– Но… – начал было гость.
– Возражения отметаются! Проходи в комнату, я все принесу туда. – Не успел Элькин и глазом моргнуть, как Люба вернулась с подносом и поставила его на журнальный столик.
– Уравняем состояние, – и она налила гостю водки в фужер для шампанского.
– Я один пить не буду, – попытался Абрам Семенович возразить.
– Не имеешь права отказываться от штрафной!
– Я не узнаю тебя сегодня, – сказал Элькин, принимая фужер из рук хозяйки.
– А чего больше ты жаждешь: любви или обладания моим телом? – бесцеремонно спросила пьяная женщина.
Чтобы оттянуть время, профессор, не спеша, осушил фужер и закусил ломтиком соленого огурца. Он чувствовал себя неловко.
– Ну?! – поторопила его перевозбужденная Казакова.
– В свое время я до тебя пальцем не дотронулся. Каких доказательств ты еще требуешь?
– Вот так не дотронулся! А по чьей милости я тогда потеряла невинность?
– Это уже потом было. – Абрам Семенович опустил голову. – Я не смог справиться с ревностью. – Он оправдывался, словно школьник перед учителем.
– Я теперь ты меня уже не ревнуешь?
– Глупо ревновать к законному мужу. – Он выдержал короткую паузу и добавил: – Но люблю по-прежнему.
– Выходит, в тебе осталась только духовная любовь, – продолжала Казакова допекать гостя. – А от тела, стало быть, отказываешься.
Водка уже начала действовать и на Элькина, он больше не прятал глаз, в которых появился какой-то особенный, игривый блеск.
– Я этого не утверждал, – ответил он с легкой, блуждающей улыбкой.
– Тогда считай, что сегодня тебе повезло и ты можешь воспользоваться моим телом, с моего же добровольного согласия. Уверяю, что будет куда приятнее, чем в прошлый раз. Вот только любви душевной по-прежнему не обещаю.
– Ну зачем ты со мной так? Я понимаю, что у вас с Гариком произошла размолвка и не намерен пользоваться ситуацией. – Он поднялся. – У тебя нервный срыв, завтра все образуется. До свидания. – И уже на ходу добавил: – На работу завтра можешь не выходить, даю тебе отгул.
– Подожди! – крикнула Люба. Но он не среагировал. – Значит не желаешь утешить любимую женщину. Ну и уходи! Только, если ты меня сейчас покинешь, я лишу себя жизни, – последнюю фразу она произнесла совсем тихо, но именно она остановила Элькина, который уже держался рукой за ручку входной двери. Он не долго раздумывал и вернулся. Уселся на прежнее место и скомандовал:
– Наливай!
– Кто в доме мужчина? – Люба постаралась переложить эти обязанности на него.
– Я гость, – с улыбкой заметил профессор. – Ладно. Пусть будет по-твоему. – Не привыкшая уступать Люба налила водку в фужеры и подала один Элькину.
– Еще одна штрафная? – Он с опаской посмотрел на очередную дозу.
– На брудершафт! – Их руки сплелись и они поднесли к губам горячительную жидкость. Люба осушила фужер, бросила его о стену и тот разбился на мелкие осколки.
– На счастье! – выкрикнула хозяйка и впилась губами в губы гостя. С каким-то неистовством начала она рвать на себе одежду, пока не осталась совершенно обнаженной. При этом она заливалась безудержным смехом. Затем она набросилась на гостя и принялась лихорадочно раздевать его.
Пораженный ее стройной фигурой и все такой же надменной красотой, Элькин не сопротивлялся. Его руки то и дело нежно прикасались к ее телу, все чаще и дольше задерживаясь в интимных местах.
Успокаиваясь, Люба почувствовала, что ей приятны его прикосновения и стала отвечать на ласки партнера.
Незаметно страсть поглотила обоих и они уже не сдерживали взаимного влечения. Телевизор работал на полную громкость, шел концерт по заявкам телезрителей. Они не слышали и не видели, как вернулся Гарик и застыл в нерешительности в дверном проеме Он постоял в глубоком раздумье, затем развернулся и во второй раз за вечер покинул квартиру.
