Интересно, легко написанная, но адресованная специалисту, книга академика Б. А. Рыбакова "Древняя Русь", казалось бы, никакого отношения к жанру приключений и поисков не имеет. Ученый сопоставляет известные всем былины с летописными текстами. Мало-помалу становится ясным, что многие из былин, в которых авторитетные фольклористы не видят ничего, кроме воплощения народной фантазии, измыслившей и сюжетную канву и героев, на самом деле основаны на конкретных событиях, а многие из былинных имен восходят к именам историческим.
      Всех догадок Б. А. Рыбакова, тончайших сопоставлений, бесспорных и убедительных доказательств не перечислить. Поэтому остановлюсь на одной знаменитой - былине: про Вольгу и Микулу.
      Историческую подоплеку ее пытались разгадывать и раньше, но связывали при этом имя Вольги с именем Вещего Олега, а то и с именем Волха, как именовали полоцкого князя Всеслава. Однако в былинах Вольга называется Святославичем. И Б. А. Рыбаков предлагает учесть эту устойчивую и существенную деталь, которую сохранила народная память,- отчество.
      Такое отчество носил Олег Святославич Черниговский.
      Но тот Олег не имел отношения к древлянской земле. Между тем в былине о Вольге упоминаются, по мнению Б. А. Рыбакова, древлянские города-Вруч, или Овруч, Искоростень и Олевск, за тысячу лет в устно-поэтическом бытовании превратившиеся в Гурчевец, Крестьяновец в Ореховец. Подтверждение этой своей догадки ученый видит в названиях городов, соседних с древлянской землей, которые упоминаются в былинах о Вольге Святославиче; былинный Туринск, говорит он,- это исторический Туров, былинный Вольгагород исторический "Ольгин город", или Вышгород. Все это позволяет связать былину о Вольге с древлянской землей. Б. А. Рыбаков напоминает, что когда-то на древлянское происхождение былины о Вольге и Микуле указывал академик А. А. Шахматов, но его замечание забыто.
      В древлянской земле с 970 по 977 год - об этом говорит летописец княжил Олег, по отцу Святославич, внук Игоря и Ольги, получивший удел в 10-12 лет.
      А в былине действует и распоряжается "хороброй дружинушкой" десятилетний Вольга.
      В 975 году Олег убил на охоте Люта Свенапдича - сына врага своего, варяжского воеводы Свеналда.
      А в былине описана волшебная охота десятилетнего Вольги, и княгиня видит сон, что Вольга обернулся соколом и побил "черного ворона", который именуется здесь Санталом.
      После охоты исторический Олег Святославич два года готовится к борьбе со Свеналдом и пополняет дружину выходцами из народа.
      В былине Вольга после охоты тоже набирает дружину и приглашает на службу оратая, пахаря-богатыря Микулу Соляниновича с войском его, которое прозывается "Микулушкина силушка".
      Исторический Олег Святославич утонул вместе с дружиной своей во Вруче: Свеналд уговорил киевского князя Ярополка пойти войной па родного брата Олега. Вражеское войско подрубило мост через Вруч, и он обломился.
      О гибели "силушки" князя Вольги Святославича на подрубленном мосту в Гурчевце рассказывается и в былине...
      Разве не убедительно? А былины о киевском восстании 1068 года и о половецком хане Шарукане, который фигурирует в былинах под именем царя Кудревана или Шарк-великана! Или былина о Ставре Годиновиче, чье имя, по мнению Б. А. Рыбакова, обнаружено недавно на стене Софийского киевского собора! Но и одного примера, кажется мне, довольно, чтобы понять, как читает академик Б. А. Рыбаков творения древнерусского народного творчества, нащупывая под сказочными образами реальные исторические факты. Великолепное историческое и вместе с тем литературное исследование. Остается понять, почему эта книга читается с увлечением,- в ней нет ни истории поисков, ни приключений ученого...
      То же самое! Мы следим за разгадкой исторической тайны!
      Вы можете возразить: "В принципе всякое научное исследование открывает непознанное, следовательно, разгадывает тайну".
      Нет, если к известным фактам прибавляется новый факт,- мы можем отметить поступательное движение в науке, но еще не раскрытие тайны. Здесь - не то! Академик Б. А. Рыбаков как бы "просвечивает" былину, обнаруживая ее "каркас" - изначальное жизненное событие. Поэтическая гипербола часто выражает дух времени лучше, чем лежащий в ее основе реальный факт. Но, утратив внешнее правдоподобие, она кажется нам уже нереальной. Внимательно сопоставляя былины и летописи, автор книги "Древняя Русь" разгадывает реальную подоснову былинных событий. И в данном случае работа его принципиально не отличается от стремления раскрыть тайну свитка, покрытого древними письменами, или попыток разгадать модель портрета неизвестной красавицы, изображенной на полотне Эрмитажа.
