На мою долю выпала однажды сложная и необыкновенно увлекательная задача. Я жил в ту пору в Ленинграде, принимал участие в издании нового собрания сочинений Лермонтова, и мне предстояло выяснить, кому посвятил Лермонтов несколько своих стихотворений, написанных в 1830 и 1831 годах.
      В этих стихотворениях семнадцатилетний Лермонтов обращается к какой-то девушке. Но имени ее он не называет ни разу. Вместо имени в заглавиях стихотворений, ей посвященных, стоят лишь три начальные буквы: "Н. Ф. И.". А между тем в лермонтовской биографии нет никого, чье имя начиналось бы с этих букв.
      Вот названия этих стихотворений:
      "Н. Ф. И.", "Н. Ф. И...вой", "Романс к И...", "К Н. И..."
      Читая эти стихи, нетрудно понять, что Лермонтов любил эту девушку долго и безнадежно. Да и она, видимо, сначала любила его, но потом забыла, увлеклась другим, и вот оскорбленный и опечаленный поэт обращается к ней с горьким упреком:
      Я недостоин, может быть,
      Твоей любви: не мне судить;
      Но ты обманом наградила
      Мои надежды и мечты,
      И я всегда скажу, что ты
      Несправедливо поступила.
      Ты не коварна, как змея,
      Лишь часто новым впечатленьям
      Душа вверяется твоя.
      Она увлечена мгновеньем;
      Ей милы многие, вполне
      Еще никто; но это мне
      Служить не может утешеньем.
      В те дни, когда, любим тобой,
      Я мог доволен быть судьбой,
      Прощальный поцелуй однажды
      Я сорвал с нежных уст твоих;
      Но в зной, среди степей сухих,
      Не утоляет капля жажды.
      Дай бог, чтоб ты нашла опять,
      Что не боялась потерять;
      Но... женщина забыть не может
      Того, кто так любил, как я;
      И в час блаженнейший тебя
      Воспоминание встревожит!
      Тебя раскаянье кольнет,
      Когда с насмешкой проклянет
      Ничтожный мир мое названье!
      И побоишься защитить,
      Чтобы в преступном состраданье
      Вновь обвиняемой не быть!
      Значит, эта девушка понимала Лермонтова, была его задушевным другом. Кто-то, видимо, даже упрекал ее за сочувствие к поэту...
      Я не знаю, почему Лермонтов ни разу не написал ее имени. Я не знаю, почему за сто лет эту загадку не удалось разгадать ни одному биографу Лермонтова. Я знаю только одно, что в новом издании сочинений Лермонтова надо сделать точное и краткое примечание: "Посвящено такой-то".
      И я принялся за работу.
      ДНЕВНИК В СТИХАХ
      И вот уже которую ночь сижу я за письменным столом и при ярком свете настольной лампы перелистываю томик юношеских стихотворений Лермонтова. Внимательно прочитываю каждое, сравниваю отдельные строчки.
      Вот, например, в стихотворении, которое носит заглавие "К ***", Лермонтов пишет:
      Я помню, сорвал я обманом раз
      Цветок, хранивший яд страданья,
      С невинных уст твоих в прощальный час
      Непринужденное лобзанье...
      "Надо заметить,- думаю я,- что о прощальном поцелуе в этом стихотворении сказано почти так же, как в стихах, обращенных к Н. И. Написаны же они почти в одно время".
      Так, может быть, и это стихотворение обращено к ней? Может быть, под тремя звездочками скрывается все та же Н. Ф. И.? Тогда, наверно, ей адресовано и другое стихотворение "К ***":
      Не ты, но судьба виновата была,
      Что скоро ты мне изменила...
      Она тебе прелести женщин дала,
      Но женское сердце вложила.
      А в таком случае о ней же, видимо, идет речь в стихотворениях: "Видение", "Ночь", "Сентября 28", "О, не скрывай! ты плакала об нем...", "Стансы", "Гость" и во многих других. Потому что в них тоже говорится о любви и об измене.
      Я перечитываю их подряд. Получается целый стихотворный дневник, в котором отразились события этого горестного романа.
