оглушительные крики перебросил мяч подростку, соседу Константинов, при этом умудрился зацепить Торна ногой и опрокинуть его. Торн падал поэтапно: сначала выбросил вперед руку, потом, с подвернутой рукой, проехался щекой по грязному асфальту.
      Всем восьмерым стало не до игры. Фокси и Анджела выбежали на площадку. Хейнема стоял рядом с Торном на коленях. Остальные образовали вокруг них круг. Улыбаясь грязным ртом и косясь на измаранную грудь рубашки, Торн сел и показал всем трясущуюся руку с торчащим под неестественным углом побелевшим мизинцем.
      — Вывих, — объявил он голосом, утратившим от боли всякую эластичность.
      Хейнема отказывался встать с колен.
      — Господи, Фредди, прости меня. Вот ужас-то! Можешь меня засудить.
      — Мне не впервой, — отмахнулся Торн и схватил себя здоровой рукой за палец. Гримаса боли, треск, похожий на хруст тоненькой веточки. Все в ужасе зажмурились.
      Фредди встал, прижимая руку с выпрямленным мизинцем к груди, как что-то нежное и обесчещенное, ставшее неприкасаемым.
      — У вас найдется эластичный бинт и что-нибудь для лубка, хоть ложка?
      Поднявшись синхронно с ним, Хейнема спросил:
      — Ты сможешь работать, Фредди?
      Торн оглядел круг встревоженных лиц. Фокси чувствовала, что теперь от его язвительности никто не спасется. Оказалось, что не только женщины способны прибегать к боли, как к оружию.
      — Смогу примерно через месяц. Нельзя же лезть в чужой рот с гипсом на пальце!
      — Предъяви мне иск, — снова предложил бледный веснушчатый Хейнема, весь в испарине от недавней борьбы и от раскаяния. Остальные образовали два сочувствующих круга. Фредди Торн, выразительно неся перед собой руку, торжественно прошествовал в дом, сопровождаемый Анджелой, Константином и пареньком-соседом. У Фокси осталось впечатление, что он был заранее готов принять муки и извлечь из них выгоду.
      — Ты не нарочно? — спросил у Хейнема Литтл-Смит. Фокси недоумевала, почему он, друг пострадавшего, остался на улице с провинившимся.
      — Нарочно! — отрезал Хейнема. — Во всяком случае, подножку я ему поставил сознательно. Надоело терпеть, как он толкается животом!
      — Он не понимает игры. — сказал Галлахер. Он был бы красив, если бы не какая-то узость в области рта, глубокие чопорные складки от уголков в стороны и вниз. Остальные щеголяли по случаю воскресенья щетинистыми подбородками, один Галлахер был гладко выбрит, так как ходил к мессе.
      — Вы друг с другом так грубы! — сказала Фокси.
      — Cest la guerre, — отозвался Литтл-Смит.
      Кен воспользовался перерывом, чтобы попрактиковаться в бросках и дрибблинге. Фокси не могла разобраться в своих чувствах, а он тем временем ни на кого не обращал внимания, бесчувственный и безответный. Стук его мяча об асфальт и дребезжание кольца нервировали ее сильнее неуместной болтовни.
      Рядом с ней возник Хейнема, чтобы произнести слова, которых она от него не ожидала:
      — Я не люблю оказываться мерзавцем, но получается сплошь и рядом именно так. Сначала упрашиваю его приехать, а потом травмирую.
      Наполовину исповедь, наполовину похвальба. Фокси встревожило, что он подошел к ней с этим разговором — все равно что положил ей голову на колени. Она не находила слов, не знала, куда деться от стыда: он неожиданно продемонстрировал свою пресловутую силу — откровенность сироты, готового ко всему, а она уподобилась Анджеле и проявила робость.
