Мирошниченко молча влез на верхнюю полку и развернул газету. На глаза попались стихи:
 
К чему стремился,
Жилы рвал?
Чего достиг и потерял?
На жизнь богатую польстился,
А чем закончится не знал!
И годы за спиной,
И нет просвета впереди!
Что станется со мной?
Остановись мгновенье, погоди!
По должности – я охранял чужой покой,
По совести – переступал закон.
Земля горит сегодня подо мной,
Вся жизнь поставлена на кон!
Настало время подвести черту,
Давно продал я душу черту.
Не думал, не гадал и за версту,
Что платить придется по большому счету.
 
      – Про меня написано, – подумал Тарас Поликарпович, прерывая чтение. Как раз в это время вернулся Федя в перепачканных в грязи ботинках. Он был явно не в духе. Без разрешения, вырвал у Мирошниченко газету и обтер ею ботинки.
      – Совсем обнаглел, молодой! – Мирошниченко спрыгнул с полки и ударил Федю по лицу.
      – Значит такая твоя благодарность, за то, что мы тебя приютили, – брызгал слюной молодой бомж, размазывая кровь по лицу из разбитого носа.
      – Иди отсюда! – Тарас Поликарпович дал ему ногой под зад. – Будешь еще мне читать нравоучения. – Он нагнулся и хотел поднять газету.
      – Сам катись! – Федя наступил ногой на газету, прищемив противнику палец. – Вообще выметайся из нашего вагона! – Бывший подполковник взвыл от боли и свободной рукой дернул бомжа за ногу. Тот упал и ударился головой. Мирошниченко оседлал обидчика, схватил его за волосы и четыре раза ударил головой о пол.
      – Не надо! Ты убьешь его! – Подал голос Сидорыч, долгое время молчавший. Но он опоздал. Тарас Поликарпович остановился и, словно очнувшись после нервного припадка, уставился на соперника. Красная лужица, растекавшаяся вокруг головы несчастного, удивила его самого. Он перевернул Федю и обнаружил железную шпильку, торчащую в деревянном полу диаметром с большой палец руки. Мирошниченко приложил два пальца к шее бомжа, пульс не прощупывался.
      – Поздно, батя, – ответил он пожилому бомжу. И как бы оправдался: – Ты же видел, что он сам напросился.
      – Мы с ним пять лет вместе, – захныкал Сидорыч. – Я без него… – Но встретившись с остекленевшим взором убийцы, он осекся и замолчал.
      – Пять лет говоришь? – Убийство человека для Тараса Поликарповича становилось привычным делом. Его не мучила совесть и он не жалел о случившимся, а думал лишь о том, как замести следы. Оставлять в живых свидетеля он считал излишним риском. Мирошниченко еще раз склонился над Федей, выдернул из его ботинка шнурок и пару раз дернул, проверяя на прочность.
      – Что ты надумал? – Сидорыч испугался за собственную жизнь и попятился вглубь вагона, пока не уперся в стену. – Не убивай меня, пожалуйста, я никому не расскажу. – В глазах у него помутнело.
      – Ну ты даешь, батя! О чем подумал? – Тарас Поликарпович старался успокоить очередную жертву, но на лице его застыла страшная маска. Приблизившись к бомжу вплотную, он резким движением закинул шнурок и затянул его вокруг шеи несчастного.
      У них была существенная разница как в весе, так и в возрасте. Поэтому Сидорыч не сопротивлялся, он лишь пытался засунуть пальцы между удавкой и шеей, чтобы оттянуть шнурок, но только разодрал кожу. Наконец глаза у него закатились, высунулся язык и повисли плетьми руки. Мирошниченко еще какое-то время удерживал жертву в вертикальном положении, но потом выдернул шнурок и Сидорыч, словно пустой мешок, рухнул на пол.
      Убийца прекрасно понимал, что больше ему здесь оставаться нельзя. Он расплескал керосин из керосиновой лампы по всему вагону и достал из кармана спички, но натолкнулся взглядом на злополучную газету, из-за которой разыгралась трагедия. Он поднял ее, отряхнул и дочитал стихи:
 
Но на мне свет клином не сошелся.
Незаменимых нет!