      В принципе сюжетом повествования о поисках может стать разгадка любой тайны - научной, исторической, биографической, но при двух непременных условиях. Если разгадка сопряжена с преодолением действительных трудностей. И второе: если в основе интересной и напряженной фабулы лежит общественно значимая проблема. Академик M. H. Тихомиров, выступая в "Новом мире" со статьей о библиотеке московских царей, может быть, и не думал о том, что пишет первую главу увлекательного повествования. Тем не менее статья его читается залпом. Каждому хочется знать: лежат ли еще в подземельях Кремля сокровища царской библиотеки? Может ли смелая рука отыскать их? Прошло около четырехсот лет!..
      Ученый верит в эту возможность. Он пишет: "Попытка не пытка, спрос не беда". И кончает статью словами: "Поиски этих сокровищ в древней кремлевской земле будут стоить сравнительно недорого, а находка возможно сохранившейся библиотеки,- подчеркиваем: возможно, так как нет уверенности, что она еще существует,- имела бы грандиозное значение".
      Так существует она или не существует? Эта загадка уже распалила воображение читателя. И он уже ждет этих поисков, с волнением станет наблюдать за их ходом и с интересом ждать результатов независимо от исхода. Будем надеяться, что эта работа начнется.
      От музыковеда Б. В. Доброхотова мне однажды пришлось услышать рассказ, как он искал потомков композитора А. П. Верстовского, как, войдя в их квартиру, увидел в передней над дверью его неизвестный портрет. Как нашлись утраченные сочинения А. А. Алябьева, которые прозвучали впервые сто лет спустя после смерти этого превосходного композитора. По значению находки Б. В. Доброхотова - первоклассная диссертация, по сюжету - авантюрная повесть: садись и пиши!
      Леонид Большаков, в ту пору сотрудник газеты, издающейся в Орске (Оренбургская область), читая полное собрание сочинений Л. Н. Толстого, обратил внимание на его письмо к уральской крестьянке А. Скутиной, относящееся к 1906 году. Обучившись грамоте и пристрастившись к чтению, она прочла сочинения Толстого. И написала ему большое письмо в надежде, что великий писатель посоветует ей, как выбиться из темноты, освободиться от рабства, найти в жизни большое, нужное людям дело. Увы, Толстой не знал этих путей. Он посоветовал Скутиной не осуждать других, жить чище - ответил ей в духе своей философии "непротивления злу". Но Скутина не согласилась с Толстым!
      Сохранились еще два ее письма, обнаруженные Большаковым в Толстовском музее. Характер этой женщины заинтересовал журналиста. И он решил выяснить, как сложилась в дальнейшем ее судьба. Разыскания эти необыкновенны и увлекательны. Ведь прошло более полувека. Не много было надежды найти в живых эту женщину. В уральском селе Хайдук, где она жила в пору, когда переписывалась с Толстым, никто ничего точно не знал. Но орский следопыт настойчив, изобретателен. И документы, которые наконец обнаружились в Ленинграде, раскрыли ему удивительную судьбу Скутиной.
      Это судьба человека, которого заново создала революция! Большевистский агитатор, первая красная делегатка, в 1918 году она вступает в Красную Армию. Становится отважной разведчицей. Попадает в плен к белым. Приговорена к казни. Спаслась. Изувечена. С 1919 года в рядах РКП (б). А потом-всю жизнь впереди: в борьбе за колхозы, за радиофикацию деревни, за новый быт, за самодеятельность на селе... Она умерла в 1945 году, когда наши войска, в которых сражались ее сыновья и внук, подходили к Берлину. Такова оказалась судьба корреспондентки Толстого, не поверившей в его философию!
      Александр Дунаевский рассказывает, как он шел по следам героев гражданской войны в России - чеха Ярослава Гашека, венгра Кароя Лигети, как посещал места, где они воевали, расспрашивал очевидцев, разыскивал документы, вчитывался в столбцы военных газет того времени. Поэтому приобщим к новому жанру и его книги - "Иду за Гашеком", "Подлинная история Кароя Лигети", "По следам Гая"...