      На дорожке захрустела гравием еще одна машина. В лобовом стекле отразились ветви деревьев и скопления облаков. Из-за руля вышла Джанет Эпплби с двумя упаковками пива. С другой стороны вылезла Джорджина Торн. На руках у нее был маленький ребенок, так плотно закутанный, что ножки торчали в разные стороны. Судя по багровым щекам, это был отпрыск семейства Эпплби.
      Литтл-Смит и Хейнема заторопились им навстречу. Галлахер присоединился к Кену: тоже принялся обстреливать корзину мячом. Фокси не хотела подслушивать, но полагала, что обязана присоединиться к женщинам. Она медленно направилась к ним. Литтл-Смит успел тем временем поведать им про эпизод с Фредди — le doigt disloque.
      — Я его предупреждала: какой спорт на пьяную голову? — сказала Джорджина. У нее были розовые веки, как после лежания на солнце.
      — Я специально попросил его приехать, чтобы у нас получилось четверо на четверо, — сказал ей Пайт Хейнема. Сейчас у него было грустное, постаревшее лицо.
      — Он бы все равно притащился. Разве он просидел бы все воскресенье нос к носу со мной?
      — Почему бы и нет? — откликнулся Пайт и покосился на Фокси. Ей почудилась в его взгляде враждебность. — Может, зайдешь и взглянешь на него?
      — Я и так знаю, что он в порядке, — ответила Джорджина. — Кажется, с ним Анджела? Вот и оставим их вдвоем. Это все, что ему надо для счастья.
      Джанет и Гарольд перешептывались — видимо, обсуждали технические вопросы: график перевозки детей, загрузку машин. Когда ребенок Эпплби поймал на лужайке кошку и попытался поднять ее за задние лапы, как пакет, из которого надо вытрясти конфеты, на выручку к животному бросился Литтл-Смит. Джанет тем временем подставляла лицо солнцу. Кошка, несчастное создание с катарактой на глазу, убежала и спряталась в сирени.
      — Ваша? — спросила Фокси у Хейнема.
      — Кошка или девочка? — спросил в свою очередь он, словно чувствовал, что происхождение ребенка вызывает сомнения.
      — Кошка. У нас тоже есть кот по кличке Котгон.
      — Обязательно привезите своего кота на следующий баскетбольный матч! — потребовала Джорджина Торн и добавила, указывая мускулистой рукой на лес: Дети того и гляди потеряются в этой чаще. — Видимо, это должно было объяснить первое, грубое замечание, подразумевавшее, что она вообще не рада видеть здесь Фокси.
      — Кошка живет на ферме, но дети иногда ее подкармливают, — объяснил Хейнема. — Они впускают ее в дом. Теперь даже у меня вши.
      Из дома вышел Фредди Торн. В качестве шины для его пострадавшего мизинца была использована зеленая пластмассовая ложечка. Подушечка пальца была погружена в углубление. Эта импровизация — выдумка Анджелы, наверное, с точки зрения Фокси лишний раз подчеркивала, что между ней и Торном существует тайная связь. Фредди пыжился от гордости.
      — Великолепно, Фредди! — сказала Джанет. На ней были до неприличия узкие брюки, блузка из бирюзового велюра выразительно обтягивала грудь в низком вырезе. Губы были превращены с помощью кровавой помады в соблазнительное сердечко, но лицо осталось заспанным. Подобно своему сыну, она отличалась прозрачной кожей и неоформленностью черт.
      — Парень постарался! — сказал Фредди. — Молодец! Юный сосед Константина объяснил:
      — В прошлом году, в летнем лагере, мы изучали приемы первой помощи. При завидной фигуре он говорил пронзительным голоском. Фокси представила себе мышь, влезшую на гранитный постамент.
      — Он ходит к нам и массирует Кэрол спину, — ляпнул Эдди Константин.
      — У нее болит спина? — поинтересовался Фредди с невинным видом.
      — Только когда я надолго остаюсь дома.
      Кен и Галлахер прекратили игру и присоединились к взрослым. Присутствующие разобрали все двенадцать банок с пивом.