Домой Игорь вернулся через трое суток, с помятым, но веселым лицом.
– Пьянствовал? – спросила жена, скользнув по нему брезгливым взглядом.
– Беспробудно! И не только пьянствовал! – не трудно было догадаться по его настроению, что он перешагнул барьер супружеской верности.
– Что же тогда вернулся? Соскучился? – У нее вдруг промелькнула мысль: как она вообще могла любить такого слюнтяя.
– Я тут подумал, что нам нет смысла разбегаться. Бабенка ты видная, к тому же у нас общее поле деятельности для заработков. А гулять я теперь буду, когда захочу и сколько захочу. – Он прошел в комнату, не разуваясь, и плюхнулся в кресло, закурив сигарету. – А знаешь? Оказывается, женщины меня еще любят, – прихвастнул он.
– Не тебя, а твои набитые карманы, – заметила Люба, не глядя в его сторону.
– Пусть так, хотя это вопрос спорный, – ответил он, выпуская дым.
– Я не намерена обсуждать твои амурные дела и спорить. Единственное условие, чтобы ты не прикасался ко мне.
– Даже так! – В этот раз Гарик не собирался сдерживаться. – А профессору значит можно?!
– Так тебе уже все известно? – Любе не хотелось выяснять подробности, ее не интересовал источник его осведомленности. – Тем лучше! Только, как мужиков, я вас ставлю в один ряд. Вы оба меня не интересуете.
– А мне показалось, что тебе пришлись по вкусу лобзания престарелого поклонника. – На лице мужа блуждала злорадная улыбка. – Ты так стонала!
– Значит ты все видел? Как же я сразу не догадалась. – Люба подошла к журнальному столику, который располагался рядом с креслом Игоря и взяла сигарету.
– Это в твоем стиле. Вместо того, чтобы выставить любовника за дверь, ты сам трусливо бежал. – Она щелкнула зажигалкой. – Слюнтяй!
– Это уже слишком! – Игорь вскочил с кресла, схватил жену за руку и вывернул ее за спину. – Это из-за тебя я таким стал, – прокричал он ей в самое ухо.
– Отпусти! Больно! – Люба выронила сигарету на палас.
– Потерпишь, – процедил супруг сквозь зубы. – Тебе же не нравятся слюнтяи. А теперь слушай внимательно и запоминай. Я бы тебя бросил, но мы крепко повязаны. Поэтому отныне будешь меня слушаться и делать то, что прикажу. И первым делом прекратишь шашни с профессором. А до тех пор, пока ты моя законная жена, я не стану спрашивать, когда можно прикасаться к тебе, – и он задрал подол ее халата. – Я ясно выражаюсь?
– Горим, идиот! Неси воду!
Игорь выпустил руку жены и убежал на кухню. Палас воспламенился и огонь начал распространяться дальше.
Люба оттолкнула в стороны кресла, отбросила журнальный столик и принялась сбивать пламя накидкой кресла. От едкого дыма слезились глаза и трудно становилось дышать. Гарик вернулся с двумя ведрами воды. Пока он разбрызгивал воду из первого ведра, Люба намочила во втором накидку и накрыла ею практически весь очаг пожара.
– Вылей, на всякий случай, воду из второго ведра, – сказала она мужу.
Игорь наклонился и в это время супруга со всей силы ударила его пустым ведром по голове. Он не устоял на ногах и вытянулся на подгоревшем паласе. От удара пустым ведром Гарик не потерял сознание, но двоилось в глазах и гудело в голове. Журнального столика его голова уже не смогла выдержать, и на этот раз он отключился. Очнулся Игорь все на том же мокром паласе, связанный бельевой веревкой по рукам и ногам.
– Чего ты добиваешься? – спросил он уставшим голосом.