Смерч по земле прошелся,
Борозды оставив след.
И пусть сегодня днем
Все покроется огнем,
Сгорит земля до тла —
Не причиню я людям больше зла!
 
      – Нет! – произнес он вслух. – Это уже ко мне не относится, поздновато раскаиваться. – И он, чиркнув спичкой, поджег газету. Пронаблюдал, как мелкие языки пламени пожирают строки стихов и даже получил какое-то удовлетворение. Когда зажгло пальцы, он выронил газету и произнес две понравившиеся строки, из двух последних четверостиший:
 
И пусть сегодня днем
Все покроется огнем.
 
      Ему казалось, что пожар вызван только одним его желанием. Мирошниченко вспомнил давний совет еще живого Сидорыча, извлек из внутреннего кармана справку об освобождении и бросил ее в огонь. Далее оставаться в вагоне было опасно, да и не имело смысла.
      Тарас Поликарпович влез в пустой вагон товарняка и забился в угол. Там без воды и пищи он просидел несколько суток, даже позы редко менял, пока не услышал голоса рабочих, разъединяющих вагоны.
      – Тут какой-то бомж затесался, – крикнул один из них, обнаружив Мирошниченко.
      – Гони его, – посоветовал другой.
      – Ты что, не слышал? – прикрикнул рабочий на бомжа. – А ну пошел отсюда, пока по шее не получил!
      Тарас Поликарпович вылез и зажмурился от яркого дневного света, ноги затекли и он не мог двинуться с места.
      – Уйди с дороги, – оттолкнул его бригадир рабочих и Мирошниченко упал на бок.
      За последние несколько месяцев он уже привык к подобному обращению, поэтому его самолюбие задето не было. Он поднялся и, прихрамывая, отошел от рабочих на безопасное расстояние. Только теперь протер глаза и осмотрелся. Множество железнодорожных путей говорило о том, что он попал в крупный город. Найти дорогу к железнодорожному вокзалу особого труда не составляло.
      – Саратов, – прочитал губами Тарас Поликарпович на здании вокзала. Здесь он пробичевал много лет.
      Все местные бомжи знали его, но ни с кем из них близко он не сходился. Ночевать Мирошниченко приноровился в близлежащей газовой котельной. Он устроил себе постель в углу, среди труб, использовав для этого картон от коробок. Приходил в котельную он поздно ночью и работникам своим присутствием не досаждал, а те, из жалости, не гнали его.
      Бомжей в стране становилось все больше и больше, и государство практически махнуло на них рукой. Теперь других забот хватало: ликвидация застойных и перестроечных времен. Великая страна стояла на грани развала, тут уже не до бомжей. Тарас Поликарпович за эти годы основательно похудел, теперь в нем вряд ли оставалось и шестьдесят килограммов. Он искал только, где выпить, пища же его абсолютно не интересовала. Без еды он мог просуществовать неделю и даже не вспомнить о ней, без водки же мог прожить лишь несколько часов.
      Пошаливало сердце. Удивительно, что оно вообще до сих пор не отказало, ведь он когда-то перенес инфаркт. Возможно помогло то, что он вовремя сбросил излишки веса. Но бывший начальник колонии прекрасно осознавал, что если вовремя не похмелиться, то сердце остановится. Он давно забыл родных, знакомых и тех, из-за кого скатился в пропасть. Кроме водки, для него никого и ничего не существовало.
      Он не ограничивался обитанием только на железнодорожном вокзале и все чаще делал вылазки в город, крутился у коммерческих палаток. Здесь частенько подворачивалась возможность подработать. Новоявленные буржуи без зазрения совести, использовали практически бесплатную рабочую силу бомжей. Те, в свою очередь, брались за самую грязную и тяжелую работу. Как-то, разгружая грузовую машину с болгарскими соленостями, Тарас Поликарпович случайно обратил внимание на джип, который остановился у ближайшей девятиэтажки. Несмотря на то, что расстояние до джипа было приличным, ему показалось знакомым лицо водителя, вышедшего из машины. – Чего рот разинул? – прикрикнул на него коммерсант, который нанял за пять бутылок водки трех бомжей для разгрузки.