      С каждым годом растет число этих увлекательно построенных научных повествований, в которых раскрыт "механизм исследования" и которые в обиходной речи ученых уже получили название "детективно-исторический жанр". Тут и Юрий Овсянников, повествующий о поисках изразцов и лубочных картинок. И Юрий Арбат - он разыскивает документы по истории фарфоровой мануфактуры и пишет книжку "Русский фарфор". У фольклориста Дмитрия Молдавского - поиски сказочников и сказок. В результате тексты сказок обретают среду, воспринимаются во времени, соотносятся с людьми, сохранившими их, и с теми, кто их записывает, и с местами их бытования. Здесь снова - сюжет, динамика. Это - не просто сборник народных сказок.
      Историк Натан Эйдельман задался целью выявить русских корреспондентов "Колокола"- людей, с которыми был связан Герцен. Отчет о ходе своих поисков автор сплавил с изложением результатов своих - сплавил с превосходным искусством. На основе жандармских донесений и следственных дел он скрупулезно прослеживает конспиративные связи Герцена и наконец обнаруживает тех, кто сообщил издателю "Колокола" важнейшие секретные сведения из недр Государственного Совета - братьев Перцовых, Владимира и Эраста Павловичей. Один из них - высокопоставленный сановник, второй автор стихотворных "шалостей", другими словами - стихов политических, человек, коего "решительный талант" в свое время отметил Пушкин.
      Эту исследовательскую повесть Н. Эйдельмана "Случай ненадежен, но щедр", напечатанную в двух номерах журнала "Наука и жизнь" (1965, №№ 1 и 2), нужно признать одной из самых увлекательных и самых результативных из написанных в этом жанре. Не менее интересен очерк его "Иду по следу" - о человеке из круга Н. Г. Чернышевского Павле Бахметеве, послужившем автору романа "Что делать?" прототипом Рахметова. Этот очерк напечатан в журнале "Знание - сила"
      (1962, № 12)-лишнее свидетельство широкого признания нового жанра. Но еще лучше было бы все эти "детективно-исторические" и "детективно-литературоведческие" работы собрать и выпустить в виде специальной библиотечки!
      А с каким интересом встречали читатели печатавшиеся в "Огоньке" очерки Евгении Таратута, в которых выяснялась загадочная биография автора прославленного романа "Овод"! Сопоставляя этот роман с произведениями русского писателя-революционера G. M. Степняка-Крав-чинского, который в 80-х годах находился в эмиграции в Лондоне, Таратута обнаружила внутреннее родство "Овода" с его книгами. Далее выяснилось, что Войнич, в ту пору еще Лилия Буль, приезжала в Россию, жила в Петербурге, была связана с русской революционной средой. Вернувшись на родину, она вышла замуж за польского революционера M. Войнича и решила испробовать силы в литературе.
      Первым ее созданием был "Овод" - роман, как предположила исследовательница, вдохновленный революционной борьбой, с которой она соприкоснулась в России. Через три месяца после выхода в свет книга Войнич была переведена на русский язык. Е. А. Таратута обнаружила переписку Войнич с русскими литераторами. И всё! Остальное оставалось неясным. Сведения обрывались. Неизвестно было: как добывать их? Никто точно не знал, жива ли писательница. В печати ее часто называли "покойной".
      На вопросы, которые ставила в журнале Е. Таратута, ответ пришел из Нью-Йорка. Сотрудник ООН П. П. Борисов, прочитав статью в "Огоньке", первым получил новые сведения об Этель Лилиан Войнич, и притом самые достоверные. Это неудивительно, потому что получил он их... от нее самой. От него узнали, что Войнич жива. Ей десятый десяток. Более тридцати лет она прожила в Нью-Йорке. Адрес: 450 Вест, 24-я улица.
      Как выяснилось, в Соединенных Штатах писательница была совершенно забыта, она вела более чем скромную жизнь и даже не представляла себе, что в Советской стране за это время книга ее издана 116 раз, что она вышла на 23 языках, тиражом в 3 миллиона.
      Казалось, известие из Нью-Йорка обрывало почти детективный сюжет, слагавшийся в ходе поисков... Нет!
      Потому-то я пересказываю эту историю, что жанр, о котором мы говорим и к которому следует отнести очерки Е. Таратута, должен был привести к такому концу. Это закономерно.