      Да, теперь уже понятно, что Лермонтов посвятил неведомой нам Н. Ф. И. не четыре, а целых тридцать стихотворений. Непонятно только, как звали эту Н. Ф. И., и еще менее понятно, как я смогу это узнать.
      И вот я снова перечитываю все, что Лермонтов создал в это время.
      Летом того же 1831 года Лермонтов написал драму "Странный человек". Он рассказал в ней о трагической судьбе молодого поэта Владимира Арбенина. Арбенин любит прелестную девушку Наталью Федоровну Загорскину. Любит и она его. Но вот она увлеклась другим, забыла Арбенина, изменила своему слову. В конце пьесы Арбенин сходит с ума и погибает накануне свадьбы Загорскиной.
      И тут, в этой пьесе, как и в стихах, Лермонтов рассказывает об измене.
      "Мы должны расстаться: я люблю другого!.. я подам вам пример: я вас забуду!" - говорит Наташа Загорскина Арбенину.
      "Ты меня забудешь? - ты? - переспрашивает Арбенин в бесконечном отчаянии,- о, не думай: совесть вернее памяти; не любовь, раскаяние будет тебе напоминать обо мне!.."
      Совсем как в стихах "К Н. И...":
      Тебя раскаянье кольнет...
      Прямо поразительно, до чего речи Арбенина напоминают послание Лермонтова к Н. Ф. И.! Но вот стихотворение Арбенина:
      Когда одни воспоминанья
      О днях безумства и страстей
      На место славного названья
      Твой друг оставит меж людей,
      Когда с насмешкой ядовитой
      Осудят жизнь его порой,
      Ты будешь ли его защитой
      Перед бесчувственной толпой?
      Это стихотворение Арбенин посвятил Загорскиной. Но так и кажется, что последние четыре строчки я уже где-то читал, в каком-то другом стихотворении Лермонтова... Впрочем, я, кажется, совсем сошел с ума! Ведь это же "Романс к И..."!
      Сравниваю оба стихотворения: так и есть! Сначала Лермонтов вписал в черновик "Странного человека" "Романс к И...". А потом первые строчки переменил.
      Значит, Арбенин посвящает Наталье Федоровне Загорскиной как раз те самые стихи, которые Лермонтов посвящал Н. Ф. И. Так, наверно, в "Странном человеке" он и рассказывает о своих отношениях с Н. Ф. И.?
      "Постой,- говорю я себе,- ключ где-то здесь... Если в "Странном человеке" Лермонтов изобразил свои отношения с Н. Ф. И., а Загорскину зовут Наталией Федоровной, то... может быть, и Н. Ф. И. звали Наталией Федоровной? Очевидно, это имя Лермонтов выбрал для пьесы не случайно?
      Чувствую, что разгадка близко, а в чем она заключается - понять не могу... "Дай,- думаю,- перечитаю всё сначала! "
      Открываю "Странного человека". На первой странице - предисловие Лермонтова. Сколько раз я читал его! А тут вдруг словно в первый раз понимаю его конкретный смысл. Лермонтов пишет:
      "Я решился изложить драматически происшествие истинное, которое долго беспокоило меня, и всю жизнь, может быть, занимать не перестанет. Лица, изображенные мною, все взяты с природы; и я желал бы, чтоб они были узнаны..."
      Как я раньше не понял этого! Лермонтов изобразил в своей драме подлинные события и живых людей. Мало того: он хотел, чтобы они были узнаны. Сам Лермонтов, можно сказать, велит мне узнать имя Н. Ф. И. и выяснить подлинные события!
      ИСТИННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ НА КЛЯЗЬМЕ
      Легко сказать: выяснить! Как выяснить? Если бы сохранились письма Лермонтова - тогда дело другое. Но из всех писем за 1830 и 1831 годы до нас дошло только одно. Это коротенькая взволнованная записочка, адресованная Николаю Поливанову - другу университетской поры, уехавшему на лето из Москвы в деревню. Написана она 7 июня 1831 года, когда Лермонтов, как видно, находился в ужасном состоянии.
      "Я теперь сумасшедший совсем,- пишет он Поливанову.- Болен, расстроен, глаза каждую минуту мокры. Много со мной было..."