      – Красивая техника. – Показал Тарас Поликарпович рукой в сторону джипа. Он подавал упаковки из кузова.
      – На таких тачках только крутые разъезжают, – произнес предприниматель с завистью.
      – Выходит, что обладатель той машины крутой парень? – осклабился бомж.
      – Круче не бывает, – заверил коммерсант.
      – А ты его знаешь? – допытывался Тарас Поликарпович, не прекращая работать.
      – Лично не знаком, – признался наниматель. – Но кто ж в городе Атамана не знает? Под его крышей, как минимум, треть нашего брата сидит. Говорят, что мужик он справедливый.
      Мирошниченко будто кто-то по голове ударил, он чуть не выронил упаковку.
      – Осторожнее. – Предприниматель помог ему удержать ее.
      – Будь моя воля, я бы давил таких справедливых, – процедил он сквозь зубы.
      – Ты что? Ополоумел? – испугался коммерсант, оглядываясь по сторонам. – Считай, что я ничего не слышал, а ты не говорил. Смотри! Не ляпни еще где-нибудь такое, – предупредил он по-дружески.
      – Мне, старому, уже бояться нечего, – ответил Мирошниченко. – Моя песенка, можно сказать, спета. Но были времена, когда крутые у меня из шизо не вылезали. – В глазах у него вспыхнул недобрый огонь. И в такую минуту они не казались бесцветными.
      – Вот что! Меня твое мнение не интересует и больше не приходи ко мне подрабатывать, – сказал коммерсант, не желая ввязываться в неприятности. К тому же он догадался о бывшей профессии бомжа, к которой не относился с должным уважением.
      – Дело житейское, – отозвался Мирошниченко, несколько умерив пыл. – Только еще неизвестно, кто из-за этого больше проиграет.
      Дальше Тарас Поликарпович работал молча и алкоголем в этот день сильно не увлекался. Ночью его одолевали мысли и он ворочался в углу котельной. Притупившееся чувство мести просыпалось с новой силой, он вспомнил абсолютно всех своих обидчиков. Он старался гнать думы о мести, понимая, что стар и немощен для того, чтобы тягаться с Атаманом.
      Все же Тарас Поликарпович нашел выход и решил анонимно заявить на него в милицию, но не спешил сделать задуманное. Необходимо было выяснить как можно больше подробностей. Раз здесь Атаман, то и его подельник Диксон должен быть поблизости. Целыми днями теперь бомж просиживал возле подъезда Крутояровой и много еще повидал знакомых. Через неделю он знал, в какой квартире они собираются.
      И возможно бы в скором времени сдал всю компанию с чистой совестью, если бы не тот случай, когда Атаман оставил джип открытым и Мирошниченко не сдержался перед желанием угнать его. Но из этого ничего не вышло. Подвело и то, что Панина он видел впервые, а он-то как раз и задержал угонщика.
      Столкнувшись со своими бывшими осужденными, он в очередной раз испытал унижение и изменил свой первоначальный план. Надумал лишить их жизни во что бы то ни стало, по крайней мере, Казакова и Сайфутдинова.
      Украденными тремястами долларами распорядился расчетливо. Приличный, но недорогой костюм, однотонная бежевая рубашка, полуботинки и шляпа составляли теперь его гардероб. Помывшись в бане и расставшись с щетиной, он преобразился и был похож на высохшего, больного, но аккуратного и добропорядочного гражданина со средним достатком.
      Остальные деньги он использовал на поездку в родные края, вспомнив о тайнике, в котором оставался пистолет Макарова.
      Как только у Тараса Поликарповича появилась определенная цель, он весь как-то преобразился. От недавнего бомжа и следа не осталось, чувствовалась военная выправка. Дождавшись полной темноты и когда во всех окнах погаснет свет, Мирошниченко бесшумно подкрался к воротам своего бывшего дома. Бросив небольшой камешек во двор, в сторону, где должна была находиться собачья будка, он прислушался и с удовлетворением отметил, что собаки нет.