– Заткнись и слушай! – На него смотрела не женщина, а настоящая волчица. – Я предупредила тебя, чтобы ты не протягивал руки. – В ее голосе звучала открытая ненависть. – Но ты не отнесся к этому серьезно. А зря! В одном ты прав, что мы с тобой крепко повязаны. И действительно нет выхода, но только односторонне – для тебя. Для меня же есть выход. Не забывай, что Сутулый близкий друг моего старшего брата, Сергей мой родной брат, ну а какую ценность я представляю для Элькина, не тебе объяснять.
– На что ты намекаешь? – выпучил на нее глаза муж.
– Только на то, что ты еще довольно-таки молодой, физически здоровый и вполне подойдешь на роль донора. Не глупый и в состоянии представить, что эта роль станет последней.
– Ты страшная женщина, – только и смог выговорить он. Во рту у него пересохло и ужасно хотелось пить, к тому же неудобно было лежать в мокрой одежде, которая липла к телу, вызывая неприятные ощущения.
– Не смотри на меня с таким мрачным видом, дорогой муженек. – Люба не упустила возможность поиздеваться над ним. – Просто я рассказала тебе страшную сказку на ночь, а если ты сделаешь правильные выводы, конец у нее может быть и счастливым.
– Да уж, подфартило мне с женитьбой. Развяжи, я все понял.
– Умница! – Люба изобразила на лице милую улыбку и перерезала кухонным ножом веревки, сдерживающие свободное передвижение супруга. Он был подавлен и унижен, а на обострение пойти больше не рискнул.
С этого момента у них установились особые отношения. Они практически не разговаривали и общались лишь в случае крайней необходимости.
Игорь сбросил с себя мокрую и перепачканную в саже одежду, свернул ее в рулон, сунул его себе под мышку и молча отправился в ванную комнату. Люба поставила одно кресло на прежнее место, подняла с пола телефон, который слетел с журнального столика, когда она откинула его в сторону при пожаре и набрала номер. На другом конце провода кто-то снял трубку и молчал, последнее время, такая привычка была у Ирины Анатольевны.
– Алло, мама, это ты? – дыхание ее участилось.
– Здравствуй, дочка, – услышала Люба ласковый голос матери.
– Наконец-то! – прокричала она в трубку. – Ты отсутствовала больше месяца, я уж ненароком подумала, что случилось что-нибудь.
– Я к сестре в Москву заезжала, хотела узнать новости про моего сыночка. – Последние слова она проговорила тихо и грустно. И еще тише добавила: – Но по-прежнему полная неизвестность.
– Не переживай, мам. Зато у меня есть для тебя приятное известие.
– Какое?
– Я сейчас к тебе приеду и мы побеседуем. Хорошо?
– Уже поздно и транспорт не ходит. Как ты собираешься добираться? – забеспокоилась мать.
– Не волнуйся, – успокоила ее дочь. – У меня есть своя машина. Я сегодня так закрутилась, что еще не успела отогнать ее в гараж.
– Откуда? – удивилась мать.
– Потом, все потом. Целую, – и она бережно опустила трубку.
Новенький «ВАЗ-2108» темно-вишневого цвета сверкал возле подъезда. Люба припарковала машину прямо под фонарем. Она села в автомобиль, пристегнула ремень безопасности, включила зажигание, габариты, сигнал поворота и только затем тронулась с места. Она временно ездила без водительского удостоверения, всего неделю назад она записалась на курсы водителей, поэтому тщательно соблюдала правила дорожного движения.
Инспектора дорожно-патрульной службы останавливали ее крайне редко, а в тех случаях, когда все-таки останавливали, не последнюю роль играли ее внешность и лучезарная улыбка. Гаишники покупались на это, делали вид, что верят в то, что красавица забыла права дома и, слегка пожурив, отпускали. Само управление автомобилем Казаковой нравилось. Более того, всякий раз за рулем она испытывала восторг, забывая обо всем на свете. Вот и теперь, она не заметила, как въехала во двор матери.
Ирина Анатольевна ждала дочь и открыла дверь, не успела та коснуться кнопки звонка.