      Сообщая Поливанову о предстоящей свадьбе его кузины, Лермонтов посылает к черту все свадебные пиры и пишет: "Мне теперь не до подробностей... Нет, друг мой! мы с тобой не для света созданы..."
      Такое письмо мог бы послать другу Владимир Арбенин. Впрочем, это совершенно понятно. И письмо и "Странный человек" написаны почти в одно время: письмо - от 7 июня, а "Странного человека" Лермонтов закончил вчерне 17 июля. Очевидно, приступил к работе над ним в июне. Значит, в пьесе рассказано о тех самых событиях, о которых Лермонтов сообщает Поливанову. Но Поливанов знал об этих событиях, а я не знаю!.. Взглянуть бы на это письмо своими глазами! Может быть, там есть какая-нибудь начатая и вычеркнутая фраза или неверно разобранное слово. Мало ли что бывает!.. Где оригинал письма?
      Оригинал хранится в Пушкинском доме.
      Еду в Пушкинский дом. Прошу в Рукописном отделении показать мне письмо к Поливанову. Гляжу - и глазам не верю: да, оказывается, это вовсе не письмо Лермонтова! Это письмо лермонтовского друга Владимира Шеншина, а на этом письме - коротенькая приписка Лермонтова. А Шеншин, сообщая Поливанову различные московские новости, между прочим пишет: "Мне здесь очень душно, и только один Лермонтов, с которым я уже пять дней не видался (он был в вашем соседстве, у Ивановых), меня утешает своею беседою..."
      Теперь все ясно! В начале июня 1831 года Лермонтов гостил у каких-то Ивановых. Весьма возможно, что к этой семье и принадлежала Н. Ф. И.Наталия Федоровна... Иванова?!
      Шеншин пишет: "...пять дней не видался". Значит, Ивановы эти жили недалеко от Москвы. Что это так именно и было, подтверждается "Странным человеком". Там описано, как Арбенин едет в имение Загорскиных, расположенное на берегу Клязьмы. А Клязьма протекает под Москвой. И там же, неподалеку от Клязьмы, Лермонтов каждое лето гостил у родных - у Столыпиных, в их Середникове. Итак, все сходится!
      7 июня 1831 года Лермонтов вернулся в Москву от Ивановых, где узнал об "измене" Н. Ф. И., и тут же начал писать "Странного человека", в котором рассказал об этой "измене". А если так, то, значит, в стихотворении, которое носит заглавие "1831-го июня 11 дня", Лермонтов обращается все к той же бесконечно любимой им девушке:
      Когда я буду прах, мои мечты,
      Хоть не поймет их, удивленный свет
      Благословят; и ты, мой ангел, ты
      Со мною не умрешь: моя любовь
      Тебя отдаст бессмертной жизни вновь:
      С моим названьем станут повторять
      Твое: на что им мертвых разлучать?
      Он хотел, чтоб рядом с его именем мы повторяли ее имя. Но - увы! - для того чтобы повторять, надо знать это имя. А этого-то как раз мы и не знаем.
      ЗАБЫТЫЙ ДРАМАТУРГ
      Хорошо! Допустим, что ее звали Наталией Федоровной Ивановой. Но кто она? В каких книгах, в каких архивах хранятся сведения об этой таинственной девушке?
      Прежде всего, конечно, следует взглянуть в картотеку Модзалевского в Пушкинском доме. Это самый полный и самый удивительный словарь русских имен.
      Надо вам сказать, что Борис Львович Модзалевский- основатель Пушкинского дома Академии наук, известный знаток жизни и творчества Пушкина, изучая исторические труды и воспоминания, старинные альбомы и письма, журнальные статьи и официальные отчеты, имел обыкновение каждую встретившуюся ему фамилию выписывать на отдельный листок и тут же на листке помечать имя и отчество того лица, название журнала или книги, том и страницу, на которой прочел фамилию. Этой привычке он не изменял никогда. И через тридцать лет в его картотеке оказалось свыше... трехсот тысяч карточек. Картотека - это шкафчик с широкими плоскими ящиками. Каждый ящик разделен на отсеки, плотно набитые маленькими карточками, написанными рукой Модзалевского. После смерти Модзалевского картотеку приобрел Пушкинский дом. Если Модзалевский хоть раз в жизни встретил имя Н. Ф. Ивановой в какой-нибудь книжке, то, значит, он выписал его на карточку и я непременно обнаружу его в картотеке.