      В этом же сила жанра! Благодаря своей доступности, занимательности он привлекает к науке читателей всех возрастов и профессий. И оказывается очень демократичным, потому что читатель может принять участие в работе ученого, сообщить ему новый факт, важное наблюдение, восполнить звено, отсутствующее в цепи доказательств. И лучший, мне кажется, способ вести в наше время подобные поиски - это обращаться к читателям, телезрителям, радиослушателям. И ждать от них помощи. Работа Е. А. Таратута - хороший тому пример. И, конечно, работа Сергея Сергеевича Смирнова, который восстановил историю обороны героической Брестской крепости. Смирнов поведал по радио, как искал участников обороны, устанавливал имена погибших. И тысячи писем, пришедших в ответ на радиопередачу, дали ему новые нити, новые адреса, новые имена, рассказали ему о еще неизвестных судьбах...
      Поэтесса Агния Львовна Барто раз в месяц ведет по Всесоюзному радио передачу "Найти человека" - рассказывает о судьбах советских людей, разлученных войной, и тем самым помогает им отыскать друг друга.
      В январе 1965 года - это был первый ее результат - ей позвонил человек из Кривого Рога.
      - Не произошла ли ошибка? - взволнованно спрашивал он.- Товарищи уверяют, что вами было названо мое имя по радио. Мои родители умерли. Не понимаю, кто меня разыскивает?
      - Сестра! У вас есть сестра в Усть-Каменогорске! - отвечала ему Барто.- Она ищет вас вот уже двадцать лет. Отца вашего звали Михаил? А маму - Евгения?
      Да, все сошлось!
      За пять лет с помощью радио и Барто обрели друг друга почти четыреста человек, точнее - 384!
      Этим дело, однако, не ограничилось. Барто написала книгу "Найти человека", полную размышлений, сравнении, воспоминаний, на которые навели ее сотни этих трагических и прекрасных историй, когда люди советские, стремясь отыскать своих родных по крови, находят в них и по духу родных людей. Кажется, ни один из них не сказал, что через двадцать - двадцать пять лет он нашел дочь или сына, брата, сестру или мать, чуждых ему по духу, по взглядам! И в то же время какие характеры разные! И какие сильные, благородные!
      Не знаю, что было труднее - найти всех этих людей или выстроить из их судеб целую книгу. В "Брестской крепости" С. С. Смирнова есть общая нить, из разных судеб там сплетается общий сюжет. Книгу Барто построить было еще сложнее: конец здесь известен заранее - родные найдут друг друга! И тем не менее каждый поиск вас увлекает, вас ужасают преступления фашизма, трагическое положение людей, в том числе малолетних детей, разлученных с родными, отправляемых фашистами в лагеря. Волнует высокая человечность, которая проявляется в неугасимой памяти, в неутомимом желании найти человека родного живым и приобщиться к его судьбе.
      Книга очень непохожая на другие. Но принадлежит она, несомненно, к новому жанру. Ибо в основе - поиск.
      Размышляя о статьях и о книгах, в которых раскрываются, если можно так их назвать, "приключения ученого", может быть, следовало вспомнить великолепные книги Поля де Крюи "Охотники за микробами", "Борцы с голодом", "Стоит ли им жить?". Или блистательные труды выдающегося ученого и врача профессора И. А. Кассирского - о решении малярийной проблемы, о болезнях крови, о гемо- и химиотерапии: "Рональд Росс и малярийная проблема", "Проблемы и ученые"...
      "Кого только нет среди его предков,- начинает И. А. Кассирский рассказ о Рональде Россе,- тут и философы-оригиналы, и обер-церемониймейстеры, и храбрые завоеватели, и неукротимые дуэлянты, и композиторы, и изобретатели пушек..."-пишет он картинно и увлекательно, с тончайшим знанием людей и проблем!.. Или, скажем, назвать "Разгаданную надпись" Б. В. Казанского-повесть о тех, кто расшифровывал клинописные знаки, изданную в 30-х годах и несправедливо забытую.
      Или книгу, которую тоже необходимо переиздать,- М. Мейеровича "Шлиман", о замечательных раскопках гомеровской Трои. Можно было бы вспомнить о талантливой книге Михаила Ценципера "Человек будет жить" (М., 1958), где прослежена история хирургии на легких - целой отрасли медицинской науки, начало которой было положено еще в конце прошлого века опытами русских хирургов и земских врачей. Кстати, автор - врач, журналист, историк медицины - увлекательно изложил факты, которые добывал сам в результате упорных поисков.
      Во всех названных книгах ведется рассказ о научных открытиях, о поисках верного метода, о первых достижениях и неудачах, о разгадках непонятных явлений, возникающих в процессе исследования, об эстафете в науке, о совместной победе нескольких поколений ученых. Но...