      — Терпеть не могу эти новомодные открывалки! — простонал Литтл-Смит, дергая за кольцо. — Все теперь ходят с пораненными пальцами. Прямо новые стигматы какие-то! — Фокси чувствовала, что он соображает, как будет по-французски «стигматы».
      — У меня не хватает сил открыть, — заявила Джанет. — Откроете? — И она протянула свою банку… Кену!
      Это не осталось незамеченным. Гарольд Литтл-Смит задрал раздвоенный нос и проговорил нервно и ядовито:
      — Фредди Торн, палец-ложка. Человек с пластмассовым пальцем. Le doigt plastique.
      — Действительно, Фредди, до чего неудобно! — подхватила Джорджина. Фредди уютно приютился под стеной соболезнований.
      — Нет, кроме шуток! — Настала очередь Константина. — Как ты теперь туда заберешься? Я о дырочках между зубами. — Его любопытство было вполне искренним, глаза горели, хотя ума в них не было, а был только алюминиевый блеск, серый кетер и жемчужная ширина высоких небес. Он побывал там, в стальной бесконечности, над кипением облаков, и ему было любопытно, как дантист Фредди проделает фокусы, близкие по замысловатости к его подвигам.
      — А лазер на что?
      Зеленая ложечка на пальце у Торна превратилась в смертоносный луч. Наводя свое оружие по очереди то на Константина, то на Хейнема, он зловеще шипел:
      — Умри! Все, ты уже мертвый.
      Люди вокруг смеялись до упаду, словно над удачной шуткой. Они были придворными, а Фредди — королем, владыкой хаоса. Фокси была так поражена, что не могла смеяться. У нее за спиной переговаривались, не обращая внимания на Фредди, Пайт и Джорджина. До Фокси доносились самые простые слова, насыщенные смыслом:
      — Как дела?
      — Как когда, детка.
      — Ты лежала на солнышке? — Да.
      — Ну и как? Хорошо?
      — Одиноко.
      Фокси чувствовала себя, как ребенок, встревоженный любовной возней родителей за закрытой дверью и подслушавший их волшебные словечки-пароли.
      Голос Бена Солца оказался громче других голосов. Его губы двигались как-то странно, словно питались от батарейки, спрятанной у него в бороде.
      — Нет, серьезно, Фредди, я слышал, что бесконтактная стоматология добилась внушительных успехов.
      — Что ж, — сказал Фредди Торн, — значит, приверженцы мануального контакта, вроде меня, могут отдыхать. — И он отвесил Джанет шлепок по обтянутому белыми джинсами заду. Джанет прервала воркование с Кеном и окинула Фредди не столько удивленным, сколько предостерегающим взглядом. Фокси почувствовала, что ошибка Фредди — не шлепок, а то, что он слышит слова, не предназначенные для его ушей. Солц воспользовался случаем, чтобы пообщаться с Кеном.
      — Если у вас есть минутка, скажите, в биохимии применяется лазерная технология? Я прочел на прошлой неделе в «Глоб», что таким способом удается лечить рак у мышей.
      — С мышами кто угодно добьется успеха, — ответил Кен, уныло уставившись на зад Джанет. Фокси уже давно заметила, что Кен неловко себя чувствует, общаясь с евреями, потому что с многими из них конкурировал, и всегда безуспешно.
      — Пожалуйста, — не отставал Солц, — расскажите мне про ДНК! Каким образом вспышки приводят к образованию таких сложных структур из хаоса?
      — Материя — не хаос, — возразил Кен. — Она подчиняется строгим законам.
      — Предположим, — гнул свое Солц, — я еще могу уяснить, как у нас в западных штатах, например, в Большом Каньоне, ветровая эрозия придает скале форму собора. Но если, заглянув внутрь, я увижу еще и аккуратные ряды скамеек, то пойму, что здесь что-то не так.
      — Что, если вы сами расставили там эти скамьи?
      Бен Солц улыбнулся.
      — Хороший ответ!