      Неудача! Наталии Федоровны Ивановой в картотеке Модзалевского нет. Это значит, что собрать о ней даже самые скудные сведения будет необычайно трудно. А я не знаю даже, когда она родилась.
      Про Загорскину в "Странном человеке" сказано, что ей восемнадцать лет.
      Если допустить, что и Н. Ф. И. в 1831 году было восемнадцать лет, то выходит, что она родилась в 1813 году.
      Значит, она была на год старше Лермонтова. Очевидно, так и было в действительности.
      А что можно еще извлечь из текста "Странного человека"?
      Снова перелистываю пьесу. Отчеркиваю любопытную деталь. Приятель Арбенина спрашивает про Загорскиных:
      "- Их две сестры, отца нет? так ли?
      - Так",- отвечает Арбенин.
      Если в драме изображены подлинные события, то весьма возможно, что и у Н. Ф. И. была сестра, а отца не было. То есть... как "не было"? Не было в 1831 году! В 1813 году, когда Н. Ф. И. родилась, отец был. Звали его, как нетрудно сообразить, Федором Ивановым.
      Другими словами, мне нужен такой Федор Иванов, который в 1813 году был еще жив, а к 1831 году уже умер. И чтоб у него было две дочери. И хотя у меня не слишком много примет этого Иванова, тем не менее такого Иванова надо найти. И посмотреть, не годится ли он в отцы Н. Ф. И.?
      Еду в Пушкинский дом. Просматриваю в картотеке Модзалевского всех Ивановых. Выбираю всех Федоров. Узнаю, что один из них умер в Москве в 1816 году. Этот подходит.
      Выясняется, что это популярный драматург начала XIX века, Федор Федорович Иванов, автор интересной трагедии "Марфа Посадница" и имевшего в свое время шумный успех водевиля "Семейство Старичковых", друг поэтов Батюшкова, Вяземского и Мерзлякова, известный всей Москве хлебосол, весельчак и театрал.
      Просматривая в библиотеке книги, из которых Модзалевский выписал имя Иванова, я обнаружил некролог Иванова, а в некрологе - строчки: "Он оставил в неутешной печали вдову и двух прелестных малюток".
      Значит, у Иванова было двое детей лермонтовского возраста - может быть, Н. Ф. И. и ее сестра? Но, к сожалению, только "может быть". А "наверное" я так ничего и не узнал.
      ТАЙНА ВАГАНЬКОВА КЛАДБИЩА
      Я сам понимал, что иду неправильным путем. Ясно, что в начале 30-х годов Н. Ф. И. вышла замуж и переменила фамилию. Гораздо естественнее было бы обнаружить ее под фамилией мужа, чем в биографии Федора Федоровича Иванова, умершего в то время, когда она была еще младенцем.
      Сведения о том, за кого она вышла замуж, проще всего почерпнуть из родословных. В дворянских родословных книгах каждый представитель рода занумерован по порядку и о каждом пропечатано: когда родился, где и когда служил, на ком был женат, каких имел детей, какими награжден орденами и чинами и когда умер. А про женщин - за кого вышла замуж.
      Существуют сотни таких родословных сборников - и княжеских, и графских, и баронских, и просто знатных дворянских фамилий. Беда только в том, что фамилия Ивановых не принадлежала к числу знатных. И родословная дворян Ивановых не составлялась. Следовательно, узнать по родословным книгам, за кого девица Иванова вышла замуж, нельзя.
      Оставалось последнее: выяснить, кто в XIX веке женился на девицах, носивших фамилию Иванова.
      Я выписал в библиотеке Пушкинского дома все родословные книги, какие там есть, сложил их штабелями возле стола и принялся перелистывать. Сколько испытал я за этим многодневным занятием внезапных радостей и сколько ужасных разочарований!
      "Иванова. 2-я жена князя Мещерского..." Не годится - Елена Ивановна!
      "Иванова. Любовь Алексеевна, жена коллежского регистратора Бартенева..." Не годится.
      "Иванова. Жена штабс-капитана Кульнева..." Глафира Ильинична! Не подходит.