      Давайте сравним увлекательный научно-художественный рассказ о находках ученого, написанный талантливым литератором, с рассказом самого ученого о той же работе - рассказом, кстати сказать, не претендующим на особую занимательность.
      Материал для сравнения есть; это очень хорошо принятая у нас книга К. Керама "Боги, гробницы, ученые", в которой между прочим рассказывается о том, как английский археолог Говард Картер открыл гробницу египетского фараона Тутанхамона, и книга самого Говарда Картера "Гробница Тутанхамона", послужившая для Керама "строительным материалом".
      Нет спору, в своем "романе археологии" Керам показал великолепное искусство научного повествования, собранного, напряженного, увлекательного. Во многом материал ученого выигрывает в книге Керама. Сам Говард Картер не экономен, книга его не роман, а научный отчет о раскопках, обстоятельный и неторопливый, изобилующий тысячами мельчайших деталей, тормозящих развитие "фабулы". И тем не менее этот отчет производит огромное впечатление и "захватывает дух" не меньше, нежели "фактологический роман" К. Керама.
      Читая Керама, наблюдая вместе с ним сначала за неудачами, а затем за величайшей победой знаменитого археолога, все время помнишь, что речь идет об открытии уже совершенном, которое уже отодвинуто временем. Читая Г. Картера, сопереживаешь каждый момент работы, словно все совершается на наших глазах; время прошлое - находка Картера относится к 20-м годам нашего века - воспринимается как настоящее время. Более того, когда открывается запечатанный вход в гробницу Тутанхамона и Картер видит у порога погребальный венок из цветов, еще сохраняющих блеклые краски, видит погасшую лампу, отпечатки пальцев на белой стене, наполовину заполненный известью ящик у самых дверей, заметенные в угол стружки,- он понимает, что самый воздух, которым он дышит, сохранялся здесь в продолжение тридцати трех столетий, что это воздух, которым дышали те, кто нес мумию к месту ее последнего упокоения. И, не будучи литератором, он передает движение истории с такой поэтической силой, что мы вместе с ним погружаемся во второе тысячелетие до нашей эры и воспринимаем древний Египет в дни смерти юного фараона, с которым угасла XVIII династия, как совершенно живую реальность.
      Этого третьего "слоя времени" (современный читатель-Картер-Тутанхамон), этого оживления древнего мира, которое позволяет почувствовать, что три тысячи триста лет истории - это только вчера и завтра, соединяющие древние цивилизации с будущим, этого аспекта в повествовании Керама нет. Говорю это не для того, чтобы умалить достоинства его талантливой и увлекательной книги, но с тем, чтобы показать иную природу жанра:
      Керам действует "по доверенности", Картер говорит с читателем сам. И эта подлинность, или, как еще говорят, "самоличность", сообщает его рассказу ту высокую убедительность, превзойти которую не может никто. Если хотите, разницу между его рассказом о том, как он открыл гробницу Тутанхамона и что он в ней обнаружил, и пересказом Керама можно сравнить с признанием в любви и сообщением вашего друга о том, что вас любят.
      Вот почему я сознательно не касаюсь здесь многих великолепных произведений так называемой научно-популярной и научно-художественной литературы (а на самом деле просто великолепных книг о науке). Не касаюсь их здесь потому, что герой в этих книгах объективирован, читатель наблюдает за ходом его работы как бы со стороны и между ученым, ведущим поиски, и читателем, наблюдающим за ходом его работы, возникает посредник - автор. Не касаюсь этих книг потому, что в них ведется рассказ скорее о судьбах идей, чем о "приключениях ученого".
      И потому, что описание чужих достижений, пусть даже самое увлекательное, и ведущийся от первого лица рассказ о событиях, пережитых исследователем,- вещи совершенно различные. В этом смысле разница между жанром, о котором мы говорим, п "научно-популярной" литературой примерно такая же, как, скажем, между лирическим стихотворением и эпосом. Не касаюсь этой области также и потому, что если определения "поэзия научной работы" и "пафос научного поиска." вполне применимы к "Охотникам за микробами" Поля де Крюи или к "Эваристу Галуа" Леопольда Инфельда, то сблизить эти книги с детективным жанром нельзя. Между тем сопоставление таких книг, как, например, "Аку-Аку", с детективной литературой было бы вполне допустимым, если б не самое слово, скомпрометированное низкопробной бульварной литературой, полной преступлений, ужасов и убийств и совершенно подорвавшей первоначальный авторитет, который завоевали этому жанру Эдгар По в таких рассказах, как "Золотой жук" и "Убийство на улице Морг", и Конан Дойль в "Записках о Шерлоке Холмсе".