– Можно было бы потерпеть и до завтра, – пробубнила она недовольным голосом. – Ты, наверное, машину водить не умеешь, как следует.
– Мамочка! – Люба чмокнула ее в щеку. – Ручаюсь: когда ты узнаешь, что у меня за новость, твое ворчание вмиг улетучится. – Они прошли в комнату.
– Ну, стрекоза, – всплеснула руками мать. – Рассказывай. – Люба покосилась на закрытую дверь в комнату брата и спросила:
– Ты одна?
– Одна, – кивнула Ирина Анатольевна. – Этот шалопай не женится, вот его и носят по ночам черти. Даже в день приезда матери не сидит дома. Я смотрю, за месяц моего отсутствия, вы тут разбогатели. Сергей тоже хвалился, что машину купит. Никак клад нашли?
– Об этом потом, для тебя важнее будет узнать, что я нашла своего брата.
– Какого брата? – Ирина Анатольевна смотрела на дочь немигающим взглядом.
– Твоего потерянного сына, – и Люба, не дав матери опомниться, выложила все подробности о Вершкове.
Женщина выслушала стоя, приложив руку к груди, затем медленно опустилась на краешек стула.
– Тебе плохо, мам? – Люба подошла и присела возле нее на корточки, заглядывая в побледневшее лицо.
– Сейчас пройдет. Это от радости, – и она глубоко вздохнула.
– Может врача вызвать?
– Не нужно. Принеси из моей спальни валидол. Около моей кровати, на тумбочке лежит.
– Найду, – Люба моментально вернулась и подала матери таблетку. Та положила ее под язык и через несколько минут ей стало легче. Ирина Анатольевна поставила себе на колени телефон и позвонила в агентство аэрофлота.
– Алло, девушка, скажите, пожалуйста, когда ближайший рейс на Саратов. Через два с половиной часа? А билеты есть? Отложите один на имя Казаковой Ирины Анатольевны. Нет, я успею. Спасибо! – и она торопливо бросила трубку, отставляя телефон в сторону.
– Мама, к чему такая спешка? Ты только сегодня вернулась. Отдохни ночь, а я возьму тебе билет на дневной рейс. – Дочь сразу разгадала ее намерения.
– Я все равно не усну. – Ирина Анатольевна направилась в спальню. – Очень хорошо, что ты на машине. Подбросишь меня до аэропорта? – спросила она уже на ходу.
– Естественно, – и Люба, пожав плечами, развела руки в стороны.
Через сорок минут они уже были в аэропорту. Самолет вылетал по расписанию и поэтому регистрация прошла вовремя. После того, как мать прошла на посадку, Люба вышла на улицу и закурила. Она дождалась, когда самолет, разбежавшись по бетонке, взлетел, и помахала рукой.
Ирина Анатольевна, глядя в иллюминатор, увидела дочь и улыбнулась. Но обе они и не подозревали, что сильно припозднившись, Сергей пришел ночевать домой и как раз в этот момент расписывался в получении телеграммы страшного содержания.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Тарас Поликарпович Мирошниченко отсидел три с половиной года в спецколонии усиленного режима для бывших работников правоохранительных органов и служащих внутренних войск. В убийстве полковника Сазонова его никто не заподозрил, но и три с половиной года существенно сказались на его физическом и моральном состоянии.
Он потерял в весе сорок килограммов, похудело лицо, заметно обвисла кожа на щеках и шее. Зато пропала одышка, к тому же в нем еще оставалось полных девяносто килограммов, поэтому выглядел он по-прежнему, солидно. На руках Тараса Поликарповича была справка об освобождении и немного карманных денег.
И на жизнь он еще смотрел с оптимизмом, рассчитывая на милость жены, хотя та ему ни разу не написала и не приехала на свидание. «В конце концов, она живет в доме, купленном на мои деньги», – рассуждал он.
По дороге к родному пристанищу он представлял, как встречают его жена и сын.