      У него оказалась неожиданно милая улыбка: глаза превратились в щелочки, как от вспышки на солнце, в улыбке участвовало все лицо, как в львином рыке на ассирийском барельефе.
      — До чего же мне понравились ваши слова! Вы имеете в виду Космическое Бессознательное? Знаете, Иегова был сначала богом вулканов. По-моему, верующие не должны бояться могущества Вселенной.
      — Кто-нибудь, кроме меня, замерз? — спросила Анджела с крыльца. Милости прошу в дом!
      Для одних это стало сигналом к отъезду, для других — поводом остаться. Эдди Константин смял свою банку из-под пива и отдал ее Джанет Эпплби. Та водрузила ее себе на грудь, как медальон. Проходя мимо Фокси, Эдди похлопал ее по животу и сказал развязно:
      — Подбери брюшко!
      Соседский парень сел на пассажирское седло его «веспы». Константин стартовал, выпустив из-под заднего колеса мотоцикла фонтанчик гравия. Секунда — и он скрылся за изгородью из сирени, теряющей прозрачность в преддверии цветения. Кошка в панике выскочила из кустов и безмолвно пересекла лужайку. Из темнеющего леса появлялись дети. Половина из них была как будто в слезах. Нет, плакал один Фрэнки Эпплби. Джонатан Смит и Уитни Торн привязали его к дереву шнурками от его же ботинок, а потом не смогли развязать узлы, пришлось разрезать шнурки. Теперь он остался по их вине без шнурков. Для пущего эффекта он спотыкался, чуть не падал. Гарольд Литтл-Смит бросился ему навстречу, а Джанет, его мать, пухлая и расфуфыренная, осталась на крыльце, провожая взглядом солнце, повисшее в сети ветвей, как светящийся апельсин в авоське. По лужайке брели розоволицая дочь Хейнема и красивый мальчуган с курчавыми черной шевелюрой, словно с картины Гейнсборо, подсвеченный романтичным вечерним солнцем. Галлахер отвесил хозяевам прощальный кивок, взял своего замечательного сына за руку и повел к машине, серому «мерседесу», из высоких окон которого Фокси не так давно впервые увидела Тарбокс.
      Солц и Торны побрели в дом. Мужчины, бородатый и лысый, столкнулись в узком дверном проходе, и Торн неожиданно обнял еврея за плечи рукой с зеленым пластмассовым протезом. Солц снова просиял своей львиной улыбкой и что-то сказал. На его слова Торн ответил:
      — Со мной так просто не расправишься. Знаешь про стоматологический гипноз?
      Они исчезли в гостеприимном доме. Фокси и Кен собрались уезжать.
      — Почему вы так торопитесь? — окликнула их Анджела. — Может, присоединитесь к нам? Выпьем по-настоящему.
      — Нам пора домой, — ответила Фокси с искренней грустью. Она уже много раз испытывала эту грусть, хроническую печаль воскресного вечера, когда супружеские пары устают от баскетбола, тенниса, прогулок по пляжу или пинания мяча, чувствуют тяжесть наваливающегося вечера, когда вместо игры придется проводить время при электричестве, с капризными детьми, остатками еды, полупрочитанными газетами с их утомительными чудесами и ужасами. В такие вечера брак закрывается, как цветок после заката, и остаток воскресенья становится, как замызганное окно, из которого виден понедельник и вся томительная неделя, когда людям снова придется превратиться в брокеров, дантистов, инженеров, матерей и домашних хозяек, во взрослых — не гостей в этом мире, а его хозяев, несущих надоевший груз обязанностей. Джанет и Гарольд тихо спорили.
      — Невозможно! — сказала Джанет громко, отворачиваясь от чужого мужа. Пора спасать Марсию и Фрэнка. Что-то они заболтались.
      После этого она и Литтл-Смит забрали детей и укатили в ее бордовой машине. Солнце пронзило напоследок ветровое стекло и высветило во всех подробностях два лица, как лики святых.