      "Иванова Наталья Федоровна, жена..."
      Чувствую: все замерло во мне и перевернулось. Чья жена?
      Оказывается, мой палец остановился в середине родословной дворян Обресковых. И Наталия Федоровна Иванова значится в этой книге женой какого-то Николая Михайловича Обрескова, о котором тут же и сказано, что это поручик, за "постыдный офицерскому званию поступок" разжалованный и лишенный дворянства в 1826 году. В 1833 году уволен из военной службы 14-м классом, в гражданской службе с 1836 года.
      Далее указано, что ему возвращены права потомственного дворянства и что в конце 50-х годов он имел чин надворного советника.
      Ну, думаю, сейчас буду знать решительно все! В картотеке Модзалевского пересмотрю карточки с именем Обрескова, перелистаю несколько книг, в которых он упомянут, и тогда мне уже станет ясной судьба Н. Ф. И.
      Из читального зала снова отправляюсь в Рукописное отделение.
      Роюсь в картотеке Модзалевского... Отец Обрескова, генерал-лейтенант, есть. Брат, посланник в Турине, есть. Про них Модзалевский читал. Но никакого Николая Михайловича Обрескова нет и в помине. А это значит, что Модзалевский и не читал о нем ничего - ни разу в жизни не встретил его имени в печати. Это тем более удивительно, что Обресков разжалован в 1826 году, когда как раз закончился суд по делу об арестованных за участие в декабрьском восстании 1825 года. И я уж даже подумал, не был ли Обресков замешан в восстании.
      Посмотрел в "Алфавит декабристов". Обрескова нет!
      Выходит, что Я. Ф. И. и замуж вышла за человека, о котором известно почти так же мало, как и о ней самой. А если так, то уж теперь, кажется, больше ничего не придумаешь. На этот раз, видно, заехал в тупик.
      Впрочем, один ход у меня еще остается.
      Я нигде ничего не мог узнать о Наталии Федоровне Ивановой, но это еще не значит, что я не найду каких-нибудь сведений о Наталии Федоровне Обресковой.
      Правда, этого имени в картотеке Модзалевского нет. Но, может быть, я найду его в каких-нибудь адрес-календарях или справочниках, которые Модзалевский на карточки не расписывал.
      И я снова принялся перелистывать страницы алфавитных указателей и адрес-календарей. Раньше я изучал в них букву "И", теперь перешел на "О". И снова принимаюсь просматривать некрополи.
      "Некрополь"- по-гречески "город мертвых". Поэтому некрополями называются также алфавитные списки умерших и погребенных людей. Другими словами - адресные книги кладбищ. Только вместо улицы и номера дома в некрополе указана могильная плита или надгробный памятник. И тут же вслед за именем погребенного приводится все, что написано на могильной плите или памятнике: годы рождения и смерти, изречения, стихи.
      В конце XIX - начале XX века были изданы описания и петербургских, и московских, и некоторых провинциальных кладбищ, и даже описания русских могил за границей.
      Беру "Московский некрополь" - второй том. Буква "О"... Батюшки! Целая страница Обресковых: "Обрескова Екатерина..." "...Марина..." "Наталья Александровна..."
      "Обрескова Наталия Федоровна! Умерла 20 января 1875 года, на шестьдесят втором году от рождения. Погребена на Ваганьковом кладбище"!
      Если в 1875 году ей шел шестьдесят второй год, следовательно, она родилась, как я предполагал, в 1813 году.
      Значит, она - Н. Ф. И., Наталия Федоровна Иванова. Значит, я все узнал!
      И тут я понял, что по существу-то я ничего не узнал! Ну и что из того, что Н. Ф. И. звали Наталией Федоровной Ивановой? А что нового вынесет из этого читатель?
      Что это откроет ему в стихах Лермонтова? Что скажет его уму и сердцу?
      И я понял, что надо искать дальше.
      Но так как из книг уже невозможно было больше извлечь решительно ничего, а познакомился Лермонтов с Ивановой в Москве, я поехал в Москву.