«Сын теперь стал самостоятельным, институт закончил, а, возможно, и женился. Внуков буду воспитывать», – размечтался он.
Перед воротами собственного дома он весь как-то подобрался, поправил одежду и, не найдя кнопки звонка, постучал. Через некоторое время услышал шаркающие шаги во дворе, скрип засова на калитке и наконец она широко распахнулась.
– Чего надо? – На Мирошниченко подозрительно смотрел его бывший заместитель майор Савин, который явно не узнавал его.
– А ты что тут делаешь, майор? – ответил он вопросом на вопрос.
– Не майор, а подполковник, – поправил его собеседник. По голосу он узнал своего бывшего начальника и удивился произошедшим с ним переменам. – Живу я здесь, Тарас Поликарпович.
– До меня доходили слухи, Михаил Викторович, что тебя назначили на должность начальника колонии. Но выходит, что ты не только мое служебное положение занял, но и семейное. – Они обращались к друг другу на «ты»: Мирошниченко по старой привычке, а Савин уже не считал его авторитетом.
– Семья у меня осталась своя, а дом твой я действительно купил, – пояснил новый начальник колонии. – Твоя жена продала.
– И где же она теперь? – поинтересовался Мирошниченко.
– Понятия не имею. Все распродала и уехала, а куда – не знаю.
– Мне ведь и идти больше некуда, – пожаловался Тарас Поликарпович, глядя на собеседника с какой-то тайной надеждой.
– Ничем не могу помочь, – сухо ответил Савин. – У тебя в областном центре сын живет, поезжай к нему.
– Не очень-то ты приветлив со мной, – упрекнул Мирошниченко Михаила Викторовича. – Я ведь тебе много добра сделал и заместителем своим назначил.
– Что было, то прошло. Я зла тебе не желаю, но пути-дороги наши разошлись.
– Ты случайно не знаешь адреса моего сына?
– Я последний раз встречался с Николаем уже больше года назад и тогда он сказал, что живет где-то в районе набережной.
– Спасибо и на этом. Ну, будь здоров, – и Тарас Поликарпович протянул руку на прощание. Савин замешкался, но все-таки пожал руку.
– Знаешь что? – сказал он ему на прощание. – Ты больше не приходи ко мне, сам выкручивайся.
– Запачкаться боишься? Я тебя понимаю: своя рубашка ближе к телу. – Недавний заключенный решил не вдаваться в полемику, отвернулся от человека, занявшего его положение, и зашагал вдоль знакомой улицы.
В адресном бюро он узнал место проживания сына и теперь стоял перед дверью его квартиры, переминаясь с ноги на ногу.
– Вы к кому, мужчина? – услышал он за спиной голос жены.
– Валя? – Тарас Поликарпович повернулся и их молчаливые взгляды встретились.
– Заявился все-таки? – заговорила первой женщина. И сама же себе ответила: – Собственно, рано или поздно, этого следовало ожидать.
– А тебе бы хотелось, чтобы это произошло, как можно позже? – Он понял, что доверительной беседы у них с женой не получится. Валентина Михайловна достала из сумочки ключи и открыла входную дверь.
– Проходи, раз пришел, – она явно не была расположена любезничать с гостем.
Уже сидя в богато обставленной комнате, они продолжили разговор.
– Неплохо устроились без меня, – констатировал Мирошниченко, разглядывая обстановку. Четырехкомнатная квартира в городе и не пустая. Сколько же вас человек здесь живет?
– Пока трое. – Женщина присела на стул, положив руки на колени. – Я, Николай и его жена Верочка.
– Прибавление в семействе молодых ждешь? – Тарас Поликарпович вспомнил свои думы о внуках.
– Нет. Верочка учится на третьем курсе экономического факультета и детей они решили пока не заводить.
– Я тебя не совсем понимаю. Что тогда означает твоя фраза: пока трое? Уж не меня ли ты имела в виду? – Представить такое ему было трудно, если учесть, что за три с половиной года он не получил ни единой весточки.