      Он подпрыгнул, зацепился за верхний край ворот и, несмотря на слабость в руках, подтянулся и перекинул ногу. Спрыгнув во двор, Мирошниченко затаился и вновь прислушался. Острый слух бывшего подполковника не уловил подозрительных звуков. Тарас Поликарпович осторожно двинулся к сараю. Очередным препятствием послужил висячий замок на двери. Бывший хозяин рыскал глазами в поисках подходящего предмета. С темнотой он уже свыкся и хорошо ориентировался.
      Короткий ломик был отличной находкой. Он сбил замок вместе с петлей. Ни керосиновой лампы, ни свечки он не обнаружил и решил действовать впотьмах. Впрочем, тусклый свет только что взошедшей луны пробивался через открытую дверь. Он отодвинул стеллаж в углу сарая и, оторвав ломиком три половые доски, отбросил их в сторону. Затем начал копать землю голыми руками.
      Таким образом он копал до тех пор, пока ногти не скользнули по поверхности жестяной коробки, которую он поспешил извлечь из тайника. Тяжесть металла приятно оттягивала руку, придавая уверенности в собственных силах. Бывший подполковник вставил обойму и навернул глушитель, который, по случаю, приобрел когда-то сам. Он изъял его у одного из осужденных и обязан был сдать, но не сделал этого. Мирошниченко, сунув оружие в боковой карман пиджака, собирался привести все в сарае в первоначальный вид, но его окликнул теперешний хозяин, дома.
      – Стоять! – И яркий луч ручного фонарика осветил затылок Тараса Поликарповича. – Повернись, – приказал голос. Савин, разумеется, не признал своего бывшего командира, перед ним было совершенно незнакомое лицо. – Теперь подними руки, чтобы я их видел и можешь объяснить: какого дьявола ты здесь ищешь. – Хозяин держал охотничье ружье, два ствола которого грозно смотрели на непрошенного гостя.
      – Да я, собственно, уже ухожу. – Мирошниченко даже попробовал улыбнуться, но лицо исказилось гримасой. Михаил Викторович изучал лучом фонарика преступника:
      – Что у тебя в боковом кармане?
      – Да так, ничего особенного.
      – Покажи. – Эта оплошность стоила Савину жизни.
      Тарас Поликарпович сунул руку в карман и осторожно снял пистолет с предохранителя. Затем одновременно вынул оружие и прыгнул в сторону от луча света, выстрелив на лету. Заняв удобное положение лежа, он собирался выстрелить еще раз, но выпавшие из рук Савина ружье и фонарик, говорили о том, что в этом больше нет необходимости. А патроны преступнику нужны были и для других дел. Он поднялся, подошел к хозяину и, подобрав фонарик, осветил несчастного. Вместо правого глаза зияло отверстие.
      Мирошниченко вышел на свежий воздух, закрыл дверь сарая и вставил петлю с замком на прежнее место, чтобы домочадцы не сразу обнаружили труп. Он наследил и оставил массу отпечатков пальцев, но его это не очень волновало, главное – успеть сыграть последний аккорд в своей жизни.
      Преступник, пригнувшись как можно ниже к земле, проскользнул через двор тенью, отодвинул засов и вышел через калитку. Стоять на развилке не имело смысла. Ночью здесь попутные машины попадались крайне редко. Поэтому спрятав ПМ за поясом сзади и прикрыв его полой пиджака, он пошел в сторону районного центра. Через пару километров он услышал шум приближающейся попутки и сначала хотел сойти с дороги и спрятаться в высокой летней траве, но потом передумал и, как только фары автомобиля выхватили его одинокий силуэт, проголосовал.
      – Садитесь. – Тарас Поликарпович сразу узнал по голосу прапорщика Игнатьева, которого восстановили в прежних должности и звании. Он уже много лет трудился в колонии, руководимой когда-то голосующим на дороге.
      – Спасибо, – сдержанно поблагодарил путник, влезая на заднее сиденье. На переднем пассажирском месте спал еще один прапорщик, в котором Мирошниченко без особого труда признал сильно постаревшего Пискунова.
      – В райцентр? – поинтересовался водитель, хотя эта трасса вела только туда.