      ЗНАТОК СТАРОЙ МОСКВЫ
      Был в Москве такой чудесный старичок, Николай Петрович Чулков,историк и литературовед, великий знаток государственных и семейных архивов XVIII и XIX веков, лучший специалист по истории русского быта, волшебник по части установления служебных и родственных связей великих и не великих русских людей. Уж никто лучше его не мог сказать вам, кто когда родился, кто где жил, кто в каких служил департаментах и полках, кто на ком был женат, кто к кому ходил в гости, где чей дом стоял и где кто умер. На все подобные вопросы, если только в его силах было ответить на них, Николай Петрович давал самые точные и самые подробные разъяснения. И чаще всего прямо на память. А память у него была удивительная.
      Он так хорошо знал старую Москву, что, когда строили первую очередь метро, обратились к нему за советом. Один он мог точно указать, где в районе Остоженки - нынешней Метростроевской улицы - были в старину глубокие подвалы и старые, заброшенные колодцы, которые могли встретить на своем пути строители метро.
      Старик повел комиссию по Остоженке и по прилегающим к ней переулкам палочкой указывал границы бывших барских особняков и усадеб, объяснял, в каком углу двора был погреб, в каком - колодец.
      А потом его попросили спуститься на трассу метро. И выдали пропуск "Действителен под землей". Николай Петрович смутился и расстроился и даже, кажется, принял это за неуместную шутку. Но, когда ему объяснили, что у всех пропуска такие, он спустился на трассу и ответил на все вопросы.
      Как все люди, беззаветно и бескорыстно любящие свою профессию, Николай Петрович охотно делился знаниями со всяким, кто в том нуждался, и никогда не заботился о том, будет ли в печати упомянуто его имя.
      Последние годы Николай Петрович работал в архиве Государственного литературного музея в Москве. Я не был знаком с ним, но, зная о его необыкновенной щедрости и отзывчивости, понимал, что он охотно поможет советом и мне - незнакомому.
      Прихожу в Литературный музей. Прошу вызвать Чулкова ко мне в вестибюль.
      И вот выходит крошечный старичок с несколькими коротко подстриженными над губой серыми волосками, такой милый, такой предупредительный, что даже глазками перемаргивает поминутно, словно опасаясь просмотреть какое-нибудь выражение лица своего собеседника, недослышать какое-нибудь слово.
      Я представился, вкратце изложил свою историю. Чулков внимательно слушал и помаргивал. Наконец я кончил. И тут настала моя очередь слушать и моргать.
      - Вы совершенно правы,- сказал Николай Петрович тихим голоском и откашливаясь в кулачок.- Наталия Федоровна Иванова действительно дочь Федора Федоровича, московского драматурга. Правильно и то, что она вышла замуж за Николая Михайловича Обрескова. А вот теперь запишите: у Обресковых была дочь Наталия Николаевна, которая в шестидесятых годах вышла замуж за Сергея Владимировича Голицына. У Голицыных тоже были дочери, родные внучки Наталии Федоровны: Александра Сергеевна - в замужестве Спечинская, Наталия Сергеевна - Маклакова и Христина Сергеевна - Арсеньева. Наталию Николаевну, дочку Ивановой, я лично знал, даже бывал у нее. Вы совсем немного опоздали побеседовать с ней о ее матушке. Наталия Николаевна скончалась совсем недавно: в 1924 году. Кроме нее, я знаком с одной из ее дочерей - с Христиной Сергеевной Арсеньевой. Бывал у нее. Она тут жила недалеко, возле храма Христа Спасителя.
      Но храм...- тут Николай Петрович несколько затруднился, подыскивая подходящее слово,- храм и домик около храма... подверглись реконструкции... и уже не находятся на месте. Поэтому я просто даже не представляю себе, где может быть Христина Сергеевна в настоящее время. Вот только в связи с вашим рассказом...- Николай Петрович покашливал и потирал то один кулачок, то другой,- в связи с вашим рассказом у меня возникло маленькое недоумение. Ведь довольно близко зная и дочь и внучку Наталии Федоровны, я тем не менее никогда не слышал от них имени Лермонтова. Между тем они должны были хорошо представлять себе, что знакомство его с Наталией Федоровной должно было меня заинтересовать. И вот поэтому я опасаюсь, что Наталия Федоровна Иванова - это не та Н. Ф. И., о которой говорится у Лермонтова. Но, конечно, прежде всего вам надо бы повидаться с Христиной Сергеевной...