– Не тебя. – Валентина Михайловна смотрела на собеседника. – Я выхожу замуж.
– При живом-то муже? – Казалось, что его изумлению нет предела.
– Ах, бедняга! Он даже не в курсе! – наигранно воскликнула женщина. – Через полгода после вынесения тебе приговора я развелась с тобой, выписала и продала дом. Так что ты давно свободен от семейных уз. Жених на выданье! – Теперь в ее тоне появилась ирония.
– А тебе не кажется, что ты поступаешь подло?
– Зато ты был благороден, когда спутался с проститутками, – высказала женщина. – Или уже забыл, за что срок схлопотал?
– Квартира, конечно, кооперативная? – переменил тему Тарас Поликарпович.
– Угадал, – кивнула Валентина Михайловна. – Но тут не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Кто бы мне ее просто так выдал?
– Это означает, что приобрела ты квартиру на деньги, вырученные с продажи дома. – Он не обращал внимания на ее иронию. – Выходит, что и я имею право на эту жилплощадь.
– По нашему закону ты никаких прав не имеешь и я не горю желанием тебя прописывать. Катись к своим проституткам. Они наверное ждут – не дождутся, когда их непревзойденный кавалер объявится. Вот радости-то будет!
– Да ты меня ненавидишь.
– А ты ожидал, что брошусь к тебе на шею с распростертыми объятиями? – В ее голосе звучала неприкрытая злость.
– Прежде чем уйти, мне бы хотелось переговорить с сыном, – сказал отец.
– Нужен ты ему, как собаке пятая нога!
– Пусть он решит сам, – твердо сказал Тарас Поликарпович. Он не собирался менять принятого решения.
– У него хорошая работа, он юрист. И отец уголовник, только…
– Что только? Подпортит репутацию? Начала, так договаривай. – Беседа перешла на взаимные упреки.
– Все равно не поймешь.
– А кто, интересно, его вскормил, вырастил, дал образование. К тому же, сын за отца не отвечает. Что замолчала?
– Потому что объяснять бесполезно. Ты сам виноват, что к тебе подобное отношение. А если имеешь такое сильное желание пообщаться с сыном, то встречайся с ним где заблагорассудится, только не в моей квартире. – Она встала со стула, давая понять, что больше не намерена терпеть его присутствие.
– Выгоняешь?
– И пока по-хорошему.
– Если я не уйду добровольно, будет по-плохому?
– Можешь не сомневаться! – В голосе Валентины Михайловны прозвучали металлические нотки. – Не напрашивайся!
– А вот я никуда не пойду! – и он удобно откинулся на спинку кресла. – Пусть сын решает. Женщина подошла к телефону и сняла трубку, на лице у нее отражалась уверенность в своих поступках.
– Куда ты звонишь? – забеспокоился бывший муж, ерзая в кресле.
– В милицию, – ответила она бесцветным голосом. – Заодно они тебя и на учет поставят. Ты ведь еще не успел отметиться?
Тарас Поликарпович с легкостью, которой не ожидал сам от себя, подскочил к хозяйке и нажал на рычаг телефонного аппарата. Услышав ровный и длинный гудок, облегченно вздохнул.
– Совсем чокнулась баба! У меня нет прописки. Стало быть, и негде становиться на учет.
– Что же ты тогда так разнервничался? – ухмыльнулась женщина.
– У нас еще никто не отменял закона о принудительном труде, а я хочу сам подыскать себе место.
– Ну, начальником колонии тебя теперь не поставят.
– Злорадствуешь? Это мы еще посмотрим, у кого жизнь лучше сложится.
– Что-то ты разговорился не в меру, а у меня, к сожалению, нет времени, – и она покосилась на телефон.
– Ведьма! – Его мнение вызвало аплодисменты и бурный смех хозяйки. – Ладно, ухожу! Но имей в виду, что мы не последний раз видимся!
– Никак грозишь?
– Понимай как знаешь! – Он безнадежно махнул рукой и двинулся в прихожую.