      – Да. – Попутчик был краток, он опасался, что голос может выдать его. Несколько километров проехали в полной тишине, которую нарушало лишь равномерное урчание двигателя. Перед бывшим начальником колонии маячил затылок заклятого врага и он с трудом сдерживался от соблазна, чтобы не влепить в него пулю. Скорее всего Тарас Поликарпович пожалел Пискунова, которого тоже пришлось бы ликвидировать, как ненужного свидетеля. А он ему был даже в некоторой степени благодарен за то, что тот пытался когда-то предупредить начальника колонии о поджидавших неприятностях, но помешала вездесущая жена пьяницы. На свою беду Пискунов проснулся и спросил у водителя:
      – Который час?
      – У меня нет часов, – ответил ему Игнатьев и, в свою очередь, поинтересовался у пассажира: – Вы не подскажите?
      – Начало второго. – Тарас Поликарпович постарался изменить голос, но это не помогло.
      – Товарищ подполковник? – Пискунова подвела отменная память на голоса. Он обернулся и с любопытством посмотрел на пассажира.
      – Вы меня с кем-то путаете, – дал ему шанс Мирошниченко.
      – Зачем вы меня разыгрываете, Тарас Поликарпович? – уверенно произнес прапорщик. – Давно вернулись в наши края? – Игнатьев, что называется, навострил уши и с интересом прислушивался к разговору.
      – По-моему, задний правый баллон пробит, – пошел на хитрость попутчик, подкинув водителю головоломку.
      – Не может быть, – машинально ответил тот, покрутив рулем из стороны в сторону.
      – И все же проверьте, – посоветовал попутчик, отвлекая врага от главного. «Уазик» Принял вправо и остановился. Водитель вышел из машины, обошел ее и постучал ногой по баллону. На всякий случай он нагнулся, чтобы убедиться собственными глазами в исправности колеса, ощутив, в это же время, прикосновение холодного металла к виску.
      – Значит Пискунов не ошибся? – спохватился он запоздало.
      – Не дергайся! – грозно предупредил Мирошниченко.
      – Но какой смысл вешать на себя убийство? – водитель пытался найти выход. – Вы уже отбыли наказание. И теперь вешать на себя новое преступление?
      – Есть смысл, – заверил собеседник. Он не торопился, упиваясь местью. – Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу! – Лицо его перекосила ужасающая гримаса.
      – У меня есть шанс? – Игнатьев боялся сделать неловкое движение.
      – Вряд ли.
      – До меня дошло. Это ты убил полковника Сазонова, – ляпнул водитель и, наверное, сам не мог объяснить, для чего он это сделал.
      – Ты всегда отличался сообразительностью, – усмехнулся Тарас Поликарпович, нажимая на спусковой крючок.
      – Все-таки пробили колесо, – из машины вышел Пискунов. Хлопок выстрела из пистолета с глушителем он принял за звук спустившегося колеса. Но заметив лежащего без движений Игнатьева, прапорщик насторожился. – Что это с ним? – спросил он дрогнувшим голосом.
      – Я его к праотцам отправил, – спокойно сказал Тарас Поликарпович.
      – Вы и меня убьете? – пролепетал Пискунов.
      – Поверь я очень сожалею, но вынужден принять меры предосторожности.
      Прапорщику ничего не оставалось, как использовать последний шанс и попытаться спастись бегством. Но он не успел сделать и двух шагов, как убийца сбил его подножкой, тут же приставив пистолет к затылку, и выстрелил.
      Мирошниченко отнес трупы в придорожную лесополосу, уверенный, что их до утра не обнаружат. Затем уселся на водительское место и продолжил путь один.
      Не доезжая двух кварталов до железнодорожного вокзала, Тарас Поликарпович оставил машину. Билет на поезд он взять не рискнул и воспользовался вновь товарняком. Только миновав несколько станций, он спрыгнул с товарного поезда и приобрел купейный билет до Саратова. В Саратове Мирошниченко проследил за Атаманом и Диксоном, выяснив их адреса.
      Тюленя, Тихоню и Сотника он убивать не собирался по двум причинам: во-первых, на всех могло не хватить патронов, а вступать в рукопашную было настоящим идиотизмом, во-вторых, не считал их личными врагами, с которыми непременно нужно разделаться. Однако он допускал, что при определенных обстоятельствах никого не пожалеет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