      Кстати, несколько слов о Холмсе, о котором так хорошо написал К. И. Чуковский. Рассказы о нем в высшей степени отвечали своему времени: они прославляли частную инициативу, энергию предприимчивого человека буржуазного общества, укрепляли в сознании читателей незыблемость частной собственности и буржуазного права. Но в то же время в них заключалось то ценное, что позволяет наряду с рассказами Эдгара По лучшие рассказы о приключениях этого сыщика относить к настоящей литературе. Я имею в виду умение героя связывать отдельные тончайшие наблюдения цепью неопровержимых логических умозаключений, имею в виду "торжество логики", аналитический подход к явлениям жизни, увлекательные поиски доказательств, умение строить гипотезы - именно то, что составляет подлинные достоинства рассказов о Шерлоке Холмсе и побуждает нас систематически переиздавать их.
      Однако чего бы ни касался западный детектив, в основе даже и лучших рассказов его лежит принцип прямо противоположный тому, который развивает литература "научного поиска".
      Принцесса потеряла кольцо. Украли шкатулку, в которой лежало завещание банкира. Вследствие происков акционер теряет все свое состояние. Детектив находит кольцо, обнаруживает похитителей, пресекает шантаж. Но кольцо, шкатулка, миллионное состояние принадлежат не читателю, а принцессе, банкиру, миллионеру. А рукопись Пушкина или Байрона, полотна Рафаэля и Ренуара, расшифрованный алфавит - это общая собственность. Она принадлежит всем читателям, потому что раздвигает границы наших познаний.
      И еще одно существенное отличие. В силу своей документальности книги о поисках свободны от литературного шаблона, потому что автор-исследователь каждый раз имеет дело с новым реальным материалом, из которого каждый раз возникает и новый сюжет. Вообще этот жанр представляет собою сплав очень сложный. Прежде всего эти книги научны, ибо содержат научные наблюдения и выводы. В то же время они сродни приключениям. Вторгающийся в них широкий жизненный материал сближает их с очерком, характер повествования - с рассказом, а воспоминания о людях и обстоятельствах - с мемуарами. И никто, конечно, не возразит, если сказать, что они содействуют популяризации науки и тем самым примыкают и к научно-популярному жанру.
      Конечно, здесь, как и в других жанрах, уже появляются авторы, которых привлекает не существо, а внешняя занимательность фабулы, построенной в жанре научного поиска. Иной уже готов рассказать со всеми подробностями, как он нашел свою рукопись в ящике собственного стола. Возникают мнимые тайны, преодолеваются мнимые трудности. В одной из газет был напечатан рассказ о том, как была найдена рукопись Гоголя.
      Автор пришел в рукописное отделение музея, заглянул в каталог, нашел искомую рукопись. И эту рукопись ему выдали. Между тем подробно описывался путь в музей, и самый музей, и разговоры с сотрудниками, и трепет ожидания. Но не было в этом рассказе поиска, не было движения сюжета, хода логических умозаключений, работы мысли, умения извлечь данные из, казалось бы, ничтожных фактов, не было правильных и значительных рассуждений, благодаря которым читатель может принять участие в работе и усвоить самый метод работы. А без этого все "вошел", "посмотрел", "попросил", "поблагодарил", "стал спешно спускаться с лестницы" - все эти не идущие к делу подробности выглядят как пародия на жанр, как стремление к ложной занимательности. Другое дело, если автор имеет в предмете создание еще одного аспекта повествования - создание образа и характера самого рассказчика. Тогда подробности, определяющие состояние "героя" и его отношения с людьми, будут к месту. В ином случае они должны быть беспощадно сокращены.
      В любом сочинении подобного рода важно движение от частного наблюдения, от частного положения к выводу, от малого факта к ощутимому результату. Движение от малого к малому в лучшем случае оставляет читателя равнодушным, а чаще вызывает его раздражение: "Игра не стоила свеч". Итог каждый раз должен стоить не только усилий ученого, но и усилий читателя.
      Он уже возник, жанр научного поиска. Все шире становится материал и исторический и современный, который воплощают "искатели". Поскольку мы заинтересованы не только в том, чтобы давать читателю знания, сообщая ему итоги исследования, но и в том, чтобы вводить его в процесс,- учить настойчивости, сообщать ему верный метод работы,- будущее за этим жанром. И основные удачи его еще впереди!
      1961-1965