Мирошниченко пришлось гулять вокруг дома до позднего вечера, прежде, чем он дождался сына.
– Николай! – крикнул он, когда тот уже прошел мимо, не узнав его.
– Папа? – удивился сын, разглядывая его внимательно. – Ты сильно изменился.
– На казенных харчах не разжиреешь, – буркнул Тарас Поликарпович. – Присядем? – они устроились на лавочке около подъезда.
– Давно освободился?
– Недавно.
– Где остановился?
– Нигде. – Разговор явно не клеился. – Хотел у вас, но твоя мать выгнала.
– Ты должен ее понять, она замуж собирается. – Николай чувствовал себя неловко и разговор тяготил его. – Отец, давай прогуляемся, – предложил он.
– Боишься, соседи увидят, как ты общаешься с уголовником? – и он провел рукой по голове, где только намечался рост волос. – Для родного сына не мил стал, не думал – не гадал, что когда-нибудь доживу до такого дня, – тихо произнес Тарас Поликарпович. И столько в его словах было разочарования и боли, что сын смутился.
– Что ты, папа, дело совсем не в этом. Просто если мать в окно увидит, она не даст нам поговорить.
– На мать все сваливаешь, а сам глаза в землю опустил. Мешаю я вам, неудобным стал, а когда был в силе… – Он неожиданно сменил тему. – Не подскажешь, где переночевать можно?
– У меня нет таких знакомых… – Николай хотел сказать еще что-то, но замолчал.
– Которые пускали бы на ночь уголовников, – закончил за него отец. Он поднялся и расправил плечи. – Не поминай лихом! – Понурый вод сына вызвал у него улыбку. – Ты не переживай напрасно, не стану я вам гадости чинить, родные все же. Только запомни: у тебя тоже когда-нибудь будут дети, а в жизни всякое случается. Не дай Бог тебе испытать такое предательство!
– Куда ты теперь? – Николай чувствовал себя виноватым перед отцом.
– Не пропаду, – и он твердой поступью двинулся вдоль дома, торопясь покинуть место, где испытал одно из самых больших и глубоких житейских разочарований.
– Подожди! – крикнул Николай ему в вдогонку, но Тарас Поликарпович не обернулся и даже не замедлил шаг. – Папа! – Сын догнал его и положил руку на плечо.
– Ну, что еще? – Мужчина повернулся и сын заметил, как по его щекам катятся слезы.
– Давай вернемся, я все объясню матери. Поживешь временно, пока определишься.
– Совесть заговорила? – На лице несчастного отца появилась горестная улыбка. – Не нужно, сынок. Совесть – это временный порыв души, а потом локти будешь кусать.
Николай порылся в карманах, извлек оттуда все деньги, которые при нем были, и сунул их отцу в боковой карман пиджака.
– Вот, все, что у меня с собой есть, – выворачивал он перед ним все карманы.
– Спасибо и на этом. – Они внимательно смотрели друг другу в глаза, какое-то мгновение испытывая друг к другу жалость и сострадание. – Будем прощаться? – и он развел руки для объятий. Они крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.
– Заходи и звони мне на работу, – попросил Николай, но забыл назвать адрес и телефон, а Тарас Поликарпович не спросил.
Мирошниченко бродил по ночным улицам города, комок горечи сдавливал горло. Время для него как будто остановилось.
– Эй, куда путь держим? – позвал его кто-то. Одинокий попутчик оглянулся по сторонам и обнаружил, что рядом с ним на малом ходу движется такси, а в приоткрытое окно выглядывает улыбающееся лицо таксиста.
– У тебя водяра есть? – спросил Мирошниченко.
– Найдется. – Дверь с пассажирской стороны открылась. – Садись.
Мирошниченко сел в машину, а водитель засунул руку под свое сиденье, какое-то время пошарил там и наконец извлек бутылку водки, сомнительного изготовления.
– Мутная какая-то, – сказал пассажир, предварительно взболтав бутылку.
– А тебе «Посольскую» нужно? – улыбнулся таксист.