      - Где же мне достать Христину Сергеевну? - спросил я внезапно осипшим голосом, ошеломленный последним замечанием Чулкова.
      - Да адрес-то можно, пожалуй, узнать через адресный стол...- заметил Чулков.
      - Ах да, через адресный стол!..
      И, поблагодарив Николая Петровича, я опрометью бросился из музея.
      "Новое несчастье,- думаю,- не та Н. Ф. И.!"
      Прибежал в адресный стол. Подаю в стол заказов длинный, узенький бланк с именем Христины Сергеевны. Жду ответа.
      Наконец слышу:
      - Арсеньеву кто спрашивает? Подбегаю к окошечку:
      - Я!
      - Арсеньева, какая нужна вам, в городе Москве не проживает.
      - Как так "не проживает"?
      - Гражданин! Наверно, выбыла. Сведений о ней не имеется.
      Поплелся восвояси. "Эх,- думаю,- пора бросать эту затею! Так можно искать до конца жизни. Куда теперь девалась эта Христина Сергеевна? А если она уехала? А если на Урал, на Кавказ, на Камчатку? Что же, ехать за ней?"
      А сам чувствую, что поеду.
      ДАЛЬНИЕ РОДСТВЕННИКИ
      Христина Сергеевна - урожденная Голицына. Арсеньева - это по мужу. Следовательно, знать о ней может кто-нибудь из Голицыных.
      Вспоминаю, кто-то говорил, что в редакции журнала "Ревю де Моску" переводчиком с русского языка на французский работает Николай Владимирович Голицын.
      Еду к нему. Вбегаю в редакцию, первому встречному начинаю объяснять: "Лермонтов, Н. Ф. И., она Иванова, она за Обресковым..." Вижу - на другом конце комнаты от стола поднимается невысокий пожилой человек с окладистой бородой.
      - Это, очевидно, ко мне! - удивленно говорит он, обращаясь к своим сослуживцам.
      Я снова начинаю рассказывать о своих злоключениях.
      - Рад вам помочь и буду с вами совершенно прямодушен,- говорит Голицын, задумчиво комкая и снова разглаживая бороду.- Александра, Наталия и Христина Сергеевны - это мои сестры. Не могу только сказать вам точно четвероюродные или пятиюродные. Когда-то часто встречал их. Только это было очень давно. И единственное, что запомнилось,- это то, что в молодости они очень хорошо танцевали. Что касается Александры и Наталии Сергеевны - не знаю, давно не слышу о них. Что же касается Христины Сергеевны, то в отношении еe y меня более положительные сведения. Дело в том, что Христина Сергеевна умерла. Жила она где-то тут, под Москвой...
      Вы, мне кажется, правы: возможно, что у нее и хранилась какая-нибудь связка старинных писем или какой-нибудь сувенир ее бабушки. Проще всего было бы узнать адрес у ее мужа, Николая Васильевича Арсеньева. Но он, к сожалению, умер. Ивану Васильевичу, брату его, тоже безусловно был ведом адрес. Но Иван Васильевич тоже умер. Вот, пожалуй, кто может знать - это сын Ивана Васильевича Арсеньева, Сергей Иванович. Он, насколько я понимаю, жив и находится здесь, в Москве. Поэтому вам прежде всего следует повидать его, поскольку он сын покойного брата покойного мужа покойной Христины Сергеевны. Я, правда, не в курсе того, где он живет. Но, вероятно, можно навести справку в бюро адресов...
      Я снова кинулся в адресный стол. Достаю адрес Сергея Ивановича, еду к нему в Обыденский переулок и в полумраке небольшой передней вступаю в переговоры со старушкой - тещей Арсеньева, которая стремится побольше узнать от меня и поменьше сообщить мне.
      Выспросив решительно все, старушка начала подавать мне советы, и весьма дельные.
      Прежде всего она объяснила, что, несмотря на солидный возраст, Сергей Иванович получил разрешение вторично поступить в вуз, потому что в молодости выбрал себе профессию не по сердцу. Он человек занятой, дома бывает редко, и мне застать его будет трудно.