– И эта сойдет, – буркнул Мирошниченко. – Стакан найдется?
– Возьми в бардачке.
Тарас Поликарпович нашел граненый стакан и налил его до краев.
– Будешь? – предложил он водителю.
– Ты что? Я же за рулем.
– Дело житейское. – Пассажир несколькими глотками осушил стакан и занюхал рукавом. – Какая гадость! – поморщившись сказал он и поставил бутылку на пол, накрыв ее стаканом.
– Угощайся. – Таксист протянул распечатанную пачку сигарет, и после того как пассажир взял одну, чиркнул спичкой. – Куда везти?
– Понятия не имею, – отозвался тот, выпуская дым.
– Только откинулся? – определил таксист по прическе Мирошниченко.
– А ты наблюдательный.
– Ни работы, ни прописки, жена с другим спуталась, – сыпал подробностями водитель.
– Откуда знаешь?
– Знакомая история, – махнул рукой сочувствующий. – Чем думаешь заниматься?
– Сложный вопрос. – Водка начинала ударять в голову и Мирошниченко почувствовал некоторую симпатию к ночному знакомому. – Спроси что-нибудь попроще. – Он выбросил окурок в окно. – Переночевать даже негде.
– У меня знакомый набирает бригаду шабашников. Нет желания подработать, – предложил таксист, но он не сказал, что за каждую рабочую единицу ему обламывается приличный куш.
– Что за работенка? – Тарас Поликарпович знал, что подыскать приличное место в государственных структурах ему не удастся. Сам когда-то являлся винтиком в налаженном механизме системы.
– Строительство свинарника в колхозе. Знакомый утверждает, что председатель обещает отменные бабки.
– Сколько в месяц? – задал естественный вопрос Мирошниченко. – Работа сезонная, а что потом?
– Как говорится: готовь сани летом. Кто в теплое время года вкалывает, тот зимой жирует. А на счет оплаты потолкуешь с моим знакомым. Он мужик порядочный, до сих пор еще никто не обижался.
Тарас Поликарпович налил второй стакан водки, опорожнил его тем же способом, выкинул в окно пустую бутылку и сказал:
– Вези к своему нанимателю, все равно мне деваться больше некуда.
Через двадцать минут они вошли в квартиру одного из домов нового микрорайона.
– Алик, – представился Тарасу Поликарповичу мужчина с кавказской внешностью, лет тридцати на вид.
Они пожали друг другу руки и прошли на кухню. Алик угостил Мирошниченко хорошим коньяком и на обещания не скупился. Водитель же улизнул незаметно, он даже не взял с пассажира денег за проезд и водку, что лишний раз подтверждало, что он на довольствии у Алика.
– Когда приступать к работе? – поинтересовался бывший подполковник. – А то мне жить негде.
– Недельку здесь поживешь. Наберем шесть – семь человек, тогда за вами приедет бригадир. На счет удобств не обессудь, придется спать на раскладушке.
– И на нарах приходилось, – ответил гость. – Дело, я смотрю, у вас поставлено на широкую ногу, а ты, значит, всему голова.
– Так, скромный организатор, – принизил свою значимость собеседник. – Помогаем колхозам и совхозам в строительстве. Должен ведь кто-то обустраивать жизнь на селе, если государственные строительные компании не справляются.
– Ты мне лапшу на уши не вешай, – улыбнулся Тарас Поликарпович. – Председателям колхозов и директорам совхозов выгодно иметь дело с шабашниками. Они не скупятся на государственные деньги, а при расчете им и самим немало перепадет.
– Если ты такой умный, то почему угодил к хозяину? – спросил наниматель.
– Потому что сам когда-то был хозяином. – Алик раскрыл рот от изумления, а Мирошниченко добавил: – Но глупым хозяином.
– Ты серьезно?
– Шучу, – рассмеялся Мирошниченко. Он испугался, что может потерять только что найденную работу.
– А я подумал, – заулыбался работодатель. – Что ты лазутчик какой.