      - За Сергеем Ивановичем вам не стоит гоняться, да и не к чему,говорит мне старушка.- Он ничего ровно вам не скажет. И адрес Христины Сергеевны вам тоже ни к чему. А лучше всего сходить бы вам к сестре ее, к Наталье Сергеевне.
      Я всполошился:
      - К какой Наталье Сергеевне?
      - Как "к какой"? К Маклаковой.
      - Да разве Маклакова жива?
      - Да как же не жива, когда я на прошлой неделе с ней вместе в кассе чек выбивала!
      - Чек в кассе?
      - Ну да, в "Гастрономе". Поздоровались с ней да и разошлись.
      - А где она живет, Маклакова?
      - Тут где-то, на Зубовском.
      - А дом номер?..
      - Номера дома не знаю. Чаю у нее не пила. Сходите в адресный стол.
      ДОМ НА ЗУБОВСКОМ
      Снова прибежал в адресный стол, нацарапал на бланке:
      "Наталия Сергеевна Маклакова", и наконец в моих руках адрес: "Зубовский бульвар, 12, кв. 1".
      Не буду занимать вас описанием, что я перечувствовал по пути к этой живой! - внучке. Это понятно каждому.
      ...Маленький деревянный домик, вход со двора, несколько ступенек и дверь. Я постучал.
      Открывает дверь женщина: немолодая, совершенно седая, высокая, с несколько преувеличенным выражением собственного достоинства на лице.
      - Вам кого?
      - Простите, - говорю, - можно видеть Наталию Сергеевну Маклакову?
      - Да, это я. А что вам угодно?
      - Здрассьте, Наталия Сергеевна,- говорю я в сильном волнении.- Я узнал ваш адрес через адресный стол... Я занимаюсь Лермонтовым. И вот в связи с этим мне надо бы с вами поговорить...
      - Голубчик! - с сожалением перебивает она.- Вы напрасно искали меня. Я ничем не смогу быть вам полезной. Ведь все стихи, которые Лермонтов посвящал моей бабушке, Наталии Федоровне, все его письма, которые со стихами вместе хранились в ее шкатулке, давно уже сожжены. Их уничтожил еще мой дед, Николай Михайлович Обресков, из ревности к Михаилу Юрьевичу. У нас ничего не осталось.
      - Наталия Сергеевна! - вскричал я. - Вы, наверно, даже не представляете себе, что вы сказали!
      - А что я сказала? - встревожено спросила Маклакова.- Я ничего не сказала и ничего не скажу интересного. Мне, мой милый, известны только те стихи, которые напечатаны во всех изданиях Лермонтова и которые вы знаете, конечно, не хуже меня.
      Я недостоин, может быть,
      Твоей любви: не мне судить;
      Но ты обманом наградила
      Мои надежды и мечты,
      И я всегда скажу, что ты
      Несправедливо поступила...
      прочла Маклакова слегка дрожащим голосом.- Со слов мамы,- продолжала она,- я знаю, что эти стихи написаны для бабушки, Наталии Федоровны. Вот и все, что я знаю.
      - Наталия Сергеевна,- спросил я, удивляясь все более,- почему вы никогда никому не рассказали о знакомстве вашей бабушки с Лермонтовым, о его любви к ней? Почему имя ее никогда не появлялось в печати? Для чего вы хранили его в тайне?
      - А для чего нам было сообщать в печать имя бабушки?- спросила Наталия Сергеевна.- Чем нам гордиться? Тем, что бабушка... предпочла дедушку?
      Тут я уже просочился через порог. Маклакова пригласила меня в комнату, посадила на потертый диван, и я стал задавать ей вопросы, какие только способно было породить мое воспаленное от радости воображение.
      Она знала действительно очень мало. Но и это "мало" было для меня очень "много". Я услыхал от нее, что в "Странном человеке" Лермонтов рассказал о своих отношениях с Ивановой. Что у Ивановой хранился экземпляр этой пьесы, аккуратно переписанный самим Лермонтовым и с посвящением в стихах. Что у Наталии Федоровны была сестра, Дарья Федоровна, которая вышла замуж за офицера Островского. Что Дарья Федоровна прожила всю жизнь в Курске, а дочери ее жили в Курске до самой революции.